Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретическое исследование семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений 13-71
1.1. Семья как социальная группа 13-24
1.2. Семейная идентичность как проблема социально-психологического исследования 24-30
1.3. Анализ исследований семейной идентичности в отечественной и зарубежной литературе 30-49
1.4. Биографическая память поколений как основание семейной идентичности современной молодежи 49-70
Выводы по первой главе 71-71
Глава 2. Эмпирическое исследование семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений 72-135
2.1. Описание и обоснование методов эмпирического исследования 72-83
2.2. Описание результатов эмпирического исследования 84-115
2.3. Обсуждение результатов эмпирического исследования семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений 116-133
Выводы по второй главе 134-135
Заключение 136-139
Список литературы 140-165
Приложения 166-192
- Семья как социальная группа
- Биографическая память поколений как основание семейной идентичности современной молодежи
- Описание результатов эмпирического исследования
- Обсуждение результатов эмпирического исследования семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений
Семья как социальная группа
Семья – это «малая социальная группа, важнейшая форма организации личного быта, основанная на супружеском союзе и родственных связях, т.е. отношениях между мужем и женой, родителями и ребенком, братьями и сестрами, а также другими родственниками, живущими вместе и ведущими общее хозяйство» [165, c. 20]. В нашем исследовании важен акцент именно на родственных связях в функционировании данного типа групп.
Существует подход, ориентированный на определение семьи как социального института и формы институциализации ответственности, долга и других социальных норм, когда стали возникать семьи, не подтвержденные брачным законодательством. Американские специалисты в сфере исследования семьи М.Дж. Хэнсон и Е.В. Линч считают, что под семьей может рассматриваться совокупность индивидов, объединенных как посредством кровнородственных связей или брака, так и в результате обоюдного намерения соединить свои жизненные пути без официального оформления брака. В рамках данного подхода члены союза, во-первых, определяют себя как семью, во-вторых, чувствуют обоюдное притяжение друг к другу, в-третьих, включают в свою жизнь взаимную заботу и внимание [215].
Сложность и многогранность семьи как группы, сопровождающей человека в течение всей его жизни, обуславливают вариативность подходов к изучению и определению семьи [78].
В отечественной литературе поднимаются вопросы трансформаций российской семьи [26; 40; 97; 109; 133; 134; 145], кризиса идентичности в эпоху трансформаций [14], тенденций динамики семейно-брачных отношений студенческой молодежи [97; 128]. Т.Н. Михайленко считает, что в современных российских условиях семья как социальный институт уже не регулируется жестко государством и обществом, как это было ранее, а становится пространством личного выбора и свободы [97]. Период установления психосоциальной идентичности человека, согласно В.А. Ильину, опосредуется общечеловеческими, базисными социальными институтами: «Социальная структура каждого общества включает определенный набор базисных социальных институтов, которые отражают в специфических для данного конкретного общества формах универсальный опыт, накопленный человечеством в ходе исторического развития» [65, с. 17].
Б.Р. Осохеева предполагает, что семьи проходят период трансформаций параллельно протекающим изменениям в российском обществе, и постепенно жесткие нормы и образцы поведения, характерные для института семьи ранее, уходят в прошлое, и появляются новые формы семьи как группы с новыми семейными нормами и ценностями [109].
Стремительная переориентация России в экономической, политической, социальной жизни и идеологических основах повлекла определенное разрушение индивидуальной и социальной идентичности старших поколений населения, согласно А.В. Мудрику, и к становлению у представителей младших групп населения совершенно новых ценностных ориентаций, жизненных устремлений и к другим значимым последствиям [101]. По мнению М.Б. Зацепиной, традиции семейного уклада меняются, как и коллективный уклад жизни российского населения, ослабевает роль современной семьи в социализации детей [60].
А.В. Верещагина описывает современное российское общество в его типовом многообразии, которое включает в себя зарегистрированные типы семей и незарегистрированные, полные семьи и неполные, многодетные, малодетные и бездетные семьи, моноэтнические и межэтнические семьи, двухкарьерные и однокарьерные, гостевые, студенческие и другие типы семей [40].
Падение социального престижа семьи, сложности жилищного характера, рост рождения детей вне брака, отсутствие стабильности брачных союзов, попытки делегировать ответственность за воспитание детей другим социальным институтам приводят к девиантным формам поведения детей, проблемам в развитии, появлению беспризорности, росту количества детей-сирот и другим негативным последствиям, по данным Т.И. Шульги [162]. В неблагополучных семьях дети чаще других испытывают чувство неполноценности, потерянности, ненужности [163].
А.В. Верещагина выделяет следующие изменения, характерные для современных российских семей: увеличение стремлений каждого из супругов, в частности, карьерных достижений; рост количества семей, в которых супружеские отношения не оформляются официально; растет уровень разводов и малодетность семьи или добровольная бездетность; появляется и увеличивается число семей нетрадиционного типа; снижается возраст вступления в брак, как и уменьшается возраст родителей, у которых рождается первый ребенок. Автор считает, что данные явления отходят от норм, ценностей и поведенческих установок традиционной семьи, что в связи с изменением ценностных ориентаций в современном обществе и нестабильной экономической ситуацией происходит пересмотр прежних семейных установок. Все вышеперечисленные явления относятся, согласно А.В. Верещагиной, к семьям, которые были основаны на принципах советской идеологии, в то время как семьи, основанные на этнических, национальных и религиозных традициях, претерпевают изменения не так стремительно и, как и ранее, демонстрируют высокий уровень стабильности браков, рождаемости и т. д. [40].
Такие традиции до сих пор лежат в основе сохранения семейного уклада ингушей [57; 111], алтайцев [144], народов Дагестана [8], мордвы [117; 124], семей томских татар [158], старообрядцев на территории Белгородской области [154], старообрядцев и бурят-буддистов Забайкалья [20].
Даже при интенсификации миграционных процессов в России, укоренившаяся система духовно-нравственных идеалов, ценностей, норм поведения, установок, знаний, творчества, трудового опыта, традиций, обычаев, обрядов, которые сложились исторически в семейно-бытовых отношениях дагестанского народа, передаются из поколения в поколение, согласно Б.Ш. Алиевой и И.О. Багомаевой [8].
Несмотря на то, что этнокультурные реалии семейного быта ингушей упростились, по мнению Л.М. Евлоевой, в современных условиях они продолжают играть важную роль не только в семейных отношениях, но и во всех сферах социальной жизни ингушей. Проживание вместе со старшим поколением, либо рядом с ним позволяет молодым ингушским семейным парам непосредственно участвовать в повседневной практике обычаев, обрядов и культурных традиций [57].
Согласно Т.Г. Стефаненко, зачастую процессы идентификации с семьей и этносом взаимосвязаны и усиливают друг друга [129].
Включенность индивида в систему родства является решающим моментом для определения идентичности алтайцев. На современном этапе сеок у алтайцев, согласно С.П. Тюхтеневой, представляет собой связанную с социальной организацией культурную модель, основанную на семейной генеалогии и этнической идентичности. Функционально, сеок регулирует брачные отношения, а также участвует в расширении родственных, дружеских связей для социальной и экономической выгоды семьи [144].
Традиционные основы института семьи на территории Белгородской области способствуют культурной идентичности старообрядчества, согласно Л.В. Хирьяновой. Несмотря на ряд исторических обстоятельств, например, разрыв межпоколенных связей, популяризацию советской идеологии атеизма, процессы модернизации, коллективная память старообрядчества сохраняется группой людей, объединенных общей культурой, историей, верой, поддерживая черты их идентичности [154].
А.А. Базаров и С.В. Бураева отмечают, что семья, родственные отношения и связи всегда имели важное значение для бурятского общества, так как социальная активность бурят была направлена во многом на семью. Традиции семейного уклада у старообрядцев Забайкалья характеризуются стабильностью и постоянством [20]. Основной общественной формой, известной древней мордве, согласно Т.А. Салаевой и М.Н. Салаевой, был союз лиц, связанных кровным родством. Посредством семейно-родовой культуры не только укреплялось единство семьи как социальной группы и коллективного сознания, но и регулировалось социальное поведение. Традиции, будучи облеченными в форму массовых привычек, обретали устойчивость, становясь хранителем достижений прошлого. Верность потомков наследию предков считалось нормой. Сегодня семейно-родовые отношения также представляют собой часть традиционной культуры мордовского населения. Значимость системы родственных связей может подтверждаться мордовским терминологическим аппаратом, часть которого функционирует и по сей день. Различные компоненты семейно-родовых взаимоотношений, культа предков закреплены в языке, устно-поэтическом творчестве мордвы, ритуалах [117].
С.С. Строкова и Т.В. Якимова считают, что мегаполисы и относительно большие города в настоящее время характеризуются многообразием семейных укладов, тогда как в небольших населенных пунктах семейный уклад остается традиционным [135].
Биографическая память поколений как основание семейной идентичности современной молодежи
В данном параграфе перед нами стояла задача определения феномена «семейной памяти», ее функций, особенностей, а также ее роли в становлении и поддержании семейной идентичности на основе теоретического анализа отечественных и зарубежных источников.
Войны, революции, репрессии и другие пережитые обществом испытания в 20-м столетии привели к разрыву или ослаблению связей, как между поколениями, так и между родственными ветвями, к утрате семейной преемственности: отнюдь не любой представитель молодого поколения в России сможет вспомнить, как звали его прабабушек и прадедушек, не говоря уже и о том, чтобы помнить, как разворачивалась их жизнедеятельность [141]. Обращение к своему историческому прошлому, преодоление «разрывов» в социальной памяти поколений может помочь людям в процессе самоопределения и осмысления собственного существования во времена нестабильности, кризисного состояния общества.
Вместе с тем, С.А. Векилова считает, что в последние десятилетия интерес к генеалогии и семейной истории стремительно возрождается. Воссоздание истории семьи и интерес к судьбам предков может стать шагом на пути преодоления разобщенности семейного рода, а также может помочь современному человеку справиться с болезненным переживанием «непривязанности», «неукорененности» в прошлом [37]. Семья раскрывается Д. Жером как группа людей, происходящая от единого предка. Знание биографии предшествующих поколений семьи обеспечивает сильное чувство исторической глубины рода. Люди, «отрезанные» от семьи в силу обстоятельств, демонстрировали желание восстановить связь с близкими, чтобы ощутить сопричастность к семейной истории [221].
Человек в контексте рода. В философских представлениях Л. Фейербаха человек является цельностью духовных, телесных и родовых проявлений, он «не может абстрагировать себя от своего рода, от своей сущности» [148, с. 40]. В каждое мгновение, считает С. Кьеркегор, «индивид является и собою, и родом», и «если история есть у индивида, она есть и у рода» [77, с. 133]. Человек в контексте рода «есть единый организм и имеет единый целостный образ», по мнению П.А. Флоренского [150, с. 213]. Философ считает, что «жизненная задача всякого – познать строение и форму своего рода, его задачу, закон его роста, критические точки, соотношение отдельных ветвей и их частные задачи, а на фоне всего этого – познать собственное свое место в роде и собственную задачу, не индивидуальную свою, поставленную себе, а свою как члена рода, как органа высшего целого» [150, с. 216]. «Знание прошлого своего рода приносит много пользы для самопознания и исправления или предупреждения возможных ошибок в жизни, так как дает возможность учесть свои прирожденные склонности, способности и слабости», – пишет в своих работах П.А. Флоренский [151, с. 425]. По мнению Г.А. Кондратовой, род – это «своеобразная материализация онтологического и эмпирического, в нем сконцентрировались все времена и все пространства, в нем непостижимым образом взаимодействуют механизмы онтогенеза, филогенеза и социогенеза» [72, с. 202].
Семейно-родовая память как часть родовой культуры в истории России. Культурно-социальная ситуация существенно влияет на психологию людей [36]. С.В. Воротилова говорит о том, что российское дворянство дореволюционного периода является примером культуры сохранения семейно родовой памяти. Свои истоки данная традиция берет из местничества позднего Средневековья, когда служебное положение человека определялось происхождением его предков, принадлежностью к знатному роду. Заложенные Петром I основы государственной системы способствовали сохранению памяти истории рода и создавали условия для становления семейно-родовой идентичности молодого поколения дворян. В XIX – начале ХХ в. образованная часть недворянского сословия подверглась влиянию дворянских традиций сохранения памяти рода, однако в советский период значительная их часть была утрачена вместе с практиками фамильного самоопределения [41].
Начатое в рамках исторических исследований изучение генеалогий первоначально было связано с аристократическими семейными кланами, а к середине ХХ века в данное направление стали вносить свой вклад философы, антропологи, социологи, филологи, психологи и другие специалисты, изучающие автобиографическую, культурную память, устную историю и так далее [53].
Изучались материальные источники биографической памяти семьи. Одним из инструментов коммуникации в семье, передачи семейной истории и ее массового документирования оказывается семейный фотоальбом. Фотографии предоставляют сведения о ежедневных делах, о личной жизни, о ценностях и обычаях поколений семьи. Накопление фотоматериалов обеспечивает сохранение образов родственников, а через совместный просмотр данных фотографий функционирует механизм, посредством которого поддерживается идентичность семьи как сложной иерархии групп. Хранение материально-вещественных свидетельств о прошлом включает в себя воспоминание и осмысление семейной биографии каждым поколением семьи. К основным функциям архивов семейных фотографий можно причислить: хранение семейной памяти, сплочение, интеграция членов семьи, документирование и трансляция семейной истории потомкам. Помимо перечисленных функций, анализ фотоснимков имеет также функцию самопрезентации, престижа, коммуникативную и развлекательную функцию [35].
Исследовались семейные архивы и библиотеки как места продолжения культуры и знаний, места хранения и трансляции семейной памяти [142]. А.А. Базаров, С.В. Бураева рассматривают роль памяти, заключенной в книжной культуре, в семейной идентичности старообрядцев и бурят-буддистов Забайкалья [20]. Согласно авторам, на протяжении многих веков книги, как и семья, находились в основе забайкальской идентичности. Книги было принято передавать по наследству. Записи на краях страниц и других частях книг представляют собой уникальный источник информации о жизни хозяев, их родных, данных о хозяйстве и прочих сведений.
В ходе изучения социальной значимости книг А.А. Базаров, С.В. Бураева выделили ряд самых часто встречающихся текстов в среде буддистов Забайкалья и описывают роль данных текстов для семей. Так, например, «Суварнапрабхасасоттамасутра» может влиять на благополучие семьи в материальном плане, способствует безопасности территории, на которой живут поколения рода, от нападений и достижению значимого положения в обществе представителей рода; «Панчаракша» является средством защиты от различных опасностей и обеспечивает благополучие несовершеннолетних в семье. Есть книги, которые служат решению семейных проблем, улучшению микроклимата в семье (предупреждению ссор и конфликтов) и так далее [20].
Культ предков является базовым переживанием родовой культуры мордвы [117]. Культ предков предстает как ранняя форма религии, включающая в себя поклонение духам умерших предков и которые, согласно поверьям, могут влиять на жизнь потомков. Единение представителей рода происходит вокруг общих обязанностей по отношению к предкам и богам. Культ предков проявляется в общественных молениях, традиционных семейных обрядах. Все, даже самые отдаленные предки, которых помнит семья, призываются в важные минуты жизни [124, с. 157]. В религиозно-нравственном мировоззрении мордвы культ предков характеризуется преемственностью, верностью заветам дедов и отцов, традициям.
Различные компоненты семейно-родовых отношений, культа предков нашли отражение в языке, устно-поэтическом творчестве мордвы, обрядах, ритуалах, материальных объектах памяти. Родовые знаки, которые выступали символами рода и семьи мордвы – «знамена», тамги, меты, клеймы, – постепенно трансформировались в семейную собственность и социально-психологическую реальность, согласно Т.А. Салаевой и М.Н. Салаевой. Элементы и различная информация о родовых и семейных знаках сохранялись в сказочных сюжетах [117].
Преемственность традиций в памяти поколений, высокая значимость семейно-родовых связей, семейный уклад сохраняется до сих пор в семьях ингушей [57; 111], алтайцев [144], народов Дагестана [8], мордвы [117], в семьях томских татар [158], старообрядцев на территории Белгородской области [154], старообрядцев и бурят-буддистов Забайкалья [20].
Система духовно-нравственных идеалов, ценностей, знаний, трудового опыта и творчества, установок, норм поведения, обрядов, обычаев, традиций, которые сложились исторически в семейно-бытовые отношениях дагестанского народа, передаются из поколения в поколение, по данным Б.Ш. Алиевой и И.О. Багомаевой [8].
Семья – важнейший институт социализации подрастающих поколений [13; 24; 101].
Включенность индивида в систему родства, является решающим моментом для определения идентичности алтайцев. На современном этапе сеок у алтайцев, согласно С.П. Тюхтеневой, представляет собой связанную с социальной организацией культурную модель, основанную на семейной генеалогии и этнической идентичности [144].
Описание результатов эмпирического исследования
Выборка исследования. Выборку исследования составили 134 человека: 67 человек женского пола и 67 мужского. Возраст участников исследования составил от 19 до 24 лет (рисунок 4). Средний возраст – 21 год.
Выборку исследования составила учащаяся молодежь московских вузов технического и гуманитарного направлений. Из них 50% участниц исследования обучалась по техническому направлению, 50% – по гуманитарному; 97% мужской выборки составила учащаяся молодежь технического направления, 3% – гуманитарного.
Результаты по методике А.В. Сидоренкова и соавторов.
Результаты по общей шкале семейной идентичности варьировались от 26 до 84 баллов (рисунок 5). Чем выше балл – тем выше показатель семейной идентичности. Чем ниже балл – тем ниже показатель семейной идентичности, но выше противопоставление себя другим членам рода и самоутверждение своей индивидуальности.
Вся выборка исследования (N=134) была разделена на 4 группы по квартилям по уровню показателя семейной идентичности: в первую группу вошли 34 человека, чьи баллы варьировались от 26 до 57; во вторую группу – 35 человек, чьи баллы были от 58 до 65; в третью группу – 33 человека, их баллы – от 66 до 72; в четвертую группу – 32 человека с баллами от 73 до 84 (таблица 1).
Таким образом, будем считать, что первая группа является группой с низкими показателями семейной идентичности (Тип I), вторая группа – со средними показателями семейной идентичности относительно других групп (Тип II), третья группа – с показателями семейной идентичности выше среднего (Тип III), четвертая группа – с самыми высокими показателями семейной идентичности (Тип IV) (таблица 2).
В таблице 3 показаны средние значения по общей шкале и по трем субшкалам методики А.В. Сидоренкова у четырех групп молодежи с разными показателями семейной идентичности.
Показатели социально-когнитивной, социально-эмоциональной и поведенческой составляющей увеличиваются по мере увеличения общего показателя семейной идентичности. По шкалам социально-когнитивной, социально-эмоциональной, поведенческой составляющей, а также по общей шкале семейной идентичности выявлены значимые различия между группами I-IV Типа на уровне p 0,01 посредством использования критерия Краскела-Уоллиса в программе Statgraphics Centurion XVI (Приложение 1).
В группах молодежи со средними и высокими показателями семейной идентичности (Типа II и Типа IV) среднее значение социально-когнитивной составляющей превалирует над показателями поведенческой составляющей, а в группах молодежи с низкими и выше среднего показателями семейной идентичности (Типа I и Типа III) – среднее значение поведенческой составляющей превалирует над показателями социально-когнитивной составляющей.
Наблюдается наибольшая дистанция между средними значениями социально-когнитивной составляющей групп молодежи с низкими и средними показателями семейной идентичности (Типа I и Типа II) в 5,5 баллов, а также групп молодежи с выше среднего и высокими показателями семейной идентичности (Типа III и Типа IV) – в 5 баллов, тогда как между показателями групп молодежи со средними и выше среднего показателями семейной идентичности (Типа II и Типа III) – в 1,5 балла.
Также наблюдается наибольшая дистанция между средними значениями социально-эмоциональной составляющей групп молодежи с низкими и средними показателями семейной идентичности (Типа I и Типа II) в 5,5 баллов, тогда как между другими группами разница составляет около двух баллов.
Показатели поведенческой составляющей увеличиваются планомерно от группы молодежи с низкими показателями семейной идентичности (Типа I) к группе молодежи с высокими показателями семейной идентичности (Типу IV). Между показателями поведенческой составляющей групп молодежи со средними и выше среднего показателями семейной идентичности (Типа II и Типа III) наблюдается наибольшая разница в четыре балла, между показателями групп молодежи с низкими и средними показателями семейной идентичности (Типа I и Типа II) – два балла, между группами молодежи с показателями выше среднего и высокими семейной идентичности (Типа III и Типа IV) – три балла.
В группах молодежи с низкими, средними и выше среднего показателями семейной идентичности (Типа I, II, III) показатели социально-когнитивной составляющей юношей превалируют над показателями девушек, в группе молодежи с высокими показателями семейной идентичности (Типа IV) у девушек среднее значение выше, чем у юношей. Во всех группах показатели социально-эмоциональной составляющей семейной идентичности у юношей превалируют над показателями девушек. Вместе с тем, средние значения поведенческой составляющей во всех группах у девушек выше, чем у юношей. Таким образом, юноши сильнее ощущают свою связь с семьей, ее внутреннюю однородность и отличие от других семей, принимают и разделяют цели, нормы, интересы, успехи и неудачи семьи, более позитивно оценивают свое членство в семье и переживают за происходящие в семье значимые события, достигаемые успехи или возникающие неудачи. Девушки же сильнее юношей стараются прислушиваться к мнению семьи, учитывать общие интересы, придерживаться норм семьи, а также отстаивать интересы семьи и вступать на ее защиту.
С целью проверки значимости различий было проведено сравнение показателей юношей и девушек по шкалам социально-когнитивной, социально-эмоциональной, поведенческой составляющей, а также по общей шкале семейной идентичности в программе Statgraphics Centurion XVI с использованием критерия Манна-Уитни. В результате было выявлено, что критерий Манна-Уитни по всем перечисленным шкалам находится вне зоны статистической значимости результатов (таблица 4), т.е. гендерные различия не являются статистически значимыми у исследованной выборки.
Обсуждение результатов эмпирического исследования семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений
В данном параграфе обсудим результаты, полученные в эмпирическом исследовании семейной идентичности современной молодежи в контексте биографической памяти поколений. Выборку исследования составили 134 человека: 67 юношей и 67 девушек. Возраст участников исследования составил от 19 до 24 лет.
Результаты по общей шкале семейной идентичности варьировались от 26 до 84 баллов. Чем выше балл – тем выше показатель семейной идентичности. Чем ниже балл – тем ниже показатель семейной идентичности, но выше противопоставление себя другим членам рода и самоутверждение своей индивидуальности.
Нами была проведена дифференциация результатов семейной идентичности по общему показателю. В результате были выделены четыре группы молодежи: первая группа – с низкими показателями семейной идентичности (от 26 до 57, Тип I), вторая группа – со средними показателями семейной идентичности относительно других групп (от 58 до 65, Тип II), третья группа – с показателями семейной идентичности выше среднего (от 66 до 72, Тип III), четвертая группа – с самыми высокими показателями семейной идентичности (от 73 до 84, Тип IV).
Как свидетельствуют данные таблицы 3, показатели социально когнитивной, социально-эмоциональной и поведенческой составляющей увеличиваются по мере увеличения общего показателя семейной идентичности. Социально-эмоциональная составляющая во всех группах занимает первый ранг по средним значениям. В группах молодежи со средними показателями семейной идентичности и высокими (Типа II и Типа IV) среднее значение социально-когнитивной составляющей превалирует над показателями поведенческой составляющей, а в группах молодежи с низкими показателями семейной идентичности и выше среднего (Типа I и Типа III) – среднее значение поведенческой составляющей превалирует над показателями социально-когнитивной составляющей. По шкалам социально-когнитивной, социально-эмоциональной, поведенческой составляющей, а также по общей шкале семейной идентичности выявлены значимые различия между группами I-IV Типа на уровне p 0,01 посредством использования критерия Краскела-Уоллиса в программе Statgraphics Centurion XVI.
Для того чтобы проверить, является ли ранжирование составляющих семейной идентичности по группам (Типа I-IV) статистически значимым, мы провели тест с использованием критерия Фридмана в статистической программе IBM SPSS Statistics 19. Уровень значимости результатов ранжирования составляющих семейной идентичности с использованием критерия Фридмана у молодежи с низкими показателями семейной идентичности (Типа I) равен 0,001, у групп молодежи со средними показателями семейной идентичности и выше (Типов II-IV) составляет менее 0,001, что говорит о том, что результаты ранжирования являются статистически значимыми (рисунки 7 и 8).
Таким образом, социально-эмоциональная составляющая преобладает в структуре семейной идентичности молодежи у всех четырех типов. Данный результат подводит нас к тому, что семейная идентичность молодежи в первую очередь функционирует на уровне эмоционального переживания принадлежности и тождественности своей семье, а затем уже на уровне социально-когнитивной тождественности и поведенческой.
Также следует отметить рост уровня социально-когнитивной составляющей от группы молодежи с низкими показателями семейной идентичности (Типа I) к группе молодежи со средними показателями семейной идентичности (Типа II) на 5,5 баллов и от группы молодежи с показателями семейной идентичности выше среднего (Типа III) к группе молодежи с высокими показателями семейной идентичности (Типа IV) на 5,5 баллов. Именно за счет социально-когнитивной составляющей происходят наибольшие различия между типами (за исключением роста социально-эмоциональной составляющей от Типа I к Типу II на 5,5 баллов), тогда как, например, социально-эмоциональная составляющая растет от Типа II к Типу IV лишь на 2 балла, а поведенческая от Типа I к Типу IV на 2-4 балла (таблица 3).
Таким образом, крайние типы (I и IV) наиболее отличаются от средних типов (II и III) по мере социально-когнитивной тождественности своей семье, т.е. ощущению своей связи с семьей, ее внутренней однородности и отличия от других семей, восприятия себя и других членов семьи с точки зрения принадлежности к семье, принятия и разделения норм, интересов, успехов и неудач семьи. Типы II и III наиболее отличаются друг от друга мерой поведенческой тождественности своей семье, т.е. степенью, в которой молодежь прислушивается к мнению семьи, учитывает общие интересы и придерживается норм семьи, а также готов отстаивать интересы и вступать на защиту семьи, если есть угроза извне. Молодежь Типа I также значительно негативнее других типов оценивает свое членство в семье, может испытывать чувство одиночества и нежелание общаться, может быть не склонна сопереживать по поводу происходящих в семье событий, ее успехов и неудач.
Нами были проанализированы различия в показателях юношей и девушек по шкалам социально-когнитивной, социально-эмоциональной, поведенческой составляющей, по общей шкале семейной идентичности, а также между группами Типа I-IV (таблица 3). В группах молодежи с низкими, средними и выше среднего показателями семейной идентичности (Типов I, II, III) показатели социально-когнитивной составляющей юношей превалируют над показателями девушек, у группы молодежи с высокими показателями семейной идентичности (Типа IV) – у девушек среднее значение выше, чем у юношей. Во всех группах показатели социально-эмоциональной составляющей семейной идентичности у юношей превалируют над показателями девушек. Вместе с тем, средние значения поведенческой составляющей во всех группах у девушек выше, чем у юношей. Таким образом, юноши немногим сильнее ощущают свою связь с семьей, ее внутреннюю однородность и отличие от других семей, принимают и разделяют цели, нормы, интересы, успехи и неудачи семьи, более позитивно оценивают свое членство в семье и переживают за происходящие в семье значимые события, достигаемые успехи или возникающие неудачи. Девушки же сильнее юношей стараются прислушиваться к мнению семьи, учитывать общие интересы, придерживаться норм семьи, а также отстаивать интересы семьи и вступать на ее защиту.
С целью проверки значимости различий было проведено сравнение показателей юношей и девушек по шкалам социально-когнитивной, социально эмоциональной, поведенческой составляющей, а также по общей шкале семейной идентичности в программе Statgraphics Centurion XVI с использованием критерия Манна-Уитни. В результате было выявлено, что критерий Манна-Уитни по всем перечисленным шкалам находится вне зоны статистической значимости результатов (таблица 4).
Также нами были проведена процедура проверки связи общего показателя семейной идентичности молодежи Типа I-IV с полом. В результате теста с использованием критерия хи-квадрат в программе Statgraphics Centurion XVI было выявлено, что показатель семейной идентичности современной молодежи не связан с полом (2=4,769, P-Value=0,1895). Таким образом, юноши и девушки имеют равную тенденцию к выраженности семейной идентичности. Более того, что в группе с низкими показателями семейной идентичности, что в группе молодежи с самыми высокими показателями семейной идентичности, соотношение юношей и девушек оказалось 50/50.
В результате первичной обработки данных авторской анкеты было выявлено, что 28% современной молодежи знает свою родословную до поколения дедушек и бабушек, еще 53% – до поколения прадедушек и прабабушек, и 18% знают более старшие поколения. Тот факт, что около трети респондентов не знают своего рода далее поколения дедушек и бабушек может частично подтвердить идею С.И. Тонких, что в настоящее время наблюдается ослабление родовых связей в российских семьях [141].