Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Мягкая сила»: новые политические смыслы и интерпретационные тренды 37
1. «Мягкая сила»: концептуальный анализ, методологические основания и трансформация коннотаций 37
2. Социально-демографические объекты мягкой силы: риски политической дестабилизации .87
Глава 2. «Рейтинговая сила» («charts power») в структуре факторов мягкой силы 154
1. Ресурсно-инструментальное измерение мягкой силы: политический контекст 154
2. «Рейтинговая сила»: концептуальное поле и границы применимости теоретических подходов 193
Глава 3. «Рейтинговая сила»: страновые рейтинги как инструменты влияния и новые критерии истинности 255
1. Сравнительные кредитные рейтинги: от внешнеэкономического к политическому влиянию 255
2. Межстрановые сравнительные рейтинги политической стабильности и государственной состоятельности как властный дискурс и инструмент влияния 290
3. Академические и наукометрические рейтинги: политические импликации .327
4. Вызовы рейтинговой силы как угроза национальной безопасности РФ: модели противодействия 335
Заключение 354
Список использованной литературы
- «Мягкая сила»: концептуальный анализ, методологические основания и трансформация коннотаций
- Социально-демографические объекты мягкой силы: риски политической дестабилизации
- «Рейтинговая сила»: концептуальное поле и границы применимости теоретических подходов
- Межстрановые сравнительные рейтинги политической стабильности и государственной состоятельности как властный дискурс и инструмент влияния
«Мягкая сила»: концептуальный анализ, методологические основания и трансформация коннотаций
В процессе подготовки диссертации автор опирался на широкий спектр политологических, экономических, социологических и философских концепций и методологических подходов, среди которых можно выделить концепции «мягкой силы» Дж. Ная, «власти мониторинга» Дж. Келли и Б. Симмонс, «политики чисел» и глобального бенчмаркинга А. Брума и Дж. Куирка, исследования национального брендинга С. Анхольта. Для достижения заявленной цели концептуализации рейтинговой власти и определения её специфики использовались отдельные положения теорий символического капитала П. Бурдье, «структурного насилия» Й. Галтунга, глобального гражданского общества М. Калдор и Л.М. Саламона, «цинического разума» П. Слотердайка, экспертократии А. Ашкерова и А.В. Нестерова, культурного империализма Г. Шиллера, контекстуализма Дж. Каренса, концепции «избирательной легитимности» А.Д. Богатурова, теории сложных систем в международных отношениях, теории государственной состоятельности («state capacity»), теории международных режимов С. Краснера.
Также, в целях исследования актуальных аспектов реализации мягкосиловых технологий в мировой политике методологическую базу исследования составляют эвристически значимые концепции и положения неомарксизма (теория «культурной гегемонии» А. Грамши, выводы франкфуртской школы), типология политических элит Дж. Хигли и М. Бёртона, концепция «прекаризации» Г. Стэндинга и др. исследователей. Для концептуализации и исследования феномена «естественного уровня образования» автор опирался на отдельные положения и методы теории человеческого капитала, в частности уравнение Дж. Минцера, оценивающее нормы экономической отдачи инвестиций в образование, теория относительной депривации Т. Гурра, комплексный индикатор приоритетности уровней образования экономиста А.А. Сидоровой, и другие подходы.
Для исследования процессов и закономерностей таргетирования и конкуренции стратегий мягкой силы различных политических акторов, автор использовал в диссертации отдельные принципы теории игр, в частности, правило пространственной конкуренции Хотеллинга-Даунса, а также модель «потенциальной силы» американского исследователя Т. Шеллинга. В определении границ применимости сравнительных рейтинговых исследований в политологии мы опирались на общенаучный тезис Дюэма-Куайна и соответствующий принцип холистской недодетерминированности.
Для выполнения заявленных задач исследования, в диссертации использовались отдельные положения маркетинга (в контексте теории странового брендинга), концепции политической коммуникативистики и политической психологии (в частности, исследования манипуляций общественным сознанием и политического поведения).
Для разработки авторских прогностических моделей диссертантом были применены методы и инструментарий системно-динамического моделирования. Для сравнительного анализа позиций Российской Федерации в ведущих индексо-рейтинговых проектах с позициями других стран (с целью оценки государствоведческого потенциала наиболее цитируемых сравнительных индексов) автор использовал корреляционный анализ. Гипотеза исследования: В современной мировой политике расширяется понимание и содержание мягкой силы, фиксируемое как переход от аттрактивности к нормативно-монологическим псевдоконвенциональным стратегиям «доминирующей рациональности». В последние десятилетия в мире произошла «рейтинговая революция», заключающаяся в распространении, популяризации и легитимизации межстрановых сравнительных рейтингов, заметно влияющих на элиты разных стран, принятие политических и бизнес решений, а также экспертный и медийный дискурсы. Оправдано говорить о становлении и постепенной институционализации новой, еще во многом невидимой «мягкой» формы власти и влияния, которую можно классифицировать как «силу/власть рейтингов» («charts power»).
Гносеологические притязания высокоцитируемых индексо рейтинговых проектов не соответствуют в полной мере их эвристическим и праксиологическим потенциалам, что обусловлено широким спектром политических, идеологических и методологических факторов и актуализирует исследовательские задачи верификации, деконструкции и непредвзятой оценки ведущих рейтинговых исследований.
Сложившаяся сегодня «рейтинговая инфраструктура» претендует на то, чтобы выступать в качестве универсального и непредвзятого критерия истинности и нормативности, но управляется преимущественно западными странами и действует в их интересах, что, в условиях роста международной напряженности, представляет угрозу национальной безопасности ряда стран, и в первую очередь, России, ставя их перед необходимостью находить ответы на новые внешнеполитические вызовы и предпринимать шаги для защиты своих национальных интересов, экономик, государственного суверенитета и информационного пространства.
Социально-демографические объекты мягкой силы: риски политической дестабилизации
Также важно различать понятия «мягкая сила» и «страновой маркетинг»185. Последнее было введено в оборот известным американским экономистом Ф. Котлером для анализа отдельных аспектов международных отношений, и в частности, межстрановой конкуренции в рамках логики и понятий рыночной экономики.
Ф. Котлер детально рассматривает страны как объекты рыночного предложения и конкурентов в борьбе за инвестиции, туристические потоки, желательных мигрантов и т.д. Данная маркетинговая политика направлена на привлечение внимания и симпатий условных «потребителей» как за пределами страны, так и внутри неё.
Страновой маркетинг обнаруживает значительное сходство с концепцией мягкой силы, однако в рамках реализации своей мягкосиловой стратегии целью государства является достижение определенных внешнеполитических целей, в то время как внешняя притягательность страны, усиливаемая при помощи маркетинговых технологий и приемов, является инструментом.
В дальнейшем, концепция «странового маркетинга» была дополнена в работах известного британского маркетолога С. Анхольта концептом «страновой бренд»186. О бренде страны можно говорить (используя терминологию семиотики) как об узнаваемом знаке, «коннотатом которого является имя страны, денотатом – сама страна, а значением – сумма ассоциаций, возникающих в сознании интерпретатора знака при упоминании имени страны»187.
В результате развития данного подхода, в современной политологии получило широкое распространение понятие «странового брендинга», или деятельности, нацеленной на создание и управление брендом определенной страны.
Как отмечает П.Б. Паршин, «Наиболее серьезным различием между понятиями странового брендинга и мягкой силы, является их направленность (конкурентное предложение и воздействие в оболочке предложения)»188. Тем не менее, в исследовательской литературе нередки попытки интеграции странового брендинга и государственной мягкой силы (например, известная статья П. ван Хама «Восход государства-бренда»189).
Близким по смысловому значению к термину «бренд» является понятие «страновой имидж». Согласно определению Н.Н. Медведевой, внешнеполитических имидж государства – «это целенаправленно создаваемый образ деятельности институтов власти государства, преломляющийся через политическую культуру других государств и целенаправленно или стихийно формирующийся институтами власти с средствами массовой информации как самого государства, так и других государств»190.
Одним из ключевых различий между «мягкой силой» и «страновым (или внешнеполитическим) имиджем» является то, что первое – это стратегия политически значимых действий, в то время как имидж – это образ, возникающий в процессе взаимодействия между сторонами, в том числе при реализации указанной стратегии. Как отмечают И.В. Радиков и Я.В. Лексютина, «многие государства обладают устойчивым международным имиджем, но не располагают мягкой силой»191. Наиболее адекватным определением имиджа государства нам представляется следующее: «это стереотипизированный образ страны, существующий в массовом сознании благодаря как стихийному, так и целенаправленному его формированию элитой и политтехнологами, в целях оказания политического и эмоционально-психологического воздействия на общественное мнение внутри страны и за рубежом»192. Мягкую силу, таким образом, можно также характеризовать как «воздействие влиянием» на основе привлекательности своего образа.
По справедливому замечанию политолога В.С. Изотова, «прицельное транслирование образа жизни, идей, имиджей, этических и моральных экстраполяций стало возможным в информационную эру, когда главными факторами являются скорость распространения и тиражирования устойчивых образов. Строго говоря, образ и имидж государства, его политических, религиозных, моральных ценностей существовал ранее, но для его формирования и распространения требовались десятилетия или даже века. Сегодня информационный менеджмент и PR-стратегии делают ту же работу за несколько месяцев»193.
Некоторые политологи194 используют термин «мягкая сила» в связке с понятием «культура». Однако если рассмотрение «культурной дипломатии»195 в качестве компонента национальной мягкой силы (причем, не самого значительного) полностью оправдано, встречаются и совершенно ошибочные попытки представить мягкую силу как набор культурных мероприятий, ведущих к улучшению взаимопонимания и снижению напряженности в мире. По мнению Дж. Ная, тем самым «принижают важность мягкой силы»196, которая не может быть сведена к просмотрам национальных фильмов или потреблению национальной еды: «то, что люди едят суши, продают карточки с покемонами или нанимают японца подающим в бейсболе, не обязательно может означать наделение силой Японии»197. На основе подобных упрощенных представлений строится, например, достаточно известный (и совершенно бессмысленный) рейтинг страновой мягкой силы британской газеты «Daily mail»198.
Таким образом, разграничивая понятия публичной дипломатии, пропаганды, информационной войны, стратегии непрямого действия, странового брендинга и др., можно сказать, что в отличие от концепта «мягкой силы», они представляют собой отдельные виды внешнеполитической деятельности или используются для обозначения ее конкретных инструментов. Мягкая сила – это важный политический ресурс, для обретения которого могут использоваться все перечисленные виды политической (или политически-значимой) деятельности.
«Рейтинговая сила»: концептуальное поле и границы применимости теоретических подходов
Также, работники с третичным образованием очень существенно улучшают свои позиции по отношению к менее образованным в том, что касается уровня занятости, защищенности от рисков безработицы. Это глобальная и закономерная тенденция, но в случае «образовательной пирамиды» она явно гипертрофирована. Да, люди с «избыточным» образованием могут массово захватывать изначально не предназначенные для них рабочие места. Но возможности этого «уплотнения» хоть и велики, но все-таки ограниченны и чреваты социальными потрясениями. Обычно рост востребованности образованных специалистов обусловлен ориентацией экономики на производство высокотехнологичной продукции и услуг, требующих высокой квалификации, где труд работников с высшим образованием обладает более высокой производительностью. В случае же «образовательной пирамиды», экономические условия и текущие задачи, как правило, совсем иные. Проблема встает особенно остро, если качество полученного образования не позволяет работникам с дипломами поднять производительность труда. Простая деловая логика не позволит многим предприятиям абсолютизировать явно избыточный фактор производства.
Таким образом, снимающая социальную напряженность «образовательная пирамида», в дальнейшем может и создавать её. Во-первых, антагонизируя общество частичным вытеснением на обочину наименее образованной рабсилы (неоправданным с точки зрения производительности труда и экономической отдачи). По-видимому, в этом есть определенный политический смысл, так как наименее образованная часть общества имеет наименьший политический вес. Различный уровень образования может отдалять друг от друга разные группы молодежи, препятствуя выработке и артикуляции общих интересов. Во-вторых, вследствие своей неизбежной (и, возможно, шоковой) коррекции, обусловленной постоянным ростом предложения образованных работников. Создание «образовательной пирамиды» может быть следствием как свободной игры рыночных сил, так и недальновидной политики политического руководства.
На наш взгляд, чисто экономическое понимание такой «пирамиды», или «ловушки», не окажется плодотворным, особенно в том, что касается поиска выхода из нее. Мы полагаем, что она должна иметь и политическую целесообразность, заключающуюся в стремлении политического режима избежать волнений, оттянуть негативные последствия своей политики.
Резюмируя, попробуем ответить на вопрос: почему же в одних странах создаются «образовательные пирамиды», а в других – нет? Какие факторы этому способствуют? На наш взгляд, при первом приближении, в качестве основных факторов можно выделить следующие: - ресурсная или основанная на ренте экономика, позволяющая за счет сверхдоходов сглаживать рыночные противоречия; - наличие и набухание «образовательных пузырей»; - умеренный уровень демографического давления на систему образования; - социокультурный фактор – статус высшего образования в обществе очень велик; - удачное сочетание невысоких альтернативных издержек получения образования и выгод неденежного характера. - и, наконец, по всей видимости, наличие завуалированной и, возможно, смутно осознаваемой политики, направленной на замораживание нежелательных для политической элиты социальных и политических процессов. К сожалению, массовая подготовка SNL неизбежно приводит к недоиспользованию человеческого капитала. К примеру, имеющиеся данные
Росстата «Обследование населения по проблемам занятости населения» позволяют сделать вывод о том, уровень недоиспользования ЧК в российской экономике, к сожалению, является значительным. По подсчетам экономиста Р.И. Капелюшникова, к 2008 году к работникам, чей образовательный потенциал недоиспользовался, можно было отнести около 15% работников сферы обслуживания, 20% сельскохозяйственных работников и 40% неквалифицированных рабочих, что «свидетельствует либо о низком качестве имеющегося у них образования, либо о нерациональном его использовании, когда, имея высокую формальную подготовку, они оказываются вынуждены заниматься неквалифицированными видами труда»281. На наш взгляд, проблема недоиспользования ЧК может быть тесно связана как с проблемой накопления ОЧК, так и с формированием «образовательной пирамиды».
Одним из «клапанов» снятия негативных последствий описанных процессов может являться внешняя миграция части образованных специалистов, невостребованных в своей стране. Этот процесс, который можно назвать «канализацией избыточного человеческого капитала», позволяет многим странам восстанавливать баланс спроса и предложения трудовых ресурсов, ослабить социальное напряжение. При этом, нередко уезжают самые активные и амбициозные люди, чья энергия и таланты, в случае невозможности полноценной профессиональной реализации в своей стране могут быть обращены на политическую и социальную сферы (протестные движения, поддержка оппозиции, диссидентство и т.д.). Поэтому, на наш взгляд, политическое руководство целого ряда развивающихся стран, несмотря на регулярно высказываемое недовольство по поводу «утечки умов», воспринимает его как неизбежное «малое зло» и даже по-своему позитивный процесс, и фактически не предпринимает достаточных мер противодействия.
Межстрановые сравнительные рейтинги политической стабильности и государственной состоятельности как властный дискурс и инструмент влияния
Как справедливо показывает А. Фененко, важным ограничителем мягкой силы является также негативная историческая память, обусловленная давней историей вражды и непонимания между народами: «Мягкая сила невозможна там, где идентичность страны выстраивается на основе ненависти к другой стране или её народу»439.
Механизмы культурного влияния разных стран могут существенно отличаться. Например, как показывает Г.Ю. Филимонов, в США внешнеполитический механизм культурного влияния основан на официальной и неофициальной программах воздействия440.
Согласно категоризации Г.Ю. Филимонова, под официальной внешней культурной политикой в США подразумевается механизм государственного регулирования культурной сферы внешней политики, а также соответствующая деятельность негосударственных институтов, таких как филантропические фонды или спонсорские организации. Под неофициальной внешней культурной политикой, понимается экспорт и многоуровневое распространение массовой культуры, а также СМИ и шоу-бизнес. Термин «неофициальная культурная политика» в таком контексте подразумевает преимущественно неконтролируемый поток популярной американской культуры (который невозможно отследить и полноценно измерить, потому что он уже приобрел стихийный характер), распространяющейся в других странах. Культура, пропагандирующая общечеловеческие ценности (а также замаскированный ими идеологический субстрат) создает притягательный образ страны, однако, как уже отмечалось, массовое производство культурной продукции вовсе не тождественно массовому влиянию в глобальном пространстве. В связи с этим при расчете странового индекса мягкой силы, Дж. МакКлори, например, предлагает учитывать такие маркеры культурного поля, как количество иностранных туристов, посещавших страну, широту охвата музыкальной индустрии и успех, связанный с проведением и победами в спортивных мероприятиях441.
Говоря о культурной силе, некоторые исследователи обращают основное внимание на «страновой бренд». В частности, Ж-Н. Капферер обращает внимание на важность управления своим брендом и его развития для государств442. Во многих странах «целенаправленное формирование странового бренда рассматривается как инструмент эффективного взаимодействия и продвижения национальных интересов на мировом уровне»443.
В политическом маркетинге (в частности, в модели, предложенной Ф. Котлером444) «потенциал мягкой силы реализуется в таких направлениях деятельности, как маркетинг государства, международная коммуникация, международный пиар, устанавливается его связь с имиджем страны»445. Качество работы государств на этом направлении «отражается в страновых рейтингах мягкой силы, сигнализирующих об уровне привлекательности той или иной страны в мировом культурно-гуманитарном пространстве»446.
Сила публичной дипломатии. Как пишет Дж. Най применительно к использованию мягкой силы через публичную дипломатию: «трудность в политике проистекает из-за обилия доступной информации, важности сетей, меняющихся стилей руководства в демократических обществах»447. Это, в свою очередь, делает публичную дипломатию гораздо сложнее и, согласно Дж. Наю, сочетание прямой правительственной информации с длительными культурными взаимоотношениями колеблется в трех концентрических окружностях или стадиях публичной дипломатии448. Первый, и самый ближний круг – это повседневная связь, в которую входит объяснение обстоятельств принятия решений в области внутренней и внешней политики. Вторая стадия – это стратегическая связь, результатом развития которой является набор простейших тем, почти таких же, какие дает политическая и рекламная компания. Третий, и самый широкий круг, – это развитие длительных взаимоотношений с ключевыми личностями на протяжении многих лет или даже десятилетий, используя стипендии, обмены, учебу, семинары, конференции и доступ к медийным каналам. «Каждая из этих трех стадий публичной дипломатии играет важную роль, помогая правительствам создавать привлекательный образ страны, которая может сделать более весомыми перспективы достижения желаемых результатов»449. Вместе с тем, Дж. Най отмечает, что даже самая лучшая реклама и пропаганда «не смогут помочь продать непопулярный товар»450 и публичная дипломатия, которая оказывается не более чем ширмой для твердой силы, вряд ли сможет иметь успех.