Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблема исторического сознания в творчестве бургундских хронистов 61
1. Историческая культура при дворе герцогов Бургундских 61
Хроника и мемуары: к вопросу о жанре исторического сочинения 77
2. Работа историка 104
Источники и проблема достоверности 105
Причинность в историческом процессе 123
Место автора в бургундских исторических сочинениях 143
Назначение истории 160
3. Бургундская культура: традиции и новации 171
Глава 2. Политические взгляды бургундских хронистов XV в. 186
1. Политический конфликт Франции и Бургундии в творчестве хронистов 186
Жорж Шатлен: «верноподданный француз» (leal Francois) 187
Оливье де Ла Марш и Жан Молине: апология бургундской 201 независимости
2. Представления о власти герцога 216
Идея сакральной власти герцога Бургундского и ее воплощение в пропаганде 220
Обоснование высшей власти герцога внутри принципата 235
Идея «общего блага» в бургундской политической мысли 248
Оливье де Ла Марш и репрезентация власти герцога 258
Политическая мифология: ее содержание и особенности 265
3. Государи в бургундских хрониках XV в. 290
Идеальный государь: Филипп Добрый 295
«Государь противоречивый»: Карл Смелый 309
Образ врага: Людовик XI 325
4. Социальные идеи 332
Политика герцогов Бургундских в отношении дворянства и городов 338
Горожане и рыцари в бургундских хрониках 351
Заключение 371
Список сокращений 379
Библиография 380
- Историческая культура при дворе герцогов Бургундских
- Работа историка
- Политический конфликт Франции и Бургундии в творчестве хронистов
Введение к работе
Бургундское государство, созданное четырьмя герцогами из династии Валуа и просуществовавшее чуть более века, является любопытнейшим феноменом в истории средневековой Европы. Оформившееся в условиях феодальной раздробленности и характерное-для этого периода полицентризма, оно являет нам особый вид политического образования, получивший во французской историографии название Etat princier. Его возникновение обычно связывают с практикой раздачи апанажей младшим детям короля (примеры Берри, Бурбонне и т. д.). Это не было обязательным условием появления принципатов (Бретань, владения графов Фуа и Арманьяка не были апанажами, как и Бургундское герцогство). Отличительной чертой такого вида государственности было наличие практически.всех институтов, необходимых для автономного существования: административного аппарата, армии, системы финансов, суда1. Хотя это не означало его стремления к независимости, в контексте существовавшей задолго до герцогов Валуа тенденции к автономизации (имеется в виду преемственность владений Капетингской династии герцогов Бургундских, обладавших большой степенью самостоятельности, с династией Валуа2) бургундский вариант etat princier стал примером способности при благоприятных условиях достичь высокой степени самостоятельности и претендовать на независимость от французской короны. Не будучи юридически независимым политическим образованием, Бургундский принципат сумел на определенное время занять одно из ведущих мест на политической карте Европы. Разумеется, на взлет принципата большое влияние оказали трудности, переживаемые Французским королевством в связи с тяжелейшим внутренним кризисом, выразившимся во временном^ ослаблении королевской власти, а также с событиями Столетней войны. Однако не стоит сбрасывать со счетов и продуманную политику его
1 Leguai A. De la seigneurie a PEtat. Le Bourbonnais pendant la Guerre de Cent ans. Dijon, 1969. P. 9-10.
2 Leguai A. Les «Etats» princiers en France a la fin du Moyen Age II Annali della Fondazione Italiana per la Storia
Amministrativa. 1967. №4. P. 139-140.
правителей, этих незаурядных личностей, какими были герцоги Филипп Храбрый, Жан Бесстрашный, Филипп Добрый и Карл Смелый. Не ставя, возможно, перед собой сразу же задачу достижения государственности, они так или иначе смогли намного расширить свои владения, оплотом которых было Бургундское герцогство, как в королевстве, так и на имперском пространстве, что обеспечило в конечном итоге одновременно и слабость и силу их государства. Положение между двумя политическими силами, каковыми были (французский король и германский император, давало возможность лавировать между ними и преследовать свои личные цели. Слабость же заключалась в отсутствии статуса государства. Это объяснялось не только фактом вассальной зависимости от других монархов. Важнейшим моментом явилось отставание принципата в процессе- развития средневековой государственности, который шел по пути от т. н. «дворцового правления» к государству Нового времени (Etat moderne), характеризовавшемуся в том числе выделением из курии сеньора судебного, административного, финансового и других ведомств, заменой личностных связей между сеньором и вассалом оплачиваемой службой- чиновников3. Показателем этого развития становится изменение в соотношении частноправовых и публично-правовых начал в природе центральной власти. Относительно Бургундского принципата справедливее говорить именно об отставании, ибо определенные попытки на этом пути были сделаны герцогами, но на общем с историей Франции отрезке времени они остались весьма робкими. Становление судебных и финансовых ведомств проходило в условиях возрастания полномочий соответствующих департаментов двора, что свидетельствовало о недостаточной эффективности первых и, в конечном итоге, о слабом развитии государственного аппарата в принципате, где была велика роль персонального участия герцога в управлении4.
3 Хачатурян Н. Л. Запретный плод... или Новая жизнь монаршего двора в отечественной медиевистике //
Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель среда / Под ред. Н. Л. Хачатурян. М.; СПб., 2001. С.
14-16.
4 Хачатурян Н. А. Бургундский двор и его властные функции в трактате Оливье де Ла Марша // Двор
монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. С. 126-135.
Не удалось окончательно преодолеть частно-правовые представления о власти герцога. Наличие ярко выраженного личностного компонента в природе герцогской власти при достаточно слабом правовом и институциональном ее оформлении не способствовало становлению государственности. Именно сеньориально-вассальные связи во- многом обуславливали отношения герцогов с их подданными, на них они опирались в проведении политики централизации. Она заключалась, главным образом, в установлении личностных связей с дворянством вновь приобретаемых территорий путем включения представителей крупной аристократии во властную иерархию бургундского двора, избрания их рыцарями ордена Золотого руна. Такая политика, безусловно, заметно сужала социальную базу власти герцогов5. Ибо некоторые наиболее урбанизированные области (Фландрия, например) отличались повышенной* политической активностью городов, которые играли в них ведущую роль. Сам герцог рассматривался как вассал короля, а многие его подданные владели землями во французских фьефах принципата, что не только придавало определенную двойственность их положению вассалов и короля и герцога, но не позволяло последнему преодолеть укоренившуюся в их сознании идею о необходимости исполнения вассального долга по отношению к французскому королю.
Гетерогенность политического образования, созданного благодаря удачной матримониальной политике и дальнейшей территориальной экспансии, является еще одним проявлением слабости принципата. Объединение различных по уровню экономического и политического развития, не имевших общей этнической основы- провинций, не могло не сказаться на его судьбе. Достаточно автономное в политическом плане существование этих регионов со вполне сложившимися местными органами управления, со своими привилегиями и вольностями, судебными обычаями, с одной стороны, и отсутствие опыта длительного нахождения в составе единого государства, с другой, обуславливало весьма слабые темпы
5 Там же С. 133.
централизации в Бургундском принципате. Герцогам пришлось столкнуться с непреодолимыми в течение долгого времени препятствиями в виде провинциальных вольностей. Продолжавшаяся политика завоеваний объяснялась также наличием двух не связанных между собой территориально блоков владений — северного (Пикардия, графства Фландрия, Артуа, Голландия, Зеландия, герцогства Брабант, Гелдерн) и южного (герцогство Бургундия, графства Бургундия, Макон, Осер, впоследствии Эльзас и Лотарингия и другие территории).
Крушение принципата связывают обычно с безрассудством последнего герцога — Карла Смелого, ввязавшегося в якобы ненужные ему и самому государству войны в империи. Однако главную* причину неудачи этого политического образования следует искать глубже. В первую очередь, трудно согласиться с выводом об изначально неверном направлении внешней политики, выбранном Карлом Смелым, ставшим определяющим в характеристике его правления еще со времен Филиппа де Коммина. Корона для него самого и статус самостоятельного государства для его владений не были недостижимой целью, и при более удачном стечении обстоятельств Карл вполне мог бы избежать создания мощной антибургундской коалиции, состоявшей из разных элементов, единственным сближающим фактором которых был страх перед могуществом Бургундского дома. Пресечение верной Бургундскому герцогу ветви анжуйской династии герцогов Лотарингских (Жан Калабрийский и его сын Николя, который умер в 1473 г.) и переход этого важного в стратегическом отношении региона к Рене II, в конечном итоге, заставили Карла захватить Лотарингию. Осада Нейса в 1475 г., с которой начался постепенный закат военной мощи «Великих герцогов Запада», не представляется таким уж опрометчивым поступком. Напротив, удачный исход этого военного предприятия сулил герцогу укрепление связей с имперскими союзниками и рост его авторитета среди других князей, что было необходимо для достижения поставленных им целей - придания статуса королевства своим владениям. Этот город не должен был изначально
оказать серьезное сопротивление бургундским войскам (это произошло лишь благодаря вмешательству более могущественных противников герцога среди курфюрстов, не желавших получить серьезного соперника на имперском пространстве)6. Безусловно, нельзя не увидеть и очевидных просчетов в политике последнего герцога, заключавшиеся в неумении трезво оценить ситуацию, в частом отсутствии «дипломатического чутья». В конечном итоге, именно герцогская власть не смогла создать необходимые условия в принципате, которые бы помогли выйти из разразившегося после 1477 г. кризиса, выразившегося в отпадении от него значительной части территорий7.
Несмотря на несостоявшуюся государственность и короткую историю, Бургундский принципат в силу своего специфического характера и положения всегда вызывал особый интерес у исследователей, причем в разных сферах научного поиска, будь то история политическая, экономическая или культурная. В данной работе мы предполагаем обратиться к истории общественно-политической мысли и исторического сознания на основе изучения творчества бургундских хронистов XV века.
История общественно-политической мысли долго не * занимала сколько-нибудь значимого места в исследованиях средневекового общества, даже несмотря на признание еще позитивистами принципа комплексности исторического развития. Усиление внимания к этой сфере научного знания произошло в XX в., однако и на протяжении этого столетия интерес к истории идей изменялся. Начало века ознаменовалось особым вниманием историков к духовной жизни людей, что выразилось в появлении работ, главной темой которых были нравы, сознание и мышление людей той или> иной« эпохи8. Важной вехой в развитии интереса к истории мысли явилась школа «Анналов» с ее особым вниманием к проблемам социальной
6 Cauchies J.-M Louis XI et Charles le Hardi De Peronne a Nancy (1468-1477): le conflit Bruxelles, 1996. P. 95-
102.
7 В этом плане уместно сравнение с Францией, сумевшей преодолеть трудности первой половины XV в.,
когда государство оказалось на грани утери независимости
8 Работы Й. Хейзинги, Л. Карсавина. См.: Малинин Ю. П Общественно-политическая мысль
позднесредневековой Франции XIV-XV вв. СПб., 2000. С. 4-5.
психологии. Но, выступив против господствовавшей в то время политической истории (по преимуществу нарративной) и сосредоточившись на изучении экономической и социальной истории, представители «Анналов» в.определенной степени сузили проблему. Политическая история, хотя и не забытая ими, все же оказалась практически на обочине их исследовательских интересов. Впрочем, ситуация- изменилась. в> 60-70-е гг. XX в., когда одним из главных направлений исследований становится изучение массового сознания, характерного для-широких слоев населения. В' отечественной же историографии марксизм с установками на преимущественное изучение экономического и социального аспекта истории фактически затормозил процесс изучения духовной жизни и политических идей9. Тем не менее, достижения «Анналов», связанные с вниманием историков этого направления к человеку, его- психологии; отечественной-науки с ее интересом к социальной- истории; успехи социологии и структурализма,- в итоге определили то обновление политической истории, которое во второй половине XX в. дало новый импульс для изучения в том числе и общественно-политической мысли. Одним из важнейших новшеств стал интерес- исследователей к изучению феномена власти и властвования, оформившийся под влиянием работ М. Вебера, Ж. Эллюля, Н. Элиаса и М. Фуко, в которых основное внимание уделялось социологическому анализу условий, средств и принципов осуществления власти10. В истории идей уже больше не видят «только абстракции без реального значения, пустую игру интеллектуалов»11, но признают влияние политической и социальной действительности на сознание людей. В' цитированной выше статье
9 Хачатурян Н. Л. Современная медиевистика России в контексте мировой исторической науки // СВ. Вып.
62. М., 2001. С. 196; Она же. Запретный плод... или Новая жизнь монаршего двора в отечественной
медиевистике // Двор монарха в средневековой Европе. С. 7-8.
10 Хачатурян Н. Л. Запретный плод... или Новая жизнь монаршего двора в отечественной медиевистике //
Двор монарха в средневековой Европе. С. 9-12. См.: Хачатурян Н. Л. Колесо фортуны. Праздники и будни
монаршей власти // Королевский двор в политической культуре средневековой Европы / Отв. ред. Н. Л.
Хачатурян. М., 2004. С. 5-12; Она же. Сакральное в человеческом сознании. Загадки и поиски реальности //
Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти / Отв. ред. Н. А. Хачатурян. М., 2006. С. 5-16 См.
также: Ле Гофф Ж. Является ли политическая история по-прежнему становым хребтом истории? // Ле Гофф
Ж. Средневековый мир воображаемого. М., 2001. С. 403-424.
11 Guenee В. L'histoire de Petat en France a la fin du Moyen Age vue par les historiens francais depuis cent ans II
Revue historique. 1964. T. 232. P. 346-347.
французского историка Б. Гене, датированной 1964 г., присутствует призыв написать историю идей во Франции, ибо на тот момент автору справедливо казалось, что историки пренебрегают ею. Несмотря' на заметные сдвиги в этом процессе, все же приходится1 констатировать, что по прошествии чуть более четырех десятилетий слова Б. Гене продолжают оставаться актуальными, так как общественно-политическая мысль Франции позднего средневековья (XTV-XV вв.) все еще не настолько глубоко изучена, как, например; история, мысли того же периода в Италии12. Причиной тому является, то, что среди исследователей этого периода преобладал интерес к проблемам итальянского гуманизма. В' области политической мысли Франция в их глазах уступала Италии.
Переходя непосредственно к теме данной'работы, нужно отметить, что бургундская общественно-политическая мысль также нуждается* в дальнейшем исследовании, несмотряі на заметные позитивные сдвиги, наметившиеся еще в конце 80-х гг. XX в.
В первую очередь, постараемся объяснить, что именно, мы будем понимаеть под бургундской мыслью, и почему в нашей работе она выделена из французской. Выше уже говорилось об особом положении; Бургундского государства как в самом королевстве, так и на европейской арене в правление герцогов из династии Валуа. Стремление к политической самостоятельности, безусловно, накладывало свой отпечаток и на развитие культуры в принципате, которая все более становилась если не «национальной», то по крайней мере «партийной», выражавшей интересы господствующей династии. Политическая ангажированность мыслителей заставляла их создавать концепции и теории, оправдывавшие политику государей, или рассказывать о деяниях последних в благоприятном свете. Сознавая наличие общей, опиравшейся на христианскую этику, мировоззренческой основы французских и бургундских авторов, нельзя не отметить, что политическая
12 Цатурова С. К. «Король — чиновник, священная особа или осел на троне?»: представления об обязанностях короля во Франции XIV-XV вв. // Искусство власти. Сборник в честь профессора Н. А. Хачатурян. СПб., 2007. С. 99-100.
ситуация и задачи, поставленные властью перед ними, различались. Это обусловило несовпадения в их политических взглядах. Именно факт принадлежности к тому или иному из противоборствующих лагерей позволяет выделять особую составляющую французской мысли XV в. — бургундскую политическую мысль. Последняя также не была едина. Мы постараемся в данной'работе отметить те вопросы, по которым наши авторы расходились. Именно эти моменты помогут выделить основные направления в бургундской общественно-политической «мысли.
Ставяіперед собой задачу изучения-политического и исторического сознания' бургундских авторов XVb., мы выбрали в качестве основных источников сочинения следующих историков'и государственных деятелей: Ангеррана де Монстреле, Жака дю Клерка; Жоржа Шатлена, Жана Молине, Оливье де Ла Марша. Оценить действительное значение произведений этих авторов историки долгое время не могли, ибо рассматривали их лишь с точки зрения фактического материала, который те могли предоставить. Теперь же в литературе основное внимание уделяется, главным образом, воззрениям авторов этих сочинений, тому, как они реагировали на конкретные события и проблемы окружавшего их мира и как их освещали. Как подметил тот же Бернар Гене: «Проблема больше не в том, были ли в Средние века историки, чье творчество заслуживает изучения. Теперь она состоит в том, чтобы узнать, какими они были, и каким был их труд.. .»13.
Нельзя не сказать о трудностях, с которыми сопряжено изучение политических взглядов и исторического сознания бургундских авторов. В первую очередь, это касается формы самих источников: хроники и мемуары отличаются от хорошо организованного политического трактата, автор которого детально и последовательно излагал свои мысли. Тем не менее, эта задача не представляется невыполнимой. Хотя средневековые историки, как правило, ограничиваются изложением хода событий, они делают
13 Metier d'historien au Moyen Age. Etudes sur l'historiographie medievale I Sous la dir. de B. Guenee. P., 1977. P. 1.
определенные отступления, рассуждая, оценивая события и явления. Иногда они немногословны, но хватает и отдельного эпитета, чтобы понять позицию автора. Специального внимания заслуживают те моменты, когда автор не упоминает о событиях, о которых он не мог не знать, что в некоторой мере отражает его отношение к ним или цели, которые он перед собой ставил. Следует также учитывать и конкретно-историческую обстановку, в которой творил хронист. Все эти моменты в известной степени помогают понять мировоззрение наших авторов.
Политические идеи хронистов формировались не изолированно от всей бургундской общественной мысли: они подвергались влиянию и сами оказывали воздействие на мировоззрение других представителей бургундской элиты, будь то канцлеры герцога или ордена Золотого руна или сами государи. Поэтому в соответствующей главе мы попытались включить идеи хронистов в общий контекст политической мысли в бургундском обществе.
Другой особенностью исследования является тот факт, что рассматриваемые вопросы оказались тесно связаны с проводимой Бургундскими герцогами политикой: часто те или иные идеи, высказываемые на страницах произведений бургундских историков, предстают отражением, реакцией на политический курс герцога. Следствием этого стало особое внимание, уделяемое нами внутренней и внешней политике герцогов Бургундских из династии Валуа.
Наконец, почти все выбранные авторы были не только или даже не столько историками: историописание не являлось их главным делом. Одни были государственными деятелями, другие - поэтами, что не могло не оказывать соответствующего влияния как на их политические воззрения, так и на манеру писать историческое произведение. Если первый аспект, как кажется, не вызывает особых сложностей при исследовании, то второй порождает некоторые трудности, ибо предполагает выход в совершенно иную сферу — историю литературы. Мы не ставили перед собой задачи
рассматривать особенности творчества наших авторов с филологической точки зрения, хотя понимаем, что это позволило бы значительно расширить исследовательские возможности. Впрочем, определенные сюжеты все же заставляли нас уделить внимание этим аспектам.
Определяя хронологические рамки нашей работы, мы указали XV век. Это определение достаточно условно. Если обратиться к годам жизни рассматриваемых авторов, то можно было бы определить верхнюю и нижнюю границы исследования как 1390 г. (год рождения Монстреле) и 1508 г. , (год смерти Молине) соответственно. Однако более обоснованным представляется ограничиться периодом 1419-1477 гг., т. е. временем правления двух последних герцогов. Причиной этому является проводимая ими политика, которая уже с самого прихода к власти Филиппа Доброго стала на определенное время антифранцузской. Именно в его правление обозначилась тенденция к приобретению принципатом самостоятельности, активная внешняя политика привела к значительному расширению границ. В официальной идеологии стала намечаться линия к аргументации независимости, хотя она и не стала, как мы увидим, господствующей вплоть до крушения Бургундского государства. Вторая дата, вероятно, не требует специального обоснования, ибо это год гибели Карла Смелого при Нанси. Впрочем, на протяжении нашей работы мы не раз будем выходить за пределы этих временных границ, так как в некоторых случаях потребуется характеристика правления первых герцогов или встанет вопрос об эволюции отношения хронистов к империи.
Историческая культура при дворе герцогов Бургундских
Страсть к коллекционированию книг была одной из характерных черт династии Валуа, как королевской, так и ее побочных ветвей. Король Карл V остался в истории образованнейшим человеком своей эпохи, собравшим в Лувре огромную библиотеку. Не уступали ему в этом и младшие братья. Жан Беррийский известен своим меценатством, чего стоит упоминание одного только «Роскошного часослова, герцога Беррийского» с миниатюрами, выполненными братьями Лимбургами. Бургундская ветвь династии Валуа не осталась обделенной этой фамильной чертой. Начиная с первого герцога Филиппа Храброго создается герцогская библиотека, состоявшая первоначально из книг, унаследованных от предков, будь то герцогов из династии Капетингов или графов Фландрских. Постепенно количество книг в ней возрастает благодаря новым приобретениям и спонсированию некоторых авторов самими герцогами, например, Кристины Пизанской1. Книги, которые вновь поступали в герцогскую библиотеку, относились к различным областям знания (религиозная тематика, философия, в том числе и переводы Н. Орема трудов Аристотеля, рыцарские романы и т. д.), но особое место занимали, безусловно, исторические сочинения.
Интерес к истории определялся несколькими факторами. Можно выделить два основных. Ориентированное на культ рыцарства бургундское общество и сами герцоги искали в прошлом примеры для подражания. Ответом на этот заказ стали многочисленные рыцарские романы, героями которых выступали исторические фигуры, но также произведения еще двух жанров: рыцарские биографии и переводы античных трудов, посвященных деяниям древних героев таких, как Кир Великий, Александр Македонский и другие. Они прославляли доблесть и подвиги героев, призывали читателей следовать их примеру. Но если рыцарские романы, часто оперировали вымышленными событиями, то произведения двух последних жанров рассматривались как описание реальных подвигов. Действительно, их герои либо были недалекими предками или современниками, например, Бусико или Жак де Лален, либо сочинение основывалось на античных источниках и писалось как историческое произведение, а не роман. Два этих жанра стали доминирующими при бургундском дворе во второй"половине XV в., что не в последнюю очередь было связано с предпочтениями самих герцогов, в частности Карла Смелого, желавшего походить на великих древних правителей.
Другим моментом, определившим такое увлечение историей, стало осознание возможности использовать ее сведения в политической борьбе. Бургундская историография и литература постепенно становятся если не «национальными», то по крайней мере «партийными», т. е. ориентированными на отстаивание интересов- своей общности. Если во времена Филиппа Храброго состав герцогской библиотеки похож -ч на королевскую или библиотеку герцога Беррийского, то дальше он все больше отличается от них. Бургундская литература, возникнув как особая, но, тем не менее, часть общефранцузской или даже парижской, ко времени правления Карла Смелого становится, по мнению ряда историков, «националистической», вовлеченной в конфликт с французскими-авторами2. Действительно, этот процесс начался, сразу после убийства Жана Бесстрашного - события, которое выступило катализатором как политического разрыва между Французским и Бургундским домами, так и, как оказалось, литературного конфликта, продемонстрировавшего возможность использования различных жанров в политической пропаганде. Показательным примером является «Пасторале», где несмотря на внешне безобидный литературный жанр (действующими героями выступают пастухи и пастушки,- воспевается сельская безмятежная жизнь) образно показано подлое убийство герцога Бургундского его противниками3.
Исторические сведения, использовавшиеся в полемике с французской стороной, должны были служить доказательствами принадлежности всех подданных герцогов Бургундских к единой общности4. Биографии рыцарей, написанные во времена Филиппа Доброго, также преследовали эту цель. Существовала даже особая1 группа авторов под руководством Жана де Ваврэна в Лилле, которая занималась производством таких сочинений5. Из-под пера этих авторов вышли биографии Жана д Авена, Жиля де Шина, Луи де Гавра, т. е. героев, происходивших из регионов, вошедших в состав Бургундского принципата. Эти сочинения, посвященные и преподнесенные Филиппу Доброму, так или иначе1 подчеркивали величие его владений, способных породить целую плеяду героев, слава- которых не померкнет со временем. Но помимо этого в них содержатся многочисленные моменты, демонстрирующие превосходство герцога Бургундского над другими государями эпохи, будь то несравнимый ни с каким либо другим двор, или аллюзии Haj древнее происхождение предков герцогской династии (в том числе и троянская версия)6.
Работа историка
Приступая к работе над историческим сочинением, каждый историк определял для себя цели своего-труда и средства, с помощью которых он собирался их достичь. Иными словами, он сообщал будущему читателю, в чем, по его мнению, состоит ремесло историка. Любопытно, что размышления такого рода почти всегда имеют строго фиксированное место в структуре сочинения. Чаще всего это пролог хроники или истории. Именно в предисловии к своему труду историк называет свое имя, а также информирует читателя обо всех нюансах своей работы. Однако/ и на протяжении всего сочинения всплывают те или иные особенности авторского стиля каждого историка, а также некие общие установки, характерные для всех представителей бургундской историографии. В данном разделе хотелось бы рассмотреть как раз эти вопросы: в чем видели историки XV века смысл своего труда, как они его выполняли и как определяли место историка в обществе.
Источники и проблема достоверности Достоверность излагаемого материала была одной из обязательных черт любого исторического сочинения, и авторы уделяли особое внимание доказательству того, что они рассказывают только правду. Решение писать историю в прозе было продиктовано в том числе и этим намерением. Вообще, «правда» являлась ключевым понятием, поэтому важно было доказать, что автор описывает события так, как. они происходили на самом деле. Проблема достоверности напрямую оказывается связана с подбором источников и работой с ними. Что это были за источники? Каким образом наши авторы определяли, чему верить, а что нуждается в дополнительной проверке?
Одним из способов достичь достоверного изложения событий являлась простая компиляция предшествующих текстов132. Историк рассматривал себя как связывающее времена звено, главной задачей которого являлась передача и воспроизведение авторитетных авторов. Поскольку таковых могло быть несколько, ему приходилось часто приводить множество версий одного и того же события и предлагать читателю самому решить, кому верить, не беря эту задачу на себя.
Историография XIV-XV вв. дает нам несколько иной подход к проблеме достоверности. Разумеется, историки не перестали пользоваться текстами предшественников в том случае, если писали о далеком прошлом. Но, как мы увидим, теперь это не просто перечисление разных мнений, а попытка выбрать между ними. С другой стороны, большее внимание к современной истории или событиям недавнего прошлого выносило на первый план иные источники — свидетельства очевидцев, в числе которых мог фигурировать и сам автор сочинения. Поэтому одной из главных его задач было убедить читателя в правдивости излагаемого. Неслучайно в хрониках появляется специальная формула, обычно встречающаяся в прологах к сочинениям и призванная не только обозначить индивидуальность автора, но представить его гарантом истинности всего того; что» описано в его труде . Эта формула, схожая по структуре с подобными в нотариальных-актах, появилась впервые, видимо, у Жуанвиля. Затем она стала традиционной в прологах у всех хронистов. Приведем несколько примеров. «Я, Оливье, сеньор де Ла Марш, рыцарь, советник, метрдотель и капитан охраны...»; «Я; Жорж Шатлен, хлебодар ... монсеньора герцога Филиппа Бургундского»; «Я; Жан, сеньор де Сен-Реми..., советник и гербовый король...»134. Аналогичная- ситуация и в других бургундских хрониках: автор называет себя по имени, указывает свою должность,на службе у бургундских герцогов, т. е. сообщает практически полную информацию о-себе.
Политический конфликт Франции и Бургундии в творчестве хронистов
6 сентября 1363 г. король» Франции Иоанн Добрый передал доставшееся ему в наследство герцогство Бургундию своему младшему сыну Филиппу (будущему Филиппу Храброму). Этот акт вызвал бы у современников удивление — Бургундия была одним из старейших пэрств королевства — если бы онине знали причин подобного щедрого жеста. Дело в том, что именно Филипп проявил себя смелым рыцарем во время битвы при Пуатье, оставшись возле отца и разделив с ним все- тяготы английского плена. Вч акте о передаче герцогства этот мотивявился определяющим1.
Верный идеалам рыцарства, король заложил основы одного из могущественных европейских принципатов позднего средневековья, правители которого путем удачной и продуманной матримониальной, политики, военных действий сумели значительно расширить свои владения. Однако на протяжении всего времени его существования? неизменным оставалось одно - связь- с французской короной, вассалами которой были герцоги Бургундские. Будучи наставником- пэров Франции, герцог играл важную роль при дворе и во многом определял политику королевства. Примечательно, что Париж был местом почти постоянного его пребывания , что объяснялось не столько тем, что город был равноудален от северных и южных владений герцогов , сколько их активной политикой в рамках королевства. Это стало особенно очевидно в правление Карла VI, когда Филипп Храбрый был одним из регентов в период несовершеннолетия, короля, а затем, во время приступов болезни, по сути единолично определял политику монархии. В ситуации, когда его братья - герцоги Анжуйский и Беррийский — не могли соперничать с ним, единственным человеком, который, смог составить конкуренцию Филиппу Храброму, стал брат короля
Людовик Орлеанский. Именно борьба с ним определила главное направление в политике герцога Бургундского в последние годы жизни. Наследовавший ему Жан Бесстрашный4 включился в борьбу за влияние на короля, которая вылилась в открытое столкновение двух враждующих группировок, после организованного им убийства герцога Орлеанского в 1409 г.5 Гибель самого Жана на мосту Монтеро в присутствии дофина Карла (будущего Карла VII) положило конец преобладающей роли герцогов Бургундских при королевском дворе. Его наследник Филипп Добрый вынужден был пойти на союз-с англичанами, чтобы отомстить за отца.-И даже примирение с королем в 1435 г. не исправило ситуацию. Все попытки вернуть себе то положение при дворе, которое занимали его предшественники, не принесли результатов. Впоследствии, его сын Карл Смелый возьмет курс на отдаление от королевства и создание независимого» государства.
Отношения двух последних герцогов и- королей. Франции будут в центре внимания в данном разделе. Правильнее сказать, их освещение в бургундской исторической литературе, ибо позиции хронистов- по этой проблеме различались в, силу времени написания их сочинений, их жизненного опыта и принадлежности к той или иной политической группировке бургундской элиты. И если поколение Филиппа Доброго и-Жоржа Шатлена ощущало еще некую принадлежность к французской общности, то поколение Карла Смелого, Оливье де Ла Марша и Жана Молине пыталось показать свое отличие и автономию6.
