Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические и методические основы исследования социального механизма формирования гражданского общества
1.1. Теоретико-методологические основания исследования гражданского общества с позиций социологического знания 17
1.2. Социальный механизм формирования гражданского общества 50
1.3. Методика исследования социального механизма формирования гражданского общества в российском регионе 62
Глава 2. Социологический анализ социального механизма формирования гражданского общества в российском регионе (на примере Алтайского края)
2.1. Общественная активность населения и восприятие населением Алтайского края условий развития гражданского общества 77
2.2. Состояние некоммерческого сектора в Алтайском крае 102
2.3. Эффективность деятельности некоммерческих организаций в Алтайском крае: социологические аспекты 138
Заключение 151
Список литературы 157
Приложения 177
- Теоретико-методологические основания исследования гражданского общества с позиций социологического знания
- Социальный механизм формирования гражданского общества
- Общественная активность населения и восприятие населением Алтайского края условий развития гражданского общества
- Эффективность деятельности некоммерческих организаций в Алтайском крае: социологические аспекты
Теоретико-методологические основания исследования гражданского общества с позиций социологического знания
Проблема формирования и развития гражданского общества в России в настоящее время достаточно активно обсуждается как в научном сообществе, так и в публичной сфере. Научные дискуссии о сущности гражданского общества, закономерностях его возникновения и развития ведутся на различных уровнях и затрагивают философские, социологические, юридические, политические, экономические и другие аспекты. При этом наблюдается широкий плюрализм мнений относительно назначения гражданского общества и его институтов, что порождает разнообразие методологических подходов к его изучению.
И если в современной отечественной науке гражданское общество – относительно новое понятие, то на Западе его изучение имеет многовековую историю. Сложно сказать, когда именно понятие «гражданское общество» вошло в научный оборот. Общеизвестно, что прообраз гражданского общества начинает складываться уже в античности, однако на протяжении всей европейской истории происходит развитие и накопление многих важных характеристик: экономика начинает выделяться в сравнительно автономную сферу деятельности, происходит развитие договорных отношений, появляются сословные институты светского общества, происходит отделение светской власти от религиозной. В античный период (включая греческую и римскую традицию осмысления гражданского общества) гражданское общество и государство представляются как взаимозаменяемые понятия. При этом для Древней Греции было характерно полное отождествление гражданина и государства-полиса [84; 122; 161].
Римские мыслители, хотя и выводят на передний план гражданина как активного участника социальных отношений [160], однако гражданское общество и в этом случае не является автономной от государства сферой. В обеих теориях гражданское (или политическое) общество выступает как высший этап морального развития общества, а государство рассматривается как продукт врожденного общественного инстинкта людей. Эта модель гражданского общества, в настоящее время именуемая классической, просуществовала до конца 18 века. Сформулированная Аристотелем точка зрения на организацию государства и общества долгое время являлась источником различных теоретических концепций гражданского общества.
Особое место среди подходов к изучению гражданского общества занимает подход Т. Гоббса, считавшего гражданское общество «высшим этапом развития» и заложившего основы учения о нем [100; 111; 190]. В работах «О гражданине» (1642 г.) и «Левиафан» (1651 г.) Гоббс представил концептуальные основы теории гражданского общества, согласно которой основой создания гражданского общества является не природный общественный инстинкт, как считал Аристотель, а страх, который и заставляет людей создавать такие прочные общности как, например, государство. Гоббс полагал, что человеческая природа – не добро, что жизнь человека в естественном состоянии суть аккумуляция всякого зла. В естественном своем состоянии люди живут разобщенно, находясь в состоянии «войны всех против всех». Однако взаимный страх перед насилием других порождает стремление человека к разумному разрешению этой проблемы, что, в свою очередь, приводит к пониманию необходимости ограничения своей собственной свободы в пользу относительной безопасности. На этом этапе, по мнению Гоббса, и возникает гражданское общество, базирующееся на нормах права и гарантирующее каждому его члену относительную защищенность [37]. Таким образом, Гоббс рассматривает гражданское общество и государство как «искусственное тело», как продукт деятельности человека, не наделяя его божественным происхождением.
Несмотря на то, что, по мнению Гоббса, гражданское общество находится в подчиненном положении по отношению к государству, концепция индивидуализма, которая разрабатывалась Т. Гоббсом, Ш. Монтескье, Ж.Ж. Руссо и многими другими, обратила пристальное внимание исследователей на проблему свободы личности как независимого от государства гражданина общества.
Начиная с 17-18 вв. гражданское общество рассматривается как одно из центральных понятий в различных философских, социологических, политических теориях, поскольку именно уровень развитости гражданского общества западные мыслители ставили во главу угла при анализе пути развития государства. Традиционная, классическая концепция гражданского общества, берущая начало в античности, подвергается кардинальному пересмотру. Теперь гражданским обществом стали называть особую сферу отношений. По большей части это были семейные, рыночные, нравственные и прочие отношения, которые существовали в правовых рамках, однако государством регулировались не в полной мере.
Становление капиталистического общества, усиливающийся экономический и политический либерализм, возрастающая значимость свободного рынка и частной собственности, приоритет личной свободы над государственными институтами – все эти факторы ознаменовали переломный момент как в развитии гражданского общества, так и в научном осмыслении его сущности. На этом этапе были заложены основы двух общепризнанных традиций понимания гражданского общества в западной науке: так называемые Л- и М-традиции [10].
Л-традиция берет свое начало в работах английских и американских мыслителей, прежде всего, Дж. Локка, а также Т. Пейна, А. Фергюссона и А. Смита. Идея, объединяющая представителей этого подхода, состоит в том, что гражданское общество исторически предшествует государству и не является тождественным ему. По мнению Локка [87; 88], государство возникает на основе существующих в естественном состоянии общественных отношений, и если даже правительство каким-то образом уничтожается, то общество, со всеми своими естественными правами и законами, сохраняется. Именно народу, составляющему общество, принадлежит верховная власть, и хотя с появлением государства суверенитет от общества переходит к нему, полностью поглотить общество государство не может. Напротив, защита этого общества должна являться главной целью государства: государство не заменяет общество, а существует для управления им. Другими словами, государство – инструмент общества, при помощи которого общество реализует и раскрывает свой потенциал. Данная идея особенно активно разрабатывалась в работах А. Фергюсона [180].
С возникновением данного подхода произошло радикальное изменение понимания структуры, функций и взаимоотношений государства и гражданского общества. Дополнением к тезису о необходимости отделения сферы государства от общества стал тезис о необходимости подчинения структуры и принципов функционирования общества специфически понимаемому счастью личности. Либерально-демократическая составляющая в Л-традиции ставила во главу угла свободу личности в пределах общности, социальные связи в рамках такой модели строятся на добровольной основе и носят договорной характер. По мнению Дж. Локка, гражданское общество несовместимо с абсолютной монархией, поскольку в данном случае отношения между государством и обществом не основаны на принципе добровольности, следовательно, для Локка договор граждан с государством и общественный договор – это одно и то же.
Договорный тип общественных связей вытекает из одной из главных доктрин либерализма – парадигмы эгоистической личности, заботящейся о своих интересах и, не желая того, реализующей всеобщее благо. Так, например, А. Смит рассматривал эгоистический интерес как мощный экономический стимул, который, если не ограничивать поле его деятельности, сам по себе способен привести общество к благосостоянию [140]. Для Смита, как представителя Л-традиции, государство – не основная форма социального существования, а один из социальных институтов, задачи которого сводятся к защите собственности и рынка от внешнего врага и внешней дестабилизации. Кроме того, государство может реализовывать хозяйственные инициативы, осуществление которых не под силу отдельным предпринимателям. Смит был убежден в том, что экономика не должна зависеть от политики, и этот взгляд стал источником для разработки подходов к изучению индивидуальной автономии, конкуренции, предприимчивости, личной пользы, гармонии интересов.
Социальный механизм формирования гражданского общества
Понятие «социальный механизм» вошло в теорию социальных процессов относительно недавно и не встречается в основных социологических словарях. Но в мировой социологии на данный момент существуют исследования, в которых используется понятие механизма (mechanism) для того, чтобы объяснить влияние одного социального процесса на другой, их взаимообусловленность. Кроме того, механизм может пониматься как совокупность управленческих воздействий для достижения оптимального протекания социально-экономических процессов [176; 177; 179; 195].
Как отмечает М.А. Шабанова [163], в последние 15 лет в западной социологии и социальной философии наблюдается активное усиление интереса к теоретизированию, основанному на концепции социальных механизмов [172; 174; 182; 184; 185; 186; 187; 188; 189; 193; 194; 197].
За последние годы в России появилось значительное количество работ, рассматривающих социальные механизмы протекания конкретных социальных процессов (оптимизации предпринимательства, социализации молодежи, содействия занятости выпускников, межсекторного взаимодействия, противодействия наркотизации, формирования адаптивных стратегий различных возрастных групп и др.) [9; 61; 81; 93; 94; 97; 114; 115; 138].
Относительно определения понятия «социальный механизм» до сих пор ведутся активные дискуссии. Как пишет М.А. Шабанова [163], неполный перечень составляет 24 определения в формулировках 21 автора.
В монографии «Социология экономической жизни» представлена одна из наиболее серьезных попыток дать определение категории «социальный механизм», принадлежащая Т.И. Заславской и Р.В. Рывкиной. Они определили «социальный механизм развития экономики» как «устойчивую систему экономического поведения социальных групп, а также взаимодействий этих групп друг с другом и с государством по поводу производства, распределения, обмена и потребления материальных благ и услуг; систему, регулируемую, с одной стороны, социальными институтами данного общества, с другой – социально-экономическим положением и сознанием этих групп» [57].
Далее Л.Я. Косалс и Р.В. Рывкина определили социальный механизм как специфическую сложную социальную систему, которая обеспечивает регулирование какого-либо процесса [132, С. 6].
В состав социального механизма Л.Я. Косалс включил социальных субъектов, которые реализуют определенные виды деятельности, социальные институты, где формируются специфические социально-экономические условия данной деятельности, результаты этой деятельности, а также социальную потребность, на удовлетворение которой и направлено функционирование социального механизма (или, другими словами, функцию системы) [75].
Выделив составляющие социального механизма, Л.Я. Косалс смог изучить динамику «социального механизма инновационного процесса». Под данным термином он понимал процесс перехода от административного социального механизма к рыночному. Кроме того, ему удалось зафиксировать изменения элементов этого механизма: регулирующих институтов, субъектов и условий их деятельности, форм реализации инновационной деятельности, потребности общества в инновациях и др.
Сама концепция социальных механизмов, разрабатываемая новосибирской социологической школой с 1980-х гг., была ответом на растущую потребность комплексного изучения факторов социального и экономического развития общества. Экономическое поведение индивидов и групп стало осмысливаться как элемент более широкой и сложной системы. Было установлено, что экономическое поведение коррелирует, с одной стороны, с институциональными условиями, задающими формальные и неформальные правила игры, а с другой стороны – с социально-экономическим положением акторов в структуре, определяющим их интересы и потребности, и социокультурными условиями, определяющими нормативно-ценностный контекст деятельности акторов. Результат экономического поведения – изменения в разнообразных социальных структурах (профессионально квалификационной, территориальной, отраслевой и секторной экономических структурах и др.) [142].
Описанная система представляет собой социальный механизм развития экономики, структура которого включает в себя несколько взаимосвязанных друг с другом блоков: 1) производственных отношений (система государственного управления экономикой вкупе с социальной и классовой структурами общества), 2) производительных сил (материальные и человеческие ресурсы) и 3) деятельность и поведение социальных групп, связывающая два первых блока [54].
Впоследствии идея социального механизма развития экономики совершенствовалась в рамках концепции социальных трансформаций. Т.И. Заславская для изучения трансформаций в российском обществе использовала понятие «социальный механизм трансформационного процесса». Под данным термином Т.И. Заславская понимала «устойчивую систему взаимодействия социальных акторов разных типов и уровней, способствующую фундаментальному изменению социального устройства» [59]. Структуру социального механизма составляют социальные институты, устанавливающие формальные и неформальные правила взаимодействия, а также культурные особенности и социальные статусы акторов (индивидов, групп, организаций и управленцев), детерминирующие их возможности и интересы.
Итак, социальный механизм – это система взаимодействующих элементов, регулирующая течение социальных процессов: трансформации, развития, управления, формирования, модернизации и т.д.
Как отмечает С.Г. Максимова [91, С. 11], анализируя практику употребления категории «социальный механизм» разными авторами, можно выделить основные ее черты. Во-первых, социальные механизмы обладают способностью регуляции общественных процессов, поскольку социальные связи, обусловливающие их системность, характеризуются особой силой и устойчивостью. Во-вторых, социальные механизмы отличаются высокой инерционностью вследствие сосуществования в них элементов, принадлежащих и настоящему, и прошлому, поэтому обновление социальных механизмов всегда носит лишь частичный характер. В-третьих, в социальных механизмах сочетаются как феномены, развивающиеся естественным историческим путем, возникающие спонтанно в ходе социальной эволюции и меняющиеся под влиянием внутренних трансформаций, так и феномены, сознательно и целенаправленно формируемые для достижения определенных целей, устанавливающиеся в ходе социальных преобразований [132, С. 6].
Основные черты социальных механизмов, функционирующих в разных обществах, определяются спецификой институциональной структуры этих обществ, а также функциональными потребностями либо в поддержании стабильности и воспроизводстве уже существующих отношений, либо в определенных социальных трансформациях. Чем более генерализован социальный процесс, тем более сложным и разносторонним будет социальный механизм, регулирующий его. Соответственно, более условный характер приобретет и конкретизация этого социального механизма.
На основании вышеизложенного под «социальным механизмом формирования гражданского общества» имеется в виду устойчивая система интеракций социальных акторов разных типов и уровней, в результате которых происходит удовлетворение социальной потребности в формировании и развитии гражданского общества.
В настоящее время в социальных институтах российского общества в целом и гражданского общества как одной из его частей происходят масштабные метаморфозы. В связи с этим трансформируются и социальные практики гражданского общества. Так, некоторые из них становятся более разнообразными, и в итоге встраиваются в новые социальные институты. Вероятно, основу этого процесса составляет определенный социальный механизм, поскольку трансформация социальных практик гражданского общества непрерывно воспроизводится.
Опишем этот механизм, опираясь на работы Т.И. Заславской и М.И. Шабановой [55; 56; 58; 162; 164]. Как было отмечено выше, гражданское общество можно рассматривать как совокупность социальных институтов, к которым разные авторы в зависимости от теоретической позиции могут относить либо исключительно совокупность некоммерческих организаций (в узком смысле), либо произвольный набор разнообразных социальных феноменов (в широком смысле). Однако наиболее популярная точка зрения на этот вопрос предлагает считать институтами гражданского общества некоммерческие организации и неформальные общественные движения, а также семью, профессиональные союзы, религиозные движения и организации, негосударственные средства массовой информации.
Социальный механизм формирования гражданского общества, состоящий из трех уровней: макроуровня (институционального), мезоуровня (социально-группового) и микроуровня (индивидуального), представлен на рисунке 1.
Общественная активность населения и восприятие населением Алтайского края условий развития гражданского общества
Показателями развитого гражданского общества могут выступать такие феномены как высокая степень социально-политической активности населения, возможность населения влиять на решения органов власти, а также способность создавать и реализовывать гражданские инициативы. Одним из основных элементов гражданского общества является активная, инициативная, творческая личность, готовая отстаивать как индивидуальные, так и групповые интересы. Как было показано выше, социальный механизм формирования гражданского общества функционирует на трех тесно взаимосвязанных уровнях: институциональном, социально-групповом и индивидуальном. Данный параграф диссертационной работы посвящен анализу микроуровня (индивидуального) социального механизма формирования гражданского общества. Социальные акторы микроуровня – это население региона и рядовые сотрудники некоммерческих организаций, благодаря которым происходит становление реальных социальных практик в сфере гражданского общества. Решающим фактором функционирования социального механизма формирования гражданского общества на микроуровне выступает фактор социальной активности населения.
По данным НИУ ВШЭ [62], доля россиян, которые принимали участие в деятельности хотя бы в одной некоммерческой организации, в период с 2009 до 2015 года колебалась от 19 до 16%. Также стабильной оставалась и доля россиян, принимающих участие в других практиках гражданского общества. При этом следует отметить, что в большей степени (в среднем около пятой части взрослого населения) россияне вовлечены в общественную деятельность, непосредственно касающуюся их личного пространства (например, собрания жильцов дома, участие в субботниках и т.п.), а наименьшая доля участия (около 2%) зафиксирована в мирных демонстрациях, акциях протеста, митингах.
В соответствии с классификацией регионов России по потенциалу развития гражданского общества, проведенного исследовательской группой ЦИРКОН [71], Алтайский край отнесен к пятому типу (классу) среди российских регионов. Этот тип характеризуется средним уровнем жизни, средним уровнем развития экономики, низким потенциалом гражданской активности и очень низким декларируемым уровнем институциональной общественной активности. Другими словами, исследователи полагают, что развитие гражданского общества здесь возможно благодаря благоприятным условиям внешней среды (в первую очередь, экономического характера), однако существует угроза трудно преодолеваемой пассивности граждан.
В диссертационном исследовании показателями состояния микроуровня социального механизма формирования гражданского общества в Алтайском крае выступили: состояние гражданского общества с точки зрения населения, оценка населением деятельности организаций некоммерческого сектора и социальная активность населения Алтайского края.
Для понимания актуального состояния гражданского общества и перспектив его развития крайне важна субъективная составляющая процесса формирования гражданского общества, которая характеризует уровень гражданской активности, культуры и сознания населения. Показатель «состояние гражданского общества» был рассмотрен через следующие эмпирические индикаторы:
1) содержание понятия «гражданское общество»;
2) наличие необходимости развития гражданского общества в России;
3) условия, необходимые для развития гражданского общества в России;
4) оценка уровня развития гражданского общества;
5) наиболее эффективный путь развития гражданского общества в России. Несмотря на то, что в науке имеется обобщенная интерпретация гражданского общества, существует большое количество разных подходов к его пониманию у политических субъектов в современной России. В отличие от научного сообщества, население в целом может иметь ещё более разнообразные, зачастую слабо структурированные представления о том, что такое гражданское общество и каковы его характеристики. По нашему мнению, правовая грамотность и информированность относительно того, что такое гражданское общество, являются важным условием самоорганизации граждан и проявления ими социальной активности, направляемой на защиту своих интересов и прав.
Результаты диссертационного исследования свидетельствуют о довольно низкой осведомленности населения Алтайского края о том, что такое гражданское общество, а также демонстрируют противоречивость восприятия населением содержания понятия «гражданское общество». Так, большинство респондентов ошибочно полагает, что правовое государство и гражданское общество – это одно и то же (38,2%), второе место также занимает заблуждение респондентов, в котором гражданское общество определяется через сотрудничество органов власти и общества (24,1%). Определение, которое наиболее близко отражало суть гражданского общества («общество, в котором граждане имеют возможность создавать независимые от государства объединения для защиты собственных интересов»), оказалось лишь на третьем месте (17,7%) по частоте выборов.
По мнению В.В. Рябева, одной из серьезных проблем, препятствующих формированию гражданского общества в России, выступает сложившееся в сознании населения противоречие между необходимостью формирования гражданского общества и стабильным функционированием государства [134]. В результате диссертационного исследования выяснилось, что 69,9% населения Алтайского края считают, что в России необходимо развитие гражданского общества, при этом 21,6% респондентов затруднились ответить на данный вопрос и только 8,4% полагают, что развитие гражданского общества России не нужно.
В связи с этим интересно рассмотреть, какие условия, по мнению населения Алтайского края, необходимы для развития гражданского общества. В результате исследования выявлено, что в первую очередь необходимы такие условия как развитие цивилизованной правовой власти (49%), строгое соблюдение прав и свобод человека (47%) и соблюдение нравственных норм всеми членами общества (43,5%). Во-вторых, необходимы развитие самоуправления (26,3%), свобода труда и предпринимательства (24,5%) и свобода информации (20,8%), а также развитие политической культуры (16,5%). И, наконец, наименее важны для населения Алтайского края в процессе развития гражданского общества в России такие факторы как разнообразие и развитие форм собственности (12,6%), идеологическое многообразие (10,3%) и децентрализация властных полномочий (7,8%).
Как отмечает Т.А. Гужавина, гражданское общество в России отличается дисгармоничностью и рассогласованностью как в секторном, так и в региональном разрезе [48]. И действительно, представления населения Алтайского края об уровне развития гражданского общества в России нельзя охарактеризовать как согласованные. Наиболее часто встречающимся мнением было следующее: процесс формирования гражданского общества в стране уже идет, но о его наличии и высокой сформированности говорить пока рано. Следует отметить, что в 2014 году население Алтайского края достоверно чаще (2, р0,05) соглашалось с такой точкой зрения (30,8%), чем в 2013 (24,4%) и в 2012 (25,5%) годах. Также достаточно часто респонденты отмечали, что гражданское общество начинало формироваться, однако сейчас оно уничтожается, причем количество таких мнений значительно возросло (2, р0,05) в 2014 году (22,8%) по сравнению с 2013 (14,6%) и 2012 (14,7%) годами. Не менее популярным был тезис, утверждающий, что в ближайшее время гражданское общество в России вряд ли возникнет: в 2014 году так считало 19,5% респондентов, в 2013 – 13,6%, а в 2012 – 13,1%. Наименее часто встречалось мнение, что в России уже есть гражданское общество, и если в 2012 году так считали 15,8% респондентов, то к 2014 году этот показатель уменьшился более чем в 2 раза (7%). Следует отметить, что население Алтайского края часто сталкивалось с трудностями в оценке уровня развития гражданского общества: почти каждый третий (31%) в 2012 году, почти каждый второй (39,2%) в 2013 году и каждый пятый (19,8%) в 2014 году затруднились ответить.
Таким образом, население Алтайского края характеризуется снижением неосведомленности об уровне развития гражданского общества, однако это происходит на фоне усиления скептических точек зрения на степень развитости гражданского общества в России.
Как пишет Л.И. Никовская [113], в процессе развития гражданского общества стали нарастать тенденции разъединения институционально оформленного, организованного и сотрудничающего с властью гражданского общества и неформального, связанного с гражданской инициативой, идущей «снизу». С одной стороны, формализованное и организованное гражданское общество (совокупность некоммерческих организаций) все больше интегрируется в политическую надстройку и поощряется властями и финансово, и нематериально. С другой стороны, неформальное гражданское общество инициируется «снизу» и занимается решением наболевших проблем простых граждан. В связи с этим, необходимо оценить, какой, по мнению жителей Алтайского края, путь развития гражданского общества наиболее эффективен для нашего государства.
Эффективность деятельности некоммерческих организаций в Алтайском крае: социологические аспекты
Рассматривая социальный механизм формирования гражданского общества в Алтайском крае, важно не только дать оценку его актуального состояния, но и проанализировать эффективность его функционирования. В рамках диссертационного исследования эффективность функционирования социального механизма формирования гражданского общества была изучена через показатели эффективности деятельности социально ориентированных некоммерческих организаций, получивших меры государственной поддержки за счет средств федерального и краевого бюджетов Алтайского края. Обратимся к анализу самооценки эффективности проектов руководителями некоммерческих организаций.
В 2016 году в результате оценки руководителями некоммерческих организаций эффективности реализованных проектов была получена шкала со следующими статистическими характеристиками: размах рейтинга составил от 8 до 67 баллов, медиана – 31,5 балла, среднее – 32,48 балла. На среднее оказали воздействие две оценки, выбивающиеся из общей совокупности, являющиеся статистическими «выбросами». Это два проекта, получившие максимально большое количество баллов: «Мой край для меня – это Родина, а Родина – это Алтай» (67,0 балла, АКОО «Центр социальной помощи и благотворительной поддержки “За добрые дела”») и проект «Мы – будущее Отечества!» (62,5 балла, АКДЮОО «Клуб «Юный Друг Пограничников “Святогор”»).
На основе центральных характеристик распределения (медианы, 0,25 и 0,75 квартилей) были определены группы, условно названные группами «низкой», «средней» и «высокой» социальной эффективности, в результате чего 24% проектов были отнесены к категории «высокоэффективных», 54% – были оценены как проекты средней эффективности, и 22% проектов были отмечены как «низкоэффективные».
Исследование показало, что итоговая эффективность не взаимосвязана с суммой финансовых средств, выделяемых для реализации проекта (2, p=0,19). Это означало, что возможность выполнения целевых показателей и достижения значимых результатов была практически одинаковой как в рамках высокобюджетного, так и имеющего скромные возможности использования грантовых средств проекта. Взаимосвязи между уровнем эффективности и локализации проекта (в городской или сельской местности) также не было выявлено.
Несмотря на отсутствие прямой взаимосвязи, проекты различались как по полученным суммам гранта, так и по итоговым показателям эффективности, что позволяло обратиться к классификационным методам для выделения групп проектов с различными показателями эффективности и получаемых средств.
Для построения типологии был использован кластерный анализ (метод k-средних), предполагающий предварительное определение количества кластеров (типов), на основе критерия определения оптимального соотношения внутригрупповой суммы квадратов расстояний и количества кластеров, минимизирующего данную сумму при условии сохранения максимальной компактности (позволяющего определить минимальное количество кластеров, наиболее «экономным» образом описывающих имеющиеся различия в данных). Было определено, что наилучшая типология должна содержать четыре кластера. Поскольку переменные были измерены в различных единицах (тысячи рублей для суммы гранта и баллы рейтинга), во избежание ошибок неточного измерения расстояний и доминирования переменной с большими исходными значениями, они были преобразованы в стандартные шкалы со средним равным 0,0 и стандартным отклонением 1,0.
В результате, было определено четыре группы проектов.
Первый кластер составили проекты, получившие сумму гранта, превышающую средние значения по всей выборке (средняя сумма гранта составила 260 тыс. руб., центр кластера расположен в зоне, превышающей среднее, на 2,0 стандартных отклонения, что соответствует сумме в 580,2 тыс. руб.), при этом по шкале эффективности у данных проектов были выявлены оценки на уровне среднего по шкале рейтинга, значение рейтинга для центра кластера составило 30,1 балла. Таким образом, этот кластер может быть условно назван кластером «меньшей эффективности за большие средства».
Второй кластер имел средние значения по обоим показателям (центры кластера – 332,6 тыс. руб. и 29,5 балла), что позволяло его определить как «кластер соответствия суммы и эффективности».
Центр третьего кластера располагался в зоне отрицательных значений и по сумме гранта (центр кластера 169,3 тыс. руб.) и по эффективности (24,5 балла). Как и второй кластер, это был тоже кластер соответствия, но, в отличие от него, это соответствие было другого содержания – «небольшие суммы – небольшой результат».
Четвертый кластер объединил проекты, получившие финансирование на уровне среднего или ниже (центр кластера по сумме – 248,3 тыс. руб.), тогда как по эффективности все проекты данного кластера находились в зоне +1,0, что характеризовало их как «высокоэффективные» (центр кластера по эффективности – 52,9 балла). Этот кластер соответствовал описанию «большая эффективность за меньшие средства».
Перейдем к анализу результатов экспертной оценки социальной эффективности проектов некоммерческих организаций.
В результате оценивания 102 финальных содержательных отчетов по проектам четырьмя независимыми экспертами были получены следующие характеристики шкалы рейтинга: минимальное значение составило 11,5 баллов, максимальное – 77,5 баллов, медиана – 27 баллов, среднее значение – 28,91 балла. Межквартильный размах составил 14 баллов (от 21 до 35 баллов). В ходе оценивания один из проектов получил количество баллов, значительно превышающее средние значения выборки, это проект Первичной общественной профсоюзной организации студентов Алтайского государственного института искусств и культуры «Молодежная творческая мастерская «В ритме …!» (77,5 баллов). Таким образом, экспертные оценки имели в целом схожую вариативность с самостоятельными оценками экспертов, и, одновременно с этим, были сдвинуты в сторону более высоких значений.
По итогам распределения проектов по категориям низкой, средней и высокой эффективности 52,9% проектов были отнесены к категории «среднеэффективных» и по 23,5% – к категориям «низкой» и «высокой» эффективности.
В отличие от результатов самооценки, где взаимосвязи между уровнем эффективности и суммой выделяемых средств обнаружено не было, в ходе анализа экспертных оценок гипотеза о независимости этих показателей была опровергнута (2, p=0,02). В частности, было выявлено, что в сегменте финансирования свыше 300 тысяч рублей количество проектов с низким уровнем эффективности значимо превышало ожидаемые значения. Из этого следует, что значительная часть проектов, получившая серьезное финансирование, не смогла добиться соответствующих концепции оценивания социальных эффектов.
При сопоставлении распределения по уровням эффективности в группах проектов, реализованных в городских и сельских поселениях региона, были получены сходные с самооценкой результаты. По-прежнему, несмотря на существенное увеличение выборки, не было обнаружено статистически значимых различий между проектами (2, p=0,07), что означало практически идентичные показатели эффективности проектов, реализованных как крупными организациями в городе, так и небольшими сельскими некоммерческими организациями.