Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования явления автокоррекции 11
1.1. Разговорная речь и современные подходы к ее описанию .11
1.2. Языковое сознание как психолингвистическое понятие 22
1.3. Речевая рефлексия и единицы ее экспликации. .30
1.4. Явление автокоррекции в различных описаниях. Проблема определения границ объекта исследования .38
1.5. Автокоррекция и смежные явления кодифицированного литературного языка 52
Выводы по Главе 1 .61
Глава 2. Автокоррекция в разговорной речи: функционально-прагматический, логико-семантический, конструктивный, речедеятельностный аспекты 64
2.1. Автокоррекция в функционально-прагматическом и логико семантическом аспектах 67
2.1.1. Функционально-прагматический тип автокоррекция-исправление: функционально-семантические модификации и частные реализации 69
2.1.1.1. Функционально-семантическая модификация референциальное исправление: частные реализации .70
2.1.1.2. Функционально-семантическая модификация нереференциальное исправление: частные реализации 76
2.1.2. Функционально-прагматический тип автокоррекция-уточнение: функционально-семантические модификации и частные реализации 85
2.1.3. Функционально-прагматический тип автокоррекция-пояснение: функционально-семантические модификации и частные реализации 91
2.1.3.1. Функционально-семантическая модификация собственно пояснение: частные реализации .91
2.1.3.2. Функционально-семантическая модификация толкование: частные реализации 96
2.2. Автокоррекция в конструктивном аспекте: корректировочная конструкция как средство реализации автокоррекции 101
2.2.1. Структурные особенности корректировочной конструкции 102
2.2.2. Метакорректоры как показатели структурной целостности корректировочной конструкции 111
2.2.2.1. Семантические метакорректоры в структуре корректировочной конструкции 111
2.2.2.2. Коммуникативные метакорректоры в структуре корректировочной конструкции 131
2.2.2.2.1. Частицы и междометия как коммуникативные метакорректоры в структуре корректировочной конструкции .131
2.2.2.2.2. Метаязыковые комментарии как коммуникативные метакорректоры в структуре корректировочной конструкции .138
2.3. Автокоррекция в речедеятельностном аспекте: отражение связей внутреннего лексикона человека 147
2.3.1. Лексическая автокоррекция: коррелятивная пара «слово – слово / словосочетание» 148
2.3.2. Грамматическая автокоррекция: коррелятивная пара «форма – форма» 163
2.3.3. Структурная автокоррекция: коррелятивная пара «конструкция – конструкция» 166
Выводы по Главе 2 .176
Заключение .181
Список литературы 187
Приложение 215
- Разговорная речь и современные подходы к ее описанию
- Автокоррекция и смежные явления кодифицированного литературного языка
- Функционально-семантическая модификация толкование: частные реализации
- Структурная автокоррекция: коррелятивная пара «конструкция – конструкция»
Разговорная речь и современные подходы к ее описанию
Появление новой отрасли лингвистической науки – коллоквиалистики – связано с возникновением активного интереса к сфере устного общения. У истоков этого направления стояла группа лингвистов Института русского языка РАН, возглавляемых Е.А. Земской, куда входили Г.А. Баринова, Л.А. Капанадзе, Е.В. Красильникова, Е.Н. Ширяев, М.В. Китайгородская, Н.Н. Розанова. Исследователями была выдвинута гипотеза, согласно которой разговорная речь представляет собой особую подсистему литературного языка. В связи с этим впервые была поставлена задача изучения инвентаря разговорной речи, предполагающая описание ее единиц на всех ярусах, а также законов их функционирования. Результатом проделанной работы стало издание серии коллективных монографий «Русская разговорная речь» в 1973, 1978, 1981 и 1984 гг.
Фактологические исследования разговорной речи проводились и другими исследователями. О.А. Лаптева выявила такую особенность разговорного синтаксиса, как функционирование в нем повторяющихся конструкций – типизированных устно-разговорных построений [Лаптева, 2013]. Представителями Саратовской школы коллоквиалистики под руководством О.Б. Сиротининой выполнялось поуровневое описание разговорной речи в количественно-сопоставительном изучении ее характеристик, при котором проводилось сравнение элементов разговорной речи с аналогичными элементами функциональных разновидностей литературного языка.
В результате был выявлен массив языковых фактов, позволивший представить разговорную речь как «единую языковую систему».
Изучение разговорной речи в системно-структурном аспекте позволило обнаружить, описать и систематизировать ее специфические черты, проявляющиеся на всех языковых уровнях: фонетическом, лексическом, словообразовательном, морфологическом, синтаксическом [Русская разговорная речь, 1973, Земская, Китайгородская, Ширяев, 1981, Лаптева, 2013, Сиротинина, 1983].
Следующим этапом в постижении феномена разговорной речи стали попытки его теоретического осмысления и определения. В центре внимания оказалась задача определения лингвистического статуса разговорной речи в системе национального русского языка. Постановка такого вопроса обусловлена особенностями объекта исследования: изучалась непринужденная речь носителей литературного языка. В связи с этим первые определения, которые позволили говорить о разговорной речи как о специфической разновидности, противопоставленной, с одной стороны, книжно-письменной форме литературного языка, а, с другой, – нелитературным образованиям, были даны прежде всего на экстралингвистической основе [Русская разговорная речь 1973, Земская, Китайгородская, Ширяев, 1981, Скребнев, 1987, Сиротинина, 1983, Винокур, 1988]. Так, авторы коллективной монографии «Русская разговорная речь» отмечают предопределенность свойств разговорной речи тремя условиями протекания коммуникации:
1) неподготовленность речевого акта;
2) непринужденность речевого акта;
3) непосредственное участие говорящих в речевом акте» [Русская разговорная речь, 1973, с. 9].
Такая трактовка легла в основу понимания разговорной речи как некодифицированной разновидности литературного языка, характеризующейся системно-структурными и функциональными особенностями и противопоставленной кодифицированному литературному языку. Это противопоставление проявляется в том, что разговорная речь обладает особым набором языковых единиц, а также отличается условиями употребления. Кроме того, специфичность функционирования элементов разговорной речи обусловлена общими закономерностями ее организации: свойствами синкретизма и расчлененности, тенденциями к речевому автоматизму и речетворчеству [Русская разговорная речь, 1973, Земская, Китайгородская, Ширяев, 1981, Вепрева, 1996].
В коммуникативном отношении разговорная речь является подсистемой, обслуживающей сферу неофициального общения [Земская, Китайгородская, Ширяев, 1981, с. 19–22, Скребнев, 1987, Винокур, 1988, с. 57]. Экстралингвистическую обусловленность разговорной речи отмечают все, кто занимался коллоквиалистикой. Таким образом, критерий «официальность – неофициальность» в концепции исследователей (Т.Г. Винокур, Е.А. Земская, О.Б. Сиротинина, Ю.М. Скребнев) признается ключевым в установлении оппозиции «разговорная речь – кодифицированный литературный язык».
Следует отметить, что вопрос о положении разговорной речи в системе национального языка в лингвистической науке является не до конца решенным. Так, О.А. Лаптева, признавая специфичность устно-разговорной разновидности, тем не менее считает неправомерным противопоставление разговорной речи кодифицированному языку в целом и видит их взаимодействие как более сложное. Исследователь предлагает деление литературного языка на два полярно противопоставленных типа: устно-разговорный, включающий в себя в качестве разновидностей устно-разговорную, устно-научную и устную речь массовой коммуникации, и книжно-письменный [Лаптева, 2003в, с. 224]. В соответствии с этой точкой зрения, «разговорная речь противопоставлена специальной письменной речи (научной, деловой, строгим жанрам газеты). Остальные разновидности литературного языка (устная публичная речь, художественная речь, нестрогие жанры газеты) составляют переходную зону между названными членами оппозиции [устно-разговорный и книжно-письменный типы – А. Ц.]. Граница же между двумя типами литературного языка проходит по линии смены устности / письменности» [Там же, с. 231]. Таким образом, О.А. Лаптева говорит об относительности противопоставления разговорной речи другим разновидностям литературного языка.
В связи с этим вполне правомерно, на наш взгляд, в научной литературе ставится вопрос о соотношении понятий «устная речь» и «разговорная речь». Понятие «устная речь» традиционно входит в дихотомию «устная – письменная форма речи». Л.П. Якубинский противопоставлял устную и письменную формы речевого высказывания как соответствующие непосредственной и опосредованной форме человеческих взаимодействий [Якубинский, 1986]. Н.Ю. Шведова определяла письменную речь как обработанную и обдумываемую фиксацию языка с целью последующего воспроизведения написанного [Шведова, 1960, с. 3]. Противоположной письменной разновидности языка она называла речь разговорную – «сам произносимый, звучащий язык, непосредственно обращенный к слушателю или слушателям, не подвергающийся предварительной обработке и не рассчитанный на фиксацию» [Там же]. Таким образом, основными чертами письменной формы речи Н.Ю. Шведова называет обработанность, проявляющуюся в тщательной подготовке речи, опосредованность осуществления коммуникации, фиксированность, а устной речи – отсутствие предварительного обдумывания, непосредственное участие говорящих в процессе общения, отсутствие установки на фиксацию.
На необходимость терминологического разграничения понятий «устная речь» и «разговорная речь» впервые указала Е.А. Земская. Термином «устная речь» она предлагает называть весь массив речи, проявляющийся в устной форме. Специфика разговорной речи предопределяется не только устной формой, но и, как было уже отмечено выше, соблюдением трех условий общения: «непринужденность отношений между партнерами коммуникации, неподготовленность речевого акта и отсутствие установки на сообщение, имеющее официальный характер» [Земская, Китайгородская, Ширяев, 1981, с. 57]. Давая такое определение, Е.А. Земская отграничивает разговорную речь от другой разновидности русской устной литературной речи – речи публичной. Фактор публичности (а значит, официальности) является в ее концепции ключевым при отнесении устной публичной речи к сфере кодифицированного литературного языка. Иной точки зрения придерживается О.А. Лаптева, которая отмечает, что параметр официальность / неофициальность общения не играет столь существенной роли при разграничении кодифицированной и некодифицированной подсистем литературного языка: «придавать в условиях нашей жизни первостепенное значение противопоставлению "официальные – неофициальные отношения" – значит быть в значительной степени связанным искусственной схемой, не покрывающей реальную жизненную практику» [Лаптева, 2013, с. 54]. И публичную, и обиходно-разговорную речь она характеризует как две сферы устно-разговорной разновидности современного русского литературного языка, обслуживающей «разнообразные и многочисленные потребности устно-речевой коммуникации данного языкового коллектива … от бытового обмена репликами до задач публичного общения» [Там же, с. 96]. Свою позицию О.А. Лаптева аргументирует наблюдениями, свидетельствующими об использовании в устной публичной речи, пусть и в меньшей мере, чем в речи разговорной, специфических устно-разговорных средств. Таким образом, противопоставление неофициальной и официальной сфер общения и, соответственно, кодифицированного литературного языка и разговорной речи в рамках устного общения О.А. Лаптева считает безосновательным, поскольку «говорить на КЛЯ нельзя» [Там же, с. 42].
Автокоррекция и смежные явления кодифицированного литературного языка
В книжной письменной речи, которая, как известно, строится в соответствии с нормами кодифицированного литературного языка, явления, смежные с теми, которые мы называем автокоррекцией, рассматривались как способы осложнения формальной и семантической структуры высказывания. В разных концепциях такие явления терминологически обозначаются как пояснение, присоединение, парцелляция. Все они описываются в лингвистической традиции как пересекающиеся, но разнородные понятия. Общим для названных синтаксических феноменов является семантическая составляющая – функция добавочного сообщения, некоторые конструктивные особенности, специфика реализации [Валгина, 2000], [Щерба, 1957б, Виноградов, 1972, Крючков, 1950, Грамматика современного русского литературного языка, 1970, Русская грамматика, 1980б, Прияткина, 1983, 2007а, 2007б, 2007д, 2007е, 2007ж, Сковородников, 1978, Земский, 2003, Селюнина, 2010].
Одним из видов осложнения (семантического и формального) является пояснение, которое реализуется с помощью пояснительной конструкции. В конструктивно-синтаксическом плане пояснение представляет «особый тип ряда, состоящего из двух параллельных членов» – поясняемого и пояснения [Прияткина, 1983, с. 51]. «Синтаксическое строение поясняемого и пояснения бывает очень разнообразно: это может быть и отдельное слово, и сочетание, осложненное обособленными оборотами, и даже придаточными предложениями…: Ноздрев повел их в кабинет, в котором, впрочем, не было заметно следов того, что бывает в кабинетах, то есть книг и бумаги; Докладчик не выдвинул положительной программы, то есть не сформулировал того, какими методами надо поправить дело» [Прияткина, 2007б, с. 182]. Существует точка зрения, согласно которой пояснительная конструкция «может строиться не только на базе словоформ … , но и на базе предикативных единиц …: Здесь показывают еще кости огромного морского зверя, которые должны служить доказательством того, что именно здесь Андромеда была спасена Персеем, то есть что именно здесь произошло событие, прославленное в стихах и сказаниях» [Селюнина, 2010, с. 24].
Логической основой пояснения является значение тождества: «пояснительные члены … являются вторыми наименованиями по отношению к первым, выражающим то или иное понятие недостаточно определенно. Это другое обозначение того же понятия» [Валгина, 2000, с. 243], то есть поясняемое и поясняющее имеют общую референциальную отнесенность. При этом «пояснение существенно обогащает предложение в содержательном отношении; часто несет в себе новую информацию, а иногда является главной смысловой частью сообщения» [Прияткина, 1983, с. 50], что составляет суть семантического осложнения высказывания. В этом заключается функциональная нагруженность пояснения: «в составе высказывания повторное обозначение преследует разные цели: конкретизация, перечень частных случаев, разновидностей, приведение примера; разъяснение, толкование, более точное обозначение, указание на возможность двоякого названия; определение значимости чего-либо, раскрытие сущности явления, субъективная оценка факта» [Там же, с. 52].
Выделяют два основных типа семантических отношений между поясняемым и поясняющим: собственно пояснение и уточнение. Некоторыми исследователями в качестве особого вида пояснительной конструкции выделяется включение [Прияткина, 1983, с. 53–61]. Различие между пояснением и уточнением видят в следующем: логическая основа пояснения – полное денотативное тождество, при уточнении части конструкции соотносятся как общее и частное, то есть обе номинации обладают частичной денотативной отнесенностью [Грамматика современного русского литературного языка, 1970, с. 681, Прияткина, 1983, с. 53–61, Валгина, 2000, с. 242–244]. Некоторые исследователи наделяют уточнение статусом самостоятельного синтаксического явления – уточнительной конструкции [Захарова, 2008].
Синтаксические отношения поясняемого и поясняющего выражаются в наличии между ними особого рода связи – пояснительной. Неопределенность лингвистического статуса пояснительной связи обусловлена тем, что она не подходит «ни под понятие подчинения, ни под понятие сочинения» [Прияткина, 2007б, с. 186], хотя данную точку зрения разделяют не все лингвисты [Грамматика современного русского литературного языка, 1970, Русская грамматика, 1980б]. Как отмечает А.Ф. Прияткина, пояснительные отношения – это отношения координативного плана, тем не менее семантически поясняющий член находится в зависимой позиции от поясняющего, в частности, это выражается особым порядком расположения компонентов пояснительной конструкции: поясняющее всегда следует за поясняемым. Пояснительная связь – это связь членов пояснительной конструкции, при которой поясняемое и поясняющее имеют общую синтаксическую отнесенность к какому-либо члену высказывания, при этом поясняющее связано с этим общим членом опосредованно – через поясняемое. Формальным показателем связи являются слова то есть, а именно (именно), как то, или, вернее, точнее, другими словами и т. д., то есть имеющие семантику пояснительных [Грамматика современного русского литературного языка, 1970, с. 681, Прияткина, 1983, с. 32–61; Прияткина 2007б, Прияткина, 2007ж]. При отсутствии таких показателей связь может выражаться особой пояснительной интонацией.
Пояснение описывается в лингвистической литературе в конструктивном аспекте – как случай осложнения, характерный для книжно-письменной речи. Принадлежность к письменной сфере коммуникации определяет основное отличие пояснения от автокоррекции как граничащего с ним явления в устной разговорной речи: пояснение не обладает свойством незапланированности, говорящий (пишущий) использует эту модель намеренно. Автокоррекция же – это спонтанная реакция на сбой вербализации.
Еще одним видом осложнения, которое имеет отношение к автокоррекции, является присоединение. Вопрос о лингвистической квалификации присоединения до сих пор остается актуальным, так как в разных концепциях под термином «присоединение» понимаются явления зачастую разного рода и объема: от дополнительного значения «присоединительности», создаваемого оттенками семантики сочинительных союзов, до особым образом структурированного построения – присоединительной конструкции. Многочисленные работы представляют описание присоединения в разных аспектах: семантическом, коммуникативно-прагматическом, конструктивно-синтаксическом, дискурсивном, однако общей теории присоединения до сих пор не выработано.
Присоединение как один из видов осложнения привлекло внимание таких лингвистов, как Л.В. Щерба, В.В. Виноградов, И.Н. Кручинина, С.Е. Крючков, в связи с описанием особой функции сочинительных союзов – ассоциативно-присоединительной связи, когда «они не соединяют те или другие элементы в одно целое, а лишь присоединяют их к предшествующему» [Щерба, 1957а, с. 80], при этом «при присоединении второй элемент возникает в сознании как бы в самом процессе высказывания– дополнительно» [Крючков, 1950, с. 400]. Это определение содержит важное, на наш взгляд, наблюдение над психолингвистической природой присоединения – незапланированностью присоединяемого элемента. Присоединительный член представляет собой сегмент, содержащий «добавочные мысли, являющиеся … следствием, выводом, … попутным замечанием, … чем-то неожиданным, вдруг пришедшим в голову» [Земский, 2003, с. 149]. Данная особенность также составляет функционально-семантическую характеристику присоединения и определяется как функция добавочного значения.
Попытка дать конструктивно-синтаксическое описание присоединения была сделана еще В.В. Виноградовым: «присоединение синтагм … имеет характер свободного ассоциативного сцепления, осуществляемого без прямой грамматической зависимости от основной синтаксической группы. Поэтому обе части … легко разъединяются и могут существовать как смежные раздельные синтаксические единства» [Виноградов, 1972, с. 555]. Последняя особенность приводит к прерывистости речи, что, вообще-то, характерно для устно-речевой, а не книжно-письменной коммуникации. Н.С. Валгина также указывает на прерывистый характер синтаксической связи присоединения – «интонационный и синтаксический разрыв» между основным высказыванием и присоединяемым [Валгина, 2000, с. 258–259]. Интонационное и синтаксическое обособление присоединяемого элемента – черта, на которую указывают как на отличительную все исследователи данного синтаксического явления [Виноградов, 1972, Крючков, 1950, Прияткина, 1983, 2007д, Валгина, 2000, Земский, 2003, Федосюк, 1994].
Функционально-семантическая модификация толкование: частные реализации
ФСМ толкование представляет собой семантизацию номинативной единицы. Первая вербализация, с точки зрения говорящего, не гарантирует понимание слушающим в силу предполагаемых производителем речи причин: например, данная единица отсутствует в лексиконе слушающего, или же понятие, названное словом, может быть неизвестно адресату. В логико-семантическом аспекте первая и вторая вербализации находятся в отношениях языкового тождества. Функцией ФСМ толкование является семантизация. В данной ФСМ эксплицируется прагматическая установка говорящего «я растолковываю значение употребленной номинативной единицы или суть явления, названного ею».
Частными реализациями толкования являются языковой перевод, при котором в качестве объекта толкования выступает само словоупотребление, и собственно толкование, представляющее собой толкование понятия, явления, называемого номинативной единицей. Такое противопоставление связано с разграничением знания лингвистического и энциклопедического.
Языковой перевод можно охарактеризовать как кодовое переключение. Говорящий, вводя повторную экспликацию, нейтрализует различия в своем коде и коде слушающего: «если адресат владеет только одним из двух языков, которые знает говорящий, то последний, естественно, должен использовать именно этот, знакомый адресату язык» [Крысин, 2003, с. 376].
Языковой перевод имеет место в автокоррекциях, первая вербализация которых представлена лексикой, характеризующейся ограниченной сферой употребления. Например:
– профессионализмы: А вот когда сделали вот самововызом/ транспортом стали возить (камазами с Японии?) и лес не стали сплавлять лес сразу рыбы не стало// (самовывоз – проф. Вывоз купленного товара транспортом покупателя [Большой толковый словарь русского языка, 2000, с. 1143]);
– жаргонизмы: – А потом в лаборатории работала// – А в лаборатории кем?// – Лаборанткой а у меня старшей лаборанткой была ... у деда служил сундук/ сверхср очник//;
– регионализмы: Мы еще в гостинке жили// Малосемейке// (в городе, в котором говорящий проживает на данный момент, квартиру гостиничного типа называют гостинкой, а в городе, в котором он родился, – малосемейкой);
– индивидуальные словоупотребления: – Тимоха/ в общем ты «Кошёлку» не проедь// – Ну/ если чё/ в Фокино купим// – Тим/ да ну тебя в жопу// Какие-то мелкие эти комки знаешь/ эти магазинчики//.
Кроме того, языковой перевод наблюдается в автокоррекциях, первая вербализация которых представлена:
–заимствованиями: – Вы про что? – Как тофу готовить// Cоевый сыр//;
– терминологической лексикой: Это гепатопротектор//… Ну печень//; Мы закупаем/ мы закупали фуражное зерно// То есть которое шло на корм скоту//;
– аббревиациями: Ладно / короче / там называется это всё дело курорт Цзиньшитань / за сэз/… свободная экономическая зона//; Публицистический стиль обслуживает сферу СМИ//… Средства массовой информации//; Я ходила в мат.отдел//… Материальный отдел//; – фразеологизмами: У меня один в один было// Не просто похоже//… То есть идентично//;
– словоупотреблениями, которые, по мнению говорящего, не входят в активный словарь собеседника: Леш/ тут полтора десятка зафотать с пленочки/ ну штук пятнадцать//; Если кто-то может получить эти волосы/ он может навредить/… то есть сделать что-то плохое//; Социальная база просторечия/ это горожане// То есть жители города/ с невысоким уровнем образованности//; Что является мотивом для переселения/... то есть что нас толкает?//.
Отметим функциональное сходство данной реализации с частной реализацией стилевое переключение нереференциального исправления ФПТ автокоррекция-исправление, поскольку и в том, и в другом случае говорящий выбирает наиболее приемлемую для данной ситуации общения номинацию предмета речи. Так же как и толкование, стилевое переключение является способом адаптации употребленной языковой единицы для адресата. Тем не менее, основным мотивом говорящего, составляющим его прагматику, при стилевом переключении, в отличие от толкования, является не разъяснение значения слова, а регуляция качества речи в стилистическом аспекте, демонстрация своих коммуникативных умений. Обоснованием различения подобных случаев автокоррекции является и факт неестественности употребления в случае стилевого переключения модусной рамки толкования «я поясняю», «это значит»: «как – значит на основании чего», «кушать – значит есть» и т. д.
Собственно толкование представляет собой толкование понятия, названного номинативной единицей. Автокоррекция при этом связана с вербализацией невыраженных когнитивных смыслов, присущих названному понятию или явлению. Экспликация элементов смысла осуществляется путем предикативного развертывания, вербализации имплицитно присутствующих в высказывании пропозиций: Поехали/ как раз была тоже рекогносцировка/ там меришь/ ручным лотом/ глубину// Там не механическим/ не эхолотом/ а именно ручным// То есть веревка с грузом (там?) шварк/ и берешь отсчет//; А вы вот как думаете/ люди/ которые живут вот в приграничных да районах/ у них есть ну вот как какое-то особое ощущение я знаю у японцев есть такое … как такое понятие островной характер/… то есть вот характер человека/ который живет на острове/ да?//; Если вот эта вот сеточка предназначена для мягкого бритья/… то есть она молодую щетину обязательно возьмет//; А каплями не капаю/ потому что у меня тогда медикаментозный насморк начинается// … То есть от капель/ от привыкания//; Есть состояния/ когда требуется гипербелковая диета/ то есть нужно есть много белка//.
Следует оговориться, что отнесение фактов автокоррекции к тому или иному типу не всегда однозначно (особенно если первая вербализация обрывочна, и мы можем только предположить, что имел в виду говорящий), так как истинные мотивы речевых действий известны только самому говорящему, и то не всегда: «тезис о неосознанности индивидуумом ряда собственных мотивов, установок, целей и интенциональностей, точно так же как значительного числа грамматических законов, правил и структур, является бесспорным» [Караулов, 2014, с. 91]. Автокоррекции типа Изба/ традиционное/ традиционный деревянный дом//; – Да я сегодня весь день его таскаю// – А я всё/ всю неделю таскаю//, с одной стороны, могут рассматриваться как устранение языковых аномалий (традиционное – традиционный дом; всё – всю неделю), с другой, – вполне возможно, говорящий на ходу решил изменить слово или даже конструкцию ( жилище – дом; время – неделю), изменив тем самым высказывание семантически. Случаи перехода с одной подсистемы национального языка на другую (просторечие / жаргон / диалект – кодифицированный литературный язык) также могут трактоваться неоднозначно: это может быть перевод с целью облегчить понимание слушающему, или же говорящий, поняв, что выразился грубо, решил смягчить свою речь, проявив «литературность»: (на дороге о замешкавшейся автомобилистке) А это ска… ( скотина)/ дурочка чё стоит?//; Так они тя... ( тянут)/ эти воруют / провода воруют?// и т. д.
Таким образом, автокоррекция-пояснение представляет собой пояснение говорящим исходной номинации, поскольку, с его точки зрения, употребленная им языковая единица в силу собственных языковых особенностей (многозначность, превалирование понятийной отнесенности над предметной, местоименная семантика и т. д.), а также в силу особенностей протекания коммуникативного акта (несовпадение апперцепционных баз адресанта и адресата, разный объем лексического запаса коммуникантов) не гарантирует понимания слушающим.
Проанализировав явление автокоррекции в функционально прагматическом и логико-семантическом аспектах, мы выделили три ФПТ: автокоррекция-исправление, автокоррекция-уточнение, автокоррекция пояснение. ФПТ представлены ФСМ, различающимися внутри типа семантически и функционально. Способом осуществления функционально-семантических модификаций являются частные реализации.
В логико-семантическом аспекте автокоррекция характеризуется определенным типом соотнесенности ее компонентов: взаимоисключения в ФПТ автокоррекция-исправление, дополнительности в ФПТ автокоррекция-уточнение, тождества в ФПТ автокоррекция-пояснение.
Разграничение ФПТ автокоррекции соотносится с функциональной направленностью автокоррекции. Каждый из ФПТ обладает соответствующими типовыми функциями: исправление, уточнение, пояснение.
Структурная автокоррекция: коррелятивная пара «конструкция – конструкция»
Структурная автокоррекция представляет собой замену говорящим одной конструкции (предикативной или непредикативной) другой. Замене в коррелятивной паре может подвергаться синтаксическая структура, валентностная структура или актуальная структура.
В первом случае автокоррекция предполагает перестройку синтаксической структуры фразы, употребленной в качестве первой вербализации: И я прищемила палец газоном (имеется в виду автомобиль ГАЗ)// Вернее мне прищемили палец газоном// (я прищемила палец – мне прищемили палец); Первый период который мы сегодня рассмотрим/ начнем рассматривать/ дословесный период// (мы рассмотрим – мы начнем рассматривать); Он абсолютно ( он абсолютно идеально реагирует)/ у него идеальная речевая реакция// (он абсолютно идеально реагирует – у него идеальная реакция) и т. д.
Замена синтаксической структуры может быть референциально или синтагматически обусловлена. Референциально обусловленная автокоррекция представляет собой изменение денотативной или сигнификативной составляющей высказывания. Синтагматически обусловленная автокоррекция направлена на устранение грамматических аномалий синтаксической структуры, возникших в результате сбоев в процессе речепорождения.
При изменении денотативной составляющей высказывания компоненты автокоррекции представлены конструкциями, за которыми стоят разные референтные ситуации: К. квартиру строит// Ну собирается строить// (строит и собирается строить в семантическом плане соотносятся как «строит» – «не строит»); (о произношении ребенком звука «р») Начинает слышать и использовать/ вернее он ее слышит/ начинает использовать ее в словах («только сейчас слышит» – «давно слышит»)//; Ну приехал он ещё м-м-м тяжёлую работу не работал/ а так подменял там бригадира/ всё/ и через год начало опять болеть/ вернее болело оно у него всё время болело потихоньку/ но через год его значить опять// («раньше не болело» – «болело все время»); Уровень В1 еще идет/ может идти шестьдесят восемь процентов// (противопоставление по признаку «реальность» – «ирреальность»); Она у меня на книжках лежит// Любит лежать//; А может/ она возьмет/ она не хочет взять… тему «Концепт…»?// Корректируемое и корректирующее в данном случае соотносятся между собой как модальные и фазисные структурные модификации предложения.
Изменение сигнификативного плана эксплицирует способ осмысления говорящим фрагмента неязыковой действительности. Это означает, что корректируемая и корректирующая конструкции отражают одну и ту же референтную ситуацию, но при этом манифестируют ее различную интерпретацию говорящим – актуализацию им одних признаков и нивелирование других, что, в конечном счете, определяет выбор синтаксической модели.
«Конкурирующими» в коррелятивной паре оказываются конструкции, противопоставленные по способу выражения семантического субъекта, предикативного признака (акциональность / качественность, модальность, фазисность), а также некоторые непредикативные синтаксические построения, например, оформляющие атрибутивные отношения. Колебания говорящего в выборе способа представления субъекта осуществляются чаще всего в рамках противопоставления личной – безличной, активной – пассивной конструкций. Так, предпочтение говорящим личной или безличной конструкции связано с его представлением о произвольности / непроизвольности выполняемого действия, то есть зависимости / независимости предикативного признака от воли субъекта [Золотова, 1973, Золотова, Онипенко, Сидорова, 2004, Бондарко, 2002]. Выбирая личную или безличную конструкцию, говорящий подчеркивает активность или пассивность субъекта: Они уехали/ захотели/ захотелось на родину/ на родину приехали/ там тоже никому ничего// (они захотели – им захотелось); (разбирают квитанции об оплате) – А почему// Это первое/ второе... за квартиру я... прошлый год... приехала написала заявление/ что квартира продана/ что я... каждый год/ сама/ пишу... это заявление/ что квартира не наша// – А они просто не вносят это в учет...// – Они интересно... Я заявление лично на начальника писала ... сама ... и посмотри/ они опять выставляют эту квартиру ... Ой ... вот здесь вот...// – Ну да/ да/ да/ я видел...// – Тебе...( тебе видно)/ ты видел?//; Да я...( я займусь чем-нибудь)/ мне тут есть чем заняться//; А чё это ты...( ты пива захотел)/ на пиво тебя расперло?//.
Представление об активности / пассивности субъекта определяет предпочтения говорящего при выборе:
– определенно-личной конструкции со значением «субъект и его действие» или неопределенно-личной (субъект при этом перемещается в позицию объекта): Потом он уволился// Вернее его уволили//; В. поставила на контроль// Вернее ее поставили на контроль// Она должна проконтролировать//; Держатся на попрошайничестве// – Но они же ( они бесплатно не получают)/ им же бесплатно не дают//;
– моделей со значением посессивности: Он ( он обладал воротником / имел воротник)/ у него был бобровый воротник//; У нас даже тем/ кто ( кто не имеет карточки / не обладает карточкой)/ у кого нет рабочей карточки/ им автоматически перевели на карточки/ которые они должны были получить/ когда они были студентами пятого курса/ но не получили// Карточки валяются где-то в банке/ и им перевели стипендию на них//;
– активной или пассивной конструкции: А то у меня уже нафасовано/ я уже нафасовала вам//; Мы приглашены… э-э… это нас С. пригласили//.
Трансформация субъектного компонента иногда связана с изменением его коммуникативной нагрузки, например, субъект приобретает значение локуса или инструмента: Потому что волосы/ это ( волосы – это сила)/ в волосах содержится сила человека//; Какие языковые средства ( языковые средства выражают экспрессию)/ как с помощью языка выражается экспрессия?//. Таким образом, автокоррекция коммуникативно оправдана: в высказывание привносятся дополнительные смысловые оттенки.
Замена синтаксической структуры может быть связана с экспликацией или устранением субъекта. Так, при переходе с неопределенно-личной конструкции на определенно-личную или личную релевантной для говорящего становится названность субъектного компонента: А у женщины вообще горе// Не разбирались же/ наше НКВД не разбиралось/ кого они берут//; (шутливая беседа с подругой-строителем) – Я тебя крановщиком возьму// – Платят/ платить хорошо будешь?// – Нет/ платят там мало/ зато вид красивый//. В некоторых случаях актуальной для говорящего становится степень активности субъекта действия: (о проверке письменной части теста на предоставление гражданства РФ) Нам очень важно насколько мы ( мы не дописали)/ насколько у нас не дописали// (мы не дописали – у нас не дописали).
Употребление местоимения мы в корректируемом указывает на активность говорящего субъекта, что может свидетельствовать о восприятии тестером экзамена как ситуации, в которой он, наряду с тестируемым, несет ответственность за качество письменного ответа, таким образом, стирается граница между участниками экзаменационного процесса. В корректирующем выведение субъектного компонента с позиции активного субъекта коммуникативно значимо – говорящий снимает с себя ответственность за результат теста. В следующем примере субъект полностью устраняется из структуры высказывания: Ты это… спаржу ( спаржу купил)/ спаржа была?// (ты спаржу купил – спаржа была).
Колебания говорящего в выборе соответствующей формы для представления акционального предикативного признака также обусловлены возможностью вариативного выражения сообщения о действии субъекта, в частности, при помощи вербативной или девербативной конструкции. Действие, выраженное глаголом, подчеркивает идею активности, актуальности действия и, наоборот, именная конструкция называет действие, отвлеченное от конкретной длительности процесса [Золотова, Онипенко, Сидорова, 2004, с. 164]. Актуализация говорящим того или иного признака приводит к необходимости автокоррекции: Что может вызывать тоску? Что может быть причиной тоски?// (вызвать тоску – причина тоски); Если объединить эти слова/ как ( как можно охарактеризовать)/ какую характеристику им можно дать?// (охарактеризовать – дать характеристику); У нее отец был капитаном был// И вот как-то его списали// И он стал ( стал работать)/ нашел работу на берегу// (работать – работа); Проще поехать в Китай/ заключить договор и при… при… ( привезти картошку) на поставку картошки// (привезти – поставка).