Электронная библиотека диссертаций и авторефератов России
dslib.net
Библиотека диссертаций
Навигация
Каталог диссертаций России
Англоязычные диссертации
Диссертации бесплатно
Предстоящие защиты
Рецензии на автореферат
Отчисления авторам
Мой кабинет
Заказы: забрать, оплатить
Мой личный счет
Мой профиль
Мой авторский профиль
Подписки на рассылки



расширенный поиск

Феномен неотчужденного труда Буренков Сергей Владимирович

Феномен неотчужденного труда
<
Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда Феномен неотчужденного труда
>

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Буренков Сергей Владимирович. Феномен неотчужденного труда: диссертация ... кандидата Философских наук: 09.00.11 / Буренков Сергей Владимирович;[Место защиты: ГОУВОМО Московский государственный областной университет], 2017

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Семантико-аксиологическое измерение феномена труда . 10

1.1. Проблема идентификации видов деятельности. 10

1.2 Антропология и аксиология труда . 31

1.3. Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда» 49

Глава 2. Некоторые аспекты социальной онтологии труда: логика и перспективы «разотчуждения». 71

2.1. Труд и рациональность 71

2.2. Пространство-время труда. 94

2.3. Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд» 111

Заключение. 127

Список литературы 1

Введение к работе

Актуальность данной темы обусловлена усилением интереса к проблематике в рамках феномена труда, что выражается в исследованиях философского, социологического, экономического и иных планов. Подобные, имеющие разные векторы исследования, обусловили существование богатого комплекса проблем, связанных с феноменом труда, будь то проблема новых форм труда, призванных преодолеть дегуманизацию и отчуждение в его рамках, в той или иной степени производные от нее проблема рациональной организации труда, проблема изменения его пространственных и временных характеристик, форм занятости и оплаты, включая т.н. «безусловное пособие», реактуализированная проблема «смерти труда» в классическом его понимании etc.

Можно говорить о существовании какого-то постоянно воспроизводящегося, но слабо фиксируемого напряжения в вопросе о том, какова природа феноменов отчужденного и неотчужденного (свободного) труда. Если в понимании первого достигается (или, во всяком случае, «доказательно» декларируется) какая-то ясность, то о втором чаще всего имеет место весьма аморфное говорение, сводящееся к использованию семантических заглушек вроде того, что такой труд необходимо должен быть творческим, раскрывающим личность трудящегося, утверждать его свободу etc. Неотчужденность, свобода, «человечность», «творческость» труда фактически становились синонимичными. В результате высказывания о феномене стали обретать все более выраженные черты аналитических высказываний. Неотчужденный труд оказывался трудом свободным, носящим «человеческий характер», и, автоматически, свободный труд - трудом неотчужденным. В каком-то смысле, замещения понимания аксиомами стало своего рода традицией дискурса применительно к рассматриваемой проблеме. Таким образом, предметное, натуральное исследование самого феномена «неотчужденного труда», предполагающее если не ликвидацию аксиом (что

вряд ля возможно из чисто гносеологических соображений), то их прояснение, является вполне оправданным.

Степень разработанности исследования. Если отвлечься от наиболее ранних рефлексий над феноменом труда (Гесиод, Аристотель etc.), целенаправленная разработка данной проблемы, во многом определившая черты имеющегося дискурса, началась и осуществлялась в эпоху Нового времени, плавно перетекая в Новейшее время. Речь идет, например, о трудах Д. Локка, А. Смита, Г. Гегеля, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, Ф. Тейлора, Т. Веблена, В. Зомбарта1 и др. Часть приведенных исследований по-прежнему актуальны в той или иной степени, часть приобрели статус классических (Маркс, Вебер, Дюркгейм, Зиммель, Зомбарт).

В XX-XXI в. востребованными и влиятельными, как в рамках самой проблемы, так и применительно к смежным и условно-периферийным ее аспектам, оказались труды Л. фон Мизеса, Ф. Юнгера, Г. Бравермана, А. Горца, М. Хардта и А. Негри, Х. Арендт, К. Касториадиса, Д. Белла, Р. Блаунера, Э. Тоффлера, Д. Грэбера2 и др.

1 Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения: В 3 т. – Т. 3. – М.: Мысль, 1988. С. 137–405.; Смит. А.
Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: Соцэкгиз, 1962. — 688 с.; Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. — М.: Мысль, 1977. — 471 с.; Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения (2-е издание). Том 20 («Анти-Дюринг», "Диалектика природы"). — М.: Издательство политической
литературы, 1961. — 858 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 23 («Капитал», том первый). — М.:
Издательство политической литературы, 1960. — 920 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 42 (Январь 1844
— февраль 1848). — М.: Издательство политической литературы, 1974. — 570 с.; Они же: Сочинения (2-е
издание). Том 46, часть I (Экономические рукописи 1857 — 1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). Часть
первая). — М.: Издательство политической литературы, 1968. — 585 с.; Вебер М. О некоторых категориях
понимающей социологии // Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990. — 808 с. — С. 495-546.; Он же:
Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. — М.: Прогресс, 1990. — 808 с.;
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. — М.: Канон, 1996. — 432 с.; Зиммель Г. Философия труда //
Избранное. Т. 2. Созерцание жизни — М.: Юрист, 1996. С. 466-485.; Тэйлор Ф. Принципы научного
менеджмента [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения:
12.03.2014); Веблен Т. Теория праздного класса. — М.: Прогресс, 1984. — 368 с.; Зомбарт В. Буржуа: Этюды по
истории духовного развития современного экономического человека. — М.: Наука, 1994. — 443 с.

2 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. — Челябинск: Социум, 2005. —
878 с.; Юнгер Ф. Совершенство техники. Машина и собственность. — Спб.: Владимир Даль, 2002. — 564 с.;
Braverman H. Labor and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century. New York: Monthly
Review Press, 1998. 465 p.; Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. — М.: Изд. дом Гос. ун-та —
Высшей школы экономики, 2010. — 208 с.; Хардт М., Негри А. Империя. — М.: Праксис, 2004. — 440 с.;
Арендт Х. Vita activa или О деятельной жизни. — СПб.: Алетейя, 2000. — 437 с.; Касториадис К.
Рациональность капитализма [Электронный ресурс]. URL
(дата обращения
23.04.2015).; Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. — М.
Academia, 2004. — 788 стр.; Blauner R. Alienation and Freedom: The Factory Worker and His Industry. Chicago
University of Chicago Press, 1964. 222 p.; Тоффлер Э. Третья волна. — М.: АСТ, 2009. — 800 с.; Graeber D. On the

Аспект отчуждения вообще, отчуждения труа и отчуждения в результате труда разрабатывался Д. Лукачем, Э. Фроммом, Г. Маркузе, М. Хоркхаймером и Т. Адорно, М. Хайдеггером, Г. Марселем, Ж.- П. Сартром, Ж. Бодрийяром, С. Жижеком, Р. Сеннетом, а также М. Сименом, В. Кауфманом, А. Хоннетом3 и др.

Проблемы рациональности как таковой, труда и рациональности, трансформации последней в свой антипод etc. стали предметом исследований (помимо уже упомянутых Вебера, Парсонса и Касториадиса) З. Баумана, Л. Мамфорда, М. Сэндела, Э. Ф. Шумахера, А. Макинтайра, Г. Беккера, Дж. М. Бьюкенена и Г. Таллока, Д, Ролза, Дж. Ритцера, Ю. Эльстера4 и др.

Комплекс проблем, связанных с пространственно-временными характеристиками труда, в т.ч. проблемы взаимосвязи труда и досуга, стал

Phenomenon of Bullshit Jobs [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 14.12.2015).

3 Лукач Г. История и классовое сознание. М.: Логос-Альтера, 2003. — 416 с.; Фромм Э. Душа человека. М.:
ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1998. — 664 с.; Он же: Здоровое общество. М.: АСТ, Астрель, 2011. — 448 с.;
Он же: Иметь или быть. — М.: АСТ, АСТ Москва, 2007. — 320 с.; Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ,
2003. — 336 с.; Он же: Эрос и цивилизация. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995.

314 с.; Он же: On the Philosophical Foundation of the Concept of Labor in Economics // Telos. 16 (Summer 1973). 1973. pp. 9-37; Хоркхаймер М., Адорно Т. Дилектика просвещения: философские фрагменты. М-Спб: Медиум, Ювента, 1997. — 312 с.; Адорно Т. Негативная диалектика. М.: Академический проект, 2011. — 538 с.; Хайдеггер М. Бытие и время. — М.: Академический Проект, 2013. — 460 с.; Марсель Г. Быть и иметь. — Новочеркасск: Сагуна, 1994. — 159 с.; Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. — М.: Республика, 2000. — 639 с.; Он же: Детство хозяина // Тошнота: Роман; Стена: Новеллы. — Харьков: Фолио; М.: ООО "Издательство АСТ", 2000. — C. 321-398.; Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. — М.: Республика, 2006. — 269 с.; Он же: Символический обмен и смерть. — М.: Добросвет, 2000.

387 с.; Он же: Симулякры и симуляция [Текст] — Тула, 2013. — 204 с.; Жижек С. Возвышенный объект идеологии. — М.: Художественный журнал, 1999. — 235 с.; Сеннет Р. Коррозия характера. — Новосибирск: Фонд социо-прогностических исследований "Тренды", 2014. — 296 с.; Seeman M. On the meaning of alienation // American Sociological Review. 24(6). 1959. pp. 783-791; Kaufmann W. The Inevitability of Alienation [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 23.08.2015); Honneth A. Disrespect: The Normative Foundations of Critical Theory. Cambridge: Polity Press, 2007. 296 p.

4 Бауман З. Актуальность холокоста. — М.: Издательство "Европа", 2010. — 316 с.; Мамфорд Л. Миф машины.
Техника и развитие человечества. — М.: Логос, 2001. — 408 с.; Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice (2
edition). Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 231 p.; Шумахер Э. Малое прекрасно. Экономика, в
которой люди имеют значение. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. — 352 с.; MacIntyre A. After
Virtue: A Study in Moral Theory (3 edition). Notre Dame: University of Notre Dame Press, 2007. 312 p.; Becker G. A
Theory of Social Interactions // Journal of Political Economy. 1974. 82(6). pp. 1063—1093; Buchanan J. M., Tullock
G. The Calculus of Consent: Logical Foundations of Constitutional Democracy [Электронный ресурс]. URL:
(дата обращения: 11.05.2015); Ролз Дж.
Теория справедливости. — Новосибирск: НГУ, 1995. — 535 с.; Ритцер Д. Макдональдизация общества 5. — М.:
Издательская консалтинговая группа «Праксис», 2011. — 592 с.; Эльстер Ю. Объяснение социального
поведения: еще раз об основах социальных наук. — М.: Изд. дом Гос. ун-та — Высшей школы экономики,
2011. — 472 с.

точкой приложения сил в работах С. Паркера, Ж. Дюмазедье, Т. Роззака, А. Корсани, П. Ароры5 и др.

Среди отечественных исследований, прямо и косвенно затрагивающих феномен труда в его различных проявлениях (в т.ч. в рамках проблемы отчуждения и его «снятия»), необходимо, прежде всего, отметить работы Ю. Н. Давыдова, Т. Ю. Сидориной, А. К. Секацкого и М. А. Маяцкого6.

«Эмпирически» феномен труда исследовался социологами А. Г. Здравомысловым и В. А. Ядовым, стремившимися получить точные данные о взаимосвязи трудовой мотивации и содержательной стороной деятельности7. В аксиологическом аспекте феномен изучался, например, немецкими социологами Э. Ноэль-Нойман, Б. Штрумпелем8 и др.

Объект исследования – феномен труда.

Предмет исследования – труд в его неотчужденном модусе.

Цель работы – посредством определения и анализа ключевых измерений онтологии труда описать сущностные характеристики феномена и произвести семантическую сборку понятия «неотчужденный труд».

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1. дать структурное описание маркерных («идеальных») видов деятельности среди тех деятельностей, которые обычно идентифицируются как рабочие или трудовые (в расширительном значении), а также выявить моменты сходства и различия между ними;

5 Parker S. R. Leisure and Work. London: Allen and Unwin, 1983. 157 p.; Dumazedier J. Toward a Society of Leisure.
New York: Free Press, 1967. 307 p.; Roszak T. Person/Planet: the Creative Disintegration of Industrial Society.
Lincoln: iUniverse, 2003. 380 p.; Корсани А. Трансформация труда и его темпоральностей. Хроническая
дезориентация и колонизация рабочего времени // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 51-71; Арора П. Фабрика
досуга: производство в цифровой век // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 88-119.

6 Давыдов Ю.Н. Труд и искусство: избранные сочинения. — М.: Астрель, 2008. — 670 с.; Сидорина Т. Ю.
Цивилизация труда: заметки социального теоретика. — Спб.: Алетейя, 2015. — 400 с.; Секацкий А. Миссия
пролетариата: Очерки. — СПб.: Лимбус Пресс, 2016. — 496 с.; Маяцкий М. Курорт Европа: эссе. — М.: Ад
Маргинем Пресс, 2009. — 35 c.; Он же: Маяцкий М. Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая
воля // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 72-87.

7 Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. — М.: Аспект Пресс, 2003. — 485 с.; См.:
Фирсов Б. М. История советской социологии: 1950-1980-е годы. Очерки. — СПб: Издательство Европейского
университета в Санкт-Петербурге, 2012. С. 225-234.

8 Noelle-Neumann E., Strumpel B. Macht Arbeit krank? Macht Arbeit glucklich? Eine aktuelle Kontroverse. Munich:
Piper Verlag, 1984. 296 s.

  1. дать описание и проанализировать характер изменений в восприятии феномена труда в антропологической и аксиологической плоскостях в период от античности до конца XIX- нач. XX вв.;

  2. провести анализ наиболее популярных концепций отчуждения и установить исходное допущение, служащее фундаментом для теоретического конструирований в рамках данной проблемы;

  3. посредством интерпретации проблемы труда и рациональности в логике и терминах теории игр и теории деятельности, подтвердить/опровергнуть предположение о зависимости оценки действий в качестве рациональных или иррациональных от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются;

  4. проанализировать характер взаимосвязи рабочего и свободного времени применительно к отличающимся друг от друга видам трудовой деятельности;

  5. проанализировать современное состояние феномена труда в его социальной онтологии, а также осуществить семантическую сборку понятия "неотчужденный труд" на базисе деятельностной интерпретации.

Методологические и теоретические основы исследования.

Диссертация выполнена с необходимым вниманием к базовому для социальной науки (социальной, политической философии, социологии etc.) принципу историзма, гарантирующему, через требование к учету исторического контекста рассматриваемого феномена, приемлемую степень адекватности результатов исследования реальному положению дел (бывшему или имеющемуся в данный момент). Кроме этого, были задействованы наиболее часто используемые как в социальной философии, так и в других науках аксиоматический, структурно-функциональный и гипотетико-дедуктивный методы, а также общелогические методы и приемы исследования (анализ, синтез, абстрагирование, обобщение, идеализация etc.).

Фундаментом для теоретических построений, осуществляемых в данной исследовании, послужили ключевые положения, логика и терминологический аппарат теории деятельности, а также элементы теории игр. Источниковая база исследования, за исключением некоторых трудов в рамках двух названных теорий, по большей части коррелирует с позициями, приведенными в разделе о степени разработанности проблемы.

Антропология и аксиология труда

Человеческая деятельность в области материального и нематериального производства представляет собой, безусловно, комплексное явление. Тем не менее, данное явление вполне открыто для прямого анализа, поскольку крайне трудно было бы избежать хотя бы косвенного взаимодействия с результирующими его продуктами, оказаться в роли безучастного наблюдателя, лишенного какой-нибудь социальной активности. Проще говоря, материал, подвергаемый исследованию, чуть ли не изначально имеется «на руках», т.к. тот, кто исследует человеческую деятельность в этом ее ключе, обязательно в той или иной степени сам находится в процессе ее осуществления. Однако именно эта «непосредственность» подчас делает затрудненным адекватное восприятие феномена. Как известно, то, что дано «по умолчанию» и вроде бы понятно всем, находится в интеллектуальном фокусе далеко не на первом плане. Интуиции, связанные с ощущением сложности, неоднородности указанного феномена, зачастую имеют место и их появление закономерно и показательно. Продуктивными же одни могут стать, видимо, при переводе разговора в более предметное русло. Если существует больше одного вида деятельности (а это, вероятно, так и есть), необходимо выяснить, что это за виды, чем они отличны друг от друга и в чем друг с другом схожи. Это и определяет их место и значение в социальной практике. Традиционно же с деятельностью, осуществляемой в указанном ключе, ассоциируются понятия «работа», «труд», «ремесло», «изготовление» etc.

Исходя в том числе из вышесказанного, содержание данного параграфа будет сводиться к тому, чтобы: 1. обозначить принципиально отличные друг от друга маркерные виды деятельности, которым можно атрибутировать любые конкретные деятельности, связанные с материальным и нематериальным производством; 2. определить и описать сходства и различия между названными видами деятельности в аспекте наглядных проявлений их имплицитного содержания; 3. дать структурное описание названных видов деятельности, и, тем самым, указать на их «внутренние» различия, являющиеся принципиальными; 4. обрисовать терминологическую проблему, связанную с семантическим аморфизмом понятий, отсылающих к различающимся между собой видам деятельности, а также возможные пути ее решения.

Со своей стороны, я убежден, что требование приступать к решению поставленных задач уже имея «на руках» готовые дефиниции как видов деятельностей, так и конкретных терминов, обозначающих их (будь то, в нашем случае, труд «вообще», отчужденный труд, работа etc.), выглядит несколько странно и противоречиво. Думаю, что относительно полные дефиниции должны являться скорее результатом исследования, нежели его исходной точкой. Во многом, именно для этого «языкового прояснения» и затевается само предприятие. Пока же следует ограничиться некими контекстуальными определениями, которые будут становится более четкими по мере разворачивания логики текста и пополнения базы аргументов. Это замечание мне кажется необходимым условием для конструктивного разговора о теме, что и делает возможным переход к ее сути.

Х. Арендт проводит четкую границу между трудом и созданием, при этом фактически отождествляя (если не концептуально, то «текстуально») понятия «труд» и «работа» [4, с. 104]. В свою очередь, традиционное деление труда (работы) на производительный и непроизводительный предстает, по ее мнению, очевидно неадекватным действительности на том основании, что непроизводительный труд в строгом смысле слова не может считаться непроизводительным. Недоразумение возникает потому, что такой труд производит нечто, отличное от вещественно-наглядного продукта производительного труда. Единственным продуктом в данном случае является свобода. А именно: производятся условия, позволяющие быть независимыми от данного вида работы некоторым представителям человеческого общества [4, с. 112]. Иными словами, непроизводительный труд на самом деле производит свободу, но не для тех, кто является его непосредственными исполнителями.

Однако принципиальным для того, чтобы констатировать высокую степень идентичности между обоими видами труда (работы), здесь следует считать вопрос о характере завершающего их процесса потребления. В случае с производительным трудом, потребление его продукта оказывается отложенным на некоторое время. Но при этом временной интервал, разделяющий акты производства и потребления, имеет выраженную тенденцию к сокращению. Ярким примером здесь может служить современная система массового производства, причем как условно высокотехнологичного, так и технически примитивного. Т.е. производительный труд имеет своим продуктом некий предмет, входящий в реальность, но так же быстро покидающий ее. В случае же с непроизводительным трудом, его продукт (та самая свобода) потребляется в известном смысле моментально, здесь и сейчас.

Можно заметить, что, учитывая указанную выше тенденцию сокращения временного интервала между производством и потреблением, различие между двумя рассматриваемыми видами труда оказывается не столь существенным. При этом моментальное потребление продукта непроизводительного труда, разумеется, не означает, что потребитель уже в первую секунду после свершившегося акта потребления начинает вновь испытывать нужду в данном продукте. Пользуясь для примера ситуацией взаимоотношений господина и раба (не так важно, о «каком конкретно» рабовладении идет речь), легко показать, что господин не перестает быть свободным, когда раб закончил порученное ему дело и отправился отдыхать, т.е. ничего в настоящее время не производит. Услуга, оказываемая рабом, потребляется в тот момент, когда он ее произвел, вызывая положительный для господина и, что главное, некоторое время длящийся эффект освобождения от конкретного дела. По окончанию времени действия эффекта или при появлении другого задания возникает необходимость в новой услуге. Раб получает распоряжение о новом деле, и цикл повторяется - он должен будет вновь вернуться к своим обязанностям. В отличие от оказываемой им самим услуги, которая потребляется господином, сам раб, как вещь, подлежит употреблению.

Это различие между потреблением и употреблением является ключевым при проведении границы между трудом (работой) и созданием. Потребление является атрибутом труда, употребление – атрибутом создания. Само различие заключается в неодинаковом решении потребителем и пользователем вопроса о том, как долго вещь должна пробыть в объективном мире. Неодинаковой оказывается, соответственно, и позиция производителей касаемо данного вопроса. Употреблять вещь или, что то же самое, пользоваться вещью желательно как можно дольше. Причиной такого отношение выступает, видимо, высокая значимость вещи, обусловленная затраченными изготовителем силами, сопутствующими процессу изготовления трудностями etc.

Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда»

Однако основания считать целерациональность реальным феноменом могут оказаться весьма зыбкими, что было прямо или косвенно зафиксировано некоторыми исследователями. Например, в рамках коммунитаристской парадигмы, предельной формой рациональности может выступить лишь ценностно-ориентированная, поскольку в понимании сторонников коммунитаризма «цель», как наиболее значимая структурная единица, необходимо несет в себе печать социума, генетически зависит от него, т.е. не может быть не ангажированной. Соответственно, «пристрастной» оказывается и рациональность [См.: 121; 127].

Гораздо более «лояльна» классической веберовской схеме позиция Толкотта Парсонса. Однако принимая различие между обоими рассматриваемыми видами рациональности, Парсонс подчеркивает, что и тот, и другой имеют внеположный им регулятор в виде социокультурных норм, шаблонов etc. Все эти нормы создают нечто вроде смысловой сети, «общей культуры», согласно которой или, что точнее, в зависимости от которой интерпретируются модели поведения [67; 68; 64, с. 177], т.е. признаются адекватными (= рациональными) или неадекватными (= нерациональными). Парсонс обращает здесь внимание на то, что уже содержалось в схеме Вебера, но могло казаться недостаточно артикулированным: фактор социокультурного влияния оказывается вовсе не чужд не только ценностно-ориентированному типу рациональности, а обоим рассматриваемым типам, и суть различия заключается или (1) во внутренней механике феноменов, если мы полагаем их реально существующими, или (2) в особенности конструкции самих идеальных моделей, не являющихся точным слепком избранного компонента социума, но представляющих собой инструменты для его анализа.

Независимо от того, используем ли мы трехчастную схему рациональности или любую другую, «цель» всегда оказывается наиболее слабым звеном. Этот элемент, призванный как придать смысл, так и демонстрировать осмысленность всего предприятия, т.е. оправдать его, сам поддается обоснованию далеко не в полной мере. «Цель», используемая как инструмент пресечения бесконечной рекурсии вопросов, подвержена этой рекурсии не в меньшей степени, чем средства и стратегии поведения. Обоснование конкретной «цели» становится по ряду причин весьма сложным делом: например, эта сложность возрастает в той степени, в какой можно счесть саму формулировку цели однозначной, а значит -имеющей малое количество возможных интерпретаций. Поэтому придание цели статуса чего-то само собой разумеющегося, данного «по умолчанию», является вполне объяснимым решением, производящим выгодное впечатление своей экономичностью и эффективностью.

Осуществленная таким образом реификация конкретной цели завершается ее онтологизацией. Иначе говоря: (1) возникает система социальных ориентиров, обусловленная содержанием цели, (2) при этом и цель, и сама система носят вполне «рукотворный», искусственных характер, (3) однако именно эта искусственность тем меньше поддается рефлексии, чем ближе цель к полной онтологизации.

Возвращаясь к оригинальной веберовской системе, следует рассмотреть еще один ее элемент. Речь идет о феномене формальной рациональности, выступающем как нечто противоположное рациональности субстанциональной (материальной) и активно отвоевывающем (и отвоевавшим) у нее жизненное пространство. В своей сути, формальная рациональность – это принцип калькулируемости, абсолютизированный и получивший статус ментального и поведенческого императива, т.е. понимаемый и применяемый универсально. Единственная задача – найти наиболее эффективный способ достижения заданной цели. Поиск и выбор индивидом оптимальных средств достижения цели, стратегии поведения etc. являются ограниченными и заданными извне, поскольку только таким образом, без вносящих искажения «личных» моментов etc., общество может гарантировать рациональность его поведения, т.е. дать индивиду максимум возможностей (или принудить?) всегда делать один и тот же оптимальный выбор [72, с. 107].

Я думаю, здесь следует еще раз подчеркнуть одно обстоятельство. Необходимо понимать, что типы рациональности, о которых говорит Вебер, являются скорее аналитическими моделями, позволяющими истолковывать социальное бытие, а не реальными феноменами, поэтому часто встречающийся сопровождающий тезис о том, что эти типы не существуют в действительности в «чистом» виде бесспорен, но в известном смысле и некорректен. Никакой задачи «существовать» перед ними не ставится. Их задача – эвристически перспективно описать то, что есть, в том числе посредством конструирования новой модели. Какие компоненты будут использоваться для этой сборки – вновь изобретенные или имеющиеся, - вопрос возможностей и предпочтений того, кто будет ее осуществлять.

Если попытаться интерпретировать формальную рациональность в логике и терминах ценностно-ориентированной, возникает следующая картина. В качестве аксиоматической цели теперь выступает не что-то привычное вроде религиозной догмы, а сам принцип тотальной калькулируемости, распространяемый на любой класс объектов, однако и он, и производные от него ограничители не обязаны пребывать в социальном вакууме и вряд ли внезапно возникли из небытия. Скорее всего, они должны быть генетически сопряжены с иным феноменом, с гораздо более «посюсторонней» ценностью, доминирование которой исторически обусловлено. Как раз ее компоненты и подлежат онтологизации.

Пространство-время труда.

Посредством труда человек возвышается над остальным животным миром, посредством него же становится отчужденным, и вновь через него снимает это отчуждение (Гегель). Труд для человека одновременно является практикой миросозидания и самосозидания, разворачивания во вне и в себя самого его собственного же потенциала. Другими словами, труд - практика тотального преобразования действительности, в рамках которой, по Гегелю, происходит борьба за признание между рабом и господином. Ее результат будет обретение человеком нового, «синтетического» состояния абсолютной свободы.

Тем не менее, появляются и иные, не столь однозначно положительные рефлексии по поводу труда. «Отчужденный» труд, в отличие от «неотчужденного», вовсе не оказывает созидательного воздействия на человека (Маркс). Скорее наоборот - его воздействие деструктивно, поскольку лишает человека собственной «человечности», фактически низводя до состояния животного. Однако «отчужденный» труд в то же время оказывается единственным средством, которое на определенном этапе развития человеческого социума позволяет подготовить как материально-технологические условия для элиминации отчуждения, так и «нового» человека, чающего такой исход.

Устранение риска псевдопроблематизации феномена отчуждения возможно посредством его интерпретации с помощью логики и терминологического аппарата теории деятельности.

Сама проблема отчуждения является одной из самых «популярных» и разработанных проблем в социальной философии. Есть основания полагать, что весомая часть исследовательских решений, в той или иной степени актуальных и на текущий момент, была ориентирована на четырехаспектную теорию отчуждения К. Маркса. Наиболее ярким примером может служить философия франкфуртской школы в лице Э. Фромма, Г. Маркузе etc. Можно предположить, что теоретическая разработка указанной проблемы осуществлялась в том числе за счет перераспределения акцентов между теми или иными ее аспектами. Различная акцентуация также, как и степень «радикальности» авторов, во многом определяла облик «производных» концепций, и, таким образом, их нюансировку друг относительно друга. Я считаю возможным полагать, что тексты Маркса по проблеме отчуждения во многом стали хрестоматийными и для марксистки ориентированных исследователей, и для исследователей, далеких от подобного типа философствования. Если эти тексты и не влияли напрямую на все изыскания в рамках темы (что, разумеется, так и есть), то, во всяком случае, были «обязательными для ознакомления».

За небольшим количеством исключений, наиболее распространена негативная оценка отчуждения. При этом кажется, что и критики отчуждения, и исследователи, видящие в нем скорее естественный феномен или приписывающие ему позитивный потенциал, исходят из базового допущения о существовании некой истинной «человеческой» природы, которая или подавляется, «отчуждается» репрессивным социумом, или имеет «отчуждение» в качестве естественного (пусть даже негативного) эффекта собственного функционирования, или реализуется посредством оного. Однако проблема, по моему мнению, заключается в том, что аксиоматизация этого положения осуществляется без достаточных на то оснований. Иными словами, постулируемая в этом смысле «истинно-человеческая» природа может оказаться фикцией, используемой в качестве инструмента обеспечения стройности и целостности теории, при этом не решающего действительной проблемы и переводящего разговор в спекулятивное русло. Отсюда задача сохранения более предметного, «натурального» дискурса.

Ряд эмпирический исследований и их теоретическое осмысление (Блаунер, Брэверман, Херцберг, Здравомыслов и Ядов) позволяют сделать вывод, что корни отчуждения следует искать скорее в особенностях организации деятельности индивидов, в т.ч. в их «рабочей» деятельности. В данных исследованиях была зафиксирована зависимость между «творческими потенциями» или богатством содержания деятельности и характером мотивации индивидов, ею занятых. Характер связи может быть представлен таким образом: чем содержательно богаче деятельность, тем меньшее значение имеют внешние мотивы (заработная плата etc.) и тем большее значение закрепляется за внутренними мотивами (обусловленными самой деятельностью).

Интерпретация результатов в рамках теории деятельности позволяет сделать следующий вывод: если деятельность организована таким образом, что в ее рамках оказывается невозможной интериоризация внешнего мотива (сдвиг мотива на цель, т.е. превращение деятельности в цель саму по себе), она оказывается «отчужденной» и «отчуждающей». В обратном случае речь может идти, и, что самое важное, идти осмысленно и предметно, о деятельности «неотчужденной». Я склонен считать, что деятельность, в которой предполагается осуществление сдвига мотива на цель, и, тем более, та, в которой он стал реальностью, может быть каким-то образом связана с психической стимуляцией, предположительно возникающей у индивида от ощущения и участия в этой деятельность. Такая гипотеза, привязывающая разговор к «посюсторонним» основаниям, может быть отнесена в разряд допускающих проверку, что, по моему мнению, является доводом в ее пользу.

Оценка действий в качестве рациональных или иррациональных зависит от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются.

Начиная, наверное, с Макса Вебера, феномен рациональности окончательно получает статус комплексного феномена в том смысле, что говорить в контексте социальной науки о некой рациональности «вообще» непродуктивно. Лучшим решение будет, по мнению Вебера, а также его сторонников и комментаторов, рассуждать о типах рациональности, значительно отличающихся друг от друга и структурно, и функционально и определяемых, в свою очередь, тремя из четырех типов действий: традиционным, ценностно-рациональным и целерациональным действиями. В рамках разговора о рациональности, наибольший интерес представляют последние два (учитывая, что традиционный тип включается с приведенную схему далеко не на полных правах), а точнее возникающие на их основе типы рациональности: ценностно-ориентированная рациональность и целерациональность соответственно.

Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд»

Хронотоп, сопутствующий деятельности, производной от второго, сохранившего «ремесленное наследие» маркерного типа, т.е. демонстрирующей сравнительно-высокий уровень богатства внутреннего содержания, обладает следующими характеристиками: a) читаемая, но, в то же время, «динамичная» граница между рабочим и свободным временем; b) «динамичная» граница между рабочим и свободным пространствами, обуславливающая возможность в той или иной степени полной трансформации одного в другое (например, дом-мастерская); c) наличие, наряду с внешним, внутреннего источника регламентации «временных» и «пространственных» требований в рамках рабочего процесса в лице самого работника.

Заметно отличающуюся пространственно-временную организацию предполагает деятельность, которую следует отнести к третьему маркерному типу. Сущностные характеристики ее хронотопа таковы: a) отсутствие фактической (не юридической) границы между рабочим и свободным временем -темпоральная гомогенизация; b) отсутствие границы, строго разделяющей пространство работы и пространство досуга - пространственная гомогенизация; c) приоритет внутреннего источника «временных» и «пространственных» требований в рамках уже почти единого деятельностного процесса со стороны самого участника.

Однако пойетически-ориентированное пространство-время само по себе не является достаточным условием для осуществления деятельности третьего вида. В его рамках вполне может реализовываться и отчужденная, имеющая исключительно внешний мотив деятельность, приводящее к вырождению «творчества» в имитацию «творчества», схожую со своим истинным аналогом лишь во внешнем облике (близкая по смыслу аналогия - карго-культ).

Тем не менее, некие, пусть и имеющие вероятностный характер, выводы о том, какой вид деятельности является преобладающим в жизни индивида (отчужденный, частично-отчужденный или неотчужденный труд, учитывая всю «ограниченность» данной схемы), можно сделать исходя из анализа пространственно-временных характеристик его труда и досуга. И наоборот – характер деятельности позволяет заключить о обрамляющем ее хронотопе (такое движение логики, по моему мнению, будет более корректным).

В условиях хронотопа конвейера (фиксированные рабочая позиция и время на выполнение операции, монотонный ритм etc.) вряд ли имеются основания говорить о творческом характере деятельности индивида. Если же речь идет, например, о пространстве-времени ремесленной мастерской современного типа, ситуация выглядит иначе хотя бы в виду ощутимо большей степени свободы занятого в ней индивида. Хронотоп офиса нового типа или современного научного центра будет являться еще более «свободным» и перспективным в плане творческого потенциала. Аналогичная логика действует касательно пространства-времени досуга. Иными словами, характер деятельности индивида, а точнее степень богатства ее содержания, дает возможность заключить о неких общих чертах того, что он выберет в качестве досуга. Справедливо и обратное – досуговое поведение может косвенно свидетельствовать о преобладающем виде деятельности, что доказывают результаты, полученные в ряде социологических исследований [См.: Parker, 37-39].

Деятельностная интерпретации указанного феномена является эвристически выгодной и обладает диагностическим потенциалом, а семантическая сборка понятия «неотчужденный труд», осуществленная на ее основе, отвечает требованиям логической состоятельности.

Суть предлагаемой интерпретации заключается в следующем. Уникальной чертой рассматриваемого фенмоена полагается т.н. сдвиг мотива на цель или, что то же самое, интериоризация мотива – превращение внешней мотивации во внутреннюю, - что становится возможным лишь при условии высокого уровня богатства внутреннего содержания деятельности. Исходя из этого, примитивные, десемантизированные и, следовательно, отчуждающие деятельности, в которых «рабочее поведение» индивида сводится к выполнению простейших операций, в подавляющем большинстве случаев «обречены» на внешнюю мотивацию. Таким образом, отчужденный труд – это всегда труд, имеющий внешнюю мотивацию. Когда же речь идет о неотчужденном труде, под ним следует понимать продуктивную деятельность, имеющую цель в самой себе: мотив и цель в данном случае совпадают.

Эвристическая выгодность данной интерпретации и осуществлённой на ее основе семантической сборки выражается в возможности сохранения натурального дискурса и привлечении минимума допущений, не имеющих прямой и ясно читаемой связи с используемым концептуальным аппаратом. Ключевые элементы интерпретационной схемы, а также выводы, сделанные на их основе, являются открытыми для теоретической и эмпирической проверок.

Диагностические возможности могут быть развернуты несколькими способами. Речь может идти о прямой и косвенной диагностике. К первой относятся: a) анализ специфики переходов на уровне действий и операций, определение вектора и прогнозируемой частоты этих переходов (и, в этом смысле, частоты появления новых задач), предполагающихся для избранной деятельности, что позволит адекватно оценить уровень богатства внутреннего содержания деятельности; b) определение истинного типа мотивации индивида через соотнесение поведенческих стратегий, используемых индивидом в процессе его актуальной деятельности, с декларируемым им мотивом (с помощью логики и элементов теории игр). Ко второй: a) анализ хронотопа деятельности индивида; b) анализ хронотопа его досуга.

Семантическая сборка понятия «неотчужденный труд» включает в себя следующие ключевые элементы: a) подлинная интериоризация мотива как генеральный смысл; b) высокий уровень богатства содержательной стороны деятельности, благодаря которому сдвиг мотива на цель становится возможным; c) «свободный» тип хронотопа, в рамках которого деятельность находит полноценную реализацию. Исходя из этого, дефиниция понятия может выглядеть следующим образом: неотчужденный труд (в его процессуальном аспекте) – это целесообразная деятельности индивида, имеющая результатом своего осуществления материальный и/или нематериальный продукт, при атрибутивном условии совпадения ее мотива с ее же целью. При этом отождествление «творческого труда» и «неотчужденного труда» оказывается, в конечном счете, неправомерным, поскольку генеральным смыслом здесь является именно интеориоризация мотива, в своей «позитивной» форме возможная и вне полноценного творческого процесса.