Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Рабство в Салической правде и меровингских капитуляриях в конце V–VI в. 160
1. Источники пополнения прослойки рабов по материалам Салической правды и северогерманских правд в начале VI – начале IX в.
1.1. Взятие в плен и захват в военных походах 163
1.2. Обращение в рабство как наказание за преступления 172
1.3. Долговое рабство и добровольный переход в зависимость 178
1.4. Кража рабов или продажа свободных в рабство 180
1.5. Передача рабского статуса по наследству 183
2. Занятия рабов и лично зависимых людей во франкских правдах начала VI – начала VII в. 186
3. Эволюция правового статуса рабов по материалам редакций Салической правды начала VI – начала IX в. 208
3.1. Правовой статус привилегированных рабов и ответственность за преступления против них 210
3.2. Правовой статус рабов в составе господского имущества и преступления против них 218
3.3. Ответственность раба за его преступления и различные формы наказания рабов 242
4. Изменение положения рабов в меровингских капитуляриях VI в 266
5. Освобождение рабов в меровингских королевствах VI в. и статус
вольноотпущенников 279
Глава II. Эволюция института рабства и статусов зависимости в восточно– франкских землях VII – начала VIII в. и в державе Каролингов середины VIII – начала IX в. 294
1. Динамика изменения путей попадания в рабство в VII – начале IX в. 298
1.1. Взятие в плен и порабощение пленных. Работорговля 299
1.2. Обращение в рабство как наказание за преступления 304
1.3. Долговое рабство и добровольный переход в зависимость 306
1.4. Передача рабского статуса по наследству 309
2. Положение рабов и лично зависимого населения в Рипуарской правде в начале VII – начале VIII в. 312
3. Отпуск рабов на волю и статус табуляриев в области рипуарскихфранков VII – начала VIII в. 349
4. Правовой статус рабов и зависимого населения франкских поместий в VIII – начале IX в. (по материалам Правды франкской хамавов и
каролингских капитуляриев) 362
5. Отпуск рабов на волю и положение вольноотпущенников в Правде франкской хамавов и каролингских капитуляриях середины VIII – начала IX в. 396
Глава III. Эволюция института рабства в англо-саксонском обществе начала VII – начала XI в . 403
1. Источники рабства в англо-саксонском обществе начала VII – начала XI в
1.1. Взятие в плен и захват заложников 405
1.2. Обращение в рабство в качестве наказания за преступление 414
1.3. Долговое рабство 417
1.4. Кража чужих рабов и продажа в рабство за пределы Англии 418
1.5. Наследование рабского статуса 421
2. Занятия зависимого населения и способы использования его труда 423
3. Древнейший этап развития рабства в Британии: законы VII – конца IX в 435
3.1. Правовой статус привилегированных рабов в Кенте и ответственность
за преступления против них 437
3.2. Правовой статус кентских рабов VII в. (категории eow и esne) 443
3.3. Рабы и лично зависимое население в законах Инэ конца VII в. Трансформация уэссекской традиции в судебнике Альфреда Великого конца IX в. 449
4. Положение рабов и лично зависимого населения в англо-саксонском законодательстве первой половины X в. 469
5. Проблема соотношения лично зависимого крестьянства и рабов в англосаксонском поместье второй половины X – начала XI в. (по материалам трактата «Об обязанностях различных лиц» и законов королей Эдгара и
Этельреда Нерешительного) 485
6. Отпуск англо-саксонских рабов на волю в начале VII – начале XI в. и его
правовые последствия 516
Заключение 530
Список используемых сокращений 546
Литература и источники
- Передача рабского статуса по наследству
- Обращение в рабство как наказание за преступления
- Обращение в рабство в качестве наказания за преступление
- Положение рабов и лично зависимого населения в англо-саксонском законодательстве первой половины X в.
Передача рабского статуса по наследству
Основной группой источников, которые привлекаются в данной диссертации для решения поставленных исследовательских задач, являются т.н. «варварские правды» (лат. Leges barbarorum и производные от этого слова в современных языках: Stammesrechte, Volksrechte, Rechtsaufzeichnungen в немецкой историко – юридической традиции XIX – XX вв., barbarian laws в англо-американской историографии) – первые правовые памятники германских племён, зафиксированные при переселении на территорию бывших римских провинций или же записанные представителями тех этнических объединений, которые остались на зарейнских землях.
Существенным моментом является то, что при формировании корпуса источников такого типа племя или союз племён испытывали влияние античной цивилизации в совершенно разной степени. Западная Римская империя оставила после себя богатейшее правовое наследие, которое по-разному было использовано германскими этническими группами. Причиной этого является разная степень романизации бывших провинций Империи, обитатели которых взаимодействовали с пришельцами. Так, англосаксонские племена, переселившиеся с континента на Британские острова в середине V в., встретились со слабороманизированным кельтским населением, поэтому их установления в области социальной организации отличались архаичностью. На континенте аналогичная ситуация была характерна для законов фризов и саксов, остававшихся в поздней Античности на периферии римского влияния. С другой стороны, бургунды, вестготы и (в меньшей степени) лангобарды в процессе создания собственных потестарных структур и при трансформации общественных институтов интегрировали в собственное законодательство значительное количество римских правовых обычаев, терминов и установлений.
Безусловно, нахождение на римской земле какого-либо племени, даже в течение длительного временного промежутка, вовсе не означало автоматического включения римских юридических норм и институтов в состав законодательства, которое принимали их предводители – основатели первых королевских династий в Западной Европе ( как Хлодвиг салических франков). Именно поэтому законодательство салических и рипуарских франков в относительно небольшой степени задействует в практике правоприменения специфические римские институты, правовые нормы и представления, продолжая апеллировать прежде всего к архаическим порядкам и обычаям эпохи общинного строя, некоторые из которых сложились задолго до появления франков в пределах Галлии.
Нельзя не отметить и тот факт, что германская правовая традиция после вторжения варваров являлась на территории Галлии преобладающей, но не единственной, поскольку для римского населения Южной Галлии, помимо законодательства завоевавших их салических франков, сохраняли актуальность нормы римского права, содержавшиеся в Бревиарии Алариха II (Breviarium Alarici, 506 г.) и Кодексе Эйриха (Codex Euricianus, согласно современной датировке – 476 г.7; согласно датировке конца XIX – начала XX в. – между 469 и 481 гг.8). В пределах всей Галлии продолжал сохранять значительное влияние в качестве свода римских правовых норм Кодекс Феодосия (источник Бревиария); римские юридические нормы и представления были широко распространены не только среди преобладавшего по численности в V–VI вв. галло-римского населения, но и в среде завоевателей–германцев9.
Кроме того, мы имеем в своём распоряжении интересные свидетельства контактов в сфере правовой культуры германцев – завоевателей и исконных жителей Британии и Галлии – кельтов10. Несмотря на относительно позднюю фиксацию, континентальное и островное кельтское право должно было отражать довольно развитую систему юридических понятий и институтов, также отражавших архаические реалии развития общества кельтов. Кроме того, на Британских островах огромное влияние на развитие социально-экономической организации – в целом, и правовой культуры – в частности, оказали нашествия викингов, начало которых принято относить к 793 г11.
Языковая ситуация в сфере фиксации права на континенте и на Британских островах в раннее Средневековье не была однородной. Если в англо-саксонских королевствах право изначально фиксировалось на народном, древнеанглийском языке, а латинский их перевод появился только в начале XII в., то на континенте, в области обитания салиев и рипуариев, фризов, саксов и тюрингов, право с VI по IX вв. фиксировалось исключительно на латыни, а единственный перевод на древневерхненемецкий язык относился уже к периоду правления императора Людовика Благочестивого (814–840).
Для тех территорий континентальной Европы, которые были заняты германскими племенами и союзами племён, была до известной степени характерна языковая пестрота. Крупные союзы племён формировали свои собственные диалекты в рамках единой германской общности. Территория салических франков в языковом отношении делилась на носителей нижнефранкского, восточно-франкского и южнофранкского диалектов. Территория расселения рипуарского союза племён совпадала с зоной распространения рипуарского диалекта, соприкасаясь на юге с мозельско- и рейнско-франкским диалектами12. Западные области расселения франков (бассейн рек Сена, Луара) были до конца V в. провинциями Римской империи, поэтому под влиянием галло-римского населения здесь происходила быстрая романизация пришлого германского населения13.
Обращение в рабство как наказание за преступления
Сами титулы рассматривают достаточно широкий круг казусов, связанный с отпуском на волю зависимых людей и их последующим правовым статусом, брачными отношениями между различными категориями зависимых и свободных, а также отношениями купли – продажи, дарения, владения и использования имущества129. Р. Зом особо подчёркивал тот факт, что в этом фрагменте гораздо чаще, чем в основном тексте, встречаются обороты и выражения, выражающие более активное участие короля в процессе кодификации отдельных правовых норм130.
Ряд установлений позволяет произвести относительную датировку этих нескольких титулов. Значительное количество вольноотпущенников может говорить о том, что в регионе уже был начат процесс развития крупного землевладения; по всем признакам, он не мог начаться на Среднем Рейне раньше, чем во второй половине VI в. Подчёркнутое родство Декрета Хильдеберта 596 г. и того фрагмента текста L. Rib., которые касались проблемы участия либертинов в суде, и несходство текста законов рипуаров с Эдиктом Хильперика II 614 г. в этом вопросе131 даёт основания предполагать то, что эти правовые установления с высокой долей вероятности могли возникнуть до правления Хильперика, т.е. при австразийской правителе Хильдеберте II (575–596).
Однако на фоне общепринятой периодизации и разделения титулов на хронологические слои вопрос о том, когда и в каком объёме были зафиксированы соответствующие титулы, касавшиеся социально-правового положения той или иной категории лично зависимого населения, сохраняет свою актуальность до наших дней. Дело в том, что распределение данных о рабах (и шире – лично зависимых людях в целом) в массе текста Lex Ribvaria было крайне неравномерным и вряд ли может напрямую коррелировать с периодизацией Р. Зома. Так, в древнейшей части количество титулов, касавшихся рабской зависимости, составляло 18132, во второй части – 6133, в третьей – 1134, тогда как в четвёртой (самой поздней) части такие титулы отсутствовали полностью. Приблизительно такое же неравномерное распределение будет наблюдаться, если рассматривать титулы о других категориях зависимого населения в тех же самых четырёх частях Рипуарской правды.
Означает ли это, что различные стороны статуса рабов и других категорий зависимого населения были также зафиксированы постепенно, на протяжении 150–200 лет? Схема Р. Зома предполагает именно такой ход событий. С другой стороны, нам неизвестны подобные примеры из других варварских правд V–IX вв. Законодатели каждого из германских племён раннего Средневековья, несмотря на стремление зафиксировать наиболее актуальные для данного общества казусы, в социальной сфере стремились к максимально широкому охвату юридического материала и возможно более полному отражению всех социальных статусов (знатности, свободы и полусвободы, несвободы) в варварских правдах.
Случаи, когда составитель или редактор свода законов совмещал разновременные правовые обычаи и установления, принятые разными королями независимо друг от друга и отличавшиеся по составу или положению социальных категорий, были единичны. К таким исключениям относится, например, судебник Альфреда, где подавляющая масса правового материала о рабства содержится не в законах Альфреда конца IX в., а в законах Инэ конца VII в135.
Тем не менее, общая тенденция такова: тексты континентальных варварских правд даже в случае поэтапной фиксации оставались однородными с точки зрения терминологии зависимых статусов конкретного племени. Исключением не стала и Lex Ribvaria. Не вызывает никаких сомнений то, что, подобно Pactus legis Salicae, текст редакции А Рипуарской правды отразил строго определённый этап развития рабства и личной зависимости середины VI – начала VII в., несмотря на наличие более поздних каролингских интерполяций VIII – начала IX в. в данный текст. Так, выглядело бы странно, если бы запрет на осуществление торговых операций с рабами (L. Rib. 77), встречающийся только в третьей части правды, значительно (почти на целый век) отстоял от смертной казни за кражу рабом свободной женщины из второй части: оба правовых положения описывали практически идентичное положение раба в обществе среднерейнских франков.
На позиции единовременной фиксации источника стоял известный источниковед и исследователь Lex Ribvaria Э. Майер. Однако в последнем случае возникает резонный вопрос: к какому времени относится сведение различных сторон социально-правового статуса рабов в Рипуарской правде? Ко времени правления Дагоберта (629–639) или к законотворческим инициативам Карла Великого (802–803)? Э. Майер отдаёт предпочтение первому варианту136, и это выглядит обоснованным: многие нормы и процедуры германского права, активно применяемые вплоть до начала VIII в. и отражённые в тексте Рипуарской правды (например, освобождение «через денарий» по примеру Салической правды и формул Маркульфа; перечисление возмещений за телесные повреждения, причинённые рабам или рабами), в каролингских капитуляриях (в первую очередь – Capitula legi Ribvariae addita) уже не упоминаются. Следовательно, представления о статусе раба и о его изменениях были сформированы и сформулированы в письменной форме к середине VII в., а по мнению Э. Майера – в 633–639 гг. Кодификация Карла Великого 802–803 гг. также внесла свой вклад в описание социального статуса лично зависимого населения на Среднем Рейне VI–VII вв., однако это был пример позднейшей редакторской правки текста, ядро которого было уже сформировано за столетие до того.
Обращение в рабство в качестве наказания за преступление
Однако в одном отношении К. фон Лампрехт и К.Т. фон Инама – Штернег опередили немецких историков права: они впервые в Германской империи ввели в научный оборот и проанализировали Capitulare de villis конца VIII в., тем самым связав между собой сведения грамот и капитуляриев VI–VIII вв. о зависимых людях с описанием внутреннего устройства поместья. В результате этого вотчинная теория рубежа XIX–XX вв. приобретает законченный вид: в рамках королевского поместья конца VIII – начала IX в. различные категории лично зависимого населения (homines ecclesiastici et regii; servi casati, т.е. посаженные на землю рабы, и mancipia; ministeriales, т.е. квалифицированные ремесленники и члены администрации; liti, liberti и coloni, т.е. вольноотпущенники) сливаются в «единый сельскохозяйственный класс», который выступает предпосылкой средневекового крепостного крестьянства287. Причём такой процесс происходит во всех без исключения поместьях времени правления Карла Великого, что побуждает его бороться в своих капитуляриях с произвольным «обращением в личную зависимость крупными землевладельцами бывших свободных»
Таким образом, представители немецкой исторической науки к началу XX в. формулируют тезис, ставший впоследствии основой для социально-экономических исследований отечественных историков: законодательные источники Северной Галлии (франкские правды, капитулярии) и англосаксонские законы фиксируют постепенное повышение статуса рабов и его сближение со статусом других зависимых категорий (в частности, обладавших некоторыми правами свободных литов и вольноотпущенников) при одновременном падении социального статуса бывших свободных членов варварского общества. На основе этих двух групп происходит формирование крестьянства, находящегося в крепостной (личной и поземельной) зависимости и обязанного выполнением различных повинностей своим господам. В общих чертах этот процесс завершается на северных землях Империи Карла Великого к середине – концу X в., а в королевстве Англии – после нормандского завоевания.
В немецкой исторической науке после Первой мировой войны продолжали развиваться две основных исследовательских традиции. Первая была представлена работами общего характера, восходившими к традициям Deutsche Rechts- und Wirtschaftsgeschichte, а вторая – к заложенному в работе Ястрова исследовательскому подходу, позволявшему критически анализировать и сравнивать тексты различных раннесредневековых законодательных памятников на предмет получения информации о правовом статусе раба и его постепенной эволюции в раннем Средневековье.
Одним из наиболее развитых в 20-х – 60-х гг. XX в. исследовательских направлений в рамках немецкой историографии является история социальных и аграрных отношений (Sozial- und Agrargeschichte) и хозяйства, т.е. традиция исторического исследования, восходящая к Wirtschaftsgeschichte. В этом отношении рубеж, который положила в середине прошлого века Вторая мировая война и который разделил Германию на две страны – ГДР и ФРГ, практически не отразился на развитии этого направления – аграрные отношения Средневековья вплоть до начала 70-х гг. вызывали жгучий интерес и самые оживлённые дискуссии у западно-и восточногреманских историков289.
К сожалению, значительная часть таких работ, сосредоточив своё внимание на проблеме формирования средневекового крестьянства как института феодального общества, практически ничего не говорила о тех слоях варварского общества, которые составили это многочисленное сословие. Соответственно, в работах по Sozial- und Agrargeschichte статус рабов в рамках раннесредневекового общества не ставился как отдельная исследовательская проблема. Тем не менее, ряд немецких авторов органично смогли вписать рабство эпохи Меровингов и Каролингов в контекст формирования средневекового крестьянства.
Прежде всего, в межвоенный период и первые послевоенные годы появляются, а затем переиздаются весьма репрезентативные работы Г. фон Белова290 и Ф. Лютге291; во второй половине XX в. продолжают выходить работы Ф. Лютге, а также появляются новые имена в рамках Landwirtschaftsgeschichte – В. Абель292 и В. Рёзенер293. Однако в целом межвоенный период и в особенности – 50-е – 60-е гг., знаменуют собой отход немецких историков от общих описаний социальных и хозяйственных процессов на франкских землях в раннем Средневековье; эта тенденция проявляется уже в работах Ф. Лютге, а в дальнейшем лишь находит своё наиболее полное выражение в появлении огромного количества работ, рассматривавших ранее недостаточно изученные документы по социальной и хозяйственной истории отдельных регионов Каролингской империи (таких, как земли баваров и алеманнов).
Помимо развития в Германии XX в. исследовательского направления, которое называют Landwirtschaftsgeschichte, в межвоенный период и первые десятилетия после Второй мировой войны сохраняется устойчивый интерес к истории права и германских правовых институтов, представленных в т.ч. рабством в варварских королевствах. Прежде всего, необходимо упомянуть о монографии Х. Конрада, которая, хотя и построена по традиционной для Rechts- und Verfassungsgeschichte XIX в. схеме, представляет собой рубежное исследование для истории права Германии середины XX в. В главе 3 данной работы Конрад суммировал основные подходы к теме, которые были выработаны немецкой историей права по отношению к социальной истории раннего Средневековья на протяжении XIX – начала XX в.; он ранжировал общество Салической правды (которая были основой для его исследовательских выводов) и других правд ровно по тому же самому критерию, что и Вайтц с Бруннером – знатности, полусвободы и несвободы. Он кратко говорил о своей солидарности с традиционной для немецкой Rechtsgeschichte точкой зрения о постепенном повышении статуса рабов от момента поселения германцев на территории Римской империи до прихода к власти Карла Великого; он упоминал также и о министериалах варварских правд, подтверждая их изначальную несвободу и личную зависимость, тем самым вступая в заочный спор с представителями концепции «королевских свободных» (о взглядах которых речь пойдёт ниже)294.
Положение рабов и лично зависимого населения в англо-саксонском законодательстве первой половины X в.
Необходимость выяснения профессионального состава и круга занятий лично и поземельно зависимого населения Северной Галлии раннего Средневековья вполне очевидна. Без определения уровня квалификации и примерного круга занятий зависимых людей, сведения о которых нередко встречаются как в правовых (варварские правды), так и в нарративных (истории, хроники) источниках, крайне сложно говорить об их социальном и правовом статусе, тем более – об эволюции этого статуса на протяжении нескольких веков.
Естественным будет предположить, что в составе господского хозяйства в конце V – начале VII в. находились лично и поземельно зависимые люди, занимавшиеся сельскохозяйственным трудом и скотоводством. Хотя их труд являлся непрестижным и расценивался как тяжёлая, рутинная, низкоквалифицированная работа, они, стоя у основания пирамиды, должны были создавать собой самый широкий слой рабов; следовательно, их существование не могло не отразиться в правовых источниках VI– VII вв.
Проблема определения удельного веса земледельцев и скотоводов рубежа Античности и Средневековья в Северной Галлии, обладавших рабским статусом, стоит очень остро. В отсутствие прямых свидетельств нередко приходится опираться на косвенные показания нарративных источников. В отношении занятий рабов древнейших германских племён, живших за Рейном в I–II вв. н.э., бесценным свидетельством является глава 25 тацитовской «Германии»66. Однако к этому тексту возникает множество вопросов: из какого региона Тацитом были получены сведения о рабах германцев? Насколько они были современными самому Тациту? Насколько он точно передал сведения, почерпнутые у других авторов Античности и у своих информантов, и в какой степени он использовал эти сведения в качестве моралистских пассажей, острие которых было направлено против римских латифундистов, рабовладельцев и работорговцев?
К сожалению, по отношению к простым рабам, которые занимались в господском хозяйстве работами, не требовавшими квалификации (т.е. повседневным трудом в поле, сбором и перевозкой урожая, выпасом скота, подёнными и подсобными работами), в латиноязычных варварских правдах не существовало особой дефиниции. Все они обозначались одинаково как «рабы» и «рабыни» (servi, ancillae, mancipia); в этом отношении франкские правды «проигрывали» по точности обозначения англо-саксонским законам VII в. В своей двухтомной монографии, вышедшей в 1955–1977 гг., Ш. Верлинден писал о том, что рабы в VI в. проживали в основном в доме господина или хозяйственных пристройках, но не на отдельных земельных участках.67 В 70-х гг. XX в. появилась более категоричная точка зрения Г.М. Даниловой, которая полагала, что в VI в. сельскохозяйственные специальности не играли у рабов значительной роли, тогда как в начале IX в. лично зависимое население и земледелие были уже неразрывно связаны (более того, земледелие рассматривалось в некоторых правдах как «рабская обязанность»)68.
Действительно, в Urtext Салической правды не было специфического обозначения для сельскохозяйственных несвободных работников. В этом заключается отличие латиноязычной правды от кентских законов VII в., в которых была чётко выделена категория зависимых людей, занятых сельскохозяйственными работами (esne).
Тем не менее, определённые основания говорить о том, что слой занятых сельским трудом рабов был во франкском обществе весьма значителен (хотя и уступал в процентном отношении свободным франкам – земледельцам), у нас имеются. Традиция земледелия франков и прочих варварских племён на римской земле фиксируется гораздо ранее конца V в69. Речь идёт о таких категориях зависимых земледельцев поздней Римской империи, как бывшие пленники – лэты (laeti), или добровольно отдавшиеся под покровительство римских земледельцев варвары (dediticii)70. Известно, что они испомещались на землю для выполнения сельскохозяйственных работ. Можно предположить то, что данные группы хотя бы частично вошли в состав формировавшегося слоя рабов при переселении франкской знати на территории римских вилл и поместий. В этот же слой должна была попасть и та часть галло-римских колонов, которая не получила свободу и не перешла в разряд трибутариев или римских поссессоров71.
Если говорить об общем количестве рабов в составе бывших галло-римских поместий, то оно уменьшалось по мере продвижения с юга на север. Так, в Тулузском королевстве и Вестготской Испании начала V – начала VIII вв. процент рабов по отношению к свободному населению достигал 25 % и более (в Римской империи эпохи Домината он был в среднем не более 16–20 %)72. Сведений относительно Северной Галлии VI в. у нас нет; однако число рабов здесь в процентном соотношении не достигало даже имперского показателя в 16 % (скорее всего, оно было значительно ниже 10 %)73. Даже если принять в качестве рабочей гипотезы оценку О. Паттерсона, согласно которой во всей Западной Европе около 950 г. проживало порядка 22,6 млн человек, рабов среди них было не более 339 тыс.74, т.е. порядка 1,5 % (возможно, что 2–3 % на Севере Галлии).