Англо-нормандская сейзина (XI - первой трети XIII вв.) и ее континентальные истоки Касатов Андрей Александрович

Содержание к диссертации

1. Постановка проблемы

1. Обзор источников

2. Историография

Глава I

Континентальные истоки института англо-нормандской сейзины

1. Этимология понятия «сейзина»

2. Утверждение прав на аллодиальное имущество в ходе суда.

1. Повторное утверждение прав

2. Акт satire противопоставленный прекарию

3. Акт satire в королевских формулах

3. Многозначность понятия satire в посткаролингское время

3.1. Грамматическая форма satire sibi

4. Процедура absacire в IX-X вв.

4. Акт absacire в итальянских документах

5. Акт absacire в документах Фрейзенгенского аббатства

5. Институт сейзины в Нормандском герцогстве конца X-XI
вв. и близкие по времени его примеры из соседних
областей (конец XI-XII вв.)

6. Формы ввода во владение в Нормандии: инвеститура и сейзина

7. Участие герцогской власти в акте сейзины

5.3. Сейзина, совершаемая с участием лорда или без
такового

Глава II

Основные формы и функции сейзины в Англо-нормандском

королевстве XI-XII вв. 99-141

1. Основные источники, содержащие упоминание сейзины.

2. Формулы, передающие акт сейзины

1. Глагол saisire в указании на самовольное овладение некоторым имуществом

2. Глагол saisire в указании на конфискацию имущества

3. Формулы сейзины в королевских приказах

2.3.1. Пассивные глагольные формы в обозначении акта сейзины

3. Сейзина как форма введения во владение

4. Еще раз о сохранение древней формы сейзины как личного вступления во владение имуществом

5. Акт сейзины как форма передачи собственности

4. Разделение акта сейзины и фактического владения в
документах

4.1. Фактическое владение и акт сейзины как знак определенного правового состояния в документах XII в.

5. О правовых последствиях акта сейзины в первые
десятилетия после завоевания

5.1. О формах землевладения в Нормандии накануне
завоевания

2. О формах землевладения в Англии накануне завоевания

3. Акт сейзины как способ оформления прав на домениальное имущество (dominium)

4. Сейзина как акт, обеспечивавший в XI в. полноту наследственных прав.

5. «Сейзина» англосаксонского предшественника как

4 обоснование прав новых владельцев после завоевания 6. Роль королевской власти в акте сейзины по материалам DB и королевским приказам

6.1. Воображаемая сейзина на основе королевского
пожалования в донормандской Англии

6.2. Королевский приказ в акте сейзины после завоевания

Глава III

Институт liberatio в Англо-нормандском королевстве 142-184

1. Общая характеристика института.

1.1. Глагол liberare в общем значении «освобождения» в королевских документах и юридических компиляциях

2. О сфере применения и об этимологии терминов,
обозначавших институт liberatio

3. Свободные англосаксы в акте liberatio

4. Королевская власть и свободные англосаксы

4.1. Нормандская знать как посредник между свободными англосаксами и королевской властью. 4.2 О прямом участии короля в liberatio

3. Посланник короля и королевский письменный приказ в акте liberatio

4. «Либераторы» из представителей местной знати и королевская власть

4.5. Представители местной судебной власти как
«либераторы»

6. Письменный королевский приказ как элемент liberatio и как условие возможного пересмотра этого правового действия

7. Liberatio в деле оформления королевского дара

5. Англо-нормандский институт liberatio как продолжение англосаксонских порядков

6. Основные функции liberatio в обеспечении имущественных и социальных прав

1. Акт liberatio как способ освобождения от власти третьих лиц

2. Восстановление и защита имущественных прав и свободного статуса англосаксов

7. Противопоставление liberatio сейзине в широком смысле,

как акту, не предполагавшему утверждения или

сохранения большой степени свободы

7.1. Акт королевской сейзины противоположенный акту

liberatio как инструмент возможного умаления прав

прежних владельцев

Глава IV

Расширение сферы применения сейзины в XII- первой трети XIII
вв. и юридическая теория 185-234

1. Разнообразие типов имущественных прав, приобретаемых путем акта сейзины

1.1. Акт сейзины как способ оформления
наследственных прав на земельное владение

2. Акт сейзины как форма обеспечения наследственных прав на феод

3. Феод-фирма и акт сейзины

4. Феод в историографии

1.5. Акт сейзины в оформлении матримониальных
отношений

1.5.1. Обеспечение актом сейзины владельческих прав на вдовью долю

2. Особая формула plenaria saisina

3. Роль судебно-административных реформ Генриха II в
оформлении института сейзины в раннем «общем» праве.

3.1. Право и сейзина в судебной практике в эпоху
Генриха II

3.2. Особенности употребления понятия «сейзина»
клерками королевской канцелярии

4. Общие замечания о словоупотреблении «сейзина» в среде
ученых правоведов

4.1. Saisina в трактате «Глэнвилла»

4.1.1. Значение глагольной формы saisitus esse

4.1.2. «Сейзина» в значении «отношение лица к
имуществу»

4.1.3. «Сейзина» как возможное указание на
физический объект в «Глэнвилле»

4.2. Сейзина в трактате Брактона

Глава V

Символы передачи владельческих прав в Англо-нормандском

королевстве 235-306

1. Символ baculus в нормандских документах и документах сопредельных с Нормандией областей в XI-XII вв.

2. Лица, учатсвующие в акте ввода во владение путем передачи символа baculus

1. Символ baculus при передаче владельческих прав самостоятельными землевладельцами

2. Участие вышестоящего сеньора в акте передачи владельческих прав

2.3. Символ baculus в руках герцога

3. Символика акта сейзины в Англо-нормандском

7 королевстве

3. Количественные характеристики источников

4. География символа baculus

5. Место совершения символического акта

6. Связь акта сейзины с символом baculus

7. Значение символа baculus в акте сейзины

4. Лица, совершающие акт сейзины посредством палки-символа

8. Символ baculus в руках лордов

9. Передача палки-символа в частном порядке

5. Символ baculus при передаче спорного имущества

5.1. Отказ от спорных прав на имущество, сдаваемое в наследственную аренду

6. Передача прав с помощью двух символов baculus и
cultellus

7. Символ baculus как возможный заменитель копья в
германской правовой традиции

10. Копье как прототип в римской традиции

11. Символические процедуры в трактате Брактона

8. Символ «нож» в обрядах передачи владельческих прав

8.1. Функции символа «меч» в Англо-нормандском
обществе

8.1.1 Меч как символ верховной власти

8.1.2. Меч как символ судебной власти

8.1.3. Меч как символ власти на завоеванное
имущество

8.1.4. Меч в актах ввода во владение

2. Хронология источников

3. Нож как общий символ прав

4. Нож как символ подтверждения прав

5. Символ нож в руках высшей знати

6. Оцерковливание символа «нож»

7. Символ «нож» и статус имущества

8.7.1. Держатели на военном праве

8.7.2. Символ «нож» в оформлении прав на
приходскую церковь

8. Символ нож как возможный заменитель печати

9. Порча ножей как показатель окончательности сделки

8.9.1. Возможный обычай порчи символов у
англосаксов

8.9.2. Сломанный нож как показатель
ограниченности прав распоряжения

10. Символ «нож» в обряде сейзины

11. Возможная передача прав путем передачи ножа до завоевания

Заключение 307-308

Список сокращений

Список источников и литературы 309-328

Приложение

9 Введение 1. Постановка проблемы

Регион Северо-Западной Европы представляет собой синтез континентальных и островных традиций социально-политического устройства, придавших ему известное своеобразие, которое проявлялось, среди прочего, в формах имущественных отношений. Изучение истории особого социально-правового института, каковым является англо-нормандская сейзина преимущественно в период Высокого средневековья, раскрывает конкретный механизм формирования и функционирования такого рода отношений. Существительное «сейзина», вынесенное в заглавие работы, было выбрано исключительно в целях удобства изложения материала. Институт, который принято обозначать существительным «сейзина», в действительности представлял собой определенную процедуру; не случайно составители документов в XI-XII вв. определяли его почти исключительно глагольными формами saisire, saisiare, а отмену или восстановление оформленного этой процедурой имущественного права обозначали производными от них формами dissaisire, resaisire.

Напротив, современная научная терминология, в которой возобладала субстантивированная форма, как то: livery of seisin, seisin of freehold, Ubertragung der Saisina - только затемняет подлинный смысл древних представлений. Иными словами, сейзина понимается как выражение некоторых владельческих прав, а не само действие, которым такие права обеспечивались. Отмеченное противоречие обусловило особо пристальное внимание в ходе исследования к изменению языковых грамматических формул, которыми современники пользовались для описания рассматриваемого нами института.

Насколько позволяет судить доступная литература, сейзина как обряд передачи владельческих прав в научной среде известен не так

10 хорошо, как обряд инвеституры. Так, в частности, исследователи склонны ставить знак равенства между этими изначально, очевидно, разными по своему происхождению, как об этом свидетельствует сама этимология слов, понятиями, которые лишь постепенно в эпоху Высокого средневековья начинают отождествляться.

Несмотря на то, что примеры, как обряда сейзины, так и употребления самого понятия «сейзина» можно встретить во французских и итальянских источниках, отличительной особенностью англо-нормандской общественной практики является, во-первых, довольно раннее распространение глагольной формы saisire в документах, а, во-вторых, явное преобладание понятия «сейзина» над «инвеститурой», которое, как заметил в свое время Ф.У. Мэйтланд, так никогда и не стало термином «общего» права (Common law).¹ Сейзина, по-видимому, более адекватно отражала представления о правах владения и собственности тех, кто пришел в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, и более соответствовала реалиям самой Англии.

Изучение института сейзины открывает определенные перспективы для лучшего понимания той ситуации, которая сложилась в английском имущественном праве в рассматриваемый период. Хорошо известно, что в условиях иерархичной социальной организации средневекового общества и особом отношении к земле вряд ли можно говорить о таком феномене, как частная собственность.² По замечанию И.С. Филиппова, «само слово собственность появляется в германских и славянских языках сравнительно недавно».³ Дискуссионным остается и вопрос о соотношении категорий «владение» и «собственность». По мнению

¹ Pollock W. and Maitland F.W. The History of English law before the reign of Edward the first.
2^nd Ed. Cambridge, 1968. Vol. 2. P. 30 (далее ссылки даются по этому изданию).

² Гуревич А. Я. Начало феодализма в Европе // Гуревич А. Я. Избранные труды. М., 1999.
Т.1. С. 205-207.

³ Филиппов И.С. Средиземноморская Франция в раннее средневековье. М, 2000. С. 565.

все того же исследователя, «отношения собственника с государством-сувереном не опосредовано отношениями ни с какими другими частными лицами, тогда как отношения владельца с государством предполагает наличие ... другого частного лица, являющегося собственником».⁴

Поскольку в Англии, как это в целом характерно для обществ средневековой Европы, не было четкого разделения между публичной и частной сферами, основу имущественных отношений составляла иерархическая система феодальных держаний (tenementum), замыкавшаяся на короле, и скрепленная узами личной верности. Особенностью английской социальной практики явилось, однако, довольно раннее развитие сильной королевской власти и связанной с ней системы королевских судов. В этой связи стоит отметить, что король в Англии в известной мере являлся представителем всего народа, иными словами, скорее государем, нежели феодальным сеньором, выступая арбитром в спорах между держателями на разных уровнях феодальной иерархии.⁵ Все это вело к тому, что еще до судебно-административных реформ Генриха II (1154-1189) и в еще большей мере после них королевское судопроизводство вытесняет юрисдикцию лордов, а «обычай», регулировавший ранее перемещение собственности, заменяется «абстрактными правами».⁶ Поэтому некоторые исследователи считают возможным использовать понятие ownership для описания имущественных отношений англонормандского общества, что в известной мере соответствует нашему

⁴ Там же. С. 564.

⁵ Савело К. Ф. Раннефеодальная Англия. Л., 1977. С. 49-68, 81-92; Глебов А. Г. Англия в
раннее средневековье. Воронеж, 1998. С. 155-185.

⁶ Pollock W. and Maitland F.W. The History of English law before the reign of Edward the first.
2^nd Ed. Cambridge, 1968. Vol. 1-І I; Thorne S.E. English feudalism and estates in land II Cambridge
law journal. 1959. Vol. XVII. P. 193-209; Milsom S.F.T. The legal framework of English
feudalism. Cambridge, 1977; Reynolds S. Bookland, folkland and fiefs//ANS. 1991. Vol. XIV. P.
211-229; Dalton P. Conquest, anarchy and lordship. Yorkshire 1066-1154. Cambridge, 1994;
Hudson J. Land, lord and lordship in Anglo-Norman England. New York, 1994.

12 понятию «собственность». Можно полагать, и это мы попробуем продемонстрировать в ходе дальнейшего изложения, обряд сейзины сыграл не последнюю роль в формировании именно такого рода отношений после прихода нормандцев в Англию.

Введение к работе

Актуальность исследования определяется тем обстоятельством, что изучение института сейзины как особой символической процедуры позволит лучше понять важнейший элемент имущественного права англо-нормандского общества, а вместе с тем и один из моментов начального утверждения тех экономических свобод, которые составили характерную черту позднейшей социальной истории Англии. Как особая символическая процедура англонормандская сейзина до сих пор не рассматривалась в специальных исторических трудах, оставались не исследованы ее истоки, уходящие в ранний период истории современных европейских народов. Напротив, можно указать на целый ряд работ, в которых «инвеститура» исследуется именно как определенная символическая процедура.⁸

В работе акт сейзины рассматривается в первую очередь как особый ритуал власти, который, наряду с инвеститурой, играл далеко не последнюю роль в жизни людей рассматриваемой эпохи.⁹ По определению Г. Альтхоффа, автора специальной работы о ритуале, «ритуал - это цепь слов, жестов, поступков, которые соответствуют

⁷ Turner R. V. Henry H's aims in reforming England's land law: feudal or royalist? II Law in
medieval life and thought. Sewanee, 1990. P. 121-135. Наиболее последовательно эта теория
выражена в исследования Дж. Хадсона (Hudson J. Anglo-Norman Land law and the origins of
property II Law and Government in medieval England and Normandy II Ed. by G. Garnett and J.
Hudson. Cambridge, 1994. P. 198-222). О сильном контроле королевской власти за
перемещением собственности еще до завоевания см.: Property and Power in the early middle
Ages I Ed. by W. Davies and P. Fouracre. Cambridge, 2002. P. 264-265.

⁸ Pitou Fernand. De l'investiture feodale dans le droit germanique au moyen age. Orleans, 1898;
Keller H. Die Investitur. Ein Beitrag zum Problem der „Staatssymbolik" im Hochmittelalter II
Friihmittelalterliche Studien. 1993. N 27. S. 51-86; Ле Гофф Ж. Символический ритуал
вассалитета / Ле Гофф Ж. Другое средневековье. Екатеринбург, 2002. С. 211 -262.

⁹ В дальнейшем мы будем использовать такие понятия как «ритуал», «обряд» или «акт» в
смысле «обрядовое действие» в качестве синонимов.

13 некоему образцу, так что всякий раз возможен эффект узнавания».¹⁰ Цель же любого ритуала состоит «в признании некоего порядка, а также его закреплении посредством действий».¹¹ Особенностью ритуала является конвенционализм, так что, по замечанию другого исследователя, Г. Казиоля: «Ритуал не мог придать гармонию там, где для этого не было необходимых предпосылок».

Тот же Г. Альтхофф, однако, довольно четко привязывает ритуал к сфере религиозной и магической, мнение, высказанное в свое время и отечественным исследователем А. Я. Гуревичем: «Более продуктивным нам представляется объяснения применявшихся варварами обрядов, которое пытается связать их с сакральными представлениями, приметами, заклинаниями». Соглашаясь с оправданностью такого подхода, не стоить искать что-либо магическое в ритуале передачи владельческих прав. Наоборот, мы сталкиваемся с явным практицизмом участников этого действа. Впрочем, прибегая к использованию тех или иных символов, современники могли руководствоваться некоторой устойчивой традицией, так что складывалась ситуация, когда «символы... были менее понятны самим участникам, чем ученым, которые их изучают».¹⁴

Задачи работы были сформулированы следующим образом: Во-первых, показать, как процедура, служившая самостоятельному обретению прав на имущество достаточно свободного статуса и обозначавшаяся в ранних источниках

¹⁰ Althoff G. Die Macht der Rituale. Darmstadt, 2003. S. 13; Idem. Demonstration und
Inszenierung. Spielregeln der Kommunikation in mittelalterlicher Offentlichkeit II
Friihmittelalterliche Studien. 1993. N 27. S. 27-50. О ритуале и средневековом символизме:
Рогачевский А. Л. Меч Роланда. Правовые взгляды немецких горожан X1II-XV1I вв. СПб.,
1996. С. 41-62; 97-98. Там же см. библиографию.

¹¹ Althoff G. Die Macht der Rituale. S. 22.

¹² Koziol G. Begging Pardon and Favour. Ritual and Political Order in Early Medieval France.
Ithaca; London, 1992. P. 311.

¹³ Althoff G. Die Macht der Rituale. S. 11; Гуревич А. Я. Начало феодализма в Европе II
Гуревич А. Я. Избранные труды. М., 1999. Т.1. С. 260.

^ы Koziol G. Begging Pardon... P. 308.

14 исключительно глаголом в активном залоге satire, превратилась в форму передачи владельческих прав от прежнего владельца новому. Попутно необходимо было показать, как именно при особом внимании к фигуре нового владельца выражение активного действия в отношении него, где применялся уже романский глагол saisire, сменилось во множестве документов выражением «претерпевания» соответствующего правового действия, для чего стали применять тот же глагол в страдательном залоге - saisitus esse. Кроме того, надо было объяснить, почему представление о сейзине как правовом акте все более вытеснялось представлением о самом правовом статусе владения, который из этого акта вытекал.

Во-вторых, надо было показать роль сейзины в оформлении владельческих прав новой нормандской знати, при котором учитывались традиции англосаксонского крупного землевладения.¹⁵ В этой связи требовалось раскрыть значение и функции не исследованного до сих пор особого института liberatio, который можно определить как род королевской сейзины, регламентировавший правовой порядок в отношении земельных владений, населенных свободными англосаксами.

В-третьих, показать разнообразие форм применения сейзины в период формирования раннего «общего» права, как оно оказалось возможным и каким образом сказалось на ученой правовой традиции во второй половине XII -первой трети XIII вв., где понятие «сейзина» стало обнимать весьма различные по своей форме и содержанию права владения и собственности.

В-четвертых, изучить символику акта сейзины и - шире -конкретные символы, которые применялись в Англо-нормандском

¹⁵ Этот вопрос обсуждается в ряде специальных исследований: Roffe D. From thegnage to barony: sake and soke, title and tenants-in-chief II ANS. Vol. XII. 1984. P. 157-176; Reynolds S. Bookland, folkland and fiefs II ANS. 1991. Vol. XIV. P. 211-229; Williams А^ш The English and the Norman Conquest. Woodbridge, 1997; Sawyer P. From Roman Britain to Norman England. London, 1998. P. 254.

15 королевстве при передаче владельческих прав, объясняя их значение путем сопоставления с континентальным материалом. В первую очередь, речь идет о таком символе, как «палка» (лат. baculus, нем. Stab), давно уже ставшем предметом специальных, в том числе и монографических, исследований.

Таким образом, целью настоящего диссертационного исследования является реконструкция истории института сейзины как конкретной символической процедуры и ее юридических последствий для сторон, отношения между которыми и был призван оформить рассматриваемый ритуал в общем контексте социально-политической истории Англо-нормандского королевства.

Хронологические рамки работы определялись конечной целью исследования. В качестве terminus a quo были приняты самые ранние упоминания интересующего нас понятия в континентальных источниках, то есть рубеж VII-VIII вв., хотя центральное место в работе занимает период после 1066 г., когда соответствующие романские глагольные формы saisire, saisiare etc. были принесены нормандскими завоевателями в Англию.

Сложнее обстояло дело с выбором верхней границы исследования. Реформы Генриха II, заложившего основы общего права, действительно, сыграли определенную роль в судьбе как самого института сейзины, так и понятия «сейзина». Тем не менее даже документы и юридические трактаты ХИ-ХШ в. в отдельных случаях несут на себе следы представлений о сейзине, как определенной процедуре, хотя, пожалуй, чаще она предстает как некое отношение лица к имуществу, зримое выражение владельческих прав, что и нашло отражение в терминологии современных исследователей, которая, в свою очередь, восходит к словоупотреблению характерному для средневековых правоведов. Несмотря на то, что символические процедуры продолжали применяться и в XIII в., за

верхнюю границу исследования, как бы условна она ни была, можно принять первые десятилетия XIII в., когда субстантивированное существительное saisina, все чаще встречающееся в источниках, уже нельзя свести к акту сейзины.

2. Обзор источников

Для целей исследования был привлечен широкий корпус источников, которые можно четко разделить на континентальные, охватывающие раннюю историю института сейзины в VII- первой половине XI в. (при этом стоит отметить сравнительную редкость таких документов) и собственно английские - весьма репрезентативные. Объяснение этому феномену надо искать, как в общем увеличении письменной документации после завоевания,¹⁶ так, можно полагать, и в самом процессе завоевания и колонизации Англии, когда понятие «сейзина», как мы покажем ниже, адекватно описывало сложившиеся социальные реалии.

Нашим основным источником явился богатый документальный материал. Учитывая, что главное внимание было уделено конкретному понятию и тем представлениям, которые с ним ассоциировались, мы посчитали возможным пойти по пути доверия свидетельствам, изложенным в документальных источниках.

Первые упоминания романизированной формы германского глагола sacire, к которому и восходят все последующие романские формы, встречаются в формуляриях Маркульфа, Биньона и Меркеля (конец VII- начало IX вв.), - образцах документов юридического содержания, составленных в самой обще форме. Первый сборник принадлежит монаху Маркульфу (отсюда название), жившему на рубеже VII-VIII вв. До сих пор нет единого мнения о том, когда же

^|6Об этом обстоятельное исследование М. Клэнчи (Clanchy М. Т. From memory to written record. England 1066-1307. Cambridge (Mass), 1979).

17 конкретно был создан этот формулярий, так что датировка колеблется между 630-640 гг. и 720 гг.¹⁷ Автор специального исследования о формулах Маркульфа относит время их составление к 670-680 гг., а местом составления считает аббатство Сен-Дени. Иными словами, ранние упоминания акта satire дошли до нас в документах, составленных в зоне явного господства германской культуры и салических франков. Сами формулы разделены на королевские и частные. Пожалуй, это единственный сборник формул, который можно точно датировать эпохой Меровингов, почти все остальные формулярий дошли в манускриптах IX в. Но, так или иначе, они в целом ряде случаев отражают более раннюю практику и дают ценную информацию по истории эпохи Меровингов.¹⁹

В изданном Биньоном в 1613 г. собрании формул Маркульфа содержалось приложение из 26 формул. Первоначально это приложение он определил как «некоторые другие формулы неизвестного автора» (Formulae quaedam variae et incerti auctoris). Позже издателем капитуляриев франкских королей С. Балюцием (1630-1718) они ради краткости были названы формулами Биньона и опубликованы отдельно в издании К. Цеймера в серии Monumenta Germaniae Historica, которым мы и пользовались в работе.²⁰

Формулы Биньона явно испытали на себе влияние формулярия Маркульфа и точно таким же образом были созданы в среде салических франков. Это видно по терминологии, характерной для законов салических франков (tinado, leodis, mallum). Авторство этих формул, по-видимому, различное, но составителем был один человек.

Вопрос датировки изложен на сайте:

¹⁸ Uddholm A. Formulae Marculfi. Etude sur la langue et le style. Uppsala, 1954. P. 8.

¹⁹ Wood J. Administration, law and culture in Merovingian Gaul II The uses of literacy in early
medieval Europe/Ed. by R. McKitterick. Cambridge, 1995. P. 64-65.

²⁰ Formulae Merovingici et Karolini aevi II Formulae Merovingici et Karolini aevi I Ed. K. Zeumer
IIMGH. Legum sectio. T. V. Hannoverae, 1886.

18 Работа над сборником была завершена, как полагает К. Цеймер, к 775 г.

Последняя группа формул была опубликован в 1861 г. Иоганном Меркелем, тогда же названная формулами Меркеля. Как и в формулах Биньона, здесь отразились правовые традиции салических франков. Формулы происходят из разных мест и составлены разными людьми. Самая ранняя коллекция (формулы 1-30), откуда и заимствованы примеры с актом sacire, составлены вскоре после середины VIII в. и вряд ли позже 775 г., но сам сборник пополнялся вплоть до правления Людовика Благочестивого, т.е. до двадцатых годов IX в.

Наряду с формулами был привлечен ряд грамот, дошедших из южной Франции (г. Ним), северной Италии и Верхней Баварии (Фрейзенгенское аббатство). Оговоримся сразу, что в упомянутых источниках наряду с актом sacire упоминается и обратный ему акт absacire, изучение которого позволило существенно обогатить представления о конкретных формах, в которых осуществлялся этот акт в ранний период.

Итальянские дипломы, порой написанные на довольно плохой латыни, представляют собой копии XI-XIII вв. из архивов городских коммун. Среди них числятся как королевские дипломы Беренгария I, Гуго и Лотаря, так и акты частных лиц.²¹ Из Фрейзенгена до нас дошли как дарственные грамоты, так и записи судебных протоколов в курии епископа Фрейзенгенского, опубликованные в XVIII в. исследователем П. Майхельбеком в приложении к его труду «История Фрейзенгенского аббатства». Насколько нам известно, новое критическое издание этих грамот до сих пор не предпринималось.²² Во всех рассматриваемых документах их составители использовали древнюю глагольную форму sacire или absacire.

²¹ I diplomi de Berengario I I Ed. L. Schiparelli L II Fonti per la storia d'ltalia. Roma, 1903; I
diplomi di Ugo e di Lotario, di Berengario II e di Adalberto I Ed. L. Schiparelli L II Fonti per la
storia d'ltalia. Roma, 1924.

²² Meichelbeck P. С Historiae Frisingensis. T. Ml. 1724-1729.

19 На этом фоне грамоты из Нормандии рисуют нам несколько иную картину. Здесь уже романизированная форма saisire употребляется в собственно дарственных грамотах, которые, впрочем, могли быть итогом судебной тяжбы, имевшей место ранее. Для нас первостепенное значение представляли, конечно, грамоты нормандских герцогов, но можно указать несколько примеров упоминания акта сейзины в грамотах частных лиц. В работе мы опирались на первое систематическое издание грамот нормандских герцогов, подготовленное М. Форо.² Ряд интересных примеров приводит в своей работе, специально посвященной нормандскому имущественному праву, американская исследовательница Э. Табюто.²⁴ Все рассмотренные грамоты представляют собой копии из монастырских архивов.

Английские источники неизмеримо богаче и могут быть разделены на три группы: актовый материал, юридические источники и хроники. Скажем сразу, что последняя группа весьма малочислена, но порой в ней содержатся интересные сведения. Стоит признать, что, несмотря на поиски, документы далеко не всегда сообщают, имел ли место акт сейзины. В них употребляется более обтекаемая формула: dedi, concessi, confirmavi. Тем не менее, остается вопрос, всякий ли раз составители документов считали нужным определить имевший акт ввода во владение как сейзину.

Среди актового материала следует указать, в первую очередь, на значительный корпус, как королевских, так и частных грамот. В ходе исследования автор ознакомился с несколькими тысячами грамот, преимущественно ХН-первой трети XIII вв. Значительный корпус примеров был заимствован из протоколов судебных споров, количество которых постепенно возрастает и принимает ощутимые

²³ Recueil des Actes des dues de Normandie. 911-1066/ Ed. par M Fauroux. Caen, 1961.

²⁴ Tabuteau E. Z. Transfers of property in eleventh-century Norman law. Chappel Hill; London,
1988.

20 размеры в XIII в. Наконец, надо отметить законодательные памятники и юридические трактаты. Их объединение в одну группу оправданно как по той причине, что все эти источники вышли из среды образованных судей, так и потому, что трактаты по общему праву играли роль неписаных законов, что подтверждает само их название «De leglbus et consuetudinibus regni Angliae».

Собственно английские грамоты представляют собой зачастую копии из картуляриев или историй отдельных английских аббатств и кафедральных церквей, хотя ценность таких сборников различна. В работе было использовано самое большое, хотя и страдающее определенными изъянами с точки зрения современной научной критики, собрание нарративных и документальных источников по истории Англии, которое остается единственным в своем роде и продолжает активно использоваться исследователями.²⁵ Издание выходило на протяжении всей второй половины XIX в. в рамках комиссии Государственного архива Великобритании (Record Office Comission). В основу практически всех изданий были положены один-два манускрипта, между которыми и проводилось сравнение при выборе окончательной версии для издания. Большинство рукописей датируются XIV-XV вв.

Как пример в высшей степени любопытного курьеза, который в свое время ввел в заблуждение издателей словаря Дю Канжа, сошлемся на завещание короля Альфреда, составленного на англосаксонском языке, и его раннеанглийский и латинский перевод. Так, издатели словаря Дю Канжа в статье «Seisire» в качестве примера употребления одной из форм указанного глагола используют цитату, заимствованную, якобы, из произведения епископа Шерборна Ассера (ум. ок. 909) «Жизнь короля Альфреда». Если следовать Дю Канжу, то

²⁵ Van Caenegem R. С. Guide to the sources of medieval history. Amsterdam, 1979.

21 Ассеру был известен глагол seysinare (seisinam dare), хотя у современных исследователей нет сомнений в том, что глагольная форма seisire не могла быть известна англосаксам. К сожалению, нам оказалось доступно только старое латиноязычное издание «Жизнь короля Альфреда», подготовленное Г. Петри, в котором интересующее нас понятие никак не отражено.²⁸

Указанное противоречие объясняется, если мы примем во внимание, что приводимый издателям словаря Дю Канжа пассаж почти дословно воспроизводит латинский перевод завещания Альфреда, издававшегося несколько раз. В работе было использовано издание В. Бирча, который указывает, что это завещание было воспроизведено в одном из изданий труда Ассера, и, как нетрудно

убедиться, - в издании Вайса (Vita Regis Alfredi). Создается впечатление, что Вайс просто присоединил завещание Альфреда к основному тексту Ассера, а составители словаря Дю Канжа последовали за ним.

По-видимому, самым ранним известным текстом завещания короля Альфреда можно признать MS 960, содержащийся в регистре монастыря Гайды (Liber de Hyda) и составленный, вероятно в 1028-1032 гг., то есть спустя век после смерти Альфреда. Однако надо сразу сказать, что самая ранняя латинская и староанглийская версии завещания дошла до нас в манускрипте «Книги...», написанном, по-видимому, до 1354 г., причем, как отмечает издатель Э. Эдварде, англосаксонский текст сильно пострадал при переписывании.³⁰

Du Cange Ch. Glossarium maediae et infimae latinitatis. 1883-1887. T. VII. Et ego in nomine Dei sacri mandat, quod... illi non poterunt seisinare vel introducere ... in eorum terras, possessiones et dominia "⁷ Latham R. E. Dictionary of medieval Latin from British sources. London, 1965. P. 430.

²⁸ Monumenta historica britannica or Materials for the history of Britain, from the earliest period I
Ed. by H. Petrie assisted by J. Sharpe. London, 1848.

²⁹ Cartularium Saxonicum: a collection of charters relating to Anglo-Saxon history / Ed. by W. de
G. Birch. London, 1885-1893. Vol. II. P. 180.

³⁰ Liber monasterii de Hyda. Vol. I-III I Ed. by E. Edwards IIRBS. 1866. P. XXII.

22 Создается впечатление, что переводчики или переписчик приняли за привычное для него слово «сейзина» англосаксонский глагол ceosan, «выбирать» (ср. анг. choose). ' В любом случае, явное созвучие глагола ceosan с английской sesyn и латинской saisire, дает основания полагать, что речь идет об ошибке переводчика или переписчика.

Несколько раньше, чем издание в серии «Rerum Britannicarum scriptores», в Дареме началась работа по подготовке еще одного обширного, но страдающего теми же недостатками издания в рамках Surtees Society, в которое включены преимущественно картулярии монастырей, расположенных в северных графствах Англии (в первую

*~* 49

очередь графства Йоркшир и Дарем). Достаточно сказать, что в основу издания картулярия из монастыря в Витби, одного из наших основных источников, отразивших символику обряда сейзины, был положен только один манускрипт, в состав которого входят совершенно разные по времени своего составления грамоты, из которых практически ни одна не датирована, хотя многие снабжены комментарием, что облегчает иногда задачу датировки.³³

В конце XIX в., отмеченного развитием целого ряда научных обществ и формированием нового критического направления в английской историографии, известный ученый Дж. Раунд подготовил в рамках Pipe Roll Society издание королевских и частных грамот до 1200 г., причем были сохранены особенности оригинального материала - множество сокращений.³⁴ В начале XX в. было подготовлено большое критическое четырехтомное факсимильное

^jl Cartularium Saxonicum... Vol. II. N 553-555. Текст оригинала: hy ne motan ceosan spylcne mann spylce hy pyllan; В раннеанглийской версии: that they ne mote sesyn what man wham they wylle in here londys; В латинской версии: illi non potcrunt seysinare, vel introducere, quemcumque illis placuerit, in eorum terras....

³² Publications of Surtees Society. Durham, 1835-present.

³³ Cartularium abbathiae de Whiteby / Ed. by J. С Atkinson. Vol. 1-І III Surtees Society. 1878. Vol.
79; 1881. Vol. 82.

³⁴ Ancient charters royal and private prior to A.D. 1200 /Ed. by J. H. Round IIPRS. 1888. Vol. 10.

23 издание грамот, хранящихся в Британском музее, обстоятельно описанных и датированных.³⁵

Поскольку самый ранний актовый материал отражает почти исключительно работу королевской канцелярии, укажем на четырехтомное издание грамот и приказов англо-нормандских королей, как дошедших в оригиналах, так и в копиях (так называемые «Regesta Regum Anglo-Normannorum»), в которых сжато (о чем свидетельствует и само название сборника) на английском языке изложен материал королевских грамот, большинство из которых было издано раньше. Следовательно, ценность этого сборника как источника оригинальных сведений ограничена. Тем не менее, это издание содержит приложение, в котором приводится полный латинский текст ряда королевских грамот и приказов, ранее не издававшихся.³⁶ Несколько документов было заимствовано из новейшего издания грамот и приказов короля Вильгельма Завоевателя, подготовленного профессором Д. Бэйтсом все в той же серии «Regesta Regum Anglo-Normannorum».

Подобного же происхождения и многие сборники дарственных грамот представителей англо-нормандских знатных фамилий. Надо только отметить, что зачастую в них включены грамоты, составленные и в пользу тех монастырей, чьи картулярии не нашли отражение в серии «Rerum Britannicarum scriptores». В работе были использованы сборники грамот графов и графинь Глостерских, изданных Р. Паттерсон, графов Честерских, подготовленный видным

^j5 Facsimiles of Royal and other charters in the British Museum / Ed. by G.F. Warner and H.J. Ellis. London, 1903.

³⁶ Regesta Regum Anglo-Normannorum 1066-11001 Ed. by H.W.C. Davis. Oxford, 1913; Regesta
Henrici Primi 1100-1135 I Ed. by Ch. Johnson and H.A. Cronne. Oxford, 1956; Regesta Regum
Anglo-Normannorum. The acta of William 1 (1066-1087) / Ed. by D. Bates. New York, 1998.
Далее ссылки на каждое издание будут даваться с указанием полного названия и номером
документа.

³⁷ Earldom of Gloucester Charters. The Charters and Scribes of the Earls and Countesses of
Gloucester to A.D. 12I7/Ed.by R.B. Patterson. Oxford, 1973.

24 специалистом и источниковедом Дж. Барраклоу,³⁸ а также грамоты известной фамилии северных английских баронов Бассетов.

Наряду с изданиями сборников грамот, отразивших историю отдельных семей англо-нормандской знати, в работе были использованы и сборники, издававшиеся в виде приложений к тем или иным монографиям. В первую очередь, здесь следует упомянуть издание начала XVIII в., подготовленное Т. Мэдоксом «Formulare Anglicanum»,⁴ являющееся его диссертацией, как по истории английской дипломатики, так и по истории английского права. Работа с этим изданием сопряжена с некоторыми трудностями, поскольку грамоты, приводимые в нем, не датированы. Однако в них, как правило, упоминается король или же какое-нибудь известное лицо, что значительно облегчает задачу датировки. Для целей нашего исследования особый интерес представляли грамоты в приложении к монографии Ф. Стентона «Первый век английского феодализма». Все они были впервые введены в научный оборот именно им и, что представляло для нас особенный интерес, ряд из них был составлен еще во второй трети XII в.⁴¹

Следует также указать на основательный сборник документов, подготовленный в серии «Английские исторические документы» известными исследователями и авторами целого ряда критических изданий исторических документов Д. Уайтлок и Д. Дугласом. Правда, в силу того, что все собранные там материалы представляют собой переведенные выдержки из разнообразных источников и, таким образом, это издание есть ничто иное, как весьма обстоятельная хрестоматия, оно было привлечено, скорее, в иллюстративных целях.

^j8 The Charters of the Anglo-Norman Earls of Chester 1071-1237 I Ed. by G. Barraclough. Cambridge, 1988.

³⁹ Basset Charters 1120-12501 Ed. by W. T. Reedy. London, 1995.

⁴⁰ Madox T. Formulare Anglicanum. London, 1702.

⁴¹ Stenton F. The first century of English feudalism. Oxford, 1968. Appendix. P. 258-288.

⁴² English historical documents 500-1042 / Ed. by D. Whitelock. London, 1979; English historical
documents. 1042-1189/Ed. by D. Douglas. London, 1981.

25 Следующую большую группу документов составляют королевские приказы, в которых можно часто встретить указание на акт сейзины (saisire), восстановления в правах (resaisire) или же лишения таковых (dissaisire). В работе было задействовано порядка двух десятков приказов, причем мы попытались выбрать наиболее интересные и показательные, хотя число приказов, в которых бы упоминался акт сейзины, конечно, больше.

Приказы как инструмент, в первую очередь, королевской канцелярии, лишь со временем заимствованные знатью для своих судов, берут начало, как полагает большинство исследователей, в англосаксонский период английской истории в правлении Этельреда II Нерешительного (978-1016). Следовательно, практика через приказ доводить до сведения местной администрации королевскую волю, а в случае с нормандцами и предписание совершить акт сейзины, берет начало в англосаксонской эпохе. Приказы (англе, writ или gewrit, лат. breve), по определению их авторитетного исследователя и издателя Р. ван Кенегема, «инструмент, посредством которого корона передавала оповещения или же предписания в минимально формализованном виде».⁴³ Само латинское наименование приказов - breve -свидетельствует о том, что это краткое распоряжение. Обычно приказы подразделяют на две группы: административные и судебные. С течением времени их внешняя форма становится все более развитой и усложненной. Так, в частности, в приказах Генриха I можно встретить формулу «nisi feceris» или же «nisi feceris, vicecomes justificet te», которая свидетельствует о стремлении королевской власти все более вмешиваться в отношения подданных через своих представителей на местах - шерифов. Всего за XI-XII вв., по подсчетам известного английского палеографа Т. Бишопа, дошло

^4j Van Caenegem R. С. Royal writs... P. 107. См.: Norbert F. Die diplomatische und rechtshistorische Entwicklung der insularen writs unter Konig Heinrich II von England (1154-1189) und ihr Verhaltnis zu den kontinentalen Urkunden. Bohum, 1982.

26 около пяти тысяч приказов и грамот, из которых порядка 750 документов представляют собой оригиналы.⁴⁴

Стандартная формула приказа такова: «Король такой-то, Англов и Франков, такому-то лицу, привет. Предписываю (praecipe)...» или же. «... да будет известно (sciatis)», после чего следует соответствующее предписание.⁴⁵ Приказы охватывали самые разные социальные группы и касались зачастую даже незначительных владений. Как правило, приказ направлялся шерифу или лорду просителя.

Приказы редко содержат подробную информацию, и упоминание акта сейзины можно найти в них без описания того, как же он должен был осуществляться. Тем не менее, глагольные формы (re)saisire, (re)saisiare позволяют с уверенностью говорить о том, что для составителей документов сейзина мыслилась как определенная процедура.

Большинство рассмотренных приказов заимствовано из солидного (порядка двухста документов) собрания, подготовленного Р. ван Кенегемом и опубликованного в качестве приложения к его исследованию «Королевские приказы в Англии от Завоевания до Глэнвилла». Особенность этого издания состоит не только в том, что исследователь попытался представить все типы приказов, которые были выработаны к концу XII в., но и привлек приказы ранее не издававшиеся. Коллекция приказов была высоко оценена другими исследователями.

⁴⁴ Van Caenegem R. С. Royal writs... P. 105-168; Bishop T. A. M. Scriptores regis.Oxford, 1962.
P. 2-33. В настоящий момент готовится новое подробное издание королевских приказов,
которое должно охватить все документы эпохи Генриха II и его сыновей (см.: Mortimer R.
The Charters of Henry II. What are the criteria for authentity? IIANS. Vol. XII. 1989. P. 119-134;
Holt J. С The writs of Henry IIII The history of English law. Centenary Essays on "Pollock and
Maitland'7 Ed. by J. Hudson. Oxford, 1997. P. 47-64).

⁴⁵ Van Caenegem R. С Royal writs... Appendix. N 165 (1135-39). Stephanus rex Anglorum ...
salutem. Praecipio quod abbas de Burton teneat omnes terras suas bene et in pace sicut melius
tenuit die qua rex Henricus fuit vivus et mortuus.

⁴⁶ См.: Biancalana J. For want of justice. The legal reforms of Henry IIII Columbia law review.
1988. Vol. 88. P. 455.

27 Акт сейзины нередко упоминается в третьей выделенной нами группе документов - записях судебных споров, особенно тех, которые в достаточном количестве представлены в «Книге страшного суда» (далее DB). Богатый, хотя и менее ценный по своей оригинальности материал судебных споров был собран в издании «Английские судебные тяжбы: от Вильгельма Завоевателя до Ричарда I», подготовленном уже известным нам Р. ван Кенегемом и вышедшем в издательстве авторитетного Селденского общества, которое вот уже более ста лет специализируется на издании памятников английского права.⁴⁸ В основу сборника были положены разнообразные материалы (хроники, правительственные расследования, финальные соглашения по итогам споров, судебные протоколы и т.д.), так что в ряде случаев у нас была возможность там, где это казалось необходимым, сверять приводимые исследователям данные с параллельными изданиями документов.

Состояние источников в первые десятилетия после завоевания можно было бы признать неудовлетворительным, если бы не уникальный памятник, равного которому не было в Европе того времени - всеобщая перепись Англии, так называемая «Книга страшного суда» (Domesday book 1086). Именно она предоставляет нам основные сведения об институте сейзины в первые десятилетия после завоевания. Нас интересовала в первую очередь не опись как таковая, а те многочисленные протоколы судебных тяжб (около 3000), которые в целом ряде случаев содержат упоминание интересующего нас понятия (в общей сложности более двухсот примеров).⁴⁹ С учетом сказанного следует вкратце остановиться на истории этого памятника

⁴⁷ Domesday Book seu Liber censualis Willelmi Primi I Ed. by A. Farley and H. Ellis. 4 vols. 1783-
1816. Ссылки будут даваться на соответствующий том, фолио и страницы, например: DB II
409Ь-410а.

⁴⁸ English lawsuits from William I to Richard 1. Vol. 1-І I I Ed. by Van Caenegem R. С II PSS.
1990. Vol. 106; 1991. Vol. 107. (далее English lawsuits и номер дела)

⁴⁹ Краткие тексты протоколов, переведенные на английский язык, были изданы американской
исследовательницей Р. Флеминг в приложении к ее монографии (Fleming R. Domesday Book
and the Law. Society and legal custom in early medieval England. Cambridge, 1998. Part III).

28 и его особенностях.

Издание двух первых томов было подготовлено в конце XVIII в. А. Фарлеем. Позже другим издателем Г. Эллисом были подготовлены и опубликованы еще два тома DB. Работа над изданием продолжалась более тридцати лет (1783-1816), которое до сих пор остается единственным в своем роде, несмотря на то, что в 70-е гг. прошлого века было осуществлено многотомное издание Дж. Морриса (каждому графству посвящен отдельный том, с параллельным английским переводом).

Что касается историографии источника, то, пожалуй, только в том, что существовало семь комиссий, возглавлявшихся представителями высшей знати и церковными иерархами (в частности, епископами Солсбери и Кутанса), исследователи единодушны. Напротив, до сих пор идут дискуссии о причинах создания и методе компоновки DB.

Еще в конце XIX в. Ф. Мэйтланд отстаивал точку зрения на опись, как чисто фискальный документ (geldbook).⁵¹ Было бы неверно отрицать эту цель королевского расследования, но уже тогда П. Виноградова справедливо возражал, указав на то, что материал, первоначально собранный по территориальному принципу - по сотням и виллам - потом был переработан в соответствии с

принципом феодальным. Иными словами, DB стала мощным средством феодализации, определив четко, кто от кого держит. Как полагает М. Клэнчи: «DB должна была привести страну в порядок после хаоса завоевания».⁵³ Более того, по его утверждению,

В библиотеках Санкт-Петербурга представлен только один том (Domesday Book. Chichester/ Ed. by J. Morris. Chichester, 1978).

⁵¹ Maitland F. Domesday Book and Beyond. NewYork, 1966. P. 3. В известной мере эту точку
зрения разделяет и современный исследователь Д. Роффе (Roffe D. From thegnage to
barony... P. 163).

⁵² Vinogradoff P. The growth of the manor. London, 1905. P. 292.
^5j Clanchy M. T. England and its rulers. Worcester, 1983. P. 63.

29 параллельные DB источники не подтверждают мнение, что она была составлена только как налоговый кадастр.⁵⁴

По замечанию Я. А. Левицкого, DB служила «оформлению всех перемен в области землевладения и земельных отношений, имевших место в результате завоевания, прежде всего, оформлению раздела земель между завоевателями».⁵⁵ Тот же исследователь подверг критике построения Д. Дугласа, видевшем в DB документ чисто судебного свойства. ⁵⁶ В последней работе о DB английский исследователь Д. Роффе высказался еще более резко: «Составителей DB не очень интересовал исход дела... DB представляет, в первую очередь, запись держания и DB не была инструментом претворить решения судов в жизнь».⁵⁷ Между тем, вряд ли правомерно отрицать тот факт, что многочисленные споры, в которые так или иначе была вовлечена королевская власть, могли способствовать закреплению на уровне прецедентов ряда норм о правах владения и собственности. На это обратила внимание в относительно недавней работе Р. Флеминг.⁵⁸

Есть и такие исследователи, которые ищут причины создания DB во внешней угрозе со стороны датчан в 1085 г. (вероятность вторжения датского короля Кнута, сына Свейна): «Для этой цели Вильгельму надо было знать, какими ресурсами он располагает. Король решился на проведение такой описи только после серьезных переговоров со знатью на встрече в Глостере на Рождество».⁵⁹

До середины XX в. ученые полагали, что в основу DB были положены расследования королевских комиссаров по сотням и

⁵⁴ Ibid. Р. 61.

⁵⁵ Левицкий Я. Л. Город и феодализм в Англии. М, 1987. С. 56.

⁵⁶ Там же. С. 55.

⁵⁷ Roffe D. Domesday. The Inquest and the Book. Oxford, 2000. P. 47.

⁵⁸ Fleming R. Domesday Book and the Law. Society and legal custom in early medieval England.
Cambridge, 1998. P. 86.

⁵⁹ Chibnall M. Anglo-Norman England. 1066-1166. Oxford, 1986. P. 37.

графствам.⁶⁰ Потом их результаты были скомпонованы в две книги, так называемые собственно DB и малая DB, которая охватывала только три восточных графства: Эссекс, Суффолк и Норфолк. В основу скомпонованного текста в Винчестере, где и хранилась DB, был положен уже не территориальный, а феодальный принцип. Как отмечает В. Гальбрейт, в DB фиксировались только главные держатели, так что DB превращается в мощное средство утверждения той социальной реальности, которая сложилась после завоевания.⁶¹ О субдержателях информацию можно почерпнуть, в первую очередь, в протоколах судебных споров и в целом, как о том свидетельствует просопографический анализ, проведенный К. Китс-Рохан, в DB упоминаются только видные субдержатели.⁶²

Тот же В. Гальбрейт выдвинул свою теорию создания DB, которая до сих пор считается наиболее авторитетной. Так, он продемонстрировал, что принцип создания DB был феодальным изначально, а не территориальным, как думал Дж. Раунд и все последующий историки.⁶ По мнению ученого, DB I представляет собой сокращенный вариант всех семи объездов, составленный одним писцом. Напротив, DB II очень сильно отличается от первого сборника и выдает руку нескольких писцов. По всей видимости, DB II и была одним из таких объездов, который не попала в Винчестер, где произошла окончательные компоновка и сокращение, приведшие к созданию первого тома DB (т.н. большой DB).⁶⁵

Работа с материалами расследования представляет особую сложность как в силу неустойчивости и зачастую неясности

⁶⁰ Из сравнительно недавних работ см.: Loyn Н. R. Domesday Book II AMS. 1978. Vol. 11. P.
121-130; Morris M. Domesday revisited. London, 1987. Fuchs R. Das Domesday book und sein
Umfeld. Stuttgart, 1987; Roffe D. Domesday: The Inquest and the Book. Oxford, 2000.

⁶¹ Galbraith V. H. The making of Domesday Book. Oxford. 1961. P. 29.

⁶² Keats-Rohan K. S.B. Domesday people. A prosopography of persons occurring in English
Documents 1066-1166.. Domesday Book. Woodbridge, 1999. Vol. I. 1999.

⁶³ Round J. H. Feudal England. London, 1895. P. 478.

⁶⁴ О палеографическом анализе DB см.: Rumble A. R. Domesday Manuscripts: scribes and
scriptoria II Domesday Studies I Ed. by J. С Holt. Woodbridge, 1987. P. 79-100.

⁶⁵ Galbraith V. H. The making of Domesday book. P. 28.

31 терминологии, так и по причине особенности изложения материала, которую можно определить как «телеграфный стиль». Так, владельческий принцип, когда под одной шапкой объединялись все владельческие комплексы (по английской терминологии маноры) того или иного сеньора, соседствовали с принципом территориальным, поскольку все владения были распределены по виллам и сотням. В то же время в рассмотренных нами примерах слово «манор» употребляется редко. Как заметил М.А. Барг, видный специалист по социальный истории Англии этого периода, владения, указанные в описи, нередко являлись частями маноров, центр которых лежал за пределами описываемой виллы.⁶ Не случайно, по-видимому, споры всякий раз идут не о маноре, а об отдельных парцеллах пограничной земли или отдельной вилле.

В протоколах споров, как правило, весьма подробно дается описание спорного имущества, в то время как картину самого спора приходится воссоздавать как мозаику. Характерной особенностью описи является указание на число свободных людей и количество земли у них, поскольку она подлежала налогообложению, а также владельческая принадлежность имущества в соответствии с тремя датами: до завоевания 1066 г. (tunc), в момент завоевания (post) и в 1086 г. (modo), равно как и статус прежнего владения или владельца.

Так, например, в описи владений Ральфа де Бофора говорится, что в местечке Hautbois (Ohbouefta) некогда один сокмен⁶⁸ владел

⁶⁶ Барг М. А. Исследования по истории английского феодализма X 1-ХIII вв. М., 1962. С. 42.

⁶⁷ Sawyer Р. 1066-1086: A tenurial revolution? II Domesday Book. A reassessment I Ed. by P.
Sawyer. London, 1985. P. 76.

⁶⁸ Сокмен (англе, socman или soenman, в латинизированной форме sochemannus, socemannus)
то есть человек соки. Сокой могло обозначаться то или иное поместье, где вокруг
центральной виллы группировались категории населения с разной степенью зависимости
(Kapelle W. The Norman Conquest of the North. Chappel-Hill. 1979. P. 62-65) или же судебный
округ, в котором тот или иной лорд получал долю штрафов или, что было реже, отправлял
судебные функции вместо королевских чиновников (элдорменов, шерифов). Таким лордом
нередко мог быть сам король. Между тем в Восточной Англии, как полагал Ф. Мэйтланд, не
было строго противопоставления сокменов свободным и те, кто назывались в одной сотне
свободными, в другой - сокменами. Как бы то ни было, «право суда в отношении сокменов,
чьими бы людьми они ни были, в восточных графствах принадлежало собраниям сотен»

32 имуществом, равной фискальной оценке в размере половины карукаты земли (далее, ради краткости, мы будем говорить просто о количестве карукат или гайд и их составляющих у того или иного владельца).⁶⁹ Далее сообщается, что там всегда было три бордария (вилланы, чей надел был меньше 30 акров), одна карука (речь, надо полагать, идет о домениальной каруке) и два акра луга. Далее указывается примерная оценка имущества (десять солидов во времена короля Эдуарда (tunc). Теперь же оно оценивается в двенадцать солидов (modo).⁷⁰

В другом документе представлен судебный спор по поводу владений в местечке Orwell (Orduelle), причем указано, что там граф Роджер владеет одной гайдой и одной виргатой и тремя частями одной виргаты. Этой землей владели шесть сокменов во времена короля Эдуарда и могли ее продавать и дарить.⁷¹

Скажем сразу, что законодательных памятников от рассматриваемого периода, особенно тех, где упоминались бы

(Maitland F. W. The Domesday Book and beyond. P. 105-106). Ф. Стентон считал, что сокмены были потомками датских поселенцев (Stenton F. М. The free pesantry of the Northern Danelaw. Oxford, 1969. P. 10). П. Сойер, напротив, склонен видеть в сокменах потомков свободных англосаксонских крестьян, некогда подчиненные местным лордам, а потом попавших под власть датской аристократии, причем они выполняли те же службы, что и тэны, дренги и другие свободные категории населения (Сойер П. Эпоха викингов. СПб., 2002. С. 238; Sawyer P. From Roman Britain to Norman England. London, 1998. P. 178). Мнение о сокменах как судебно зависимой категории населения высказал А. Я. Гуревич, хотя и подчеркнул, что таковой юрисдикцией располагали только крупные церковные землевладельцы (Гуревич А. Я. Английское крестьянство в Х-начале XI вв. // СВ. 1957. Вып IX. С. 69-131 и особ. С. 113-114). Оригинальная концепция происхождения сокменов и их связь с сотенной организацией древних германцев содержится в статье А. Кристенсен, где автор отмечает, что, несмотря на разницу между фрименами и сокменами в Восточной Англии (разная сумма вергельда и т. п.), и те и другие были свободными категориями населения (Kristensen A. The Danelaw institutions II Medieval Scandinavia. 1975. N 8. P. 27-85). Главное, пожалуй, для составителей DB заключалось в том, что сокмены были самостоятельными налогоплательщиками (Maitland F. W. Domesday Book and Beyond. P. 23).

⁶⁹ В DB можно отметить две системы землемерных единиц: гайды и их составляющие:
виргаты (четверть гайды) и, боваты (восьмая часть гайды), акры; и карукаты и их
составляющие: те же виргаты, боваты и акры. Гайда (hida, англе, higid или hiwisc - члены
домохозяйства, позже надел рядового свободного общинника)- количество земли,
колебавшееся в пределах 120 акров, которое можно было вспахать в течение сезона (120
рабочих дней) тяжелым плугом. В XI в. фискальная единица, то есть отражающая
приблизительную оценку земли с точки зрения ее обложения налогом-гельдом. Каруката (от
сашеа - тяжелый плуг) первоначально отражала количество пашущих плугов в домене и
земле держателей (карук), но, как и гайда, в рассматриваемый период является фискальной
единицей. Иными словами, гайда и каруката понятия тождественные. Обстоятельно этот
вопрос освещен: Round J. Н. Feudal England. Cambridge, 1895. p. 36, 34, 65; Maitland F. W.
Domesday Book and Beyond. 1966. passim; Барг M.A. Исследования... С. 25-34.

⁷⁰ DB II 229b (20-32).
^7IDBI 193v(13-8).

33 интересующие нас глагольные формы, дошло немного и только часть из них является собственно законами, то есть изданными верховной властью и теоретически имеющими общеобязательную силу постановлениями. К памятникам последнего типа относятся Ассизы короля Генриха II или Великая хартия вольностей. Наряду с такими официальными документами большой интерес представляют компиляции раннего англо-нормандского права (первая половина XII в.), осуществленные частными практикующимися судьями. Среди сборников подобного рода надо в первую очередь назвать «Законы Генриха I» (1113-1118), а также перевод на латынь англосаксонских законов (Quadripartitus). Трудно сказать, были ли они когда-нибудь руководством для судей, поскольку не представляли собой официальное собрание, но, как полагает Дж. Грин, автор компиляции был королевским судьей, и в любом случае до сих пор остается необъясненным, почему же она появилась именно в этот период.⁷² Указанные сборники вместе с законами англосаксонских королей были объединены в трехтомном издании, до сих пор считающимся самым авторитетным, известным исследователем Ф. Либерманном.⁷³

Напротив, другие исследователи стоят на более радикальных позициях, полагая, что изложенные в «Quadripartitus» нормы представляют собой «смесь живых и мертвых законов и мертвым отводится гораздо больше места».⁷⁴ Об авторстве этого свода законов ведутся споры, но, скорее всего, они были составлены при дворе архиепископа Йорка кем-то из его судей. В любом случае их автор был сведущ как в нормандском процессуальном праве, так и в праве

Green J. A. The government of England under Henry I. Cambridge, 1989. P. 100.

⁷³ Die Gesetze der Angelsachsen / Hrsg. F. Liebermann. 3 Bande. Halle. 1898-1903, 1906, 1912. В
дальнейшем будет указано только название соответствующего закона, титул и параграф,
например: HnLCap. 70. 21.

⁷⁴ Richardson Н. G. and Sayles G. О. Law and legislation from Athelberth to Magna Carta.
Edinburgh, 1966. P. 53. Эта точка зрения встретила возражения со стороны Дж. Грин (Green J.
A. The government of England under Henry I. P. 95-97). См. также: Chibnall M. Anglo-Norman
England... P. 170.

34 англосаксонском, перевод которого он, по всей видимости, и подготовил.⁷⁵

Относительно ранняя централизация Англии привела и к появлению общего для всей страны права, начальный этап формирования которого прочно связывают с судебно-административными реформами Генриха II и деятельностью центральных королевских судов, возникших как раз в это время (Суд общих тяжб и Суд королевской скамьи).

Первый и поэтому более интересным источником подобного рода следует прзинать трактат «О законах и обычаях Англии». Современники, в частности Роджер Ховеденский (после 1174- ум. 1201), который был осведомлен в таких делах, отметил: «Генрих II учредил верховным юстициарием всей Англии Ранульфа де Глэнвилла, мудростью которого были созданы писаные законы, которые мы называем Английскими: Henricus constituit Ranulphum de Glanvilla summum justiciarium totius Angliae, cuius sapientia conditae sunt leges subscriptae, quas Anglicanas vocamus». Между тем исследователи не вполне доверяют этому свидетельству, так что среди них нет единодушия в том, кто же был настоящим автором трактата. Нет сомнений в том, что он был создан в ближайшем окружении Генриха И. Хорошо известно, что администрация и аппарат при Генрихе II получают свое бурное развитие. Как полагает Дж. Берман: «Генрих II понимал, что, восстанавливая право после смуты, он радикально менял его».

Издатель американского перевода трактата Дф. Билз полагал, что у Глэнвилла было достаточно времени, чтобы между 1187-1189 гг. написать трактат. Более того, он рискует указывать точные даты

Wormald P. Quadripartitus // Law and government in Medieval England and Normandy. Essays in Honor of Sir James Holt / Ed. by G. Garnett and J. Hudson. Cambridge, 1994. P. 111-147.

⁷⁶ A translation ofGlanville by J. Beam. London, 1812. P. XIII.

⁷⁷ Берман Г. Дж. Западная традиция права: Эпоха формирования. М., 1994. С. 427.

35 создания трактата - 27 июня 1187 г. - 1 ноября 1189 г.⁷⁸ Того же мнения об авторстве трактата придерживается Дж. Рассел, посвятивший этому вопросу специальную статью.⁷⁹ Напротив, по мнению Ф. Мэйтланда и У. Холдсворта, автором надо признать Хьюберта Уолтера, племянника и секретаря Глэнвилла, так как у Глэнвилла просто не было времени, чтобы написать этот трактат.⁸⁰ Наконец, Д. Стентон считала, что автором трактата был Джеффри Фитц-Питер, шерифа Йоркшира.⁸¹ Правда, Дж. Рассел оспаривает эту точку зрения на том основании, что он был, скорее, администратором

Я?

и должного знания в праве у него не было.

В любом случае, необходимо согласиться с последним издателем трактата Дж. Холлом: «Кто бы ни был автором названного трактата, он не мог быть составлен без ведома Глэнвилла».⁸³ Как бы вторя ему, Р. Тернер, автор специальной работы об английских судьях рассматриваемого периода, замечает: «Средневековое представление

об «авторстве» сильно отличается от нашего». Сам же исследователь склоняется к тому, чтобы приписать авторство трактата Джефри де

Ласи (Люси), сыну юстициария (вице-короля) Генриха II. В любом случае, Р. Тернер не отрицает, что «несколько членов королевского суда в Вестминстере внесли свой вклад в работу Джефри де Ласи». ⁶ Принимая во внимание отсутствие единства среди исследователей, в дальнейшем в диссертации будет использоваться общее наименование «Глэнвилла», что соответствует латинскому оригиналу (Tractatus...qui vocatur Glanvilla)

⁷⁸ Glanvill R. de A treatises on laws and customs of England/Translation of Glanville by J. Beales.
Washington, 1900. P. XIV.

⁷⁹ J. C.Russel. Ranulf de Glanville II Speculum. 1970.Vol. XLV. N 1. 69-79.
⁸⁰Norgate K. Hubert Walter// Dictionary of National Biography. Vol. X. P. 138.

⁸¹ Stanton D.M. The English justice between Norman Conquest and the Great Charter.
Philadelphia, 1964. P. 102.

⁸² J. C.Russel. Ranulf de Glanville ... P. 65.

⁸³ J. С Russel. Ranulf de Glanville ... P. 62.

⁸⁴ Turner R. V. Who was the Author of Glanvill? Reflections on the Education of Henry IPs
Common Lawyers II Law and history review. 1990. Vol. 8. N. 1. P. 99.

⁸⁵ Ibid. P. 119.

⁸⁶ Ibid. P. 120.

36 Нет сомнений в том, что трактат был создан для общественного использования. Подтверждением тому служит, как уже было сказано, не только значительное число копий, дошедших до нас, но высказывание автора, кто бы им ни был, в «Прологе»: «Я специально избрал стиль, который применяется сегодня в судах для тех, кто не преуспел в этом».⁷ Трактат пользовался популярностью вплоть до появления многотомного труда Брактона (исследования последних лет относят начало его составления к 20-30-ым гг. XIII в.), который взял его за основу.

В работе использовалось латинское издание 1932 г., подготовленное известным издателем трактата Генри Брактона Дж. Вудбином, которое даже после появления издания Дж. Холла в 1965 г., как отмечает издатель и редактор целой серии источников по

истории Англии Д. Дуглас, «является лучшим». Заслуживает также упоминание русскоязычное издание трактата, свидетельствующее о росте интереса к истории права в целом и английского в частности в нашей стране. Разумеется, оно нисколько не претендует на источниковедческую оригинальность и является переводом

последнего издания, осуществленного Дж. Холлом.

Проведя сопоставления версий а и р., последовательность создания которых вызывает дискуссии среди исследователей, можно прийти к выводу, что больше пропусков содержат рукописи традиции а, но в целом принципиальных отличий, которые могли бы повлиять на смысл источника, обнаружить не удалось. Версия а скорее конкретизирует и уточняет отдельные пассажи рукописей версии р. На наш взгляд, если в версии а больше присутствует фразеология церковных судов, то не следует забывать, что над трактатом мог

⁸⁷ Glanvill Prologus / Tractatus de Iegibus et consuetudinibus regni Anglia I Ed. by G. Woodbine.
New Haven, Yale, 1932. P. 3. (далее Glanvill с указанием номера книги и главы).

⁸⁸ English historical documents. 1042-1189. P. 495.

⁸⁹ The treaties on the Law and Customs of England commonly called Glanvill I Ed. by G.D.G. Hall.
Edinburgh, 1965.

37 работать и Хьюберт Уолтер и Джеффри де Ласи, причем первый из них занимал епископскую кафедру в Солсбери, а позже стал архиепископом Кентерберийским, что говорит само за себя.⁹⁰

Автор трактата использовал терминологию судов, то есть образованных мирян и клириков. Тем более интересно проследить, какую трансформацию претерпевает понятие «сейзина», которое можно неоднократно встретить в трактате, и выяснить, сохранило ли оно связь с теми представлениями, которые находили выражение в обыденном языке. Отметим сразу, что в трактате чаще используется существительное «сейзина», в то время как для актового материала, да и для королевских приказов, характерна глагольная форма saisire.⁹*

Трактат королевского судьи Генри Брактона «О законах и обычаях Англии» представляет собой в высшей степени сложный и самостоятельный источник, который был создан в конце выбранного нами для исследования хронологического периода (1230-1240-е гг.), так что изложенный в нем материал был использован скорее в иллюстративных целях.⁹² Сравнительно недавно трактат стал предметом специального диссертационного исследования, что избавляет нас от необходимости давать его источниковедческий анализ.⁹³ Несмотря на то, что трактат начал создаваться еще до Брактона в 1220-1230-е гг., окончательную форму, как полагает автор указанной диссертации, он принял только после 1259 г.⁹⁴ Отметим, тем не менее, что трактат Брактона содержит ряд ценных свидетельств, которые мы не найдем в «Глэнвилле» и более обстоятельно описывает функционирование интересующего нас института и сферу применения самого понятия «сейзина».

⁹⁰ Norgate К. Hubert Walter// Dictionary of National Biography. Vol. X. P. 138.

⁹¹ Turner R. V. Who was the Author of Glanvill?.. P. 98.

⁹² Bracton De ligibus et consuetudinibus Angliae / Ed. by George E. Woodbine, transl. with rev.
and notes Samuel E. Thome. 4 Vols. Cambridge (Mass), 1968-1977.

⁹³ Святовец О. А. Генри Брактон и трактат «О законах и обычаях Англии» (из истории
политической мысли в Англии XIII в.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата
исторических наук. СПб., 2000. Гл. 1.

⁹⁴ Святовец О. А. Генри Брактон... С. 35-37.

38 В заключение источниковедческого обзора укажем на ряд нарративных источников, привлеченных в ходе работы над диссертацией. Отметим сразу, что не все приводимые в них свидетельства заслуживают должного доверия, но зато представляют определенный интерес для историка идей. Как заметил в свое время Ж. Флори, исследователь знает, что истина в принципе непостижима,

~ 95 /-і

но это не помеха для исследователя идеи. Среди континентальных хроник в первую очередь следует указать на труд Флодоарда (род. 893/894 - 966), каноника Реймской церкви, «История Реймской церкви», созданный им в середине X в. (до 962 г.). Именно там мы находим редкий пример употребления слова sacire.⁹⁶

Вторым по важности нарративным источником является хроника Дудона Сен-Кантенского (ок. 960-1026) каноника из Вермандуа, первого историографа нормандцев, «О деяниях первых нормандских

герцогов», созданная между 1015-1026 гг. Несмотря на то, что автор . использовал письменные источники, не дошедшие до нас, равно как и грамоты, он во многом опирался на устные семейные предания. По-видимому, из них он и почерпнул рассказы, которые содержат любопытные примеры применения меча в качестве символа герцогской власти, и, не являясь, по-видимому, достоверными, все же отражают представления тех, в чьем окружении Дудон создавал свою хронику.

Наконец, следует указать на основательный труд Вильгельма Мальмсберийского (1090-1143), хрониста смешанного англонормандского происхождения «Деяния английских королей», который охватывает историю Англии от 449 г. до правления Генриха I.⁹⁸

⁹⁵ Флори Ж. Идеология меча. СПб., 1999. С. 3

⁹⁶ Flodoardi Historia Remensis ecclesiae II MGH. SS. T. XIII. 1881; См. также: Lexicon des
Mittelalters. Bd. IV. Col. 549-550.

⁹⁷ Dudo St. Quentini De moribus et actis primorum Normanniae ducum I Ed. par L. Lair. 1865;
Lexicon des Mittelalters. Bd. III. Col. 1438-1439.

⁹⁸ Willelmi Malmsberiensis monachi de gestis regum Anglorum I Ed. by W. Stubbs. 2 vols. IIRBS.
1887-1889. Introduction.

39 Хроника была завершена в 1125 г., но потом перерабатывалась самим автором. Именно в труде Вильгельма Мальмсберийского мы находим интересный пример использования и порчи символов во времена короля Эдгара (959-975). Об этом примеры мы скажем в своем месте, сейчас же остановимся на источниковедческой судьбе интересующего нас пассажа, который издатель хроники, У. Стаббс, не включил в основной текст своего издания.

Он отмечает, что существовало три редакции хроники, каждая из которых представлена целой серией рукописей. Все редакции были созданы между 1125-1142 гг. (то есть незадолго до смерти самого хрониста). У. Стэббс отдал предпочтение рукописям, содержавшим редакцию С, согласно его классификации, поскольку она более подробна и включала специальные пассажи об истории Гластонберийского монастыря, каковые отсутствовали в версии А -первой редакции хроники. В то же время, рукописи версии С, как и В, по утверждению У. Стаббса, являются собственно двумя ответвлениями одной и той же версии А, а не самостоятельными редакциями. В манускриптах группы В тот же материал изложен более описательно; именно сюда включен и занимающий нас пассаж о жезле короля Эдгара.

Как считал У. Стаббс, хронист решил «для любителей Гластонберийского аббатства» более подробно изложить содержание хранившихся там грамот. Любопытно, однако, что в той версии грамоты короля Эдгара, которую Вильгельм Мальмсберийский приводит в последней редакции хроники, о жезле речь не идет, как если бы Вильгельм Мальмсберийский не доверял своим источникам. Резюмируя свои наблюдения, У. Стаббс отмечает, что «было бы невозможно не напечатать все пассажи параллельно».¹⁰⁰ Если история

'Ibid. Introduction. P. LVII-LIX. ¹⁰ Ibid. P. LX.

40 со сломанным жезлом короля Эдгара и является вымышленной, к чему, вероятно, склонялся и сам Вильгельм Мальмсберийский, то все же надо отметить, что в ней отражены представления современников автора, жившего в XII в. Таковы, в целом, источники, использованные при подготовке диссертации.

3. Историография

Как уже было отмечено, институт сейзины, который можно определить как особым образом оформленную процедуру передачи владельческих прав, и, главное, его история в развитии от ранних континентальных форм к тем, которые этот институт принял в Англонормандском королевстве, не получил обстоятельного освещения в имеющихся исследованиях, однако было бы неверным утверждение, что он вообще не стал предметом изучения.

Надо признать, что некоторые исследователи уделили известное внимание и самому акту сейзины. Одним из них был Ф. Виссманн. Но его почти исключительно интересовало соотношение акта сейзины и письменного документа, вопрос о происхождении акта и его своеобразии Ф. Виссманна мало занимали.¹⁰¹ Пожалуй, самый обстоятельный анализ сейзины именно как символической процедуры мы находим в фундаментальном исследовании Ф. Поллока и Ф. У. Мэйтланда, но многие поставленные ими вопросы оставили без ответа. Так, исследователи полагали, что английское право XIII в. повторяло германское в том отношении, что передача имущества без процедуры livery (то есть фактической передачи), была делом невозможным и невероятным для современников. Утверждая, что передача имущественных прав должна была непременно осуществляться на земле или ввиду ее, они исходили из теории, изложенной в трактате Брактона и, не исключая связь такого рода

¹⁰¹ Wissman F. Die Formlichkeiten bei den Landiibertragungen in England wahrend der
anglonormannischen Periode II Archive fur Urkundenforschungen. 1911. Teil. 3. S. 3.

¹⁰² Pollock F. and Maitland F. W. The history of English Law... Vol. II. P. 84.

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ

БИБЛИОТЕКА | .,

практики с местными традициями, объясняли соответствующие пассажи у Брактона, в первую очередь, влиянием римского права.¹⁰³ Современные исследователи также не отрицают ни наличия особых символических процедур, ни их значения для оформления владельческих прав.¹⁰⁴ Между тем наблюдается явное несоответствие между терминологией исследователей и представлениями самих современников, отразившимися в языке документов.

Так сложилось, что для описания этой торжественной процедуры используется выражение livery of seisin, в котором употребляется субстантивированная форма «сейзина» - факт, несомненно, более позднего происхождения, - в значении «владение», которое прежний владелец зримо оставляет (дословно «освобождает», так как глагол livery восходит к латинскому глаголу liberare) в пользу нового получателя имущества. Именно такое понимание сейзины и нашло наиболее полное отражение в специальной работе С. Торна, который, отталкиваясь в своих построениях от трудов Ф. Поллока и Ф. У. Мэйтланда, одновременно критиковал их.^,(Ъ

Исследователь не считал правомерным видеть в сейзине XIII в. продолжение традиций символической передачи, господствовавшей на континенте в VIII в. и позже, в связи с чем он справедливо ставит два кардинальных вопроса.¹⁰⁶ Во-первых, почему в грамотах ничего не говорится об акте сейзины, а только об акте donatio (обычная формула грамот dedi concessi et confirmavi), и, во-вторых, раз уж многочисленные иски рассматривались в королевских судах, как образованные судьи относились к ссылкам на символические процедуры ?' ⁷ Отвечая на первый вопрос, С. Торн утверждает, что «именно актом donatio, а вовсе не актом сейзины, осуществлялась

¹⁰³ Ibid. Р. 83. note4.

¹⁰⁴ См.: Hudson J. Land law and lordship. New York, 1994. P. 158 ff.

¹⁰⁵ Thome S. Livery of seisin IILQR. 1936. Vol. LXII. P. 345-364.

¹⁰⁶ Ibid. P. 347-348.

¹⁰⁷ Ibid. P. 346.

передача прав». На второй вопрос дается довольно категоричный ответ: судей интересовала мирная смена владельцев, а вовсе не те символы и процедуры, которыми сопровождалась эта смена. Все, что хотели выяснить судьи у жюри, так это вопрос о том, кто владел этим имуществом раньше и кто владеет им сейчас. С. Торн замечает, что «едва ли присяжные знали о символическом акте, за которым происходила такая смена владельцев».¹⁰⁹

С. Торн не был одинок в своих суждениях. Примерно в это же время другой исследователь, Дж. Тернер, выступил с утверждением, что еще до завоевания символических процедур было явно недостаточно для передачи прав, если за ними не следовала фактическая смена владельцев имущества (a real change of seisin), причем исследователя не смущает тот факт, что само понятие «сейзина» появляется только после завоевания.¹¹⁰ О фактической смене владельцев (traditio corporalis) говорит и автор специального исследования о передаче владельческих прав в германском праве Д. Йосвиг.¹¹¹ По его мнению, если фактическая передача имущества отсутствовала, то одаренный должен был считаться с интересами наследников.¹¹²

Среди наименее разработанных вопросов в историографии остается предыстория акта сейзины и его связь с ранними формами собственности на континенте. Историки и юристы рассматривали «сейзину» в первую очередь как синоним владения, отталкиваясь, вероятно, от традиции, своими корнями уходящей в труды средневековых юристов, и отождествляли ее с римской possessio, противопоставляя праву, равнозначному римской proprietas.¹¹³

¹⁰⁸ Ibid. P. 363.

¹⁰⁹ Ibid. P. 356.

¹¹⁰ Цит. no: Plucknett T. F. Т. Bookland and folkland I Studies in English legal history. London,
1983. P. 168.

¹¹¹ Joswig D. Die germanische Grundstiickiibertragung. Frankfurt am Mein, 1984. S. 166.
^1,2 Ibid. S. 170.

¹¹³ Van Caenegem R. С Royal writs... P. 310.

43 Так, Ф.У. Мэйтланд и его последователи ставили знак равенства между сейзиной и римской possessio, замечая при этом, что «сейзина происходит из того времени, когда только захват был средством приобретения владения. Иное слово кроме сейзины неизвестно»."⁴ И далее исследователь продолжает: «Сейзина - это владение вещами. Сейзина порождает владельческие права, они тем лучше, чем старше сейзина».¹¹⁵ Заслуживает внимания замечание Ф. У. Мэйтланда и о том, что «слово сейзина связано с глаголом «сидеть» и хотя это понятие пришло вместе с завоевателями, оно соответствовало местным реалиям, поскольку в Англосаксонской хронике под 1085 г. все, кто приносил клятву Вильгельму Завоевателю за свои владения, названы alle tha landsittende men, а приносили клятву те, кто владел на праве сейзины».¹¹⁶ Тем не менее английский исследователь поставил, но не дал ответ на вопрос, как же получилось так, что понятие, означавшее, по его мнению, захват или пребывание в пределах имущества, превратилось в акт ввода во владение.¹¹⁷

Между тем было бы упрощением считать, что сам Ф. Мэйтланд действительно отождествлял владение, понимаемое исключительно в духе римской possessio, и сейзину, поскольку говорил о сейзине на право, что было просто немыслимо в отношении классической римской possessio. Представляется, что Ф. У. Мэйтланд видел разницу между этими юридическими категориями и, вполне возможно, речь идет просто о неудачно выбранной терминологии, на что и указал Р. ван Кэнегем.¹¹⁹

¹¹⁴ Pollock F. and Maitland F. W. The history of English law... P. 29.

¹¹⁵ Ibid. P. 46.

¹¹⁶ Ibid. P. 30. На семантическую близость глагола saisire и его англосаксонских
эквивалентов указал и Ф. Жойон де Лонгре (Joiion des Longrais F. La conception anglaise de la
saisine... P. 246)

¹¹⁷ Ibid. P. 30.

¹¹⁸ Об изменении понятия «владение» и «собственность» в вульгарном римском праве см.:
Levy Е. West Roman vulgar law. The law of property. Philadelphia, 1951. 96-99; Филиппов И. С.
Средиземноморская Франция... 593-607.

" Van Caenegem R. С. Royal writs... P. 313-315. Ф. Жойон де Лонгре критиковал Мэйтланда именно за прямое отождествление сейзины и владения в значении, характерном для

44 В немецкоязычной историографии нужно отметить две работы: И. Гундермана «Английское частное право» и А. Хейслера «Gewere». И. Гундерман развивал положения своего предшественника В. Альбрехта на английском материале, пытаясь представить сейзину как право на имущество (Recht an Grundbesitz), причем защищенное вещным иском, что разительно отличает сейзину (gewere немецкого права) на фригольд от несвободных держаний, ограниченных во времени и незащищенных таковыми исками. Наследник после смерти наследодателя немедленно оказывается владельцем фригольда или, что то же самое - сейзины и тем самым имеет «сейзину в законе».¹²¹

А. Хейслер в своей работе оспаривал это утверждение и отказывался видеть в сейзине (или gewere) правоотношение. Он прямо отождествляет gewere с инвеститурой, а последнюю - с сейзиной.¹²² Сейзину А. Хейслер рассматривает в первую очередь как синоним непосредственного обладания. Для А. Хейслера и gewere, и инвеститура означают в первую очередь владение (Besitz), хотя исследователь и отмечает, что «не требовалось больших усилий, чтобы от понятия «вводить во владение» произошла эволюция в само понятие «владение». Способом же приобретения сейзины является либо наследование, либо ввод во владение (seysinam facere). Как и И. Гундерман, А. Хейслер, опираясь на Брактона, исходит из того, что сейзина могла быть только на свободное держание. Причина же заключалась в исковой защите, поскольку только те отношения, которые получали защиту королевских судов, признавались правовыми. Коль скоро королевские приказы касались держаний свободных (assisa de nova dissaisina, assisa de morte antecessoris), то

классического римского права - «право на вещь» (Jouon des Longrais F. La conception anglaise de lasaisine... P. 38).

¹²⁰ Gundermann J. Englisches Privatrecht. Tubingen, 1864. S. 145.

¹²¹ Ibid. S. 162.

¹²² Heusler A. Die Gewere. Weimar, 1872. S. 50.

45 понятие «сейзина» можно было применить, конечно, в рамках «общего» права только по отношению к свободным держаниям.¹²³

Признавая правомочность такого подхода, стоит отметить, что и тот и другой исследователь не изучали истоки института сейзины, не рассматривали его как определенный акт, а потому не обратили внимания на то обстоятельство, что акт сейзины с самого начала оформлял права на имущество весьма свободного статуса, а позже функционировал в тех стратах общества, которые были максимально приближены к королю. Исследователи, говоря об исковой защите сейзины и, тем самым, объясняя ее превращение в определенный правовой институт, забывают, что сама по себе система приказов была призвана оформить отношения, которые покоились на акте сейзины, как и сам это акт входил органической составляющей в систему приказов. Их-то и необходимо было оформить, что и сделал в ходе своих преобразований Генрих II не без влияния, надо полагать, мощного интеллектуального движения, охватившего тогда всю Европу.¹²⁴

Разбирая вопрос о соотношении понятий «собственность» и инвеститура, А. Хейслер делает очень важный для нас вывод: «Мы находим примеры там и тут, как понятие инвеституры применяется по отношению к прекарию, бенефицию, цензу и т. д., так что нелегко избавиться от впечатления, что gewere была возможна не только по отношению к собственнику». Хотя А. Хейслер и не выразил эту мысль прямо, очевидно, что и сейзину он мыслил как такое владение, которое охватывает самые различные по своей природе

¹²³ Ibid. S. 424. Об этом же см. также Holdsworth W. A history of English law. London, 1903-
1952. Vol. II. P. 581.

¹²⁴ О рецепции римского права и влияние континентальной традиции на Генриха II см.:
Turner R. V. The English judiciary in the Age of Glanvill and Bracton с 1176-1239. Cambridge,
1985. P. 226-239; Joiion des Longrais F. La conception anglaise de la saisine du XII^е au XIV^е
siecle. Etudes de droit anglais. I. Paris, 1924. P. 151 и passim.

¹²⁵ Heusler A. Die Gewere. S. 53.

46 имущественные отношения, что, как мы постараемся показать ниже, требует известных оговорок.

Находились и такие исследователи, которые считали неверным отождествление римской possessio и сейзины.¹²⁶ Между тем и они рассматривали сейзину не как некоторую публичную процедуру, а «зримое, мирное и законное пользование тем или иным имуществом», не только несводимое к праву (jus, rectum), но и прямо ему противоположенное.^,27

Эта точка зрения обстоятельно была изложена в наиболее полном на сегодняшний день исследовании об английской сейзине Ф. Жойона де Лонгре, в котором рассматривается эволюция института сейзины в XII-XIV вв. Исследователь обошел почти полным молчанием раннюю историю сейзины, отметив лишь, что «корни ее темны, а когда она появляется в источниках, то означает семейную собственность». Нужно отметить, что он, следуя здесь за представителями немецкой историографии, считал, что слово satire, от которого и происходит сейзина, восходит к готскому корню *sasjan в значении «занимать,

129 /-^

сидеть». Однако сам исследователь так и не дал ответ на вопрос, шла ли речь о мирном занятии и последующей эксплуатации того или иного имущества, или же у истоков института сейзины стоял насильственный захват, вопрос, который до сих пор остается нерешенным.¹³⁰ Ниже мы постараемся предложить компромиссный вариант решения.

Точка зрения Ф. Жойона де Лонгрэ была поддержана бельгийским ученым Р. ван Кэнегемом в его книге «Королевские приказы в Англии от Завоевания до Глэнвиллы», который, критикуя С. Торна, разбирает ряд ярких примеров, доказывающих, что сейзина

¹²⁶ См.: Van Caenegem R. С. Royal writs ... P. 306-311; Jovion des Longrais F. La conception
anglaise de la saisine... P. 67.

¹²⁷ Van Caenegem R. С Royal writs... P. 306.

¹²⁸ Joiion des Longrais F. La conception anglaise de la saisine... P. 44.

¹²⁹ Ibid. P. 170.

¹¹⁰ Ibid. P. 166-167.

47 уже в первой половине XII в. мыслилась не как право, но как определенное состояние лица в его отношении к вещи.¹³¹ При различии деталей в основе подобное же понимание сейзины демонстрирует и М. Блок, когда приравнивает сейзину к видимому обладанию и пользованию тем или иным предметом, узаконенному временем.¹³²

Как и Ф. Жойон де Лонгре, другой исследователь, Э. Шампо, правда, на французском материале, приходит к выводу, что «сейзина приобретается посредством инвеституры».¹³³ В другом месте он отметил, что в Х-ХИ вв. терминология источников становится более четкой, так что «инвеститура означает символический ввод во владение, а сейзина означает владение».¹³⁴ Того же мнения придерживался и исследователь Ф. Питу, по мнению которого «символическая инвеститура у Брактона была недостаточна, владелец должен был передать полную сейзину».

Весьма любопытные и в определенной мере правильные наблюдения можно найти в работе С. Ф. Милсома, который, однако, изложил их довольно сумбурно. Так, он отметил двусмысленность пассивной конструкции saisitus esse, которая обозначает и событие и состояние, пока, наконец, последнее значение не возобладало настолько, что глагольную форму заменит форма существительного saisina (seisin), однако причины преобладания пассивной конструкции он не раскрыл.

В своем исследовании С. Ф. Миллсом большое внимание уделял тому, что можно определить как «феодальное измерение» английского права, имея в виду ту определяющую роль, которую играл оммаж. Именно по указанной причине он подчеркивает, что субъектом

¹³¹ Van Caenegem R. С. Royal writs... P. 307.

¹³² Блок M. Феодальное общество. Спб., 2003. С. 119 и ел.

¹³³ Champeaux Е. Essai sur la vestitura ou saisine et introduction des actiones des possessoires dans
l'ancien droit francais. Paris, 1899. P. 15.

¹³⁴ Ibid. P. 22.

¹³⁵ Pitou F. De l'investiture feodale... P. 24.

48 отчуждения имущества посредством акта сейзины является лорд, а объектом - держатель. Полагая, что глагол saisire является переходным и, следовательно, должен бы применяться к имуществу, а не человеку, исследователь не объясняет, как конкретно происходит этот сдвиг, ссылаясь только на какое-то внешнее воздействие.¹³⁶

Соглашаясь с английским коллегой, нельзя ограничить сферу действия сейзины только отношениями лорд-держатель, как, например, это делает С. Ф. Миллсом, когда заявляет: «Держатель это не просто тот, кто фактически владеет, но тот, кто был введен во владение лордом (seised by a lord)».^{1 7} Нельзя до конца согласиться с ним и в том, что, если держатель, получив имущество на праве сейзины и принеся оммаж, умирает, то лорд и его курия заключают договор с новым человеком и только признание лорда, вытекающее как раз из оммажа, а вовсе не сейзина, обеспечивает наследникам права на держание умершего предшественника. Наконец, рассматривая судьбу сейзины в ученой традиции, С. Ф. Миллсом, на наш взгляд обоснованно, но, однако, оставляя без внимания трактат «Глэнвилла» и ссылаясь только на Брактона, утверждает что «сейзина и право стали абстрактными концепциями, несовершенными вариантами владения и собственности».¹³⁹

Среди новейших работ, в которых рассматривается институт сейзины можно указать на статью в «Lexicon des Mittelalters», а также исследование по английскому праву Дж. Бэкера. «Сейзина, - пишет автор статьи, - в последнюю очередь это владение. Это высшая форма права пользования. Кто-то мог иметь сейзину более высокого порядка, чем другой».¹⁴⁰ По мнению же Дж. Бэкера, «сейзина это фактическое обладание, понятие, первоначально ассоциировавшееся с актом

¹³⁶ Milsom S. F. The legal framework... P. 39 ff.

¹³⁷ Ibid. P. 39. Сходное мнение высказал и Ф. Жойон де Лонгрэ (Joilon des Longrais F. La
conception anglaise de la saisine... P. 249-250).

¹³⁸ Ibid. P. 111.

¹³⁹ Ibid. P. 37.

¹⁴⁰ Lexikon des Mittelalters. Bd. III. Col. 1721-1722.

49 оммажа, который означал признание лордом человека. Сейзина это форма отношений т. н. реальной собственности, это то, что имеет защиту in rem».¹ ' И, наконец, Дж. Бэкер отметил вслед за С. Милсомом ту немаловажную для нашего исследования деталь, что глагол saisire первоначально был переходным со значением «принять держателя», но в современном языке сохранилась только возвратная форма (being seised)».¹⁴² Изучение грамматических форм и те изменения в социальных отношениях, которые ее обусловили, является одним из важных этапов нашего исследования на пути реконструкции института сейзины как такового и, насколько мы могли судить, ранее никогда специально не предпринималось.

Отечественные исследователи не изучали институт сейзины так же основательно, как западные коллеги, но заслуживает внимание работа СП. Никонова, где он дал следующее определение: «Сейзина это такое правоотношение, которое исключает претензии третьих лиц, а также вещь, которой человек зримо пользуется».¹⁴³ В то же время он совершенно не уделил внимание символическому акту сейзины.

Исследуя материалы англосаксонской эпохи аббатства в Питерборо, другой исследователь, П.Г. Виноградов, пришел к выводу, что «бесписьменная формализованная процедура передачи собственности должна была существовать», хотя каких-то конкретных примеров исследователь и не привел.¹⁴⁴ П. Г. Виноградов полагал, что факт публичной передачи вещи - это новый этап в развитии собственности в сторону ее большей индивидуализации. Исследователь приходит к выводу: «Передача собственности и прав вместе с ней предполагала, по меньшей мере, два условия: символическую «традицию», акт инвеституры и прокламацию

¹⁴¹ Backer J Н. An introduction to English legal history. 4^,h Ed. Bath, 2002. P. 298.

¹⁴² Ibid. P. 227. note 27.

¹⁴³ Никонов С. Развитие защиты владения в средневековой Европе. Харьков, 1905. С. 26.

¹⁴⁴ Vinogradoff P. Transfer of land in old English law II Harvard law Review. 1907. Vol. 20. N 7.

50 законности теми, кто будет защищать дар».¹⁴⁵ Между тем, конкретные примеры символических процедур в англосаксонскую эпоху весьма малочисленны и в них упоминается только дерн или Евангелие, в то время как акт сейзины, как мы покажем ниже, сопровождался передачей вполне конкретных символов. Более того, как заметил в свое время Д. Иосвиг: «Возложение земли на алтарь в англосаксонских грамотах служило лишь закреплению последствий уже осуществленного акта, и без того имевшего правовую силу».

Следует сразу сказать, что специальному анализу символы акта сейзины не подвергались, но два символа (Приложение 2), которые, так или иначе, связаны с рассматриваемым актом и в известной мере соотносятся друг с другом: символ «палка» (baculus) и символ «нож» (cultellus) - так или иначе, обращали на себя внимание исследователей.

Уже в XVIII в., а еще раньше знатоки феодального права -февдисты - обращали внимание на использование символов в источниках. Для февдистов, в частности, использование ножей представляло не более чем курьез. Т. Мэдокс в своей диссертации приводит примеры с baculus, который выступал символом при оформлении прав новых владельцев, но этим все и ограничилось.¹⁴⁹

Насколько нам известно, символу baculus в его связи с актом сейзины никто не уделял должного внимания, а между тем, как мы покажем ниже, именно этот символ в представлении современников чаще всего ассоциировался с обрядом сейзины. Напротив, есть целый ряд работ, посвященных символу «палка» в германском праве как таковому. Правда, надо отметить, что исследователи говорят о разных

¹⁴⁵ Ibid. Р. 548.

¹⁴⁶ Joswig D. Die germanische GrundstiickUbertragung. S. 152.

¹⁴⁷ Это слово можно перевести и как «палка», и как «дубинка» или как «палка для
наказания». В дальнейшем там, где это будет уместно, мы будем использовать для удобства
оригинальное название baculus.

¹⁴⁸ Kunssberg Е. von Messerbrauche: Studien zur Rechtsgeschichte und Volkskunde. Heidelberg,
1941. S. 11.

¹⁴⁹ Madox. T Formulare Anglicanum. P. XVIII.

51 символах, между которыми особых различий не проводится, а именно ofestuca и baculus.

В середине XIX в. немецкий исследователь А. Михельсен собрал богатый материал итальянских источников, отразивших практику применения символов в актах передачи владельческих прав. Все же отметим, что А. Михельсена занимал вопрос о символе festuca, в то время как наши источники использует исключительно слово baculus, что вряд ли было случайным. Этому символу уделил большее внимание исследователь К. фон Амира, но и он не проводил существенной разницы между baculus, fust is, lignum nfestuca.^b0

Исследователь полагал, что неправомерно рассматривать палочку только как заменитель какого-либо предмета (Gegenstand), например, оружия (Waffe). Бросание палочки, как полагает фон Амира, может служить доказательством связи палки с оружием, но только к этому значению не сводится.¹⁵¹ К. фон Амира проводит исторические параллели между франкским и норвежским правом. В норвежском праве бросание палки (lagakefli) означало ввод во владение, но объединяет эти два символа общий источник (Ausgangpunkt) - они обладали некой апотропической¹⁵² силой (apotropaische Kraft).¹⁵³ В конечном итоге, К. фон Амира возводит символы festuca-fustis к знаку посланника, а через него к символу странника, имевшему общеиндоевропейские корни. Однако эта концепция толком не объясняет связь символа «палка» с актом ввода во владение и представляется в определенной мере искусственной.

На наш взгляд, наиболее продуманную, хотя несколько сложную картину эволюции значения символов в германском праве, нарисовал

Amira К. von Der Stab in der germanischen Rechtssymbolik II Abhandlungen der Koniglichen Bayerischen Akademie der Wissenschaften. Philosoph-philologische und historische Klasse. Bd. XXV. 1 Abh. Munchen, 1909. S. 145 ff.

¹⁵¹ Ibid. S. 146.

¹⁵² Апотропей (греч. Apotropai)- амулет, оберег. IIБСЭ. 1970. T.2. С. 129.

¹⁵³ von Amira К. Der Stab in der germanischen Rechtssymbolik. S. 147.

52 Э. Мейер.¹⁵⁴ Собрав значительный материал, он пришел к выводу, что популярные символы: палка, рукавица, нож и т. п. использовались для разных целей - символы посланника, символы залога (wadiatio), символы ввода во владение. Пытаясь объяснить общий корень этих символов (в первую очередь, элементы одежды и палку), он выстраивает следующую схему. Ввод во владение недвижимостью является фактом поздней истории. Первоначально облачали человека и передавали ему оружие (в первую очередь копье, которое в более поздних источниках эволюционировало в оружие судебного поединка и в символ), тем самым признавая его полноправие. Он становился членом семьи и племени. Это личное оружие могло служить залогом (wadium), после чего залог распространился на все движимое имущество, потянув, так сказать, за собой символы, и, наконец, все указанные символы были перенесены на недвижимое имущество.¹⁵⁶

Иными словами, облачая человека правами на имущество, его как бы превращают в потенциального должника, который может рассчитаться своим недвижимым имуществом. Это тем более интересно, что такие представления действительно широко распространены у древних народов, что показал в своем исследовании о даре М. Мосс.¹⁵⁷ Э. Мейер, в отличие от предшественников, пытается четко разделить два символа festuca и baculus (fustis).

1 со

Последний он и склонен отождествлять с копьем.

Для нас особенный интерес представляет скандинавский и англосаксонский материал, разобранный Э. Мейером. Как в свое время А. Михельсен, Э. Мейер привлекает нормы древнего шведского права, согласно которым продавец бросал baculus (по терминологии Э. Мейера hasta), причем до него должны были дотронуться двенадцать

¹⁵⁴ Meyer Е. Die Einkleidung im germanischen Recht II Festschrift fur A. Wach. Leipzig, 1913. Bd.
U.S. 43-151.

¹⁵⁵ Ibid. S. 88.

¹⁵⁶ Ibid. S. 99.

¹⁵⁷ Mocc M. Очерк о даре II Мосс M. Общесто, обмен, личность. М., 1996.

¹⁵⁸ Meyer Е. Die Einkleidung... S. 59 ff..

53 свидетелей. В англосаксонском праве также существовали такие свидетели - фестерманы (faesterman).¹⁵⁹ Надо признать, однако, что нам не известны примеры передачи прав на имущество посредством палки в англосаксонской Англии.

Тем не менее, заслуживает упоминания тот факт, что из десяти примеров с символом палка, шесть примеров взято из картуляриев аббатств в Витби и Мелсы в северо-восточной Англии (Йоркшир), а два примера из картулярия аббатства в Рамси, которое также располагалось на территории области «Датского права», иными словами, в том регионе, в котором были еще живы скандинавские и англосаксонские традиции, несмотря на резню, устроенную завоевателями.

В заключении укажем на обстоятельную и богатую с историографической точки зрения статью К. Борхлинга, а также на обширную статью в «Handworterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte».¹⁶⁰ К. Борхлинг подверг критике построения К. фон Амиры, который не уделил должного внимания связи палки и оружия, и указал на работу Э. Мейера как исключительную в своем роде, так как тот такую параллель провел прямо.¹⁶¹ Сам К. Борхлинг свою точку зрения не высказал, указав только, что символ «палка» могла развиваться как снизу вверх - от палки посланника в символ власти, так и наоборот.¹⁶² Но главный вывод исследователя состоит в том, что эти символы отмирали по мере распространения письменного

документа.

Изучение символа «нож» также насчитывает не одно столетие. В то же время, насколько нам известно, ни один исследователь не

¹⁵⁹ Ibid. S. 62.

¹⁶⁰ Handworterbuch zur deutschen Rechtsgeschichte / Hrsg. von Adalbert Erler und Ekkehard
Kaufmann. Mitbegr. von Wolfgang Stammler. 1971-1998. Bd. IV. S. 1838-1843.

¹⁶¹ Borchling С Rechtssymbolik in Germanishcen und Romischen Recht. Darmstadt, 1965. S. 18.

¹⁶² Ibid. S. 16.

¹⁶³ Ibid. S. 22.

54 рассматривал роль ножа в процедуре сейзины, ни задавались они и вопросом соотношения символов «нож» и «палка». Еще в начале XIX в. один из издателей «Книги страшного суда» Г. Эллис подготовил работу, в которой собрал богатый материал по использованию ножей в англо-нормандских источниках, причем, по его мнению, этот обычай

1 ґ А

был принесен завоевателями. Г. Эллис полагал, что ножи использовались для придания большей торжественности акту передачи имущества и, тем самым, лучшему сохранению всех обстоятельств действа в памяти потомков, хотя точно такую же функцию можно приписать любому символу, использовавшемуся в актах ввода во владение.¹⁶ Можно полагать, что Эллис видел в ножах своеобразный аналог грамоты, когда отмечал, что на них делались записи.

Несколько иную картину рисует нам в своей работе А. Михельсен, собравший в середине XIX в. богатый материал итальянских грамот. По его мнению, нож служил для нанесения пометок на палочке как знак напоминания о совершенной сделке (отсюда и название палочки - festuca notata).¹⁶⁶ Он прямо задает риторический вопрос: «Для чего же все же должен служить нож, как не тому, чтобы сделать пометки (на палке -А.К.)?» Как свидетельствуют собранные А. Михельсеном документы, обычай использовать ножи в тесной связи с festuca nodata был принесен в Италию салическими франками, хотя нож применяли и другие германские племена, в частности, готы и аламанны. Однако исследователь не объяснил, почему же такого рода сочетание встречается только в лангобардских грамотах. Не подтверждается материалом источников собственно англо-нормандского

¹⁶⁴ Ellis Н. Observations on some ancient methods of conveyance in England II Archaeolgia. 1814.
Vol. XVII. P. 311.

¹⁶⁵ Ibid. P. 318.

¹⁶⁶ Michelsen A. L. J. Uber die festuca notata und die germanische Traditionssymbolik. Jena,
1856.

¹⁶⁷ Ibid. S. 8.

55 происхождения и мнение Ф. Поллока и Ф. Мэйтланда о том, что ножами вырезали дерн из земли, которая подлежала передаче.¹⁶⁸

Названные исследователи уделили некоторое внимание и такому обряду, как порча ножа. В частности, Г. Эллис привел красноречивые примеры порчи ножей, но не объяснил этот ритуал. К вопросу испорченных ножей в английских источниках вернулся в начале XX в. Ф. Виссманн, но он лишь задался вопросом, всегда ли ножи

169 '

ломались.

Можно с уверенностью сказать, что новый этап в истории изучения символов передачи владельческих прав в Англии наступил с выходом работы М. Клэнчи «От устной традиции к письменному документу. Англия 1066-1307», в которой он параллельно затронул и такой символ, как меч. Все исследователи, которые, так или иначе, обращались к символам передачи прав на имущество, либо рассматривали меч и нож как близкие, но не тождественные символы, либо явно противопоставляли один другому.

Так, в словаре Дю Канжа нож и меч предельно сближены как символы. По мнению авторов словаря, они применялись как знаки власти и символизировали право полной собственности (jus evertendi, disjicendi, succidendi, metendi).¹⁷⁰ He затрагивая юридические последствия передачи имущественных прав посредством символа «нож», Ж. Ле Гофф в одной из своих работ подошел к обоим символам с позиции выполняемых ими функций. Так, он объединил меч и нож в группу социопрофессиональных символов. Но если меч для Ж. Ле Гоффа являлся символом рыцарского статуса, то нож исследователь рассматривает как показатель крестьянского статуса, трактуя его и как оружие, и как орудие труда.¹⁷¹ После обращения к

Kiinssberg Е. von MesserbraOche... S. 16-17.

¹⁶⁹ Wissman F. Die FSrmlichkeiten... S. 16.

¹⁷⁰ Du Cange. Glossarium... Vol. IV. P. 411.

¹⁷¹ Ле Гофф Ж. Символический ритуал вассалитета. С. 219.

56 английским источникам становится ясно, что выводы Ж. Ле Гоффа требуют корректировки.

Наиболее обстоятельный анализ примеров употребления символов «нож» и «меч» в английских источниках, мы находим все у того же М. Кленчи. В противоположность Ж. Ле Гоффу, признавая равно меч и нож знаками рыцарского статуса, исследователь констатирует, что меч как символ рыцарского достоинства и светской власти, в отличие от ножа, применялся редко. Применение меча в обряде посвящения в рыцари М. Кленчи рассматривал как особый случай, замечая, тем не менее, что в этом обряде меч клали на алтарь, как это делалось с другими символическими предметами и при обычной передаче собственности.

Хотя сам автор этого прямо не выразил, но совершенно очевидно, что он попытался, таким образом, в частности, «перекинуть мост» от ножа как символа высокого социального статуса и власти, который в этом качестве применялся наряду с мечом, к тому ножу-символу, который применялся при передаче собственности. Более того, исследователь особо остановился на редком примере инвеституры посредством меча, когда меч клался на алтарь отнюдь не в знак того, что некто посвящался в рыцари. Напротив, речь шла об отказе от рыцарского статуса, а равно и от связанных с ним владельческих прав, ведь действующее лицо рассмотренного им документа принимало монашеский постриг.

Из всего вышеизложенного можно заключить, что этот авторитетный исследователь склонялся к той мысли, что нож служил заменителем меча-символа в различных обстоятельствах. В актах передачи имущества, однако, нож представлялся М. Кленчи более естественным символом владельческих прав, нежели меч.¹⁷³

" Clanchy М. Т. From memory to written record... P. 25. '³ Ibid. P. 23.

57 Рассматривая в своем труде, прежде всего, историю первого широкого распространения письменного документа в средневековой Англии, М. Кленчи указывает, что ножи, по-видимому, воспринимались как обычный знак, используемый при передаче собственности, в то время как грамота и печать были новшеством. Некоторые современники считали, что ножи являются более прочным символом, чем воск и

пергамен.

По замечанию Э. Мейера, символы передачи недвижимости совпадают с символами посланника (рукавица (wanta), палка, нож или меч). Последние два символа встречаются у восточных франков и аламаннов. Позже эти символы появляются в англо-нормандском праве, нижнерейнском регионе и у скандинавов. Как мы видим, Э. Мейер тоже исходит из того, что меч и нож в континентальном материале служили символами ввода во владение. Однако его попытки связать оба символа со знаками посланника представляется отражением идей К. фон Амиры о символе «палка», которую упомянутый Э. Мейер и критикует. Как бы там ни было, в дальнейшем мы постараемся показать, что нарисованную исследователями картину можно обогатить.

Ibid. Р. 207.

Похожие диссертации на Англо-нормандская сейзина (XI - первой трети XIII вв.) и ее континентальные истоки

Культ англо-саксонских святых в условиях скандинавских завоеваний Англии IX-XI вв.Гусакова, Ольга Валерьевна

Древняя Русь и половцы во второй половине XI - первой трети XIII векаИнков Александр Александрович

Города Владимиро-Суздальской Руси XII - первой трети XIII века : социально-экономическое развитие, власть и управление : в контексте истории средневековых городов ГерманииЗуева Любовь Евгеньевна

Волжская Булгария в IX – первой трети XIII века: становление социальной, религиозной и этнополитической структуры обществаИзмайлов Искандер Лерунович

Языковое представление эсхатологических мотивов в англо-саксонской прозе X - XI вв. (лингво-этнический аспект)Карыпкина Юлия Николаевна

Стадиальное развитие русской литературы XI - первой трети XVIII в. : Теория литературных формацийУжанков, Александр Николаевич

Эволюция эсхатологических идей в русской литературе XI-первой трети XVIII в.Ваненкова Анна Евгеньевна

Образ смиренного человека в древнерусской агиографии XI - первой трети XVII векаДорофеева, Людмила Григорьевна

Западные и южные врата собора Рождества Богородицы в Суздале как памятник русской художественной культуры конца XII - первой трети XIII векаМанукян, Анна Михайловна