Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА І. ОТ ПРЕДГОРОДА К ГОРОДУ 63
ГЛАВА II. ГОРОДСКОЕ ПРАВО 152
ГЛАВА III. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ГОРОДА 257
ГЛАВА IV. ГОРОДСКАЯ КУЛЬТУРА 304
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 337
ПРИМЕЧАНИЯ 345
ПРИЛОЖЕНИЯ 573
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 578
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 584
Введение к работе
Средневековый город, отличавшийся от своего предшественника - античного полиса - тем, что он был христианским, в гораздо большей степени и гораздо непосредственней послужил основанием современной цивилизации. В нем существовало не только унаследованное от античности разделение властей, но и отличавшее средневековье возвышение авторитета епископа, сдерживавшего честолюбивые амбиции знати. В нем не только была разработана механика выборов и ротации управляющих, но и господствовал культивируемый церковью императив служения "общему благу", не допускавший дистанцирования администрации ни в экономическом, ни в социальном плаке. В нем не только был утвержден примат писанного закона, перед которым все равны, но и постоянно осуществлялось его выве-рение е соответствии с доводами "христианской справедливости", предвосхищавшее позднейшее кредо "живого права". В нем не только впервые обеспечивались свобода и равенство, независимо от происхождения, но и была действительной реальностью "этическая община" в лице церкви, с равным попечением о слабых и немощных.
Отмеченное мной урбанистическое направление современной историографии стало глобальным со второй половины XIX в. и оно сохраняет шансы на прогресс благодаря всестороннему изучению истории отдельных городов. Кзфа, как раз;, является одним из таких, весьма перспективных для исследования,' объектов. Дело здесь не только в колоссальном документальном наследии, позволяющем реконструировать отдельные периоды существования Кафы едва ли не погодно и доходить до уровня внутригородской микроструктуры -кварталов и приходов, и не только в наличии основательного исто-
риографического опыта, гарантирующего от поспешных и легковесных утверждений. Дело здесь в реальном историческом положении города, являвшегося местом пересечения различных щшилиззции и культур, что явно выделяло его из множества городских центров средневековья. Не случайно, Кафа не вписывается ни в какие типологии. Действительно, едва ли может быть назван другой город, где бы обретали средостение простиравшаяся с Запада латино-христианская цивилизация и кочевой мир Кыпчзцкой степи, шедшее с Юга влияние Византии и Трапезунда и самобытный уклад жизни восточного славянства и Руси, где бы на паритетных основаниях сосуществовали ценности арзбо- и тюрко-исламской цивилизации и достижения богатой армянской культуры, учреждение иудео-караимских общностей и патриархальные традиции гордых кавказских народоЕ. Кафа, подобно микрокосму, отражала сущностные черты средиземноморского мира вообще. В этом смысле, пример Кзфы представляет уникальную возможность проведения сравнительно-исторического исследования на микроуровне, результаты которого могут оказаться довольно существенными для медитерраниотики в целом.
Собственно говоря, органичное соединение самых различных традиций и дало начало той общности, которая и получила название "города Кафы" и которая обозначалась в средневековых источниках "коммуной" или "республикой".
Целью предпринимаемого исследования является,как раз,изучение процесса становления городской коммуны Кафы, начиная от истоков общинного быта прото- и ранне-городских образований, поселений мигрантов и колонистов и заканчивая учреждением общегородского, республиканского по характеру, устройства. Поэтому, з отличие от предпринимавшихся попыток написания истории "гекуэзс-
кой",или "армянской" Кафы, я намерен подойти к освещению проблемы образования этого города как полиэтнического центра, основанного на "общности интересов" всех составлявших его этно-конфессиональных групп. Поэтому мне придется отойти от ставшей традиционной хронологии и начинать свое исследование не с конца XIII в., ас рубежа IV-V в. н.э., когда угасал античный полис и на месте будущего города появилось первое христианское поселение. Верхней хронологической границей придется определить первую половину XV в., когда вполне сложилась коммуна Кафы, и, стало быть, отказаться от рассмотрения истории города после 1453 г., когда его управление приняло характер синьории.
В круг моих ближайших исследовательских задач должно войти:
во-первых, уточнение социально-политических критериев образования кафской коммуны, на основе поэтапного отслеживания смены догородской и собственно городской стадий, на основе анализа средневековой терминологии, обозначавшей город, институты городского управления и титлатуру его главы;
во-вторых, определение правовых аспектов коммунального строя и системы городского гражданства;
в-третьих, обозначение экономических параметров существования городской коммуны;
в-четвертых, выяснение характера городской культуры Кафы, которая с утверждением коммуны, несомненно, должна была приобрести иное качество, без осмысления чего общая концепция развития города окажется ущербной.
В кажущейся произвольности избранных акцентов исследования скрывается осознание ограниченности возможностей отдельного историка, который не в силах претендовать на всеобъемлющее раскры-
Из византийских хрисовулов наиболее важными оказались те, что были предоставлены Генуе, в частности, Нимфейский трактат 1261 г., сохранявший традиционную форму жалованной грамоты, но по содержанию превратившийся в договор со взаимными обязательствами сторон - Михаила VIII Палеолога (1259-1282), императора Византии, и Генуэзской республики0. Хотя этот документ не называл Кафы, он определенно послужил правовой основой деятельности как византийских купцов в генуэзских поселениях, в том числе в Кафе, так и генуэзских негоциантов из той же Кафы ео владениях Византии. Гораздо непосредственней касались крымского города хрисовул 1352 г.6, предоставленный Генуэзской республике Иоанном VI Кан-такузином (1347-1354) после понесенного им поражения от генуэзцев, в чем не последнюю роль сыграл кзфский флот1', а также конвенция 1332 г.8, заключенная Иоанном V Палеологом (1341-1391) с подеста Перы, которая, по существу, признавала за Генуей верховные сеньориальные права в Черноморском регионе.
Косвенное значение имели византийско-египетский трактат 1281 г., заключенный Михаилом VIII и египетским султаном ал-Ман-сур Сайф ад-Дйн Кала'уном ал-Алфи (1280-1290)9, привилегии 1290 и 1320 г., дарованные Андроником II (1282-1328) городам Каталонии, Арагона и Валенсии10, хрисовул Иоанна VIII Палеолога. (1425-1448), выданный в 1439 г. Флоренции11, и жалованная грамота 1451 г. Константина XII Палеолога (1448-1453) Рагузе12, поскольку они использовались для легитимации арабских, испанских, тосканских и далматинских торговых поселений в Романии, что отразилось и на структуре населения Кафы.
Из трапезундских внешнеполитических актов наибольший интерес представляли соглашения с Генуей, как имевшие непосредствен-
Из византийских хрисовулов наиболее важными оказались те, что были предоставлены Генуе, в частности, Нимфейский трактат 1261 г., сохранявший традиционную форму жалованной грамоты, но по содержанию превратившийся в договор со взаимными обязательствами сторон - Михаила VIII Палеолога (1259-1282), императора Византии, и Генуэзской республики0. Хотя этот документ не называл Кафы, он определенно послужил правовой основой деятельности как византийских купцов в генуэзских поселениях, в том числе в Кафе, так и генуэзских негоциантов из той же Кафы ео владениях Византии. Гораздо непосредственней касались крымского города хрисовул 1352 г.6, предоставленный Генуэзской республике Иоанном VI Кан-такузином (1347-1354) после понесенного им поражения от генуэзцев, в чем не последнюю роль сыграл кзфский флот1', а также конвенция 1332 г.8, заключенная Иоанном V Палеологом (1341-1391) с подеста Перы, которая, по существу, признавала за Генуей верховные сеньориальные права в Черноморском регионе.
Косвенное значение имели византийско-египетский трактат 1281 г., заключенный Михаилом VIII и египетским султаном ал-Ман-сур Сайф ад-Дйн Кала'уном ал-Алфи (1280-1290)9, привилегии 1290 и 1320 г., дарованные Андроником II (1282-1328) городам Каталонии, Арагона и Валенсии10, хрисовул Иоанна VIII Палеолога. (1425-1448), выданный в 1439 г. Флоренции11, и жалованная грамота 1451 г. Константина XII Палеолога (1448-1453) Рагузе12, поскольку они использовались для легитимации арабских, испанских, тосканских и далматинских торговых поселений в Романии, что отразилось и на структуре населения Кафы.
Из трапезундских внешнеполитических актов наибольший интерес представляли соглашения с Генуей, как имевшие непосредствен-
ное отношение к Кафе, Прежде всего, это договоры 1314, 1318 г., заключенные при Алексее II Комнине (1297-1330)13. Они призваны были сбалансировать взаимный ущерб, причиненный грекам и генуэзцам как в Кафе, так и в Трапезунде, во Бремя трапезундско-генуэзских столкновений и нападения на крымский порт. К сожалению, не сохранился текст договора 1349 г., о котором упоминал Михаил Па-нарет (ок. 1320- ок. 1370)і4. Он яеился урегулированием генуэзс-ко-трапезундского конфликта, закончившегося поражением империи на море от флотилии Кафы10, и, по-видимому, должен был отражать возвышение этого города в иерархизированных отношениях в регионе. Роль Кафы еще более возросла во время заключения договора 1418 г. между дожем Генуи Томмазо Кампофрегозо (1415-1421, 1436, 1437-1443) и императором Трапезунда Алексеем IV (1415/1417 -1429)1б и не только потому, что в основу его легло третейское решение дожа по судебным искам кафиотов, пострадавших от подданных Великих Комнинов, но и потому, что на власти Кафы возлагались функции посредничества и его обеспечения. Похоже, наряду с главными положениями трактата, -администрация Кафы достигала о империей целый ряд служебных, конкретизирующих соглашений17. В таком контексте считать акты Алексея IV и Иоанна IV (1429-1458), начавшего восхождение на престол из Кафы, "хрисовулами", как их определял В.Лоран'13, кажется опорным.
Действительную форму договоров равноправных сторон имели соглашения между республиками Генуи и Венеции. Здесь нужно выделить унию 18 июня 1344 г.хЭ, возникшую в условиях объявленной ханом Джанибеком (1342-1357) войны итальянца},!. Она была подписана е Генуе полномочными представителями обеих республик, согласно которой два венецианца и два генуэзца, из находившихся в Ка-
фе, должны были отправиться для переговоров с ханом об освобождении пленных и возвращении имуществ; стороны обязались совместными усилиями защищать Кафу от татар и воздерживаться от торговли в Кыпчаке. Нарушения условий породили серию официальных протестов21-1, а также вызвали необходимость возобновления союза 2S июля 1345 г.21, в котором Кафе отводилась ведущая роль, поскольку венецианцы получали право свободной торговли в этом городе-порту, как и генуэзцы, и иметь там своего байло с широкой юрисдикцией над всеми венецианцами в Газарии.
Последующие договоры - Миланский, от 1 июля 1355 г.22, и Туринский, от 8 августа 1381 г.ксі, оказавшиеся, пожалуй, первыми в европейской практике международных соглашений, также были важны в предпринимаемом мною исследовании, поскольку провозглашавшееся в них закрытие Азовского моря, соответственно на 3 и 2 года, означало переориентацию венецианской торговой политики на Крым, в связи с чем в Кафе произошло новое усиление венецианской общины, управлявшейся своим консулом.
Кроме того, привлекалось генуэзско-венецианское соглашение 1406 г.й*, среди условий которого значилось возвращение имущества, реквизированного в Кафе у проживавших там венецианцев.
Конечно же, в работе о Кафе не обойтись без обращения к генуэзско- татарским договорам. К сожалению, историки не располагают текстом самого раннего соглашения 1313-1316 г., о котором упоминай анонимный продолжатель хроники Джакомо да Вараджо25. Едва ли оно отличалось по форме от пожалования, предоставленного ханом Узбеком в 1333 г. Венеции26. Более поздние договоры 1380-1381 г.2'', которые одни исследователи28 считают двумя различными конвенциями, а другие29 - определяют как разные версии
одного и того же трактата, з также - 1387' г. , уже определенно являлись соглашениями паритетных сторон. Более того, в них от лица Великой коммуны Генуи выступал консул Кафы. а от имени хана Дешт-и-Кыпчака - наместник Крыма, и, по существу, договоры 80-х г. XIV е. можно считать кафско-оолкатскими, в которых власти Кафы и татарского Крыма выступали двумя оуверенншли инстанциями.
Из венецианско-татарских договоров определенное вспомогательное значение имели соглашения с наместником Солката Зеин ад-Дин Рамазаном 1356 г.31 и его приемником Кутлуктимуром 1358 г.32, поскольку они возникли е условиях блокады Таны и были связаны с поискали альтернатив в Крыму, в том числе, в предела:-: тех земель, которые становились объектом притязаний усиливавшейся Кафы.
Помимо этого, привлекались договоры Генуи с некоторыми другими государями Черноморья и Средиземноморья, в частности, соглашение о мире с деспотом Добротицы 1387 г.'33, с которым генуэзцы вели длительную войну, опираясь на военные силы Кафы, а тагане соглашения с султанами Турции'3* и Египта35, королевством Арагона'-"56 и иными сюзеренами'-"5'", поскольку они прямо или косвенно затрагивали экономические интересы Кафы, а порой и определенно называли этот город в своих диспозициях.
Уже генуэзско-татарские договоры 1380-1387 г. заставляют предполагать наличие особого круга соглашений, заключавшихся самой Кафой с местными правителями. Действительно, этот прогноз подтверждается многократными упоминаниями пактов, конвенций и иных типов соглашений с князьями Феодоро, эмирами Синопа, молдавскими господарями и кавказскими владетелями38. Однако исследователям пока не известны тексты подобных документов, кроме,
быть может, соглашения Кафы с польским королем Казимиром IV Ягеллоном (1447-1492)39.
Если договоры имели торжественную форму, удостоверялись обеими сторонами, а мирные соглашения по случаю окончания войн порой оформлялись е присутствии третейского арбитра, то официальные письма были завизированным обращением одного суверенного лица другому, впрочем, как петиции или протесты. Письма (litera, kjrtCTojLti ) шгли иметь любое содержание и возникали по разным поводам; петиции и протесты по смыслу тесно связаны с договорами, нарушения которых становились обычно поводом их появления.
Можно выделить "петиции или реновации" Михаила VIII40, направленные в Геную, а равно - встречные протесты республики Сак Джордже41 на нарушения Нимфейского договора Византией, основу которых составили жалобы понесших имущественный ущерб генуэзских жителей Кафы.
Информационно богаты петиции и протесты 40-80-х г. XIV в., которыми обменивались Генуя и Венеция42, со взаимными обвинениями в нарушениях договоренностей, а равно и официальные ответы на них. Меня привлекала не внешняя политическая сторона, этих документов, но возможность выявления поступавших из Крыма частных и официальных сведений, жалоб и "оправданий", несомненно, предшествовавших созданию дипломатического послания и оказавшихся интегрированными в окончательный документ петиции или ответа. Эта текстологическая работа позволила мне подойти к характеристике слабо известных сторон повседневности и правосознания городского населения XIV в.
Привлекались также петиции правительства Генуи императору Трапезунда 40-х г. XV е.43 по поводу правомочности реквизиций,
осуществленных императорскими чиновниками в отношении кафиотов. Этим официальным обращениям также, по-видимом*/, предшествовали жалобы консула Кафы, частные индивидуальные или коллективные обращения кафских граждан, подкрепленные судебной сентенцией кон-
Определенный интерес представляли письма правителей Генуи римскому папе44, явившиеся ответом на порицание и осуждение со стороны понтифика вывоза рабов из Кафы в мусульманские страны и содержавшие апологию работорговли, что проливает сеєт на особенности средневекового менталитета.
Существенным дополнением разбираемого вида источников стали письма дожей Генуи герцогу Бургундии Филиппу Доброму (1429-1467) 40-х г. XV в.45 в связи с организованной им антитурецкой экспедицией в Черное море. Они дают новые сведения о роли К-афы в продовольственном снабжении бургундской флотилии, но в то же время обнаруживают острые противоречия между "крестоносцами" и кафски-ми властями, что дало повод составлению жалоб (querela) и оформленных как публичный акт свидетельских показаний (testimonia) о правонарушениях капитана флотилии, направленных генеральными синдиками Кафы дожу Генуи и герцогу Бургундии.
Мне кажется возможным квалифицировать как "дипломатические документы" группу писем, которыми обменивались консул Кафы, в данном случае его надлежит воспринимать как главу суверенного государственного образования, и правители иностранных держав. В частности, стоит назвать письма 1412 г. германского императора Сигизмунда (1411-1437) властям Кафы с просьбой о посредничестве в переговорах немецких послов с ханами Золотой Орды40, а также письмо консула и "ветеранов города Кафы" 1426 г. султану Егип-
- із -
та47,которым тогда был ал-Ашраф Сайф ад-Дйн Барсбай (1422-1438), с жалобой на действия египетских подданных, причинивших имущественный ущерб торговавшим на Кипре кафиотам. Характеризуемая группа документов могла бы быть наиболее представительной, если бы сохранились часто упоминавшиеся в источниках конца XIV- начала XV е. письма коммуны Кафы господарям Молдавии и Валахии, князьям Феодоро и Кавказа, ханам Кыпчака и Крыма и многим другим правителям, равно как и ответные письма на имя кафского консула48.
Иначе, чем дипломатические письма, оформлялись поручения послам, в силу их "внутреннего" обращения. Они исходили либо от высших коллегиальных органов, либо от главы государства и предназначались лицам, облаченным по особой грамоте посольскими полномочиями. В этих документа:-; по пунктам фиксировались условия, которых должен был достичь посол в переговора;-; с иностранным государством. Ив поручений такого рода выделялись посольские инструкции венецианского сената для ведения переговоров с ханами Золотой Орды, наместниками Крыма и коммуной Кафы4'3. Из генуэзских поручений может быть отмечено comissio архиепископа Генуи послам к египетскому султану 1430 г.50, которым предписывалось добиться возвращения значительной суммы с насильно реквизированных товаров и рабов, доставленных из Кафы, а также отмены налога со специй; послы должны были уведомить египетскую сторону, что вывоз рабов из Кафы может быть восстановлен только после выполнения названных условий.
Наконец, как дипломатические документы квалифицируются письма послов своим правительствам, оформленные как отчеты о ходе переговоров, об изменившихся обстоятельствах посольства и по-
рой запрашивавшие о дополнительных полномочиях. Здесь выделяются реляции венецианских послов сенату51, что является следствием более четко разработанных принципов регулярной отчетности, отлаженной техники дипломатической корреспонденции и более высокой надежности хранения документации. Из подобных писем наиболее ценными оказались послания синдиков республики Сан Марко 1344-1346 г.52, которые действовали в Кафе и давали в своих отчетах- весьма интересные сведения о положении этого города в условиях татарской осады, о непрекращавшейся торговой активности горожан и о жизни венецианской колонии в нем.
II. Следующую группу источников образовали публично-правовые документы. В отличие от дипломатических актов, предписывавших общезначимые нормы на основе международных договоров, они являлись результатом "внутренней конвенции". Это - кодификации генуэзского права53, статуты Перы54 и Кафы5, постановления центральных ведомств Генуи06 и Венеции57, регулировавшие правоотношения в Заморье и, в частности, в Крыму, и некоторые другие.
Из сводов генуэзского права использовались статуты XIII в.8, "regulae" коммуны Генуи 1383 г.59, касавшиеся замещения высших должностей в заморских поселениях генуэзцев, в том числе в Кафе, и "Yolumen magnum capitulorum"60, явившийся результатом общей ревизии статутного права Генуи, проведенной в 1400-1405 г. губернатором Лигурии маршалом Бусико.
Из сводов права, созданных в генуэзских колониях Романии, нужно выделить статут Перы 1300-1304 г., состоявший из 5 книг и 77* глав61. Как и кодификации Генуи, он представлял собой сложную компиляцию норм различного происхождения и характера: I книгу составляли "breve" - краткие обращения высших должностных
лиц к гражданам., подражавшие древнеримским эдикта,-: консулов и преторов; II-V книги содержали выборку из общегенуэзских норм и только VI книга касалась правового регулирования Перы. Главы 235-250 регламентировали коммерческую навигацию на Черном море;
ОТ ПРЕДГОРОДА К ГОРОДУ
Четвертые главным признаком феодального города, ставшим эмблематическим выражением его сословие-корпоративного положения, признают крепостные стены в две-три линии, надвратные башни, специфическую топографию о выделявшимся центром вокруг соборного храма, о площадью городского собрания, публичными зданиями и кварталами с приходскими церквами . "Средневековый город,
- писал А.Ренуар, а вслед за ним А.Пини, - рождается о возведением первой линии отен к умирает с уничтожением последней .
Пятые, как бы вспоминая слова Исидора Севилъокого (+636) о том, что "города - не камки, а люди", противопоставляют подобному пониманию "средневекового города" его особое духовное состояние, иное мирочувствие составлявших его граждан, где ценностно значимыми качествами стали активность и прагматизм, общительность и мобильность, умение ценить время и труд, способность приспосабливаться к городской тесноте и грязи, переносить многочисленные страхи и перепады рыночной конъюнктуры3.
Шестые идут яо пути историке-социологической типологизации и выделяют следующие наиболее значимые признаки средневекового города:
- высокая концентрация на ограниченной территории постоянно проживающего неаграрного населения;
- наличие .бурга или крепости;
- действие городского права в пределах стен и на расстоянии одной мили за ними;
- равноправие бюргеров, свобода сделок и передвижения для каждого, в течение года проживающего в пределах городской черты;
- средоточие ремесленного производства, объединенного в цехи, и обмена, осуществлявшегося купеческими корпорациями и гильдиями;
- создание самостоятельных органов управления и суда;
- проведение собственной хозяйственной политики в установлении налогообложения, пошлин, цен и мер измерения;
- существование крепостного гарнизона и городского ополчения ;
- организация культурно-культовой жизни городской общины;
- наличие сеньориального герба и штандарта-1 и.
Наконец, часть историков, исчерпав теоретические возможности определения "города", обнаружив нередкое несоответствие обобщенно постулируемых функций абстрактного города изменчивой и текучей реальности средневековья, обращаются к анализу терминологии, в каковой самоопределялся город11.
Не вдаваясь в критику приведенных воззрений, панорама которых может быть представлена гораздо шире, выскажусь в пользу тога намеченного М.Вебером и В.Зомбартом12, подхода, который переводит теоретическое осмысление проблемы "средневековый город" в плоскость уточнения его специфики в оппозициях: 1. античный полис и средневековый город; 2. город и деревня; 3. город и дого-родские образования; 4, город европейский и город восточный; 5, город феодальный и город индустриальный.
В свете современных исследований13 "средневековый город" видится отличным от своего античного предшественника не столько концентрацией неаграрного населения, ибо в нем, в действительности, никогда полностью не исчезала сфера земледельческих занятий и не сокращался удельный вес землевладения, сколько принципиально иной правовой интерпретацией гражданской свободы, переставшей определяться фактором неразрывной связи человека с землей.
Кроме того, историческое своеобразие феномена "средневековый город" усматривается в последнее время14 не в его отрыве от руотикального мира, не в его преимущественной ориентации на торговое и ремесленное предпринимательство, но в построении типично "феодальной" модели взаимоотношений города с аграрной периферией, с фиксированием сеньориально-вассальных статусов и обуслоз ленных ими обязательств "покровительства" и "служения".
Далее, средневековый город Европы, в отличие от урбанизированных центров Востока15, обнаруживает свое исключительное своеобразие в независимом от каких-либо внешних авторитетов конституционном устройстве, в политической и экономической автономии, в обладании самостоятельной законодательной и судебной властью.
В этом смысле "город" (в латинской терминологии - "urbs", "civitas"), в наиболее адекватном значении этого слова являет собой качественно новое образование в сравнении с догородскими поселениями - церковно-кульТОЕЫМИ центрами, регулярными местами рыночного обмена, политике-административными резиденциями и др.; "город" оказывается не просто ассоциацией неземледельческого населения с фиксированной территорией и границей в виде вала и даже стен, это - не просто самоуправляющаяся община, руководимая "общей сходкой" и несколькими выборными лицами, пользовавшимися особым почетом, этим он еще не отличается от виллы или крепости, эмпория или гавани, колонии или монастыря; город оказывается более развитым социальным организмом, с оформившейся публичной властью, с регулярной системой коммунальных магистратур, службой рыночного и таможенного контроля, ведомствами охраны и поддержания порядка, периодически утверждавшимся бюджетом, фиксированным налогообложением, со своим кодифицированным правом в форме городских статутов, судебной курией и нотариатом16.
"Городу", как и "государству", и здесь передача этих понятий в греческом и латинском языках одним и тем же словом -и уомс, .. и "civitas" - не случайна, присуши особые институты хранения публичной и частно-правовой документации, определенные правила фиксации в исторической памяти общезначимых актов комму ны, собственная система информирования граждан о всех решениях властей, а также отвечающая запросам каждого города сеть образовательных и просветительских учреждений17, что привело к появлению коммунальных архивов и библиотек, городской хронистики и официальных памятников, школ и прочих мест культурной коммуникации.
И здесь более чем уместны специальные дефиниции, отличающие ранние этапы урбанизации, до- и ранне-городские состояния от собственно города. В современной-российской и зарубежной литературе для этого пользуются понятиями - "предгород", "ранний город", "город-эмбрион", "город-нуклеус", "урбанизированное поселение" и Др.18
ГОРОДСКОЕ ПРАВО
До сих пор проблема средневековой урбанизации рассматривалась мною с социально-политической стороны, тлеющей принципиальное значение, но все же не исчерпывающей всей сложности такого явления, как феодальный город. Теперь настала пора рассмотреть эту проблему с правовой точки зрения.
Городское право ЯЕЛЯЄТ собой одну из наиболее замечательных систем феодального права, органично связанную с ценностями современной цивилизации и потому приковывающую внимание исследователей1. Многие аспекты права средневекового города представляются опорными и неоднозначными, и это требует от меня определенности в обозначении важнейших принципов. Прежде всего, я исхожу из того, что городское праЕО, формируясь одновременно с городом, под воздействием рецепции римского права2, основываясь на самых различных источниках - от "Corpus juris civilіз", Кодекса Граци-гёна, императорских эдиктов, статутов ... до местных обычаев и традиций - устойчиво сохраняло основные черты феодального права""5 вообще.
Оно также характеризовалось иерархичностью, с различными стратами и статусами, как во внутригородских, так и во внешних отношениях. Ему также присуща условность, предполагающая зависимость между какой-то суммой привилегий и соответствующими услугами. Оно также несло на себе неустранимую печать партикуляризма, допуская одновременное сосуществование множества правовых институтов в виде корпоративных и цеховых уставов, регул и ордо конгрегации, компаний и других. Оно также не преодолело личного принципа права, несмотря на установившееся правило подсудности городским нормам всякого., определенное время прожившего на городской территории.
Вместе с тем, городское право весьма существенно отличается от остальной системы феодального права. Не случайно, некоторые исследователи4 говорят о его нефеодальном характере. Не настаивая на подобном категоричном утверждении, я хотел бы выделить в городском праве ряд принципиально новых юридических доминант: - установление социального мира на основе общего согласия в пределах определенного правового пространства, который едЕа ли следует понимать как господство экономически сильного класса, достигавшего общественного замирения путем подчинения своему праву-привилегии всех прочих сословных групп5, но который, пожалуй, логичнее интерпретировать как особый тип взаимоотношений, обусловленный добровольностью и договорноотью, допускающий возвышение правового статуса без социальных конфликтов; - утверждение свободы, которая не сводима к свободе личности, собственности, жилища6, но должна включать в себя допущение к сумме тех или иных привилегий, монополий, иммунитетов и других прав каждого горожанина, что обусловлено не столько поземельными, сколько военно-политическими и судебно-экономическими интересами; - признание равенства всех членов городской общины, которое должно оценивать не в смысле отрицания реальной сословности, различных состояний, что порой наблюдается в историографии1 , но в смысле равных потенциальны;-: возможностей каждого бюргера; - утверждение независимого суда, с глазным состязательным судебным процессом.
Выделенные принципы средневекового городского праЕа, неизбежную условность и возможную неполноту которых я осознаю, призваны послужить общетеоретической канвой моего исследования права Кафы XIII-XV Е., которое пока находило недостаточное внимание со стороны медиевистов. Из специальных работ можно назвать статью знаменитого русского правоведа М.М.Ковалевского8, который с присущим ему литературным изяществом описал юридический быт Кафы, используя статут 1449 г., и этим невольным вниманием он сделал считавшийся периферийным сюжет достойным большой истории. Однако сегодня эта яркая публикация кажется устаревшей.
На современном уровне верификация сводов статутного права Генуи и генуэзской Романии, включая Кафу, была проделана Г.Асту-ти9. Отдельные вопросы публичного права, в том числе структура и содержание "Liber Gazarie", в прошлом ошибочно атрибутировавшейся как "Imposicio Officii Gazariae"10, рассматривались в трудах М.Буонджорно, Дж.Форкери, Л.Баллетто1 1. Тщательнее и успешнее всего изучались вопросы частного права и нотариата, в чем наиболее значительные заслуги принадлежат Г.Брэтиану, М.Балару, Дж.Пистарино, Г.Айральди, Дж.Бальби и другим 12.
Я не претендую на всеобъемлющее и систематическое освещение проблемы городского права Кафы, с характеристикой всех правовых институтов и отраслей, судопроизводства и пенитенциарной системы, насущность в чем явно ощущается, но что чрезмерно усложнило бы работу и отдалило бы от более непосредственных задач исследования. Поэтому я должен сконцентрировать свое внимание на источ-""1 никах и эволюции коммунальных свобод, на формировании института городского гражданства.
Источники городского права Кафы - достаточно сложны. Они включали в себя не только кодификации римского права, имперское законодательство, статутные нормы Лигурии и Генуи, отмечаемые исследователями, но и нормативные акты Византии и латинских го сударств Романии, обычаи и традиции разнообразных понтийских и восточных народностей, проживавших в городе, которые о трудом поддаются выявлению.
Из актов Священной Римской империи, оказавшихся значимыми для легитимации генуэзской диаспоры в Черное море и Крым, надлежит указать хартию Фридриха I Барбароссы (1152-1190) от 9 июня 1162 г., дарованную коммуне Генуи, в одной из диспозиций .которой возглашалось: "Мы, милостью нашей и императорской властью, передаем вам (генуэзцам - А.Е.) и дарим навечно в феод все крепости (castга), порты (portus), владения, регалии, универсальные и реальные права, которыми вы, или кто от вашего имени, пользуетесь, владеете и распоряжаетесь в странах по эту и ту стороны моря (in oitramarinis vel ultramarinis partibus), и соответствующим образом скрепляем"13.
Данным актом признавались сеньориальные права Генуи в отношении земельных владений в Лигурийской Ривьере и Святых Землях, со всеми крепостями, замками и портами. И хотя для конца XII в., в условиях борьбы североитальянских городов с императором и последующего поражения Фридриха I, значение этой грамоты не было особенно велико, в XIII-XV в. она стала существенным аргументом в признании Генуи сеньором Кафы, особенно когда с ростом автономии крымского города этот сюзеренитет стал предаваться сомнению. Впрочем, и раньше,опираясь на рассматриваемое пожалование, республика Сан Джорджо смогла присвоить ряд высших прерогатив, которые прежде были достоянием только императора и великого понтифика, а именно: право основания колоний, закладки рынка, возведения крепостей и некоторые другие. Так что, не без связи с хартией Фридриха Барбароссы, Генуя выступила в роли madrepatria ге - 156 нуэзской колонии в Кафе, и не случайно кзфская геральдика отводила место гербу Генуи на правой, более значимой стороне14.
Если нормативные акты "Священной Римской империи германской нации" почти не называются в связи с утверждением Кафы, то грамоты другой империи - Византийской, напротив, широко привлекались историками для характеристики правового режима Латинской Романии15. Меня договоры Лигурийской республики с Византией будут интересовать не с точки зрения констатации открытия Черного моря для Генуи и выяснения объема свобод, предоставленных ей, но с точки зрения признания за Генуей высших сеньориальных прав.
Как известно, первач попытка договора между Генуей и Византией имела место в 1155 г., когда в республику Сан Джордже прибыло греческое посольство во главе с Димитрием Макремволитом. Согласно прелиминарному соглашению, Генуе предоставлялось право иметь Е Константинополе складочное место (embolum) и пристань (scalos) взимать комеркий, пользоваться свободой прохода ЕО всех землях империи. Но ЭТИ условия не были подписаны Мануилом I Каминным (1142-1180)1б.
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ГОРОДА
Экономика средневекового города, как показывают многочисленные исследования1, характеризовалась исключительной сложностью: в ней сохранялись занятия промыслами, возникшие еще в пору присваивающего хозяйства, и сложилось высокоспециализированное мануфактурное производство; в ней не исчезало землепользование, свойственное сельскому населению, и получило стремительное развитие ремесло; в ней оставалось место для неподвижкой самодостаточной жизни хозяина подворья и обрел тотальное значение императив движения, с соответствовавшими ему средствами транспорта и "гостиничным" сервисом; в ней продолжал бытовать натуральный обмен продуктами и услугами, присущий ранним формам социальной организации, и приобрел господствующее положение рынок, с его специфическими законами конъюнктуры и ценообразования; в ней не отказывались от примитивного "денежного эквивалента" в виде меры зерна, соли или "штуки" ткани и в то же время признавали всесильное влияние банка, с его финансовыми операциями и игрой вексельных курсов; Е ней не исчезал труд несвободного и зависимого человека и одновременно распространялись спрос и предложение на наемную рабочую силу; в ней развивалось подзаконное предпринимательство, действовавшее в рамках установленных налоговых правил, и начал практиковаться криминальный бизнес.
Каждая из обозначенных характеристик вполне приложима к Кафе и скрывает далеко не реализованные возможности исследовательского дискурса по истории цен и налогообложения, кредита и банковского дела, городского бюджета и ментальности "делового человека" того времени и многим другим сюжетам.
Однако, как бы ни была увлекательной каждая из открывающихся перспектив, я вынужден ограничиться рассмотрением фундаментальных экономических категорий: таких как торговля, ремесло, земельная собственность и, конечно, налоги, позволяющих под другим углом зрения рассмотреть процесс формирования коммуны Кафы.
В специальной литературе2 принято отводить решающее место в образовании и экономическом расцвете Кафы именно торговле, причем дальней международной. Однако уже в предшествующих главах отмечалась необходимость учета как гораздо большей длительности процесса урбанизации, отнюдь не начинавшегося с конца XIII в., со времени появления генуэзцеЕ, так и различной, то убывавшей, то увеличивавшейся степени воздействия других факторов - воєнно-политического и, в некотором смысле, стратегического, культово-конфессионального, демографического и социально-правового. В отношении торговли мне также видится условность и относительность существующих историографических оценок3.
Прежде всего, в ходе длительного становления и развития Кафы влияние торгового обмена на городскую экономику не могло быть константным. В отличие от моих предшественников4, писавших о кафской торговле, мне представляется необходимым говорить о ранних формах торгового обмена, соответствовавших прото-, пред- и раннегородской стадиям.
В IV-VIII в., когда Феодосийский полис деградировал, и в пределах хоры сложились укрепления для защиты аграрного населения, этот обмен носил характер простого обмена услугами и продуктами. Но уже и тогда могли накапливаться немалые богатства и осуществляться сообщения, показателем чего является строительство в V- VI в. в местности Кафы христианских базилик5, мрамор для которых привозился морем из византийских владений, скорее всего, о острова Проконнес6.
В IX-XI в., когда под воздействием армянской и еврейско-караимской миграции, а также консолидации населения греко-христианской конфессиональной принадлежности сложились протогородские ядра, возможно говорить об утверждении ярмарочного обмена. По-видимому, тогда должны были возникнуть места временных, действовавших с известной периодичностью рынков поблизости от древнейших храмов - иудейской синагоги, Св.Саркиса и оставшейся безымянной греческой церкви на территории бывшего акрополя7, которые сохранили свое значение и в последующий период8, приобретя определенно выраженный специализированный характер.
Мартирос Крымский9, обращаясь к предыстории Кафы, ко времени до середины XI в., до кыпчацкого вторжения в Крым, отмечал деятельность греческих моряков, ремесленников и земледельцев, в которых надлежит видеть первых активных участников тогдашних ярмарок и морских коммуникаций. И хотя объем торговли был весьма ограничен, в чем убеждает отсутствие нумизматического материала10, она, скорее Есего, не сводилась к локальному обмену. Некоторые данные археологии - византийская керамика X-XI в. , анатолийский мрамор, использовавшийся для изготовления надгробной стеллы с греческой эпитафией IX в.12, в какой-то мере, киликийс-кая стилистика в армянской архитектуре13 - свидетельствуют о существовании связей местного населения с Константинополем, зави-оившем от северо-причерноморского продовольствия, и Малой Азией.
В XII - первой половине XIII в., когда оформился предгород, торговля, по моим наблюдениям, становилась более регулярной и специализированной, опосредованной денежным обращением. Поэтому на рассматриваемый период приходится возрастание доли шлпорта в инвентаре археологических находок в виде керамики, металлов, драгоценных камней византийского и малоазийского происхождения14, в виде константинопольской и трапезундской монеты15.
На мой взгляд, высказываемая порой мысль о доминирующей роли еврейоко-караимского купечества в черноморской торговле в доге-нуззский период16 является преувеличением. Едва ли есть основания отвергать сообщение рабби Петахьи из Регенсбурга17, посетившего в 1174 г. "страну Кедар", как он называл Крым, о неразвитости земледелия и коммуникаций у караимов, об отсутствии у них водного транспорта. Мне думается, евреям и караимам мог принадлежать известный приоритет Е сбыте кожевенной продукции, качеством которой они, согласно тому же Петахьи18, весьма отличались. Предпочтение подобных занятий местного еврейско-караимского населения сохранилось и в.генуэзскую эпоху19.
В торговле продовольствием, прежде всего, хлебом и рыбой, и следовательно, в морских сообщениях, лидерством в XII - первой половине XIII Е. должны были располагать греки. Подобное положение греческого купечества было негласно признано и позднее, в условиях утверждения генуэзского экономического господства. Не случайно, греческие имена чаще всего встречаются в частно-правовых актах XIII-XIV в. среди торговцев зерном, рыбой и икрой20, что не всегда учитывается историками21.
