Содержание к диссертации
Введение
Глава 1: Теоретическая концептуализация символического дискурса визуальной культуры гражданских правозащитных практик 19
1.1. Теоретические основания изучения гражданских правозащитных практик и правовой культуры 19
1.2. Концептуальные рамки для анализа визуальной репрезентации социальных неравенств государственными правозащитными органами 75
Глава 2. Социокультурный анализ визуального компонента гражданских правозащитных практик в регионах России 103
2.1. Дискурсивно-символическое измерение гражданских правозащитных практик государственных организаций в регионах 103
2.2. Символический дискурс визуальной культуры гражданских правозащитных практик: методология и результаты исследования 117
Заключение 160
Список использованных источников
- Теоретические основания изучения гражданских правозащитных практик и правовой культуры
- Концептуальные рамки для анализа визуальной репрезентации социальных неравенств государственными правозащитными органами
- Дискурсивно-символическое измерение гражданских правозащитных практик государственных организаций в регионах
- Символический дискурс визуальной культуры гражданских правозащитных практик: методология и результаты исследования
Теоретические основания изучения гражданских правозащитных практик и правовой культуры
Значим вклад Дж. Ролза62, уделявшего внимание и роли институтов, и традиционно нормативным вопросам справедливости, равенства и прав человека. Он выразил мнение о том, что лишь при условии справедливых политических институтов может выстраиваться справедливое общество, отметив их влияние на развитие интересов социальных групп. Качество демократии зависит не только от социально-экономических условий, но и от институциального дизайна: «бюрократическое агентство, законодательный комитет и апелляционный суд являются аренами для соперничества социальных сил, но они являются также совокупностью стандартных рабочих процедур и структурами, которые определяют и защищают интересы»63 - пишут Дж. Марч и Дж. Ольсен. Отвечая на вопросы о том, какие именно и каким образом институты воздействуют на социум, как правило, исследователи в качестве переменных выбирают сами институты, чтобы установить корреляции с экономическими, социальными и политическими факторами. Дж.Ролз предлагает поставить дискурсивный институт для обсуждений вместо анонимной стратегической ситуации рационального выбора, в рамках которого и выявлять принципы социально-экономического порядка для достижения цели - общества всеобщего согласия64. РУПЧ, на наш взгляд, подходит под определение «дискурсивного института», особенно в сегменте его символической деятельности, поскольку под институтом понимают еще и идею, осуществляемую в конкретной социальной среде, состоящей из структуры (организации) и обслуживающих её коллективных представлений, как считает М.Ориу65. Нас интересует современное понимание института, как дискурса в сегментах социальной политики, имеющих отношение к дискурсивной (включая визуальную) репрезентации социальной несправедливости и биополитической власти, включающей управление телами (что напрямую связано с вопросами гендерных прав, прав национально-этнических групп, малочисленных и коренных народов, прав медицинских пациентов и другими группами, адресными для социальной политики, в частности, находящимися в пенитенциарных учреждениях или являющихся мигрантами).
Социальными исследователями осмыслены отмеченные аспекты государственного управления, разработаны подходы к интерпретациям «биовласти» в связи с правами человека, развиты методологические основы критического изучения дискурса для выявления в нём дискриминации66. Влиятельным является понимание биополитики как совокупности мер по воздействию на биологическое начало в человеке и контроль над проявлениями жизнедеятельности, сформулированное М.Фуко67. Именно в результате рефлексии в социальных науках об отношениях государства с населением, наметились изменения, при которых интеграция прав и свобод, установление границ внутри управленческой практики становятся императивом «надлежащего управления», ограничения вмешательства государства в личную сферу. Критические рефлексии повлекли переосмысление и гражданских практик, включая правозащитные. На европейском пространстве это способствовало развитию системы институциальной защиты прав человека, а право на достоинство было включено в механизмы её обеспечения. Появились с середины 60-х годов ХХ века национальные правозащитные структуры, в 90-х годах и на наднациональном уровне, а в начале ХХI века специализированные офис(ы) антидискриминационных омбудсменов, осуществляющих контроль над использованием биополитических механизмов и выстраивание законодательного каркаса для защиты социальных групп, являющихся потенциальными жертвами социальных неравенств. На современном этапе осмысление отношений биополитики и права (включая права человека) в связи с развитием науки и биотехнологий ведется вокруг концепта «биоконституциализм»68, который слабо разработан в российской науке. На основе ценностей европейской социально-правовой мысли вырабатываются нормативные регуляторы, которые реализуются на уровне решений и на практике в Европейской модели социальной политики69. Отмечается, что тип политического режима может (видо)изменять массовое сознание и повседневную жизнь посредством регулирования её основ (в том числе поведения, сексуальности и репродукции, канонов внешности и гигиены, запрета или поощрения телесных наказаний, регулирования миграционных правил, де/гуманизации пенитенциарных практик, этнополитических процессов), наделяя (разными) правами представителей разных социальных групп, порождая или поощряя неравенство. В ХХ веке человечество пережило катастрофы в результате господства тоталитарных идеологий, что выразилось в практиках дегуманизации целых сегментов населения, среди которых жертвы холокоста и ненависти человека к человеку на основании измышлений о «различиях». После двух мировых войн цивилизация осознала необходимость ограничивать возможности авторитарных лидеров для массовой дискриминации и уничтожения людей, разработав право прав человека. Не смотря на критику концепта прав человека за «универсализм» без учета стратификационных характеристик (пол, гендер, класс, раса, этничность, принадлежность к социальной страте, уровень образования, доход, территорию проживания), международная система развивается, расширяется понимание её фундаментального значения для духовной культуры в качестве ориентира для развития правовых культур национальных государств, гражданственности глобализированного общества.
Концептуальные рамки для анализа визуальной репрезентации социальных неравенств государственными правозащитными органами
Дискуссии о визуальных методах в социальной коммуникации, использования фотографии в науке, ведутся на протяжении столетия277. Первые кино- и фотодокументы, зафиксировавшие отношения власти в обществе, созданы с помощью камеры Люмьер в 1898 году278. Видеодокументирование использовалось с начала ХХ века, но официально закрепилось в социальных науках после 1970-х годов. В конце XIX века сам факт производства фото использовался в качестве показателя достатка, публичной демонстрации социального статуса, но уже тогда его стали рассматривать и как средство социальной интеграции279. Развитие фото индустрии стимулировало возникновение кинематографа280, за которым последовали цифровые технологии, визуализирующие культуру создания, передачи и восприятия информации. В современном обществе производство фото и видео продукта стало общедоступным, их популярность изучается социологами, пытающимися объяснить социальные трансформации духовной культуры281. Общество переживает эпоху визуализации реальности, осуществляется переход от предпочтения вербальных источников информации к новым медийным форматам (особенно визуальным), приводящим к необходимости считаться с «внешним расширением человека»282. Повседневные практики наполнены огромным объемом визуальной информации283. Процесс развития медиа-технологий расширяет области их применения, переводя их использование из сферы личной и предпринимательской в идеологическую284. Исследователи не оставили без внимания значение символической власти в системе коммуникаций, что привело к осмыслению возможностей использования эффекта воздействия на массовое сознание визуальных компонентов285. А. Руйе считает, что индустриальная революция, создав основы развития торговли, в глобальном масштабе способствовала распространению тенденции к видимому286, а переход к локальному с возникновением новых форм социальных взаимодействий, требует и переоценки новых функций изображения287.
Необходимость в развитии исследовательских практик визуальной культуры и коммуникации, способствовала созданию методологических основ визуальной социологии. П. Штомпка дает три периоды развития духовной культуры человечества: оральную, вербальную и визуальную288. Визуальная, на его взгляд, пережила три переломных момента: изобретение фотографии, телевизора, сети интернет. П.Штомпка утверждает, что визуальные изображения могут дополнять существующие методы сбора и анализа информации289. К визуальным текстам можно относиться и как к эмпирическому источнику. Например, к видео, являющемуся динамическим визуальным текстом, прибегают и как к самоценному документу, и как дополнительному при интервью290. Л. Пауэлс отмечает, что документальные и научные фильмы можно понимать как логически выстроенное исследование и как продукт, предназначенный для демонстрации метода съемки291. Е.Р.Ярская-Смирнова и П.В.Романов подчеркивают, что визуальные материалы помогают интерпретировать прошлое, выявлять новые аспекты социальных процессов292. В зарубежных исследованиях междисциплинарный сдвиг наметился с середины ХХ века, что отмечает Д.Истон, автор теории политической системы, рассматриваемой как взаимодействия для распределения в обществе ценностей и предотвращения конфликтов293.
Визуальная политология в западной традиции признание получила только в 90-х годах294, считая, что визуальные образы становятся содержательным источником, если подаются по определенным каналам коммуникации. Исследуемые нами визуальные образы транслируются через веб-сайты и содержат репрезентации тематик социального неравенства, дискриминации отдельных социальных групп (в том числе гендерных), проявлений биополитической власти в их адрес. Они отражают и символические значения процесса демократизации, сути института уполномоченных, уровень их профессиональной культуры, репрезентации государства как «власти с человеческим лицом», тем самым выполняя социокультурные функции. Визуальные компоненты в деятельности РУПЧ и их образах должны помогать людям воспринимать новые ценностные ориентиры. На наш взгляд, статический визуальный текст помогает изучать конструируемый дискурс в разных сегментах социальной политики, формируемый образ общественного деятеля, олицетворяющего институт (особенно высоко персонализированный). Нельзя отрицать идеологическую функцию фотографии. Видео- и фотосъемка выполняют и роль инструмента фиксации социальных практик: митингов, протестов, перформансов, развитие новых жанров и видов визуальных объектов295. То, что художники являются агентами символической борьбы, доказывает взаимообмен как идеями, так и активистами между мирами культуры и политики, особенно в перформативных жанрах296. Активно в идеологической символической борьбе используются креолизованные тексты, которые являются и элементом дискурса протестного характера. Российские специалисты обратили внимание на этот сегмент и разработали методологию его изучения297.
Дискурсивно-символическое измерение гражданских правозащитных практик государственных организаций в регионах
Данный дискурс в некоторой степени соответствует «установке» по воспитанию гражданственности по образцу «четырехвековой давности», о чем мы писали в первой главе, он историчен и может быть истолкован в качестве элемента конструирования «коллективной исторической памяти», которая слишком далеко осуществляет «инверсию времени» от отношению к современному историческому времени, потому не может рассматриваться как гражданская культура. Наоборот, она формирует «подданническую» позицию (согласно идеям Алмонда и Вербы). Коннотации с доимперским еще временем в истории России, скорее всего связаны с попыткой авторов продемонстрировать древность «корней» региональной идентичности. Возможно, это уместно в гербе, но весьма слабо согласуется с функциями институт правозащиты, а лишь отражает принадлежность к органу государства, таким образом ярлык эмблемы мы обозначим как «на службе государевой»384.
Эмблема Ямало-Ненецкого автономного округа нами обозначена ярлыком «человек-звезда» (пятиконечная, поскольку поза выполнена с расставленными ногами и раскинутыми на уровне плеч руками). Символизм этот вызывает множественные и неоднозначные ассоциации, детерминированные «кодами» не только православной культуры, но уходят корнями в далекую древность, и значение «звезды» может включать психоаналитическую перспективу (архетипическую по Юнгу). Осложняется задача исследователя не только этим обстоятельством, а еще и тем, что образ помещен на фоне лучей (восходящего?) солнца385, а фигура базируется на ленте с национальным орнаментом, поэтому толковать их не беря в расчет подчеркнутую в эмблеме традиционную культуру ямальских ненцев, вероятно, было бы неверно. Тут и возникают проблемы интерпретации, поскольку религиозно-обрядовая жизнь и фольклор этого самобытного коренного народа Крайнего Севера должен наделять солнце собственным и весьма витальным символизмом, вплоть до мифологического осознания его участия в «сотворении мира», но и как части маркирующей территории мёртвых386. В целом, мы склонны к мнению, что авторы эмблемы хотели обозначить именно жизненную позитивную перспективу человеческого пути (солнце озаряет человека из-за спины) и «индивидуализацию», что может быть рассмотрено в качестве гражданского компонента формируемого образом дискурса. Одновременно мы наблюдает снова дискриминационную практику в адрес женщин.
Еще большей загадкой для интерпретации выступает эмблема РУПЧ Республики Якутия (Саха), поскольку изображенные на ней персонаж скорее ассоциируется с шаманом387, возможно в процессе ритуала вскинувшим руки к небу, поскольку он одет в национальную одежду и между руками полукругом размещен ряд из шести звёзд. Человек помещен в круг, но стоит на прямой поверхности. Ярлык, таким образом, для этой эмблемы присвоен «Шаманская (сакральная) защита», содержащий коды «традиция», «духовность», но и «жонглер звездами». Сложно однозначно проинтерпретировать данный образ как символизм прав человека или гражданского общества, хотя он может включать в себя этническое сообщество и его культуру, как объект защиты со стороны прав коренных и малочисленных народов. Тем не менее, этнографические тексты подтверждают, что социальная роль шамана в этнической культуре не ограничивается связью её с духами (в т.ч. предков), определяющими благополучие жизни этих людей, но содержит и классовое измерение, поскольку шаманы составляли в ней привилегированную, главенствующую страту. И, аспект дискриминации женщин здесь тоже проявлен.
Этно-национальные особенности культуры содержатся и в эмблеме РУПЧ Республики Чечня, на которой изображены три человека (один – взрослых и да ребенка, все – мужского пола) на фоне гор, стоящие на верхней части глобуса, и вся композиция помещена в щит, расположенный на фоне республиканского флага в круге. Присвоенный эмблеме ярлык – «люди земли - горцы», поскольку расположение наверху глобуса выводит образ символически в глобальную перспективу. Элемент щита содержит также «милитаристский» дискурс, скорее правоохранительного плана, чем правозащитного (хотя, конечно, щит имеет функциональное значение защищать его обладателя в ситуации войны или иного боя). В данном случае щит изображен без меча, что несколько смягчает его толкование (напомним, что в качестве определенного канона, очень часто щит используется на официальных эмблемах силовых органов), то есть здесь можно рассматривать символическую коннотацию к «борьбе во имя добра и справедливости». Тем не менее, этос дискурса прав человека проявлен не вполне четко, а также особенности религиозных оснований мусульманской культуры определили и отсутствие женщины в образе борьбы за института права (поэтому, в связи с большей нагруженностью социальными нормами, мы не обозначаем напрямую дискриминирующий элемент дискурса, отметив только, что женщина не рассматривается в качестве участника данной гражданской сферы). В отношении интерпретаций исламского отношения к правам человека, следует подчеркнуть, что они далеко не во всем сходятся388.
Символический дискурс визуальной культуры гражданских правозащитных практик: методология и результаты исследования
На следующем кадре камера работает снизу вверх на расстоянии, фиксируя первоначально вид репетиционной площадки через колесо инвалидной коляски, далее поднимаясь и приближаясь к лицу говорящего мужчины (сидящего в ней). Такой ракурс съемки призван подчеркнуть его особенности, показать зрителю, что ограничения в телесности и передвижении не мешают умственной активности, коммуникации и творчеству людей. Следующий кадр посвящен другому участнику, мужчине около 35 лет, и начинается он с фиксации на пустой бутылке и разбросанного возле неё мусора, продолжаясь съемкой мужчины в полный рост возле стоянки автомобилей, где справа от его ног расположен знак «парковка для инвалидов», выполненный в технике граффити. Мужчина что-то серьезно говорит в камеру, к концу монолога появляется улыбка надежды на его лице. Через сюжет, в котором снова тренинг в репетиционном зале, в кадре появляется еще одна женщина, пожилого возраста, демонстрирующая диплом о спортивных достижениях. Стоп-кадром показано несколько фотографий еще спортивной активности, на которых в некоторых заметно, что одна нога женщины была травмирована. Далее она продолжает рассказывать, сидя в кресле в домашних условиях, на заднем плане находится комод с расположенными на нём иконой Богородицы, дипломом в рамке, множеством статуэток (вероятно призы).
Еще одна история жизни следующего участника начинается с кадров в будке (бытовке), переходит к другим помещениям, в частности к комнате, оборудованной теннисным столом, кадрами играющих в теннис мужчин. Снова мы видим их уже в следующих кадрах, где происходит примерка сценических костюмов, а затем появляется РУПЧ все в той же одежде и что-то поясняет, за его кратким монологом показаны сцены репетиции уже на сцене и обсуждения в полукруге с режиссером. Камера фиксируется на удовлетворенном, улыбающемся лице мужчины-участника, далее на нескольких серьезных лицах, некоторые участники сосредоточены, одна из женщин держит руку у подбородка. Зрителю демонстрируется творческий процесс, как бы способствующий переосмыслению не только роли, но и жизни. Следующим появляется «рабочий момент» перед премьерой – режиссер и актеры-участники, уже в костюмах, сидят в круге, потом берутся за руки, встают все вместе, расцепляют руки и идут к сцене. Здесь четко фиксируется код «солидарность» и «коллектив», выполняющий общее дело. Сюжет развивается и переходит на улицу ко входу в здание места постановки, сначала в кадр попадает деревянный настил на высоких ступенях, по которому съезжает колесо инвалидной коляски, но её приходится поддерживать нескольким людям (это частник проект, выходя с генеральной репетиции, помогают одному из них). И снова вход в здание заснят уже в период премьеры, возле него много людей. Зал запечатлен полным, на переднем плане (у первого ряда в проходе) еще одна инвалидная коляска, в которой сидит женщина-зритель. На наш взгляд, важно отметить то, что визуально проблематизируется не только барьеры в доступе, которые коллектив может помочь преодолеть, но и «место» маломобильных групп людей, отведенное (точнее не оборудованное) им в публичном пространстве, что демонстрирует отношение к ним со стороны «носителей власти». Наконец, показаны кадры хода самого спектакля, сосредоточенные лица зрителей в зале, сам упономоченные в первом ряду «переживает» за результат (здесь он в белой рубашке и галстуке, но без пиджака). В антракте в холле люди обсуждают, общаются. Появляется кадр, на котором женщина, стоявшая в проеме двери в старой квартире рядом с мужчиной в инвалидной коляске, сейчас с ним вместе стоит на улице, нарядная и улыбающаяся ему и что-то говорит в камеру. Данные контраст и метаморфозы представляются важными, поскольку отражают развитие личных отношений в положительную сторону, «выход из отчаяния» близких и родственников, и напрямую – совместный выход на публику из приватных стен. Далее показан итоговый момент спектакля, зрители в зале аплодируют стоя, актерам несут цветы, к ним выходит РУПЧ и, обращаясь ко всем в зале, что-то говорит, затем еще раз его краткий монолог с обращением к зрителям ролика (снова в футболке). В завершающих кадрах отражен успех проекта: поздравления, улыбки, в кадре появляется «эксперт» - почетный профессор университета в Уппсале, который уверенно глядя в камеру поясняет суть и результат произошедшего.
Резюмируя, подчеркнем, что рассмотренный пример визуального дискурса РУПЧ показывает, что работать с обществом посредством видео образов можно достаточно успешно, особенно при репрезентации проблем, создающихся общественными установками для отдельных социальных категорий. Ценность отмеченной работы повышается еще и тем, что ролик не просто фиксирует недостатки общественного устройства, но и демонстрирует социально-культурные технологии, с помощью которых можно разрушать сложившиеся стереотипы, восстанавливать социальную справедливость, ресоциализировать «проблемных» людей, таким образом защищать не только их права, но и способствовать работе по предотвращению социального неравенства. Опыт является в уникальным, его применение требует высокого профессионализма инициаторов и создателей, развитие сетей общественного сотрудничества, повышения личной социальной и гендерной чувствительности человека, являющегося РУПЧ, возможно – иной мировоззренческой основы для его работы и энтузиазма.
В целом, подводя итог анализу эмпирической части, подчеркнем: при сплошном (скрининговом) анализе сайтов выявлены и проанализированы компонентные категории, которые являются важными показателями символического измерения визуального дискурса РУПЧ. К ним отнесены: использование официальной символики органов власти, символика самого учреждения, персональные портретные фото руководителя учреждения, элементы оформления информационно-просветительских продуктов и материалов работы, практики видео сопровождения мероприятий и проектов РУПЧ. Результаты социокультурного анализа показывают, что у большинства РУПЧ в сфере символической политики организации и визуальной социальной коммуникации существуют значительные сложности, проявленные в позиционировании учреждения, презентации внутренней культуры данной профессиональной группы и персональной идентичности РУПЧ. Выявлены дискриминирующие репрезентации в адрес социальных групп и проблемных измерений общественной жизни, с которыми, наоборот, эти уполномоченные призваны бороться. Самые выраженные проблемы: социокультурная дискриминация и «невидимость» женщин, элементы «виктимизации» людей с ограниченными возможностями и пожилой когорты. Этос «международного» и «демократического» в кодах визуального дискурса прав человека и гражданственности отчётливо не проявляется.