Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические аспекты изучения языка и стиля писателя 10
1.1. Проблемы изучения языка и стиля писателя в языкознании 10
1.2. Сущность регионалистического аспекта изучения языка писателя 24
1.3. Понятие региолект и его соотношение с диалектом 36
1.4. Филологический аспект изучения регионализмов 47
1.5. Выводы 53
Глава 2. Своеобразие лексикона прозы М.Н. Еськова 56
2.1. Качественный и количественный состав лексикона прозы М.Н. Еськова.56
2.1.1. Принципы создания словника 56
2.1.2. Квантитативная характеристика лексики текстов писателя 59
2.2. Характеристика ядерной лексики 60
2.3. Место и роль гапаксов в идиолекте М.Н. Еськова 72
2.4. Выводы 78
Глава 3. Особенности использования писателем диалектной лексики 80
3.1. Разряды диалектизмов в прозе М.Н. Еськова 80
3.2. Лексико-тематическая группа «Человек» 90
3.2.1. Названия лиц 90
3.2.2. Соматизмы 94
3.3. Лексико-тематическая группа «Мир природы» 97
3.3.1. Ландшафтная лексика 97
3.3.2. Наименования водных объектов 100
3.3.3. Наименования растений 101
3.3.4. Наименования животных 104
3.4. Лексико-тематическая группа «Предметы быта» 107
3.4.1. Дом и двор 107
3.4.2. Домашняя утварь 113
3.4.3. Предметы обихода 115
3.5. Лексико-тематическая группа «Одежда и обувь» 117
3.6. Лексико-тематическая группа «Еда и напитки» 120
3.7. Лексико-тематическая группа «Работа и хозяйство» 124
3.8. Диалектная лексика с семантикой цвета и света 126
3.9. Диалектная звуковая картина мира 127
3.10. Отвлечённая диалектная лексика в текстах М.Н. Еськова 129
3.11. Диалектизмы как средства представления признакового мира 131
3.12. Диалектная процессуальная лексика 135
3.13. Выводы 147
Заключение 151
Список использованных словарей 156
Библиографический список 158
Приложение .189
- Сущность регионалистического аспекта изучения языка писателя
- Место и роль гапаксов в идиолекте М.Н. Еськова
- Дом и двор
- Диалектная процессуальная лексика
Введение к работе
Актуальность исследования определяется тем, что изучение текста регионального писателя с его особыми языковыми единицами формирует представление о региональной разновидности речи, распространённой в конкретной местности, и способствует сохранению исторической памяти. Диалектизмы в тексте писателя становятся знаками регионального отличия его текстов от произведений других авторов и выделяют творчество писателя на фоне наследия других художников слова.
Михаил Николаевич Еськов родился в Курской области в 1935 году в обычной крестьянской семье. Окончил Курской медицинский институт, после этого работал врачом в сельской больнице. Затем поступил в аспирантуру,
защитил кандидатскую диссертацию и многие годы преподавал в медицинском институте.
В ноябре 1975 г. за рассказы «Гуленок», «Петька вернулся!», «Дорога домой» молодому прозаику была присуждена премия курского комсомола в области литературы. В 1999 г. за рассказ «Брат мой меньший» М.Н. Еськов был отмечен третьей премией и Дипломом областного литературного конкурса им. А.С. Пушкина в номинации «Проза». В 2011 г. за книгу «День отошедший» М.Н. Еськову была присуждена Шукшинская литературная премия. По отзывам с читательского форума сайта «Российский писатель», постоянным автором которого является Михаил Николаевич Еськов, он признан лучшим прозаиком России 2013 года. Это почётное звание он получил за свой рассказ «Наречённая».
Творчество М.Н. Еськова, особенно язык его произведений и такая яркая составляющая этого языка, как диалектная лексика, заслуживает самого внимательного изучения, однако такие исследования пока отсутствуют.
Степень разработанности темы диссертации. Региональные
особенности текста на уровне лексики начали исследоваться такими авторами,
как В.В. Абашев, М.А. Бобунова, Ю.В. Веревкина, К.Р. Волкова,
Ю.А. Дьяченко, А.Н. Евдокимов, И.С. Климас, Л.И. Ларина, Н.М. Муравьёва,
Г.Д. Неганова, А.Т. Хроленко и др. Существенный вклад в изучение проблемы
лингвистических особенностей идиостиля писателя и идиолекта внесли
Г.Б. Верченко, В.А. Виноградов, Т.М. Григорьева, Т.Д. Демидова,
О.В. Зырянов, К.А. Кочнова, Л.В. Поляков и др. Вопрос о соотношении
общенародного и регионального в языке рассматривали А.С. Герд,
Г.И. Данилина, Т.И. Ерофеева, И.С. Зварыкина, В.Г. Зусман, Т.А. Кадоло,
О.Е. Кармакова, В.И. Теркулов, Н.В. Хорошева, С.А. Чичиланова и др.
Определённое влияние на решение проблемы отражения литературой различий
территориального характера оказали труды таких ученых, как
С.П. Праведников, Н.В. Серебренников, Б.А. Чмыхало, Е.Н. Эртнер и др. Однако проблема отражения в региональном тексте особенностей речи жителей определённой местности применительно к творчеству курского писателя М.Н. Еськова ещё не рассматривалась.
Объектом нашего исследования является текст, представленный рассказами, повестями и миниатюрами курского писателя М.Н.Еськова.
Предмет исследования – диалектные лексические единицы разных частей речи и лексико-тематических групп в идиостиле писателя.
Цель работы заключается в рассмотрении региональной (диалектной) лексики в структуре художественного текста М.Н. Еськова, выявлении особенностей её употребления, роли в реализации художественного замысла автора, воздействии на восприятие читателя.
Из цели работы вытекают её задачи:
1. Провести квантитативный анализ авторского словаря М.Н. Еськова, составить словник лексики, употреблённой им в текстах художественных произведений.
-
Выявить ядерные лексемы в лексиконе М.Н. Еськова; определить место диалектизмов в системе лексики писателя.
-
Провести описание диалектизмов разных лексико-тематических групп в текстах произведений М.Н. Еськова, выявить их функции в идейной и тематической структуре авторского повествования.
-
Рассмотреть степень представленности в художественной картине мира произведений М.Н. Еськова черт региолекта как элемента идиостиля писателя.
-
Выявить в прозе М.Н. Еськова отражение специфики курского региона как основного места действия, а также отражение времени действия – военных и послевоенных лет; определить роль диалектной лексики в формировании данного хронотопа.
Материалом исследования стали тексты сборника прозы М.Н. Еськова «День отошедший» (2012) общим объёмом пятьсот страниц.
Методологическую базу исследования составили труды в области языка
художественной литературы (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, А.С. Задорожная,
Б.А. Ларин); в сфере филологической регионалистики (К.В. Анисимов,
О.И. Блинова, М.А. Бородина, В.А. Булкин, А.С. Герд, Л. Грузберг,
В.А. Дергачёв, Н.Ю. Желтова, Н.В. Кайзер-Данилова, Д.С. Московская,
М.П. Мохначева, Т.Ф. Новикова, В.Н. Стрелецкий, А.Н. Таланова,
В.И. Трубинский); в области диалектологии и лексики диалекта (Р.И. Аванесов,
О.В. Артемьева, Н.Ю. Баженов, С.В. Барацевич, Т.В. Бахвалова,
О.И. Богословская, Л.З. Бояринова, С.В. Бромлей, М.Г. Вершинина,
Е.Ф. Галушко, Н.С. Ганцовская, Л.И. Гончарова, Ю.А. Ермолаева,
Т.Н. Казакова, Л.Л. Касаткин, И.Б. Качинская, С.В. Князев, И.С. Концова, Н.А. Красовская, С.А. Мызников, М.К. Пак, Ю.А. Резвухина, З.В. Сметанина), а также исследования языка писателя, в том числе математическими методами (И.В. Ашчихо, С.Б. Аюпова, А.В. Балабанова, Н.В. Беляева, М.А. Бобунова, Т.Д. Демидова, Н.А. Дьячков, И.С. Климас, И.М. Курносова, Т.П. Набатчикова, Г.А. Нестерова, С.П. Праведников, М.А. Разумова, Е.А. Федоркина) и лингвистические исследования творчества М.Н. Еськова (А.Т. Хроленко) и т. д.
Методы и методики, использованные для достижения цели диссертации и решения поставленных задач: описательный метод, использовавшийся для составления картины функционирования региональной, диалектной лексики в художественном тексте М.Н. Еськова; методика сплошной выборки при подборе языкового материала из текстов автора; методика наблюдения, применяемая с целью получить объективную информацию о региональных особенностях языка прозы М.Н. Еськова; методики филологического анализа и синтеза для выявления региональных особенностей в текстах М.Н. Еськова и определения их роли в выражении художественных намерений автора; метод статистического подсчёта (математический метод) при квантитативной характеристике лексики автора с целью дальнейшего квалитативного объяснения отмеченных количественных особенностей.
Научная новизна исследования определяется тем, что в нём впервые предпринимается попытка интерпретировать использование региональным
писателем диалектной лексики региона, что рассматривается нами как элемент идиостиля, средство выражения авторских интенций, художественное средство, имеющее самостоятельный языковой статус. Регионализмы в художественном тексте понимаются как стилистически заряженные поэтические ресурсы, несущие смысловую и стилистическую нагрузку и создающие в тексте языковое пространство определённого региона, необходимое для понимания художественной ценности произведения.
Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что она заполняет пробелы в исследовании языка произведений писателей Курского региона, одним из которых является М.Н. Еськов. Региональная разновидность языка, закреплённая в художественных текстах данного автора, понимается как историческая ценность. Результаты, полученные в итоге комплексного многоаспектного анализа диалектизмов в художественном тексте М.Н. Еськова, могут быть использованы при дальнейшем разноаспектном изучении языка произведений региональных авторов.
Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы в процессе преподавания различных курсов, а также при формировании корпуса дисциплин вариативной части учебных планов подготовки бакалавров и магистров филологических специальностей. Дисциплины вариативной части призваны отражать региональный компонент федеральных государственных образовательных стандартов и могут быть нацелены на анализ произведений художественной литературы конкретного региона. Целью преподавания в данном случае должно стать воспитание патриотизма российских граждан, истоки которого начинаются с любви к малой родине, с хорошего знания истории, литературы, языковых особенностей родного края.
Положения, выносимые на защиту:
-
Региональная литература характеризуется рядом специфических черт, определяемых историей создания произведений, биографией и мировоззрением автора, живущего в особых социальных и природных условиях и воссоздающего эти условия в своих произведениях. Реальное пространство курского региона, его ландшафт, предметный мир, история отразились в произведениях М.Н. Еськова через использование диалектной лексики.
-
М.Н. Еськов воссоздал в своих произведениях картину жизни курского региона середины ХХ века, и значимым лексическим средством при описании писателем реалий военной и послевоенной жизни обитателей курской деревни стали диалектизмы разных разрядов и лексико-тематических групп.
-
Диалектизмы лексико-тематической группы «Мир природы» (ландшафтная лексика, наименования водных объектов, флоры и фауны) становятся в текстах М.Н. Еськова средством создания образа родного края – курского региона, в пределах которого разворачивается повествование.
-
В языковой и художественной картине мира М.Н. Еськова значимое место занимают диалектизмы с семантикой предметности (наименования предметов дома и двора, домашней утвари, предметов обихода, одежды, еды и
напитков и др.), с помощью которых автор создаёт картину жизни курского села военных и первых послевоенных лет.
5. Использование диалектизмов связано в прозе М.Н. Еськова с содержанием и эмоциональным наполнением повествования: диалектная лексика помогает писателю более ярко выразить авторские интенции, передать основной смысл произведения, чувства героев, экспрессивный характер повествования.
Апробация работы проводилась в ходе докладов на научных и научно-
практических конференциях: I Межвузовской научно-практической
конференции «Язык. Культура. Образование» (Санкт-Петербург, 2014 г.),
международной научно-практической конференции «Слово и образ в
фольклоре и литературе» (Курск, 2014), международной научно-практической
конференции «Перспективы развития современных гуманитарных наук»
(Воронеж, 2015), II Межвузовской научно-практической конференции «Язык.
Культура. Образование» (Санкт-Петербург, 2016 г.), международной научно-
практической конференции «Актуальные вопросы гуманитарных наук в
современных условиях развития страны» (Санкт-Петербург, 2016 г.).
Результаты диссертационного исследования докладывались на заседаниях кафедры русского языка Курского государственного университета в 2013–2016 годах. Материалы диссертации отражены в 11 публикациях общим объемом 5,6 п. л., в том числе четырех статьях в научных изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки России.
Сущность регионалистического аспекта изучения языка писателя
Регионалистический аспект изучения языка писателя – одно из частных направлений науки, становящейся всё более популярной на фоне всеобщей глобализации, – регионалистики. По определению В.А. Дергачёва и Л.Б. Вардомского, «регионалистика – междисциплинарная наука, синтезирующая пространственные подходы и изучающая объективные процессы регионализации (политической, экономической, культурной) международных отношений под воздействием факторов глобализации» [Дергачёв 2011: 4]. Одна из целей науки определяется как «противостояние вызовам глобализации» [Там же]. Междисциплинарность регионалистики несомненна. А.С. Герд, характеризуя регионалистику, рассматривает её как «предмет взаимодействия целого ряда гуманитарных дисциплин (археология, антропология, этнография, лингвистика, история, этногенез и др.) и географии в исследовании мультикультурного пространства» [Герд 2013: 107] и называет макродисциплиной, «которая оперирует обобщенными, итоговыми результатами специализированных ареальных исследований, выполненных в рамках разных гуманитарных дисциплин» [Там же: 109].
Понятие регионалистики опирается на понятие региона, трактуемое в словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой как «большая область, группа соседствующих стран или территории, районы, объединённые по каким-нибудь общим признакам» [Ожегов 1999: 672]. Понятие региона отличается от понятия территории и «представляет совокупность взаимосвязанных явлений, определяющих его границу» [Дергачёв 2011: 8].
Основателем регионалистики является американский экономист и географ У. Айзард, который начал разрабатывать основные положения регионалистики применительно к экономической науке с использованием данных политических, социальных и экологических [Айзард 1966]. В России становление и разработка регионалистики как науки начались в конце ХХ века, например, в книге «Основания регионалистики» В.А. Булкина, А.С. Герда и др. (1999). Понятие региона и разработка связанных с регионами проблем являются актуальными для России в силу огромной протяжённости и неоднородности её территории. Сегодня изучение регионального наследия становится востребованным ещё и для формирования уважительного отношения к историческому прошлому, литературному и культурному наследию своего региона. Культурное наследие регионов становится всё сложнее сохранить под воздействием глобализации и вестернизации. Последняя определяется как «распространение западных ценностей по всему миру» [Дергачёв 2008]. Учёные считают, что «вестернизация снижает социокультурное разнообразие других цивилизаций, разрушает идентичность и ослабляет чувство пространства (Родины) у местных элит» [Там же].
Выделяется регионалистика экономическая [Нуреев 2009], социально экономическая [Бугаев 2007], элитологическая [Тимофеев 2006], политическая [Левяш 2011], антикризисная [Шибанова-Роенко 2011], историческая [Мохначева 2012] и т. п. Иногда используется термин «регионализм», к примеру, культурный регионализм [Стрелецкий 2012], понимаемый как «некая комбинация культурных характеристик, которые придают той или иной территории черты своеобразия, неповторимости, а то и уникальности, по сравнению с другими территориями» [Там же: 11]. В любом случае предметом регионалистики становятся «местные особенности, характерные только для этого конкретного региона» [Тимофеев 2006: 13], в том числе «специфика, очерченная географическими или климатическими границами, … национальные и конфессиональные особенности территории, её исторические традиции, финансово-экономические возможности, культурно образовательный потенциал, особенности психологии поведения, а также определенный тип и стиль мышления и диалект» [Там же].
Объект нашего исследования – филологическая регионалистика и её потенциал в области регионалистического изучения языка писателя. Н.Ю. Желтова и Т.В. Махрачева характеризуют данное научное направление следующим образом: «Филологическая регионалистика изучает в междисциплинарном аспекте конкретные языковые и литературные реалии региона с учетом его исторического, экономического, политического, духовно-нравственного развития» [Желтова 2013: 30]. При этом анализ художественных произведений, связанных с определённым регионом, представляет собой «попытку реконструирования образа территории через литературный компонент» [Чернов 2012: 131]. Для современной науки, нацеленной на выявление особого, индивидуального, необычного в предмете исследования, представляется несомненным, что «региональная литература – явление особое в этнокультурном наследии народов, ибо население каждого региона имеет свою ментальность, которая включает представления, чувства, ценностные ориентации, традиционную систему восприятия окружающего мира и особого отношения к нему» [Сайфулина 2007: 3].
Разновидностью филологической регионалистики, более частной по предмету наукой является литературная регионалистика, связанная с «локализацией историко-литературного процесса, его привязкой к строго определенной местности» [Зырянов 2012: 8]. Альтернативным литературной регионалистике термином является «литературный регионализм», под которым понимается принцип содержательного деления литературного пространства на основе этнокультурного и географического факторов [Чмыхало 1993], что, в свою очередь, «приводит к локализации историко-литературного процесса, его привязке к строго определенной местности» [Зырянов 2012: 8]. Регионализм проявляется «не только в придании литературе ярко выраженного “местного колорита”, но и в утверждении особых форм самосознания территории» [Там же].
Истоки литературной регионалистики заложены в трудах Н.К. Пиксанова (1928). В то время анализируемое явление называлось областной литературой (литературным областничеством) и понималось как «совокупность литературных явлений и организаций, объединенных территориально той или иной областью, краем, большим провинциальным городом и культивирующих черты местного своеобразия» [ЛЭ]. В филологии наметилась также линия, называемая литературным краеведением (краезнанием), по своей сути близкая литературной регионалистике. Один из учёных, активно работающих в данном направлении, Л.В. Полякова пишет: «Литературное краезнание – один из путей познания не только родной земли, но и воспитания любви и привязанности к ней, “уважения к минувшему”, к пониманию того, что “история наших предков” – это и есть моя история, и я являюсь частью жизни своего края» [Полякова 2011: 4]. Литературным краеведением занимаются Л.В. Полякова (2011), А.Н. Таланова (2011), А.В. Чернов, Т.А. Ветрова (2012) и другие исследователи. В развитии краеведения, в том числе литературного, большое значение имеет деятельность учёных, выросших, сформировавшихся и действующих в условиях конкретного региона, так как «краеведение изучает природу, население, хозяйство, историю и культуру отдельной части страны или населенного пункта главным образом силами местных энтузиастов» [Дергачёв 2008].
Предшественницей литературной регионалистики является литературная местнография, разработанная в XX в. филологами и культурологами Н.П. Анциферовым и В.Н. Топоровым. Главным достижением исследований Н.П. Анциферова стала разработка им «локально-исторического метода изучения содержания и поэтики хронотопической образности» [Московская 2011: 5], этот метод выявил новое в литературоведении понимание приёмов художественной обработки реальности писателями-краеведами. Благодаря Н.П. Анциферову, язык историко-литературного анализа обогащается новыми понятиями: «легенда местности», «литературный миф», «художественная идиография», «писатель-краевед», «локальное чутье», «власть местности», «локально-исторический метод» и др.
Проанализированные нами источники позволяют заметить, что термины «литературная регионалистика» и «литературное краеведение» можно считать синонимичными, при этом первый из них более предпочтителен в силу общепринятости, термин же «литературная местнография» является авторским и соотносится в настоящее время исключительно с исследованиями Н.П. Анциферова.
Для такого научного направления, как литературная регионалистика, характерен интерес в первую очередь к содержательной и идейной стороне рассматриваемых важных для конкретного региона произведений, лингвистический же анализ находится на втором плане. Мы считаем, что сегодня актуально говорить о новом направлении регионалистики – лингвистической регионалистике, предметом исследования которой являются региональные особенности языка, отражённые в первую очередь в художественных произведениях местных писателей. Лингвистическая регионалистика – перспективное направление исследования, имеющее, в том числе, и лингводидактический, культурно-образовательный потенциал [Кайзер-Данилова 2013]. Данное научное направление междисциплинарно, формируется на базе лингвистики, истории, географии, культурологии, этнологии, социологии. Его цель состоит «в изучении особенностей и вариаций в языке, обусловленных этнической картиной региона, территориальными особенностями языка, особенностями его использования различными социальными группами, а также в зависимости от целей и условий коммуникации» [Там же: 4]. Для обозначения явления лингвистической регионалистики используется также термин «лингворегионоведение», понимаемый как «упорядоченная научная система, раскрывающая феномен региональных особенностей родного языка, отражающая отечественную культуру в её ярком национальном и территориальном многообразии» [Новикова 2010: 6].
Место и роль гапаксов в идиолекте М.Н. Еськова
Единичные лексемы, или гапаксы (hapax legomena – греч. только раз названное ) представляют собой слова, использованные писателем в одном тексте или целом корпусе текстов (в настоящем исследовании – в языке всех произведений писателя) один раз. Гапаксы нередко рассматривают в контексте неологии, как новые слова, созданные писателем и употреблённые им один раз в тексте произведения [Ружицкий 2013]. Однако более распространено понимание гапакса как любого употреблённого автором лишь однажды слова. Гапаксом в авторском тексте может быть и индивидуально-авторское слово, и устаревшее, и диалектизм, и слово, функционирующее в языке какой-то семьи, и др. Гапаксы нельзя назвать разновидностью лексических единиц, получившей достаточное исследование в современном языкознании и стилистике применительно к языку и стилю писателя.
Согласно нашим подсчётам, М.Н. Еськов использует гапаксы в 50 % случаев, и значительная часть таких слов – диалектные. На данную особенность языка писателя обратил внимание А.Т. Хроленко, по наблюдениям которого, в прозе М.Н. Еськова «подавляющее большинство диалектных слов можно отнести к разряду гапакс легомена (напомним: гапакс легомена – это слово или выражение, встретившееся в тексте всего один раз)» [Хроленко 2015: 72-73]. Высокий процент hapax legomena является показателем языкового мастерства писателя, богатства его словарного запаса, оригинальности лексического строя его произведений. По словам Т.Д. Демидовой, «лексика с коэффициентом употребления 1 отражает языковой “вкус” автора» [Демидова 2011: 31].
Существенная часть гапаксов М.Н. Еськова относится к диалектной лексике. Среди них встречаются слова, которые отличаются от литературных эквивалентов фонетическими или морфемными особенностями: «Итить-то далёко?» («Ни тучки, ни хмарки…»), где итить – идти ; «Он ливанул в рот коньяк и властно стукнул кулаком по столу» («Торф»), где ливануть – налить, вылить что-либо за один приём, немного [СРНГ 17: 42]. Однако основной массив гапаксов М.Н. Еськова представляют собой особые лексические образования, исключительно сильные стилистически, отличающиеся от литературных эквивалентов (при их наличии) оттенками семантики и эмоциональной окрашенностью. Рассмотрим их далее, опираясь на частеречную классификацию и отмечая семантические и экспрессивные особенности гапаксов. Частеречная классификация актуальна, так как объединяет семантический и грамматический взгляд на слово и позволяет отметить особенности в обоих названных планах.
По нашим наблюдениям, основная часть диалектных гапаксов М.Н. Еськова – это имена существительные и глаголы, что объясняется вниманием автора к предельно точной характеристике явлений и действий – основной составляющей картины мира жителя деревни.
Диалектные гапаксы могут служить обрисовке этнографических реалий, например, элементов устройства жилища: «В наших сенцах на одной и той же латвине в недоступной высоте лепились два гнезда» («Касатка»). Существительное латвина здесь имеет диалектное значение тонкая жердь, слега, идущая на обрешётку стропил [СРНГ 16: 287]. Для М. Еськова очень важно точно описать окружающие его героев реалии сельской жизни. Писатель создаёт атмосферу русского села как пространства жизни персонажей, и диалектизмы, особенно редко используемые, гапаксы, являются адекватным лексическим средством для достижения авторской цели.
С аналогичной целью диалектные гапаксы – имена существительные используются писателем при обрисовке элементов внешнего, природного мира, местности, окружающей героев: «Идти вниз, было, хотя и не сподручно – осыпался камешник, скользили ноги, – зато не так уморно» («Брат мой меньший»). Слово камешник в данном случае обозначает мелкие камни [СРНГ 13: 24]. Благодаря диалектным гапаксам при чтении создаётся ощущение присутствия в той местности, в тех помещениях, которые описывает автор. Читатель смотрит вокруг глазами героя, и ему открываются мельчайшие подробности, детали наблюдаемого.
Чаще всего гапаксы диалектной сферы включаются автором в речь персонажей и являются не только орудием выражения определённого смысла, но и средством речевой характеристики. В этом случае диалектный гапакс обязательно эмоционально окрашен, выражает отношение говорящего к чему-или кому-нибудь. Обычно передаётся отношение к какому-либо персонажу, его поступкам, внешнему виду, поведению. В этом случае могут использоваться глаголы и прилагательные. Например: «Ленка, гля! Хтой-то тебя изгваздал?» («Ни тучки, ни хмарки…»), изгваздать – испачкать, измарать, загрязнить [СРНГ 12: 115]; «Она теперь дюже каженная. Как что, так либо драка, либо слёзы…» («Торф»), каженный – психически ненормальный человек (особенно о меланхоликах, истеричных, больных эпилепсией) [СРНГ 12: 304].
Гапаксы-глаголы могут обозначать интенсивные действия: «Ломанулись мы скопом, без команды» (Бучило»), где ломануть(ся) – внезапно, быстро побежать, убежать куда-либо [СРНГ 17: 116]. Глаголы диалектного употребления, выступающие в прозе М.Н. Еськова как гапаксы, эмоционально окрашены, служат для описания действий, наиболее важных с точки зрения развития повествования. Рассмотрим для иллюстрации использование глагола лыгнуть ( уйти, удрать [СРНГ 17: 218]) в рассказе «Поясок из маминого сундука». Герой рассказа, мальчишка, выпросил у матери семейную реликвию – расшитый бисером поясок, уцелевший даже во время оккупации, – надеть «на побегушки», и потерял его. Первая мысль проснувшегося утром мальчика: «Наверное, лучше будет, если незаметно лыгнуть из дома, где-нибудь проболтаться день, а там – что Бог даст». Автор показывает с помощью данного глагола отчаяние героя, его стыд перед матерью, невозможность признаться в серьёзном проступке, который, несомненно, её огорчит.
Глагол-гапакс избыть, обозначающий освободиться, избавиться от кого, чего-либо» [СРНГ 12: 98] вводится автором в текст также в момент наибольшего напряжения действия, когда описывается, как мальчишек застали за сбором оставшихся на поле после уборки колосков – серьёзным на тот момент преступлением: «Что-что, а позор в деревне ничем нельзя избыть» («Бучило»). Как видим, глагол обладает качеством семантической ёмкости, в литературном языке нет эквивалента, с помощью которого можно было бы передать аналогичный смысл, и М.Н. Еськов чутко улавливает эту семантическую особенность.
Особенно сильное впечатление на читателя производит гапакс диалектного употребления, встречающийся в начале произведения, в его первой строке. Рассказ «Игра в классики» начинается следующим образом: «Блаженная теплынь. Распахнуты окна. В черемуховой мари бражничает душа». Диалектизм-существительное марь ( испарения от земли летом в жару [СРНГ 17: 379]) является здесь одним из средств, которые задают тон всему рассказу, определяют его дальнейшее настроение «весенней благодати» и работают на создание контраста: автор описывает далее, как разрушает романтику летнего вечера девочка, решившая учить сверстниц играть в классики с помощью слова дура. Это слово, повторённое в течение небольшого рассказа семь раз, образует стилистический полюс, противоположный созданному в начале рассказа и символически выраженному с помощью слова марь.
Интересны текстовые фрагменты, в которых автором используется несколько гапаксов в пределах одного предложения. Это обычно связано с описанием реалий этнографического свойства, поэтому автор прибегает к гапаксам-существительным. Например, при описании рыбалки: «…В пробитых ломом лунках ребятишки обледенелыми кошелями вылавливали пищавших, извивающихся вьюнов, брюхатых менухов, щурят, крапчатых гольцов» («Торф»). Все шесть гапаксов связаны тематически и служат для создания живой картинки рыбалки на болоте. Практически все гапаксы здесь – это диалектные слова, которые обнаруживаются в «Словаре русских народных говоров»: кошель – рыболовная сеть [СРНГ 15: 145], вьюн – речной угорь [СРНГ 6: 65], менух – рыба налим [СРНГ 18: 111], крапчатый – покрытый небольшими пятнами, точками [СРНГ 15: 171]. Два гапакса имеют общенародное употребление: щурёнок – детёныш щуки; маленькая щука [БАС 17: 1706], голец – мелкая рыба семейства карповых со слизистой кожицей вместо чешуи [БАС 3: 210]. Концентрированное употребление гапаксов служит детализации описания процесса рыбалки, позволяет автору показать увлечённость рыбаков процессом рыбалки на зимнем болоте, их (и свою!) осведомлённость в данном процессе. Интересно оценить воздействие данного описания на читателя, не знакомого с диалектной лексикой. Благодаря контексту, ему, несомненно, будет в общем понятно, о чём идёт речь, но подробности рыбалки (разновидность рыбачьих снастей, виды рыб) будут не ясны, в результате останется некоторая недосказанность, ощущение невозможности быть полностью причастным к такому привлекательному для героев произведения процессу. Гапаксы диалектной сферы служат созданию повествования «о своём», «для своих», у читателя же, не владеющего данной лексикой, они оставляют ощущение загадки, недосказанности, тайны, к которой хотелось бы причаститься.
Дом и двор
Дом и двор занимают особое место в пространственном восприятии русского человека. Тому свидетельство – большое количество работ, посвященных описанию деревенского жилища, анализу лексических единиц, имеющих отношение к такому описанию [Баженова 2012, Гаврилова 2013, Кудряшова 1993, Любова 2016, Ненькина 2011, Семенова 2016 и др.] Особое место занимает дом в фольклорной картине мира, на материале устного народного творчества лексику данной группы рассматривают В.Л. Гаврилова [Гаврилова 1996], М.Ю. Кузьмина [Кузьмина 2014], С.Е. Никитина, Е.Ю. Кукушкина [Никитина 2000], А.Б. Пермиловская [Пермиловская 2010]; на материале художественной литературы – А.И. Першина [Першина 2014] и др.
Традиционно считают, что «дом – символ семейного благополучия и богатства, место действия многих календарных и семейных обрядов. Он противостоит внешнему миру и потому является очень важной составляющей жизни поколений» [Ненькина 2011: 73]. Неудивительно, что слова с семантикой дома являются важной частью любого диалекта.
Почти забытый быт русской курской деревни словно оживает перед нами в рассказах и повестях М.Н. Еськова. Дом для жителя курского края – это изба, для обозначения которой автором используется слово хата ( на Украине, в Белоруссии, на юге России: крестьянский дом [СО: 860]), встречающееся в его произведениях намного чаще, чем любое другое диалектное слово (132 раза) и даже входящее в состав ядерной лексики писателя. Для обозначения дома в лексическом арсенале писателя есть ещё одно слово ядерной лексики – общеупотребительное дом (139 словоупотреблений). Хата – это место, где происходят все основные события, главное – это место, где герой чувствует себя защищённым, особенно если рядом мать – символ хаты и главное действующее лицо в этом дорогом для героя месте: «Чёй-то испужался? – успокаивает меня мама, своим голосом наполняя хату и вытесняя из неё все страхи» («Старая яблоня с осколком»). Противостоит хате с её защищённостью и теплотой камора (слово использовано один раз): «Дадут камору на две комнаты, как в зверинце... Не хочу...» («Торф»).
В русской избе главное место – красный угол. Как пишут Т.И. Гаврилова, О.С. Куркина, «угол по диагонали от печи называется красным, или передним (большим, святым). Он всегда был самым почётным, в нём вешаются или ставятся на полку-божницу иконы» [Гаврилова 2013: 248]. Есть упоминание о красном угле и у М.Н. Еськова в указанном значении: «Так и хотелось, чтобы он [Васька] под божницей, в красном углу, бесперечь сидел, чтобы всегда, когда захочешь, его можно было бы увидеть...» («Торф»).
При описании бытовой обстановки писатель очень точен, уделяет внимание мельчайшим деталям, для чего использует диалектизмы: держава 1, застреха 4, латвина 1, леток 2, обвершка 1, продушина 2.
Упоминаются элементы крыши: «Он услышал, как ветер натужно пыхтит в соломенной застрехе, пытаясь её приподнять, разгульно рвануться под крышу и снести её целиком» («Торф»); «Обвершка заделывалась наиболее тщательно и, кроме того, покрывалась густым слоем мела для дальнейшей дополнительной пропитки» («Москвич Мишка»); «В наших сенцах на одной и той же латвине в недоступной высоте лепились два гнезда» («Касатка»). Относительно некоторых моментов устройства избы автор даёт исчерпывающие по полноте пояснения, используя при этом диалектизмы, и, как правило, этнографические: «Над сенечной дверью на зиму вмазывалось крохотное стеклышко, а весной продушина освобождалась, и приходилось лишь удивляться, как в такой маленький леток касатки попадают без промаха» («Касатка»). В словарях можно найти пояснения практически всех употребляемых писателем слов, например, латвина – тонкая жердь, слега, идущая на обрешётку стропил; решетина [СРНГ 16: 287]. Однако читатель, воспринимающий этот насыщенный диалектизмами текст, скорее всего, не будет обращаться к словарю, и не потому, что словарь недоступен; у него создаётся целостное впечатление об устройстве избы, а также, что наиболее важно, – о трепетном отношении к избе героя произведения.
Один из самых главных элементов избы – печь. Очень интересно исследование М.А. Бобуновой, посвященное роли русской печи в произведениях разных жанров народного творчества [Бобунова 2007: 28], где многочисленный и разнообразный материал доказывает, что печь – не только обязательный элемент любого крестьянского дома, предназначенный для отапливания помещения и приготовления пищи, но и «средоточие семейно-родовых ценностей, источник жизни и здоровья, вместилище сакрально чистого огня» [Славянские древности 2009: 4: 39]. С наименованием элементов которой связаны у автора диалектизмы выемки-печурки 1, загнета 3, опечье 1, под 1, приступок 3. Интересно, что в произведениях М.Н. Еськова русская печь символизирует не столько тепло и сытость, как защиту, надёжность: «Я одинок на моей спасительнице-печке, куда, бывало, прятался от фашистов, ломившихся в хату, и где прячусь теперь от брата и сестёр, и даже от мамы в минуты провинности» («Старая яблоня с осколком»). Автором используются диалектизмы, обозначающие составные элементы русской печи, например, опечье – место под русской печью, подпечек [СРНГ 23: 253]: «Подовые кирпичи лежали на опе чьи – песочной подстилке, – вот она-то и оказалась солёной» («Москвич Мишка»). В цитируемом рассказе описывается разбитая колхозная печка, песок в которой оказался солёным и привлёк внимание изголодавшихся по соли селян. Автор насыщает описание диалектизмами, относящимися к данной тематике: «Невольно представлялось несметное количество ковриг, которые здесь могли умещаться» (коврига – каравай хлеба [СРНГ 14: 32]), «Среди этого завала в целости остался непривычно большой печной под» (под – фундамент русской печи [СРНГ 27: 320]). Автор с удовольствием повторяет знакомые с детства слова, для которых во время написания рассказа уже практически не осталось реалий. Кроме того, встречаем и другие наименования частей печи и места вокруг неё: «Вскоре Митя улёгся около печки, у приступка» («Брат мой меньший»), где приступок – подставка для влезания на печь [СРНГ 31: 426]. Читатель узнаёт, где на печи удобнее всего высушить вещи: «…Лапти с онучами на просушку определил в кирпичные выемки-печурки, от утрешней топки здесь дольше всего сохраняется тепло» («Ни тучки, ни хмарки…»): печурка – углубление в стене печи для хранения и просушки, для лучшего обогрева и освещения избы, для подъёма на печь и т. д., служащее одновременно украшением [СРНГ 27: 10]. Есть даже весьма обстоятельные и точные рецепты приготовления пищи (например, саламати) с указанием, куда именно надо поставить чугунок: «Дело нехитрое: слегка поджарить муку, до густоты замесить её в крутом кипятке, разбить комковатость, предварительно на загнету выгрести угли, поставить на жар чугунок с саламатью – и ждать» («Жил-был Герасим Лукич»); загнета – угол, углубление в углу шестка или внутри русской печи, куда сгребают горячие угли, жар [СРНГ 10: 11].
Есть в произведениях писателя и наименования частей русской избы. Два раза автор использует слово сени ( наружная холодная пристройка без пола в крестьянской избе сбоку, на улице [СРНГ 37: 164]): «Николай Северьянович просунулся в сени бочком, предупредительно придержал дверь, пропустив меня вперед» («Сеанс гипноза»), один раз – слово топлюжка ( помещение, в котором готовят пищу [СРНГ 44: 249]): «Мать куда-то делась, я кинулся в топлюжку, к печке…» («Чёрная рубаха»). С помощью диалектизма куток 2 обозначается место в избе, где можно уединиться: «Да в кутке лежит, захворал, – ответила мать» («Чёрная рубаха»). Это форма с уменьшительно-ласкательным суффиксом от слова кут – угол в избе [СКГ: 131]. Хотя в целом перечень подобных слов нельзя назвать значительным, к примеру, в лексиконе М.Н. Еськова отсутствуют относящиеся к лексике с семантикой дома слова клеть, светёлка, горница, подклет и др. Автор апеллирует к диалектной лексике только тогда, когда она нужна с точки зрения смысла повествования, содержания текста. Использование диалектизма у него – не самоцель, а закономерное явление.
Двор фигурирует в повествовании писателя значительно реже, чем дом. Е.В. Ненькина считает, что явления дом / двор в говорах противопоставлены. Дом – центр пространства, двор – начало периферии, поэтому дом дороже носителю говора [Ненькина 2011: 73]. Лексему двор писатель использует 33 раза, это достаточно часто, однако диалектные слова в описании двора немногочисленны, в основном писатель прибегает к общерусским: «Вышел во двор, в сарае была отворена дверь, направился туда» («Брат мой меньший»). В описаниях двора М.Н. Еськовым нередко сочетаются общелитературные и диалектные лексические единицы: «Изводились не успевшие за лето подняться дальние дубравы, рушились плетни, клуни, сараи, выламывались сенцы» («Торф»). Здесь клуня 1 – хозяйственное строение для хранения зерна, муки, припасов, а также для молотьбы снопов; амбар [СКГ: 46]. Слово воловня используется три раза, оно обозначает место, где содержатся волы: «Воловня в обед чаще всего пустовала, для волов самое рабочее время в поле» («Брат мой меньший»). Гапаксом является диалектизм надворье ( место, пространство на крестьянском дворе или перед домом [СРНГ 19: 226]), в употреблении которого автор актуализирует переносную семантику между своими, в своём кругу : «Вывернутый – это кличка тракториста по надворью, а вообще-то он – Тишка, Тихон Ивантеев» («В лучах заката»).
Интересно, что диалектизм задворки, обозначающий место за двором (дворами), позади избы (изб), где располагается скотный двор, огород, гумна и т. д.; зады [СРНГ 10: 47], автор в обоих случаях его употребления использует в переносном смысле: «Осталось что-нибудь невыгодное, о чём в книжках написано мелким шрифтом или двумя-тремя словами зацепилось на задворках памяти» («Неосуществлённое имя существительное»).
К диалектизмам, обозначающим двор, примыкают слова, с помощью которых именуются части селения. Они у автора немногочисленны. К примеру, слово плант 1, обозначающее улицу (села) [СРНГ 27: 82]: «Придя из школы, Никита сказал матери, что отправляется на другой плант хутора к Толику Соловью» («Ни тучки, ни хмарки…»).
Значимы для автора и наименования тех предметов, которые находятся в доме. Упоминая их, помещая в контекст своих произведений, М.Н. Еськов словно возвращается памятью в своё детство, в мир, наполненный особыми вещами и особыми словами, их обозначающими. Это, в первую очередь, названия предметов домашней утвари.
Диалектная процессуальная лексика
Процессуальная лексика представляет собой лексические единицы, обозначающие процессы – действия и состояния. Большая часть данных слов – глаголы. Процессуальную лексику можно разделить на группы в зависимости от семантики. Выделяются глаголы бытия, говорения, восприятия, движения, состояния, сопоставления, разрушения, магическая процессуальная лексика и другие группы.
Диалектные глаголы неоднократно привлекали исследователей, посвятивших им диссертационные работы. М.К. Пак рассматривает многократные глаголы в архангельских говорах (1993), О.Г. Ровнова – глаголы того же типа в одном из севернорусских говоров (1993). О.В. Артемьева анализирует отсубстантивные глаголы в говорах Прибайкалья и Иркутской области (2000).
Процессуальную магическую лексику в говорах Пермского края рассматривает И.И. Русинова [Русинова 2009]. Слова данной семантической группы наблюдаем и в текстах произведений М.Н. Еськова. Для жителей села, которых описывает автор, наличие магической составляющей в окружающем его мире является несомненным. Магическая процессуальная лексика представлена глаголами наворожить: «От него и по добру добра не услышишь, а когда осерчает, наворожит похлеще цыганки» («Чёрная рубаха»), который имеет значение колдовать, гадать [СРНГ 5: 109].
Использование М.Н. Еськовым диалектных глаголов с магическим смыслом подтверждает выводы И.И. Русиновой относительно того, что «эта группа лексических единиц довольно многочисленна, актуальна для диалектоносителей и активна в использовании» [Русинова 2009: 31]. Но в текстах М.Н. Еськова можно отметить ещё одну специфическую черту глаголов с магическим смыслом. Для писателя актуальной является женская магия: все случаи использования им магической процессуальной лексики отсылают к магическим действиям, совершаемым женщинами. Вообще мир, который изображает писатель в своих произведениях, – это мир женщин, мир, в котором после войны мужчин исключительно мало, и руководят всем женщины. От них и исходит ощущаемая героем-мужчиной М.Н. Еськова магическая сила. Если женщина всему голова, если она управляет жизнью, то ей естественным образом могут быть открыты и магические составляющие природы.
Глаголы чувства передают эмоциональные состояния героев, причём испытываемые ими чувства сильны, ярки: «А всё Наум Львович, это он насердобольничал» («Алерия»). Глагол насердобольничать образован, по всей видимости, префиксальным способом (обозначает способ глагольного действия) от глагола сердобольничать и обозначает проявить сочувствие . Морфемный состав позволяет определит значение глагола, хотя в словарях он и отсутствует.
Глаголы говорения имеют особое значение в системе диалектной лексики, используемой М.Н. Еськовым. Они представляют собой лексические единицы, используемые для обозначения различных процессов речевой деятельности человека. В художественном тексте эти глаголы сопровождают реплики героев или используются для описания особенностей их речи. Они могут указывать на жанр высказывания, определять характер прямой речи и при этом выполняют в тексте ряд важных функций – информационную, эмоциональную, апеллятивную (директивную). Употребленные вместе со словами-распространителями, глаголы говорения в художественном тексте могут указывать на громкость голоса, интонацию говорящего, его чувства, отношение к собеседнику во время произнесения той или иной реплики. Следовательно, они служат для характеристики героев, их коммуникативного поведения, играют важную роль в раскрытии образов.
Несмотря на важность глаголов говорения в семантической системе языка, их исследования немногочисленны и ведутся в основном в сопоставительном аспекте на материале русского и английского языков (И.В. Макарова, В.А. Шарипова), либо в области статистических изысканий активности различных глаголов с семантикой говорения в русских текстах разных типов и стилей (Х.Г. Шейхи). Есть кандидатские диссертации, посвящённые глаголам говорения: структурно-семантические устройство предложений с ними рассматривает Г.П. Стуколова (1997); функционально-семантическую сферу глаголов речи в русском языке – Е.М. Соколовская (2002); систему глаголов восприятия, мышления и говорения в русском языке анализирует Е.В. Глинка (2003), такую разновидность глаголов говорения, как глаголы воздействия, – М.С. Небольсина (2006).
Способность говорить является присущей только человеку, и внимание языковой личности к процессу речи, его вербальной репрезентации выражается, в числе прочего, в оперировании глаголами говорения. Говоря о языковой картине мира носителя языка, нельзя не затронуть вопрос о глаголах говорения в диалектах, региолектах и идиолектах русского языка. Анализируют данную проблему на материале различных русских говоров Ж.К. Гапонова, Ю.А. Ермолаева и М.А. Короткевич, Л.С. Коршунова (кандидатская диссертация, 2002), Н.А. Красовская и нек. др. Глаголы говорения в языке одного автора (идиолекте) рассматривают Н.М. Калимуллина (на примере языка поэзии Л. Лосева) и Н.В. Беляева (на примере языка прозы курского писателя Е.И. Носова). Однако системного анализа глаголов говорения в региолектном варианте русского языка, представленном в языке произведений регионального писателя, в российском языкознании ещё не проводилось, хотя такой анализ может способствовать выделению региональных черт использования глаголов говорения и пониманию особенностей языковой личности регионального писателя.
Глаголы говорения в прозе М.Н. Еськова рассматривались нами в соответствии с семантическими полями, представленными в «Толковом словаре русских глаголов» (ТСРГ) под редакцией Л.Г. Бабенко (1999).
Глаголы речевой деятельности, встречающиеся в прозе М.Н. Еськова, объединяются в пять подгрупп. Рассмотрим последовательно каждую из них.
Глаголы характеризованной речевой деятельности обладают общей семантикой произнесение чего-либо, как-либо, обнаруживая характерные артикуляционные особенности говорения или выражая при этом какое-либо внутреннее эмоциональное состояние . Эта группа является довольно разнообразной и включает следующие глаголы: ахать, брундеть, бубнить, буркотать, бурчать, воркотать, гаркнуть, гикнуть, гмыкнуть, гнусавить, гундосить, заотнекиваться, завозмущаться, завопить, загоготать, заголосить, молоть, нудеть, огрызаться, подгыгыкнуть, подзуживать, поддакивать, разгундеться, рявкнуть и проч. Необходимо заметить, что большинство слов обладают коннотативной окраской. Например: «Я заотнекивался, но он не сдался: – Да ты послухай, послухай сперва» («Брат мой меньший»).
Глаголы характеризованной речевой деятельности можно разделить на две группы. Первая обозначает произнесение с указанием артикуляционных особенностей речи говорящего: «Они бубнили матери: творится с ним что-то неладное, бормочет сам с собой, горячий, аж не притронуться» («Бучило»). Чаще передаются такими глаголами те особенности речи, которые негативно её характеризуют: невнятное произношение и под. Благодаря таким глаголам, читатель словно слышит речь героев, представляет себе её конкретное звучание. Функция глаголов в данном случае – в первую очередь живописательная. Для письменного текста, воспринимаемого посредством зрения, создание слухового образа очень важно: повествование становится более понятным, герой – более живым.
Вторая группа – глаголы, обозначающие произнесение речевого сообщения с одновременным выражением отношения к тому, о чём говорится, передачей эмоций, чувств героя. Это могут быть очень сильные чувства, вызванные неожиданностью происходящего, а могут быть эмоции неяркие, но значительные для образной и экспрессивной ткани произведения. Глаголы говорения при передаче эмоций могут конкретизироваться и уточняться с помощью контекстуальных элементов, вступающих с глаголами в семантические и грамматические связи: «Остаётся лишь многозначительно гмыкнуть и замолчать» («Торф»).
Иногда два названных значения совмещаются, и одновременно проявляется и какая-то артикуляционная особенность речи, и выражаемые ею чувства: «Сам поднимай, – буркнул Колька» («Петька вернулся!»). Нередко такие глаголы делают неважным смысл речи, так как на первый план выдвигается именно её звучание – неясное, нечёткое, но наполненное чувством: «Нюрка что-то бурчала в ответ, а мне был безразличен их базар, дали бы ещё понежиться, не трогали бы – и спасибо» («Чёрная рубаха»). С помощью глаголов с семантикой неясной артикуляции может также выражаться неприязнь к герою, реплики которого характеризуются этими глаголами, неприязнь не только к звучанию его речи, но и к её смыслу: «Кастратею неколи хорошо не было… Ишь, разгунделся, страшшает» («Чёрная рубаха»).