Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Общая характеристика феномена зависти 17
1.1. Зависть как философское и междисциплинарное понятие 17
1.2. Зависть как личностный феномен 58
Глава 2. Социальный профиль зависти 74
2.1. Констелляция социальной справедливости, зависти и рессентимента 74
2.2. Социальные фигуры зависти 89
Глава 3. Личностные антиципации зависти 104
3.1. Способы самозащиты от зависти: забота о себе 104
3.2 Личностные модальности преодоления зависти 109
Заключение 126
Список литературы 130
Приложение А. Перечень исследуемых показателей 148
Приложение Б. Матрица исходных данных (среднегрупповых показателей) 149
Приложение В. Структурограмма взаимосвязей зависти-уныния и исследуемых параметров 150
Приложение Г. Структурограмма взаимосвязей зависти-неприязни и исследуемых параметров 151
- Зависть как философское и междисциплинарное понятие
- Зависть как личностный феномен
- Социальные фигуры зависти
- Личностные модальности преодоления зависти
Введение к работе
Актуальность исследования. Зависть – явление социальное,
укорененное в личностных основаниях и особенностях. Степень зависти,
завистливости определяется необходимостью (в том числе коммуникативной)
ориентированности на Другого. У зависти два лика – ее положительные и
отрицательные коннотации. Положительные стороны зависти проявляются в
соревновательности, соперничестве, стремлении к успеху, превосходству. Так,
согласно различным социально-политическим, экономическим,
психологическим концепциям лидерства превосходство составляет
сущностную черту личности лидера и моделируется в процессах принятия решений. С другой стороны, зависть – такая форма социального поведения, которая исключает взаимосвязь, признание достижений Другого, дружелюбия, доверия, любви, поэтому ее «группа поддержки» – агрессия, враждебность, злонамеренность, конфликт, фрустрация, депривация. Амбивалентность и непредсказуемость проявленности зависти, скорее всего, объясняют отсутствие ее современной целостной модели и синергетического эффекта в прояснении ее сути. Пассивность, неоднородность исследовательского поля феномена зависти в какой-то мере объясняется тем, что феномен зависти окружен табу. Несмотря на это обстоятельство, социальный контекст изучения феномена зависти сегодня остается самым актуальным и проблематичным. Одна из причин – это маскировка зависти под другие явления, на что указывают такие социальные фигуры, как терроризм, гедонизм, конформизм. Современный портрет зависти отражается в современном обществе потребления. Масштабное появление преображенных социальных фигур зависти – террориста, гедониста, конформиста – свидетельство социального эволюционирования зависти, ее пиковых форм, а также поляризации ее векторов.
Зависть – та психосоциальная сила, которая инициирована социальным
неравенством и идеей социальной справедливости. Современная, взятая в
мировом контексте и в отечественных реалиях ситуация, с наличием
фундаментальной проблемы социальной справедливости указывает на
неразрешимость проблемы зависти.
Зависть – отсутствие способности или неразвитость способности наслаждаться объектом своего желания, что апеллирует к «недосамостности», несамодостаточности личности. Среди прочих причин таких состояний, как социофобия, асоциальное расстройство личности, девиантное поведение, депрессия, апатия, свидетельствующих о самоотрицании личности, сужение ее автономности и самостности, усматривают и зависть.
Результаты новейших междисциплинарных исследований, посвященных проблематике зависти, указывают на то, что самым многочисленным поведенческим фенотипом являются завистники, на долю которых приходится до трети всех людей планеты. Такую ситуацию можно рассматривать как вызов перед социально-философской рефлексией. Узнавание самого себя по осознанию завистливости – мучительный процесс. Как говорил Л. Борхес,
«судьба любого человека как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в одном единственном мгновении – в том мгновении, когда человек раз и навсегда узнает, кто он»1.
Следует согласиться с тем, что мир не может и не должен принадлежит
завистникам, однако нет надежды на то, что можно искоренить социальные
причины зависти. Правомерно утверждать о способах самозащиты от
преувеличенной чувствительности к зависти. Сегодня с помощью
социологического и психодиагностического инструментария можно получить валидные и надежные сведения о мере завистливости личности и показать ее сопричастность Другим личностным качествам. Такой способ дает, может быть, и «призрачную» возможность выверить экзистенциал «заботы о себе», обнаружить в личностной матрице «нелицеприятные» комбинации зависти с другими личностными качествами.
Степень разработанности проблемы. Основные суждения диссертации
коренятся в ключевых идеях, понятиях, концептах современной философии и
научного познания, в постнеклассической научной рациональности,
междисциплинарной парадигме исследований, разрабатываемых в работах В.И. Аршинова, П.С. Гречко, В.В. Ильина, В.А. Лекторского, В.А. Лепского, И.Т. Касавина, С.С. Неретиной, А.П. Огурцова, В.М. Розина, М.А. Розова, В.М. Розина, В.С. Степина, М.Фуко и др.2.
Философские рефлексивные «прочтения» зависти представлены у таких мыслителей как Конфуций, Платон, Аристотель, Сенека, Фома Аквинский, Ф. Бэкон, Ф. де Ларошфуко, Б. Спиноза, Б. Мандевиль. Ж.-Ж. Руссо, И. Кант, С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Ф. Ницше, М. Шелер, З. Фрейд и др.3.
1 Борхес Л.Л. Проза разных лет / Пер. с исп., сост. и предисл. И. Тертерян; коммент. Б. Дубина. 2-е
изд. М.: Радуга, 1989. С. 144.
2 Антология концептов / Под Ред. В.И. Карасика. Волгоград: Парадигма, 2005. Т. 1. 352 с.; Аршинов
В. И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. М.: ИФ РАН, 1999. 203 с.; Гречко П.К.
Онтометодологический дискурс современности: Историческая продвинутость и ее вызовы. М.:
ЛЕНАНД, 2015. 301 с.; Ильин В.В. Теория познания. Герменевтическая методология. Архитектура
понимания: монография. М.: Проспект, 2017. 184 с.; Касавин И.Т., Розин В.М. Типы и дискурсы
научного мышления. Изд. 3-е. М.: Либроком, 2012. 248 с.; Кемеров В.Е. Ключи к современности – в
сдвигах методологии // Вопросы философии. 2014. № 2. С. 3-13; Лекторский В. А. Эпистемология
классическая и неклассическая. М.: Эдиториал, 2001. 256 с.; Лепский В. Е. Рефлексивно-активные
среды инновационного развития. М.: Изд-во «Когито-Центр», 2010. 255 с.; Неретина С.С, Огурцов
А.П. Концепты политической культуры. М.: ИФРАН, 2011. 200 с.; Розов М. А. Философия науки в
новом видении. М.: издательство «Новый хронограф», 2012. 440 с.; Степин В. С. Теоретическое знание.
М.: Прогресс-Традиция, 2003. 744 с.; Фуко М. Археология знания. СПб.: Гуманитарная академия,
2004. 416 с.; Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Издательство «Весь мир», 2003. 416
с.
3 Конфуций Л.Ю. Классическое конфуцианство: в 2 т. / Пер. А. С. Мартынов. СПб.: «Нева», М.:
«Олма-Пресс», 2000. Т. 1. 368 с.; Платон. Диалоги // Платон. Сочинения: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1984.
528 с.; Аристотель. Риторика. // Античные риторики / Под ред. А.А. Тахо-Годи. Т. 4. М.:
Издательство Московского университета, 1978. 352 с.; Сенека Л.А. Нравственные письма к
Луциллию / Пер. с латин. Н.А. Ошерова. М.: Алетейя: Новый Акрополь, 2000. 687 с.; Аквинский Ф.
Сумма теологии Часть II-II. Вопросы 1-46. / Пер. С лат. С.И. Еремеева, А.А. Юдина. Киев: Ника-
Центр, М.: Элькор МК, 2006. 560 с.; Бэкон Ф. Опыты, или наставления нравственные и политические.
Сочинения в 2-х т. М.: Мысль,1978. Т. 2. 348 с.; Гоббс Т. Сочинения. В 2 т. М.: Мысль, 1991. Т. 2. 736
с.; де Ларошфуко Ф. Максимы и моральные размышления. М.: Наука, 1993. 129 с.; Декарт Р. Страсти
Междисциплинарные, психологические и социологические исследования
проблемы зависти соотносятся с такими авторами как В.В. Ильин, М. Кляйн,
П. Куттер, К. Муздыбаев, Ю.В. Щербатых, Г. Зиммель, Г. Шёк, И.Смирнов и др.4.
В раскрытии социально-экономической природы феномена зависти, ее позитивной и негативной роли в общественном развитии сыграли труды А. Смита, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма, А.Ю. Согомонова5.
Философские рефлексии феномена зависти составили теоретико-методологическую основу ее изучения в теории личности (У. Джеймс, З. Фрейд, А. Адлер, К. Хорни, А. Маслоу, Г. Олпорт, Э. Фромм, К. Роджерс, Э. Эриксон, В.Франкл, С.Л. Франк, А.Н. Леонтьев, В.А. Лекторский, А.Г. Асмолов
души. Сочинения в 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 1. 564 с.; Декарт Р. Избранные произведения. М.: Издательство Московского университета, 1950. 712 с.; Спиноза Б. Сочинения: В 2-х Томах М.: Государственное издательство политической литературы, 1957. Т. 1. 727 с.; Мандевиль Б. Басня о пчелах, или Пороки частных лиц – блага для общества. М.: Наука, 2000. 291 с.; Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о неравенстве и др. произвед. / Пер. с фр. М.: Пушкинская библиотека: АСТ, 2004. 884 с.; Кант И. Метафизика нравов Сочинения: В 6 т. М.: Мысль, 1965. Т. 4. Ч. 2. 478 с.; Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. 383 с.; Шопенгауэр А. Избранные произведения / Сост., авт. вступ. ст. и примеч. И.С. Нарский. М.: Просвещение,1992. 479 с.; Шопенгауэр А. Афоризмы и максимы. М.: Издательство Ленинградского университета, 1991. 288 с.; Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1990. 829 с.; Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1990. 829 с.; Фрейд А. Психология Я и защитные механизмы. М.: Педагогика-Пресс, 1993. 144 с.; Шелер М. Рессентимент в структуре моралей. СПб.: Наука, Университетская книга, 1999. 231 с.; Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я» / пер. с нем. Я. М. Когана; пер. под ред. И. Д. Ермакова. СПб.: Азбука, 2012. С. 86.
4 Ильин В.В. Теория познания: герменевтическая методология. Архитектура понимания: монография.
М.: Проспект, 2017. 184 с.; Ильин В.В. Теория познания. Симвология. Теория символических форм.
М.: Издательство Московского университета, 2013. 384 с.; Кляйн М. Зависть и благодарность.
Исследование бессознательных источников. СПб.: Б.С.К., 1997. 100 с.; Куттер П. Любовь, ненависть,
зависть, ревность. Психоанализ страстей. СПб.: Б.С.К., 1998. 120 с.; Муздыбаев К. Психология
зависти // Психологический журнал. 1997. № 6. С. 93-110; Щербатых Ю.В. Семь смертных грехов,
или Психология порока для верующих и неверующих. М.: АСТ, 2010. 480 с.; Simmel G. Soziologie.
Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Mnchen, 1922. P. 210–211; Шёк Г. Зависть:
теория социального поведения. М.: ИРИСЭН, 2010. 537 с.; Смирнов И. О социальных эмоциях:
зависть и страх перед жизнью // Журнал «Звезда». 2012. №2 / URL:
Sullivan H. Stack The Interpersonal Theory of Psychiatry.
New York: W. W. Norton, 1953. 416 p.; Farber L. Face of Envy //Review of Existential Psychology and
Psychiatry. Vol. 1. 1961. P. 134-135; Бондаренко О.Р., Лукан У. Психологическое консультирование:
зависть и психическое здоровье // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского
«Социология. Психология. Философия». 2008. № 2. С. 265–273; Бескова Т.В. Функции зависти //
Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2012. Т. 12. Вып.
3. С. 62-66.
5 Смит А. Теория нравственных чувств / Вступ. cт. Б.В. Мееровского; Подгот. текста, коммент. А. Ф.
Грязнова. М.: Республика, 1997. 351 с.; Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Т. 1. М.:
Государственное издательство политической литературы, 1955. 698 с.; Вебер М. Избранное. Образ
общества / Пер. с нем. М.: Юрист, 1994. 704 с. ; Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс,
1990. 804 с.; Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд / Пер. с фр. с сокр.; Под ред. В.А.
Базарова. М.: Мысль, 1994. 399 с.; Согомонов А.Ю. Феноменология зависти в Древней Греции //
Социодинамика культуры. М., 1991. Вып. 1. С. 168–190; Согомонов А.Ю. Феноменология зависти в
Древней Греции // Этическая мысль: науч.-публицист. чтения / Ред. А.А. Гусейнов. М.: Политиздат,
1990. С. 109–110; Согомонов Ю.В. Добро и зло. М.: Политиздат, 1965. 96 с.
и др.), 6 теории идентичности личности (У. Джеймс, З. Фрейд, А. Фрейд, К. Хорни, А. Адлер, К. Юнг, Дж. Мид, А. Маслоу, Э. Эриксон, Ж. Пиаже, В. Хесле, П. Рикер, Л.С. Выготский, С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, Д.Б. Эльконин и др.)7.
Одно из ключевых умозаключений диссертации о том, что зависть – это интроверсия желания, фундировано в философские, психологические, психоаналитические размышления таких авторов, как Ф. Гваттари, Ж. Делез,
Е.П. Ильин, Ж. Лакан, А.П. Мальцева, Р. Мэй, С. Жижек, Э. Фромм, И. Ялом и др.8.
6 Адлер А. О нервическом характере. СПб.: Университетская книга, 1997. 385 с.; Асмолов А.Г.
Психология личности: принципы общепсихологического анализа. М.: Смысл, 2001. 416 с.; Джеймс У.
Личность // Психология личности. Тексты / Под ред. Ю.Б. Гиппенрейтер, А.А. Пузырея. М.: Изд-во
Моск. ун-та, 1982. С. 36-41; Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. М.: Наука, 1993. 432 с.;
Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке / Отв. ред. акад. РАН В.А.
Лекторский. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация», 2009. 368 с.; Леонтьев А.Н. Деятельность.
Сознание. Личность. М.: Смысл, ИЦ Академия, 1975. 352 с.; 478 с.; Олпорт Г. Становление личности: Избр. труды. М.: Смысл, 2002. 461с.;
Роджерс К. Р. Взгляд на психотерапию. Становление человека. М.: Издательская группа «Прогресс»,
«Универс», 1994. 480 с.; Франк С.Л. Реальность и человек. СПб.: изд-во Рус. Христиан. Гуманитар.
Ин-та, 1997. 440 с.; Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. 372 с.; Фрейд 3.
Основы психологической теории в психоанализе. Очерк исторического психоанализа. СПб.: Алетейя,
1998. 254 с.; Фрейджер Р., Фейдимен Д. Теории личности и личностный рост. М. : Изд. «Мир», 2004.
2095 с.; Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для себя. М.: ООО «Издательство АСТ», 2004. 157 с.;
Фромм Э. Иметь или быть. М.: АСТ Москва, 2008. 314 с.; Хорни К. Невротическая личность нашего
времени. М.: Академический проект, 2006. 486 с.; Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб.: Питер
Пресс, 1997. 608 с.
478 с.; Mead G. H. Mind, Self and Society. Chicago, 1976. 349 p.; Пиаже Ж. Генетическая
эпистемология. СПб.: Питер, 2004. 160 с.; Рикёр П. Я-сам как другой. М.: Издательство
гуманитарной литературы, 2008. 416 с.; Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. М.: Изд-во АН СССР,
1957. 328 с.; Фрейд А. Введение в детский психоанализ. Норма и патология детского развития. «Я» и
механизмы защиты. Мн.: Попурри, 2004. 448 с.; Фрейд 3. Основы психологической теории в
психоанализе. Очерк исторического психоанализа. СПб.: Алетейя, 1998. 254 с.; Фрейд З. Толкование
сновидений. Мн.: Попурри, 2000. 576 с.; Фрейд З. Лекции по введению в психоанализ. М.: Апрель
Пресс: ЭКСМО-Пресс, 2001. 528 с.; Хорни К. Невротическая личность нашего времени. СПб, 2002.
М.: Академический проект, 2006. 486 с.; Хорни К. Невроз и личностный рост. Борьба за
самореализацию. СПб.: совместное издание Восточно-Европейского института психоанализа и БСК,
1997. 316 с.; Эльконин Д. Б. Избранные психологические труды. М.: Педагогика, 1989. 560 с.;
Эльконин Д. Б. Психология развития. М.: Издательский центр «Академия», 2001. 144с.; Эриксон Э.
Детство и общество. СПб.: Ленато, ACT, Фонд «Университетская книга», 1996. 241с.; Эриксон Э.
Идентичность: юность и кризис. М.: Прогресс, 1996. 344 с.; Юнг К. Психологические типы. СПб.:
Ювента, М.: Прогресс-Универс, 1995. 716 с.; Хёсле В. Кризис индивидуальной и коллективной
идентичности // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 112-123.
8Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 1997. 672 с.; Ильин Е.П. Психология зависти, враждебности, тщеславия. СПб.: Питер, 2014. 208 с.; Lacan J. crits: A Selection. London: Tavistock, 1977. 372 p.; Lacan J. Reading Seminar XX: Lacan's Major Work on Love, Knowledge, and Feminine Sexuality / Ed. by New-York: State University of New York Press, 2002. 192 p.; Lacan J. On Feminine Sexuality: The Limits of Love and
Интерпретация феномена зависти в призме личностного уровня анализа,
как явления личности, как личностного модуса бытия, относится к
исследованиям И. Канта, У. Джеймса, Э. Гуссерля К. Кохута, Р.Д. Лэнга, М.
Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, С. Жижека, М.М. Бахтина, П. Рикера, Ю.
Хабермаса, О.Е. Дергачевой, Д.А. Леонтьева, В.А. Гусовой, Э.Ю. Майковой и др.9.
В основе раскрытия констелляции и конфигурации зависти,
рессентимента и социальной справедливости лежит анализ следующих работ философов, социологов, психологов Р. Апресян, О.А. Гулевич, Ф. Ницше, И.О. Чугуновой, М. Шелера Т.Ф. Гусаковой, Ж.Т. Тощенко, Н.Б. Астаниной, М. Лернера, С.К. Нартовой-Бочавер, Л.М. Сосниной и др.10.
Knowledge. New York: W.W. Norton, 1998. 150 p.; Мальцева А.П. Желание как философско-методологическая проблема // Вопросы философии. 2006. № 5. С. 61-78; Мальцева А.П. Философия желания. Ульяновск: УлГПУ, 2003. 255 с.; Мэй Р. Любовь и воля. М.: Рефл-бук, К.: Ваклер, 1997. 384 с.; Жижек С. О насилии. М.: Издательство «Европа», 2010. 184 с.; Фромм Э. Иметь или быть? // Величие и ограниченность теории Фрейда. М.: ООО Фирма: «Издательство АСТ», 2000. С. 185-437; Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: Независимая фирма «Класс», 1999. 576 с.; Hassoun-Lestienne P. Malade d’envie // L’envie et le dsir. Les faux-frres / ed. P. Hassoun-Lestienne. Paris: Autrement, 1998. 181 p.
9 Адорно Т. Авторитарная личность. // Психология и психоанализ власти: в двух томах. Хрестоматия
/ Д. Я. Райгородский. Самара: Издательский дом «БАХРАХ», 1999. Т. 2. С. 239-244.; Бек У.
Конформность // Психологическая энциклопедия 2-е изд. / Под ред. Р. Корсини, А. Ауэрбаха. СПб.:
Питер, 2006. 1876 с.; Кохут Х. Восстановление самости / пер с англ. М.: «Когито-Центр», 2002. 316 с.;
Лэнг Р.Д. Расколотое «Я» / пер с англ. М.: Академия, СПб.: Белый кролик, 1995. 352 с.; Бахтин М.М.
К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1984-1985. М.:
Наука, 1986. 256 с.; Дергачева О.Е., Леонтьев Д.А. Личностная автономия как составляющая
личностного потенциала // Личностный потенциал: структура и диагностика. М.: Смысл, 2011. С.
210-240; Ильин В.В. Теория познания. Симвология. Теория символических форм. М.: Издательство
Московского университета, 2013. 384 с.; Кант И. Основы метафизики нравственности // Кант И.
Критика практического разума. М., Мысль, 1995. 478 с.; Гусова В.А. Зависть как социальный
феномен: дисс. … канд. филос. наук: 09.00.11 М., 2006. 130 с.; Майкова Э.Ю. Социально-
философская концепция автономии личности: автореф. дисс. … докт. филос. наук. М., 2015. 40 с.;
Жижек С. О насилии. М.: Издательство «Европа», 2010. 184 с.; Касториадис К. Воображаемое
установление общества / Пер. с фр. / Пер Г. Волковой, С. Офертаса. М.: Логос: ГНОЗИС, 2003. 479 с.
10 Апресян Р.Г. Рессентимент и историческая динамика морали // Этическая мысль. Вып. 2. М.: ИФ
РАН, 2001. С. 27-37; Гулевич О.А. Социальная психология справедливости. М.: Изд-во «Институт
Психологии РАН», 2011. 284 с.; Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Сочинения в двух томах. Т. 2.
М.: Мысль, 1990. 829 с.; Ницше Ф. К генеалогии морали: Полемическое сочинение / пер. К. А.
Свасьян // Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль,1996. 829 с.; Чугунова И.О. Концепт рессентимента как
инструмент философско-антропологического познания // Философская мысль. 2016. № 2. С. 135-170;
Шелер М. Рессентимент в структуре моралей / Перевод с нем. А.Н. Малинкина. СПб.: Наука,
Университетская книга, 1999. 231 с.; Гусакова Т.Ф. Современный социум: искушение гедонизмом //
2009. № 5. С. 221-224; Тощенко Ж. Т. Фантомы российского общества. М.: Центр
социального прогнозирования и маркетинга, 2015. 668 с.; Нартова-Бочавер С.К., Астанина Н.Б.
Психологические проблемы справедливости в зарубежной персонологии: теории и эмпирические
исследования // Психологический журнал. 2014. Том 34. № 1. С. 16-32; Lerner M.J. The belief in a just
word: A fundamental delusions. N.Y.: Springer Science + Business Media, 1980. 209 p.; Lerner M.J. The
Justice motive: Some hypotheses as to its origins and forms // Journal of Personality. 1977. Vol. 45. P. 1-52;
Соснина Л.М. Тенденции исследования справедливости в зарубежной социальной психологии //
Психологический журнал. 2006. Т. 27. С. 40-49; M J., Y.-A.,
M., Gross J.J. Hedonism and the choice of everyday activities // Proceedings of the National
Понимание диалектики сущностных значений феномена зависти, представленных такими социальными фигурами как терроризм, гедонизм, конформизм, а также релевантных им понятий опирается на работы таких авторов как Сократ, Т. Адорно, З. Бауман, У. Бек, Ж. Бодрийяр, Т. Ф. Гусакова, Ж. Липовецки, А.В. Серегин и др.11.
Теоретические выводы современных социальных философов, социологов,
психологов о трансформациях социального и личностного бытия, о
противоречиях личного и социального начал, об эпохе тотальной
вовлеченности, о деструкциях личностного становления, представленных в работах З. Баумана, У. Бека, Ж. Бодрийяра, Э. Гидденса, М. Фуко, Ю. Хабермаса и др.12, повлияли на авторское видение способов самозащиты личности от зависти.
Способы защиты и самозащиты от чрезмерного влияния завистливости,
представления о личностных и когнитивных качествах, благоприятствующих и
противостоящих зависти, раскрыты в работах таких авторов как О.В.
Артемьева, В.И. Пржиленский, М. Хайдеггер13.
Проблема. До настоящего времени человеческая зависть демонстрирует свою долговечность и неразрушительность. Несмотря на то, что завистливый человек является сам себе врагом, поскольку его терзает зло, порождаемое им самим (Ш. Монтескье), у зависти появляются новые личностные основания и мотиваторы, чтобы вписаться в изменяющийся социально-исторический контекст бытия. В обществе потребления, в эпоху вовлеченности, глобализма, терроризма, коммуникационного беспредела у зависти появляются новые возможности для «процветания», новые ментальные и социальные одежды.
Academy of Science of the United States of America. Vol. 13. No. 35 / Schmitt M., Gollwitzer M., Maes J., Arbach D. Justice sensitivity: Assessment and location in the personality space // European Journal of Psychological Assessment. 2005. Vol. 21. P. 202-211.
11 Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2005. 390 с.; Бодрийяр Ж. Соблазн. М.:
Ad Marginem, 2000. 319 с.; Бьюкенен П. Дж. Смерть Запада. М.: АСТ, 2003. 444 с.; Джеймс У.
Психология. М.: Смысл, 1991. С. 210-240; Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном
индивидуализме. СПб.: Владимир Даль, 2001. 336 с.; Гусакова Т.Ф. Современный социум: искушение
гедонизмом // 2009. № 5. С. 221-224; Серёгин А.В. Два аргумента против гедонизма в
платоновском «Горгии» // Этическая мысль. 2015. Том 15. № 1. С. 51-67; Емелин В.А., Тхостов А.Ш.
Соблазны и ловушки темпоральной идентичности // Вопросы философии. 2016. № 8. С. 115-125.
12 Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос, 2005. 390 с.; Бауман З. Текучая
современность. СПБ.: Питер, 2008. 240 с.; Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая
всемирно-политическая экономия. М.: Прогресс-Традиция, 2007. 464 с.; Бодрийяр Ж. Соблазн. М.:
Ad Marginem, 2000. 319 с.; Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М.: Добросвет, 2000. 458 с.; Гидденс Э.
Последствия современности. М.: «Праксис», 2011. 352 с.; Фуко М. Герменевтика субъекта. СПб.:
Наука, 2007. 677 с.
13 Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. 452 с.; Артемьева О.В. Этика заботы:
феминистская альтернатива классической философии // Этическая мысль. Вып.1. М.: Институт
философии РАН, 2000. С. 195-212; Noddings N. Caring: A Feminine Approach to Ethics and Moral
Education. Berkley, 1984. 216 p.; Tronto J.C. Moral Boundaries. A Political Argument for an Ethic of Care.
N. Y.–L., 1993. 242 p.; Пржиленский В.И. Концептуальные и социальные предпосылки философии
подозрения // Философские науки. 2013. № 6. С. 8-22.
Глобализм до максимума усложняет процессы личностного выживания и
самоконструирования на основе свободы, ответственности, диалога, доверия,
человеческого капитала, самоидентичности. Обострение зависти в периоды
условий несправедливого социального устройства, социальных революций,
лозунгов эгалитаризма, социальной поляризации всегда требует социально-
этических личностных сил для противостояния. Как нам представляется, роль
социальных детерминант живучести и множественности реалий зависти
усиливается, что превращает ее в вызов современности. Перед личностью
возникает задача не допустить поражающего, патологического проникновения
зависти в сознание и самосознание человека и общества. Поскольку зависть
латентна и с трудом поддается феноменологической редукции, в настоящее
время разрабатывается лишь валидная и надежная социально-психологическая
диагностика по моделированию зависти. С учетом того, что в современном
научном познании отсутствует систематизированное, интегральное познание
феномена зависти, нами предлагается исследовательский путь по
нейтрализации завистливых состояний личности, через заботу о себе и защиту
своего «Я» от утраты адекватной самоидентификации, от недоверия и
рессентимента.
В фокусе диссертационного исследования – философские и
междисциплинарные подходы к анализу феномена зависти. Учет его
многопланового содержания, социального опосредования, релятивности,
концептуальной наполняемости, а также личностной и социально-
практической значимости в современных социальных практиках, в том числе в системе образования, предопределили выбор проблематики диссертационной работы.
Объектом исследования является социальный феномен зависти, а предметом – социальные и личностные основания феномена зависти.
Цель исследования – социально-философский анализ социальных и
личностных оснований феномена зависти, современных социальных
контекстов ее бытия, а также осмысление личностных способов самозащиты
от зависти. В призме поставленной цели определены следующие
взаимосвязанные задачи:
- эксплицировать философское содержание понятия зависти;
- с помощью дискурсивного анализа раскрыть многоплановую семантику
феномена зависти и выделить социальные функции зависти;
дать интерпретацию зависти как личностного феномена;
выявить конфигурацию социальной справедливости, рессентимента и зависти в современном социальном контексте;
обозначить социальные фигуры зависти;
раскрыть личностные способы самозащиты от зависти.
Научная новизна исследования заключается в социально-философской разработке проблемы зависти как социального и личностного явления и конкретизируется в следующем:
раскрыто множественное содержание понятия зависти, расширены теоретические представления о его онтологическом, гносеологическом, аксиологическом и праксиологическом измерениях;
показана многозначная семантика феномена зависти и определены основные социальные функции зависти;
дана интерпретация зависти как личностного феномена;
выявлены социальные интеракции зависти, социальной справедливости и рессентимента в современном социальном контексте;
проанализированы такие социальные фигуры зависти как террорист, гедонист, конформист;
раскрыты личностные способы защиты от зависти.
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Зависть – это интегральное понятие, отражающее специфический
социально-этический регистр жизни личности. Она представляет собой акт
признания самонедостаточности в области недостижимости желаний. Зависть –
это осознанный и неосознанный, рефлексивный и арефлексивный акты
(чувство, страсть, аффект, эмоция, мысль и т.д.), амбивалентное переживание в
признании несостоятельности «Я» в отношении своих желаний и попытка
трансляции их в желаниях Другого. Она сопрягается с чувством раздражения и
недоброжелательности по отношению к превосходству и благополучию
Другого, характеризуется доминированием как позитивных, так и негативных
коннотаций в социальных отношениях. Онтологический план исследования
зависти позволяет выявить ее множественную природу и сущностные
признаки: амбивалентность (катализатор развития и деструктивная
саморазрушающая сила), идентификатор недосамостности (дефицитарности
самости, нецелостности модальности «Я»), интроверсия желания (приговор в
неосуществимости желания обладать «объектом», который есть у Другого).
Зависть инициирована неполнотой и нарушенной целостностью субъективной
реальности, разрывами в структуре или в модальности «Я». Коннотации
зависти предстают как положительные, так и отрицательные. В
гносеологическом измерении зависть предстает в актах осознания себя
субъектом зависти, как носителя «негативного влечения» к Другому (объекту
зависти), своей дефицитарности (неполноценности, несамодостаточности),
своего низкого социального положения. В аксиологическом плане феномен
зависти предстает как ценностно-смысловое поле недоброжелательности. Как
морально-этический концепт «зависть» демонстрирует свой разрушительный
смысл через такие коннотации как деструктивность, агрессивность, ненависть,
враждебность. В праксиологическом плане зависть демонстрирует следующие
функции: активирующую (побуждает к волевой активности); властную по
отношению к самоуправлению и проявлению гиперактивной
интенциональности по отношению к Другому (в случае «черной» зависти
предстает как очернительство, донос, клевета, предательство и т.д.).
2. В семантическом поле зависти этико-нравственный, социологический,
психологический дискурсы выявляют следующие ее характеристики и
функции. Как морально-этический концепт зависть – худший порок,
порожденный эгоизмом, тщеславием, гордыней, жадностью,
недоброжелательностью. Зависть сопряжена с такими личностно-
нравственными качествами, как тщеславие, эгоизм, цинизм, злорадство,
нетерпимость (интолерантность), хитрость, лживость, поведенческая месть,
цинизм. Ее сопровождают такие психологические состояния, переживания,
мотивы как досада, ревность, неискренность, печаль, подавленность,
терзания, депрессия, апатия, враждебность, конфликтность, подозрительность,
недоверие. Будучи антропологической категорией, зависть инициируется
чувством социального неравенства и несправедливости, тотально пронизывает
социальные и межличностные отношения. Среди социальных (или социально
«опредмеченных») функций зависти различаются: регулирующая
(стремящаяся выверить личностный статус и выстроить симметричные
конфигурации между человеком и социальными группами); контролирующая
(обеспечивающая коррекцию социального неравенства и ассиметричного
социального положения); коммуникативная (будучи камуфляжем в социальных реалиях, зависть подрывает устойчивость социального взаимодействия).
3. Как явление личностного уровня, зависть транслирует неразвитость
имманентных личности качеств: свободы (автономии, самости),
ответственности, поступка, что влечет общее экзистенциальное и
психологическое состояния неудовлетворенности внешним окружением и
своим внутренним состоянием. Зависть, порожденная автодеструктивностью,
недосоциализованностью, субъектной дефицитарностью,
интроверсированностью желаний, стремлением к самоинаковости, становится
«токсичной» для человека. Как чрезмерное подражательство,
детерминированное недоверием к себе и Другому, влекущее тотальную
подозрительность, зависть разрушает механизм социальной идентификации и
личностную идентичность, депривирует «Я».
4. Зависть представляет собой психосоциальную силу, которая
инициирована социальным неравенством. Социальной почвой «всходов»
зависти является справедливость, укорененная в установку сравнения и идею
подобия. Будучи фундаментом социального порядка, справедливость –
неопровергаемый принцип социальной жизни, касающийся регуляции
социальных взаимоотношений по критериям распределения благ, обязанностей
и реабилитации нарушенных прав человека. Наличный социальный порядок
демонстрирует ориентацию либо к усилению рессентиментной тенденции
(социально-экономическое неравенство, неравенство возможностей,
неравенство перед законом), либо к нейтрализации рессентимента. Зависть,
составляющей которой является социальное сравнение, будучи внешней,
наблюдаемой формой рессентимента, предстает как реакция на неравенство,
желание справедливости только по отношению к себе.
5. Продуктом социального эволюционирования зависти, ее
рессентиментных форм предстает фигура современного террориста, являющая
ярость разрушения, пароксизм насилия. Миссия терроризма – однократное
решение фундаментальных проблем: смерти Бога, банкротство социального
порядка, смерти человека и способов его бытия. Перверсия желания, обман и
самообман, чрезмерное подражательство, установки подозрения и недоверия –
способы конструирования призрачной идентичности, самоидентичности как
разрыва ценностей наступающей глобальной потребительской цивилизации с
культом гедонизма и культурно-религиозной идентичности. Гедонизм, как
бесконечность потребления, императив удовольствий, жизнь для себя,
стремление к максимальному комфорту, эгоизм – свидетельство интроверсии
желаний, т.е. зависти и, следовательно, личностного бессилия. Фигура
конформиста, как продукт «избегания зависти», репродукция с картины
«потребительской цивилизации», гедонистических ценностей, демонстрирует
поведенческий страх перед завистью. Зависть видится «духовной скрепой»
фигур терроризма, гедонизма, конформизма, которые предстают как
социально «видимые» антиподы, однако в действительности являются сторонами одного деструктивного процесса – деформации самоидентичности личности.
6. Среди личностных способов самозащиты от зависти выступает сущее
и должное «заботы о себе». Акты личностного становления, развития,
самотрансцендирования в выборе иных смысложизненных ориентаций
предстают как практически ориентированная забота о себе по отношению к
негативным коннотациям зависти. К личностным антиципациям зависти,
когнитивно-личностными ресурсам ее преодоления правомерно отнести
рефлексивность, доверие к себе, ответственность. С целью их теоретической аргументации и эмпирической верификации было проведено социально-психологическое исследование в образовательных практиках.
Теоретико-методологическая база исследования. Выводы и
заключения диссертации фундированы в философские и общенаучные
принципы познания, социально-философский анализ, основываются на идеях
феноменологии, конструктивистской, герменевтической методологии, а также
на междисциплинарном подходе как методологическом инструменте
исследования современной социальной реальности и ее феноменов. В качестве исследовательского метода в диссертации применялся дискурсивный анализ.
Методология диссертационного исследования опиралась на взаимосвязь
теоретического и эмпирического уровней анализа. Исходя из этого, в 2016-2017
гг. автором было проведено социально-психологического исследование, цель
которого состояла в анализе взаимосвязи завистливости и ее личностных
предикторов. Предметом исследования явилось рассмотрение влияния
ценностных ориентаций и базовых убеждений, уровня рефлексивности и
доверия на степень выраженности завистливости и ее осознание у обучающейся
молодежи. Пилотажное исследование опиралось на репрезентативную выборку
представителей студенческой молодежи тверских вузов (Тверской
государственный медицинский университет, Тверской государственный технический университет, Тверская государственная сельскохозяйственная академия) в возрасте от 17 до 24 лет, в том числе 180 девушек и 120 юношей.
Теоретическая и практическая значимость диссертации. Полученные
в диссертационном исследовании выводы и обобщения могут быть полезны:
для разработки проблематики зависти как личностного и социального
феномена в контексте глобальных социальных трансформаций и
коммуникационных изменений; для социогуманитарного и
междисциплинарного дискурсов по теоретическим и прикладным вопросам социального и личностного этоса; для диагностики личностных диспозиций завистливости. Выводы и обобщения работы дают возможность определить те социальные проблемы, которые порождают негативные коннотации зависти. Диссертация является опытом применения междисциплинарного подхода к анализу проблемы социального профиля зависти в плане эмпирической ее верификации. Выводы представленной работы могут быть использованы при подготовке курсов по философии, социальной философии, этике, социологии, психологии, антропологии, а также применяться в области социально-педагогических исследований. Материалы диссертации, включая результаты проведенного социально-психологического исследования зависти, могут быть применены в образовательных практиках для разработки социальных технологий развития личностных ресурсов по преодолению завистливых состояний.
Апробация работы. Основные результаты диссертационной работы
были представлены в докладах на межвузовских, региональных и
международных конференциях, в том числе на: Всероссийской научно-
практической конференции «IX Ковалевские чтения» (Санкт-Петербург, 14-15
ноября 2014 г.); XV Всероссийской научно-практической конференции
«Образование в XXI веке» (Тверь, 2015 г.); I международной научно-
практической конференции студентов, магистрантов и аспирантов:
«Информационные тренды и безопасность личности: взгляд молодых
исследователей» (Тверь, 18-19 апреля 2016 г.); Всероссийской (заочной)
научно-практической конференции «Саморазвивающаяся среда технического
университета» (10 февраля 2017 г.); II Международной научно-практической
конференции «Качество жизни: современные риски и технологии
безопасности» (18-19 апреля 2017 г.).
Диссертация обсуждалась на кафедре психологии и философии Тверского
государственного технического университета. Основные результаты
диссертационного исследования нашли отражение в 8 публикациях общим объемом 4,25 п. л., в том числе в 3 статьях в периодических научных журналах, рекомендованных ВАК РФ.
Диссертационная работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Общий объем диссертации – 151 страница.
Зависть как философское и междисциплинарное понятие
Зависть сопровождает человека всю «сознательную» жизнь и человечество на протяжении всей истории его развития. В философских текстах о зависти утверждается, что она «вечная», сопутствующая человечеству категория, поскольку присуща природе человека и общества. Еще Геродот в свое время указывал на то, что «зависть издревле присуща людям». Поэтому тема зависти в философском и междисциплинарном дискурсах всегда остается актуальной.
Этимологическая реконструкция зависти показывает, что уже в мифологическом сознании она имела определенные коннотации. Достаточно вспомнить древнегреческую мифологию, где Победе Нике противопоставляется ее сестра Зависть Стикс, которая описывалась как уродливая, косоглазая старуха, капающая яд через раздвоенный язык. При виде чужого несчастья ее посещало чувство радости, и она ненавидела успешных людей. Самонаказание через разъедание самой себя было «экзистенциальным» существованием этой богини1.
В восточнославянской мифологии в символе зависти доминируют негативные смысловые коннотации, такие как беда, несчастье, смерть, темные силы и др. Этимология слова «зависть», толкуемая как чувство недоброжелательства, досады и раздражения, вызванное действительным или мнимым превосходством, благополучием другого восходит к общеславянскому zavistь (zavidtь – «зависть», где ь – суффикс). Древние славяне приписывали языческим божествам зависть как негативное чувство алчности, зла, тьмы, смерти и т. д.2. Семантика зависти в лингвокультурном дискурсе связывает смысловое значение этой единицы языка с наличием двух субъектов и негативными коннотациями: «Праславянское zavidtь носило эмоционально нейтральный характер и означало «заметить». Как видим, внутренняя форма семемы зависть также предполагает своеобразную «круговоротную» структуру, включающую наличие второго субъекта – источника чувства зависти и фрагмент «отдачи» ему же негативных чувств. Позже в контексте мифологического дискурса возникает негативный коннотативный компонент значения»1.
Зависть (лат. invidia) в христианской мифологии считается не просто грехом, а одним из смертных грехов. Смерть, дьявол, предательство, уныние – релевантные зависти понятия. Зависть противопоставляется христианским добродетелям – покаянию, великодушию и состраданию.
В философском словаре зависть определяется как «разновидность страдания, которое человек испытывает, видя благополучие другого индивида, его достоинства. Признак мелочности характера и ограниченного ума»2. Зависть идентифицируется как порок, злорадство, а также как досада по поводу успеха и благополучия Другого.
Зависть – философская категория, которая обнаруживает свои онтологические, гносеологические, аксиологические и праксиологические измерения.
Прежде чем раскрыть онтологический план изучения зависти, обратимся к характеристике современных представлений об онтологии, как она мыслится социальными философами. С их точки зрения, онтология в настоящее время не имеет субстанциальной основы, большую часть реальности составляет не предметность, а свойства, отношения, взаимосвязи и взаимозависимости. Темпоральность редуцируется к ситуативности и коньюнктурности. Феноменам (к которым относится и зависть) приписывается реальность, они обрели право на реальность. Характеризуя современную реальность, П.К. Гречко выделяет такую ее особенность, как повышенный динамизм. «Пользуясь физическими терминами, можно было бы зафиксировать эту ситуацию так: энергии больше, чем материи.
Из структур вырвано их жало – центр, они теперь не грузно-пирамидальные и не властно-вертикальные, а sof – гетерогенные, ацентричные, сетевые.
Реабилитирована, а вернее – впервые по-настоящему утверждена горизонталь и поверхность бытия. Восстав против вездесущности и диктата субстанции-сущности, обрели свое законное право – право на реальность – феномены или явления. Буквально выросла на глазах повседневность, ее житейские заботы, ориентации, смыслы. Так понимаемый мир, вслед за З. Бауманом, резонно назвать – liquid жидким»1.
Вышеназванные характеристики онтологии транслируются в полной мере и на социальный мир. Так, в работе Дж. Урри «Социология за пределами обществ: виды мобильности для ХХI столетия» доказывается, что в мире, где происходит стирание границ, общество как структурный (субстанциальный) конструкт утрачивает свою миссию и знаковость, глобальные «сети и потоки» подрывают эндогенные социальные структуры, а «мобильности, вовлекающие бесчисленное множество различных технологий и объектов, проблематизируют возможности общества»2. На пересечение социетальных границ пространственными сетями и мобильностями ранее указывал социолог-урбанист А. Лефевр. Он также предлагал рассматривать «дом» (общественные структуры) как то, что пронизано «потоками энергии, которая входит и выходит из него во всех возможных направлениях»3, а не как образ незыблемости, который метафорически ассоциируется с устойчивостью, структурностью, границами с разных сторон.
Перенося вышеназванные методологические и парадигмальные ориентиры онтологии на зависть, можно утверждать, что зависть – это открытый для интерпретаций и семантического наполнения многозначный концепт.
Онтологический план исследования зависти позволяет выявить ее сущностные признаки, такие как: двойственность (амбивалентность), идентификатор недосамостности (дефицитарности самости, нецелостности модальности «Я») и интроверсия желания.
Амбивалентная «природа» зависти удостоверяется следующими аргументами. Содержание понятия зависти наглядно демонстрирует следующие негативные смыслы: «зависть – голод: глотать слюнки (от зависти); зависть – болезнь и смерть: мучиться завистью; зависть душит; зависть отравляет; зависть – живое паразитирующее существо: зависть заедает; (Ее, его) точит зависть; (Ее, его) гложет зависть; зависть – уничтожающий огонь; жар: зависть испепеляет»1. Однако, помимо негативных коннотаций зависти она может иметь и позитивный свой импульс, что предстает как «белая» зависть или незлобная, «нетоксичная» зависть. В такой интерпретации зависти у человека отсутствуют враждебные сентенции, акциденции.
В первую очередь философы идентифицировали зависть как целостное душевное, психическое явление, которое обнаруживает себя в деструктивных проявлениях2. Так, Аристотель характеризовал зависть как склад души, как этически нейтральную естественную страсть. Зависть определяется как некое страдание, испытываемое человеком при виде достоинств, преимуществ и благополучия другого индивида. В своей «Риторике» он так определяет зависть: «Зависть – есть некоторого рода печаль, являющаяся при виде благоденствия подобных нам людей, наслаждающихся вышеуказанными благами, – [печаль], не имеющая целью доставить что-нибудь самому завидующему [человеку], но имеющая в виду только этих других людей»1.
С другой стороны, Аристотель отмечает и положительные стороны зависти, сопоставляя ее с соревновательностью (как характерной чертой греческого общества и как способ самовыражения). «Чувство соревнования есть некоторое огорчение при виде кажущегося присутствия у людей, подобных нам по своей природе, благ, которые связаны с почетом и которые могли быть приобретены нами самими, возникающее не потому, что эти блага есть у другого, а потому, что их нет у нас самих. Поэтому-то соревнование [как ревностное желание сравняться] есть нечто хорошее, и бывает у людей хороших, а зависть есть нечто низкое и бывает у низких людей»2. Указывая на интенциональное различие чувства зависти и духа соперничества, на противостояние зависти и добра, различая зависть как выбор между «желанием» и «нежеланием» античный философ сформулировал суть «золотого правила» зависти и прописал его следующим образом: «…человек, под влиянием соревнования, старается сам о том, чтобы достигнуть благ, а во втором, под влиянием зависти, – о том, чтоб его ближний не пользовался этими благами»3.
Для Ф. Бэкона социальным и личностным контекстом изучения зависти предстает ее объяснение в проекции «разрушительных» последствий. Он различал публичную и приватную зависть. Два типа зависти комплементарны, личная – является элементом публичной. Публичная зависть – во имя общественного блага. Ее открытая форма – факт признанности зависти. Публичной зависти не стыдятся, так как она имманентна общественным интересам. Приватная зависть более интенсифицирована в общественных отношениях. Как подтверждает социологический дискурс, это проявляется как успех и признание на социальной лестнице мобильности. Ф. Бэкон отмечает, что люди благородного происхождения склонны завидовать новым людям в момент их восхождения.
Зависть как личностный феномен
Зависть – явление личностного уровня, поэтому в своих особенностях транслирует все характеристики личностного бытия. В современной методологии научного познания когнитивные трансформации, ментальные изменения, детерминированные социальной транзитивностью, влияют на представления о фундаментальных категориях социального бытия. Меняются понятия, концепты, конструкты, имманентные социальным феноменам, в том числе, и понятие личности. Существует философская идея личности и ряд комплементарных ей понятий. Среди них – «свобода», «свобода воли», «суверенность», «ответственность», «поступок», «личностный потенциал», «субъект», «целостность», «автономия», «индивидуальность» и др.1. Сегодня речь идет о сложности феномена личности, множественной ее интерпретации, концептуальных представлениях о ее структуре, источниках развития, социальных модальностях ее бытия. Это обстоятельство не может не отражаться и на изучении зависти как личностного феномена, завистливости как личностного предиктора.
Процесс превращения человека в личность, как социально желаемый итог развития, как социальные ожидания общества, моделируется множественным образом. Технология процесса социализации личности вскрывает начало появление зависти как личностного явления. По сути, не существует личности вне социальных общностей, будь то религиозная община или государство. В государстве личность предстает как «лицо», «гражданин», «персона», несущие в силу своей «свободности» ответственность и обязательства. Личность поэтому – субъект социальности. В.В. Ильин так разъясняет операциональную сторону социализации: «Итак, социализация – подключение индивида к социальному опыту; средство социализации – кооперация; результат социализации – воспроизводство человеческой жизни; в каком-то отношении оказывающейся жизнью одного вечно существующего человека. Поскольку исходное и завершающее, несомненно, присмотримся к опосредующему. Интересующий нас предмет таков: как в межиндивидной кооперации посредством целенаправленных и стихийных взаимовлияний появляется специфический субъект реальных отношений с социальной средой – личность»2. Исходя из этого, «коррозия» на одном из этапов социализации, способна сынициировать чувство зависти, развить способность к зависти как психосоциальную данность.
Личность – это самопричиненность, самопорождающее основание (causa sui.). Таковой ее делает ее субъектность. Субъекту присущи целеполагающая активность, интеграл когнитивных процессов, способность к деятельности. Как интегральное качество, субъектность включает такие характеристики, как волевая активность, рефлексивность, самодетерминация (автономия). В теории самопричинности личности В.А. Петровского подлинность бытия личности удостоверяется такими пространствами как жизнь, культура, другой человек, я сам. Личность – это идеальная форма бытия человека, придающая ему свойство субъективности, т.е. способности к самодетерминации и воспроизведению своего бытия в мире1.
На то, что личность – это форма существования субъектности индивида, указывает А.Г. Асмолов. Феномен личности воспроизводится в истории. Эволюционный взгляд на личность дает возможность увидеть ее самопричинное существо. Личность – это системное качество, явленное социотипическим и индивидуально-своеобразным2.
Концепт «личность» различает ее в человеческом (антропологическом) бытии, понимаемом как преобразованное вследствие субъектной активности бытие, и в личностном бытии. Под личностным бытием В. А. Петровским понимается «неповторимая целостность взаимообусловленных феноменов внутреннего мира человека, его организмических состояний, поведенческих моделей и событий внешнего мира, в котором он претворил свою субъектность (объективировал субъективное)»3. Личностное бытие, будучи объективным, создается самой личностью, ее субъектными качествами. В субъективную реальность личности включаются как внутренние психические реалии, так и внешние объективные реалии, которые презентативны ее ценностно-смысловым структурам сознания.
В социальной перспективе личностный феномен предстает как «фигура» личностной и социальной жизни, имеющая смысловые приоритеты, просоциальные установки, максимы поведения. Она, предсказывает «авторскую» аранжировку событий, в которые вовлечена. В социальной траектории реальная личность мыслится как целостное бытие, как движение от субъектного «момента» через позитивную идентичность к личностной перманентности, реализованной в действиях и поступках. Именно разрушение целостности личностного бытия является благодатной почвой зарождения завистливых состояний.
Тема целостности личности в русской философии ХIХ–ХХ вв. поднимается в трудах П.Я. Чаадаева, И.В. Киреевского, А.С. Хомякова, Л.П. Карсавина, В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка и др. О целостности личностного бытия русский религиозный философ Л.П. Карсавин писал: «Личность – конкретно-духовное или (что, то же самое!) телесно-духовное существо, определенное, неповторимо-своеобразное и многовидное. Не может быть личности без и вне множества ее моментов, одновременных и временно взаиморазличенных»1. Всеединство – то понятие, которое, по мнению Л.П. Карсавина, характеризует целостность личности. Он поясняет: «Личность понимается, как многоединство своих «видов», «ликов», «образов» или «аспектов», из коих каждый есть частное многоединство, выражающее одну и ту же личность. Личность «многовидна», «многолика», «многообразна», «многоаспектна»… И если ранее мы установили, что нет личности вне ее моментов, теперь мы должны сказать: нет личности вне ее аспектов, а она их многоединство»2. Симфоническая личность, с точки зрения Л.П. Карсавина, ярко демонстрирует целостность как выражение высшего единства многообразия, как слияние единого и многого: «Со словом «лик» сочетается смысл «хора». Как первое, так и второе весьма важно для уразумения личности, как многоединства и как индивидуирующей в себе симфоническую личность»3.
Идеи русской философии о личности как «лике», целостности, воле, ответственности, поступке нашли свое продолжение в концепции М.М. Бахтина, в которой личность понимается как само бытие, как самосознаваемая воля, ответственность, авторитет, поступок, автономия1.
В призме нашего объекта, предмета, задач и логики диссертационного исследования выделим те сущностные признаки личности, которые наиболее полно конституируют целостность личностного бытия. Речь идет о таких личностных характеристиках как «свобода», «ответственность», «поступок», «автономия».
Масштаб личности определяется масштабом ее свободы и ответственности, а также поступком, как результирующей личностного выбора, социальным признанием этого выбора. Степени свободы, принятие на себя рисков ответственности, единственность поступка свидетельствуют о потенциале личностных качеств, способных противостоять зависти.
И. Кант присваивает свободе статус ноумена, считает ее трансцендентальной характеристикой человека, обуславливающей любой его поступок. Свобода, будучи регулятором человеческого поведения, гарантирует свободу воли и условие возможности нравственности. С позиции И. Канта, свобода, будучи силой, делает человека самостоятельным, дает ему возможность преодолеть природную детерминированность и инициировать самодетерминацию. Он пишет: «...не вступая в противоречие с законами природы, можно в разумных существах, поскольку их причинность определяется в них как в вещах самих по себе, мыслить некоторую способность начинать само собой ряд состояний»2.
Социальные фигуры зависти
Зависть эволюционирует, и в своих новых социальных «воплощениях» она предстает угрозой современности, что инициирует нахождение путей и способов самозащиты на уровне человека, личности, социума, а также требует социально-философского анализа ее ближайших и отдаленных последствий для гуманистически-нравственной перспективы жизни человечества. Аргументируем свою позицию. Зависть обнаруживает себя в новых социальных фигурах.
Появление такой социальной фигуры как террорист с рессентиментным сознанием демонстрирует социальную тенденцию к расширению содержания и форм зависти3. Такая ситуация требует анализа социальных практик, где возможно антиципирование рессентимента, «завистливого» сознания. Поскольку молодежная среда – основной «поставщик» фигур террора, то рефлексия предпосылок рождения предвестников сознания с «террор-установками» остается актуальной исследовательской задачей4.
Следует согласиться с Ф.И. Гиренок в том, что терроризм – это фундаментальная проблема, которая «еще никем не была помыслена. В ней, как в одной точке, сходятся четыре темы: смерти Бога, смерти человека, краха социального и защиты территории человеческого. В этой точке может завершиться история человека и начаться другая история – история постчеловека. Террористы считают, что от них зависит, будет эта возможность реализована или не будет»1.
Рассмотрим фигуру террориста через призму зависти и рессентимента. Как известно, зависть предстает внешней, наблюдаемой формой рессентимента2. Сегодня терроризм неоправданно отождествляют с фундаментализмом, на что справедливо указывает С. Жижек, выделяя их различия3. Терроризм – это псевдо фундаментализм, террорист – это псевдофундаменталист. Такое различение проходит по критерию зависти и рессентимента. По отсутствию рессентимента и зависти, по глубокому безразличию к образу жизни неверующих различают настоящих, подлинных и псевдофундаменталистов. «Если сегодняшние так называемые фундаменталисты действительно верят, что они нашли свой путь к Истине, почему они должны видеть угрозу со стороны неверующих, почему они должны завидовать им? Если буддист встретит западного гедониста, вряд ли он станет осуждать его. Он только доброжелательно заметит, что стремление гедониста к счастью саморазрушительно. В отличие от настоящих фундаменталистов террористы-псевдофундаменталисты глубоко озабочены, заинтригованы и зачарованы греховной жизнью неверующих. Чувствуется, что в борьбе с греховным другим они борются со своими собственными соблазнами.
Именно поэтому так называемые христианские или мусульманские фундаменталисты позорят подлинный фундаментализм»4. Давая разъяснения такой аргументации, находящейся в корреляционной связи зависти, идеи рессентимента, транслируемой на фигуру террориста, гедонизма и псевдофундаментализма, следует идентифицировать один из «кодов» зависти, а именно толкование зависти как неспособности наслаждаться объектом1. Здесь важно сопоставить явление гедонизма и зависти, которые предстают социально «видимыми» антиподами, а в действительности являются двумя деструктивными сторонами одного процесса деформации личности. Зависть конституируется, как неспособность наслаждаться объектом (объектом желания). Субъект зависти завидует обладанию и/или jouissance Другого объектом (который идентифицируется как объект собственного желания). Из этого следует понимание онтологии зависти как интроверсии желания2.
В первом параграфе первой главы диссертации говорилось о диалектике зависти и желания, которая состоит в том, что, экспонируя недостаточность «Я» по отношению к себе, зависть как бы переадресует свою дефицитарность по отношению к Другому либо через механизм компенсации, либо через комплекс неполноценности, либо как стремление к превосходству, то есть признанию3.
Здесь следует обратиться к идее Ф. Фукуямы, который различал два ключевых желания в современной истории. В своей футурологической работе «Конец истории и последний человек» Ф. Фукуяма говорит о том, что борьба двух главных сил определяет исторический процесс. Первая сила из этих сил представлена рациональным желанием человека удовлетворить свои материальные нужды путем умножения богатства. Такое рациональное желание согласно неоклассической экономике коррелирует с принципом рациональной максимизации пользы, которая, в свою очередь, предполагает беспредельное аккумулирование материального благосостояния для удовлетворения все возрастающих потребностей. Вторая из этих сил – это желание признания со стороны друхих людей того, что ты являешься автономной личностью и свободным моральным существом. Желание признания по сути «нематериально», объект такого желания не обнаруживается. Однако такая направленность желания предполагает беспристрастную оценку своего «Я» и своих достоинств. При этом футуролог считает, что в современном обществе, обществе потребления приоритет задает желание признания, а рациональное (то есть материально опредмеченное) желание вторично1.
Как нам представляется, манифестация желания признания в полной мере относится к фигуре террориста, поскольку совершаемые акты террора, как правило, «адресно» кодируют своих исполнителей. Ответственность за террористический акт принимается и широко рекламируется агентами террора. Что касается рационального желания, если воспользоваться терминологией Ф. Фукуямы, то оно восходит к чувству зависти-рессентимента.
В призме предмета нашего исследования, а именно зависти и ее социокультурных конфигураций, интерес представляют рефлексии феномена желания и его объектов в концепции А. Кожева2. Распознавание ориентации желаний – миссия не только человека. Как полагает А. Кожев, желание – это трансляция субъективности человека. Субъект – это его желание объекта или Другого. Интенциональность желания – есть кодификатор идентичности. Подлинно человеческим желание может стать только тогда, когда оно «гуманитарно», то есть обращено не к человеческому сознанию. Сознание Другого, таким образом, выступает фильтром для распознавания «отходов» желания. Желание признания подчинено желаниям более высокого порядка. При этом А. Кожев подчеркивает, что желание признания означает, что человек хочет быть оцененным.
О социальных источниках рессентиментного сознания террористов, о первопричинах терроризма и экстремизма рассуждает Г.А. Арутюнян. Он полагает, что экстремизм превращается в глобальное явление и представляет собой важнейший мировой социально-политический тренд. Некоторые аналитики видят причину экспансии экстремизма в формировании мультиполярного мира, в развертывании новой холодной войны. Помимо этого Г.А. Арутюнян связывает происходящее с отвержением псевдоценностей, опирающихся на спекулятивную модель экономики, которая провоцирует усиление потребительских инстинктов1.
Еще одна провокация террор-рессентиментного сознания – это диссонанс социального и личностного начал в человеке, вызванный новейшими информационными и психотехническими технологиями. Поток информации с манипулятивными эффектами вызывает такую социальную болезнь как отчужденность. На идентификационном уровне анализа это означает доминирование и подавление индивидуального «Я» социальной идентичностью, утрату своей самости, расщепленность сознания, социальный аутизм. Такое состояние человека, с очевидностью, влияет на «поток» его желаний. И объекты этих желаний, несоразмерные возможностям человека, вызывают напряжение и замутняют непосредственное наслаждение объектом. Объект желания подавляет человека и его волю. Недостижимость объекта желания вызывает реакцию сопротивления и интенсифицирует желание. В таких ситуациях появляются заменители, копии, подделки, эрзаци объектов. «Стоимостной» эффект таких заменителей желаний ведет к завышенной или заниженной оценке объекта желания. Субъективный выбор, как известно, не адекватен процессу объективации стоимости.
Итак, зависть предстает, как неспособность удовлетворяться или наслаждаться объектом желаний. Как экзистенциальное и социально «невостребованное» состояние, зависть – это общая неудовлетворенность, невозможность реализации желаемого2. И здесь появляется фигура гедониста как отклик на данную ситуацию, как искушение чрезмерностью. Социокультурный аксиологический «разворот» в начале ХХI века, как продолжение тренда предыдущего века в сторону патологического стремления к наслаждениям, усилил проблему выбора и принятия решений между традиционными западными, христиански ориентированными ценностями, и ценностями, ориентированными на бесконечное потребление1.
Личностные модальности преодоления зависти
На лестнице социальной мобильности, как стремлении к успеху, зависть расчленяется на, так называемые «белую» и «черную» формы. Опора на свои личностные качества, о которых пойдет речь в параграфе, порождает лишь «белую», соревновательного духа зависть.
Личностная рефлексия зависти, о которой шла речь в параграфе «Зависть как личностный феномен», позволяет усмотреть констелляцию зависти с такими личностными качествами как доверие, подозрительность, самоидентичность.
В социальных реалиях бесперспективность зависти состоит в том, что она не дает возможность выстроить доверительные отношения с Другим. Доверительное отношение к Другому несет в себе объединительную социальную интенцию, имплицитно позитивному, открытому к нему отношению, предполагает прогнозную оценку его намерений и логики действий. Зависть препятствует выполнению доверием функции социальной саморегуляции и управления, синергии социального бытия. Зависть провоцируется недоверием к себе, что переживается как недовольство собой (своей физической, социальной личностью), как чувство бессилия изменить свою экзистенцию. Недоверие к себе порождает недоверие к Другому. Недоверие к Другому искажает его образ, персональное и социальное представление о нем. Недоверие, как установка и императив личности, порождает социальное отчуждение. Отсутствие доверия к себе, миру, социуму, иному – симптом дезадаптации, конфликтности.
Социальной предпосылкой зависти является подозрение, которое становится конститутивным признаком наличной социальной реальности. Подозрение – это веровательная установка, коренящаяся в представлении о возможном обмане и манипулировании. Обман – это намеренное искажение информации, выдаваемое за правду. Это маскировка личностной идентичности и подлинности. Коннотациями обмана в социальных взаимоотношениях и межличностном общении являются ложь, мошенничество, блеф, хитрость, халтура, ханжество, лицемерие, фальшь. Восхождение к обману и самообману – характерные черты современной социальности, поскольку в нашу эпоху «вовлеченности» человек утратил самотождественность, аутентичность, самостность, автономию, подлинность. Обманное поведение убивает доверие.
Социальная опасность манипулирования, провоцирующая подозрительность, заключается в том, что манипулятор, по сути недоверяющий себе и другим, безответственный и нередко циничный человек, пытается контролировать других и управлять ими.
Подозрение диспозиционально недоверию и в социальной жизни сменяет эпоху «доверия» на эпоху «недоверия». Такие вызовы современности как массовый потребительский импульс, тотальный поиск безопасности, всеобщий обман и новые виды самообмана (например, во взаимоотношениях личного и социального, публичного и приватного, зависти и счастья и т.п.) порождают подозрение.
Яркой иллюстрацией феномена подозрения предстают массовые игры с собственной идентичностью. Игры с собственной идентичностью в условиях доступности современных технологий позволяют «легко» конструировать свою множественную идентичность, свое прошлое, настоящее и проектировать будущее. Как справедливо полагает В.И. Пржиленский, идентичность, ранее рассматриваемая как неизменое природное свойство, в настоящее время, как выяснилось, предстает как переменная величина, которая может изменяться и конструироваться. В.И. Пржиленский отмечает, что именно философы впервые выделили значимость религиозной, гендерной, политической, социальной, этнической, профессиональной и других видов идентичности1. Множественная идентичность – свидетельство разделенности, расчлененности, не целостности, фрагментарности «Я». Множественная идентичность – это негативная идентичность, понимаемая как отсутствие диалога с собой и с Другим. Не случайно многие исследователи идентичности заявляют о ее появлении как продукте распада идентичности как таковой. Распад идентичности – признак неадекватного и нецелостного раздробленного восприятия самого себя. Заметим, что множественная идентичность человека, которая характерна для массового сознания современности, является маркером нарастающей силы зависти.
Зависть в призме личностной диспозиции следует анализировать и трактовать как междисциплинарную проблему и знание. Именно с этой позиции было проведено в 2016-2017 гг. было проведено социально-психологическое исследование, цель которого состояла в анализе взаимосвязи завистливости и ее личностных предикторов. Предметом исследования явилось рассмотрение влияния ценностных ориентаций и базовых убеждений, уровня рефлексивности и доверия на степень выраженности завистливости и ее осознания у обучающейся молодежи.
Выборку эмпирического исследования составила обучающаяся молодежь Тверского региона (300 человек). Пилотажное исследование осуществлялось на основе репрезентативной выборки студенческой молодежи, представителей тверских вузов (Тверской государственный медицинский университет, Тверской государственный технический университет, Тверская государственная сельскохозяйственная академия) в возрасте от 17 до 24 лет, в том числе 180 девушек и 120 юношей.
Диагностический инструментарий эмпирического исследования: авторская анкета социально-психологического опроса ценностной сферы, методика исследования завистливости личности С.Т. Бесковой1, методика диагностики уровня рефлексивности А.В. Карпова2, рефлексивный опросник уровня доверия к себе (Т.П. Скрипкина)3, методика диагностики ценностных ориентаций Дж. Рокича4, шкала «Базисные убеждения» (модификация методики Р. Янофф-Бульман)5 [Приложение 1]. Данные эмпирического исследования обрабатывались с использованием математико-статистических методов с помощью компьютерного пакета SPSS.17.0.
В личностной структуре нами дифференцируются такие линии когнитивно-личностных качеств как: 1) духовно-нравственные ценности (чувство социальной справедливости, достоинство, честность); 2) личностная проактивность (горизонт индивидуальности, ответственность, рефлексивность); 3) когнитивная матрица мышления (потенциал интеллекта, просоциальное мышление); 4) мобильность (поведенческий диапазон, коммуникативные навыки, доверие, толерантность)1.
Следует отметить, что в определенных социокультурных ситуациях формируется так называемая «традиционная» иерархия ценностных приоритетов самосознания личности, где пирамида ценностей выстраивается по убывающей следующим образом: духовно-нравственные ценности, личностная аутентичность, когнитивная матрица мышления, мобильность. Однако анализ данных исследования свидетельствует об иной пирамиде ценностных приоритетов в структуре сознания опрошенной молодежи. Полученные результаты свидетельствуют о трансформации ценностных приоритетов в ментальном пространстве молодежи. Согласно результатам анкетирования с помощью авторского опросника получена следующая палитра вариантов. 38% респондентов свидетельствуют о том, что идентификация мобильности (поведенческий диапазон, коммуникативные навыки, доверие, толерантность) является доминирующей ценностной составляющей. 26% студенческой молодежи указывают на личностную аутентичность (горизонт индивидуальности, ответственность, рефлексивность) как высоко значимую. 21% молодежи различает для себя рациональную составляющую – когнитивную матрицу мышления (потенциал интеллекта, просоциальное мышление). И лишь 15% студентов относят духовно-нравственные качества (чувство социальной справедливости, достоинство, честность) ориентирам [Рис. 1; Приложение 2].
В нашем исследовании были выявлены гендерные различия в ценностных приоритетах студенческой молодежи. По всем шкалам анкеты (мобильность, личностное своеобразие и духовно-нравственные качества), за исключением шкалы когнитивная сложность мышления, у юношей показатели оказались выше, чем у девушек [Рис. 2; Приложение 2].
Психологическая диагностика с использованием методики исследования завистливости личности С.Т. Бесковой позволяет сделать выводы о том, что у обучающейся молодежи превалируют показатели по шкале «зависть-уныние» (среднегрупповой показатель 20,1 балла при диапазоне шкал от 0 до 60 баллов) над показателями по шкале «зависть-неприязнь» (среднегрупповой показатель 16,8 баллов при диапазоне от 0 до 56 баллов). При этом показатели по обеим шкалам опросника демонстрируют невысокую степень завистливости личности.