Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Современные глобальные проблемы в контексте Универсальной истории 19
1.1. Эволюция научно-философских представлений об историческом процессе 19
1.2. Характеристика современного состояния планетарной цивилизации 47
1.3. Прогнозирование глобальных социальных процессов: методологические источники шибок .87
Глава 2. Регулирование глобальных социальных процессов: историко-философский ракурс 114
2.1. Типологизация концепций регулирования глобальных социальных процессов 114
2.2. Специфические особенности геополитической ситуации во втором десятилетии XXI века 136
2.3. Управление в контексте Мегаистории 166
Заключение .198
Список литературы 206
- Эволюция научно-философских представлений об историческом процессе
- Характеристика современного состояния планетарной цивилизации
- Прогнозирование глобальных социальных процессов: методологические источники шибок
- Управление в контексте Мегаистории
Эволюция научно-философских представлений об историческом процессе
Современному междисциплинарному подходу к историческому процессу предшествовали сотни лет попыток осмысления общечеловеческой истории. Философские взгляды на этот феномен, сложившиеся в науке Нового и Новейшего времени, принято разделять на два крупных теоретических блока: цивилизационный (циклический) и формационный (в более широком смысле этот блок можно назвать эволюционным или европоцентрическим) подходы.
В 1880 году Роберт Маккензи писал: «История человечества – это летопись прогресса, летопись накопления знания и роста мудрости, постоянное движение от низшего уровня и процветания к высшему. Каждое поколение передает следующему унаследованные им сокровища, измененные к лучшему его собственным опытом, обогащенные плодами всех одержанных им побед. Рост благосостояния человека, избавленный от прихоти своевластных принцев, подлежит теперь благому управлению великих законов Провидения»1. Представители данного подхода понимают историю как последовательное линейное изменение общественного устройства и природы человека от худшего к лучшему.
В Средние века каждый летописец описывал события, о которых ему стало известно, так, словно это ключевые события мировой истории, не задумываясь о том, что в других уголках Земли тоже происходят войны, меняются правители, создаются новые законы и так далее. Еще в середине XVIII века слово «история» употреблялось только во множественном числе, в значении рассказа о событиях1. И только в процессе формирования национальных государств назревает необходимость в осмыслении и сравнении исторического пути отдельных наций.
Первым человеком, заговорившим о прогрессе человечества как единого целого, очевидно, стал маркиз Ж. де Кондорсе2, хотя отдельные черты этой идеи можно обнаружить еще в средневековой христианской философии3. Прогресс человечества, по мнению Кондорсе, это, прежде всего, прогресс разума, наук и промышленности. Все перечисленные формы прогресса взаимосвязаны и обуславливают друг друга.
О. Конт, разрабатывая теорию социальной динамики, вывел закон трех стадий или, другими словами, выявил три исторические эпохи: теологическую (до 1300 года), метафизическую (до 1800 года) и позитивную. Указанные стадии, или эпохи, можно с полным основанием назвать тремя ступенями умственной эволюции человечества. «Первая стадия, хотя сначала необходимая во всех отношениях, должна отныне всегда рассматриваться как чисто предварительная; вторая – представляет собой в действительности только видоизменение разрушительного характера, имеющее лишь временное назначение – постепенно привести к третьей; именно на этой последней, единственно вполне нормальной стадии, строй человеческого мышления является в полном смысле окончательным»4. Умственный прогресс заключается в усилении и развитии таких наших способностей, как наблюдение, логико-математическое рассуждение, индукция, дедукция и так далее.
По мнению Г. Спенсера, прогресс – это, прежде всего, органический процесс, то есть изменение организма от однородного состояния к разнородному, при этом нарастание разнородности, характерное для биологической эволюции, просматривается и в эволюции социальной. Примитивные общества однородны, но в процессе развития появляются различные уровни управления, которые разделяются на светское (со временем преобразующееся в государство) и религиозное (эволюционирующее в церковь). Разделение труда приводит к дифференциации рабочих на разнородные социальные группы, зависимые друг от друга. Зависимость, основанная на разделении труда, существует и в современном нам мире, только зависимыми теперь являются не просто социальные группы, но целые народы и государства. Таким образом, Г. Спенсер одним из первых обратил внимание на возрастание разнообразия эволюционирующего общества.
Г. Гегель выделял четыре этапа познания свободы1:
Таким образом, история, по Г. Гегелю, имеет начало и конец, развивается векторно, и развитие ее связано с осознанием свободы. Конец наступит тогда, когда абсолютная идея познает самое себя. Более того, немецкий философ полагал, что современные ему германские свободы и есть конец развития, так как общество, члены которого наделены большей степенью свободы, никогда не появится.
К. Маркс был убежденным сторонником идеи векторного прогресса человечества, опосредованного диалектическими скачками; человечество в ходе развития прошло четыре экономические формации: родовую, рабовладельческую, феодальную и капиталистическую. В будущем цивилизация достигнет последней – коммунистической формации. Ф. Энгельс полагал, что коммунистическая общественно-экономическая формация не может смениться по воле людей или в результате дальнейшей социальной эволюции. В предисловии к работе «Диалектика природы» он описывает, как «через сотни миллионов лет» гармоничная человеческая жизнь при идеальном устройстве общества «с железной необходимостью» сменится «нисходящей ветвью» истории1: Солнце угаснет, и жизнь на планете исчезнет. То есть единственное, что способно разрушить конечную точку социального развития – это глобальные геологические или космические изменения. Ключевыми элементами формации служат базис (производственные отношения) и надстройка (идеологическая система), соотношение и характер которых определяют тип общественно-экономической формации.
Подобное понимание получило историческое развитие в ХХ веке. Ф. Фукуяма пишет: «С самого начала в самых серьезных и систематических попытках написать универсальную историю центральным вопросом истории считалось развитие Свободы. История – не слепая цепь событий, а осмысленное целое, в котором развиваются и разыгрывают свою роль гуманные идеи человека о природе или справедливом порядке»1. С достижением либеральной демократии, связанной с небывалым развитием свободы, история завершается. При этой форме политического устройства, по мнению Ф. Фукуямы, все люди обладают такой степенью свободы, насколько это возможно при запрете на нарушение прав и интересов другого человека. Мы не можем представить себе более совершенной формы общественного устройства. На основании этого ученый заключает, что существует вероятность завершения истории. При этом события не завершатся, по-прежнему будут происходить изменения. Подошла к концу не просто «последовательность событий, даже событий серьезных и великих, а История с большой буквы – то есть история, понимаемая как единый, логически последовательный эволюционный процесс, рассматриваемый с учетом опыта всех времен и народов»2. На мой взгляд, Ф. Фукуяма лишь продолжает концепцию конца истории, сформировавшуюся столетиями ранее, то есть популярность его концепции в научной среде во многом обусловлена не ее новизной, а социально-политическими, внешними по отношению к науке, факторами, вызванными окончанием «холодной» войны и разрушением биполярной системы.
Характеристика современного состояния планетарной цивилизации
В процессе развития человечества накопился целый комплекс проблем, наиболее явственно проявивших себя в последние несколько десятилетий. Ускорившийся процесс глобализации, который начался еще в эпоху Великих географических открытий12, превратил локальные или региональные ранее проблемы в масштабные трудности, охватывающие планету в целом. Положение усугубляется еще и тем, что многие проблемы – это негативные последствия научно-технического прогресса, затрагивающие все сферы жизни общества и человека. При этом кризисные явления приобретают настолько устрашающий характер, что некоторые исследователи приходят к выводу о том, что «современная технократическая потребительская цивилизация … превращается во врага биосферы, природы, а заодно в паразита-самоубийцу»1.
К. Бейт в книге «Состояние планеты – 2003» выделяет четыре угрозы, с которым столкнулось человечество:
Первая угроза – отсутствие средств для приемлемого уровня жизни у большого числа людей.
Вторая угроза – глубокие геохимические изменения.
Третья угроза – риски из-за активного использования токсичных химикатов.
Четвертая угроза – общий экологический упадок2.
П. Ганчев дополняет этот список следующими пунктами:
«Пятая угроза – огромный разрыв между богатством и бедностью, что так или иначе вызывает дисбаланс в развитых и неразвитых странах.
Шестая угроза – глубокое социальное неравновесие вызывает и стимулирует преступность, насилие и терроризм во всех их формах.
Седьмая угроза – упорное следование устаревшим принципам и ценностям морали, утвержденным в прежние времена национальными религиями угрожает глобальными столкновениями и катаклизмами цивилизации»3. Таким образом, если первый автор акцентирует внимание почти полностью на экологических проблемах (как общих, так и более частных), второй дополняет список социальными и культурными (или шире – мировоззренческими).
А.П. Назаретян считает эти угрозы проблемами XX века, так как их острота уже снята, а человечество научилось жить с ними. К числу наиболее серьезных современных и будущих проблем относит накопление генетического груза и разрушительную угрозу новых технологий (генной иженерии, робототехники, нанотехнологий)1. Новые технологии опаснее старых, так как человек еще не приспособлен к ним. А скорость научно-технического прогресса может превышать способность отдельных индивидов и социальной системы в целом вырабатывать соответствующие им регуляторы (нормы поведения, ценности и т. д.)
Ключевыми факторами, повлиявшими на возникновение и степень остроты глобальных проблем, можно считать научно-техническое развитие и глобализацию, понимаемую как объективный процесс. В.С. Голубев предполагает, что одной из причин, повлиявших на их формирование, может быть фактор социогуманитарного запаздывания2, когда развитие гуманитарной сферы не успевает за развитием технологий, а темпы роста человеческого капитала не соответствуют возрастанию энергии.
Такое запаздывание допустимо рассматривать в качестве одного из проявлений техно-гуманитарного дисбаланса. Социогуманитарное запаздывание действительно может объяснить многие негативные явления, в первую очередь, проблемы в экологической сфере, отчасти даже техногенные катастрофы. Человеческий фактор, являющийся причиной многих их них, во многом обусловлен неготовностью субъекта взаимодействовать со сложной технической системой. Или его непонимание специфики ее функционирования. В таком случае попытки сбалансировать технологическое и социогуманитарное развитие может стать залогом дальнейшего развития глобальной цивилизации в направлении большей устойчивости и безопасности.
В январе-феврале 2015 года автором данной работы был проведен контент-анализ для оценки освещенности глобальных проблем в современной российской научной печати1. Анализу подверглись самые общие характеристики современного состояния цивилизации, «выбрано несколько единиц анализа: кризис, глобальные проблемы, глобальные процессы, наднациональные институты, мировое сообщество, глобализация, гибель цивилизации (человечества), война, конфликт, многополярность»2. Понятие «глобализация» встретилось в большей части текстов, всего употреблено 2492 разнообразных его форм во всех проанализированных статьях. Словосочетание «мировое сообщество» использовали 145 раз некоторые авторы. К понятию «глобальные проблемы» во всем пуле статей обратились 175 раз, а к «кризису» - 1246. Единица анализа «многополярность» была употреблена только 26 раз: 23 раза в русскоязычных и 3 раза в англоязычных статьях. Очевидно, что этот термин более популярен среди политиков, чем среди ученых. Возможно, причина этого заключается в том, что многополярный мир еще не стал реальностью, можно говорить только об отдельных предпосылках для его формирования. Отечественные авторы чаще пишут о многополярности, чем зарубежные исследователи. Это можно объяснить нежеланием принять результаты «холодной войны» и смириться с положением проигравшей стороны. В результате продолжаются попытки определить альтернативные США (единственной оставшейся сверхдержаве после распада Советского Союза и всего социалистического блока) источники политического и экономического влияния.
Таким образом, в блоке контент-анализа, посвященном наиболее общим аспектам современного состояния глобальной цивилизации, чаще всего используется понятие «глобализация», особенно это касается культурных и экономических форм ее проявления. В сфере политики все намного сложнее в связи с тем, что многие государственные деятели руководствуются довольно узко понимаемыми национальными интересами или вообще превыше всего ставят личные предпочтения. Понятие «кризис» занимает второе место по частоте использования (оно обычно употреблялось в контексте проблем, связанных с экологией или глобальной финансово-экономической системой). Почти все авторы едины во мнении, что кризис можно считать системным, так как стоящие перед человечеством вызовы давно вышли за рамки сугубо политических, экономических, экологических и каких-либо иных.
Термин «глобализация» возник в начале 1980-х годов и некоторое время оставался практически незамеченным. Только в середине 1990-х гг. интерес к этой проблематике возрос, а сам термин получил широкое распространение. В современной науке не существует единого подхода к пониманию глобализации. Ряд исследователей, например, Н. Хомский, рассматривают глобализацию как исключительно произвольный процесс, навязанный остальному миру наиболее политически и экономически значимыми западными странами, в первую очередь, Соединенными Штатами Америки1. И.А. Гобозов связывает начало глобализационного процесса с развалом Советского Союза2, формированием однополярного мира и навязыванием западного образа жизни остальному населению планеты. В таком случае глобализация оценивается исключительно как негативное проявление современной глобальной реальности. Она «разрушает единство и многообразие мировой истории. Она унифицирует, стандартизирует и примитивизирует социальный мир»1. Но подобные мнения, рассматривающие глобализацию исключительно в качестве субъективного процесса, тем более попытки связать ее начало с событиями 1991 года, скорее исключение из правил, чем значимая тенденция в современной науке. На наш взгляд, такой подход основан на смешении понятий «глобализация» и «вестернизации» и на рассмотрении соответствующих этим понятиям явлений как на единый процесс.
Значительная часть исследователей рассматривают глобализацию в качестве объективного процесса «усиления связей между различными государствами и регионами планеты»2. В ряде случаев это явление изучается с позиций теории сложных систем и синергетики3. Некоторыми исследователями термин «глобализация» используется в узком смысле, к примеру, как «интеграция мировой экономики, которая началась пять столетий назад, после начала европейской колониальной эры»4, или в более широком значении – как «многовековой естественно разворачивающийся процесс становления единых для всей планеты биосоциальных структур, связей и отношений»5, либо как «мегатенденция к объединению цивилизационно, экономически, культурно, политически и иначе разделенного человечества в глобальную (планетарную) общность, реализующуюся (но с разной скоростью и успехом) одновременно по всем из указанных разделительных линий и в многообразии конкретно-исторических форм»1. Будем исходить из последнего понимания глобализации.
Прогнозирование глобальных социальных процессов: методологические источники шибок
В связи с приближением цивилизации к точке сингулярности возникает вопрос о возможности прогнозирования социального развития. Вопрос этот является ключевым, поскольку управленческая деятельность невозможна без постановки целей, прогностическая направленность которых очевидна. То есть прежде, чем создавать модель регулирования глобальных процессов, необходимо понять те опасности, которые угрожают обществу в будущем, чтобы попытаться изменить направление развития, в том случае, если существующий путь не самый оптимальный для социальной системы. Сейчас у человека есть все возможности для того, чтобы влиять на развитие глобальных социальных процессов и на ход эволюции (возможно, не только земной, ведь о возможности трансформации человеческого сознания в фактор космологического значения писали еще на рубеже XIX-XX веков российские философы-космисты Н.Ф. Федоров и К.Э. Циолковский) в целом, потому что впервые за всю историю он осознает опасность существующих проблем и их глобальный характер. И, видимо, впервые необходимость глобального прогнозирования настолько тесно связана с самой возможностью продолжения общепланетарного развития («именно ясное, без иллюзий видение мира – мужество знать – есть необходимое условие мужества быть»1).
Желание заглянуть в будущее и узнать, что ждет впереди, – это естественная, внутренняя потребность. Любой человек, совершающий те или иные поступки, желает знать, как они отразятся на его судьбе. К. Поппер писал, что «человек не может не стремиться к предвидению последствий своих поступков, так как от этого в конечном счете зависит его жизнь»1. Некоторые исследователи предполагают, что желание предвидеть будущее делает человека человеком: «если люди станут жить лишь сегодняшним днем, не интересуясь своим будущим, то тем самым они деантропологизируются и ничем не будут отличаться от животных»2. Все же способность к линейной экстраполяции – это не специфическая черта человека, ее проявляют не только высшие животные (кошка, часами ожидающая мышь у ее норы, рассчитывает, что мышь будет вынуждена оттуда когда-нибудь выйти), но и растения. Во время аномальных зимних оттепелей деревья распускают листья, трава прорастает и даже распускаются первые цветы – все это классические примеры ошибок в линейном прогнозировании.
Издревле люди старались угадать будущее, чтобы пытаться влиять на него, используя для этого все имеющиеся средства. Путь от ритуалов дельфийского оракула и видений ветхозаветных пророков до современного комплексного подхода к прогнозированию занял тысячелетия. В I тысячелетии до нашей эры сложились два основных видения будущего человечества, тесно связанные с мировыми религиями3. Первая концепция – индуистско-буддистско-джайнистская – представляет развитие как постепенный регресс от «золотого века» до конца света, потом новое сотворение мира и циклическое повторение всех этапов. Вторая концепция связана с идеями зороастризма, иудаизма, христианства и ислама, в ней будущее связано с приходом мессии и опять-таки наступлением конца света. Дальнейшее развитие концепций будущего связано с появлением утопий эпох Возрождения и Просвещения, так как развитие подобных идей в Средневековье было практически невозможно из-за сильного религиозного влияния на всех мыслителей (исключением являются несколько философов Ближнего Востока). В XIX веке наибольшую роль в развитии прогнозирования сыграли представители немецкой классической философии И.Г. Фихте, И. Кант, Ф. Шеллинг и Г. Гегель, разработавшие методологию анализа истории.
Но большинство прогнозов XIX и XX веков были построены линейно. Например, в редакционной статье «Нью-Йорк таймс» от 9 октября 1903 года писали, что на создание машины, способной летать, понадобится от одного до десяти миллионов лет, но чуть больше чем через два месяца взлетел первый аэроплан братьев Райт. Сэр Ричард Вулли (в 1956 году занял пост директора Гринвичской обсерватории) заявил, что полеты в космос – чушь. И уже в 1961 году Юрий Гагарин совершил первый полет. Множество примеров подобного рода приведены в книге П. Майло «Что день грядущий нам готовил?»1
«Восемьдесят лет назад Джон Кейнс предположил: поскольку удовлетворять материальные потребности благодаря развитию технологий становится все проще, то оставшиеся функциональные задачи общественного труда размажутся тонким слоем – настолько тонким, что стандартная рабочая неделя к началу XXI столетия усохнет до пятнадцати в среднем часов»2. Очевидно, что и этот прогноз не оправдался, хотя был основан на существующей в тот момент тенденции: рабочая неделя сократилась до 40 часов, появились оплачиваемые отпуска и больничные, трудовые пенсии.
Главная проблема большинства недостоверных прогнозов заключается в том, что они были построены линейно, в то время как система, проходящая через точку бифуркации или полифуркации, развивается нелинейно. Линейная экстраполяция не учитывает наличие в социальной системе человека с его непредсказуемостью и творческим началом, который может, сам того не подозревая, в мгновение ока нарушить существующие тенденции развития. В данном контексте можно условно назвать человека тем самым фактором случайности, который не учитывается в линейных прогнозах. Этот фактор принято называть «эффектом бабочки», заключающийся в чувствительности общества к незначительным ранее колебаниям в точках полифуркации1. Более того, очевидно, что «один из самых вопиющих промахов, который может допустить прогнозист, это попытка прямо экстраполировать современные тенденции на будущее»2. Таким образом, мы можем говорить о том, что линейная экстраполяция наблюдаемых тенденций – необходимая, но только начальная фаза грамотного построения прогнозных моделей. Ведь за точкой полифуркации «просматриваются несколько сценариев изменения в сторону одного из новых квазиустойчивых состояний – аттракторов»3. То есть для построения прогноза необходимо не только линейно экстраполировать существующие тенденции на прогнозный отрезок времени, но и предсказать, будет ли система переживать полифуркацию в этот период, а после этого построить прогнозные сценарии развития системы, выбрав из них оптимальный и описав все возможные издержки этого пути развития.
С учетом вышеизложенного выделяется несколько этапов прогнозирования4:
1. Построение линейного прогноза, то есть линейная экстраполяция существующей тенденции. На этом этапе возможно выявить приближающуюся точку бифуркации.
2. Построение веера прогнозных сценариев, число которых конечно и, как правило, не превышает 5 – 7 вариантов развития событий, и выбор оптимального сценария.
3. Разработка практических проектов и рекомендаций по выходу на оптимальный аттрактор или смягчению полифуркационной фазы, способов минимизации последствий кризисной ситуации в том случае, когда ее невозможно предотвратить.
Не менее важна для прогнозирования достаточная длина ретроспективной дистанции, на основе которой изучается развитие некоторого явления. Например, если при прогнозировании климатических изменений мы рассматриваем последние 40 лет, то однозначно можно говорить о глобальном потеплении, вызванном антропогенным воздействием на атмосферу. Если же взглянуть несколько глубже, хотя бы до начала XX века, то окажется, что волна повышения среднегодовой температуры на планете уже была в 20-30-е гг., но объяснить эти изменения выбросами метана и других парниковых газов невозможно. Чем больше ретроспектива, тем точнее может получиться прогноз: «только знание истории позволяет дать верный прогноз будущего мирового развития»1. Без учета особенностей формирования и протекания какого-либо процесса в прошлом невозможна правильная и объективная оценка его настоящего состояния. Нельзя построить и обоснованный прогнозный сценарий его развития в будущем, даже в краткосрочной перспективе. Длина необходимой ретроспективной дистанции прямо зависит от того, на какой отрезок времени в будущем делается прогноз.
Управление в контексте Мегаистории
Если рассматривать общество как единую систему, развивающуюся в исторической перспективе, понятие неравновесия приобретает статус ключевого. Уже А.А. Богданов1 говорил, что «борьбу организационных форм» нельзя свести исключительно к механизму равновесия. Немного позднее советский биофизик Э.С. Бауэр2, пытаясь дать определение жизни, ввел понятие устойчивого неравновесия. «К 1970-м годам был накоплен богатый экспериментальный материал, свидетельствующий о возможности спонтанного образования устойчиво неравновесных систем за счет усложнения структур, и сформировались различные модели самоорганизации. Г. Хакен3 разработал концепцию, получившую название синергетика, И. Пригожин1 – концепцию нелинейной неравновесной термодинамики. Феномен самоорганизации характерен для любой социальной системы2, в то время как управление, обеспеченное положительными и отрицательными обратными связями, представляет собой его частный случай»3.
Самоорганизацию будем рассматривать, оперируя определением, введенным Г. Хакеном4: это такое изменение «пространственной, временной или функциональной структуры» системы, которое не требует «специфического воздействия извне», а управление – это «целенаправленное воздействие на систему с отрицательными и/или положительными обратными связями. В более широком значении включает также регуляцию, эволюционно исходные цели которой (в доорганической природе) связаны с сохранением структуры внешней и структуры внутренней»5, а под регуляцией будем понимать «взаимную коррекцию поведения элементов системы»6. Приведенные определения позволяют описать взаимосвязь между исследуемыми процессами и соотношение ключевых понятий. Таким образом, будем рассматривать регулирование как составную часть управления, которое можно считать более широким понятием.
Как самоорганизация, так и управление характерны для любых видов социальных и природных систем. Признается также наличие процессов управления не только в живой, но и в неорганической природе, при этом объектом управления органической или неорганической системы являются воздействия внешней среды1. Если оставлять без внимания принципы синергетики, то управление любым социальным объектом, по мнению Б. С. Галимова, превращается только в контроль, так как полностью исключается «всякого рода ответственность их самих за результаты собственной работы»2. Поэтому нет необходимости управлять абсолютно всеми аспектами функционирования системы, можно оставить некоторое поле для самоорганизационных процессов.
Процесс самоорганизации в сложных системах любой природы, в том числе социальных, начинает развиваться даже при незначительных неспецифических воздействиях или преобразованиях окружающей среды, которые «не навязывают системе структуру или функционирование»3. Воздействия такого рода в социальной сфере можно рассматривать в качестве элементов управления. Так, например, этическая система, в которой гомосексуализм или секс до вступления в брак не были абсолютно запрещенными, претерпела изменения, когда возросло влияние христианства и других ближневосточных религий. Религиозные доктрины резко осудили эти социальные феномены, вплоть до введения жестоких наказаний, в чем заключался акт управления, после чего они приобрели статус аморальных. В последние десятилетия влияние христианства на европейскую культуру ослабело. В результате происходят новые сдвиги в системе нравственных норм.
Мораль и право справедливо считаются важнейшими институтами, исполняющими регулирующие функции, которые обеспечивают «снижение энтропии в социуме: мораль выражает процесс самоорганизации, в то время как право является инструментом управления»1. Даже люди времен палеолита «видели разницу между поступком, за который им будет стыдно перед товарищами, и поведением, вследствие которого они могли лишиться привычных условий жизни в коллективе, части или всего имущества и даже жизни»2. Первый случай – типичное проявление раннего аналога современных норм морали, второй – аналог правового регулирования.
Разумеется, часть норм морали приобретает статус правовых (например, «не укради»), но некоторые законодательные акты и нормы права формируются не на основе морали, свойственной данному обществу. В последние годы в России были приняты законы о запрете на курение в общественных местах, которое не противоречит морали большей части населения нашей страны.
В XX веке начинают появляться признаки институционализации морали3, за соблюдением этических норм в той или иной организации следят специально созданные комитеты, разрабатываются письменные стандарты (кодексы этики), содержащие принципы этически верного поведения. Например, некоторые научные области в очень высокой степени контролируются комитетами по этике, ограничивающими возможности и направления исследовательской деятельности.
В научной литературе выделяют не менее шести мегатрендов: «рост технологической мощи, демографический рост, рост организационной сложности, рост социального и индивидуального интеллекта, совершенствование культурно-психологических средств регуляции поведения и последовательное смещение ядра причинно-следственных зависимостей в сферу виртуальной реальности1. В каждом из них прямо или косвенно выражено развитие механизмов управления.
«Рост технической и технологической мощи приводит к повышению ответственности управленцев за принятые решения, особенно в военно стратегической сфере – в противном случае обществу грозит саморазрушение»2. Конечно, механизм отбора в высшие эшелоны власти далек от совершенства, но все же избежать наиболее катастрофических последствий применения технологий пока удавалось. Сам факт наступления XXI века говорит о том, что ответственность управленцев действительно соответствует своему времени и его особенностям. Например, средства регуляции поведения, адекватные ядерному оружию, были выработаны в экстренном порядке в ходе Карибского кризиса именно государственными деятелями. Тем не менее, часто отмечается резкое снижение общего интеллектуального уровня людей, наделенных властью. В конечном итоге, это может пагубно отразиться (и первые проявления этого мы уже можем наблюдать) на состоянии всей планетарной цивилизации.
Последовательный (но не линейный) рост численности населения приводит к усложнению и дифференциации структур организации и, соответственно, механизмов управления, системы мотивации сотрудников и качественным изменениям объектов управления. «Так, управление в племени охотников-собирателей и политическая власть в современных демократических государствах, управление в ремесленных мастерских или средневековых торговых лавках и координирование и регулирование деятельности транснациональных корпораций находятся на совершенно разных уровнях»1. Например, в палеолитических племенах лидирующие позиции занимала линейная организационная структура, «в таком обществе слабая или вовсе никакая политическая централизация»2. С течением времени власть вождя приобретала признаки наследственности, началось формирование группы людей, приближенных к вождю, то есть элиты племени.
Появление скотоводства и земледелия спровоцировало серьезные сдвиги в социальной структуре: несколько племен, проживавших на граничащих территориях, начали объединяться в более крупные образования путем завоевания или «крышевания» более воинственными соседями. Новые образования получили название вождества, которые представляют собой переходный этап между первобытным племенем и древним государством. Именно с формированием вождеств и протогосударств назрела необходимость в создании управленческого аппарата, в состав которого вошли вождь, бигмены и обычные люди, служившие им. Власть вождя была наследственной, кроме него в иерархическую структуру входили еще субвожди и старосты.
Устройство управленческого аппарата последовательно усложнялось, но следующий взрыв сложности был вызван образованием первых государств и крупных городов. В этот период обычаи и традиции, регламентировавшие жизненный уклад людей, сменились законами, ставшими формально общими для значительной части населения государств. Базисом обычного права были нормы, которые существовали в племенах и племенных союзах, городская революция, связанная с появлением письменности, привела к возникновению документального права.