Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Адаптация к неопределенности и рискам трансформирующейся среды: теоретическая и эмпирическая концептуализация 25
1.1 Адаптация к неопределенности как способ достижения приемлемого статуса безопасности 25
1.2 Теоретическая и эмпирическая концептуализация в исследованиях риска .56
Краткое резюме по первой главе. 92
Глава вторая. Идентификация трансформационных рисков социетального уровня 94
2.1 Социоструктурные координаты социетальной трансформации 94
2.2 Социальная сфера как пространство проявления социально-структурных неравенств: выявление рисков и ресурсы адаптации 111
2.3 Неопределенность нормативной системы как риск снижения качества человеческого потенциала: девиации в трансформирующейся социальной среде .128
Краткое резюме по второй главе .150
Глава третья. Приемлемость риска как цель адаптации в субъект-субъектных отношениях 152
3.1 Адаптация к последствиям бедствий и катастроф как определение зоны социально приемлемого риска: социальные институты, территориальные общности 154
3.2 Адаптация к кризису как этапу структурирования неопределенности и форме актуализации риска 175
3.3 Коммуникация как средство достижения социальной приемлемости риска .194
3.3.1 Подходы к определению социальной сущности рисковой коммуникации 194
3.3.2 Социологическое обеспечение рисковой коммуникации 206
Краткое резюме по третьей главе 217
Глава четвертая. Адаптация к повседневным и острым рискам: детерминанты выбора стратегии на личностном уровне 219
4.1 Прикладные исследования в области социологического анализа риска .219
4.2 Личностный уровень идентификации и оценки риска для выбора стратегии адаптации к условиям неопределенности .232
4.2.1 Составляющие выбора стратегии действий в ситуациях неопределенности 232
4.2.2 Социальная защищенность, удовлетворенность жизненными условиями, институциональное доверие как ресурсы адаптации в условиях повседневных и острых рисков 259
Краткое резюме по четвертой главе 278
Заключение .279
Список литературы 284
Список иллюстративного материала 319
Приложение: Базовый блок вопросов инструментария исследований .322
- Адаптация к неопределенности как способ достижения приемлемого статуса безопасности
- Социоструктурные координаты социетальной трансформации
- Адаптация к кризису как этапу структурирования неопределенности и форме актуализации риска
- Социальная защищенность, удовлетворенность жизненными условиями, институциональное доверие как ресурсы адаптации в условиях повседневных и острых рисков
Адаптация к неопределенности как способ достижения приемлемого статуса безопасности
Социальные, экономические и политические процессы, происходившие в стране в девяностых годах прошлого века, оценивались социальными учеными как переходный период реформирования, модернизации. К настоящему времени очевидно, что мы переживаем процесс трансформации, причем отличающийся от аналогичного процесса в «стабильно трансформирующихся обществах с прогрессирующей экономикой и устойчивой социально-политической системой»1. «Правомерно ли управляемое сверху создание капиталистического производства на чужой ему основе все-таки называть модернизацией? Я утверждаю, что наша страна претерпевает социетальную трансформацию»2, – писал Владимир Александрович Ядов в 2009-ом году. Если сущность модернизации общества составляет совокупность изменений, направленных на совершенствование системы, трансформация подразумевает глубокие структурные изменения системы, обретение ею нового качественного состояния. В стабильных эволюционно трансформирующихся обществах негативные социальные последствия трансформации относительно приемлемы, в жесткой, «шоковой» трансформации «сверху» неопределенность позитивного вектора изменений обусловливает риски, адаптация к которым требует ресурсов, недоступных значительной части населения.
Из концепций, объясняющих сущность трансформаций, которые В. А. Ядов называет «посткоммунистическими», по отношению к предмету диссертационного анализа наиболее продуктивной представляется системная концепция Татьяны Ивановны Заславской, позволяющая рассмотреть сущность и особенности адаптации к неопределенности и рискам на различных структурных уровнях общества и в различных сферах общественной жизнедеятельности. Т. И. Заславская, исходя из деятельностного представления о сущности процесса, предложила системную концепцию российской трансформации в трехвекторном пространстве: изменений в институциональной, социальной и структуре человеческого потенциала3.
В 2008 году Т. И. Заславская и В. А. Ядов проанализировали на основе этой методологии данные социологических исследований и сделали вывод: Российское общество на сегодня еще не достигло должного уровня зрелости ни по одному из трех важнейших критериев: в институциональном устройстве, в создании устойчивой социальной структуры, в которой не должно быть места вопиющему разрыву между зажиточными и бедствующими слоями граждан и по качеству человеческого потенциала, в котором Россия не будет уступать странам с наиболее продвинутой экономикой4. После 2008-го года российское общество столкнулось с кризисом, еще более обострившим проблемы и риски и усилившим неопределенность происходящих изменений.
Трансформационные процессы отличаются высокой степенью неопределенности, которая присуща качественным изменениям сложных систем, а любая неопределенность обусловливает риск как потенциальную возможность негативного исхода. Ссылаясь на разработки В. Н. Костюка5 в своем анализе очередной модернизации в стране, Нина Федоровна Наумова еще в конце девяностых годов прошлого века исходным положением считала, что именно сложность является фактором неопределенности развивающихся систем6. Основные проявления неопределенности – неустойчивость, нестабильность системы. Для человека подобные проявления трансформационных процессов неэволюционного характера выступают как «неожиданное, резкое, быстрое, то есть тяжелое, изменение социальной среды»7, обусловливающее создание нестандартных стратегий, практик, ресурсов адаптации.
В детерминистическом мире, как подчеркивает, к примеру, известный современный теоретик в области философии естествознания Илья Пригожин, риск отсутствует, ибо риск есть лишь там, где универсум открывается как нечто многовариантное, подобное сфере человеческого бытия8. В детерминистическом мире природа поддается полному контролю со стороны человека, представляя собой инертный объект его желаний. Если же природе в качестве атрибутивной характеристики присуща нестабильность, то человеческую деятельность необходимо строить на основе партнерского, осторожного и деликатного отношения к окружающему его миру, хотя бы из-за неспособности однозначно предсказать то, что произойдет в будущем9.
Социологический подход к анализу риска непосредственно связан с философской концепцией нестабильности, позволяющей рассматривать законы природы и общества в единстве и взаимосвязи. Полагаю, что исследования социальной направленности получили стимул к развитию по мере осознания ограниченности детерминистической парадигмы в философии естествознания и утверждения идеи нестабильности, которая позволила включить в Природу и человека, чем способствовала преодолению разобщенности между социальными исследованиями и науками о природе.
В повседневной жизни человек ежедневно взаимодействует с разными условиями и обстоятельствами, то есть с различными средами. В социологии в содержание этого понятия включают совокупность социальных условий жизнедеятельности, оказывающих влияние на формирование и поведение личности. Понятие социальной среды отражает теоретическое представление о социальной реальности, которая может быть структурирована по целому ряду критериев. В социологии принято выделять макросреду и микросреду. В первой происходит формирование, воспроизводство и обновление системообразующих условий социальной жизнедеятельности конкретного социума на том или ином этапе его развития. Микросреда отражает совокупность условий и факторов, составляющих повседневность индивида, группы. При этом существенным является то, что нововведения в макросреде, скажем в институциональной сфере, преломляются в повседневной жизни индивида, требуют корректировки его жизненной стратегии, адаптационного поведения, оценки рисков выбора адаптационной стратегии и прочее.
Понятие «неопределённость» широко используется «в концептуализации трансформационных процессов и переходных состояний систем различной природы и их элементов – природы, техносферы, социума, среды обитания в целом»10. Основной фундаментальный признак неопределённости – это неоднозначность позитивной направленности изменений, которая обусловливает переориентацию жизненной стратегии с абсолютной безопасности на приемлемый риск как статус безопасности. На какой бы позиции ни находился социальный субъект: деятельностной или пассивной, взаимодействовать с неопределённостью ему так или иначе придётся. Нестабильность и неустойчивость привычных условий среды, противоречие между инновациями и повседневностью требует и от индивида, и от социальных субъектов тех или иных усилий по её упорядочиванию.
Неопределенность имманентно (сущностно) содержит риск как вероятность ущерба от неадекватного выбора стратегии упорядочивания, структурирования неопределенности. Как потенциальная возможность ущерба в социетальном пространстве риск находит проявления через чрезвычайные ситуации, кризисы, которые при непродуктивной стратегии преодоления могут перейти в фазу катастрофы.
Накоплен достаточно солидный массив научного знания относительно фундаментальных закономерностей формирования и развития кризисов и катастроф, специфики «выхода» из кризисных ситуаций, а также пост-катастрофного восстановления территорий и населения. В массиве этого знания есть и вклад автора диссертации, который будет проанализирован и обобщен в соответствующих разделах рработы.
На уровне социальных институтов упорядочивание неопределённости осуществляется через механизм организации и управления; на уровне личности – через механизм взаимодействия с меняющейся средой, то есть через адаптацию, корректировку своей жизненной стратегии. Обоснование социологической сущности феномена неопределённости целесообразно строить на идеях диалектики, рассматривая неопределённость не столько как противоположность стабильности и устойчивости, сколько как этап развития и социальной системы и личности. В свое время Питирим Сорокин показал, что даже бедствия имеют «великое обучающее значение»11.
Социоструктурные координаты социетальной трансформации
Социальная структура обладает той же степенью устойчивости, что и общество в целом. Как правило, параметры социальной структуры, такие, например, как размер классов, слоев, уровень их жизни, изменяются медленно, эволюционируют в соответствии с темпами развития производительных сил общества, его культуры. Обычно анализируются долговременные риски, связанные с застоем или деградацией социальной структуры. В период сущностных системных социетальных трансформаций адаптация социальной структуры общества к неопределенности происходит противоречиво и разнонаправленно вслед за темпами и характером изменений в сфере распределения собственности, модернизации производства, системы образования и профессиональной подготовки, ситуации на рынке труда на рынке труда в целом.
Как противоречивое специалисты оценивают и состояние социальной структуры современного российского общества, отличающееся низкой степенью сформированности и выраженности элементов. При разнице в деталях большинство исследователей сходятся в том, что динамика общественного развития требует динамического подхода и к анализу социальной структуры. Тем не менее изменчивость и адаптивность не исключают наличия некоторого структурного ядра, на котором держится общество как целостность. Трансформационные процессы ослабили «жесткость» социальной структуры предыдущего социально-экономического уклада, стимулировали появление новых социальных субъектов, однако, «социальную трансформацию характеризуют не только появление ранее не существовавших страт – предпринимателей, самозанятых, прекариев, но и проявляющееся неравенство, стратификация групп на рынке труда»163.
Размытость социальной структуры специалисты связывают и с воспроизводством отношений предыдущего социального уклада. Так, Л. Д. Гудков связывает эту особенность с инерцией «социальной одномерности советской системы стратификации»164, которую поддерживают не адаптированные к изменившейся ситуации социальные институты.
Ретроспективно-компаративный анализ перемен в социальной структуре российского общества на материалах опросов 1994-2013 годов позволил исследователям под руководством одного из ведущих отечественных социологов специалистов в области изучения социальной структуры и стратификации О. И. Шкаратана охарактеризовать своеобразие типа социальной стратификации, сложившегося в российской социетальной системе к настоящему времени как «переплетение по-прежнему доминирующей сословной иерархии, в которой позиции индивидов и социальных групп определяются их местом в структуре власти и закрепляются в формальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях, и элементов классовой дифференциации, задаваемой владением собственностью и различиями по месту на рынке труда»165.
В соответствии с целями диссертационного исследования в границах проблематики социологии риска интерес представляет анализ рисков структуры новейшего российского общества, обусловленной институциональной неопределенностью гарантий в сфере труда и собственности. Неравенст ва. Социальная справедливость по отношению к человеческому потенциалу означает его сохранение и развитие посредством обеспечения равенства социальных возможностей. Неравенство в таком контексте есть показатель потенциального ущерба целостности общественного человеческого потенциала, то есть социетального риска. Надежных статистических данных и исследовательского материала как у экономистов, так и у социологов по проблемам неравенства доходов достаточно много.
В 2003-ем году эксперты факт высочайшей концентрации денежных средств и существующее неравенство в России подтверждали следующими данными. Доля доходов, получаемых самыми бедными, в пять раз меньше их доли в численности населения. Доля доходов, принадлежащих самым богатым, в 17 раз выше их доли в составе населения, а одному проценту самых обеспеченных принадлежало более 12 % всех получаемых доходов166.
Динамический анализ статистики и данных репрезентативных мониторинговых исследований социально-экономического самочувствия населения позволяют констатировать, что к концу первого десятилетия текущего века радикальные трансформационные процессы в России при несомненных положительных сдвигах имели следствием не только неравенство в доходах и собственности, но и значительные различия в качестве жизни, характере и условиях труда, уровне образования и общей культуры167.
Второе десятилетие текущего века привело к обострению негативных последствий трансформации российского общества. Постоянный и неконтролируемый рост социально-экономического неравенства углубил пропасть, разделяющую бедные и богатые слои населения. «Четче стали очертания полярных групп, находящихся на полюсах богатства и с трудом воспринимающих ценности и предпочтения противоположной стороны»168.
Доходное неравенство обусловливает неравенство возможностей доступа «к материальным благам, услугам образования и здравоохранения. При этом за кризисный период в стране сформировались значительные группы граждан, которые не способны удовлетворять даже свои основные социальные потребности»169, что свидетельствует не только о падении уровня, но и о снижении качества жизни значительной части населения.
Результаты сравнительного исследования России с развитыми странами Европы, осуществленного в 2016 году170 показали, что интегральный индекс субъективного качества жизни населения России в сравнении с другими странами значительно ниже и «отражает общий настрой населения в период растянувшихся преобразований с неопределенным результатом. Очевидно, что население России довольно низко оценивает условия своей жизни, социальный климат и институты общества, свое социальное самочувствие и возможности для развития и самостоятельного регулирования своего поведения в настоящее время и в будущем»171.
Экономисты и социологи располагают достаточным количеством статистических и данных мониторинговых опросов, обосновывающих наличие и степень дифференциации в обществе. Для поддержки выводов относительно трансформационных социоструктурных рисков воспользуюсь апробированными в научных публикациях известных специалистов фактологическими данными.
По оценкам мировых экспертов значение индекса Джини, показывающего, в какой степени «распределение доходов по населению отклоняется от абсолютно равномерного»172, «на уровне 38-40% означает избыточный уровень неравенства, негативно влияющий на экономический рост…. Доходное неравенство в России находится около этой границы»173.
Адаптация к кризису как этапу структурирования неопределенности и форме актуализации риска
Понятие кризиса первоначально использовалось в области международных отношений и преимущественно связывалось с военными конфликтами и кризисами, которые имели место в отношениях между государствами. Определения кризиса, которые использовались на протяжении этой стадии преимущественно подчёркивали внезапность, ограниченность времени и угрозу сущностным ценностям (например, суверенитет государства) наиболее часто в форме военной акции какого-либо противника. Со временем исследователи стали включать в поле своего внимания и другие типы кризисов, например, различные технологические аварии, социальные перевороты и политические кризисы. Наряду с элементом внезапности в содержание понятия кризиса стали включать неопределённость, а понятие сущностных ценностей значительно расширилось.
Кризисная ситуация может переживаться как индивидом или группой, так и организацией, сообществом, государством. Аналитики говорят о трёх наиболее общих подходах, фокусирующихся на альтернативных уровнях анализа: системный, в рамках которого референтом кризиса является угроза стабильности международного порядка; конфронтационный, где два или более акторов конфликтной коммуникации являются референтами кризиса; управленческий, фокусирующийся на процессах на уровне сообщества, государства. Эта модель анализа кризиса его референтами считает лиц, принимающих решения и несущих ответственность за разрешение той или иной проблемы306.
Как наиболее распространённое определение можно привести следующее: кризис это ситуация, обусловленная изменением внешних или внутренних факторов среды и отличающаяся тремя характерными чертами: угрозой тем или иным базовым ценностям, крайне ограниченным временем для разрешения ситуации, высоким уровнем неопределённости307 .
Сущность той или иной кризисной ситуации зависит от природы угрозы и типа базовых ценностей, оказывающихся под угрозой. Угроза военного насилия, например, может привести к кризису системы национальной безопасности; экономический кризис грозит подорвать материальные и политические ценности. «Кризисники» работают в рамках парадигмы управления. Признанный в научном сообществе методолог в области изучения рисков и кризисов Борис Порфирьев подчёркивает: «Промедление или отсутствие эффективного ответа на старые и новые угрозы и вызовы продолжает приводить к возникновению катастроф и бедствий»308. Длительный период выхода из проблемной ситуации он называет «кризисом принятия решения», а тип таких событий – «кризисной ситуацией», что отражает затяжной характер процесса разработки и реализации управленческих или политических решений.
В системе представлений диссертанта в процессе структурирования неопределенности участвуют как производители, так и потребители рисков, обусловленных этой неопределенностью, хотя выявление кризисной ситуации чаще всего происходит под давлением потребителей риска, которые не обладают достаточным ресурсным потенциалом для снижения своей уязвимости. Добавлю к этому положению вывод, основанный на исследовании и анализе реальных практик поиска решений по выходу из кризисов, суть которого состоит в том, что характер решений зависит от потенциала влияния субъектов - участников кризисной ситуации; более того, процесс идет «скачками», от «победы» интересов одного субъекта к нарастанию напряжённости носителей противоположного интереса и формированию очередной проблемной ситуации. Между тем, продуктивное разрешение кризиса возможно только через коммуникацию субъектов с целью поиска зоны социально приемлемого риска, то есть приемлемого для основных социальных субъектов: производителей, потребителей рисков, органов власти, реализующих управленческие решения.
В последнее десятилетие социологи накопили достаточный багаж эмпирических данных для обоснования выводов относительно социальных аспектов взаимодействия этих субъектов на региональном и локальном уровне, в том числе и в ситуациях противостояния экологических и экономических интересов309. Далее анализируется специфика развития и поиска управленческих решений в затяжном кризисе, субъектами которого являются население, градообразующее предприятие, власть; предметом – охрана здоровья населения городской общности и окружающей среды; объектом – противостояние экологических, экономических, социальных интересов.
Диагностика ситуации в 1994 году, в период, который определялся тогда как модернизация, позволила охарактеризовать кризисную ситуацию следующим образом. К началу девяностых годов прошлого века в одном из средних российских городов, имеющем градообразующее предприятие с крайне вредным для здоровья населения и окружающей среды производством, сложилась следующая ситуация. Совершенно очевидными и наглядными стали последствия многолетнего воздействия вредоносного производства на состояние окружающей среды и здоровья жителей города, в особенности детей.
Население города в лице «зелёного» движения смогло сформулировать и представить свои требования по защите здоровья жителей и окружающей среды от многолетнего вредного влияния градообразующего предприятия. Посредством давления на местную и региональную администрацию «зелёным» и поддерживающим их жителям города удалось добиться частичного прекращения работы сложного комплекса предприятий градообразующего комбината. Однако предотвратить акционирование его различных элементов не удалось. Часть занятых на комбинате потеряла работу, а найти новую в городе практически невозможно. Это вызвало в свою очередь недовольство и протесты со стороны рабочих и членов их семей. При этом акции комбината, принадлежавшие рабочим, за бесценок скупались лицами, заинтересованными в продолжении функционирования предприятия на основе новой формы собственности. Администрация города в соответствии с «Законом РФ о государственной экологической экспертизе» подготовила свои предложения, суть которых сводилась к необходимости признать город зоной экологического бедствия, что в соответствии с Законом РФ «Об охране окружающей природной среды» дало бы финансовые и иные возможности вывода города из состояния кризиса.
Город Карабаш, о котором идет речь, расположен в восточных предгорьях Южного Урала в Саймановской долине на водоразделе рек Аткус и Сак-Элга, впадающей в р. Миасс. Город и его окрестности относятся к старейшему Уральскому горнорудному району, начало промышленного освоения которого началось в первой половине 18-го века. К середине девяностых годов двадцатого столетия город Карабаш представлял собой типичную для горнозаводского Урала геотехническую систему, включающую в себя как сам комбинат, так и действующие шахту, породные и шлаковые отвалы, старые и новые хвостохранилища, отстойники шахтных вод, подсобные транспортные и теплоэнергетические предприятия. В эту же систему входили и кварталы жилой застройки. В городе преобладал и продолжает преобладать в настоящее время одноэтажный жилой фонд, за исключением нескольких пятиэтажных домов на северо-западе.
Крайне неблагоприятная экологическая обстановка сложилась в результате выбросов карабашского медеплавильного комбината. Выбросы в природную окружающую среду содержали серу, медь, цинк, свинец, серебро, золото, кадмий, мышьяк, ртуть.
На момент разработки проекта заключения Государственной экологической экспертизы (1994-1995 годы) фиксировалась следующая ситуация. За время работы комбината с дымовыми выбросами в атмосферу поступило 12 млн. тонн вредных веществ, среди которых преобладали серосодержащие вещества. По степени загрязнения воздуха диоксидом серы за весь период наблюдений по среднегодовому и среднесуточному показателю этот район соответствовал статусу зоны экологического бедствия. То же можно сказать по свинцу. Почва лесных массивов подвержена химической эрозии. Прервана естественная возобновляемость флоры. Березовые и сосновые леса, некогда характерные для этих мест, вымерли или деградировали. Деградация растительности особенно интенсивно происходила в 50-70 годах двадцатого века. К 90-м годам склоны гор оголились, травяной покров отступил от города на километры. В городе островки растительности сохранились лишь там, где люди выращивали сельхозпродукцию, которая загрязнена мышьяком, ртутью, свинцом. Поверхностные воды по степени загрязнения медью, цинком, железом в десятки и сотни раз превышали предельно допустимые концентрации. Рассчитанный формализованный суммарный показатель химического загрязнения по пяти максимально превышающим предельно допустимые концентрации загрязняющим веществам 3-го и 4-го классов опасности (медь, цинк, железо, фенол) оказался равным 1018. В соответствии с принятыми критериями это равносильно ситуации в зоне экологического бедствия.
Социальная защищенность, удовлетворенность жизненными условиями, институциональное доверие как ресурсы адаптации в условиях повседневных и острых рисков
Сравнение специфики адаптационных ресурсов, способствующих формированию статуса безопасности в общностях, переживающих острый риск и общностях, среда проживания которых характеризуется повседневными, привычными рисками, целесообразно произвести на примере самых уязвимых групп населения. По данным последних исследований Левада-Центра, посвященных изучению адаптационного потенциала россиян, наименее адаптированными к институциональным, психологическим и социальным изменениям последних лет оказались самые молодые и пожилые группы населения. В этих возрастных группах более половины составляют «инертные адаптанты» – те, «кто отказался пытаться что-либо менять в своей жизни»370, а среди дезадаптированных самую высокую долю (63%) составляют респонденты старше 55 лет. Проблема состоит в ограничении собственных потребностей из-за ограниченности ресурсов в обеих возрастных группах: пожилые уже растратили ресурсы и потому привыкли к экономии, а молодёжь ещё не накопила их достаточно. Иными словами, молодёжь и пожилые представляют собой наиболее уязвимые по наличию и качеству адаптационных ресурсов группы населения.
Эмпирической базой для сравнения выступают данные двух исследований: одно проводилось в общности, специфика которой состоит в мобилизации ресурсов для адаптации к новому риску, другая совокупность формировалась в общности, проживающей в условиях повседневных рисков, по критериям, соответствующим поло-возрастной структуре первой общности. Целевыми были совокупности молодёжи и пожилых371.
Для сравнительного анализа отобраны такие адаптационные ресурсы, которые характеризуют социальное самочувствие372 представителей обеих возрастных категорий, а именно: удовлетворённость жизненными условиями и социальная защищённость.
Социальная защищённость. Для измерения самооценок уровня защищённости респондентам предлагалось высказаться по 23-м позициям с формулировками неприятных событий, которые могут коснуться каждого из нас. Перечень этих событий частично соответствует принятым в зарубежных исследованиях, частично дополнен апробирован в целом ряде эмпирических исследований сектора проблем риска и катастроф Института социологии ФНИСЦ РАН. Респондентам предлагалось определить: насколько защищёнными от каждого из событий они себя ощущают: полностью, частично, совсем не защищёнными. Для анализа данных целесообразно сгруппировать все позиции в 11 блоков. На графике (Рисунок 4.9) приводятся ключевые слова на каждый блок, расшифровка следующая: (1) занятость: неприятности в профессиональной деятельности; безработица; (2) дискриминация: дискриминация по признаку пола, возраста; преследования по национальному признаку; за религиозные убеждения; за политические взгляды; (3) преступность: ограбление квартиры; нападение хулиганов; организованная преступность; (4) стресс: одиночество; ощущение, что жизнь зашла в тупик; (5) бедность: бедность, бездомность; (6) здоровье: отказ в бесплатной медицинской помощи; неправильный диагноз и лечение; (7) аварии: аварии на общественном транспорте, железной дороге, автодороге; (8) инфекции: отравления вредными продуктами; инфекционные заболевания; (9) экология: экологическое бедствие; вредные вещества в стройматериалах; отравления веществами, сбрасываемыми в воду, воздух; радиация; (10) война: военные действия с последующим переселением; (11) теракт: действия террористов – взрывы домов, в транспорте, захват заложников.
Что касается молодёжи, то факторами повышения уровня защищённости, стало быть и статуса безопасности, у тех, кто находится в ситуации острого риска, выступить могут показатели следующих блоков: «здоровье», «аварии», «инфекции», «экология», «война», «теракт». У представителей совокупности пожилых ситуация менее очевидная. По блокам «занятость», «стресс», «бедность», «экология» пожилые в условиях острого риска ощущают себя более защищёнными, чем пожилые в ситуации повседневных рисков; по блокам «инфекции» и «война» пожилые в совокупности респондентов из общности повседневных рисков ощущают себя более защищёнными, чем проживающие в ситуации острого риска.
По-видимому, для категории пожилых респондентов факторы повышения статуса безопасности коррелируют не столько со спецификой рисков (острые / повседневные), сколько с иными сторонами жизненной ситуации. В связи с этим предположением рассмотрим ещё одну составляющую социального самочувствия – степень удовлетворённости респондентов своими жизненными условиями.
Удовлетворённость жизненными условиями. Респондентам предлагалось оценить свою удовлетворённость по пятибалльной шкале и по 18-ти жизненным условиям. Для анализа они были сгруппированы следующим образом: а) шкалу преобразовали в трёхбалльную; жизненные условия сгруппировали в 10 блоков: 1) «повседневность»: материальная обеспеченность; питание; приобретение одежды; жилищные условия; 2) «здоровье»: состояние здоровья; 3) «социальная сфера»: медицинское обслуживание; работа коммунальных служб; работа полиции; 4) «образование»: доступность образования для детей и внуков; 5) «семья»: отношения в семье; общение с друзьями; 6) «досуг»: возможности для проведения досуга; отдых в период отпуска; 7) «работа»: ситуация на работе; возможность реализовать себя в профессии; 8) «статус»: положение, статус в обществе; 9) «жизнь»: то, как складывается жизнь; 10) «страна»: ситуация в стране. На графике (Рисунок 4.10) представлены данные.
Первое, что явно видно из таблицы 4.8, это разница в удовлетворённости пожилых и молодых в одной и той же общности, которая проживает в условиях повседневных рисков. Острый риск несколько выравнивает удовлетворённость молодежи и пожилых. Одинаковая, независимо от типа риска удовлетворённость по блоку «здоровье»: у молодёжи высокий ранг, у пожилых – достаточно низкий. Отношениями в семье и с друзьями одинаково высоко удовлетворены все анализируемые группы. Ранг удовлетворённости ситуацией в стране одинаково низкий у всех групп. Удовлетворённость основными жизненными условиями молодёжи и пожилых в ситуации острого риска отличается меньше, чем у таких же групп в ситуации повседневных рисков.
Анализ показывает, что повышение степени удовлетворённости жизненными условиями может рассматриваться как ресурс снижения уязвимости и, следовательно, как фактор повышения статуса безопасности, прежде всего для категории пожилых, причём, как в условиях повседневных рисков, так и в условиях острого риска.
Анализ данных по показателям защищённости и удовлетворённости жизненными условиями в совокупности даёт представление о социальном самочувствии респондентов. Выявлены стороны жизнедеятельности, по которым все респонденты оказываются уязвимыми: «здоровье» (отказ в бесплатной медицинской помощи; неправильный диагноз и лечение; состояние здоровья); «преступность» (ограбление квартиры; нападение хулиганов; организованная преступность); «инфекции» (отравления вредными продуктами; инфекционные заболевания); «экология» (экологическое бедствие; вредные вещества в стройматериалах; отравления веществами, сбрасываемыми в воду, воздух; радиация); «социальная сфера» (медицинское обслуживание; работа коммунальных служб; работа полиции); «ситуация в стране». Состояние здоровья тесно связано с экологической обстановкой, которая, в свою очередь, тесно связана с системой социального контроля и управления, как и низкий уровень удовлетворённости ситуацией в стране и работой основных служб, контролирующих социальную сферу.
Общие выводы сдедующие. Различия между молодёжью и пожилыми в большей степени проявляются в ситуации повседневных рисков и в меньшей – в ситуации острого, навязываемого средой риска. Субъективно ощущаемая защищённость и удовлетворённость жизненными условиями, конечно, выше у молодёжи, однако, уровень различий с пожилыми в ситуации острого риска меньше, чем при повседневных рисках. Полагаем, острый, требующий ресурсов для адаптации новый риск «сглаживает» различия между пожилыми и молодёжью, может способствовать формированию специфической солидарности.
Личное ощущение угроз со стороны окружающей социальной среды у пожилых выше в ситуации повседневных рисков, причем, практически по всем составляющим, предложенным к оценке в вопросе анкеты.
Реакция на новый риск у анализируемых совокупностей различается существенно: проживающие в условиях «размытых» рисков как форму поведения при адаптации к новому риску, который гипотетически может возникнуть, декларируют таким образом: молодёжь «переждет» (стратегия «наблюдателя»), а пожилые готовы протестовать (стратегия «борцов»); молодёжь, уже столкнувшаяся с острым риском, предпочитает устраниться, переселиться (стратегия «беглецов»), а пожилые – «переждать» («наблюдатели»).
Событиями в стране и в месте проживания интересуются и разбираются в них в большей степени пожилые вне зависимости от типа риска: повседневные или острый, что указывает на специфику рациональности. Во всех общностях молодёжь в решении жизненных проблем опирается на свои силы, пожилые – на государство (институциональное доверие). Доверяют пожилые властям, церкви, в ситуации острого риска – родным и семье. Молодёжь – семье и друзьям, в ситуации острого риска – судебным инстанциям.