Образ войны в русской и китайской лингвокультурах Ван Хайтао

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Триединство Язык – Культура – Личность (теоретические основы исследования) 14

1.1. Диалектика связи языка и культуры 14

1.2. Лингвокультурология как основа интегрированного описания языка и культуры 23

1.3. Языковая личность как одно из центральных понятий лингвокультурологии 28

1.4. Образ мира – картина мира – языковая картина мира: соотношение понятий 34

Выводы 43

Глава 2. Лексико-семантические поля, репрезентирующие образ войны в русской и китайской лингвокультурах 45

2.1. Война как явление социально-исторической природы (по данным языка истории) 45

2.2. Содержание и структура лексико-семантических полевых образований 66

2.3. Общая структура соотносительных лексико-семантических полей, репрезентирующих образ войны, в русской и китайской лингвокультурах 70

2.4 Ядерная область лексико-семантического поля «война» / «воевать» 76

Блок «субъект / объект войны» 90

Блок наименований ресурсов войны 91

Наименования вооружённых сил государств, их частей и подразделений 92

Наименования институтов и учреждений управленческой функции 97

Наименования людских ресурсов 99

Наименования лиц, нейтральных к оппозиции «рядовой состав» /

«командный состав» 99

Наименования лиц командного / начальствующего состава 101

Наименования лиц некомандного / неначальствующего состава 103

Наименования материальных ресурсов 105

Наименования военного снаряжения 105

Наименования холодного оружия 109

Наименования ручного холодного оружия 110

Наименования древкового оружия 121 Наименования ручного стрелкового оружия 122

Наименования древнего механизированного оружия 130

Наименования огнестрельного оружия 131

Наименования ручного огнестрельного оружия 131

Наименования сложного огнестрельного вооружения 137

Наименования боеприпасов и средств ведения боя 139

Наименования взрывчатых веществ 145

Наименования механизированной военной техники 147

Наименования сухопутной военной техники 148

Наименования военно-морской техники 153

Наименования военно-воздушной техники 159

Наименования полифункциональной военной техники 161

Наименования предметов защиты 161

Наименования предметов обмундирования 166

Наименования символов, знаков отличия, знаков различия 168

Блок наименований территорий войны 173

Наименования «малых» территорий военно-оборонительного назначения..173

Наименования предприятий изготовления военного снаряжения 173

Наименования сооружений военно-оборонительного назначения 174

Наименования поверхностных наземных сооружений 175

Наименования подземных и подоводных сооружений 183

Наименования сооружений гражданского защитного назначения 186

Наименования пунктов снабжения войска 190

Наименования мест военной подготовки и испытания вооружения 190

Наименования военных оздоровительных учреждений 192

Наименования собственно территорий войны 194

Наименования пунктов / мест дислокации войск 194

Наименования пунктов / мест постоянной дислокации 194

Наименования пунктов / мест временной дислокации 196

Наименования мест прямых военных действий 201

Наименования мест командования боевыми действиями 203

Выводы 205

Заключение 208

Список использованной литературы 210

Список использованных словарей 224

Список электронных ресурсов 226

• Диалектика связи языка и культуры
• Содержание и структура лексико-семантических полевых образований
• Наименования ручного огнестрельного оружия
• Наименования пунктов / мест временной дислокации

Введение к работе

Актуальность исследования связана со всё большим вниманием к
проблемам практического исследования и описания в рамках лингвокуль-
турологической парадигмы соотносительных лексико-семантических яв
лений разных языков, в которых находят вербализацию представления
разных этнокультурных сообществ о едином для всех людей мире вне-
языковой действительности; на важных проблемах взаимодействия раз
личных социальных явлений - культурных и языковых, автором и участ-
3

ником которых является человек, в условиях всё более активизирующихся разнонаправленных интеграционных и конфронтационных процессов, происходящих в современном мире. Мы принимаем во внимание не только экономические и политические, но и в широком смысле культурные контакты народов России и Китая, которые становятся всё более активными и плодотворными.

Объектом нашего исследования являются субстантивная лексика и фразеология соотносительных областей русского и китайского языков, в которых вербализованы образы войны и связанных с этим феноменом явлений; его предметом является описание сходств и различий в содержании, структуре и лингвокультурной репрезентации предметной области ВОЙНА / [zhanzheng] в русском и китайском языках.

Материалом исследования является выборка лексики из лексикографических источников русского и китайского языков (толковые, исторические и этимологические словари). Фразеологический материал обоих языков представлен ограниченно – в основном для иллюстрации лингво-культурных различий в метафорике войны, а также фразеообразующего потенциала военной лексики.

Научно-методологическая база диссертации – это общетеоретические положения о социальной обусловленности и диалектической связанности языка и культуры, о связи языка с внеязыковым миром действительности, о роли мышления в становлении и развитии этой связи, о знаково-отражательной природе языка, о системном и структурном характере организации его материи. Использованы труды учёных в области общего языкознания, лингвистической семантики, системологии, компаративистики, этимологии, мотивологии, контрастивистики, лингвокульту-рологии: Л.М. Васильева, А. Вежбицкой, Е.М. Верещагина, В.В. Воробьёва, В.Г. Гака, В. Гумбольдта, Н.И. Жинкина, Ю.Н. Караулова, В.Г. Костомарова, В.А. Масловой, М.М. Покровского, З.Д. Поповой, Ф. Соссюра, И.А. Стернина, Р.Х. Хайруллиной и других. Соответственно использованы методы и приёмы системологического (полевого), структурного, сравнительно-исторического, этимологического, мотивационного, сопоставительного, культурологического исследования, а также общенаучные методы и приёмы наблюдения, анализа, в том числе дедуктивного и индуктивного, синтеза, описания. Для своего исследования мы выбрали принцип «русский язык в зеркале родного».

Научная новизна диссертации определяется тем, что в ней впервые в научно репрезентативном объёме представлены материалы и результаты сопоставительного лингвокультурологического изучения двух

целостных соотносительных полевых образований в составе национальных лексико-семантических систем русского и китайского языков, репрезентирующих образ войны. Выявлена межъязыковая семантическая общность и принципиальная изоструктурность исследуемых полей двух генетически и типологически различных языков на уровне целого образования и отдельных единиц, что обеспечено единством самой внеязыковой действительности. Установлены внутрисистемные связи единиц и отдельных структурных частей исследуемых полей; их иерархический характер; различные этнокультурные особенности русско-китайских соответствий. Установлена изоструктурность семантического содержания рассматриваемых полей русского и китайского языков и абстрактного категориально-семантического содержания ядерных единиц этих полей – слов война и [zhanzheng], отражающих представления о субъектах войны, её объектах, орудиях и местах, связанных с войной, в соответствующих семантических категориях субъектности, объектности, инструментальности, локативности.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что многоаспектный, комплексный подход к изучению явлений лексической семантики, полученные результаты могут быть использованы для дальнейшего развития научно-методологических подходов к сопоставительному лингвокультурологическому изучению и описанию лексико-семантических областей разных родственных и неродственных языков, что в свою очередь может способствовать углублению научных представлений о языковой картине мира в общем и о конкретных, реально существующих национальных языковых картинах мира, их контактах, развитию понятия идеального метаязыка, опирающегося на когнитивную систему и поэтому пригодную для описания любого языка. Результаты диссертации могут представлять определённый вклад в теорию и практику сопоставительной этнолингвокультурологии в целом.

Практическая значимость диссертации состоит в том, что её материалы и результаты могут быть использованы в исследовательской, образовательной, лексикографической, переводческой практике.

Целью диссертации является сопоставительное описание в лингво-
культурологическом аспекте содержания и структуры лексико-
семантических полей в составе русской и китайской лексики и фразеоло
гии, в которых отражается образ общецивилизационного явления ВОЙНА
/ [zhanzheng], выявление и описание общности и этнокультурных
различий, существующих в этих лингвокультурных областях.

Задачи исследования: выборка научной литературы по теме диссертации; изучение и систематизация литературы, построение научно-теоретической базы исследования на основе общетеоретических положений современного языкознания; выборка исследовательского материала, его картографирование и систематизация; подбор и тестирование соответствующих исследовательской цели и задачам принципов, методов и приёмов; построение категориально-понятийного аппарата исследования; выявление системных связей между единицами в составе исследуемых полей русского и китайского языков, иерархии этих связей; построение структурных моделей этих полей; систематизация исследовательского материала, представление его в виде структурированных лексико-семантических полей; выявление сходств и различий в содержании соотносительных полей и составляющих их единиц на основе применения этимологического и мотивационного анализа, а для русскоязычного материала – также изучения деривационной истории этих единиц; обобщение и описание результатов исследования.

Положения, выносимые на защиту:

1. Война как сложный, многомерный феномен, связанный с различными аспектами человеческого социального бытия с древнейших времён, представляет собой объективно структурированное явление. Соответственно лексико-семантические области русского и китайского языков, в которых репрезентированы представления о войне, - это также объективно иерархизованные уровневые структуры полевой природы с выраженными ядерными и периферийными зонами, каждая из которых, в свою очередь, также объективно структурирована по принципу поля, что позволяет изучать эти соотносительные языковые области с применением методов и приёмов системологического анализа.

2. Война находит многообразное и адекватное отражение в культурном, когнитивном, языковом пространствах и может стать объектом лингвокультурологического исследования, в том числе в сопоставительном аспекте.

3. Война познаётся не только путём прямого наблюдения и участия, но и посредством лингвокультурной интерпретации, формирования универсальных и уникальных представлений о ней.

4. Лексико-семантические поля, репрезентирующие образ войны, принципиально изоструктурны семантическому содержанию ядерных единиц этих полей, в составе которых имеются семантические компоненты субъектности, объектности, орудийности и локативности.

5. Лексико-семантические поля в составе русской и китайской лек-

сики, в которых репрезентированы представления о войне, характеризуются выраженной семантической общностью и изоструктурностью, что является следствием всеединства и целостности внеязыкового мира.

6. В способах вербальной репрезентации представлений, связанных с войной, в русском и китайском языках имеются как черты общности, что является отражением общечеловеческого познавательного опыта, так и уникальная национально-культурная специфика, вытекающая из этнокультурных различий.

Апробация результатов исследования. Основные результаты исследования представлены в виде докладов на 7 международных научно-практических конференциях (г. Уфа, 2015; 2016; 2017; 2018). По теме диссертации опубликовано 11 статей, из них 4 – в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ.

Структура диссертации. Текст работы состоит из введения, двух глав, заключения, списков использованной литературы, словарей, электронных ресурсов.

Диалектика связи языка и культуры

Проблема взаимосвязи, взаимодействия языка и культуры всё более осознаётся как одна из центральных в современном языкознании. Это один из аспектов общелингвистического положения о внешних связях языка с миром физической, социальной, ментальной действительности. Ещё в 80-х годах прошлого века Т.Г. Винокур писала: «… мы должны отдавать себе отчёт в том, что формула «человек и язык», будучи ключом к исследованию самых разных аспектов биологически и социологически значимой деятельности, созидающей мир, восходит к наукам филологического цикла…» (здесь она цитирует жившего более ста лет назад французского учёного М. Бреаля: «Лингвистика прежде всего говорит человеку о нём самом». И продолжает: «Именно поэтому лингвисты не должны медлить с возобновлением широкой разработки вопросов «внешней» лингвистики, которая изучает условия языкового существования и тем самым не может не обращать специального внимания на язык в человеке, в обществе» [Винокур 1989: 361]. В примечании к одной из своих статей она цитирует Г.О. Винокура: «При более широком взгляде на дело речь идёт о всяком выражении духовной деятельности человека, и тогда пределы филологического цикла наук раздвигаются настолько, что включают в себя всю обширную область наук о человеке и обществе» [Винокур 1981: 5]. Как утверждает В.В. Воробьёв, «изучение взаимосвязи языка и культуры до сих пор представляет собой один из самых сложных и самых интересных объектов человеческого познания…» [Воробьёв 2002: 41]. Жизнь человека как существа социального неотделима от культуры и языка. Современная наука усматривает органическую связанность между этими феноменами.

Тесную связь с культурой имеет любой язык. Абсолютно в каждом языковом образовании (этнический язык, национальный язык, территориальный или социальный диалект, язык живой или уже мёртвый, возможно, специальные и искусственные языки и т.п.) всегда находят отражение не только менталитет, характер, традиционный для данного социума образ жизни, но и соответствующая культурная специфика. Немыслимо существование языка и культуры друг без друга. Это важнейшие условия и средства идентичности и идентификации социума, каждого индивида – члена данного социума. Язык и культура – это важнейшие средства общения между членами этносоциальной сообщности, способы материализации в продуктах культуры и в языковых формах отражённого в ментальном лексиконе (в языке мозга) объективно существующего мира действительности. Роль языка в паре язык / культура характеризуется ещё тем, что он неизменно выступает в качестве средства трансляции культуры в пределах самого функционально, социально, территориально дифференцированного этносоциума в его синхронном состоянии, на разных временных этапах его развития, а также в отношении разных этносоциумов (см. работы, представленные в коллективной монографии [Язык 2000]). Трансляция культуры происходит посредством сложноорганизованных семиотических систем языка. Одновременно с усвоением языка другого народа человек впитывает и его культуру, получает информацию, накопленную в продуктах культуры многими поколениями и хранимую языком. Полноценное овладение навыками общения на том или ином языке невозможно без всестороннего изучения культуры народа – носителя этой культуры. Полное постижение национального культурного сознания отдельно взятого народа возможно только через языковые средства. Большинство учёных-лингвистов сходятся во мнении, что язык, будучи явлением социальным, может и должен рассматриваться не только с чисто лингвистической точки зрения, но, что самое главное, с внеязыковой, экстралингвистической или культурологической, т.к. он сам есть часть культуры, с одной стороны, и “зеркало”, отражающее её своеобразие и богатство, – с другой стороны. По мнению Э. Сепира, «Kультуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают» [Сепир: 193].

Считается, что истоки идеи взаимосвязанности языка и культуры уходят своими корнями в научное творчество И.Г. Гердера и В. фон Гумбольдта. В трудах В. Гумбольдта содержатся основные положения концепции: 1) материальная и духовная культура воплощаются в языке; 2) всякая культура национальна, её национальный характер выражен в языке посредством особого видения мира; языку присуща специфическая для каждого народа внутренняя форма (ВФ); 3) ВФ языка – это выражение «народного духа», его культуры; 4) язык есть опосредующее звено между человеком и окружающим его миром [Маслова 2001: 59]. Внимание к проблемам связанности и взаимодействия языка и культуры имело продолжение в разных областях гуманитарной науки и в конце концов получило концептуализацию в трудах учёных лёгших в основу целого научного направления, отражённого в терминах лингвострановедение, лингвокультурология, этнолингвострановедение, а также сопоставительная лингвокультурология. Рассмотрение вопроса о соотношении этих понятий, отражающих нюансы связанности языка и культуры, содержится например в трудах В.В. Воробьёва. (см. об этом [Воробьёв 2002]). Это направление реализовано в научных монографиях, учебниках, учебных пособиях, словарях, многочисленных статьях. Развитие этих концепций было стимулировано необходимостью и успешным развитием лингвосопоставительных исследований, имеющих длительную историю и становящихся всё более активными в условиях глобальных социальных вызовов современности.

Имеются достаточно представительные обзоры по разработке проблемы «Язык / Культура», что даёт нам возможность не обращаться к её истории. Отметим всё же в порядке обобщения следующее. Одни учёные (например философы С.А. Атановский, Г.А. Брутян, Э.С. Маркарян) обращают внимание на одностороннее воздействие культуры на язык. Национально-культурные стереотипы изменяются с изменением действительности, соответственно меняется и язык. Со времён В. Гумбольдта развивается и противоположная точка зрения – о воздействии языка на культуру. Со временем такое понимание соотношения языка и культуры получило оформление в виде интересной концепции, в соответствии с которой «структура языка определяет структуру мышления и способ познания внешнего мира» [Кузнецов 1998: 443]. Эта концепция получила название гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа – по имени двух американских учёных Э. Сепира и Б.Л. Уорфа, которые разрабатывали эту концепцию в 30-х годах ХХ века в опоре на развивающуюся науку этнолингвистику. Они полагали, что каждый народ видит мир сквозь призму родного языка, отражая действительность в «языковой картине мира» [Кузнецов 1987: 142]. Дальнейшую разработку эта гипотеза получила в трудах Й.Л. Вайсгербера, который понимает язык как «промежуточный мир», стоящий между объективной действительностью и сознанием, определяя язык как «миросозидание» [Радченко 1998: 46]. Эта гипотеза серьёзно критиковалась, в том числе и в советской лингвистике, однако имела широкую известность, особенно в связи с непрерывно развивающимся изучением языковых явлений в рамках антропоцентрической научной парадигмы, объединяющей чисто лингвистический подход к изучению языка и языков с когнитивным, этнокультурологическим, социолингвистическим, психологическим. Часто в научных публикациях вместо «гипотеза лингвистической относительности» встречается «теория лингвистической относительности». Наиболее приемлемой для исследования нашей темы является третий подход к решению вопроса о взаимном соотношении языка и культуры. В соответствии с этим подходом язык и культура зависят друг от друга и находятся друг с другом в постоянном диалектическом взаимодействии, оставаясь при этом автономными знаковыми системами. Для нас важно также понимание того, что национальные языки и культуры взаимодействуют друг с другом; что они находятся в постоянном развитии; что в них имеются как общности, так и различия; выявление и описание того и другого – одна из задач гуманитарных наук и в первую очередь сопоставительной лингвокультурологии.

Важное методологическое значение имеет здесь понимание того, что общности в содержании различных языков на всех этапах их исторического развития являются отражением в сознании и языке всех людей факта единства материального мира действительности (см. об этом: [Попова 1986: 7]). На этом строит свой объект лингвистическая универсалогия, лингвистическая прагматика, образовательный, лексикографический, переводческий опыт, возможность изучения одного языка «в зеркале» другого (Воробьёв). З.Д. Попова утверждает, что исследования семантической общности языков приобретают в этой связи особое значение. Следствием такого понимания является идея существования некоего универсального предметного кода (Н.И. Жинкин) - языка мозга, ментального лексикона (А.А. Залевская и другие представители психолингвистического направления). В.В. Воробьёв говорит об этом следующим образом: «Для объективного сопоставления двух языков представляется целесообразным выбрать третью систему, интернациональную по своей природе, – когнитивную». И далее: «Когнитивная система выступает как совокупность знаний человеческого общества и потенциальная возможность усвоить эту совокупность отдельным народом или индивидом». Когнитивная система знаний «оказывается идеальным метаязыком, так как она пригодна для описания любых языков» [Воробьёв 2002: 46].

Содержание и структура лексико-семантических полевых образований

Известно, что лексико-семантическое поле представляет собой совокупность единиц, находящихся в определённых отношениях друг с другом, и эти отношения образуют структуру поля. Идея полевой, то есть объективно системной организации языковых явлений имеет длительную историю. Опыты концептуализации этой идеи содержится уже в трудах Вильгельма фон Гумбольдта и его последователей – например Августа Шлейхера. Используя термин «организм» по отношению к языку, они тем самым акцентировали внимание на связанности языковых явлений друг с другом, характеризовали, подчёркивали эту особенность языка как органическую связанность. Однако до научно-методологического осмысления системного характера языковых связей наука дошла несколько позднее. Здесь уместно вспомнить имена таких теоретиков поля, как Й. Трир, Л. Вейсгербер, Р. Мейер; последний даже представил один из первых опытов исследования лексики с использованием полевого подхода на материале немецкого языка. Поскольку существуют обзоры литературы по теории поля, мы не будем останавливаться на этом вопросе подробно, однако остановимся на некоторых, важных для осмысления принципов исследования и описания нашего материала.

Лексико-семантические поля характеризуются рядом признаков системности как в синхронном, так и в генетическо-диахроническом плане. В силу тесной связи с внеязыковыми реалиями мира поле является незамкнутой системой единиц и поэтому существенно отличается от систем других языковых уровней. Единицы лексико-семантических полей связаны между собой различными типами отношений: парадигматическими, синтагматическими, эпидигматическими и другими. Об этом писали такие известные учёные, как Д.Н. Шмелёв, Л.М. Васильев, Э.В. Кузнецова и многие другие [Варбот , Журавлёв. 1998]. Л.М. Васильев например полагал, что лексико-семантические поля могут иметь комплексный парадигматико-синтагматический характер [Васильев 2009: 135-136]. В отмеченной работе этого учёного содержится обзор также по другим полевым структурам языка [Васильев 2009: 126-136]. Подобные обзоры содержатся и в других исследованиях. Практически на протяжении всего двадцатого века учёные разных стран занимались исследованиями языковых явлений в системоцентрическом (системологическом) подходе, одновременно продолжая разрабатывать и совершенствовать как теорию, так и методику полевых исследований. Очень заметный вклад в эти исследования внесли советские и российские учёные, в том числе учёные Башкортостана, где сложилась научная семантическая школа, руководимая профессором Л.М. Васильевым.

Исследования языка в контексте антропоцентрической парадигмы, в том числе сопоставительно-языковые, также с успехом используют системоцентрический полевый подход. Здесь нам необходимо остановиться на вопросе об основной единице лексико-семантической системы языка. Дело в том, что слова в современных языках чаще всего многозначны, из этого вытекает, что каждое отдельное значение слова имеет своё уникальное место в составе лексико-семантического поля. Это исторически сложившееся обстоятельство требует уточнения вопроса об основной единице лексики. Мы вслед за некоторыми учёными называем эту единицу лексико-семантическим вариантом слова. Именно такие образования функционируют в современных языках как основные единицы лексико-семантической системы, вступая в самые разные отношения с другими единицами того же статуса, в том числе и с другими лексико-семантическими вариантами того же слова. То есть сколько у слова значений, столько у него лексико-семантических вариантов. Лексико-семантический вариант слова – это основная двусторонняя знаковая единица лексико-семантической системы языка, некая «клеточка» лексики. В составе этой единицы выделяются лексема и семема. «Лексема – единица плана выражения, последовательность фонем, составляющая звуковой ряд слова. Семема – единица плана содержания, мыслительный образ, ассоциированный с данной лексемой, вызываемый ею в сознании» [Копыленко, Попова 1989: 31]. В актах коммуникации выступают именно лексико-семантические варианты слов, а не сами слова. Слово война в каждом из своих значений – это также отдельная самостоятельная лексико-семантическая единица. В значении каждого лексико-семантического варианта любого слова содержится несколько семантических компонентов и поэтому он вступает в семантические системные связи с другими единицами и может входить в разные лексико-семантические поля не только по своим существенным категориально-лексическим семам, но и по периферийным, дополнительным, а также по ассоциативным признакам. Ю.Н. Караулов в связи с этим вводит понятие «правило шести шагов», в соответствии с которым любое слово находится в связи с любым другим словом не далее как на шестом шаге семантической производности [Караулов 1976: 75-79]. Этим обстоятельством обеспечивается пересекаемость лексико-семантических полей (см. об этом [Русская 1998]) и принципиальная семантическая непрерывность словаря любого языка.

Является общепризнанным, что в структуре лексико-семантического поля выделяются ядро, центральные и периферийные зоны. П.Н. Денисов пишет например: «Можно предполагать, что участки семантических полей – это лексико-семантические группы (ЛСГ), то есть семантическое поле – родовое понятие по отношению к ЛСГ» [Денисов 1980: 127]. Некоторые учёные считают, что лексико-семантические группы, как и лексико-семантические поля, – это образования, состоящие из слов одной части речи. Об этом свидетельствуют тексты их исследований [Васильев 1971; Гайсина 1981; Ибрагимова 1988; Ибрагимова 1994]. Однако такой подход к выявлению полевых структур при всём удобстве их первоначального изучения и описания противоречит пониманию природы поля. Лексико-семантические группы, как и лексико-семантические поля в целом, – это образования комплексной природы. Каждая лексико-семантическая группа имеет свою индивидуальную структуру и объективно дифференцирована на подгруппы и далее микрогруппы. Это мы и продемонстрируем на исследуемом нами материале.

Ядро поля составляет его семантическую доминанту. Обычно это одна единица, но иногда она может быть представлена бльшим количеством синонимичных единиц. Значение доминантной единицы входит в состав всех единиц поля, но необязательно в качестве ядерного компонента значения. Вокруг ядра могут группироваться другие единицы, для которых значение ядра также является ядерным, основным. Это зона ближней периферии ядерной единицы, центр поля. Так что в центре поля находятся единицы, имеющие в качестве интегрального общее с ядром и рядоположенными единицами значение. Периферийные зоны поля образуют единицы, наиболее удалённые в своих значениях от ядра и центральной зоны, хотя и содержат в составе своих значений общий (родовой) семантический признак поля. Входящие в состав поля более частные объединения – лексико-семантические группы – имеют собственные доминантные (ядерные) единицы. Структура развитых полей дифференцируется не только по горизонтали, но и по вертикали, то есть такие поля являются многоуровневыми. По направлению семантического развития сверху вниз это ступенчатая дифференциация поля, в обратном направлении – ступенчатая идентификация [Кузнецова 1982: 39-41]. Периферийные единицы лексико-семантических групп через общие семантические компоненты могут контактировать с единицами других семантических объединений, тем самым обеспечивая, как уже отмечалось выше, пересекаемость языковых подсистем и лексико-семантическую непрерывность словаря (см. об этом например [Караулов 1976; Уфимцева 1962; Русская 1998]). Направления семантической и реальной диахронической деривации единиц в пределах поля могут не совпадать. То есть семантический дериват может оказаться единицей более раннего происхождения, чем единица более общая в семантическом отношении. Это связано с тем, что каждая лексико-семантическая единица – реальная или потенциальная (виртуальная) – имеет своё уникальное место в системе, предопределённое для неё характером системных отношений: парадигматических, синтагматических и др. Соответственно ведёт себя любая вновь появляющаяся единица – слово или его лексико-семантический вариант, обеспечивая дальнейшее развитие системы. Об этом писала например Н.Ю. Шведова [Шведова 1983]. Дальше обратимся к материалу нашего исследования.

Наименования ручного огнестрельного оружия

В ряд наименований ручного огнестрельного оружия входят слова, которые обозначают стрелковое оружие с использованием пороха. Приведём примеры: в русском языке это пистолет, ружьё, винтовка, автомат, пулемёт и др., в китайском языке - Ш [qiang] ружьё, Ш [shouqiang] пистолет, /РШ [buqiang] винтовка, ФШШ [chongfengqiang] автомати т.д. Рассмотрим некоторые из этих слов.

Слово ружьё - это обозначение двуфункционального оружия, которое может быть использовано как в мирных целях (например для охоты), так и в качестве нападения - для совершения преступления, а также в военных целях. В Словаре СИ. Ожегова это слово толкуется следующим образом: «ручное огнестрельное или пневматическое оружие с длинным стволом» [Толковый 2013: 636]. Его действие – скоростной выброс пули (маленького снаряда поражающего назначения) осуществляется с помощью бойка ударника и пороха. Возможные аспекты использования ружья отражает сочетаемость слова, также проиллюстрированная в этом Словаре, например: охотничье ружьё, боевое ружьё, противотанковое ружьё. Слово появилось в результате отпадения начального о из существительного оружье, имевшего то же значение [Этимологический 2005: 346]. Это слово впервые употребляется в «Книге о ратном строении» (1647г.), затем в Московской грамоте 1676г. Во времена петровских военных реформ многие виды оружия XVII в. уходят в прошлое, и слово ружьё с начала XVIII в. приобретает более узкий смысл, близкий к современному: длинноствольное ручное огнестрельное оружие. Военное применение ружья находит отражение во фразеологии, например: в ружьё! – команда стать в строй с оружием в руках; стать в ружьё (воен.) – построиться, стать в строй, приготовиться к бою; поднять в ружьё – привести в состояние боевой готовности; стоять под ружьём – в российской армии до 1917 г.: стоять в полном вооружении и снаряжении, отбывая наказание; поставить под ружьё – заставить простоять определённое время при полном вооружении и снаряжении (наказание в царской армии); призвать под ружьё – мобилизовать, призвать на военную службу; быть (находиться) под ружьём – 1) быть на военном, боевом положении (об армии); 2) служить в армии. Таким образом, слово ружьё в русской лингвокультуре часто ассоциируется с армией, боем, вооружением и снаряжением. В большей степени ружьё представляет орудие боевого использования. В эпоху огнестрельного оружия ружьё заменяет меч и копьё, служит главным ручным оружием. Известно русской лингвокультуре и слово пищаль «старинная пушка или тяжёлое ружьё» (фитильная пищаль, кремнёвая пищаль) [Толковый 2013: 482].

В китайском языке также имеется обозначение этого предмета словом [qiang] ружьё. Сходные семантические признаки этой номинации отражаются и в китайских фразеологических единицах. В подтверждение приведём примеры: ШШ З$ [heqiangshidan] - букв. «нести на плече ружьё и досылать патрон» - перен. «быть во всеоружии, в боевой готовности»; $Ф Ш п4 Jz [chiqianghuli] - букв. «держать ружьё и стоять прямо» - перен. «сохранять военную выправку»; Ш ffi3$ М [qianglindanyu] «лес ружей и ливень пуль» - перен. об ожесточённом бое. Кроме того, в китайском языке зафиксированы метафорические признаки этого слова, присущие только китайской лингвокультуре. В бытовой жизни словом Ш [qiang] ружьё обозначается тот, кто работает только для других, как бы являясь их оружием или орудием. Интернет-сленг ШШ [tangqiang] - букв. «быть поражённым ружьём, даже если в лежачем положении» имеет значение «стать предметом осуждения и порицания других без всякой причины». Интересно, что ружьё часто ассоциируется со словом Ш О [qiangkou] «дуло», обозначающим выходное отверстие канала ствола огнестрельного оружия. В китайском языке поговорка Ш Ш П Jl [zhuangqiangkoushang] «попасть в дуло» означает «попасть под руку».

До начала XX века слово ружьё в широком смысле означало любое длинноствольное ручное оружие, включая нарезное и автоматическое. С распространением нарезных стволов в русском языке появляются новые термины - винтовальное ружьё и винтовка. Последний, известный с XVIII в., стал официальным наименованием класса оружия в 1856 г. [Этимологический 1963]. В брошюре 1894 года «Записки о трёхлинейной винтовке образца 1891 года» термины винтовка и ружьё используются параллельно [Мансуров 1894]. Довоенный Толковый словарь Д.И. Ушакова определяет винтовку как разновидность ружья [Толковый 1935-1940], и только в более поздних словарях эти термины разделены [Этимологический 1963]. Слово винтовка в русском языке получает следующее определение: «ручное огнестрельное оружие с винтовой нарезкой в канале ствола, с надевающимся штыком» [Толковый 2013: 78]. Имеются наименования разновидностей винтовк: карабин - «облегчённая короткоствольная винтовка», берданка - «однозараядная винтовка, изобретённая американцем Берданом», обрез - «винтовка с обрезанным, укороченным стволом», а также мушкет - «старинное ружьё крупного калибра с фитильным замком». В России до начала XIX в. мушкетами назывались также кремнёвые ружья.

Русскому слову винтовка в китайском языке соответствует иероглиф /р Ш [buqiang], ассоциирующийся с войной сопротивления японским захватчикам. В 1936 г. не хватило снабжения армии КПК в Шэньси-Ганьсу-Нинсяском районе Китая. В связи с этим председатель Мао призвал армию и народ к совместному труду, чтобы решить проблемы с питанием и снаряжением. С того времени распространяется лозунг /hMJJQ/ft Ш [xiaomijiabuqiang] - букв. «пшено и винтовка», который отражает трудные условия жизни и низкий уровень вооружённости армии КПК в войне против японских захватчиков. В конце концов Красная армия под руководством КПК завоевала победу в неблагоприятной обстановке. В наше время это выражение обозначает низкий уровень довольствия, вооружения и снаряжения армии. Так что винтовка имеет особенное культурно-историческое значение в китайской лингвокультуре. Что касается наименований других видов винтовки, то многие из них в китайском языке закрепляются в форме словосочетаний. Например: -ft М Ш [kabinqiang] карабин, (/MxCJftM [biedanshibuqiang] берданка.

В начале XX в. появился новый класс оружия - ручной пулемёт. Это было автоматическое ручное оружие. В России первое время его называли «ружьё-пулемёт». За вновь появившимся оружием вскоре был закреплён термин пулемёт, хотя в первые годы его ещё называли автоматической картечницей. В момент появления в России пулемёт фигурировал, например, под таким описательным названием: «одноствольная автоматическая митральеза системы Максима» [Федосеев 2008]. Современное толкование значения слова пулемёт содержится в Толковом словаре русского языка: «скорострельное автоматическое оружие для стрельбы пулями» [Толковый 2013: 585]. В военные годы появились новые типы пулемёта: ручные пулемёты и пистолеты-пулемёты, а также кольт как пулемёт особой системы. Свойство непрерывности стрельбы пулемёта стало в русском языке основанием для метафорического переноса: того, кто говорит много и быстро, здесь называют пулемётом. В китайском языке иероглифы Ш Ш [jiguanqiang] пулемёт имеют сходные основное и метафорическое значения. После Великой Отечественной войны в СССР пистолеты-пулемёты в обиходе стали именовать автоматами, вплоть до их полного вытеснения в Советской Армии оружием на основе АК (автомата Калашникова). Слово автомат было заимствовано из французского языка в конце XVIII в., а французское слово automate в свою очередь восходит к греческому automatos «самодействующий, самодвижущийся» [Этимологический 2005: 12]. В русском языке словом автомат (2-е значение) названо индивидуальное автоматическое стрелковое оружие с надевающимся штыком-ножом [Толковый 2013: 17]. Термин автомат был впервые использован по отношению к винтовке, созданной В.Г. Фёдоровым в 1913-1916 годах, причём это название предложил Н.М. Филатов уже в 1920-х годах. Конструктор изначально назвал своё оружие «карабин-пулемёт», а на вооружение оно было принято как «2,5-линейная винтовка Фёдорова». Таким образом, данный термин широко используется в основном в России и странах бывшего СССР, присутствует в русском и ряде других славянских языков, например, в болгарском языке. Известно, что в России славится автомат Калашникова, который был сконструирован в 1947 году знаменитым тульским инженером-оружейником М.Т Калашниковым. На 2013 год общее количество всех разновидностей автомата Калашникова на хранении и вооружении в РФ составляло 17 000 000 единиц.

Наименования пунктов / мест временной дислокации

Ряд слов, обозначающих пункты временной дислокации, более многочислен. Рассмотрим некоторые из них. Многозначное слово этап происходит от немецкого слова stapel – «склад» и попало в русский язык через французское слово tape – этап, переход, место остановки [Этимологический 2004]. В рассматриваемую группу оно входит во 2-м значении: «пункт на пути следования войск, в котором предоставляются ночлег, продовольствие, фураж». Более широкое культурно-историческое толкование этого слова даётся В.И. Далем: «привал, роздых на походе, днёвка, ночлег; переход; место запасов и раздачи провианта, фуража; а также острог на перепутьи и ночлег арестантов, где их принимает свежий конвой» [Толковый 2007]. Например: комендант этапа. И в китайском языке имеется сходное выражение [bingzhan] этапный пункт, оно также обозначает пункт, предоставляющий необходимые запасы, принимающий раненых или воинскую часть. В династии Шан (с 16 -11 век до н. э.) имелась система почтовой связи, через которую каждые 30 ли предоставлялись свежие кони и повозки, передавалась информация, перевозились небольшие запасы. В эпоху Задпадного Чжоу (1027 до н. э. – 770 до н. э.) на пути такого сообщения стали запасать продовольствие и фураж для проходящих войск. Так что такой пункт стал выполнять одновременно функцию военного этапного пункта. В наше время этапные пункты играют роль правительственной почтовой станции. В свободное время они принимают туристов, предоставляют питание и проживание, обеспечивают их личную безопасность.

Слово пост было заимствовано в Петровскую эпоху из французского языка, где poste восходит к латинскому positium «положение» через итальянское posto [Этимологический 1963]. В русском языке оно обозначает место, пункт, откуда ведётся наблюдение, где находится охранение (например, наблюдательный пост), а также место постоянного дежурства, наблюдения. От этого слова образованы слова аванпост и форпост – соответственно «передовой пункт» и «укреплённый пункт». Слово форпост переносно означает «передовой пункт, опора чего-н.» (высок.). Например: Академия – форпост науки. Слово пост как военный термин имеется и в китайском языке: ШЩ [gangshao], а также ШШ [bianjingshao]пограничный пост. Это слово в основном значении - это пункт наблюдения и охранения, находящийся на вершине горного хребета. В китайской лингвокультуре выражение М N [zhangang] стоять на посту воспринимается как почётная воинская обязанность, вместе с тем используется для обозначения какой-либо обязанности по работе. Среди обозначений мест временной дислокации войск имеются и такие слова, как лагерь, концлагерь, табор, обоз, постой, в китайском языке Ш [ying] и Ш [zhai] военный лагерь (стар.), Ш Ш [weiwo] военная палатка (стар.). Слово лагерь заимствовано из немецкого языка, где Lager «лагерь» является дериватом глагола lie gen - «лежать», так что исходное значение этого слова в немецком языке - «лежбище, логовище» [Этимологический 2005: 211]. Используемая в настоящее время форма слова установилась не сразу, вначале это было лагор, лагар, лагр. В современном варианте это слово встречается в 1731 г. Первоначальное значение этого слова - «стоянка войсковых частей за пределами населённых пунктов» [Этимологический 2003]. В Словаре военных терминов лагерь определяется как «место размещения войск вне населённых пунктов, специально выбранное и оборудованное для выполнения боевых, учебных и других задач» [Словарь 1988]. В Толковом словаре русского языка Т.Ф. Ефремовой лагерь представляется как «стоянка войск (обычно под открытым небом, в палатках или во временных постройках)» и «войска, расположившиеся на такую стоянку». Это слово также оказалось способным к метафоризации, в политической и бытовой сферах оно получает такие значения: общественно-политическая группировка, направление, течение; группа лиц, разделяющих одинаковые взгляды, убеждения [Современный 2006]. В этом ряду может быть рассмотрено и слово концлагерь - сокращение выражения концентрационный лагерь. Это место, где в принудительном порядке содержатся военнопленные, заложники, социально опасные лица и некоторые другие категории людей. Во время Второй мировой войны в концлагерях нацистской Германии содержались лица, предназначенные к ликвидации. Миру хорошо известны названия таких лагерей: Бухенвальд, Освенцим, Майданек, Треблинка, Заксенхаузен и другие. Это выражение как военный термин первоначально использовался английской армией на местах содержания бурского сельского населения во время англо-бурской войны (1899-1902 гг.). Обозначения Ш [ying] и Ш [zhai], оответствующие русскому лагерь, были известны уже в древнекитайском языке. Слово Ш [ying] изначально использовалось как глагол, имевший основное значение «проживать на местах, окружённых валами», позднее оно субстантивируется и получает обозначение ШШ [liuying] военный лагерь, имеющий строгую дисциплину. Существует фразеологизм ШШ ШЦ [liuyingshima] - букв. строгое обучение войск в военном лагере; перен. генерал строго командует войсками. В современном китайском языке значение слова Ш [ying] несколько трансформируется: он получает значение «батальон как штатная единица войск». В содержании этого слова происходит интересный процесс: семантический компонент «место расположения группы лиц» трансформируется в семантический компонент «группа лиц, располагающаяся на этом месте». Продолжается дальнейшая трансформация значения слова: им обозначаются места временного расположения вдалеке от города, в лесу или на берегу моря, летом, предназначенные для отдыха и развлечения подростков. Этот объём значений акцентирован также в выражении Ж Ш [xialingying] «летний лагерь». Исконное значение слова Ж [zhai] - деревянная ограда для обороны, что является мотивирующим фактором для возникновения у этого слова рассматриваемого нами значения. Уже в старину это слово слилось в одном словосочетании со словом Ш [ying], что привело к образованию словосочетания ШШ [yingzhai] лагерь расположения войск. Такие лагеря создавали на поле боя, по возможности используя особенности рельефа местности. В китайской военной истории были разные типы лагерей, которые и обозначаются по-разному: М Ш [chengying] крепостной лагерь, располагающийся на внешней стене города, Ш Ш [haoying] лагерь с оборонительным рвом, ШШ [mupengying] лагерь, окружённый деревянной оградой, - Ш [cheying] лагерь, соединённый военными повозками, ШШ [qiangying] лагерь, огниченный длинными копьями военных. Двусложное слово ШЖ [yingzhai] встречается и во фразеологизмах: F Ж ;Ш [xiazhai anying] «располагаться лагерем (о войсках)» - перен. о временном месте труда или работы; Ш W Мі Ж [touyingjiezhai] «внезапно нападать на военный лагерь врагов». В современном китайском языке военный лагерь обозначается словом ЩШ [junying] «военный лагерь» - обозначение как постоянного, так и временного места дислокации войск. Место временного пребывания войск, ночёвки в каком-либо месте в наше время обозначается военным термином Ш Ш [suying]. Это может быть стоянка в частных домах - l fW [sheying], стоянка вне домов или в палатках - ШШ [luying] и комбинированная стоянка. Это слово в русском языке находит сходное обозначение как постой - «стоянка войск, военных на частных, гражданских квартирах». Здесь также имеет место субстантивация. С лингвокультурологической точки зрения представляет интерес слово табор. Этим словом в старину обозначали войсковой лагерь с обозом (в X V-XVII вв.). Например: казачий табор, разбить табор. Слово табор имеет ещё два значения: «группа кочующих вместе цыганских семей» и «стоянка группы охотников, скотоводов, вообще какой-нибудь группы людей». Эти значения объединяет в одну парадигму общий семантический компонент много . Мы отнесли к этому ряду и слово обоз, которым до недавнего времени обозначалось воинское транспортное подразделение на конной тяге, идущее вслед за дивизией, полком: дивизионный обоз, полковой обоз.

В китайском языке есть двусложное слово Ш Ш [weiwo], которое имеет значение «военная палатка». В Китае это место разработки стратегии и принятия решения относительно важного военного дела. Приведём примеры: Ш?$ШШ [yunchouweiwo] буквально означает «разрабатывать план сражения, сидя в военной палатке». Так говорят также о разработке важной стратегии, например ШШШШ І Ф ikf& M L&h - букв. «в военной палатке можно выработать действенный план, который принесёт победу на полях сражений, находящихся на расстоянии тысячи ли» - перен. о высокой оценке главнокомандующего в Древнем Китае. Как видим, и в этом кругу лексики в русской и китайской лингвокультурах имеются сходства, а также различия в культурной коннотации военной лексики.