Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Биография Е.И. Замятина. Опыт научной реконструкции 15
1. Источниковедческая база биографического исследования 15
2. Автобиографии Е. Замятина. Мифы и умолчания 41
3. «Жизненный стиль» и творческая манера Е. Замятина 121
Глава 2. Философские взгляды и культурологические воззрения Е.И. Замятина 149
1. Идеи М. Нордау, А.А. Богданова и А.В. Луначарского в творчестве Е. Замятина 149
2. К. Маркс и Ф. Ницше в жизнедискурсе Е. Замятина 158
3. Личность и масса. Человек и технический прогресс. Культура и государство 174
4. Теория «философского синтетизма» 205
Глава 3. Модель тоталитарной культуры в романе «Мы» 236
1. Роман «Мы» в социокультурной ситуации 1920-х гг. 238
2. Восприятие идей романа «Мы» за рубежом 248
3. Роман «Мы» в социокультурной ситуации конца 1980-х - начала 1990-х гг. 253
4. Исторические и автобиографические источники романа «Мы» 257
5. Тоталитарное общество и его культура в романе «Мы» 268
Заключение 290
Список использованной литературы.. 294
- Автобиографии Е. Замятина. Мифы и умолчания
- Идеи М. Нордау, А.А. Богданова и А.В. Луначарского в творчестве Е. Замятина
- Теория «философского синтетизма»
- Тоталитарное общество и его культура в романе «Мы»
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется необходимостью на современном этапе развития гуманитарных наук разработки нового подхода к осмыслению и интерпретации творческого наследия «забытых» деятелей отечественной культуры и воссоздания целостной картины русской культуры первых трех десятилетий XX века. При этом особенно важным представляется анализ узловых периодов в истории культуры, отмеченных чертами переходности, кризисное, сменой социокультурных доминант, а также изучение ключевых фигур, чье творчество сосредоточило в себе центральные философские и культурологические идеи эпохи.
Евгений Иванович Замятин (1884—1937) — крупный русский писатель, оставивший заметный след не только в отечественной, но и в мировой литературе XX века. Его роман «Мы» получил широкое международное признание. «Влияние Замятина на другие литературы, может быть, сильнее, чем любого другого писателя... „Мы", несомненно, переживет другие книги того же жанра»,— отмечал в 1963 г. авторитетный английский литературовед Эдвард Браун. Роман «Мы», признанный классической антиутопией XX в., входит во все библиографии и хрестоматии мировой научной фантастики.
Творческое наследие Замятина (художественная проза, драматургия, публицистика, литературно-критические статьи, письма) отразило и своеобразно преломило некоторые магистральные идеи в отечественной и миров ой культуре XX века и в этом смысле представляет широкий историко-культурный и научный интерес.
«Возвращение» Замятина к российскому читателю состоялось после почти шести десятилетий его забвения на родине. За годы, прошедшие со времени публикации в России романа «Мы» (1988), произведения писателя регулярно публиковались в периодических изданиях и сборниках; роман «Мы» включен в программы средних и высших учебных заведений гуманитарного профиля. Об устойчивом интересе российских и зарубежных исследователей к творчеству Замятина свидетельствуют многочисленные научные публикации, доклады на международных и республиканских научных конференциях (Лозанна — 1987 и 1996; Тамбов — 1992, 1994, 1997; С.-Петербург — 1997 и 1999).
Вместе с тем, значение творческого наследия Замятина и его вклад в отечественную и мировую культуру полностью еще далеко не определены. Этим обусловливается актуальность темы исследования. Не изданы многие творческие рукописи, в том числе многочисленные киносценарии, опубликовано не все эпистолярное наследие, не исследованы педагогическая, редакторская, издательская и общественная деятельность Замятина.
Произведения Замятина вернулись к российскому читателю в иной социокультурной ситуации, чем та, в которой они создавались. Представление о масштабе личности Замятина читатели получили интуитивным путем, опираясь только на литературные тексты, а также короткие предисловия и биографические справки. Попытки рассмотреть произведения Замятина, ис-
ходя только из принципа самодостаточности текста, вне его отношения к реальному сознанию творца, не позволяют судить уверенно о творческих намерениях автора, его идеях, не раскрывают механизма художественного открытия. Соотнесение творчества Замятина с литературным контекстом его эпохи также не дает плодотворных результатов: существующие представления об этом литературном контексте достаточно условны — не все явления хорошо изучены, не все «белые пятна» на литературной карте заполнены. Многие произведения деятелей культуры «русского зарубежья», репрессированных писателей и философов «влились» в отечествешгую культуру почти одновременно с творчеством Замятина.
Общая характеристика разработанности темы. Последние три десятилетия в зарубежной науке и последнее десятилетие в отечественных исследованиях отмечены обостренным интересом к жизни и творчеству Замятина. Благодаря усилиям российских и зарубежных исследователей — литературоведов, историков, социологов: В.М.Акимова, Е.В.Барабанова, А.В.Блюма, Дж.Галло, А.Ю.Галушкина, Л.Геллера, М.Геллера, АТильднер, Р.Гольдта, О.А.Казниной, В.А.Келдыша, Т.Лахузена, Е.Ю.Лигвин, Дж.Мальмстада, О.М.Михайлова, Ж.Нива, Л.В. Поляковой, И.М.Поповой, Н.Н.Примочкиной, Е.Б.Скороспеловой, А.Н.Стрижева, Р.Д.Тименчика, В.А.Туниманова, А.Тюрина, Г.С.Файмана, Л.Флейшмана, Ж.Хетени, В.А.Чаликовой, М.О.Чудаковой, А.Шейна, Л.Шеффлер, Э.Эндрюс, Р.М.Ян-гирова и др.— были опубликованы произведения писателя, его письма, многочисленные архивные документы, связанные с его жизнью и творчеством, было создано большое количество аналитических работ.
Как показано в историографическом «Введении» к диссертации, до сих пор наибольшее внимание литературоведов и критиков привлекали опубликованные произведения Замятина. Общими усилиями литературоведов, отчасти корректирующими друг друга, очерчен круг тем и идей, характерных для его художественной прозы, публицистики, драматических сочинений.
В отечественных исследованиях творческого наследия писателя наметилась тенденция деления его на части — отдельно рассматриваются ранние произведения (1908—1916), так называемый «советский период» (1917— 1931) и — как изолированная часть — творчество Замятина «французского периода» (1932—1937). Такая периодизация до выяснения идейного и художественного своеобразия его творчества преждевременна.
Некоторые современные отечественные исследования и справочно-биб-лиографические работы о Замятине демонстрируют сложившуюся закономерность — редукцию фактов его творческой биографии и отсутствие научного подхода в интерпретации источников. Проблематика некоторых статей, затрагивающих отдельные стороны жизни и творчества писателя, замкнута на традиционных сюжетах и в определенной степени мифологизирована.
Несмотря на значительное число статей и публикаций о жизни и творчестве Замятина, все еще недостаточно изучена и объяснена сама личность и творческий облик этого сложного художника. Не раскрыта диалектика его исходных философских посылок и художественно-познавательного процесса, не очерчен круг его философских взглядов и культурологических воззрений. Остается не решенной задача изучения художественной системы Замятина, не установлены ее связи с многими родственными традициями и тенденциями в литературе, искусстве, философии XX в.
Научная биография писателя продолжает оставаться актуальной, во многом нерешенной проблемой. Об этом свидетельствуют заметные расхождения в современных оценках роли и места писателя в русской и мировой культуре, в характеристиках его индивидуальности, личностного своеобразия.
Источниками диссертационного исследования являются все опубликованные произведения Замятина, а также неопубликованные материалы его личного архива, ныне хранящиеся в Отделе рукописей и художественных иллюстраций Института мировой литературы им. А.М.Горького РАН; в Рукописном отделе Российской государственной библиотеки; в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки; в Российском государственном архиве литературы и искусства; в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН; в Бахметевском архиве Русской и Восточно-европейской истории и культуры при Колумбийском университете в г. Нью-Йорке (США); в личных фондах его корреспондентов; в архивах издательств, театров, киностудий, с которыми сотрудничал Замятин, в фондах общественных организаций, в деятельности которых он принимал участие.
Специальное внимание уделено сочинениям русских и европейских мыслителей XIX—XX вв., чьи идеи оказали влияние на творчество Замятина.
Третий круг источников связан с восприятием личности и творчества Замятина — это переписка, дневники и мемуары его современников, а также критические отзывы на произведения писателя с самого начала его литературной деятельности; работы отечественных и зарубежных ученых, посвященные его жизни и творчеству и опубликованные с 1920-х гт. до 1999 г.
Цель и задачи исследования. Цель диссертации — исследование творчества Замятина в контексте культуры XX в. и научная реконструкция его творческой биографии. Этой целью обусловливаются следующие задачи исследования:
рассмотреть творчество Замятина в связи с философскими и культурологическими идеями XX века,
соотнести достижения Замятина с современной социокультурной ситуацией, объяснить причины неослабевающего интереса к его творческому наследию в России и за рубежом.
раскрыть импульсы и динамику его творческой деятельности,
выявить особенности «жизненного стиля» и творческого метода Замятина.
Объект исследования — творческое наследие Е.И.Замятина в контексте культуры XX в.
Предмет исследования — творческая биография Е.И.Замятина, его философские и культурологические идеи.
Теоретической базой исследования послужили труды междисциплинарного характера, исходящие из принятого в современной культурологии представления о культуре как о целостной и многообразной системе взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений, работы Ю.М.Лотмана по типологии и семиотике культуры, исследования философов (С.С.Аверинцев, С.Н.Артановский, В.С.Библер, П.С.Гуревич, С.Н.Иконникова, МС.Каган, А.И.Новиков, Э.В. Соколов, В.А.Щученко и др.), социологов (В.Знанецкий, В.А.Чаликова), историков (Д.Н.Альшиц, Т.В.Артемьева, А.Я.Гуревич, И.В.Кондаков, П.Н.Милюков), филологов (Д.С.Лихачев, Л.Я.Гинзбург), эстетиков и искусствоведов (С.Т.Махлина, Вл.Паперный, Г.Ю.Стернин).
В аспекте теории личности в диссертации учтены концепции, затрагивающие проблему формирования личности — А.Адлера, Л.С.Выготского, Э.Канетти, З.Фрейда, Э.Фромма, К Хорни, К.Г.Юнга.
Методологической базой данного исследования служат работы философов, историков, и литературоведов, занимавшихся теоретическими разработками различных аспектов биографики как дисциплины гуманитарного цикла (А.Л.Валевский, Ф.Гернек, Б.В.Дубин, И.Я.Лосиевский, Б.С.Мейлах, А.И.Рейтблат, Н.А.Рыбников, М.О.Чудакова, М.Г.Ярошевский и др.). Автор использует монографии и статьи А.Л.Бема, Г.О.Винокура, В.В.Виноградова, Ю.М.Лотмана, Я.Мукаржовского, Б.В.Томашевского, Ю.Н.Тынянова, Ю.У.Фохт-Бабушкина, Б.М.Эйхенбаума, опирается на их опыт изучения «литературной биографии», разработки проблемы — «литературной личности и литературной эволюции».
Методы исследования. Для реконструкции творческой биографии Замятина использовались историко-биографический, семиотический, герменевтический и психоаналитический методы исследования. Для воссоздания «творческой лаборатории» писателя широко применяется текстологический анализ, который позволяет выявить собственно авторский текст, отделив его от последующих, «вынужденных» цензурных редакций. Исследование опирается на архивные разыскания с использованием разнообразных методик архивного поиска.
Автор предпочитает историко-культурологический подход, требующий тщательного анализа сущности философских и художественных идей писателя. Комплексный подход, «стереоскопическая» точка зрения дают возможность увидеть личность Замятина в ее историческом масштабе. Творче-
ство писателя рассматривается в контексте истории философской, естественнонаучной, эстетической мысли.
Научная новизна диссертации заключается:
в научной реконструкции творческой биографии Е.И.Замятина на основе материала, впервые вводимого в научный оборот, с использованием текстологического анализа его неопубликованных рукописей — художественных произведений, литературно-критических статей, эссе, конспектов различных философских, социологических и исторических сочинений, писем,
в систематизации философских и культурологических идей Замятина, в выявлении факторов, повлиявших на его мировоззрение, сформировавших центральные темы его творчества, послуживших основой для его теории «философского синтетизма» и концепции творческой личности,
в анализе взглядов Замятина на феномены массового сознания и массовой культуры, тоталитарного общества и тоталитарной культуры, в рассмотрении проблемы взаимодействия личности и массы, творческой личности и государственной власти, культуры и государства, человека и технического прогресса в творчестве писателя,
в рассмотрении романа «Мы» как комплекса философских и культурологических идей писателя, в выявлении их исторических и биографических источников, в исследовании представленной в романе модели тоталитарной культуры, в рассмотрении восприятия романа «Мы» читателями и исследователями в различных социокультурных ситуациях XX века в России и за рубежом,
в осуществлении научной реконструкции его творческой биографии на основе его философских и культурологических идей о судьбе творческой личности в тоталитарном государстве, о взаимодействии личности и коллектива, о превращении индивидуального сознания в массовое, об утопическом сознании как форме социальной критики,
в воссоздании биографии Замятина и определении «узловых» этапов его жизни, в исследовании периода его жизни и творчества во Франции (1932—1937); в раскрытии особенностей «жизненного стиля» Замятина, творческих импульсов и динамики его творческой деятельности; в объяснении причин происхождения и длительного существования социокультурных мифологем, связанных с жизнью и творчеством писателя.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Ценностные ориентиры Замятина сложились в систему мировоззрения на ранних этапах его жизни, что подтверждают содержащиеся в его письмах размышления о смысле человеческого существования, о границах свободы личности, о возможности сочетать интересы личности с потребностями общества. Основополагающим принципом в системе ценностей Замятина является полицентризм — последовательная диалогическая настроенность на субъектно-субъектные отношения с миром и человеком на основе
признания «другого» и «других» ценностными «центрами». Полицентризм проявляется также в сформулированном писателем принципе: вычисляя «жизненную траекторию» человека, Замятин считает необходимым рассматривать его с разных точек зрения, в разных «системах координат» — биологической, психологической, исторической, социальной, нравственной.
-
Многообразие интересов и занятий Замятина, его эрудиция в точных и естественных науках повлияли на его мировоззрение, систему философских и культурологических взглядов. Универсальный характер его личности при создании биографии требует междисциплинарного, комплексного подхода.
-
Теория «философского синтетизма» логически завершила поиски Замятиным оснований для всеохватного, целостного восприятия мира. В ней сочетаются философский, научный и художественный методы познания и изображения человека. Теория «философского синтетизма», интегрировавшая личностно-творческие доминанты писателя, не была адекватно воспринята современниками и осталась в своей целостности невостребованной в современной социокультурной ситуации.
-
Философские и культурологические идеи романа «Мы» отразили смену культурных эпох в человеческой истории, раскрыли потенции новой исторической эпохи и возможные последствия их воплощения для личности и культуры. Замятин представил художественную картину мира в тот момент его развития, когда порядок и регламентирование государством всех сфер жизнедеятельности человека одерживает верх над личностью, когда на смену полицентрической концепции культуры приходит монофоничная, механическая концепция.
-
Творческое наследие Е.И.Замятина расширяет традиционные представления о культурном процессе первой трети XX века; позволяет по-новому рассматривать характер и границы вхождения философских и естественно-научных идей в теорию и практику художественного творчества; дает богатый материал для освещения проблемы самосохранения и самовоспроизведения культуры и характерных для нее способов включения «забытых» явлений.
Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в том, что на основе привлечения обширного фактологического материала и ранее не исследованных архивных документов раскрыты истоки и последующая эволюция мировоззрения и художественного метода Замятина. Основные положения, конкретные наблюдения и обобщающие выводы исследования могут быть использованы в научных разработках по семиологии и социологии культуры, культурологии.
Материалы исследования могут быть учтены в учебных и специальных курсах по теории и истории отечественной культуры XX века, в курсах по истории философии и литературы.
Отдельные положения диссертации позволяют подвергнуть переосмыслению некоторые сложившиеся представления о Замятине и его творческом наследии и могут быть использованы при подготовке изданий произведений писателя и собрания его сочинений.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационной работы, результаты архивных разысканий и текстологических разработок отражены в 25 публикациях: во вступительных статьях и комментариях к произведениям Е.Замятина, его эпистолярному наследию, в том числе, в издании «Рукописное наследие Евгения Ивановича Замятина» (СПб., 1997). Теоретические принципы исследования и конкретные наблюдения становились темой публичных выступлений и неоднократно обсуждались на международных и республиканских научных конференциях: «Е.Замятин: новый подход» (Лозанна, 1996), «Русская эмиграция во Франции: вторая половина XIX — середина XX века», «Русское театральное зарубежье» (обе — Санкт-Петербург, 1995), «Театральная книга между прошлым и будущим» (Москва, 1995), «Рукописное наследие Е.И.Замятина. Проблемы изучения и публикации» (Санкт-Петербург, 1997), «Евгений Замятин и культура XX века» (Санкт-Петербург, 1999), на семинаре «Школа литературного портрета и рецензии» (Санкт-Петербург, 1998).
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения.
Автобиографии Е. Замятина. Мифы и умолчания
«Вы все-таки непременно хотите от меня автобиографию», - так в 1922 г. начал Замятин описание своей жизни; и предупредил: - «Вам придется ограничиться наружным осмотром и разве слегка взглянуть в полутемные окна: внутрь я редко кого зову. А снаружи вы увидите немного» (250: 2). Этим ироничным замечанием писатель дает понять, что признаний в его автобиографии не будет, что о самом главном он умолчит, а по такому жизнеописанию читатель вряд ли сумеет понять личность автора. Заканчивая автобиографию, писатель заметил: «А, пожалуй, самые серьезные и интересные романы не написаны мной, но случились в моей жизни» (250: 3).
В самом факте «умолчания» содержится более «важный результат», «чем если бы автор абсолютно искренне о нем поведал», - писал польский социолог Ф. Знанецкий в 1924 г., - «поскольку само умолчание об определенном стремлении или чувстве обычно имеет под собой очень интересную социально-психологическую основу» (761: 109). Это высказывание ученого, широко использовавшего автобиографии в социологических исследованиях, может быть распространено на другие гуманитарные области знания: не только для социолога, но и для биографа проблемой является то, о чем умалчивает автор своей биографии, потому что «каждое утверждение автора ценно, как факт, но не каждое утверждение проливает одинаковый свет на личность автора в целом или на отдельные элементы его сознания» (761: 109).
Автобиографии Замятина создавались в разное время, с различными целями, были рассчитаны на определенное издание - и поэтому несколько отличаются друг от друга по фактическому материалу, по его оценке и способу их подачи. Каждая автобиография добавляет к предыдущей новое «признание» автора или, наоборот, умалчивает о том или ином событии.
«Как дыры, прорезанные в темной, плотно задернутой занавеске, - несколько отдельных секунд из очень раннего детства» (250: 6), - этими словами Замятин начинает в автобиографии 1928 г. рассказ о детских годах, проведенных в Лебедяни. В ярких картинах - «вспышках памяти» - отразилось богомолье в Задонске в 1886 г, холерная эпидемия 1889 г. В памяти сохранились впечатления от снега, принесенного с улицы и лежащего на блюде в столовой, от впервые увиденного в купальне обнаженного «розового, тучного, выпуклого женского тела» дальней родственницы. Переданы и ощущение одиночества и растерянности малыша, потерявшего в толпе родителей, и судорожное ожидание отца из гимназии со свежим номером «Сына Отечества» - по жирному и крупному шрифту этой газеты Замятин учился читать.
Свою гимназическую жизнь, длившуюся с 1898 по 1902 г., Замятин характеризовал так: «скучная, разграфленная гимназическая жизнь» (1928); «Воронеж, гимназия, пансион, скука» (1922); «серая, как гимназическое сукно, гимназия» с редкими «однодневными революциями», «Чудесный красный флаг на каланче символизировал мороз в 20 и отмену занятий» (1928 и 1931).
На самом же деле, гимназическая жизнь не была столь однообразной, как Замятин изображал ее в автобиографиях. О ее насыщенности разными событиями, о богатстве внутренних переживаний и впечатлений одного дня -13 ноября 1901 г. - можно судить по письму гимназиста сестре Александре. Замятин сообщил, что в гимназии появился новый преподаватель русского языка и логики - Гавриил Александрович Новочадов - « ... симпатичный человек. Просто прелесть! И учитель такой, какого мне еще не приходилось встречать». Замятин пишет, что не может оторваться (даже за обедом) от романа Г.П. Данилевского «Воля». В этот же день вместе с гимназистами 8-го класса он собирается в Воронежский театр на спектакль - по пьесе А.Н. Поте-хина «Нищие духом». Посещения театра, судя по всему, были частыми - от одного театрального спектакля гимназисту пришлось отказаться из-за неприготовленных уроков. В гимназии ставились и любительские спектакли силами учащихся: в зале ниже этажом идет репетиция, в тот момент, когда Замятин пишет сестре, - и об этом он ей сообщает (258: 114).
Во всех автобиографиях Замятин не без гордости повторял, что гимназию он закончил «с золотой медалью»17, а за сочинения получал «пятерки с плюсом». Вот и в письме сестре он говорит о предстоящем сочинении о лирических отступлениях в «Мертвых душах» Гоголя и, кажется, уверен, что успешно его напишет. Замятин приводит список своих оценок по другим предметам - по закону божьему, по греческому, латинскому и французскому языкам - успеваемость по этим предметам - «отлично».
Выбор профессии инженера-кораблестроителя Замятин объяснял в одном случае свойством своего характера - «идти по пути наибольшего сопротивления» - легко давалась литература и «не всегда ладил с математикой»; в другой автобиографии он заметил, что выбрал Санкт-Петербургский Политехнический институт потому, что хотел «поколесить по свету». Замятин поступил в только что открывшийся институт на кораблестроительное отделение и был зачислен студентом в сентябре 1902 г.
Каждое лето студенты проходили практику на судостроительных заводах или плавали на кораблях - Замятин побывал в Севастополе, на Урале, в Гельсингфорсе.
Летом 1905 г. Замятин проходил практику на пароходе «Россия», который плавал от Одессы до Александрии. Это путешествие он описал в автобиографиях 1928 и 1931 гг.: «Константинополь, мечети, дервиши, базары, беломраморная набережная Смирны, бедуины Бейрута, белый Яффский прибой, 17 Сохранился аттестат Замятина об окончании Первой мужской гимназии в г. Воронеже, подтверждающий этот факт (33: 6). черно-зеленый Афон, чумный Порт-Саид, желто-белая Африка, Александрия - с английскими полисменами, продавцами крокодиловых чучел, знаменитый Тартуш. Особенный, отдельный от всего, изумительный Иерусалим, где я с неделю жил в семье знакомого араба» (250: 9; 251: 12).
После окончания практики на пароходе «Россия» Замятин вернулся в Одессу и стал очевидцем одесских событий после бунта матросов на броненосце «Потемкин-Таврический» 14 июня 1905 г., о чем позднее вспоминал: «С машинистом «России» - смытый, затопленный, опьяненный толпой - бродил в порту весь день и всю ночь, среди выстрелов, пожаров, погромов» (250: 9). Эти впечатления стали основой очерка писателя «Три дня» (1913). Здесь описаны события, происходившие в Одессе вслед за восстанием матросов на броненосце «Потемкин-Таврический» (14 июня 1905 г.) - столкновения рабочих с войсками (15 июня), похороны убитого матроса Вакулинчука, вылившиеся в многолюдную демонстрацию (16 июня), противостояние броненосца «Потемкин» черноморской эскадре в Одесском порту (17 июня), присоединение к восставшему броненосцу других судов (17 и 18 июня), уход броненосца в Румынию.
В очерке содержатся подробности происходившего: прибытие парохода «Россия» в Одессу, таможенный досмотр, описаны реальные лица (капитан «России» и машинист, с которым Замятин бродил по Одессе), митинги в поддержку восставших на броненосце, сбор населением провианта для восставшего экипажа, погромы пакгаузов с продовольственными и винными запасами; взрывы, организованные террористами.
Длительное время авторы предисловий к произведениям Замятина, большая часть исследователей его творчества использовали в качестве достоверного источника опубликованные при жизни автобиографии Замятина. Происхождение многих мифов и легенд восходит к высказываниям писателя в «Автобиографии» 1928 г.
В литературе о Замятине сложилась устойчивая традиция говорить о «большевизме» писателя, длившемся с осени 1905 г. едва ли не до октябрьского переворота 1917 г. (581: 200). При этом не уточняется, ни какие идеи большевиков Замятин разделял, ни какой практической работой занимался, ни в какое время и при каких обстоятельствах вступил в партию и когда вышел из ее рядов. Авторитетный исследователь М.О. Чудакова, предприняв попытку откорректировать сложившиеся представления о Замятине и оставляя в стороне его так называемый большевизм, делает, тем не менее, вывод: «Замятин, в сущности, человек революции, она - издавна в центре его размышлений, мало того - цель его практических действий» (Цит. по: [221: 500]).
Мнение о тяготении Замятина к радикальному образу мыслей и действия восходит к высказываниям самого Замятина - его рассказам о всплесках своей «гражданской страсти» в «Автобиографиях» 1924, 1928 и 1931 гг.: «Тогда я был большевиком (теперь - не большевик), работал в Выборгском районе: одно время в моей комнате была типография.» «В те годы быть большевиком - значило идти по линии наибольшего сопротивления; и я был тогда большевиком. Была осень 1905 года, забастовки, черный Невский, прорезанный прожектором с Адмиралтейства, 17-е октября, митинги в высших учебных заведениях...» Этот отрывок присутствует и в двух последующих автобиографиях 1928 и 1931 гг. (250: 9; 251: 12).
Идеи М. Нордау, А.А. Богданова и А.В. Луначарского в творчестве Е. Замятина
Склонность к анализу и философским обобщениям у Замятина проявилась в юношеском возрасте. В последнем гимназическом классе он делает для себя важное открытие о том, что он «не материалист». В письме к сестре в ноябре 1901 г. он писал: «Есть люди, не признающие любви, как душевного чувствования, но я уверен, как не материалист, что существует духовная любовь». Далее он излагает свое понимание двух видов этого чувства. «Коллективная любовь» - это скорее «увлечение», она безразлична «к той или иной симпатичной личности», индивидуальная любовь - это чувство к одной, определенной личности, оно-то и есть «истинное чувство». Замятин объясняет происхождение коллективной любви так: «в сердце большинства людей есть стремление к любви именно индивидуальной, но прежде, чем найти этот индивидуум, чувство может временно останавливаться на различных привлекающих его внимание личностях». В представлении молодого человека «коллективная любовь» начинается в юношеском возрасте; инстинктивное, бессознательное стремление сердца начинается как только мышление приобретает в нем известную силу. Под «силой» Замятин понимает «развитие способности мыслить» (258: 114).
Оторванный на полгода (декабрь 1905 - май 1906 гг.) от привычной студенческой жизни, в одиночной тюремной камере и лебедянской ссылке, Замятин получил возможность много читать, спокойно размышлять. Это -важный период для формирования его мировоззрения, он размышляет о смысле человеческого существования, о соотношении личного счастья и общественного долга.
В камере Дома предварительного заключения зимой 1906 г. он изучил, в частности, книгу немецкого психолога Макса Нордау «В поисках за истиной («Парадоксы»)». В архиве - сохранилось переписанное им оглавление этой книги, с перечислением всех разделов и многочисленных параграфов; эти записи датированы 9 февраля, указано место написания - ДПЗ (б).
Книги М. Нордау (1849-1923) были переведены в России в 1891— 1894 гг. - среди них - «Движение человеческой жизни. Психологические этюды», «Болезнь века. Роман», «Вырождение». Ни один из его трудов не остался непереведенным в России, - писал переводчик его работ P.M. Сементковский, - и все они читались с интересом, даже с увлечением». Такой успех переводчик объяснил тем, что Нордау в своих трудах касался наиболее жгучих вопросов современности и обсуждал их с такой точки зрения, которая представляет «неизбежную ступень в развитии миросозерцания современной интеллигенции» (871: 5). В книге «Вырождение», обращаясь к творчеству французских символистов, к музыке Р. Вагнера, к сочинениям Л. Толстого, Г. Ибсена, Э. Золя, Нордау показал признаки духовного вырождения человечества. Под «вырождением» философ понимал уклонение от нормального психологического типа, который обусловлен наследственностью. Критик А.Л. Волынский в анонимной рецензии журнала «Северный вестник» в 1894 г. писал, что эта книга свидетельствует о кризисе, переживаемом обществом, но кризисе, имеющем «не реакционный, а прогрессивный характер» (706). Работы Нордау вызвали в среде русской интеллигенции споры о природе художественного творчества, о взаимодействии в искусстве социальных и биологических факторов (926: 297). Психиатрическая теория Ч. Ломброзо - М. Нордау в значительной степени повлияла на теоретиков и практиков русского натурализма (802: 354).
Книга «Парадоксы» была опубликована в русском переводе в 1891 г. и выдержала 5 изданий. В предисловии к русскому изданию автор заявил о сво ем стремлении доказать, что «один и тот же факт допускает множество вза имно противоположных толкований, которые будут одинаково убедительны, но вместе с тем, по всей вероятности, и одинаково ошибочны», и пробудить в читателе «недоверие ко всем готовым формулам», потому что «для человека, стремящегося к истине, главное наслаждение заключается не в обладании ею, а в поисках за нею» (871,1,11). ;
Подобный подход - проверки жизнеспособности той или иной идеи с противоположных точек зрения - Замятин позднее использовал при анализе различных общественных явлений. Есть основания предполагать, что писатель был знаком также с книгой Нордау «Вырождение»: в набросках к выступлению на диспуте «Современная литература» в середине 1920-х гг. Замятин определяет ее кризис как «психическое вырождение» {250: 246). Вероятно, именно эта работа ученого побудила писателя обратиться к творчеству французских символистов (в частности, к Ш. Бодлеру), к произведениям А. Франса. Можно предположить также, что Замятин был знаком еще с одной работой Нордау «Новые парадоксы (нравственно-общественные этюды», опубликованной в Петербурге в 1890 г., - в ней автор развивал идею о главенствующей роли «морали солидарности» в становлении религии, а также утверждал мысль о том, что для «людей с сильно выраженной индивидуальностью, неудержимо стремящихся к полному развитию своих сил» нет места в деспотических государствах {872: 38, 64-65). Именно эти идеи Замятин включил в свою концепцию творческой личности, решая проблемы «художник и власть», «личность и масса».
Об интересах Замятина к философии и социологии можно судить и по составленному им 29 августа 1906 г. конспекту одной философской работы. Конспект не был озаглавлен Замятиным, что ранее не позволило исследователям атрибутировать сам источник.
Идеи, изложенные в конспекте, будут долгое время находиться в русле философских и творческих интересов Замятина (1910-е - начало 1920-х гг.) -это обстоятельство вызывает необходимость подробнее остановиться на конспекте и источнике, который лег в его основу. Нам удалось установить, что Замятин читал и конспектировал статью А.А. Богданова «Собирание человека» {681).
Философ попытался ответить на вопрос «что такое человек» не с точки зрения «обывательского опыта» и не так, как рассматривал бы его философ-математик, который «свой маленький и дрянной мирок» делает «незаметно для себя, мерою для такой большой вещи, как человечество» {681: 159). Все научные точки зрения, считает Богданов, «парциальны», частичны - «для общей науки о жизни «человек» характеризуется определенными анатомическими и физиологическими особенностями, для психологии - определенными сочетаниями фактов сознания, для социальной науки - определенными отношениями к себе подобным». Но поскольку «человек» есть «целый мир опыта», то, по мнению автора статьи, этот мир не охватывается ни анатомическим и физиологическим, ни психическим, ни социальным - комплексами, и механическое связывание этих точек зрения не даст «целостной концепции»: «собирание частей еще не есть целое» (681: 159). Богданов выдвинул свою «интегральную» концепцию человека и предложил рассматривать человека не только как «целый мир опыта», но как «мир развертывающийся, не ограниченный никакими безусловными пределами». Человек - «микрокосм», «часть и отражение целого», и таким микрокосмом его делает «общение с другими существами», оно учит его, что есть явления, которые не принадлежат его опыту, но они «существуют», потому что «принадлежат опыту других людей». Человек убеждается, что поток опыта каждого сливается в «бесконечный океан», который называется «природой». Таким образом Богданов устанавливает связь между индивидуальным миром опыта (человеком) и универсальным миром (природой) через социальную среду. Поэтому путь решения вопроса «что такое человек среди всеобщего мирового процесса» связан с ответом на другой вопрос: «в каком отношении находится опыт отдельного человека к опыту других живых существ» (681: 160). Богданов рассматривает, как этот вопрос решен в первобытном обществе, в капиталистическом, и как его следует решать в будущем.
На заре человеческой жизни разница между индивидуальным и коллективным опытом небольшая, это «разница количества, а не качества»: у всех -один «опыт жизни», мышление людей имеет «сплошной» характер, группа живет как целое. Первобытное мышление представляет «действие» как «единичный и цельный жизненный акт», а мир - как «хаос действий». В первобытном мире «нет личности», нет идеи «я» как «особого центра интересов и стремлений», и оттого «в первобытных языках не было личных местоимений» (681: 160-161). В этом мире действуют «собственные силы» развития: «биологические: размножение, перенаселение, голод».
Теория «философского синтетизма»
В литературе конца XIX - начала XX века в поэзии, прозе, в литературной и художественной критике, в философии отразились различные естественнонаучные теории и открытия. Писатели были убеждены, что художник не может быть на высоте своих задач, если не знаком с естественными науками. А.П. Чехов писал: «Не сомневаюсь, что занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность (999: 271). В 1894 г. А.П. Чехов писал А.С. Суворину, рассказывая о том, что толстовская мораль перестала его трогать: «Расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и воздержании от мяса ... Очень возможно и очень похоже на то, что русские люди опять переживут увлечение естественными науками и опять материалистическое движение будет модным. Естественные науки делают теперь чудеса, и они могут двинуться, как Мамай, на публику и покорить ее своею массою, грандиозностью» (999: 132-133).
Как вспоминал чешский драматург Эдмонд Конрад, от Карела Чапека в 1920-е гг. то и дело можно было слышать: «Вы знаете, я теперь изучаю микрофизику, - удивительно интересно!» или: «Вы знаете, я теперь изучаю биологию, - удивительно интересно! у Примечательно, что особое его внимание привлекла проблема расщепления атома - центральная научно-техническая проблема XX века» (Цит. по: [999, 4: 603]).
С начала 1900-х гг. на страницах научных и научно-популярных изданий широко обсуждалось использование достижений математики в поэтическом творчестве, а также художественных критериев - в науке и технике. Журнал «Наука и жизнь» в 1901 г. публикует статью Я. Недымова «Математика в эстетике», в ней автор рассматривал различные аспекты преломления одного из «математических законов эстетики» - принципа золотого деления (пропорциональности) в стихах, музыке, архитектуре, живописи. Профессор Ф. Зелинский в статье «Ритмика художественной речи и ее психологические обоснования» пытался охарактеризовать «психологический регулятор» и использовал статистический метод Фехнера при изучении ритма поэтической и публицистической речи (802: 345).
Широкое распространение получили идеи А.А. Потебни, и сформировалась его школа психологического языкознания и поэтики (Д.Н. Овсяннико-Куликовский, В.И. Харциев, Б.А. Левин и др.). В статье «Техника как искусство» русский инженер П. ЭнгельмаЙер, предвосхищая современные работы по технической эстетике, указывает на необходимость использования художественных критериев в техническом и научном творчестве (1035).
Интерес к научным открытиям становится в двадцатые годы определяющим и для всего творчества Замятина. «Наука, - писал он в 1921 г., - это отечество, объемлющее все народы и страны, все человечество» (221, 3: 321). Интерес порожден не только индивидуальными свойствами личности Замятина, но и процессами, происходящими в культуре XX века, которая по природе своей синтетична. Обнаруживается тяга к сочетанию и сближению разных методов мышления и разных речевых средств для выражения одних и тех же фактов жизни. Наука и искусство отличаются не столько разными методами мышления, сколько разными строями, разными системами речи и выражения.
Замятин ощущает, что пропасть между научным и художественным методами не так велика. «Наука и искусство - одинаковы в проектировании миpa на какие-то координаты. Различие формы - только в различии координат» (250: 100).
Замятин сравнивал методы художественных течений с приборами, которыми пользуется естествоиспытатель: «реализм пользуется простым зеркалом», «символизм - телескопом», «неореализм - микроскопом» (250: 261).
«Учение об энтропии - один из глубочайших философских выводов всего современного учения об энергии», - писал Замятин в 1921 г. в биографическом очерке «Роберт Майер», посвященном немецкому врачу и физику, который, по мнению писателя «в общих чертах наметил эту теорию» (221, 3: 315). Открытые Р.Ю. Майером (1814-1878) законы, детально разработанные немецким физиком Р. Клаузиусом и французским инженером Н. Карно, в конце XIX - начале XX века получили свое развитие не только в естественнонаучных учениях, но и проникли в гуманитарные науки, философию, психологию, социологию. Уже в 1890 г. А. Волынский отметил как «заслуживающую внимания» попытку немецкого психолога и физиолога В. Вундта «применить закон сохранения силы к психическим явлениям», «распространить этот важный закон и на мир психический, духовный» (704: 97). Эту проблематику популяризовал немецкий естествоиспытатель и натурфилософ Вильгельм Оствальд, лауреат Нобелевской премии 1909 г. В его системе энергетизма или энергетического монизма ключевое место принадлежит понятию энтропии, которое он распространил на все явления природы, общественной жизни, морали и искусства. По мысли Оствальда, общество может препятствовать трате энергии и таким образом сопротивляться наступлению энтропии.
Теория энтропии была широко известна в России, она повлияла на символистов (1050), на «тектологию» А.А. Богданова, а через нее на многие теории послереволюционного времени. С критикой энергетической теории В. Оствальда и ее воплощением в эмпириомонизме врача, философа, партийного деятеля А.А. Богданова выступил В.И. Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» (1909). Социолог П.А. Сорокин в работе «Преступление и кара, подвиги и награда» высказывал предположение, что «закон сохранения энергии человеческих деяний, подобно физическому закону, действует в мире людей», ни одно человеческое действие «не исчезает бесследно и все поступки продолжают свое бытие в форме близких и отдаленных последствий» (951,1: 63).
В очерке о Р. Майере в 1920-1921 гг. Замятин проследил, как ученый шел к главному научному открытию, которое принесло ему всемирную известность. Во время морского путешествия из Роттердама в Батавию молодой врач открыл, что «после сильных бурь вода всегда нагревается, становится теплее, чем была до бури».Наблюдая, как врач, за развитием эпидемии воспаления легких у матросов, сравнивая цвет венозной крови у человека в нормальных широтах и в условиях тропического климата, сопоставляя человеческий организм с паровой машиной, Майер неожиданно пришел к выводу: «теплота и работа находятся между собой в одной и той же неизменной, выражаемой в цифрах, связи» (221, 3: 297).
Замятин уточнил для читателей понятия, которыми пользовался немецкий ученый: Р. Майеру не хватало «систематической научной подготовки в области математики и теоретической механики», поэтому он смешивал два понятия - работу и силу. В статье «О количественном и качественном определении силы» Майер соотносит между собой теплоту и движение, когда нужно говорить о силе. Далее Замятин рассмотрел, как развивалась эта идея в других работах ученого - «Заметки о силах неодушевленной природы» (1842), «Органическое движение и обмен веществ» (1844), «Заметки о механическом эквиваленте теплоты» (1849).
Замятин проанализировал доклад Майера «О необходимых следствиях и непоследовательностях механической теории теплоты» (прочитан на съезде естествоиспытателей в Инсбруке в 1869 г.). По мнению писателя, ученый в нем «бросает взгляд на мир сверху, с какой-то огромной высоты, откуда одновременно видны и солнце, и дождем сыплющиеся на солнце метеоры, и земля, увенчанная коронами полярных сияний, и на земле - ничтожный и могущественный человек» (221, 3: 314).По сравнению с прежними взглядами Майера на теорию о пополнении запасов солнечной теплоты (удары небесных тел, падающих на солнце) в докладе появилось новое понятие так называемой энтропии, под которой ученый понимал стремление мировой энергии к покою - к смерти. При этом энергия теплоты не теряется, а понижается, стареет и равномерно распределяется по вселенной («при низких температурах, при отсутствии тепловых контрастов - даже большие количества теплоты неработоспособны»). Человеческая природа, по Майеру, состоит из двух элементов -тела и духа. Тело человека - это живая машина, которая подчинена всем законам сохранения и превращения энергии», но дух «не подлежит исследованию физика или анатома» (221,3: 315).
Доклад «О землетрясениях» (1870), по мнению Замятина, впоследствии послужил основанием для новой теории землетрясений: в нем Майер изложил «простую и очень логичную теорию» вулканических явлений, прямо вытекающую из механической теории теплоты.
Из работ последнего периода Замятин особо отмечает статью, которая касается «разряда» энергии и которая, как кажется Замятину, является необходимым дополнением к теории Майера. «Разряды» имеют место в том случае, когда какая-либо энергия искусственно удерживается от превращения. Достаточно незначительного трения, ничтожной искры и следует - страшный взрыв. В этой статье Майер приводит в качестве примеров случаи «разряда» энергии в живом организме.
Тоталитарное общество и его культура в романе «Мы»
В предисловии к неосуществленному русскому изданию в декабре 1922 г. автор так объяснял свой замысел: «Я не знаю ничего страшнее этой энтропийной эпохи ... Всегда будут восстания, революции. Таков неизменный закон социальной инерции ... Никому не слышное дыхание этой грозы - на следующих страницах» (12).
Авторское разъяснение прозвучало десять лет спустя, уже во Франции: «Это, конечно, ... сигнал о двойной опасности, угрожающей человечеству: от гипертрофированной власти машин и гипертрофированной власти государства» (250: 257).
В апреле того же 1932 г. в тексте интервью B.C. Познеру, заготовленного для французского еженедельника «La Monde», но так и не опубликованного тогда, Замятин, характеризуя современную советскую литературу, отметил, что в ней «робко затрагивается» вопрос «об отношении личности и коллектива, личности и государства». Писатель подчеркнул, что именно этот вопрос является «ключевым в романе»: «именно эта проблема, правда, вставленная в утопическую, пародийную рамку, взятая в виде reductio ad absurdum одного из возможных решений, является основой всего моего романа» (250: 248).
Ни одно из процитированных высказываний не противоречит другим, напротив, рассмотренные вместе, они помогают проникнуть в замысел автора. «Злейший роман» может означать то, что в нем следует искать отклик на реальные исторические события; «серьезная вещь» - то, что в романе затронуты важные для автора бытийные вопросы; «шуточная вещь» - подразумевает экспериментальную форму произведения, попытку осуществить на практике постулаты собственной теории «философского синтетизма». Осознавая, что критики рассматривают роман слишком узко, тенденциозно, Замятин говорил, что «утопическая, пародийная рамка» отразила лишь часть содержания поставленной в нем проблемы, лишь один из возможных вариантов ее решения (250:248 ). Исследуя роман, можно спорить о том, удалось или не удалось автору осуществить свои намерения.
Если судить по высказываниям писателя, то он под романом, во всяком случае, в период работы над «Мы», понимал «индивидуальную поэтическую номинацию» - картину мира глазами писателя, так же, как любое художественное произведение - как картину мира глазами писателя, поэта, художника. Оценивая в 1921 г. роман А.Н. Толстого «Хождение по мукам», он подчеркнул, что автору удалось «рассказать» о Петербурге, но не «показать» его (250: 63).
В тексте романа можно выделить «математический текст». Автор замещает действительность ее знаком - математическим понятием, числом, геометрической фигурой, причем у читателя явственно сохраняется сознание факта такой замены. Автор позволяет знаку «сливаться» с действительностью, знак как бы и есть сама действительность.
«Математический текст» в свою очередь разнороден. Это - числа, математические понятия - интеграл, дифференциал, функция, предел функции, рациональные и иррациональные числа, рациональные и иррациональные корни, а также геометрические фигуры - прямые и кривые линии, треугольник, круг, квадрат, эллипсоид, параллелепипед и куб.
Элементы «математического текста» имеют различную функцию. Так, например, одни числа замещают имена персонажей (Д-503, О-90,1-330, R-13, S-47117); другие числа, как считают исследователи, определяют пространственные координаты Единого Государства - 59-й проспект может соответствовать географической широте, на которой расположен Петроград; третьи числа несут в себе временную характеристику - цифра «200» в устойчивом сочетании «Двухсотлетняя война» может означать возраст города, в котором происходят указанные события. Цифра 5Q может быть связана с возрастом вождя нового Советского государства к моменту создания романа (295: 75).
Числа в сочетаниях «25 минут 17-го» (224: 673) и «14.40» при остановке двигателей «Интеграла» - летающего аппарата - и его падении (663) вызывают ассоциации с речью В.И. Ленина на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов в Смольном, закончившемся принятием резолюции U словами: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась»8 (798, 35: ).
Некоторые числа - 12, 40, 666 - имеют явную связь с библейскими сюжетами. Эта связь до сих пор не исследована.
Геометрические фигуры определяют расположение предметов и персонажей в пространстве романа - они передвигаются по прямым линиям проспектов, собираются на Площади Куба или в замкнутом круге стадиона. Элементы математической структуры демонстрируют взаимоотношения и иерархию персонажей и являются способом их описания.
Математические структуры можно рассматривать здесь, руководствуясь определением Ю.М. Лотмана: «"Текст в тексте" - это специфическое риторическое построение, при котором различие в закодированности разных частей текста делается выявленным фактором авторского построения и читательского восприятия текста. Переключение из одной системы семиотического осознания текста в другую на каком-то внутреннем структурном рубеже составляет в этом случае основу генерирования смысла» (824: 153). Такой подход вполне согласуется с теорией «синтетизма», предложенной Замятиным в 1922 г.: «Синтетизм пользуется интегральным смещением планов. Здесь, вставленные в одну пространственно-временную рамку куски мира - никогда не случайны; они скованы синтезом, и ближе или дальше - но лучи от этих кусков непременно сходятся в одной точке, из кусков - всегда целое» (221, 3: 417).
Американские исследователи - филологи Т. Лахузен и Е. Максимова, профессор математики Э. Эндрюс - обратились к математическим образам романа и попытались прочитать их как единый художественный текст, семиотическое свойство которого «создает, помимо авторской системы организации образов, свою собственную знаковую систему, непрерывно обновляющуюся и развивающуюся при динамике прочтения» (295: 103).
Они подметили, что автор в состав персонажей своего произведения включил все составляющие, всех членов формулы интеграла: сегмент (0 и 1), знак интеграла (как 1), дифференциал Д (А или D/d), остаточный член - R.
Числовое решение математического интеграла зависит от Д-503 как дифференциала. Д-503 неоднократно повторяет, что его постоянно преследуют какие-то иксы. R-13 («По Тэйлору и математике - он всегда шел в хвосте») является остаточным членом при интегрировании любой непрерывной функции.
В ходе развития сюжета формула интеграла лишается необходимых для ее решения, дли интегрирования, составляющих: О-90 убегает за Зеленую Стену, R-13 уничтожен, 1-330 - казнена, Д-503 - подвергнут Великой Операции (проинтегрирован). Неизменным остался только S-4711. Уничтожение и исчезновение элементов в математическом тексте, при сохранении S и Д - дает неопределенный интеграл, который в качестве решения не может производить конечную функцию, он производит только бесконечную функцию или бесконечное множество антидифференциалов. Отсутствие определенных сегментов 0 и 1, отсутствие остаточного члена делают интегрирование далее невозможным.
Элементы математической структуры выражают различные стороны художественной реальности романа. Одни - рациональные числа, геометрические фигуры - выражают мир Единого Государства. Само понятие «интеграл» - как «математическое понятие о целой величине как сумме своих бесконечно малых частей» (771) - должно обозначать порядок, унифицирование. Другие математические понятия - неявная функция, иррациональный корень - формируют поэтическую действительность внутреннего мира человека, отражают глубинные духовные процессы.
В основе модели Единого Государства лежит уравнение, которое не может решить поставленную государством задачу: «... проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение ... разогнуть дикую кривую, выпрямить ее по касательной - асимптоте - по прямой. Потому что линия Единого Государства - это прямая. Великая, божественная, точная, мудрая прямая - мудрейшая из линий...» (224: 549).
Процесс интегрирования обречен - вместо развития и прогресса - крах, власть идет «обратно, к началу координат», превращение определенного интеграла в «неопределенный» порождает из одной кривой «семейство кривых».