Содержание к диссертации
Введение
1. Изучение древнерусского языка в нормативном аспекте
1.1. Проблема русского литературного языка донационального периода .14
1.2. Понятие о норме литературного языка .29
1.3. Понятие строгой и сниженной нормы церковнославянского языка .43
1.4. Критерии фонетической нормы 46
1.5. Критерии грамматической нормы 61
1.6. Житие как жанр древнерусской литературы .64
1.7. Выводы 74
2. Анализ фонетико-графического строя Жития Феодосия Печерского
2.1. Слова с рефлексами праславянских дифтонгических сочетаний or, ol, er, el в окружении согласных 76
2.2. Слова с рефлексами праславянских дифтонгических сочетаний гласных с плавными перед согласными в начале слова 105
2.3. Слова с рефлексами праславянских дифтонгических сочетаний ъr, ъl, ьr в окружении согласных .109
2.4. Слова с рефлексами праславянского сочетания dj 128
2.5. Слова с рефлексами праславянских сочетаний tj и kt, gt с гласным переднего ряда .134
2.6. Специфические особенности оформления начала слова 143
2.7. Выводы 149
3. Особенности грамматического строя Жития Феодосия Печерского
3.1. Использование форм двойственного числа 152
3.2. Система форм прошедшего времени глагола 161
3.3. Использование временных конструкций .177
3.4. Использование целевых конструкций 200
3.5. Использование императивных конструкций 214
3.6. Использование условных конструкций 229
3.7. Выводы .243
Заключение 246
Список использованной литературы
- Понятие о норме литературного языка
- Слова с рефлексами праславянских дифтонгических сочетаний гласных с плавными перед согласными в начале слова
- Слова с рефлексами праславянского сочетания dj
- Использование временных конструкций
Введение к работе
Актуальность исследования заключается в высокой значимости памятников книжно-славянской письменности Древней Руси для изучения истории русского литературного языка.
Если языковые данные богослужебных текстов, в частности евангелий и служебных миней, активно изучались как основателями
1 Успенский сборник — рукописный памятник древнерусской письменности конца XII — начала XIII вв., обнаруженный в середине XIX в. в книгохранилище Успенского собора Московского Кремля. В настоящее время памятник хранится в ГИМ, Усп. № 4 перг.
отечественной исторической лингвистики, так и последующими поколениями учёных2, то памятники других жанров, в первую очередь, агиографические и религиозно-дидактические, до последнего времени подвергались научному рассмотрению в меньшей степени. При этом в памятниках небогослужебного характера, «более разнообразных по составу и содержанию и менее скованных неизменным следованием письменной традиции»3, находит особенно яркое отражение процесс развития церковнославянского языка и сложного взаимодействия в нём славяно-книжных и узуально-речевых элементов. Таким образом, именно этот языковой материал является наиболее ценным источником для изучения живых языковых процессов средневековой Руси, с одной стороны, и процесса формирования литературно-письменной нормы - с другой.
Житие Феодосия Печерского, созданное в переломный момент
развития системы древнерусского языка и формирования литературного
языка донационального периода, в лингвистическом отношении
представляет собой оригинальный синтез архаичных,
южнославянских с генетической точки зрения черт и
восточнославянских по происхождению элементов живой народной речи. Анализ взаимодействия и конкуренции архаичных элементов книжно-письменной системы и явлений древнерусской народно-разговорной стихии в конкретной рукописи XII в. имеет значение для изучения истории древнерусского литературного языка в целом. Научная новизна работы заключается в следующем: а) впервые проведён подробный анализ языка Жития по основным критериям фонетической и грамматической нормы древнерусского литературного языка;
-
См. работы А.Х. Востокова, И.И. Срезневского, А.И. Соболевского, А.А. Шахматова, СП. Обнорского, Н.Н. Дурново, И.В. Ягича, а также П.С. Кузнецова, Г.А. Хабургаева, В.М. Маркова, В.В. Колесова, Б.А. Успенского, В.А. Баранова, В.М. Живова, В.Б. Крысько и др.
-
Жолобов О.Ф. Древнеславянские списки Паренесиса Ефрема Сирина: новые данные и новые аспекты исследования // Письменность, литература и фольклор славянских народов XIV Международный съезд славистов. - Охрид, 10 - 16 сентября 2008 г. - Доклады российской делегации. - М., 2008. - С. 51
б) в сферу научных изысканий введены новые лингвистические данные, которые позволяют расширить сведения исторической русистики о природе и особенностях взаимодействия книжно-славянских и древнерусских элементов в литературном языке донационального периода.
В ходе написания работы применялись следующие методы:
описательный метод (фиксация, обобщение и интерпретация языковых фактов, являющихся объектом исследования, изучение условий варьирования синонимичных единиц на фонетико-графическом и грамматическом уровне);
количественный метод (определение количества и частотности употребления в тексте языковых единиц с учётом их противопоставлений и взаимосвязей);
синхронно-диахронический метод (определение места фонетико-графической и грамматической систем памятника в общем контексте развития древнерусского литературного языка).
Теоретическое значение исследования определяется его вкладом в решение вопроса о механизмах формирования письменной языковой нормы; в процесс накопления сведений о степени влияния живой восточнославянской речи на язык книжно-славянских текстов; в создание полной и объективной картины функционирования древнерусского литературного языка.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования её материалов в качестве практической основы для новых научных исследований в области исторической грамматики русского языка и истории русского литературного языка, в курсах по исторической русистике и истории русского литературного языка, при составлении исторических словарей по материалам древнерусских памятников письменности.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Житие - памятник церковнославянского языка русского извода, в
котором представлены языковые элементы как старославянского, так и
исконно русского происхождения. Сочетание южнославянских и
восточнославянских черт определяет языковую норму литературного
языка старшего периода, которая кодифицируется в древнерусский
период авторитетными текстами.
Житие написано в переломный момент истории русского
литературного языка: с XII в. возрастает количество оригинальных
богослужебных сочинений, влияние протографов (древнеболгарских
оригиналов) ослабляется, формируется русская норма
церковнославянского языка, в которой восточнославянские по происхождению элементы не являются нарушением, они законны и нормативны; некоторым из них авторы отдают предпочтение в 100 % случаев.
2. Строгая норма церковнославянского языка, генетически
восходящего к классическому старославянскому, не неизменна, наряду
с консервативностью, она обладает и динамичностью; источником её
развития является вариантность, создаваемая наличиемна различных
языковых уровнях книжно-письменного языка "русизмов" и
"славянизмов".
Житие отражает тот важный этап в истории русского литературного языка, когда кумулятивные русизмы приобретают характер нормы церковнославянского языка. На фонетико-графическом уровне к таким нормативным явлениям относятся: слова с рефлексом ж (<*сУ);слова с начальным q; слова с "русскими" написаниями редуцированных перед плавными търт, тълт, тьрт (<*turt, *tult, *tirt, * tilt). Выбор восточнославянского варианта и закрепление его в качестве нормативного, обусловлен фонетической поддержкой звучащей речи. Чтение богослужебных книг вслух (церковное произношение слов) не противоречило разговорному живому звучанию. Не находящие
фонетической опоры "болгаризмы" (жд< *dj, начальное ю, слоговые плавные) уступают место "русизмам", которые приобретают законные права в рамках строгой нормы церковнославянского языка.
3. Ряд черт восточнославянского происхождения имеет характер
иносистемных элементов, нарушающих строгую норму
церковнославянского языка. К таким незначительным отступлениям от
нормы относятся: использование разговорной частицы ти в
предложениях с придаточным времени;отражение разговорной
формулы императива "иди и ..."; отказ от строго закреплённого порядка
частей в сложноподчинённых предложениях с придаточными
условия;возможность использования в сложноподчинённых
предложениях с условными придаточными, наряду с
церковнославянским союзом аще, восточнославянских средств связи
иже, ~же; своеобразие использования оборота "дательный
самостоятельный" (наличие семантических оттенков ДС, возможность употребления подчинительного союза для конкретизации значения ДС, наличие некоторого количества случаев односубъектности действий в ДС и в основной части, возможность соединения ДС и основной части посредством союза и).
Апробация работы. Основные положения и выводы работы были отражены в докладах:
-
«Слова с полногласием и неполногласием в Житии Феодосия Печерского» на Международной научно-практической конференции памяти проф. Е.И. Никитиной (Ульяновск, 18 февраля 2010 г.);
-
«Формы двойственного числа в Житии Феодосия Печерского» на Международной научно-практической конференции памяти проф. Е.И. Никитиной (Ульяновск, 18 февраля 2011 г.);
3. «Оборот «дательный самостоятельный»в Житии Феодосия
Печерского» на Международной научно-практической конференции
памяти проф. Е.И. Никитиной (Ульяновск, 17 февраля 2012 г.);
4. «О согласовании причастия с собирательным существительным в
составе оборота «Дательный самостоятельный» (на материале Жития
Феодосия Печерского)» на V Международном конгрессе
исследователей русского языка Русский язык. Исторические судьбы и
современность. (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, 18-21 марта
2014 года);
5. «Сложноподчинённые предложения с временными
придаточнымив Житии Феодосия Печерского» на конференции,
посвященной 90-летию со дня рождения проф. Е.И. Никитиной в
рамках заочного этапа Научно-педагогического собрания
преподавателей русского языка государств-участников СНГ и стран
Балтии «Русский язык - общечеловеческий код культурного
содружества и исторической взаимосвязи» (Ульяновск, 27 сентября
2013 г.);
-
«Использование условных конструкций в Житии Феодосия Печерского» на Международной научно-практической конференции памяти профессора Е.И. Никитиной (Ульяновск, 25 августа 2014 г.);
-
«Слова с рефлексами дифтонгических сочетаний *tj и *kt,*gt перед гласным переднего ряда в Житии Феодосия Печерского» на Международной научно-практической конференции памяти профессора Е.И. Никитиной (Ульяновск, 25 августа 2015 г.), а также в 13 статьях по теме диссертации.
Структураработы определяется поставленными задачами. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованной литературы и приложения.
Понятие о норме литературного языка
Становление ситуации диглоссии Б.А. Успенский относит ко времени Киевской Руси. В период Московской Руси, по мнению исследователя, продолжила существовать языковая ситуация, сформировавшаяся в древнерусский период, давшая импульс всему дальнейшему развитию литературного языка и определившая основные тенденции этого развития2. Вообще, стабильность диглоссии как языковой ситуации и возможность е сохранения на протяжении многих веков отмечается Б.А. Успенским в качестве одной из характерных черт, отличающих диглоссию от двуязычия3.
В условиях диглоссии член языкового коллектива воспринимает две сосуществующие системы как один язык, в то время как для внешнего наблюдателя естественно видеть два языка. Понятие нормы в условиях диглоссии связывается исключительно с книжным языком. Он «воспринимается в языковом коллективе как правильный, тогда как некнижный язык воспринимается как отклонение от нормы, то есть как нарушение правильного языкового поведения»4, потому что он фигурирует в языковом сознании коллектива как кодифицированная разновидность языка, которая, в отличие от разговорного, некнижного языка, усваивается только в процессе формального обучения. «Грамматик – в виде самостоятельной системы правил – не было, однако кодификация осуществлялась в процессе изучения книжного (литературного) языка»5. При чтении канонических текстов определялись признаки, отличающие книжный язык от некнижного (разговорного). Таким образом, в процессе создания и редактирования конкретного текста могла происходить смена языкового кода, чередование церковнославянского и древнерусского языков в соответствии с меняющейся языковой установкой книжника6.
Тезис о возможности смены языкового кода в процессе создания произведения перекликается с предложенным Д.С. Лихачвым термином «литературный этикет». Проводя литературоведческий анализ памятников древнерусской письменности, учный приходит к выводу о существовании в Древней Руси двух самостоятельных литературных языков: церковнославянского и русского. Их употребление было подчинено литературному этикету: церковные, богословские и философские темы требовали, с точки зрения книжника, реализации «приподнятого» церковнославянского языка, а для раскрытия исторической, юридической или бытовой темы языковая «приподнятость» не была необходима, и такие тексты писались на древнерусском литературном языке1. Д.С. Лихачв отмечает, что соблюдение литературного этикета могло требовать быстрого, подчас в пределах одного предложения, перехода от одного языка к другому2.
Взгляды Б.А. Успенского на языковую ситуацию Киевской Руси не были однозначно приняты в науке. Возражения против убедительности теории диглоссии высказывали А.А. Алексеев, А.М. Камчатнов, Л.П. Клименко, В.В. Колесов, А.С. Мельничук, Л.М. Устюгова, М.И. Шапир3 и др. Так, А.М. Камчатнов не согласен с Б.А. Успенским по целому ряду пунктов. Положение о том, что при существующем в сознании членов языкового коллектива противопоставлении церковнославянского и русского языков ими не осознатся диглоссия, рассматривается как противоречие концепции Б.А. Успенского. Возможность сознательного выбора языкового кода говорит, по мнению А.М. Камчатнова, о включнности всех выбираемых элементов в одну языковую систему: «Если ситуация общения предопределяет выбор тех или иных языковых средств, то это значит, что сами по себе они входят в одну языковую систему и противопоставляются стилистически – по сфере употребления»1. Возражает А.М. Камчатнов и против заявленного Б.А. Успенским противопоставления в сознании древнерусского человека сакрального и бытового начал, вылившееся и в противопоставление церковнославянского и русского языков. Ссылаясь на мнение исследователей истории церкви, А.М. Камчатнов замечает, что «оппозиция священного и профанного была свойственна языческому религиозному сознанию», в христианской же культуре «исчезает противоположность между сакральным и профанным», а следовательно «исчезает и оппозиция культурного и бытового, и русский язык оказывается полноправным участником литературного процесса»2. Кроме того, А.М. Камчатнов указывает на общеизвестное отсутствие данных о том, что «уже в Киевской Руси противопоставление славянского и русского было противопоставлением именно языков», а также на недопустимость осуществляемого Б.А. Успенским проецирования фактов XV – XVI вв. на языковую ситуацию Киевской Руси3. Наконец, А.М. Камчатнов считает неприемлемым рассмотрение Б.А. Успенским в качестве релевантных для дифференциации церковнославянского и русского языков только формальных – орфографических и морфологических – признаков и отсутствие должного внимания к лексическому уровню языка4. Не считая убедительной теорию диглоссии, А.М. Камчатнов категоричен в характеристике языковой ситуации Киевской Руси как одноязычной и в утверждении «сложной» природы литературного языка: «языковая ситуация в Киевской Руси была одноязычной … этот литературный язык был стилистически дифференцирован и … в формировании его стилей большую роль сыграли как славянская, так и русская языковая стихия»
Слова с рефлексами праславянских дифтонгических сочетаний гласных с плавными перед согласными в начале слова
Неизменное сохранение этикетной формулы создат впечатление неподвижности с языковой точки зрения и жанра, и текста. Однако переходя из жития в житие, этикетные формулы подвергаются формальным, а иногда и содержательным изменениям. Развитие этикетных формул в определнном жанре косвенно отражает изменения, которые происходят в языке. При этом «свобода вариации позволяет сжимать и расширять формулы в зависимости от авторского замысла, последний же легко понять по характеру изменений, в том числе и языковых». Несмотря на то, что в целом «для автора жития характерна графическая манера письма, использование только двух красок: для создания образа святого – белой, его противников – чрной»3, герои агиографической прозы нередко имеют психологические характеристики, данные с помощью их собственных размышлений; в житиях встречаются монологи, раскрывающие душевное состояние действующих лиц (например, в форме плача или причитания), а также диалоги, способствующие оживлению повествования, его драматизации. В ряде случаев автор, отвлекаясь от рассказа о судьбе святого, сам предатся рассуждениям, как правило, патетически окрашенным и подкреплнным цитатами из Священного Писания.
Одновременно с этим в произведениях житийного жанра очевидно желание автора избежать какой бы то ни было определнности, точности, уйти от изображения конкретных деталей. Характерной чертой агиографической литературы является абстрагированность, которая, в свою очередь, есть не что иное, как «осмысленное стремление рассматривать жизнь святого как бы вне времени и пространства, как эталон этических норм, вечный и повсеместный»4.
Таким образом, исходная направленность на описание жизни в е земном проявлении вступала в противоречие с классическим каноном жития, поскольку помимо идеально-отвлечнных аллегорий и символов, риторики и абстрактной патетики этот жанр требовал исторически и реалистически достоверных описаний. В результате происходило резкое столкновение двух тенденций: строгое следование традиции, принятым языковым формам и необходимость как в системе образов, так и в языке отразить приметы реальной жизни. Вследствие этого на Руси с XI в. процесс создания жития включал в себя определнную последовательность этапов. Сначала происходила фиксация необходимого материала, воспоминания очевидцев записывались как "чтения", затем памятные записки подвергались переработке и становились "легендарно-биографическими сказаниями", с тем чтобы в дальнейшем при удачном стечении обстоятельств преобразоваться в законченную форму жития.
В ту или иную эпоху автор создат образ идеального святого. Даже если какие то факты биографии или черты характера описываемого лица далеки от идеала или вообще отсутсвуют, они домысливаются и приписываются ему в соответствии с этикетом. Литературный этикет и выработанные им литературные каноны – наиболее типичная для средневековья условно-нормативная связь между содержанием и формой. Формулы подбираются в зависимости от того, что говорится о святом, о событии какого рода повествует автор. При этом посредством литературного этикета регулируется не только совокупность речевых формул, но и язык текста в целом2. Требования литературного этикета приводят к стремлению разграничить употребление церковнославянского и русского языков, эти же требования являются причиной появления различных формул – воинских, житийных и т.д. Древнерусский книжник «ищет прецеденты в прошлом, озабочен образцами, формулами, аналогиями, подбирает цитаты, подчиняет события, поступки, думы, чувства и речи действующих лиц и свой собственный язык заранее установленному "чину"»3. Таким образом, создание древнерусского текста – это творческий процесс, не сводящийся к механическому подбору трафаретов, деятельность, посредством которой писатель стремится выразить свои представления об идеале, при этом не столько изобретает новое, сколько комбинирует старое1. Жанр жития имел большое значение для жизни средневекового человека. О роли жития в осмыслении средневекового исторического процесса писал В.О. Ключевский: «Читая жития, мы присутствуем при двух основных процессах нашей древней истории: мы встречаемся лицом к лицу с древнерусским человеком, который вечно двигаясь с крестом, топором и сохой, в зипуне и в монашеской рясе, делал немалое дело – расчищал место для истории от берегов Днепра до берегов Северного океана и в то же время, несмотря на такую растяжимость, умел собрать силы на создание государства, сдержавшего и вторжения с востока и пропаганду с запада»2.
Российская и советская наука неоднократно обращалась к изучению различных аспектов житийного жанра. Представители русской религиозной мысли начала XX в. рассматривали жития в связи с проблемой определения основных черт русской святости в е коренных отличиях от религиозного опыта других народов, в том числе, византийского, с одной стороны, и западного – с другой3. В XIX – начале XX вв. исследование житий в основном являлось составной частью изучения истории русской церкви4, канонизации русских святых5. В этот же период были предприняты первые попытки анализа художественной структуры житийных текстов, при этом исследование не заходило дальше выявления предписанных жанровым каноном основных тематических компонентов житийной схемы
Слова с рефлексами праславянского сочетания dj
В отдельных случаях эпентетический редуцированный прояснился в гласный полного образования в слабой позиции (перед слогом с гласным полного образования или этимологическим редуцированным в сильной позиции). Е.А. Галинская объясняет такие случаи действием аналогии: «под влиянием форм того же слова или родственных слов, в которых второе полногласие развивалось закономерно, гласный полного образования из вставного редуцированного появился и в данных формах, где фонетических условий для его возникновения не было. Так, жерёдочка возникает под влиянием жередъ, холомок - под влиянием холом, доложен - под влиянием доложна и т.д.»1. М.Н. Шевелва выдвигает гипотезу, согласно которой в части древненовгородских говоров второе полногласие развивалось иным путм: «возникновение форм типа молонъя и под. было обусловлено не характером последующего слога, а явилось результатом вокализации гласных призвуков с обеих сторон плавного, бывшего первоначально слогообразующим (типа mlpbja molon ja), т.е. представляет собой результат развития слогового плавного»2. В качестве обоснования данной точки зрения Н.М. Шевелва приводит следующие языковые факты церковнославянских памятников XIV - XV вв.: 1) позиционно не обусловленная вариативность отражения на письме вокального элемента в рассматриваемых сочетаниях (tort - trot - torъt - tъrt - trъt - tъrъt); 2) наличие написаний, отражающих фонетическую эквивалентность для переписчика межконсонантных сочетаний -er-, -re-: оумръшаго Сол., 55 орлершаго Тип., 23об.; 3) наличие колебаний в ряде гласного при плавном (особенно в препозиции): мерътвецю мърътвецю, порвое первое3.
В решении вопроса о "двуеровых" написаниях историками языка всегда уделялось определнное внимание наблюдениям над данными написаниями в позиции конца строки4. Действие правила конца строки в старославянских и древнерусских рукописях описано В.С. Голышенко: «Известно, что писцы старославянских памятников имели обыкновение заканчивать строку гласной буквой. Если на конец строки приходилась согласная, то после этой согласной ставили этимологически неоправданные буквы ъ и ь. Тенденция кончать строку гласной буквой была воспринята древнерусскими писцами и переписчиками. Большое число древнерусских рукописей … более или менее последовательно соблюдает эту орфографическую традицию»1.
П.О. Потапов, анализируя язык Жития Нифонта 1222 г., рассматривает двуеровые написания как частный случай соблюдения правила конца строки. Исследователь опирается на тот факт, что обычно подобные написания в тексте обнаруживаются в случаях, когда возникает необходимость перенести слово на следующую строку, оставив на конце предыдущей строки букву р или л. Первая строка таким образом лишается конечной гласной буквы, и писец вынужден приписать ъ или ь. Согласно точке зрения П.О. Потапова, именно по этой причине вместо закономерных сочетаний търт, тьрт, тълт в рукописи появляются написания търъ-т, тълъ-т и т.д., которые не имеют отношения ко "второму полногласию"2.
Т.О. Пономаренко, возражая против такого взгляда на двуеровые написания в Житии Нифонта 1222 г., обращает внимание на следующие факты: 1) написания типа търъ-т встречаются в тексте памятника не только на месте переноса со строки на строку; 2) двуеровое написание – не единственный способ оформления переноса рефлексов сочетаний ъr в тексте (наряду с двуеровым написанием в позиции конца строки зафиксированы и написания типа тъ-рт и тъ-рът; 3) правило окончания строки гласной буквой в рукописи соблюдается непоследовательно и имеет ряд исключений3.
В.М. Марков резко выступил против придания слишком большого значения правилу конца строки (особенно в отношении этой графической закономерности к написаниям типа търът). Исследователь возражает против, по его мнению, недопустимо одностороннего рассмотрения данного явления и обращает внимание на наличие целого ряда живых фонетических условий, регулирующих написание в позиции конца строки: «Перенос (связанный с паузой), естественно, требовал известной сосредоточенности на слогоделении и повышенного внимания не только к этимологически оправданным, но и к так называемым "неорганическим" гласным. Этим и объясняется тот факт, что в некоторых текстах "неорганические" гласные оказываются более обычными именно в окончаниях строк. Что же касается собственно двуеровых написаний, … их широкое употребление при переносе лишь подтверждает их фонетическую значимость»1.
На современном этапе рассмотрения вопроса большинство исследователей склоняются к мнению о возможности выделения в развитии "второго полногласия" двух основных периодов: 1) ранний (вероятно, начавшийся ещ в праславянскую эпоху), во время которого после плавного был сформирован вставочный гласный призвук (tъrъt tъrъt); 2) поздний (завершившийся одновременно с процессом падения редуцированных), в течение которого редуцированные по обе стороны плавного прояснились в гласные полного образования (torot). Падение редуцированных остановило развитие вставочного гласного и помешало его вокализации в о и е, поэтому окончательный результат формирования "второго полногласия" можно наблюдать в основном в северных говорах, где утрата глухих произошла позднее
Использование временных конструкций
В древнерусском языке значение повелительного наклонения выражалось посредством синтетической глагольной формы, изменяющейся по лицам и числам. Единственное число характеризовалось тождественными друг другу формами 2 и 3 лица, множественное и двойственное число - формами 1 и 2 лица2. Существование специальной формы 3 л. ед. ч. императива исследователями всегда подвергалось сомнению. (См. об этом ниже). В древнерусском языке формы пов. накл. претерпевают следующие изменения:
1) Выходит из употребления форма 1 л. мн.ч. типа нес Ь\ъ, ид мъ, споимъ и заменяется формой 1 л. мн. ч. изъяв. накл. - несёмъ, идём, споём. Авторы книги "Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол" под ред. Р.И. Аванесова, В.В. Иванова не считают бесспорным мнение о замене утраченной формы пов. накл. формой изъяв. накл. Тот факт, что форма 1 л. мн. ч. изъяв. накл. при употреблении ее вместо формы 1 л. мн.ч. пов. накл. не приобретает дополнительных семантических оттенков (что непременно должно произойти при переносном употреблении глагольной формы), позволяет исследователям сделать вывод о том, «что форма 1 л. мн. ч. пов. накл. в ходе своего развития не просто заменилась соответствующей формой изъяв. накл., а пережила качественно иной процесс»3. Сложное взаимодействе форм 1 л. мн. ч. изъяв. накл. и 1 л. мн.ч. пов. накл. привело к возникновению ряда факторов, способствующих сближению рассматриваемых форм. К числу наиболее существенных из них авторы книги относят следующие: «близость дейктической функции аффиксов 1 л. мн. ч. пов. и изъяв. накл., развитие видового противопоставления, а также фонетические процессы, связанные с историей и переходом [е] [о] в др.-рус. диалектах»4.
Таким образом, по мнению исследователей, рассматриваемый процесс следует трактовать как «утрату древней формы 1 л. мн. ч. пов. накл. и становление к XIII – XIV в. такого нового средства выражения побуждения к совместному действию, которое внешне соответствовало форме 1 л. мн. ч. изъяв. накл., но сохраняло семантический и интонационный потенциал утраченной древнерусской формы»1. 2) В форме 2 л. ед. ч. конечный -и утрачивался при отсутствии на нм ударения, а также в случае, если ему предшествует не больше одного согласного: верь вhри, сыпь сыпи и т.д. Авторы книги "Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол" под ред. Р.И. Аванесова, В.В. Иванова указывают на связь этого процесса с появлением согласных вторичного смягчения: «условия для утраты -и- в форме пов. накл. сложились лишь тогда, когда появились новые средства выражения грамматического значения формы 2 л. ед. ч., т.е. когда смягчились немягкие согласные и сложились условия использования фонологических средств на морфологическом уровне»2. Для образования формы 2 л. мн.ч. начинает употребляться окончание -те. 3) С XI – XII вв. в форме 2 л. мн.ч. суффикс -h- начинает заменяться на -и-. К числу вероятных причин данного процесса относят, с одной стороны, аналогию с глаголами на i, с другой – «начало перехода формы 2 л. мн. ч. пов. накл. от флективного способа образования к агглютинативному»3. 4) В XII – XIII вв. у глаголов с основой на заднеязычный согласный начинает происходить унификация производящей основы и основы формы пов. накл., что приводит к утрате чередований к // ц, г // з. 5) В результате утраты форм дв. ч. в целом, вышли из употребления и формы дв. ч. пов. накл. 6) Утрачены и заменены новыми некоторые архаичные формы повелительного наклонения: дми (дуй), вымь (вынь). 7) Особые изменения претерпели формы пов. накл. атематических глаголов hсти, дати, вhдhти. Утратились или заменились другими формы 2 л. ед.ч., 1, 2 л. мн. и дв. ч.: hжь ешь, дажь дай, вhжь ведай, дадите даите и т.д.1
В памятниках древнерусской письменности употребление форм пов. накл. 1 и 2 л. подчиняется общей тенденции древнерусского синтаксиса, заключающейся в отсутствии личного местоимения при глаголе-сказуемом в 1 и 2 лице2. В.И. Борковский предлагает объяснить норму не употреблять личное местоимение с глаголом в императиве при противопоставлении, помимо общей закономерности, возможностью указать на лицо посредством формы изъявительного наклонения в другой части сложного предложения и таким образом усилить противопоставление частей сложного предложения и субъектов действия в них3. Конструкция "да + презентная форма", используемая для выражения оптативного значения, противопоставляется некнижной "дательный падеж + инфинитив" или личному предложению с формой 3 л. настоящего (будущего) времени без частицы да (или ее разговорного эквивалента пусть)4. Конструкция "да + презентная форма" использовалась для выражения значения повелительного наклонения как в старославянском языке (в 1 л. ед.ч. и в 3 л. мн.ч.)5, так и в восточнославянских диалектах6. Несмотря на отсутствие генетической связи данной конструкции с греческим синтаксисом7, конструкция "да + презентная форма глагола", обозначающая приказ, просьбу, пожелание, входит в рамки строгой нормы церковнославянского языка8. Снижение строгой нормы церковнославянского языка осуществляется за счт использования для выражения императивного значения наряду с формой императива и конструкцией "ДА + презентная форма глагола" конструкции "AT/ОТ + презентная форма/ сослагательное наклонение". Снижение строгой нормы по данному грамматическому критерию наблюдается в летописях и словах (повестях) XII - XIV вв1. В Житии обнаружено 162 императивные конструкции. Значение побуждения передатся посредством форм повелительного наклонения (127 раз), конструкций "ДА+ презентная форма глагола" (30 раз), "ДА + императив" (5 раз).