Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Понятие праздника в социальной философии 11
1.1. Дефиниции праздника в специальной нефилософской литературе 11
1.2. Исходные установки для социально-философского определения праздника 28
1.2.1. Родовые понятия праздника 28
1.2.2. Видовые характеристики праздника 33
1.2.3. Хронотоп праздника 44
1.2.4. Терпение как власть над хронотопом 57
1.3. Диалектика повседневности и праздника как структура организации социального порядка 60
Глава 2. Праздник как творчество 79
2.1. Праздник и деструктивность 79
2.1.1. Жертвоприношение 82
2.1.2. Агрессия 89
2.2. Культура руководителя праздника 92
2.2.1. Руководитель праздника как режиссер и актер 96
2.2.2.Техника преодоления агрессивности 115
2.2.3. Праздник как бизнес 116
2.3. Праздничная природа творчества и творческая сущность праздника 119
2.3.1. Сущность творчества и сущность праздника 121
2.3.2. Праздник как генезис человеческой реальности 142
Глава 3. Праздник как пир победы 154
3.1. Социальная телесность и праздник 154
3.1.1. Первоначальное понятие тела и телесности 155
3.1.2.Три традиции понимания тела 158
3.1.3.Телесность в новейшем философствовании 160
3.2. Аналитика предметного универсума праздника 174
3.3. Повседневность еды и праздничность пира 188
3.4 Тотальность праздника победы 194
Заключение 212
Список использованной литературы 215
- Дефиниции праздника в специальной нефилософской литературе
- Жертвоприношение
- Первоначальное понятие тела и телесности
Введение к работе
Актуальность темы исследования
Проблема праздника выступает для «постсовременной» России в качестве весьма актуальной как в практическом, так и в теоретическом отношении, В условиях системного кризиса общества мы сегодня сталкиваемся также и с острыми проблемами кризиса праздничности, что отнюдь не безразлично для кон-ституирования нового общества в целом, Становление нового социального порядка всегда происходит через кризис старой и констелляцию новой праздничности. Поэтому сложный и во многом мучительный процесс перехода нашего общества от автократической социальной системы к общественному организму с рыночной экономикой, с развитыми формами политической демократии и радикально более автономным типом бытия индивида по-новому заставляет переосмыслить феномен праздника. Конкретные исследования в ряде случаев просто теряют ориентиры, не могут определиться в меняющихся системах ценностей.
Праздник являет собой один из важнейших модусов социального бытия и уже в этом плане, без сомнения, представляет собой социально-философскую проблему. Он обнаруживает такие объективные энергии социального, которые, вырвавшись из-под рационального контроля, могут представлять серьезную опасность для стабильности общества. Поэтому такими энергиями необходимо «овладеть» и, прежде всего, понимать их генезис, закономерности функционирования и развития. Те же энергии могут быть не только опасны и разрушительны, но в то же время и плодоносны и созидательны. Они, если их разумно использовать, могут способствовать обновлению общества, осмыслению им своей сущности в целом, и сплочению, росту солидарности, формированию новой соборности.
Актуальность данной проблемы имеет и более широкий философский контекст. Она обусловлена общественной потребностью в осмыслении кардинальных изменений в сфере социальной субъектности, со всей определенно-
4 стью обозначившихся в новоевропейской цивилизации на рубеже тысячелетий. Российские реалии в данном отношении выступают не в качестве каких-то «периферийных» по отношению к тенденциям развития праздника на Западе. Напротив, российский кризис праздничности наиболее выпукло представляет те проблемы, которые в развитых постиндустриальных странах смягчены, заблокированы, замаскированы целым рядом более благоприятных условий общественного развития. С этой точки зрения российская постсовременность и в измерении праздничности может послужить в качестве образца для изучения и других развитых стран постиндустриального общества.
Степень разработанности проблемы
Понятия «праздник», «празднество» встречаются в самых разных текстах, относящимся к социальным и гуманитарным наукам. Они подробно и всесторонне разработаны как в современной отечественной, так и в зарубежной этнографии, культурологии. Развернутому культурологическому анализу подверг идею праздника М.М. Бахтин в своей работе о творчестве Рабле, которую необходимо выделить особо, ибо в ней особенно ясно обнаруживается философская интенция.
Что касается общей картины исследования проблемы праздника в социальных и гуманитарных науках, то необходимо выделить, прежде всего, историографию. Уже в исторических текстах древних авторов могут быть вычленены описания различных празднеств, как религиозных, так светских и домашних, которые служат основанием для многообразной социально-гуманитарной реконструкции и рефлексии феномена праздника.
В современной этнографии изучение праздника происходит в диалоге между последователями структурализма и его критиками. Линия Леви-Стросса, этнолога-структуралиста, одного из основателей структурализма, развивается в традиции психоанализа, Руссо, Дюркгейма, Маркса, Марселя Мосса. Эта линия подчеркивает объяснительную роль архаики для понимания современности, в том числе и для понимания современного праздника. Существенно, что Леви-Стросс последовательно проводил в жизнь антикартезианскую программу. Для
него исходный принцип картезианства «я мыслю, следовательно я существую»
является не более как точкой в пространстве мифологического мышления. Другая линия, альтернативная Леви-Строссу, обвиняет его, прежде всего, в руссоизме. Здесь в методологическом плане существенна фигура Ж. Делеза, подвергнувшего критике структурализм как «бинаризм» (Гирц, Соколовский СВ., и др.)
В плане антропологии и этнографии праздник уже в 60-е гг. 20 в. подробно исследовался в работах таких отечественных авторов как Б.Ф. Поршнев и Ю.И. Семенов и др. Российская этнография и культурология XX в. уделяли довольно много внимания празднику (Абрамян Л.А., Шагоян Г.А., Аверин-цев С.С., Акимова Л.И., Андреев И.Л., Андреева Т.Б., Белкин А.А., Гагин В.Н., Колесникова А. В., Котылев А. Ю., Куварзина О.В., Левинсон А.Г., Лихачев Д.С., Морозов А.А., Нестерук М.М, Пропп В.Я., Рубцова А.О., Соколов Э.В., Созина Е. К., Стратанович Г.Г., Топоров В. Н., Фрейденберг О.М., Эпштейн М.Н., и др.).
Естественно, что праздник активно исследуется также и современными западными антропологами, социологами, психологами,, этнографами, искусствоведами и культурологами. Особенно следует отметить энциклопедическое справочное издание: «Das Fest: Eine Kulturgeschichte von der Antike bis zur Gegenwart», изданное в 1988 году в Мюнхене. Проблемой праздника так или иначе занимались Ауэрбах Э., Батай Ж., Беньямин В., Бодрияр Ж., Бродель Ф., Жирар Р., Геннен А., ван, Гидденс Э., Гольштейн В., Гроф С, Жигульский К., Лаку-Лабарт Ф., Леви-Стросс К., Мосс М, Роуз Ф., Тэрнер В., Фромм Э., Фрэзер Дж. Д., Фуко М., Хейзинга Й., Хюбнер К., Элиаде М., Кассирер Э. и др.
Однако при всем многообразии изучения праздника в литературе социальная философия праздника практически отсутствует. Достаточно обратиться к философским словарям и энциклопедиям, чтобы увидеть, что праздник как социально-философская проблема фактически не тематизирован не только в современной российской социальной философии, (как они не были тематизиро-ваны и в советском официальном историческом материализме), но насколько
можно судить по доступным зарубежным источникам, и в мировой социально-философской литературе. Так в позднее советское время в подробнейшем и одном из лучших «Алфавитном предметно-именном указателе» к «Философской энциклопедии» (1960-1970 гг.) понятие праздника не выделено. Термин «праздник» не обозначен в «Философском энциклопедическом словаре» (1983). Практически не изменилась ситуация и в посісоветское время. Понятия «праздник» нет в «Краткой философской энциклопедии под ред. Е.Ф. Губского и др.» (1994), в «Современном философском словаре под ред. В.Е. Кемерова и др.» (1996), в словаре «Современная западная философия», (составители: B.C. Малахов, В.П. Филатов), (1991), - в кратком словаре «Философия права» (В.А. Бачинин, В.П. Сальников) (2000), в «Новейшем философском словаре» (Минск, 2001). Не выделена статья «праздник» в словаре «Современная западная социология» ( ред. Ю.Н. Давыдов) (1991). Не привлек внимания праздник и авторов «Проективного философского словаря» под ред. Г.Л. Тульчииского и М.Н. Эпштейна, где рассмотрены «новые термины и понятия» (2003). Таким образом, понятие «праздник» никак не рассматривается как философское и социально-философское. Философская нетематизироваиность праздника особенно бросается в глаза потому, что его «диалектическая противоположность», а именно понятие повседневности исследовано в социально-философском плане по ряду причин гораздо лучше. Отсюда и вытекает постановка цели и задач данного диссертационного исследования.
Цель и задачи исследования
Данная диссертационная работа ставит основной целью социально-философское осмысление праздника и модуса праздничности. Необходимо раскрыть социально-философский смысл понятия «праздник», показать его место среди близких ему понятий.
Достижение основной цели исследования разворачивается посредством постановки и решения следующих основных задач:
- показать особое место праздничности в социуме как его своеобразной темпоральной характеристики;
предложить развернутое рабочее определение понятия «праздник» в социально-философском плане;
раскрыть внутреннюю связь праздника и ритмов социального времени;
обрисовать праздник как форму социального творчества с точки зрения существования в социуме двух модусов: повседневности и праздничности. В связи с этим - наметить пути осмысления роли социальных революций как бы-тийствующих в специфических праздничных формах;
показать смысл праздника как формы социальной памяти, реализующейся в традициях;
рассмотреть диалектику праздника и повседневности как организации социального порядка и в связи с этим осмыслить роль негативных моментов в празднике (агрессия, вандализм, насилие и т.п.);
раскрыть социальный смысл духовных (эстетических, религиозных, мировоззренческих) аспектов праздника в развитии социума;
выявить основные тенденции и закономерности эволюции форм праздника в историческом процессе;
наметить типологию праздника в новоевропейской цивилизации;
~ проанализировать основные особенности праздника в «постсовременной» России;
- проследить экзистенциальный план проблемы праздника и переживания
его как народом, так интеллигенцией и руководством;
- наметить социально-философское обоснование жизненных стратегий
общественного человека в условиях праздника;
- осмыслить роль социальной телесности в празднике;
- показать роль пира в функционировании празднества.
Методологические основы и теоретические источники исследования
Диссертационное исследование осуществлялось с учетом фундаменталь
ных положений, выработанных мировой и отечественной мыслью примени
тельно к проблеме праздника. Сложность, многоаспектность предмета исследо
вания потребовала обращения к данным не только философии, но и культуро-
8 логии, этнографии, социологии, психологии и других дисциплин. Многосторонний характер предмета исследования и разнородность вовлеченного в орбиту исследования теоретического и исторического материала обусловили необходимость использования методов сравнительно-исторического анализа и междисциплинарного синтеза.
Междисциплинарность данного диссертационного исследования не означает в то же время методологического синкретизма. Особая трудность его состояла, в связи со сказанным в том, чтобы не «сползти» в культурологию или этнографию, отправившись по уже накатанным методологическим колеям, -сохранить специфику социально-философской аналитики по преимуществу. Методы других дисциплин использовались лишь как вспомогательные.
Что касается собственно философской методологии, то в анализе был специально акцентирована методологическая идея констелляции, особо разработанный Г, Лукачем, В. Беньямином и Т.В. Адорно. С этой точки зрения прошлое не уходит, но остается в настоящем «на равных», так же как и будущее просвечивает в конфигуративном отношении прошлого и настоящего. Диалектика в «Stillstand» по В. Беньямину оказывается особо эффективной в социально-философской аналитике праздника.
Особое значение для исследования в целом приобрела «негативная диалектика» Т.В. Адорно, понимаемая не столько как философское упоение самим актом буита и разрушения (что часто ей инкриминируется) но, прежде всего, негативная диалектика как горизонт нового философствования, нацеленного на спасение особенного во всеобщем, на приоритет нетождественного, нового по сравнению с уныло однообразным, повторяющимся и обыденным. Идее констелляции было уделено особое внимание именно в контексте «негативной диалектики» Адорно, предстающей как одна из принципиально других логических форм по сравнению с тем проектом, который конститутивно имеет в себе основной момент всеобщепонятийной структуры.
9 Научная новизна результатов исследования и положения, выносимые на защиту
Новизна и своеобразие работы следует из самой постановки проблемы о социально-философском смысле праздника.
Предложена развернутая дефиниция праздника в социально-философском плане. Вкратце она сводится к тому, что праздник есть особое состояние социума, - событие, раскрывающее трансцендентную сущность последнего.
Результат работы состоит также в том, что в заданном аспекте исследованы предельные основания социального бытия, или, в общих чертах построена модель самой глубинной природы развития социального. В результате исследования показано, что праздник в широком смысле представляет собой существенный модус социальной онтологии, и соответственно, он есть обнаружение сущности социума. Метафизика общества предстает как феноменология праздника. Социально-философская и историософская проблематика реализована в связи с этим как диалектика повседневности и праздничности. Продемонстрировано, как праздник актуализирует и выявляет базовые социальные структуры: возрастную, тендерную, социально-профессиональную и этническую.
Осмыслено обычно оставляемое в тени обстоятельство, что праздник в различных цивилизациях культивировался как полнота сам о осуществления социума, хотя в то же время он нес в себе и опасные деструктивные тенденции.
Практическая и теоретическая значимость работы
Теоретические положения и выводы, изложенные в диссертации, могут быть использованы в исследовании широкого спектра проблем социальной философии. Они могут составить также методологическую основу для решения ряда актуальных проблем культурологии, этнографии, историографии, философии истории, социологической теории, этики, философской антропологии, ряда других философских, социальных и гуманитарных дисциплин. Результаты исследования могут найти применение при разработке и чтении вузовских курсов по социальной философии, культурологии, этнографии, социологии, политологии, спецкурсов по отдельным философским вопросам.
Проведенное диссертационное исследование позволяет выработать принципы научной разработки системы образования и серьезной подготовки организаторов как публичных, а также - корпоративных и домашних празднеств.
Положения, содержащиеся в диссертации, могут стать основой для разработки программы, предназначенной для средств массовой информации, в которой развертывалась бы идея о социальной необходимости продуманного и обоснованного гуманитарным и социальным знанием культивирования празднества.
Апробация работы
Основные положения диссертационного исследования изложены в ряде статей, опубликованных автором в период с 2003 по 2006 г. С отдельными докладами автор выступал на научных конференциях. Среди последних можно назвать: «Образование и насилие» (Санкт-Петербург, 2004), «Проблема успеха в социальной теории и практике» (Иваново, 2004), «Предприниматель и успех» (Санкт-Петербург, 2006) и др.
Структура диссертации
Работа состоит из Введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, состоящего из 219 наименований, в том числе 13 на иностранных языках.
Дефиниции праздника в специальной нефилософской литературе
В языке зашифрована народная мудрость о празднике. Поэтому начать следует с семантических и этимологических данных. Этимология слова «праздник» восходит к церковнославянскому. Как утверждает М. Фасмер, на такое происхождение указывает фонема «ра». Исконнорусское же слово здесь не «праздный», а «порожний»;4 последнее имеет похожие эквиваленты в других славянских языках. Связь его с какими-то греческими корнями признается этим исследователем недостоверной.
В. Даль не выделяет особой статьи «праздник». Он рассказывает о празднике в статье «праздица» - сторона, празднующая в известный день какому-либо святому. Праздничный день или праздник вообще - день, посвященный отдыху. Это первое значение слова праздник по В. Далю. На втором и третьем месте у него - значения праздника как дня, отмечаемого по уставу церкви или в память и по случаю события гражданского, государственного.6
Д.Н. Ушаков насчитывает 7 значений слова «праздник».7 На первое место им ставится день (или несколько дней подряд) в религиозном обиходе, который связан с памятью какого-то исторического или легендарного события или святого. Скажем, праздник пасхи. Второе значение праздника имеет не религиозный, а светский характер. Праздник - это день торжества в память какого-нибудь выдающегося исторического, гражданского события, отмечаемого публичными собраниями, парадами, демонстрациями и т.п. Например, революционные праздники. Третье значение праздника в том, что это официально установленный общий день отдыха по тем дням, которые описаны в первых двух значениях. (То значение, которое В. Даль ставит на первое место). Противоположность этому третьему значению слово - «будни». Четвертое значение: веселье, бал. Пятое значение: день массовых игр, развлечений. Например, спортивный праздник. Шестое значение: Счастливый, радостный день, ознаменованный каким-то важным, приятным событием. (Д.Н. Ушаков приводит цитату из И.В. Сталина, который называет выборы в Верховный совет праздником.) Седьмое значение - переносное: праздник как испытываемое от чего-то наслаждение (Например, «праздник жизни»). У СИ. Ожегова и Н.Ю. Шведовой выделяется только пять значений праздника: первое и второе значения те же, что и у Д.Н. Ушакова, но они поменялись местами. На первое место Ожеговым и Шведовой ставится светский праздник, а на второе - религиозный.8 Третье место занимает значение праздника как дня отдыха, так же как и у Д.Н. Ушакова. Четвертое место занимает значение: день радости и торжества по поводу чего-нибудь. Например, семейный праздник. Сюда, таким образом, входит то, что у Д.Н. Ушакова представляет четвертое и шестое значения. Наконец, пятое значение слова «праздник» у СИ. Ожегова и Н.Ю. Шведовой также - день массовых игр и развлечений. И тот же пример - спортивный праздник.
Особо следует выделить художественное осмысление праздника. Здесь укажу только некоторые произведения, где дано глубокое проникновение в суть праздника. Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле задает забытый в новоевропейской цивилизации модус бытия как тотального празднования. «Война и мир» Льва Толстого, где приемами романа исследована экзистенция человека впервые попавшего на бал (Первый бал Наташи Ростовой) Э. Хемингуэй обращается к корриде и к сафари, как к экзотическому кровавому праздничному, ставящему под сомнение «беспраздничное», «безблагодатное» повседневное бытие современного человека. Фильм Этторе Скола «Бал» представляет все человеческое бытие в метафоре бала. Фильм Боба Гуссона и Тинто Брасса «Калигула» исследует средствами киноискусства закат римской империи, где театральной псевдопраздничностыо заменяется подлинное человеческое бытие, подлинная история.
Если сопоставить справочные издания по религиозным вопросам, то наблюдается вполне определенная тенденция в отношении к праздникам: справочники, составленные с позиций веры, уделяют праздникам гораздо больше внимания и места, чем религиоведческие справочники, стоящие на позициях более или менее ярко выраженного атеизма и агностицизма.9 Это обнаруживает весьма существенную тенденцию: с «расколдованием» мира роль праздника падает. Его содержание выхолащивается. Но тем не менее праздники остаются. Ведь функциональный их смысл состоит в конституи роваиии инвариантов самой цивилизации.
Приведу несколько хорошо известных примеров праздников, которые связаны с российской цивилизацией и, в известной мере, определяют формы ее бытийствования. Прежде всего, речь идет о Библейских основаниях этой цивилизации. Здесь есть два слоя. Первый слой связан с Ветхозаветной церковью. Здесь подчеркивается, что праздничные дни указаны и узаконены самим Богом. Напомню некоторые из них: во-первых, это суббота - по выражению раввинов - царица праздников. В праздновании субботы воспроизводится миф о сотворении мира: Бог в шесть дней сотворил мир, а в седьмой почил or дел творения. Во-вторых, это Пасха и праздник опресноков. Этот праздник установлен в память избавления евреев от плена и рабства египетского. В-третьих, пятидесятница, праздник седьмиц и праздник жатвы в пятидесятый день по Пасхе. Пятидесятница установлена в память Синайского законодательства для принесения благодарения Богу за новые плоды земные. И так далее.
Жертвоприношение
Праздник уже в архаике представал как система действий, как событие, в центре которого было жертвоприношение. Или, точнее говоря, жертвоприношение, как показывают многочисленные этнографические исследования, было центральной процедурой всякого праздника. Нет никаких оснований предполагать, что роль этой процедуры в будущем исчезнет. Другое дело, что она может быть изощренно замаскирована, - представать в превращенных формах, но главное содержание праздника составляет именно она.
Прежде всего, в общем виде проясню отношение жертвоприношения к агрессии, насилию, и убийству. Если жертвоприношение рассматривать как преступное насилие, то нет такого насилия, которое нельзя было бы описать в категориях жертвоприношения. Жертвоприношение и убийство постоянно существует в игре замещений, и это подтверждает то обстоятельство, что они всегда состояли и состоят в родстве.4 Все эти четыре выделенных понятия взаимодействуют и представляют собой некоторую деструктивную (негативную) систему, сопровождающую любой праздник. Причем, основания для этого обнаруживаются уже в этологии высших животных.5
Праздник предполагает интенсификацию сплоченности, при этом такого рода сплоченность должна быть «обеспечена» некоторой «жертвой отпущения». По существу это общее место в этнографической литературе. Такое утверждение принадлежит Рене Жирару в цитированном издании. Истолкование жертвоприношения как заместительного насилия характерно и для Годфри Линхардта и для Виктора Тернера.6 Все они признают в жертвоприношении настоящий коллективный перенос, действующий за счет жертвы и вызванный внутренними напряжениями, обидами, соперничеством, всеми очагами взаимной агрессии в недрах коллектива. Жертвоприношение защищает сразу весь коллектив от его собственного насилия, оно обращает весь коллектив против жертв, ему самому посторонних. Функция жертвоприношения - в том, чтобы успокоить внутреннее насилие, не дать разразиться конфликтам. Жертвоприношение пытается устранить раздоры, соперничество, зависть, ссоры между собратьями, восстанавливает в коллективе гармонию, усиливает социальное единство. В Ветхом завете и в греческих мифах братья почти всегда - братья-враги. То насилие, которое они, словно приговоренные роком, обращают друг против друга, способно рассеяться, лишь обратившись на какую-то третью жертву, - именно на жертву жертвоприношения. «Ревность», которую Каин испытывает к брату, - не что иное как отсутствие этого третьего пути.7 Эту же идею хорошо понимали и в Древнем Китае. Жертвоприношение укрепляет единство нации (Чжу Ю, II, 2). В «Книге обрядов» утверждается, что у жертвоприношений, музыки и законов одна и та же цель - объединять сердца и устанавливать порядок.
Наличие этой жертвы замещения или жертвы отпущения, «против кого» осуществляется солидарность, делает праздник эмоционально насыщенным. Конечно, такого рода жертвой отпущения может быть безличное, деперсони-фицированное «тяжелое прошлое», как официальные советские праздники были насыщены критикой «тяжелого царского времени», или постсоветские праздники, которые построены на критике «тоталитарного советского прошлого», когда мы «прозябали под гнетом большевизма и отсутствия рынка».
Жертвы отпущения позволяет персонализировать ситуацию, подлежащую осмыслению в ситуации праздника. В результате реальность обретает выпуклость и наглядность, Кто выступает в качестве жертвы? - Если рассмотреть «ассортимент» жертв в общей панораме человеческих жертвоприношений, то, на первый взгляд, получится крайне разнородный список. Здесь и военнопленные, и рабы, и дети, и не вступившие в брак молодые люди, и инвалиды, и подонки общества вроде греческого «фармака». Наконец в некоторых обществах это вождь, жрец, король. Парадоксально, на первый взгляд, что король может быть жертвой. Разве он не стоит в самом центре сообщества? - Безусловно - но в его случае само это положение, центральное и основополагающее, изолирует его от других, превращает в изгоя.9 Король, впрочем, не одинок, поскольку у него есть шут, делящий со своим господином положение постороннего, изоляцию, сам факт которой часто оказывается более важным, чем позитивная или негативная ценность, легко обратимая, которую можно ей приписать. Вот эта бинарная оппозиция короля и шута или жреца и шута, оказывается существенной для организации всего праздничного действа и для праздничного хронотопа.
Первоначальное понятие тела и телесности
Социальное бытие обязательно связано с активностью, с действием, хотя и не сводится к нему. Однако, это действие наталкивается на сопротивление. Гипостазированное сопротивление, вообще, это и есть в самом абстрактном смысле - материя. В социальной философии, как и в философской антропологии материя раскрывается в некотором очень близком нам экзистенциально модусе, в модусе тела и телесности.
Наше тело по первому непосредственному переживанию - это мы сами. Бытие нам дано прежде всего как телесность. Именно эта непосредственность данности требует напряжения, требует философского удивления. Философское удивление телом ярко выразил Декарт: «Я - это совсем не то же самое, что и мое тело».3 За тезисом Декарта стоит мысль, что даже отдельное, индивидуальное человеческое тело социально, оно сформировано цивилизацией. В этом смысле телесность исторична. В архаике нет тела в современном понимании как амбивалентности явленного и сокрытого.
Явно отталкиваясь от Декартовой констатации, материалист-естествоиспытатель 18 в. обозначает пространство размышления о телесности другим афоризмом: «Мы не должны допускать в человеке чего-либо, кроме тела, которое есть объект наших чувств».
Тело имеет отношение к границе «Я» и «не-Я». Тело само по себе есть граница нашего Я и мира. Что касается границы, то можно провести аналогию между границей тела и так называемым «пограничным слоем» в механике жидких тел, особенно в механике турбулентного движения. Эта граница опосредствуется артефактами, нашей речью. Наша одежда, наша мебель, наша земля, на-ша недвижимость, обобщенно говоря наш дом, - все это суть - мы, т.е. все это наше коллективное тело.
У шизофреника граница телесности проблематична. 3. Фрейд говорит, что шизофреник обладает телом-поверхностью, пробитым множеством дыр, через которые внешняя среда вторгается в больного. Ничто, никакая граница (устанавливаемая с помощью Другого) больше не сдерживает похоть вещей. Воспринимаемое захватывает воспринимающего. Утрачивается способность чувствовать границы собственного тела, омертвляется чувство кожи, без которого невозможно чувство «Я». Шизосубъект - это субъект без кожи.
Но поскольку все-таки кожа наличествует, и мы не имеем дело с шизо-субъектом, то возможны два видения телесности:
Во-первых, тело это некоторая вещественность, некоторая материальность, некая плотная непроницаемость, репрезентирующая и символизирующая нас. Тело в этом смысле той же природы, что и артефакты. Оно как естественно приданная нам вещественность, естественно данная нам «одежда».
Во-вторых, тело некоторый источник энергий, источник побуждений, стимулов, движения.
Эти два понимания телесности, обнаруживаемые уже в толковых словарях (например, у В. Даля) легко соединяются. В. Подорога предлагает метафору «порога-потока», Э. Гуссерль, варьируя тот же дуализм, и добавляя культурный аспект, выделяет в конституировании телесного единства четыре слоя:
Тело как материальный объект (res extensa);
Тело как живой организм («плоть»);
Тело как выражение и смысл; У Тело как объект культуры.
Ясно, что тело в качестве выражения и смысла существенно отличается от других символов, выраженных артефактно. Тело - это не только и не столько «морфология», сколько динамика, процесс. Тело - это и телодвижения. Объектное тело-канон, т.е. некоторая идеальная норма, связано с совокупностью норм телодвшсений. Существенную роль для канона телодвижения играет танец. Мы различаем «правильные» и «неправильные» телодвижения, например, пристойные и непристойные. Новоевропейский телесный канон вовсе не универсален.7 Существовали египетский, древнегреческий, средневековый, возрожденческий телесные каноны.
В дефиницию тела входят и его устойчивые типологии. Это, например, идущее из архаики разделение на «тощих, худых» и «толстых, жирных». Образ тела развертывается в архетипах худобы и толгцины. Современный идеал в рамках новоевропейской цивилизации - это худощавое, функциональное, атле-тическое тело, приспособленное для войны и труда. В связи с этим развертывается в рамках гигиены гигантская литература о похудении и сегодня уже сформировалась целая промышленность, обслуживающая сознательно сформированную худобу. Когда журнал "Stem" опубликовал статью о похудании, на редакцию обрушилась буквально лавина писем, свидетельствующая, что население ФРГ видит эту проблему в своей жизни как одну из центральных.