Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Французский двор в процессе эволюции: от Средневековья к Ренессансу 68
1. Институциональное и социальное развитие двора в Средневековую эпоху 68
1.1. Дворец-двор Меровингов-Каролингов 68
1.2. Главные должности двора Капетингов: видимость преемственности 74
1.3. Трансформации двора и его служб при Людовике Святом 80
1.4. Структура и институциональное развитие двора в позднее Средневековье 86
1.5. Куриальный персонал и его социально-политическая роль 98
1.6. Благородный социум двора: рыцари, дворяне, придворные, фавориты 103
1.7. Сеньориальные дворы Франции XV в. 113
2. Политические и организационные трансформации Ренессансного двора при Франциске I и Генрихе II (1515—1559) 124
2.1. Влияние сопредельных дворов 126
2.2. Правовая формализация положения служащих двора 135
2.3. Иерархия должностей и рангов 144
2.4. Коронные должности и главные службы дома короля 153
2.5. Военный двор 164
2.6. Церковный двор 172
2.7. Публичные церемонии 180
Глава II. Двор Екатерины Медичи и Карла IX (1560—1574) 190
1. Дамский двор и его место в системе большого двора 190
1.1. Изменения в положении королевы Франции 192
1.2. Королева-мать и ее полномочия 197
1.3. Церемониал двора королевы 201
1.4. Структура дома королевы / дамские должности 206
1.5. Структура дома королевы / мужские должности 215
1.6. Персональное окружение Екатерины Медичи 226
Дамы 226
Фрейлины 235
Мужчины 243
2. Куриальная реформа и Регламенты двора в 1560—начале 1570-х гг. 253
2.1. Идеальный церемониал двора в представлении Екатерины Медичи 257
2.2. Регламенты Карла IX 268
3. Корона и герцоги де Гиз-Лотарингские 281
3.1. Политическая борьба при дворе в 1559—1572 гг. 281
3.2. Попытка куриального переворота 1572 г. 293
Глава III. Расцвет и крушение двора Генриха III Валуа (1574—1589) 303
1. Структура двора и куриальный функционал согласно «Регламентам» 1570-х—1580-х гг. 303
1.1. «Ответы» герцогу де Гизу 304
1.2. Церковный двор 314
Руководители двора 314
Функции и церковный церемониал 318
1.3. Светский двор 322
Службы Главного распорядителя двора 323
Королевская палата 333
Конюшенное ведомство двора 342
Охотничьи службы 347
1.4. Военный двор 351
2. Церемониал двора в 1578—1585 гг. 367
2.1. Организационно-правовое конституирование знати 367
2.2. Источники церемониала 1585 г. 377
2.3. Церемониал мужского двора 385
2.4. Церемониал дамского двора 395
3. Организационный распад двора в конце 1580-х гг. и его политические последствия 407
3.1. Последний Регламент (1589) 407
3.2. Четыре двора одного королевства 416
Глава IV. Двор Маргариты де Валуа, королевы Наваррской, и политические судьбы двора Франции 427
1. Двор дочери Франции в 1578 г. 428
1.1. Дамы Маргариты 431
1.2. Мужчины дома королевы Наваррской 438
2. Религия и политика при дворе Маргариты де Валуа 445
2.1. Королева Наваррская в поисках межконфессиональной гармонии 445
2.2. Двор-медиатор: между Парижем и Нераком в 1579—1581 гг. 456
2.3. Епископ Аженский и церковный двор Маргариты 467
3. Двор последней Валуа в 1583—1605 гг. 477
3.1. Маргинализация двора Маргариты в 1583—1585 гг. 477
3.2. Феномен «беглого двора» королевы в 1585—1587 гг. 485
3.3. Двор в изгнании в 1587—1605 гг. 502
Глава V. Институт королевского двора в конце XVI века 514
1. Воссоздание французского двора при Генрихе IV 514
1.1. Военный двор в 1589-1594 гг. 514
1.2. Регламентация придворной жизни 1590-х гг. 519
2. Двор в зеркале критики 529
Заключение. Двор в XVI в.: итоги эволюции института власти и управления 548
Список сокращений 568
Список источников и литературы 569
- Дворец-двор Меровингов-Каролингов
- Изменения в положении королевы Франции
- Военный двор
- Двор в зеркале критики
Дворец-двор Меровингов-Каролингов
Французский монарший двор имел давние организационные традиции, возникшие еще при первых франкских династиях, Меровингах и Каролингах. Центральная фигура двора – король, император, объединял вокруг себя круг лиц, находившихся рядом с ним на временной или постоянной основе, которые составляли Дворец – Palatium. По словам известного французского историка-позитивиста Н.-Д. Фюстеля де Куланжа, «Дворец – это не жилище, а известная совокупность людей, персонал приближенных, окружавших короля, и при его перемещениях переезжавших вместе с ним»114. Названный на римский манер, поскольку императорский дворец Августа был возведен на самом высоком из римских холмов – Палатинском, Palatium франкский представлял собой прямую имитацию организации античного двора, включая соответствующую властную атрибутику королей115. Франкские властители V – X вв. продолжали считать себя прямыми преемниками римских императоров, а свои королевства, а позже империю рассматривали как государственное продолжение Римской империи на Западе116.
Современная французская исследовательница Ж. Барбье вместе с тем подчеркивает, что Palatium – слово, используемое в актах меровингских королей – на деле означало не только их ближайшее окружение. Помимо этого, бесспорно, речь идет о Дворце как административном центре королевства; месте репрезентации и осуществления высшей власти; наконец, как комплексе зданий и сооружений (вилл, поместий), которые являлись местопребыванием королей и их дворов117.
Главным источником по истории каролингского двора считается сочинение епископа Реймсского Хинкмара, оставившего нам «De ordine palatii – О дворцовом порядке», датируемое 882 г. и адресованное молодому королю Карломану II, в котором описаны обязанности главных королевских придворных служителей-палатинов времени Карла Великого118. Однако в этом сочинении епископ сам признается, что в основу своего труда положил книгу «мудрого старца Адальгарда, родственника государя - императора Карла Великого, аббата Корвейского монастыря», который, в свою очередь, надо полагать, отразил и реалии двора предыдущей династии119.
О дворе Меровингов, его структуре и должностях известно совсем немного, однако даже отрывочные сведения позволяют понять, что дворцовая система функционировала вполне слаженно, с закрепленными за каждым должностным лицом обязанностями и полномочиями, представляя собой, по словам Н.И. Кареева, «смешение домохозяйственных и государственных отношений»120. Д.Н. Старостин настаивает также на фамильно-государственном начале власти Меровингов, чей двор существовал как большой, хорошо организованный семейный дом121. Более того, семья Пипинидов-Каролингов, в VII в. фактически овладевшая должностью майордома, передаваемой из поколения в поколение, сумела придать дополнительный порядок Palatium, подготовив организационно политические условия для обретения королевской короны в 751 г.122
Королевские резиденции-поместья, «дворцы», прообразы будущих королевских замков, также были тесно встроены в функциональную систему двора, что показали недавние труды М.В. Землякова123. Именно Palatium станет цементирующей основой огромного территориального пространства будущей Каролингской империи, а также, по словам английского историка С. Эрли, «ключевым институциональным компонентом двора, организатором государственной политической памяти»124. Нидерландская исследовательница М. де Йонг также обратила внимание на то, что с конца VIII в. в документах эпохи слову Palatium зачастую предшествовало Sacrum -формула, обозначающая претензии верховной власти на превращение Дворца в сакральное пространство, а монарха – в главного носителя и хранителя священного начала этой власти125.
Ключевая должность во Дворце Меровингов – майордом (major domus), «управляющий, старший в доме», впервые упоминается у Григория Турского в его «Истории франков» в связи с событиями 560-570-х гг.126. До этого главным администратором Дворца был domesticus127. Майордомы отвечали за повседневное жизнеобеспечение короля, его семьи и его двора, организовывали переезды и вели делопроизводство. Будучи постоянно при королевской персоне, и посвященные во все детали управления делами, майордомы, не переставая, обретали или присваивали себе новые властные функции, распоряжаясь должностями, персоналом и финансами128. Уже Хроники Фредегара середины VII в. подчеркивают «достоинство» должности майордомов, вожделенной для многих представителей франкской знати129. Им вторят «Книга истории франков» и Марбухские анналы130. Немецкая исследовательница И. Хайдрих, в своей работе о нейстрийских майордомах VII-VIII вв. сделала вывод, что еще во второй половине VI века положение главы королевского дома мало отличалось от должностного статуса иных представителей придворной франкской знати, поскольку и Григорий Турский, и Венанций Фортунат упоминают майордома только наряду с иными магнатами Дворца. Однако, начиная с конца этого столетия, майордомы Пипиниды целенаправленно осуществляют концентрацию должностных полномочий в Нейстрии и Австразии131.
Став королями, а немного позже императорами франков, и, наконец, вновь обретя королевский титул, уже Западно-франкского государства, Каролинги, не без оглядки на опыт предшествующей династии, умалили значение, а при Карле Великом совсем упразднили должность майордома: судя по всему, уже Пипин Короткий (751-768) намеренно рассредоточил ее функции между различными дворцовыми должностными лицами и подразделениями – Апокрисиарием, Графом-Палатином (Графом дворца) и службами королевы132. Вновь эта должность будет восстановлена, под названием Главного распорядителя французского двора (Grand-Matre de France), и обретет прежнее значение «главного в доме короля» только в начале XIV столетия133.
Меровингские дворцовые должности, доставшиеся по наследству Каролингам, частично сохранились, такие как Граф-Палатин, Сенешал, Кравчий, Конюшенный граф и иные, частично упразднились или были преобразованы134. Так, должность Апокрисиария (Аpocriciarius), на долгие десятилетия закрепленная за духовными лицами, после ряда организационных трансформаций, в итоге стала предшественницей двух должностей эпохи позднего Средневековья – Главного раздатчика милостыни Франции, Альмонария (фр. aumonier) – епископа двора135, и также – канцлера Франции136. Именно духовные лица являлись самыми образованными королевскими служащими во Франкском государстве, носителями книжной культуры, способными вести государственное делопроизводство и заниматься регулярным документооборотом137; одновременно на них возлагалась обязанность организации придворных церковных служб138.
Изменения в положении королевы Франции
Конечно, в эпоху Ренессанса, как и в Средние века, королевский двор был прежде всего обществом мужчин. Совершенно очевидно, что даже знатная придворная дама XVI века рассматривалась представителями противоположного пола как объект приятного и престижного времяпровождения, выгодного брака, наряду с интересом к объектам искусства, играм, охоте и дуэлям462. Короли сами задавали тон, обзаведясь фаворитками и придав им официальный статус при дворе, начиная с Агнессы Сорель (ок. 1422-1450), возлюбленной Карла VII463. Однако это же шестнадцатое столетие стало периодом заметной трансформации реального социально-политического положения и усиления влияния французских королев, а вместе с ними – их дамского окружения. Попытки занять свое, особое место при дворе, и играть политическую роль были характерны для многих средневековых королев Франции, однако, начиная с XIV века, все они сталкивались с конкретным «конституционным» ограничением – социально-политическим лимитом, отстраняющим женщин от наследования трона и, таким образом, принижающим их статус, – Салическим законом, логика которого отрицала их право на непосредственное управление королевством в случае необходимости464.
Речь идет об одном из фундаментальных законов французского королевства, окончательно закрепившемся в правовой практике в XV столетии. Этот закон отстранял женщин и их потомков от наследования французского трона и не мог не отражаться на положении королевы. Французские легисты апеллировали к франкскому Lex Salica, который, правда, регулировал только поземельные отношения, но соответствующие толкования и комментарии к нему юристов XV-XVI вв. позволили королевской власти исключить даже возможность обсуждения на политическом уровне о допущении женщин к трону лилий465. Салический закон был основан также на представлении о женском непостоянстве, которому были подвержены женщины любого ранга и положения, а также на опасении возможной перспективы иностранного правления в случае, если корона перейдет в слабые женские руки (tombe en quenouille). Новозаветные строки «Послания к Коринфянам» апостола Павла всегда помогали средневековым теологам обосновывать власть мужа над женой: «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава -муж, а Христу глава – Бог»466. Соответственно, знатоки римского права с легкостью могли доказать, что в юридических текстах прошлого, в частности, в Кодексе Юстиниана, римские и византийские императрицы именовались только как жены императора, Августы, их первые подданные, не имея четких фиксированных властных и распорядительных прав и обязанностей, а главное – законодательных полномочий467. Но при этом мало кто отрицал реальную власть и влияние, которыми потенциально могли обладать эти государыни. Тем не менее, всякий раз, когда царствующей или вдовствующей королеве приходилось принимать на себя регентские обязанности, находились силы, главным образом, в лице принцев крови, которые оспаривали ее власть и полномочия. История Франция богата подобными примерами468.
Ренессансная эпоха, сопровождавшаяся реформационными и секуляризационными процессами, окончательно закрепила рецепцию римского права и вызвала к жизни огромное количество античных текстов и соответствующих примеров прошлого, где женщины во власти проявляли разумную и мудрую самостоятельность. Высказывания гуманистов, благосклонных к дамам вообще (например, Эразма Роттердамского), также добавили свою лепту и способствовали переосмыслению отношения к супруге монарха и ее роли в публичном управлении, отведя ей более значимое место, а сложные политические ситуации, с которыми столкнулись практически все королевы Франции XVI в., окончательно вывели их на государственную сцену, и зачастую – на ключевые позиции469.
Несмотря на исчезновение рыцарского культа прекрасной дамы, и, как одно из следствий, рост антифеминизма в клерикальных кругах и отчасти среди дворянства мантии, продолжавшего считать жен своей собственностью, в том числе с целью полного контроля над их природным непостоянством (о чем не без доли цинизма писал Мишель Монтень470), равно как приданым и материальными возможностями, постепенно утверждалось более приземленное почитание женщины, в ренессансном духе, где брак рассматривался как духовный и телесный союз, где, помимо супружеских обязанностей, за женщиной признавалось право овладевать интеллектуальным и моральным знанием, ранее закрепленным только за мужчинами471. Впервые об этом открыто заявила уже упомянутая Кристина Пизанская в своей книге «О Граде Женском», а ее мысли были подхвачены гуманистами последующих времен472. Королевский двор был идеальным пространством, где сходились главные политические и культурные нити королевства и которое давало свободу для женской реализации, поскольку этого желали сами короли. Более того, в XVI в. двор Франции стал ассоциироваться часто с королевами и знатными дамами, «Градом женским».
Король Франциск I, как никто иной, способствовал возникновению при дворе не столько нового культа, сколько настоящего «царства женщин», «rgne des femmes»473. Так или иначе, в процессы государственного управления были активно вовлечены его мать Луиза Савойская, сестра Маргарита Наваррская, фаворитки – баронесса де Шатобриан и герцогиня д Этамп. По свидетельству венецианского посла Марино Джустиниано (1535), король тратил на подарки, пенсионы и драгоценности дамам сотни тысяч экю в год – больше, чем ассигновалось на строительство дворцов474. В XVI столетии, вслед за изменениями в положении женщин, утвердилась также модель идеальной королевы – той, которая прежде всего полностью разделяла dignit супруга, и в силу этого претендовала на аналогичные почести, была бы предана его интересам во время и после его жизни, и при этом, будучи его главной советницей, держала бы свои мысли и эмоции при себе, не выражая их публично. Во всяком случае, именно в таком духе давала наставления своей дочери Сюзанне регентша Франции Анна де Боже475. Французский историк Тьерри Ванегфелен считал такую модель следствием заключения негласного «абсолютистского пакта» между королем и королевой, появившегося во времена Карла VIII и Анны Бретонской (с 1491), гарантирующего социальный и политический порядок при дворе и в королевстве, устанавливающего четкий алгоритм монархической преемственности, одновременно определяющего иерархию женщин королевской фамилии, защищающего привилегии и собственность привилегированных семей и сословий476.
Королевы и правительницы Франции, как показало недавнее исследование Элиан Вьенно, смогли обеспечить преемственность женской власти, используя и создавая разные формы солидарности. Речь идет об организации ими процесса образования и воспитания при дворе знатных девочек, в том числе иностранных, как потенциальных будущих королевских невест, а также регулярных дарах, подарках, рентах и всем, что могло приносить достойный их статуса доход, создании дамских должностей за счет функций, ранее зарезервированных для мужчин, их прямом вмешательстве в изменение большого церемониала двора, наконец, о разных проявлениях регулярного покровительства самих монархов477. Утверждение правил наследования трона, предполагающее безусловное исключение женщин, и усиление личной власти королей позволяло им использовать женский фактор в политике более утилитарно и продуктивно, чем ранее. Дамская часть двора во главе с королевами прочно встраивалась в королевскую систему публичного управления и репрезентации власти, превращаясь в обязательную часть государственного механизма. Особая роль при этом была присвоена cебе королевами-матерями Франции.
Военный двор
Параллельно с реорганизацией церковного и светского двора король приступил к не менее серьезному реформированию своего военного двора с целью утверждения королевского авторитета891. Регламент 1585 г. свидетельствует о том, что Генрих III стремился численно и организационно усилить куриальные военные отряды, ради обеспечения безопасности своей персоны, членов королевской семьи и самого двора, а также утвердить их субординацию, сложившуюся еще при прежних королях. Каждый военный отряд получил свои отдельные Порядки, регламентирующие до деталей функциональные обязанности капитанов, лейтенантов и стрелков. В правление последнего Валуа также появился прообраз залы охраны (la salle de garde), где располагались ожидавшие королевского выхода дворяне военные892. Обострение внутриполитической обстановки, наступившее в связи со смертью наследника трона, герцога Франсуа Анжуйского, в июне 1584 г., заставило Генриха III предпринимать дополнительные меры по усилению военного присутствия при дворе, и тщательнее регламентировать службу дворян его военных отрядов. Герцоги де Гизы, со своей стороны, также пытались привлечь на свою сторону руководящий и рядовой состав военного двора, несмотря на то, что в 1578 г. формально лишились последнего рычага влияния: Главный прево Франции, наряду с остальными капитанами – командирами куриальных военных подразделений, окончательно был выведен из-под подчинения Главного распорядителя двора.
Судя по Порядку, предназначенному капитану лейб-гвардии, самого привилегированного отряда дома короля (состоящего из четырех рот), порядок службы при дворе Генриха III был уже иным, чем при его предшественниках: дежурный квартал самого капитана, его лейтенантов и стрелков увеличился по времени, став вместо трех четыре месяца, а на само дежурство заступал уже не один из четырех отрядов лейб-гвардии, а треть состава каждого из них893. Т.е. примерно 130 человек (при Франциске I – 100), «вооруженные алебардами, пистолетами и копьями», ежедневно приступали к своим обязанностям, охраняя королевскую резиденцию и самого короля, причем, 12 человек из них составляли дежурный «отряд рукава», неотлучно находящийся при самом монархе.
Порядок 1585 г. также подробно расписывал почасовые обязанности лейб-гвардии, обязывая дежурного капитана, хранителя королевских ключей, присутствовать лично при утреннем открытии внешних ворот королевской резиденции (5 часов утра), а также при их закрытии (10 часов вечера). После того, как двери отворялись, капитан отправлялся в покои короля – Палату – и имел право входить в королевскую спальню наряду с иными привилегированными лицами894. С 5/6 часов утра он должен быть наготове, чтобы приказать стрелкам сопровождать короля на мессу. Генрих III придавал особое значение безопасности, которая облекалась в форму церемонии при любом его публичном появлении: так, при выходе короля из апартаментов, лейб-гвардейцы во главе с капитаном «всегда должны сопровождать Его Величество, выстроенные перед ним. Во время церемоний они обязаны находиться по обе стороны от короля»; «Его Величество приказывает в категорической форме, чтобы названные стрелки не разрешали входить в покои Его Величества и приближаться к его персоне лицам любого ранга, если у таковых при себе есть шпага или кинжал»895. В случае неповиновения, а также «если кто-либо будет давать себе волю в злословии, устраивать ссоры в местопребывании короля, капитаны, лейтенанты и лучники имеют право брать под стражу и препровождать в тюрьму»896. Маргарита де Валуа, описывая ситуацию с арестом в Лувре в 1578 г. сеньора де Бюсси, нарушившего приказ короля не появляться при дворе, пишет, что капитан лейб-гвардии Л Аршан препроводил его и сеньора де Симье (будущего посланника в Англии) в Бастилию897.
Во время двух главных светских мероприятий двора – обеда короля и бала – стрелки должны находиться позади столов, «сдерживать толпу и не допускать беспорядка»; капитан, в свою очередь, должен следить, чтобы никто не заходил за барьеры, разделявшие королевскую персону и приглашенных на обед лиц. Во время вечерних балов капитан «занимал почетное место» и также следил за порядком, допуская проход за разделительные барьеры только тем, «кто должен танцевать»898.
Очевидно, что скрупулезно прописывая все функциональные и одновременно церемониальные обязанности своей лейб-гвардии, Генрих III, помимо прочего, стремился подчеркнуть свою особую личную связь с этим привилегированным отрядом, капитан которого являлся особо доверенной персоной, «приближенной к Его Величеству». Порядок также закреплял, что лейб-гвардейцы могут сопровождать и охранять только короля, и никого иного при дворе. Англичанин Р. Кук добавлял к этому свои ценные наблюдения: «Обязанностью капитана лейб-гвардии является обеспечение личной безопасности короля, а также постоянное пребывание подле Его Величества во время празднеств, торжеств и церемоний. Он отдает приказ каждому, указывая его место во время следования куда-либо, во избежание беспорядка. В ночное время капитан является абсолютным хозяином замка, где пребывает король»899.
Церемониал, расписывающий в деталях обязанности членов военных отрядов двора, приобретал также значение как одна из форм защиты и личной безопасности короля. Главными ответственными за спокойствие монаршей персоны являлись капитаны лейб-гвардейцев, обладавшие правом приглашать на королевскую службу в свои отряды дворян по своему усмотрению. Подобно руководству «гражданского» двора, который, благодаря усилиям Генриха III, удалось в основном наполнить членами королевской клиентелы и тем самым на время обеспечить его управляемость, в руководстве военного дома короля происходили аналогичные процессы: практически все капитаны в итоге остались верны королю. Из четырех капитанов лейб-гвардии двое были безусловно преданными Генриху III, хотя двое иных вместе с тем симпатизировали Лиге.
К числу первых относился, прежде всего, Жоашен де Шатовье (Joachim de Chteauvieux) (1545-1615), комендант Бастилии, кавалер Ордена Святого Духа, возглавлявший шотландских стрелков и де-факто главный среди капитанов900. «Трактат о принцах, советниках и иных министрах королевства Франции», составленный в середине 1580-х гг., видимо, Робертом Сесилом, английским посланником во Франции, называет его «миньоном короля, занявшим свое место, поскольку он сопровождал короля в Польшу. Этот капитан готов выполнить волю своего господина, не выбирая средств»901. При Генрихе IV он остался на придворной службе и возглавил мужской дом королевы Марии Медичи, став капитаном ее почетной свиты902.
Вторым верным королю капитаном являлся Жан д О, сеньор де Ману (Jean d O, seigneur de Manou) (1540-1596) – дворянин, тесным образом вплетенный в сложный узел родственных и должностных связей двора: потомственный капитан лейб-гвардии (его отец, также Жан д О, являлся капитаном шотландской гвардии дома короля), он был братом королевского гардеробмейстера Франсуа д О и дамы свиты Екатерины Медичи, Франсуазы д О, жены Главного квартирмейстера маркиза де Ментенона. Его супругой, в свою очередь, была иная свитская дама королевы-матери – Шарлотта де Клермон-Тоннер, сестра герцогини д Юзес, подруги Екатерины903.
Третий по счету капитан – Шарль де Бальзак, сеньор де Клермон-д Антраг (Charles de Balzac, seigneur de Clermont d Entragues) (1547-1610) сначала был поставлен на эту должность как один из верных дворян Генриха III, сопровождавших его в Польшу. Со временем он сблизился с Гизами, однако не предал короля, как сделали его братья: Франсуа де Бальзак, первый камер-юнкер и гардеробмейстер в 1578-1581 гг., и Шарль де Бальзак-младший, по прозвищу «Антраге», прославившийся в знаменитой дуэли миньонов 1578 г.904. Королю удалось заставить отказаться от должностей Франсуа д Антрага из-за его связей с Гизами, несмотря на то, что женой последнего была Мария Туше, фаворитка Карла IX, а его пасынок Шарль де Валуа воспитывался Генрихом III как наследник трона. Хотя «Трактат о принцах…» (ок. 1584) тоже называл капитана «папистом, гизаром [сторонником Гизов] и бартоломистом [barthоlomiste – т.е. участником избиений Варфоломеевской ночи]», но англичане, видимо, не знали всех обстоятельств905. Король не торопился лишать куриального места Шарля де Клермон-д Антрага, принимая во внимание его колебания между службой королю и семейной солидарностью, и в итоге сумел вернуть его в свою клиентелу: сеньор де Клермон-Бальзак поддержал короля в декабре 1588 г., приняв участие в устранении герцога де Гиза в Блуа906.
Наконец, характеризуя последнего из капитанов, нормандского дворянина более скромного происхождения, чем остальные, Никола де Л Аршана, сеньора де Гремонвиля (Nicolas de L Archant, seigneur de Grmonville) (ум. 1592), англичане писали похожие вещи: «Миньон короля, папист и бартоломист, гизар и враг публичного мира»907. Скорее всего эти строчки были инспирированы неблаговидной ролью, которую капитан сыграл во время событий Варфоломеевской ночи в Париже, лично убив сеньора де Телиньи, зятя Адмирала де Колиньи. В 1570-1580-х гг., подобно Клермон-д Антрагу, Л Аршан симпатизировал Гизам и Католической Лиге, однако в итоге остался верен Генриху III и также принял участие в физическом устранении герцога во время Генеральных Штатов в Блуа. Именно он сумел выяснить и во-время доложить королю, что Генрих де Гиз упрежден о готовящемся на него покушении, что позволило Генриху III изменить тактику и в итоге реализовать планы908. После смерти короля, он сразу присоединился к Генриху IV и погиб при осаде Руана в 1592 г.909. Его женой была свитская дама королевы Елизаветы Австрийской, Диана де Вивонн, дочь барона де Шатеньере (Vivonne de la Chteigneraye), знаменитого своим судебным поединком с Ги Шабо де Жарнаком в 1547 г.910.
Двор в зеркале критики
Королевский двор с его центральной ролью в системе власти и управления, институт, претендующий на право формировать ключевые ценности общественной жизни, встречал не только религиозно политическое, но также интеллектуальное сопротивление своей экспансии. Начиная со второй половины XIV в., времени появления анонимного трактата «Сновидения садовника», во французской литературе формируется настоящее антикуриальное направление, представленное сочинениями Алена Шартье «О куриальной жизни / De vita curiali» (ок. 1427), Жана де Бюэя, «Жовансель/Le Jovancel» (1466), балладами Эсташа Дешана, и др.1364.
XVI столетие породило не менее многочисленные и не менее разножанровые антикуриальные произведения: на фоне растущей италофобии Филибер де Вьенн написал ответ «Придворному» Кастильоне, озаглавив его «Философ двора/ Philosophe de Court» (1547), и подчеркнув, что двор не может претендовать на высший арбитраж в деле формирования образцового поведения и нравов, поскольку сам зачастую демонстрирует противоположные примеры. Популярностью пользовался и французский перевод (1542 ) книги испанского автора Антонио де Гевары «Презрение двора / Menosprecio de corte», где он предостерегал придворных отдавать свою свободу двору в обмен на «сомнительное божество», куриальную службу. Наверняка, появление «Добровольного рабства» Этьена де Ла Боэси в 1563 г., и взлет тираноборческих идей во Франции во время Религиозных войн были хорошо подготовлены предыдущей литературной, антикуриальной традицией1365.
Одним из ярких обличительных жанров второй половины XVI стали публицистические произведения, и в особенности, памфлеты, чему посвящена недавняя книга Т. Деббажи-Барановой1366. На одном из них – анонимном «Сатирическом разводе» – мы остановимся подробнее, поскольку он был полностью посвящен критике двора Валуа-Бурбонов, посредством обличения его основных акторов, Генриха IV и Маргариты де Валуа, где антикуриальные идеи плотно сплелись с тираноборческими. Подобная тенденция уже проявляла себя в сочинениях гугенотского публициста Франсуа Отмана, однако «Сатирический развод» стал ее самым известным воплощением1367. Появление этого памфлета, видимо, случилось в 1607 г., и поначалу прошло для французского общества незамеченным. Однако в последующее время он получил большое распространение, на фоне антимонархических настроений времен Просвещения, а в XIX столетии стал восприниматься как один из самых достоверных источников о жизни и нравах двора второй половины XVI в.
«Сатирический развод» также положил начало возникновению «черной легенды» о главной отрицательной героине памфлета – Маргарите де Валуа, первой жене Генриха IV, и стал причиной удивительной живучести этой легенды1368. До недавнего времени в специальной и популярной литературе образ Маргариты прочно ассоциировался с образом второй Мессалины, распущенной венценосной дамы, бездумно прожигающей свою бесполезную жизнь и оставшейся в истории только благодаря своим любовным похождениям1369. Развенчивать многовековые мифы и устоявшиеся историографические клише довольно сложно, особенно если в их основе лежат талантливо сфабрикованные псевдобиографии героев, написанные еще при их жизни, каковым является «Сатирический развод»1370. Более того, мы с уверенностью можем назвать его самым ярким антикуриальным памфлетом, венчающим всю средневековую и ренессансную традицию, нацеленную на борьбу с монархической тиранией и королевским произволом. Ведь его главные антигерои – королева Маргарита и Генрих IV, которые держали королевский двор, созданный по их образу и подобию.
Исследователи предыдущего времени так и не смогли ответить на вопрос о подлинном авторе этого сочинения. Вопрос об авторстве приниципиально важен, поскольку позволяет понять, чьи интересы представлял сочинитель памфлета и чьи настроения выражал, в какой мере он был связан с двором и оппозиционными общественными группами. В какой-то момент большинство историков и литературоведов согласилось с тем, что памфлет вышел из-под пера известного гугенотского историка, писателя и поэта Теодора-Агриппы д Обинье (1552-1630), создателя едких религиозно-политических произведений, и «Сатирический развод» в XIX в. был включен в его собрание сочинений1371. Однако почти одновременно появились сомнения в его авторстве1372, поскольку этот памфлет весьма отличался от всего, что было им написано ранее; также оставался открытым вопрос: что же побудило этого талантливого гугенота-писателя выбрать своей мишенью королеву Маргариту? Очевидно, что причиной не могла быть она сама, поскольку к моменту написания этого сочинения д Обинье не видел королеву больше двадцати лет: с 1583 по 1605 гг. Маргарита де Валуа постоянно жила в Гаскони и Оверни, будучи политической изгнанницей, почти забытой при дворе. И если у него были какие-то юношеские обиды на ее невнимание и насмешки по поводу его поэтических талантов, во время его пребывания при наваррском дворе в Нераке в 1570-1580-е гг., то все это он сполна отразил в своей «Всеобщей истории», которую писал, начиная с 1600 г.1373. Конечно, сторонников версии его авторства также смущало и смущает сейчас то, что д Обинье до конца жизни не признавал памфлет своим творением, чему никто не смог дать убедительного объяснения. Начиная с 1620-х гг. он, продолжая писать и дожив до глубокой старости, пребывал в эмиграции в протестантской Женеве, где ему ничего не угрожало. Затем, если внимательно читать строки его автобиографии, известной как «Жизнь, рассказанная его детям», и созданной как раз в Женеве, то о королеве Наваррской он говорит почти с симпатией, и, к примеру, утверждает, что спас ей жизнь в 1584 г.1374.
Может быть поэтому, поиски иной кандидатуры на авторство памфлета не прекращались, и рядом исследователей было поддержано предположение, высказанное еще в XVII в., что «Сатирический развод» написал историк и богослов Пьер-Виктор Пальма-Кайе (1525-1610)1375. Более того, в Брюсселе 1878 г. вышло отдельное издание памфлета, приписываемое этому автору1376. По сравнению с литературными корифеями XVI в., Пальма-Кайе – не такой известный автор, бывший протестант и поэтому католик с сомнительной репутацией, но, тем не менее, оставивший заметный след во французской литературе1377. Однако вместе с тем весомых доказательств его авторства, и главное, мотивов, побудивших его написать памфлет, представлено не было.
Наконец, некоторые авторы предлагали в качестве сочинителя этого произведения Шарля де Валуа, графа Оверньского, будущего герцога Ангулемского (с 1619 г.), незаконного племянника Маргариты, сына Карла IX и его метрессы Марии Туше, который, как известно, имел мотивы ненавидеть свою тетку, поскольку та лишила его права на графство Овернь, раскрыла его заговор против короля Генриха IV и, по сути, обрекла на долгое (до 1616) заключение в Бастилии1378. Однако, герцог был публичной фигурой, и так или иначе сведения об его авторстве должны были просочиться во французское общество, хотя бы спустя время. К тому же прекрасный стиль памфлета говорит о профессиональном литераторе, к числу которых бастард Валуа явно не относился. Действительный автор этого труда не пожелал быть узнанным, видимо, по разным причинам – на наш взгляд, одна из них заключается в том, что имя его действительно было хорошо известно при дворе, и он боялся огласки и скандала.