Содержание к диссертации
Введение
Раздел 1. Теоретические основы изучения естественной письменной русской речи: жанроведческий и вариантологический аспекты 21
Глава 1.1. Естественная письменная русская речь в парадигме жанроведения 21
1.1.1. Естественная письменная русская речь как объект научного исследования 21
1.1.2. Естественная письменная речь: жанроведческие традиции изучения 24
1.1.3. Жанры естественной письменной русской речи: методологические подходы к описанию 27
Выводы 36
Глава 1.2. Естественная письменная русская речь в парадигме вариантологии 38
1.2.1. Вариативность как универсальное свойство языка 38
1.2.1.1. Понятие вариативности 38
1.2.1.2. Причины вариативности 40
1.2.1.3. Виды вариативности 42
1.2.1.4. Инвариантно-вариативная парадигма в современной лингвистике 43
1.2.1.4.1. Инвариантно-вариативные отношения в языковой системе 43
1.2.1.4.2. Инвариантно-вариативное устройство жанровой системы речи 46
1.2.2. Проблема речежанровой первичности / вторичности в контексте вариантологии 55
1.2.3. Речевой жанр как инвариантно-вариативное образование 68
Выводы 72
Раздел 2. Вариантологическая модель жанра естественной письменной русской речи 75
Глава 2.1. Личный дневник и его жанровые варианты 75
2.1.1. Рукописный дневник и его жанровые признаки 75
2.1.1.1. Субстанциональные признаки жанра 75
2.1.1.2. Несубстанциональные признаки жанра 87
2.1.2. Интернет-дневник и его жанровые признаки 94
2.1.2.1. Субстанциональные признаки жанра 94
2.1.2.2. Несубстанциональные признаки жанра 117
2.1.3. Дневник в пространстве документальной и художественной литературы 123
2.1.3.1. Дневник в документальной литературе и его жанровые признаки 123
2.1.3.2. Дневник в художественной литературе и его жанровые признаки 131
Выводы 144
Глава 2.2. Личное письмо и его жанровые варианты 146
2.2.1. Речевой жанр «письмо» и его особенности 146
2.2.1.1. Субстанциональные признаки жанра 149
2.2.1.2. Несубстанциональные признаки жанра 172
2.2.2. Письмо в редакцию и его жанровые признаки 176
2.2.2.1. Инвариантые признаки жанра 176
2.2.2.2. Вариантные признаки жанра 185
2.2.3. Открытое письмо и его жанровые признаки 196
2.2.4. Электронное письмо и его жанровые признаки 201
2.2.4.1. Инвариантные признаки жанра 202
2.2.4.2. Вариантные признаки жанра 207
2.2.5. Письмо в художественной литературе и его жанровые признаки 216
2.2.5.1. Инвариантные признаки жанра 216
2.2.5.2. Вариантные признаки жанра 221
2.2.6. Письмо в документальной литературе и его жанровые признаки 226
Выводы 231
Глава 2.3. Личная записка и ее жанровые варианты 233
2.3.1. Личная записка и ее жанровые признаки 233
2.3.1.1. Инвариантные признаки жанра 233
2.3.1.2. Вариантные признаки жанра 236
2.3.2. SMS-сообщение и его жанровые признаки 246
2.3.2.1. Инвариантные признаки жанра 250
2.3.2.2. Вариантные признаки жанра 252
2.3.3. Записка в художественной литературе и ее жанровые признаки 258
2.3.3.1. Инвариантные признаки жанра 258
2.3.3.2. Вариантные признаки жанра 259
Выводы 265
Заключение 267
Библиографический список 273
Список источников 324
Приложение 1 325
Приложение 2 330
- Жанры естественной письменной русской речи: методологические подходы к описанию
- Дневник в художественной литературе и его жанровые признаки
- Инвариантные признаки жанра
- Вариантные признаки жанра
Введение к работе
Актуальность предпринимаемого исследования обусловливается
интегративным подходом к русскому письменному речевому жанру, который
при рассмотрении объекта позволяет скоординировать данные ряда научных
направлений: лингвистического структурализма, когнитивистики и
антропоцентрической лингвистики. Феномен жанровой вариативности еще
не подвергался специальному лингвистическому исследованию в
фундаментальном плане, между тем выдвижение принципов, критериев
разграничения речевых жанров, объединения разных вариантов (и вариаций)
в единый инвариант представляется особо значимым, поскольку имеет
непосредственное отношение к проблеме категоризации объектов
(Н. Б. Лебедева).
С позиции развиваемой в настоящем исследовании теории положение о
вариативности как фундаментальном свойстве языка позволяет
рассматривать жанровую вариативность как частное ее проявление.
Подобное утверждение существенно расширяет область рассмотрения
языковой вариативности за счет включения в зону научного исследования
русских письменных речевых жанров, что дает возможность
квалифицировать первичные и соотносимые с ними вторичные речевые жанры как жанровые модификации, иначе варианты, некоего инварианта жанра.
Объектом настоящего исследования является естественная письменная русская речь в ее жанровом воплощении.
Предметом выступает вариативность естественной письменной русской речи, возникающая в результате модификации жанровых форм.
Цель исследования состоит в разработке модели вариативного функционирования русского письменного речевого жанра.
Данная цель предполагает постановку и решение следующих задач:
1) описать жанровое пространство естественной письменной русской
речи;
2) выявить теоретико-методологические положения жанроведческого
изучения естественной письменной русской речи;
3) установить основные положения вариантоцентрической концепции
языка, проявляемой на уровне русского письменного речевого жанра;
4) разработать вариантологическую модель русского письменного
речевого жанра посредством представления речевого жанра в виде
репрезентирующих его вариантов и вариаций;
-
определить системно-функциональные и коммуникативно-прагматические факторы, способствующие речежанровой вариативности при реализации жанра в различных речевых сферах письменно-речевой деятельности;
-
выявить специфику вариативных репрезентаций русских письменных речевых жанров «личный дневник», «личное письмо», «личная записка», установив инвариантные и вариантные признаки обозначенных жанров.
Гипотеза предпринятого исследования: жанровое пространство
естественной письменной русской речи при всей его континуальной
организации, связанной с вариативным функционированием жанров
естественной письменной речевой деятельности, детерминируемым
взаимодействием системно-функциональных и коммуникативно-
прагматических факторов, обнаруживает признаки дискретности в виду наличия жанровой компетенции у пишущего.
Методология, методы и методики исследования. При рассмотрении
феномена жанровой вариативности мы исходим из следующих
методологических положений.
-
Актуализируя положение Н. С. Трубецкого (2000) о существовании вариантно-инвариантных отношений в языковой системе, разработанное применительно к фонетике в трудах представителей Московской фонологической школы, и мысль М. М. Бахтина (1996) о наличии оппозиции первичных/вторичных речевых жанров, мы рассматриваем речевые жанры в естественном письменном дискурсе как вторичные по отношению к жанрам устно-разговорной речи, но первичные по отношению к жанрам художественной и электронно-опосредованной коммуникации. При этом речевой жанр естественной письменной речи и его художественная и электронно-опосредованная реализации представляются вариантами некоего инварианта – прототипа (ментальной схемы), который при воплощении жанра в той или иной речевой сфере актуализируется в виде определенного набора признаков, детерминируемых коммуникативными условиями реализации.
-
Функциональная вариативность речевого жанра задается факторами объективно-структурного характера как следствие объективных свойств самого языка и языкового знака и проявляется при функционировании жанровооформленного текста в определенных коммуникативно-прагматических условиях.
Принимая во внимание положение М. М. Бахтина о композиционной,
тематической и стилистической типизированности речевого жанра, полагаем,
что речевые произведения, располагающиеся в ядерной зоне жанрового
пространства естественной письменной русской речи, характеризуются
тетраединством их формальной организации (формы), функционального
предназначения (функции), тематико-стилистического воплощения
(значение) и субстрата. Варьирование речевого жанра детерминируется
«рассогласованием» обозначенных жанровых признаков. Так, модификация
субстрата (материального носителя знака) в электронно-опосредованной
коммуникации способствует возникновению жанровых вариантов –
интернет-дневника, электронного письма, SMS-сообщения.
Детерминированное модификацией субстрата изменение формально-семиотического воплощения речевого произведения приводит, в свою очередь, к жанровой трансформации – появлению нового жанра (или жанроида?), например, интернет-дневников, состоящих из картинок, фотографий или цитат.
3. Определяющим фактором жанровой адаптации в той или иной
речевой сфере является фактор адресата. Именно ориентация автора на
определенного адресата, характер взаимодействия автора и адресата
определяет ход коммуникации, поскольку «адресат <…> вступает в
коммуникацию <…> в определенном своем аспекте, амплуа или функции, соответствующем аспекту говорящего»4.
-
Речевой жанр как типовая разновидность письменной (и устной) речи представлен рядом признаков, доминантных и детерминантных. Первые конституируют основной жанрообразующий набор инвариантных компонентов и детерминируют остальные характеристики жанра в разных речевых сферах (Н. Б. Лебедева, 2011). Доминантно-детерминантный подход, используемый в естественных науках и применяемый в лингвистике (Н. Д. Голев, Л. Г. Зубкова, Н. Б. Лебедева), органически близок методологии М. М. Бахтина, что проявляется, в частности, в его понимании обусловленности речевого жанра условиями и целями различных сфер человеческой деятельности. Если иметь в виду внешнюю и внутреннюю детерминированность (Л. Г. Зубкова, 2002), то к внешней детерминации относится обусловленность жанра социальной средой. Внутренняя детерминированность обнаруживается в подчеркивании направленной зависимости признаков и элементов, причинно-следственных отношений между признаками и явлениями внутри объекта, внутри системы.
-
В сферу естественной письменной речи, характеризующейся письменной формой существования, спонтанностью, непрофессиональностью, мы включаем электронно-опосредованную коммуникацию, поскольку в ней присутствуют основные признаки обозначенного вида письменно-речевой деятельности. Кроме того, включение электронного вида письма в сферу естественной письменной речи обусловливается принципиальным положением о том, что фактура речи, то есть субстанциональные свойства, важнейший из которых – субстрат письма, релевантна для всего комплекса признаков речевого явления: она выступает не только его внешней стороной, но и определяет многие его сущностные свойства5. В то же время, указывая на общность рукописного и электронно-опосредованного способов общения и объединяя их в понятие естественной письменной речи, мы выделяем электронный вид письма в ее особую разновидность, полагая, вслед за многими исследователями, что данный вид письменно-речевой деятельности по ряду признаков сближается с устно-разговорной стихией (О. В. Лутовинова, 2008; С. А. Лысенко, 2010; Н. А. Носов, 2001; А. Травин, 2001; О. Ю. Усачева, 2013; И. С. Шевченко, 2004).
Методологической основой исследования являются научные
концепции, разработанные в рамках следующих направлений:
– жанроведения (Т. П. Акимова, В. М. Алпатов, Н. Д. Арутюнова, М. М. Бахтин, Н. И. Белунова, Е. В. Бобырева, Г. И. Богин, И. Н. Борисова,
4 Арутюнова, Н. Д. Фактор адресата / Н. Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Серия
литературы и языка. – 1981. – Т. 40. – № 4. – С. 358.
5 Лебедева, Н. Б. К соотношению жанров реальной и виртуальной письменной
коммуникации (на примере телефонной книги в мобильнике) / Н. Б. Лебедева // Вестник
Кемер. гос. ун-та культуры и искусств. – 2012. – № 19. – С. 38–39.
A. Вежбицка, Ст. Гайда, В. Е. Гольдин, В. В. Дементьев, Т. А. Демешкина,
К. А. Долинин, А. А. Зализняк, М. А Кантурова, Л. А. Капанадзе, Н. А.
Ковалева, М. Ч. Кремшокалова, А. В. Курьянович, Н. Б. Лебедева, Н. В.
Логунова, Н. В. Орлова, К. Ф. Седов, В. А. Салимовский, О. Б. Сиротинина,
B. А. Тырыгина, М. Ю. Федосюк, Т. В. Шмелева и др.);
– структурной лингвистики (Л. А. Араева, О. А. Ахманова, Л. Блумфильд, И. А. Бодуэн де Куртенэ, В. В. Виноградов, Е. В. Гулыга, Л. Ельмслев, Э. Сепир, Ф. де Соссюр, Н. С. Трубецкой, А. А. Уфимцева, Е. И. Шендельс, Л. В. Щерба, Р. О. Якобсон и др.);
– лингвистической вариантологии (О. А. Ахманова, З. М.
Богословская, И. А. Бодуэн де Куртенэ, В. В. Виноградов, В. Г. Гак, Н. Д. Голев, Л. Г. Зубкова, Л. Г. Ким, Н. В. Мельник, О. И. Москальская, В. М. Солнцев, О. П. Сологуб, Н. С. Трубецкой, В. Н. Ярцева и др.);
– теории текста (А. Г. Баранов, М. М. Бахтин, Н. С. Валгина,
В. В. Виноградов, И. Р. Гальперин, Л. Я. Гинзбург, К. А. Долинин,
М. Я. Дымарский, Ю. М. Лотман, З. Я. Тураева и др.);
– лингвистического и филологического анализа текста (Л. Г. Бабенко, В. В. Виноградов, К. А. Долинин, В. И. Заика, Ю. В. Казаринов, Б. О. Корман, Н. Н. Михайлов, Н. А. Николина, Н. Д. Тамарченко и др.);
– направления, связанного с изучением электронно-опосредованной
коммуникации (А. В. Алтухова, Н. Г. Асмус, Е. А. Горный, Е. И. Горошко,
О. В. Дедова, О. В. Лутовинова, М. Л. Макаров, П. В. Морослин,
Н. В. Рогачева, М. Ю. Сидорова, Е. С. Сироткина, Г. Н. Трофимова,
О. Ю. Усачева, Л. Ю. Шипицина и др.);
– общей поэтики (М. М. Бахтин, В. М. Жирмунский, Б. О. Корман, Н. Д. Тамарченко, Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум и др.);
– прагмалингвистики (Н. Д. Арутюнова, И. М. Кобозева, Д. Л. Остин, Е. В. Падучева, Дж. Серль, Ю. С. Степанов, Н. И. Формановская и др.).
Методика научного исследования. Исследование феномена
речежанровой вариативности начинается с определения признаков жанров
естественной письменной речи, поскольку рукописный вариант жанра
максимально отражает свойства жанрового инварианта, далее
прослеживается воплощение жанра в иных речевых сферах –
художественной, документальной (дневниковые записи и эпистолярий в художественной и документальной литературе), газетно-публицистической (письмо в редакцию, открытое письмо) и электронно-опосредованной (интернет-дневник, электронное письмо, SMS-сообщение).
С учетом прагматических условий реализации намечаются признаки:
а) инвариантные, которые остаются неизменными при каждой
реализации речевого жанра и обеспечивают его идентификацию в разных
речевых сферах;
б) модифицированные (вариант, вариация) или трансформированные
(новый речевой жанр) при воплощении жанра в новой речевой сфере.
При этом под модификацией речевого жанра понимается такое его преобразование, которое не сопровождается изменением сущности жанра (прежде всего, коммуникативной цели). В случае трансформации происходит изменение иллокутивно-интенционального содержания жанра и соответственно изменение самого жанра, возникает новый речевой жанр, который может сохранять (наследовать) название первичного жанра. В результате остается только формальный признак жанра – наименование – чуть ли не самая устойчивая (консервативная) его черта, в то время как существенные (ядерные) признаки жанра «выветриваются». О подобного рода явлении пишет Ю. Н. Тынянов: «Мы склонны называть жанры по второстепенным результативным признакам». Так, названия «рассказ», «повесть», «роман» для «нас адекватны определению количества печатных листов», в то время как эти жанры ранее «определялись, как то явствует из самых названий, другими признаками, нежели у нас. <…> то, что называли одою в 20-е годы XIX века, <…> называлось одою не по тем признакам, что во время Ломоносова»6.
В основе описания фактологического материала лежит
коммуникативно-семиотическая модель, разработанная Н. Б. Лебедевой7.
Данная модель имеет целью учесть максимальное число элементов ситуации,
которые конституируют естественную письменную русскую речь и являются
ее факторами, иначе фациентами8. К фациентам относятся
субстанциональные участники письменно-речевого акта (основные из которых актанты) и несубстанциональные компоненты. Каждый из фациентов имеет свои параметры (функциональные признаки).
Коммуникативно-семиотическую модель естественной письменной русской речи конституируют следующие факторы.
Субстанциональные фациенты: 1) автор (кто?); 2) адресат (кому?); 3) знак – диктумно-модусное содержание (что?); 4) орудие и средство (чем?); 5) субстрат – материальный носитель знака (на чем?); 6) место расположения знака – носитель субстрата (в чем?, на чем?).
Несубстанциональные фациенты: 1) цель – коммуникативно-целевой фациент (зачем?); 2) графико-пространственный параметр знака (как?); 3) среда коммуникации (где?), в которую включаются потенциальные соавторы, читатели (реципиенты), опосредствующие передатчики и вероятные «уничтожители» письменно-речевого произведения; 4) коммуникативное
6 Тынянов, Ю. Н. О литературной эволюции / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю. Н. Поэтика.
История литературы. Кино. – М. : Наука, 1977. – С. 273–274.
7 Лебедева, Н. Б. Естественная письменная русская речь как объект исследования /
Н. Б. Лебедева // Вестник Барнаул. гос. пед. ун-та. Гуманитар. науки. – 2001. – Вып. 1. –
С. 4–10.
8 Лебедева, Н. Б. Полиситуативность глагольной семантики (на материале русских
префиксальных глаголов): монография / Н. Б. Лебедева. – Томск : Изд-во Томск. гос. ун
та, 1999. – 262 с.
время – временной интервал между созданием письменного знака и его восприятием (когда?); 5) ход коммуникации; 6) социальная оценка.
Материал исследования. Фактологическую базу естественной письменной русской речи в ее различных разновидностях составили следующие материалы, хранящиеся в архиве Лаборатории естественной письменной русской речи Кемеровского государственного университета:
а) в рукописном варианте – личные дневники (16 единиц), личные
письма (252 единицы), письма в редакцию (36 единиц), открытые письма (12
единиц), личные записки (86 единиц);
б) в электронном варианте – SMS-сообщения (230 единиц),
электронные письма (68 единиц); сетевые дневники (более 200 единиц),
размещенные на сайтах , ;
в) в искусственной письменной речи: художественной литературе –
личные дневники (17 единиц), личные письма (47 единиц), личные записки
(26 единиц); документальной литературе – личные дневники (27 единиц),
личные письма (84 единицы).
Научная новизна выполненного исследования обусловлена
следующими результатами.
Жанровое пространство естественной письменной русской речи
описано в аспекте континуальности/дискретности. С учетом диалектического
характера взаимосвязи данных свойств изучаемого объекта жанровое
пространство обозначенного вида письменно-речевой деятельности
представлено как континуальное образование, в котором прослеживаются
зоны дискретности. Последние связываются с наличием у пишущего
субъекта жанровой компетенции и представляются в виде жанровых
образований, идентифицируемых посредством триединства композиции,
стиля и темы. Континуальные зоны вырисовываются как области
размещения жанров, находящихся на стыке различных дискурсов (например,
письмо в редакцию, письмо в документальной и художественной литературе)
и/или совмещающих признаки различных жанровых образований
(жанроиды).
Установлены общие принципы вариантоцентрической концепции
языка, проявляемой на уровне русского письменного речевого жанра.
Впервые выявлены системно-функциональные и коммуникативно-
прагматические факторы, способствующие речежанровой вариативности при реализации жанра в различных сферах письменно-речевой деятельности. Под прицелом положения об асимметричном дуализме языкового знака (С. О. Карцевский) речевой жанр представляется как совокупность жанровых модификаций, которые, эксплицируя некий инвариант жанра, возникают вследствие варьирования определенных факторов: адресата (например, письмо в редакцию), субстрата (электронное письмо), референтной отнесенности (письмо как часть эстетической реальности). Обнаружены жанровые образования, имеющие одну и ту же номинацию, но являющиеся, по сути, разными речевыми жанрами (жанровая омонимия).
Впервые разработана вариантологическая модель русского
письменного речевого жанра, которая эксплицируется в виде системы вариантов и вариаций, реализующих жанровый инвариант.
Разработаны понятия «инвариант»/«вариант»/«вариация»
применительно к области речевого жанроведения. Инвариант, реализуемый на когнитивном уровне, представляется в виде ментальной схемы, возникающей вследствие типизации сопряженных с речевым жанром коммуникативных ситуаций. Варианты и вариации определяются как жанровые модификации, располагающиеся на когнитивном и языковом уровнях. В основе их дифференциации лежит варьирование околоядерных (варианты) и периферийных (вариации) признаков жанра.
Созданы вариантологические модели русских письменных речевых жанров «личный дневник», «личное письмо», «личная записка» и определены факторы, лежащие в основе варьирования обозначенных жанровых форм.
Теоретическая значимость исследования обусловлена его вкладом в развитие теории естественной письменной русской речи, рассмотрением этого вида письменно-речевой деятельности под прицелом сопряжения генристики и лингвистической вариантологии, выявлением на этой основе специфических, свойственных русскому письменному речевому жанру, закономерностей появления и проявления жанровых вариантов и вариаций.
Теоретическая ценность работы определяется расширением объекта
лингвистической вариантологии за счет включения в область научного
исследования жанров естественной письменной русской речи,
представлением последних как образований, которые, подобно всем другим единицам языка, обладают свойством вариативности.
Научные результаты проведенного исследования вносят свой вклад в теорию жанроведения, в частности, в диссертации разработаны методы и приемы интегративного описания русского письменного речевого жанра, представлена новая методика, позволяющая анализировать русский письменный речевой жанр и его возможные модификации с позиций лингвистической вариантологии. Результаты проведенного исследования раскрывают особенности инвариантно-вариативного функционирования жанра как такого образования, которое располагается на когнитивном (инвариант/варинты/вариации) и языковом (варианты/вариации) уровнях. Данное исследование представляет вариантологическую модель речевого жанра как систему жанровых вариантов и вариаций, интегрированных инвариантными признаками.
Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его результатов при разработке ряда спецкурсов по проблемам теории естественной письменной русской речи, жанроведения, лингвистической вариантологии, лингвистики текста и функциональной стилистики. Выводы и наблюдения, представленные в работе, могут быть
задействованы при создании «Энциклопедии жанров естественной письменной русской речи».
Апробация результатов исследования. Материалы и результаты исследования обсуждались на Международном филологическом форуме в Кемерове (2009), Международных научных конференциях в Москве (2010), Санкт-Петербурге (2009, 2010), Владивостоке (2008, 2009), Томске (2015, 2016, 2017, 2018), Кемерове (2015, 2016, 2017, 2018), Красноярске (2016), Всероссийских научных конференциях в Кемерове (2003, 2008, 2009) и др., а также на научных семинарах кафедры стилистики и риторики Кемеровского государственного университета и на лекционных и практических занятиях по учебным курсам «Стилистика русского языка», «Практическая стилистика русского языка», «Деловое письмо и редактирование текста», проводимых автором для студентов и магистрантов института филологии, иностранных языков и медиакоммуникаций КемГУ.
Проблематика диссертации отражена в монографии («Русский речевой жанр в парадигме лингвистической вариантологии (на материале речевого жанра „личный дневник“)». Кемерово, 2018), разделе коллективной монографии, учебных пособиях, статьях, в том числе опубликованных в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации результатов докторских диссертаций, и тезисах докладов.
Работа прошла апробацию в рамках грантов РГНФ № 12-14-42001а «Повседневная письменная русскоязычная культура Кузбасса: жанры речи», РФФИ № 17-14-42001а-ОГОН «Естественная письменная русская речь жителей Кузбасса».
По теме диссертации опубликовано 60 работ общим объемом 56,4 п. л., в том числе монография 10,7 п. л.
Наиболее существенные результаты исследования сформулированы в следующих положениях, выносимых на защиту:
1. Естественная письменная русская речь, как и любая речевая
деятельность (М. М. Бахтин), существует в жанровом воплощении, но, с
учетом ее базовых признаков – спонтанности и непрофессиональности
исполнения, ее жанровое пространство характеризуется значительной
степенью континуальности, диффузности и гибридности.
2. Несмотря на существенное проявление признака континуальности
естественной письменной русской речи, в жанровом воплощении этой
речевой сферы обнаруживаются зоны дискретности, представленные как
варианты – речевые модификации жанрового инварианта.
3. Варьирование жанра является отражением антиномического
устройства естественной письменной русской речи, взаимодействия
естественного – искусственного, стихийного – рационального, континуального
– дискретного.
4. Жанровое пространство естественной письменной русской речи
организовано по принципу «инвариант – варианты», реализация последних
зависит от сильных и слабых позиций, детерминированных коммуникативно-прагматическими условиями существования речевого произведения.
5. Формой существования русского письменного речевого жанра на
когнитивном уровне являются присутствующая в сознании языковой
личности ментальная схема – инвариант – и реализуемые на когнитивном и
языковом уровнях варианты и вариации речевого жанра.
6. В основе разграничения вариантов и вариаций речевого жанра лежит
варьирование его околоядерных (варианты) и периферийных (вариации)
жанровых признаков.
7. Определяющими факторами жанровой модификации являются
факторы адресата и субстрата (в электронно-опосредованной
коммуникации).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух разделов, заключения, библиографического списка, списка источников, приложений. Библиографический список включает 514 наименований.
Жанры естественной письменной русской речи: методологические подходы к описанию
На фоне повышенного интереса к проблемам теории речевых жанров, сопряженным с определением природы жанровых образований, установлением возможных принципов их классификации, особо остро стоит вопрос, касающийся разработки модели описания речевого жанра, выявления комплекса необходимых и достаточных характеристик данного объекта и определения в связи с этим метаязыка подобного научного исследования. По мнению В. В. Дементьева, главная теоретическая сложность параметризации речежанрового исследования сопрягается с выделением набора жанроворелевантных параметров. Релевантность таких параметров в данном случае в большей степени означает «импликативность: модель должна стремиться к тому, чтобы по возможности ограниченное число важнейших параметров позволяло учитывать наибольшее число объективно существующих других признаков речи» [Дементьев, 2010, с. 106]. В итоге задача исследования заключается в том, чтобы «наиболее полно объяснить особенности речевого жанра при помощи возможно простой модели» [Там же].
Вопрос о выявлении жанроворелевантных признаков и модели описания этих признаков включается в исследование параметров коммуникативной модели (модели коммуникации) в целом. В современной лингвистике есть ряд примеров реализации подобных научных исследований [Дементьев, 2010, с. 103; Долинин, 2007, с. 8–14; Карасик, 2002; Макаров, 2003; Schiffrin, 1994; Sperber, 1995; Clark, 1996], где доказывается ограниченность системно-структурной интерпретации текста с опорой лишь на языковые признаки и необходимость обращения к экстралингвистическим параметрам: участникам коммуникативной ситуации, их вербальному и невербальному поведению, коммуникативной компетенции (пресуппозиции и жизненному опыту в целом), коммуникативным и некоммуникативным традициям данного социума, элементам сферы, ситуации и обстановке общения. В связи с этим возникает ряд вопросов, касающихся роли данных факторов в развитии коммуникативной ситуации и стоящим за ней речевым жанром (или речевыми жанрами), а также значимости каждого из факторов в каждом конкретном случае?
Современные коммуникативные модели, в первую очередь инференционная и интеракционная [Schiffrin, 1994; Sperber, 1995; Clark, 1996; Карасик, 2002; Макаров, 2003], доказывают важность ряда факторов, не учитывавшихся ранее, но, тем не менее, значимых для адекватной интерпретации коммуникации.
Особыми эвристическими возможностями в выявлении речевых моделей обладает систематическое описание коммуникации посредством методики компонентного анализа, традиционного для семантики, но успешно экстраполированного в прагматику, лингвистику текста и жанроведение. Подобная дескриптивная модель предстает «в виде параметризации ситуации общения и динамики ее развития» [Дементьев, 2010, с. 104].
Применительно к исследованию коммуникации существующие модели компонентного анализа [Булыгина, 1997, с. 108–110; Крысин, 1989, с. 130; Рикер, 1995; Сухих, 1997, 1998; Тарасов, 1992] восходят к общей модели языка К. Бюле-ра, где исходные внеязыковые параметры сводятся к предельно общей схеме функционирования языка, представляемой в виде так называемого коммуникационного треугольника «адресант – информация – адресат» или, иначе, «кто – что – кому (с кем)» [Бюлер, 1993, с. 34].
Несмотря на многочисленные исследования вопросов параметризации ситуации общения, проблема адекватного описания этого объекта еще не решена, что проявляется в затрудненности использования предлагаемых в науке моделей на практике. По мнению И. Н. Борисовой, все компоненты коммуникативного акта взаимозависимы, а потому «изменение одного из них с необходимостью влечет за собой изменение других. А коммуникативная ситуация как внутренняя форма коммуникативного события должна характеризовать его условия в целостности и в их отношении к коммуникативной деятельности участника. В реальной коммуникации исчерпывающая модель коммуникативного акта практически никогда не востребуется: обычно коммуниканту достаточно … нескольких атрибутов коммуникативной ситуации для опознавания типа коммуникативного события в целом» [Борисова, 2001, с. 50–52].
«Самой многоаспектной и полной», по словам В. В. Дементьева [Дементьев, 2010, с. 114], среди дедуктивных моделей описания коммуникации [Долинин, 2007, с. 13–14; Земская, 1981, с. 10; Китагородская, 1999 и др.] является ступенчатая модель И. Н. Борисовой, где дифференцируются «параметры коммуникативного события, влияющие на его продукт (текст), и атрибуты коммуникативной ситуации, т. е. социально и коммуникативно значимые признаки идентификации коммуникативного события, определяющие его ж а н р» [Борисова, 2001, с. 52].
Вычленяя в структуре коммуникативного события два измерения – «вертикальное» и «горизонтальное», – И. Н. Борисова рассматривает в качестве определяющих структурных компонентов коммуникативного события триединство социального контекста, социальной нормы и способа взаимодействия5 [Там же, с. 18–19]. В модель коммуникативной ситуации включает ряд интегрирующих признаков.
1. Объективные признаки коммуникативного события:
– типологическая стратификация коммуникативного события, тип общения (официальное / неофициальное), наличие / отсутствие наблюдателей (публичность – непубличность общения);
– способ общения, в частности контакт (непосредственный – опосредованный), форма речевого контакта (устная – письменная), языковая подсистема (кодифицированный литературный язык – разговорная речь – городское просторечие);
– организация общения: степень подготовленности коммуникативного события (запланированное – незапланированное), стратегии и тактики (стандартные – нестандартные, социально приемлемые – неприемлемые), социальная регламентация поведения (жесткий – нежесткий сценарий);
– топология и хронология коммуникативного события;
– объективные ситуативные характеристики коммуникантов, в том числе: социально-ситуативные признаки коммуникантов (количество участников коммуникации, постоянные и переменные социальные и диалогические роли, социально-статусные отношения и мотивационно-целевая ориентация коммуникантов).
2. Субъективные признаки коммуникантов, которые влияют на варьирование их речевого поведения, но не входят в структуру коммуникативной ситуации:
– демографический паспорт;
– социально-профессиональный и культурно-речевой статус;
– оценка коммуникантом типичности ситуации;
– уровень коммуникативной компетенции6 [Там же, с. 50–57].
Модель И. Н. Борисовой, получившая начальную апробацию в ее докторской диссертации, никем из ее последователей в таком полном виде не применялась (использовались лишь отдельные параметры, общие у данной модели с рядом других моделей). По наблюдению В. В. Дементьева, именно критерий практического использования модели, «то, что может показаться наименее теоретически обоснованным и значимым для собственно модели», оказывается решающим фактором, позволяющим адекватно оценить модель научного описания [Дементьев, 2010, с. 116].
Использование ступенчатой модели параметризации коммуникации с целью осмысления речевого материала по возможности адекватно и полно представлено в исследовании М. В. Китайгородской и Н. Н. Розановой [Китайгородская, 1999]. Все выявляемые параметры, характеризующие коммуникативный акт, делятся исследователями на четыре группы в соответствии с основополагающими параметрами, формирующими «любую коммуникативную ситуацию: время, место, партнеры коммуникации, тема» [Там же, с. 25]. С целью описания конкретного жанра, параметризованного по обозначенным аспектам ситуации общения, предлагается специальный алгоритм перехода от уровня коммуникативной ситуации к типу текста, вбирающего в себя определенный набор шагов7 [Там же, с. 34–35].
Таким образом, в современной лингвистике осуществляется активный поиск и систематизация речевых параметров с целью выявления подлинной системности речи. Однако остаются открытыми вопросы: «в какой степени эта выявленная системность будет ж анровой ; какие из названных выше параметров реле вантны именно для жанров, а не для других (альтернативных?) типов системности?» [Дементьев, 2010, с. 123].
Исследование параметризации процесса общения включает жанровое моделирование в качестве одного из параметров, и само изучение жанров речи успешно использует параметризацию – учет (жанроворелевантных) параметров.
К таким исследованиям, приобщающимся к решению проблемы параметризации речевого жанра, относится работа Т. В. Шмелевой [Шмелева, 1997], где в качестве модели описания и систематизации речевых жанров предлагается ставшая уже классической «анкета речевого жанра». Эта «анкета» включает семь пунктов («жанрообразующих признаков»), необходимых и достаточных для опознания, характеристики и конструирования речевого жанра. Среди них «коммуникативная цель жанра», «концепция автора», «концепция адресата», «событийное содержание», «фактор коммуникативного прошлого», «фактор коммуникативного будущего» и, наконец, «языковое воплощение». В качестве главнейшего из конститутивных признаков речевого жанра выделяется коммуникативная цель, обосновывается возможность построения классификации речевых жанров с учетом данного параметра8 [Шмелева, 1997, с. 91–92], что сближает обозначенный подход к речевому жанру с речеактовым. Анкета речевого жанра, создаваемая именно как дедуктивная модель, с ее апробацией на практике потребовала «серьезной модернизации» [Дементьев, 2010, с. 113].
Дневник в художественной литературе и его жанровые признаки
Появление дневника как литературной формы обусловлено рядом факторов, главным из которых является стремление писателей представить внутренний мир человеческой личности через документально обоснованный текст, организованный по принципу собрания достоверных свидетельств и фактов жизни отдельного человека. Следствием этого становится использование писателями жанровой формы бытового дневника (а также других эго-документальных текстов – писем, записок).
Дневник58 в художественной литературе (далее художественный дневник) представлен следующим образом:
- как повествовательная форма целого произведения (например, «Дневник одной недели» А. Н. Радищева, «Дневник лишнего человека» И. С. Тургенева, «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя, «Дневник семинариста» И. С. Никитина, «Дневник Павлика Дольского» А. Н. Апухтина, «Деревенский дневник» Е. Я. До-роша, «Записки юного врача» М. А. Булгакова, «Дневник сатаны» Л. Н. Андреева, «Мы» Е. И. Замятина, «Дневник жениха» А. Г. Алексина и др.);
как интекст, «текст в тексте» [Тороп, 1981; Топоров, 1983], когда дневниковые записи персонажа представляют собой обособленную, особым образом введенную59 часть художественного произведения, иначе «дневниковый фрагмент» [Николаичева, 2014, с. 3; Кудасова, 2008, с. 74] (например, глава «Журнал Печорина» в романе «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, «Дневник Левицкого» в «Прологе» Н. Г. Чернышевского, «Демикотоновая книга» в «Соборянах» Н С. Лескова, повесть «Аммалат-Бек» А. А. Бестужева-Марлинскоого, повесть «Живописец» Н. А. Полевого, оставшийся в черновиках пушкинского «Евгения Онегина» альбом Онегина и др.).
Художественные произведения, включающие дневниковые записи, относятся к одному из традиционных жанров (повести, роману, хронике и т.д.), и «днев-никовость» придает ему дополнительную специфику, существенно влияя на структуру произведения, особенности и характер повествования. По словам В. В. Кудасовой, дневниковый фрагмент «принимает на себя все возможные свойства и приметы жанра, в рамках которого ему предстоит реализоваться» [Кудасова, 2008, с. 74].
Художественный дневник, подобно другим вариантам жанра, обладает рядом инвариантных признаков жанра.
1. Композиционно-структурный признак. Подневный характер записей и периодичность, регулярность их ведения. Форма повествования в художественном дневнике выбирается с учетом существующего способа ведения традиционного дневника: дневниковые записи, как правило, датируются, ведутся периодически. Так, в журнале Печорина, «Демикотоновой книге» Савелия Туберозова, «Записках» А. И. Герцена, «Дневнике лишнего человека И. С. Тургенева и др. присутствует традиционная датировка. Тем не менее, в художественном дневнике датировка используется «более свободно», является менее «жестким, обязательным критерием самой дневниковости»: застенчивость «заставила меня начать этот дневник: довериться бумаге легче, чем людям. Я не собираюсь повествовать о событиях своей жизни: ничего исторически важного в ней пока что не происходит. … И дат не буду указывать: какая разница – вчера посетила меня мысль или сегодня?» (А. Алексин, «Дневник жениха»). В художественном произведении записи могут быть дневниками «по сути, но не по форме». В связи с этим художественный дневник оказывается более гибким, открытым вариантом дневника и порой находится на пересечении ряда жанров: дневника, мемуаров, записок, писем – «вбирает в себя в различной пропорции (в зависимости от конкретного произведения) их характерные черты и творчески переплавляет их» [Николаичева, 2014, с. 12, 18]. Например, «Деревенский дневник» Е. Дороша.
2. Автоадресация как жанровая доминанта дневника. Адресатом явля ется сам пишущий, ибо, согласно жанровым канонам, дневник ведется исключительно для себя. В предисловии к «Журналу Печорина» М. Ю. Лермонтов специально подчеркивает, что записки его героя писаны «без тщеславного желания возбудить участие или удивление»; то есть для себя, без расчета на публикацию. При этом положение героя в обществе во многом определяет характер дневниковых записей, их темы, стилистическое оформление и т. д.
Подобно рукописному дневнику, в художественной версии дневника наряду с непосредственным адресатом – автором дневниковых записей – имеется еще косвенный адресат – потенциальный читатель. К примеру, в дневнике Печорина наряду с изначально присутствующим в дневниковых записях субъектом автоадресации (самого автора) появляется косвенный адресат – «вероятная» дама, на восприятие которой при возможном чтении его записей Печорин, безусловно, начинает ориентироваться при их написании. «Разыгрывается ситуация «случайного» знакомства воображаемого читателя с тайными откровениями героя» [Афанасьева, 2006, с. 38]: «Что если когда-нибудь эти записки попадутся на глаза женщине?» (М. Лермонтов, «Герой нашего времени»). Подобное предположение Печорина «воспринимается как игра, что свойственно его непостоянной натуре» [Николаичева, 2013, с. 113], поскольку до этого момента существовала принципиально иная установка героя относительно написанного в дневнике: «Ведь этот журнал пишу я для себя…» (М. Лермонтов, «Герой нашего времени»). Примеры косвенной адресации находим и в «Дневнике лишнего человека» И. С. Тургенева. «Прощай, Лиза! … Прощай, Терентьевна!.. … Я умираю... Живите, живые!», – пишет Чулкатурин на последних страницах своего дневника. О подобных случаях косвенной адресации см. [Николаичева, 2014].
3. Связь записей с текущими событиями и настроениями.
4. Спонтанный характер ведения записей (времени между событием и записью прошло мало, последствия еще не проявили себя, и автор не в состоянии оценить степень значительности происшедшего).
5. Владельческое отношение к дневнику. Как одно из следствий, литературная необработанность записей. Так, Печорин говорит о необходимости оставить в дневнике все, что уже записано: «Перечитывая эту страницу, я замечаю, что далеко отвлекся от своего предмета … Но что за нужда?... Ведь этот журнал пишу я для себя и, следственно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием» (М. Лермонтов, «Герой нашего времени»).
См. отрывок из «Альбома Онегина» А. Пушкина:
В сафьяне ? по краям закован,
Сомкнут серебряным замком,
Он был исписан, изрисован
Рукой Онегина кругом.
Среди бессвязного маранья
Мелькали мысли, примечанья,
[Портреты], буквы, имена
[И чисел] [тайных] [письмена],
Отрывки, письма черновые —
И словом искренний журнал,
В котором сердце изливал
Онегин в дни свои младые,
Дневник мечтаний и проказ
Незанимательных для вас [Иезуитова, 1989, с. 21–22].
6. Интимный и поэтому искренний, частный характер записей. «Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки» (М. Лермонтов, «Герой нашего времени»), – читаем в предисловии к журналу Печорина; « … я был совершенно лишним человеком на сем свете», – признается перед смертью Чулкатурин.
7. Особый способ оформления записей (тетрадь, книга). «Я поместил в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе, в моих руках осталась еще толстая тетрадь (подчеркнуто нами. – Т. Р.), где он рассказывает всю жизнь свою», – признается рассказчик в предисловии журнала Печорина.
8. Психологические мотивы обращения к дневнику. Персонаж обращается к дневнику, как правило, в момент внутреннего общения с самим собой. Это психологическая необходимость обусловливается рядом факторов:
а) ограниченностью в общении, «внешним» или «внутренним», (духовным) одиночеством, одиночеством «внутри себя»60. «Что я за человек?.. … я был совершенно лишним человеком на сем свете … Лишний, лишний ... Отличное это придумал я слово. Чем глубже я вникаю в самого себя, чем внимательнее рассматриваю всю свою прошедшую жизнь, тем более убеждаюсь в строгой истине этого выраженья. Лишний – именно» (из дневника Чулкатурина);
б) потоком воспоминаний, которые внезапно овладевают душой автора дневниковых записей. «Автор пишет дневник … ради пробуждения дорогих его сердцу воспоминаний. Образы дневника в этом случае способствуют сохранению (или восстановлению) душевного равновесия» [Егоров, 2003];
в) рефлексией – желанием «заглянуть в себя»» [Николаичева, 2014, с. 13], иначе склонностью к интроспекции и самонаблюдению [Михеев, 2007]: «1 декабря. Вот уж и три недели прошли с начала моей болезни. … По вечерам меня посещали кое-какие приятели, сегодня не пришел никто, и я с радостью принимаюсь за эти записки. Чтобы подводить итоги прошлой жизни, прежде всего надо решить, какой я собственно был человек: хороший или дурной, умный или глупый, счастливый или несчастный» (А. Апухтин, «Дневник Павлика Дольского»).
Инвариантные признаки жанра
Среди жанровых вариантов эпистолярия письмо, представленное: а) как композиционная часть художественного произведения («эпистоляр ный инклюзив» [Кустова, 1998], примеры см. в произведениях «Капитанская доч ка», «Евгений Онегин», «Дубровский» А. С. Пушкина; «Преступление и наказа ние» Ф. М. Достоевского; «Первая любовь», «Яков Пасынков» И. С. Тургенева; «Гранатовый браслет» А. И. Куприна; «Ванька» А. П. Чехова; «Письмо», «Два письма», «Змеиный яд» В. М. Шукшина и др.); б) как форма повествования целого художественного произведения78 (например, «Бедные люди» Ф. М. Достоевского, «Роман в письмах» А. С. Пушкина, «Переписка» И.С. Тургенева, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана, «ZOO или Письма не о любви» В. Шкловского, «Синенький скромный платочек» Ю. Алешковского, «Неотправленные письма» И. С. Вольской и др.).
Модификация письма как речевого жанра в разновидность художественного нарратива порождает феномен, называемый эпистолярной прозой. Художественные произведения, созданные в форме писем, дают возможность «максимально полно реализовать иллюзию, принципиально важную для литературы как вида искусства, - представить вымышленное высказывание как достоверное» [Логунова, 2011, с. 3].
Письмо как часть эстетической реальности (далее художественное письмо), сохраняя традиции эпистолярного жанра, обнаруживает ряд инвариантных признаков.
Художественное письмо, как и реальное, направлено на осуществление коммуникации двух субъектов письменно-речевой деятельности в условиях невозможности непосредственного общения. Характеризуясь полифункциональностью, художественная версия письма выполняет ряд функций: коммуникативную; фатическую; информативную; апеллятивную; прагматическую, которая может быть представлена эмотивной (эмотивно-оценочной), эстетической и волюнта-тивной функциями; функцию самовыражения. Подробнее см. в диссертации О. Ю. Кустовой [Кустова, 1998].
Полифункциональность письма является результатом использования ряда возможностей, специфичных для данной эпистолярной формы, и обуславливает включение в эпистолярный текст различных речевых актов (сообщение, побуждение, вопрос, ответ и др.) и их свободную последовательность.
В соответствии с жанровыми традициями особенности конституирования художественного письма обусловливаются, прежде всего, тем, что в эпистолярной коммуникации предполагается следующее:
1. Обязательное наличие двух коммуникантов, между которыми воз никает биполярное адресантно-адресатное отношение. Письмо интерсубъектно – ориентировано на ответную реакцию адресата. Даже в том случае, когда адресат выключается из мира произведения (данный минус-прием является популярным в литературе ХХ в.), возможная реакция адресата обязательно прогнозируется, просчитывается автором письма. Так, старуха Кандаурова, героиня рассказа В. М. Шукшина «Письмо», в своем «поучительном» письме дочери дает некоторые советы относительно семейной жизни, ее взаимоотношений с мужем: «Ты подскажи свому мужу, чтоб он был маленько поразговорчивей, поласковей. А то они… Ты скажи так: Коля, что ж ты, идрена мать, букой-то живешь? Ты сядь, мол, поговори со мной, расскажи чего-нибудь, А то, скажи, спать поврозь буду!».
В авторской ремарке содержится указание на моделирование возможной реакции адресанта на эпистолярное «послание»:
«Старуха вдруг представила, что письмо это читает ее задумчивый зять… …
„Читай, зятек, почитай – я и тебе скажу: проугрюмисся всю жизнь, глядь – помирать надо. Послушай меня, я век прожила с таким, как ты: нехорошо так, чижало. Я тут про тебя всякие слова написала, прости, еслив нечаянно задела, но все-таки образумься“».
2. Проявление диалогической ориентации на точку зрения и слово
«Другого», как следствие реконструкция образа собеседника: «Ты, Катерина, маленько не умеешь жить. А станешь учить вас, вы обижаитись. А чего же оби-жатца. Надо, наоборот, мол, спасибо, мама, что дала добрый совет».
Герои ждут ответного послания от эпистолярных «собеседников», что сохраняет важную для эпистолярной прозы коммуникацию с «другим» персонажем внутри мира произведения. По наблюдения Н. В. Логуновой, возможен «дисбаланс значимости „я“ и „другого“» [Логунова, 2011а, с. 22]. Пишущий субъект ощущает важность своего послания для себя самого: письмо становится способом «проживания» чувств персонажа, средством совершения речевого поступка (высказывания о сокровенных / «запрещенных» мыслях и эмоциях, которые невозможно высказать при непосредственном общении с собеседником). Но при этом всегда «в поле зрения» создателя послания находится фигура реципиента79. Так, в письме Вдовушкина, которое герой эпистолярной повести Ю. Алешковского «Синенький скромный платочек» адресует генсеку, доминирует характерная для эпистолярного дискурса коммуникативная задача – изложить свою историю в ожидании определенной ответной реакции адресата [Логунова, 2011б]. Вдовуш-кин обращается с вопросами к адресату, критикует его позицию, предсказывает расплату за действия властей. Вдовушкин даже проговаривает покаянную речь маршала, которую ожидает от него (и сам, в итоге, кается вместо генсека). Он ждет, что начнутся угрызения совести и у адресата, провоцирует его на это своим посланием: «Я ведь пишу тебе и для того еще, чтобы совесть в тебе проснулась от прочитанного, пока не поздно. Пока не предстал ты перед Всевидящим…» 80.
3. Дистантность участников коммуникации, которые прибегают к дистантному общению при отсутствии непосредственного контакта в связи с пространственной и временной разделенностью. Данное обстоятельство позволило А. Т. Болотову назвать переписку «отсутственным разговором»81 [Болотов, 1761; цит. по: Лазарчук, 1972, с. 25].
4. Определение круга тем, актуальных для обоих участников эпистолярной коммуникации: (письмо героя рассказа В. М. Шукшина «Два письма» другу детства) Ты-то как? Написал бы когда. … Хоть вспомнили бы детство, понимаешь. Ведь есть что вспомнить! А то – работа, работа … Всю жизнь работаем, а оглянуться не на что. … Я вспомню, как мы картошку в ночном пекли, на душе потеплеет. Вернуться бы опять туда, в степь: костерик, рассказы про чертей … Эх, Ваня, Ваня … . Поеду в деревню. Не могу больше.
5. Несовпадение времени порождения и восприятия эпистолярного текста.
6. Типизированность композиционно-структурной модели. Наличие эпистолярной рамки как маркера данного типа письменного текста. Информативные компоненты эпистолярной рамки составляют эксплицитно заявленные субъект речи и адресат, время и место написания письма. Обязательными компонентами эпистолярной рамки являются:
а) контактоустанавливающие (обращение, приветствие):
«Добрый день, дочь Катя, а также зять Николай Васильич и ваши детки, Коля и Светычка, внучатычки мои ненаглядныи. Ну, када жа вы приедете, я уж все глазыньки проглядела – все гляжу на дорогу: вот, может, покажутся, вот покажутся. Но нет, не видать» (В. Шукшин, «Письмо»);
«Друже мой, Иван Семеныч! – начал он. – Здорово! Захотелось вот написать тебе (В. Шукшин, «Два письма»);
б) контактоподтверждающие (сообщение о полученном письме): «Я получила ваше письмо, Алексей Петрович, и знаете ли, какое чувство оно во мне возбудило? – Негодование ... да, негодование...» (И. Тургенев, «Переписка»);
в) контакторазмыкающие (формулы прощания): «Еще раз прошу прощения, что обеспокоил Вас длинным, ненужным письмом.
Ваш до смерти и после смерти покорный слуга. Г. С. Ж.» (А. Куприн, «Гранатовый браслет»);
г) контактопрогнозирующие речевые акты (обещание последующих писем, выражение надежды на скорейший ответ): «Приезжайте, дорогие мои. Жду вас, как Христова дня. Жить мне осталось мало, я хоть порадываюсь на вас. Одной-то шибко плохо, время долго идет. Приезжайте.
Целую вас всех. Баба Оля» (В. Шукшин, «Письмо»).
О функционально-семантических группах установления, поддержания и прерывания контакта см. в диссертационном исследовании З. М. Данкер [Данкер, 1992].
7. Синтез устной и письменной речи. Присутствие признаков устной речи в письменном тексте связано с диалогическим характером эпистолярной коммуникации.
Диалогический характер эпистолярной коммуникации приобретает наибольшую отмеченность в переписке, рассматриваемой в качестве диалогического письменного дискурса, так как реализуется в виде группы текстов, связанных прагматическими отношениями «акция-реакция» разделенных во времени и пространстве коммуникантов.
Вариантные признаки жанра
Погружаясь в повествовательную структуру художественного произведения, записка (подобно жанрам естественно-письменной речи) становится имитационным интекстом, то есть включением, которое обладает «относительной целостностью и самостоятельностью», заимствует «черты и функции жанров, отличных от жанра включающего их текста» [Стырина, 2005, с. 5]. Создание писателем языковой конструкции «текст в тексте» позволяет автору «вводить в текст одновременно несколько субъектов высказывания, которые оказываются носителями разных художественных систем» [Фатеева, 2006, с. 4–5]. Возникает явление, называемое М. М. Бахтиным «полифонизмом текста» и определяемое им как соприсутствие в тексте нескольких голосов, «нескольких субъектов речи» [Бахтин, 1963, с. 21–22]. Записка (как и личное письмо, личный дневник) является одним из приемов полифонии89 [Бахтин, 1979], позволяющим «передать субъектные характеристики с модальной оценкой высказы-89 вания либо автора, либо его персонажа, данного в соответствующей авторской интерпретации» [Бахтин, 1975, с. 126–134; Шипова, 2010, с. 93].
С включением в художественный текст письменных посланий персонажей (писем, записок, дневниковых записей) существенно возрастают выразительные возможности художественного текста, поскольку в коммуникативной ситуации, где «повествовательная перспектива переходит от одного лица к другому, рассказ дополняется нюансами, комментариями, мнениями самого разнообразного круга лиц» [Шипова, 2010, с. 93]. Эти «различные точки зрения повествовательных инстанций, преломляющих сюжет произведения в той или иной перспективе, не подчинены одна другой, но позиционируются как равноправные» [Харитонов, 2006, с. 78]. «Точка зрения» играет важную роль при трансформации текста в илюзорный мир художественного произведения. «Композиционный полифонизм» усиливает эффект «референциальной иллюзии» (Р. Барт) в восприятии читателя. Последний, вполне осознавая вымышленность художественного произведения, между тем «ожидает от произведения его соответствия сложной действительности, и в этом соответствии видит ценность произведения» [Там же, с. 78].
Используя композиционный полифонизм (к примеру, в повести «Ася» повествование от лица господина Н., записки Аси) как прием расположения художественного материала, автор, во-первых, снимает автоматизм восприятия, провоцируя обострение его активности; во-вторых, достигает, пусть и условно, эффекта вероятностной достоверности реального события; в-третьих, путем сложения субъективных точек зрения (господина Н., Гагина, Аси) создает многомерную картину событий, благодаря чему ему удается достичь «стереометрического эффекта изображения» [Харитонов, 2006, с. 78; Уварова, 2012, с. 26]. Автор-повествователь – господин Н. – ведет повествование как бы разными голосами, переходя с собственного голоса на голоса героев произведения.
Принципиальное отличие художественной репрезентации записки как варианта от ее естественно-письменной реализации базируется на признании «тотальной фиктивности» референтов художественной коммуникации. Иллюзорность художественного мира детерминирует фикциальность коммуникативного акта, сопряженного с исследуемым жанром, в том числе и его участников. На фоне взаимодействия двух миров – реального и вымышленного90 – субъектная организация жанра приобретает многоуровневый характер. Записка как интекст [Тороп, 1981, с. 33], часть эстетической реальности, совмещает в себе интенции двух субъектов – пишущего героя (якобы сочинившего это небольшое эпистолярное послание) и автора (биографического).
Столь же многоуровневой становится рецепция записки, поскольку эпистолярное послание адресуется пишущим героем конкретному персонажу-адресату, и вместе с тем как часть литературного текста оно предназначается автором художественного произведения реальному (биографическому) читателю. В итоге, написанная реальным автором от имени одного из персонажей записка имеет двойную адресацию и дважды преломляется в восприятии разноуровневых реципиентов (персонажа-адресата и реального читателя-адресата). Такое различие восприятий адресата, который является, подобно записке, частью изображенного мира, и адресата-читателя (читателя биографического) эксплицирует оппозицию «интимное – публичное»: читатель реальный выступает в роли «соглядатая», «свидетеля», которому (якобы) эти тексты не адресованы [Логунова, 2011, с. 12]: «Я оглянулся; передо мною стоял мальчик.
– Это вам от фрейлейн Annette, – прибавил он, подавая мне записку.
Я развернул ее – и узнал неправильный и быстрый почерк Аси. „Я непременно должна вас видеть, – писала мне она, – приходите сегодня в четыре часа к каменной часовне на дороге возле развалины» (И. Тургенев, «Ася»).
Подобно рассмотренным ранее жанрам «личный дневник» и «личное письмо», записка в художественном произведении сопрягает элементы двух реальностей – настоящей (объективной) и эстетической, обнаруживая следующую авторо-адресатную организацию: «автор художественного произведения (автор биографический) – повествователь – персонаж-адресант (автор записки) – текст записки – персонаж-адресат – читатель художественного произведения (адресат биографический)».
Подобно записке естественно-письменной речи, художественная записка обнаруживает вариативность на уровне адресата. Как следствие ориентации автора на некий тип адресата, соответственно формат межличностных отношений коммуникантов, выделяются варианты – частно-личные (бытовые) и служебные записки со свойственной им собственно языковой и структурно-композиционной спецификой (институциональная записка более строга в от боре языковых средств и последовательна в заполнении элементов композиции). Ср.
(1) «Моя записка главному врачу:
„13 февраля 1918 года.
Уважаемый Павел Илларионович. Я сейчас получил письмо от моего товарища по университету доктора Полякова. Он сидит на Гореловском, моем бывшем участке в полном одиночестве. Заболел, по-видимому, тяжело. Считаю своим долгом съездить к нему. Если разрешите, я завтра сдам на один день отделение доктору Родовичу и съезжу к Полякову. Человек беспомощен.
Уважающий вас д-р Бомгард“.
Ответная записка главного врача:
„Уважаемый Владимир Михайлович, поезжайте. Петров“» (М. Булгаков, «Записки юного врача»).
(2) «Уйдя утром из дома, я оставила на кухонном столе письмо, а вернее, записку, адресованную маме и папе: „Я буду той частью имущества, которая по суду отойдёт к бабушке “» (А. Алексин, «Раздел имущества»).
Подобно реальной, художественная записка трехчастна (обращение, основная часть, подпись).
« … я и сел писать за стол …
„Пелагея Ивановна!
Примите во 2-ю палату мельника. У него malaria. Хинин по одному порошку, как полагается, часа за 4 до припадка, значит, в полночь.
Вот вам исключение! Интеллигентный мельник!“
Уже лежа в постели, я получил из рук хмурой и зевающей Аксиньи ответную записку: „Дорогой доктор! Все исполнила. Пел. Лобова“» (М. Булгаков, «Записки юного врача»).
Однако в художественном тексте условность эпистолярной формы снимает требование её полноты. Для записки в художественном произведении значимым становится не отсутствие, а как раз наличие тех или иных элементов эпистолярной структуры. К примеру, в последней записке Аси необязательны обращения к адресату и подпись адресанта, важны слова прощания и упрека (сожаления) в отсутствии «одного только» слова, которое она так хотела услышать. При включении записки в эстетическую реальность используются лишь те элементы эпистолярной формы, которые отвечают художественно-изобразительной задаче писателя. В прощальной записке Аси господину Н. объясняется то, что читатель замечает не раз: герой не успевает в своей душевной работе за чувствами Аси, в этом и заключается трагедия любви, по мысли И. С. Тургенева: «На крошечном клочке бумаги стояли следующие слова, торопливо начерченные карандашом:
„Прощайте, мы не увидимся более. Не из гордости я уезжаю – нет, мне нельзя иначе. Вчера, когда я плакала перед вами, если б вы мне сказали и одно слово, одно только слово – я бы осталась. Вы его не сказали. Видно, так лучше... Прощайте навсегда!“». «Прощайте навсегда!» – заканчивает свое послание горько оскорбленная девушка, в смирении которой заключается великая сила духа.
В целях придания бльшей достоверности эпистолярному тексту писатель, подражая графико-пространственным свойствам реальной записки (имитация реальной записки), использует «якобы» зачеркивания, исправления, сокращения, особым образом расставляет знаки препинания, указывает на неразборчивость подчерка и пр., тем самым создается иллюзия реальной эпистолярной коммуникации. К примеру, в «Записках юного врача» М. А. Булгакова графико-пространственные характеристики текста («большой восклицательный знак», зачеркивания и пр.) отражают особое эмоциональное состояние автора записки – молодого врача, который, впервые столкнувшись со сложным случаем в своей медицинской практике, экстренно нуждается в консультации более опытного коллеги, к коему и обращается: «Уважаемый коллега (большой восклицательный знак). Умол (зачеркнуто) прошу убедительно приехать срочно. У женщины после удара головой кровотечение из полост (зачеркнуто) из носа и рта. Без сознания. Справиться не могу. Убедительно прошу. Лошади отличные. Пульс плох. Камфара есть. Доктор (подпись неразборчива)».
Таким образом, используя эпистолярную форму как сюжетообразующий элемент художественного произведения или средство создания образа персонажа, писатель опирается на эпистолярные элементы текста и на знание читателем условий эпистолярного общения. Удачное использование этих приемов, не ведущее к разрушению правдоподобия, позволяет добиться в художественном произведении особого эстетического эффекта.
Термин «записка», точнее «записки», обнаруживает еще одно значение – «жанр, связанный с размышлениями о пережитом и подразумевающий выражение личного отношения автора или рассказчика к описываемому» [Николюкин, 2001, с. 256] (например, «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя, «Записки охотника» И. С. Тургенева, «Записки из Мертвого дома», «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского и др.). Этот жанр располагается в одном ряду с мемуарами, дневниками, исповедью. Последние «имеют свою жанровую определенность, лишь отчасти связанную с жанром 3. (записки. – Т. Р.), хотя и существует традиция называть их» записками [Там же]. Этим же термином называют «доклады и сообщения различных обществ и учреждений» [Там же], иначе «периодические издания, объединяющие научные труды сотрудников вуза или НИИ, возможно, по разной проблематике, но в пределах одного научного направления или цикла научного знания (по гуманитарным дисциплинам, историческим, естественно-математическим, техническим). Ученые записки подводят итог научной работе вузов или НИИ за определенный промежуток времени» [Олешков, 2006, с. 143].