Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1: Историография и источники 17
1. 1. Историография вопроса 17
1. 2. Источники 42
ГЛАВА 2: Русско-ливонские отношения 70-х – 80-х гг. XV в 55
2. 1. Природа псковско-ливонских пограничных конфликтов 56
2. 2. Русско-ливонская война 1480-1481 гг 79
2. 3. Русско-ганзейские отношения второй половины XV в. Общая характеристика 103
2. 4. Характер русско-ганзейских и русско-ливонских отношений после присоединения Великого Новгорода к Московскому государству 121
ГЛАВА 3: Москва и Ливония в контексте «большой» европейской политики рубежа 80-х – 90-х гг. XV в. 144
3. 1. Русско-имперские переговоры 1489-1493 гг. и «ливонский вопрос» 147
3. 2. Ливонское посольство в Москву 1494 г 163
3. 3. Закрытие Немецкого подворья в Великом Новгороде 178
ГЛАВА 4: Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения после закрытия Немецкого подворья (1495-1500). 191
4. 1. Торговая политика Немецкой Ганзы, ливонских городов и ландсгерров в отношении России 192
4. 2. Разведывательные мероприятия Ливонского ордена в 1494-1500 гг 213
2. 3. Русско-ливонские переговоры об освобождении ганзейских купцов. 224
4. 4. «Шведский вопрос» в политике магистра Плеттенберга . 246
4. 5. Русско-ганзейские переговоры в Нарве 1498 г 261
ГЛАВА 5. Отказ сторон от мирных инициатив и подготовка русско-ливонской войны . 280
5. 1. Ливония в свете прусской орденской политики. 281
5. 2. Проблема обороны Ливонии и ландтаг 1498 г 294
5. 3. Переговоры Ливонского ордена с Данией 307
5. 4. Оформление ливонско-литовского союза 324
Заключение 344
Список сокращений 360
Список источников и литературы
- Источники
- Русско-ганзейские отношения второй половины XV в. Общая характеристика
- Ливонское посольство в Москву 1494 г
- «Шведский вопрос» в политике магистра Плеттенберга
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется: во-первых, потребностью в скрупулезном изучении исторических корней взаимоотношений западноевропейской и русской (российской) культурно-исторических общностей, наделенных ярко выраженным типологическим своеобразием; во-
вторых, пересмотром представлений об их вековом, исторически обусловленном противостоянии, долгое время господствовавших в отечественной и зарубежной историографии; в-третьих, интересом современного мирового сообщества к истории стран Балтийского региона и процессу государственного строительства в странах Балтии; в-четвертых, тесной взаимосвязью и взаимозависимостью исторических судеб стран Балтии и России; в-пятых, интересом к природе международных конфликтов и механизмам их урегулирования в современной исторической науке; в-шестых, недостаточной изученностью отечественными и зарубежными историками развития и специфики русско-ливонских и русско-ганзейских противоречий последней трети XV - начала XVI в. и необходимостью создания принципиально новой методологической основы для разработки этого сектора исторического знания; в-седьмых, недостатком внимания российских специалистов к особенностям исторического развития ливонского государственного содружества (Старой Ливонии); в-восьмых, отсутствием в отечественной историографии научного подхода к изучению внутреннего состояния ливонского подразделения Немецкого ордена (Ливонского ордена) и ливонского орденского государства; в-девятых, малой степенью разработки зарубежных документальных источников, особенно архивных собраний, в современной отечественной науке.
Объектом исследования являются отношения государств ливонской конфедерации и Немецкого ордена в Ливонии (Ливонского ордена), а также городов Немецкой Ганзы, с Великим Новгородом, Псковом, Московским государством.
Предмет исследования составляет совокупность объективных и субъективных факторов, которые способствовали нагнетанию напряженности в русско-ливонских отношениях и послужили предпосылками первого полномасштабного военного конфликта между Ливонией и России 1501-1503 гг. Хронологические рамки исследования охватывают период с 1478 по 1501 г., от включения Великого Новгорода в состав Московского государства и до
заключения союза Ливонского ордена с великим князем Литовским Александром Казимировичем, который положил начало русско-ливонской войны 1501-1503 гг. Что касается регионального среза, то наряду с Ливонией и Северо-Западной Русью он охватывает города Немецкой («заморской») Ганзы, государство Немецкого (Тевтонского) ордена в Пруссии, Великое княжество Литовское (ВКЛ), Польшу, Швецию, Данию, Священную Римскую империю германской нации, которые имели непосредственное отношение к поступательному развитию русско-ливонского конфликта.
Степень разработанности темы характеризуется, в первую очередь, достижениями немецко-прибалтийской и немецкой историографии XIX-XX вв., в рамках которой впервые проявил себя предвзятый, политизированный подход к исследованию русско-ливонских отношений рубежа Средневековья и раннего Нового времени. В работах К. Ширрена, Л. Арбузова (старшего), Т. Шимана, О. Штавенхагена, Г. Гильдебрандта, Р. Кентман, В. Ленца, Л. Арбузова (младшего) и др. вся полнота ответственности за эскалацию русско-ливонского конфликта возлагается на великого князя Московского Ивана III (1462-1505). Сходная тенденция, но с иным идеологическим подтекстом, проявила себя в дореволюционной российской (С. М. Соловьев, Н. И. Костомаров, Г. В. Форстен) и советской (К. В. Базилевич, Н. А. Казакова, И. Э. Клейненберг, Ю. Г. Алексеев) историографии, где получила развитие идея о насущной необходимости для России XV-XVI вв. получить выход к Балтийскому морю и исторической оправданности «балтийской» политики Московских государей, направленной на противодействие Ганзе и «милитаристскому» Ливонскому ордену. Наиболее интенсивно разрабатываемый и наименее политизированный сектор данного исследовательского поля представлен работами по истории Русской Ганзы (М. Н. Бережков, А. И. Никитский, Л. К. Гётц, П. Йохансен, Н. А. Казакова, И. Э. Клейненберг, А. Л. Хорошкевич, Н. Ангерман, Е. А. Рыбина), которая изучается в широком контексте экономических, социальных, правовых, политических и культурных отношений с привлечением зарубежных и русских письменных источников, а также ар-
хеологического материала. Отдельного слова заслуживает степень разработанности правовых основ русско-ливонского (ганзейского) торгового партнерства (Л. К. Гётц, Н. А. Казакова, А. Л. Хорошкевич, Н. Ангерман, Е. А. Рыбина). Тенденциозность и приверженность историографическим штампам наиболее заметны в исследованиях военно-политического аспекта русско-ливонских отношений. В последние годы, однако, в этой сфере наметились позитивные перемены: прослеживается взаимосвязь межгосударственных конфликтов с внутриполитическим развитием Ливонии (К. Нейтман, А. Се-ларт, М. Б. Бессуднова, А. Баранов); вскрыта объективная сущность псков-ско-дерптских (псковско-тартуских) пограничных инцидентов (А. Селарт, М. Б. Бессуднова) и неоднозначность русско-ливонских конфессиональных отношений (А. Селарт). Вместе с тем в настоящий момент ощущается отсутствие комплексного исследования всего спектра факторов, которые содействовали дестабилизации русско-ливонских отношений в последней трети XV в. и в конечном итоге привели к русско-ливонской войне 1501-1503 гг.
Целью диссертационного исследования является комплексный анализ объективных и субъективных факторов, предопределивших ухудшение отношений Московской Руси с Ливонией и Ливонским орденом в последней трети XV в. Постановка проблемы предполагает разрешение следующих задач:
выявить общие тенденции развития отношений Ливонии с русскими землями в XV в., установить природу их территориальных и торговых конфликтов;
на примере русско-ливонской войны 1480-1481 гг. показать влияние внутриполитической обстановки в Ливонии на характер ее взаимоотношений с Северо-Западной Русью, а также мотивы, которыми руководствовался магистр Ливонского ордена Берндт фон дер Борх (1471-1483) в ходе этого конфликта;
проследить изменения экономического, политико-правового, дипломатического плана, наметившиеся в русско-ливонских отношениях вследствие присоединения Великого Новгорода к Московскому государству;
продемонстрировать историческую (объективную) обусловленность роста напряженности в русско-ганзейских и русско-ливонских торговых отношениях вследствие воздействия ряда факторов, связанных с последовательным разрушением новгородско-ганзейской контактной зоны;
выявить, как отразилось на положении Ливонии попытки Ивана III стать активным фигурантом «большой» европейской политике, которые имели место в ходе русско-имперских переговоров 1489-1493 гг.;
дополнить информацию о закрытии Иваном III новгородской конторы Ганзы (Немецкого подворья) в ноябре 1494 г. и вновь обозначить проблему его причин;
проследить изменение характера русско-ганзейской торговли в условиях кризиса 1490-х гг., вызванного арестом немецких купцов в Новгороде и закрытием Немецкого подворья, а также торговую политику Немецкой Ганзы, ливонских государей (ландсгерров) и городов в отношении русских земель;
посредством анализа русско-ливонского переговорного процесса 1494-1497 гг. и взаимоотношений орденского руководства со Швецией выявить стратегическую направленность политики ливонского магистра Вольтера фон Плеттенберга (1494-1535) в отношении Московского государства;
прояснить причины, побудившие ливонскую сторону в 1498 г. отказаться от продолжения диалога с Иваном III и начать подготовку войны с Московским государством, особо выделяя роль руководства Орденской Пруссии;
выявить характер взаимоотношений магистра Плеттенберга с датским королем Хансом II (1481-1513) и причины провала ливонско-датских переговоров 1498-1499 гг.;
выявить характер взаимоотношений магистра Плеттенберга с великим князем Литовским Александром Казимировичем (1492-1506) и обстоятельства заключения ливонско-литовского военного союза, направленного против Москвы.
Источники. Наряду с русским летописным материалом в диссертационном исследовании использованы источники ливонского, ганзейского и имперского происхождения, среди которых преобладает деловая документация Ливонского ордена и ганзейских городов. Наряду с зарубежными публикациями привлечено значительное число рукописных памятников из архивов Берлина, Таллинна, Риги, Стокгольма, Вены и др.
Методология исследования представлены общенаучными методами системного исторического анализа и принципами диалектического историзма, которые предусматривают комплексное изучение событий, процессов и явлений в их развитии, взаимодействии и взаимообусловленности, помещенными в исторический контекст.
Изучение заявленной проблематики осуществлено с использованием следующих методологических положений: 1) комплексность рассмотрения разных аспектов проблемы, 2) установление взаимозависимости характера внешнеполитической активности государства и его внутреннего состояния; 3) обоснование выводов не только показаниями источников, но также их соответствием русскому и западноевропейскому историческому контексту; 4) привлечение большого числа исследований, главным образом, зарубежных; 5) расширение источниковедческой базы за счет зарубежного документального материала. Подобный методологический подход не только содействует выявлению новых фактов и смысловых нюансов, но также облегчает задачу систематизированного выявления причинно-следственных связей событий.
Научная новизна исследования заключается, прежде всего, в принципиальном отказе от историографических штампов. Использование ливонских и ганзейских источников, как опубликованных, так и рукописных, доселе не введенных в научный оборот, и привлечение большого количества зарубежных исследований, мало знакомых российским исследователям, позволяет существенно расширить традиционные рамки сюжета. Русско-ливонские противоречия последней трети XV - начала XVI в. исследуются не в плане двусторонних отношений, а в широком экономическом, потестарно-
правовом, политическом и идеологическом контексте с учетом воздействия сторонних субъектов (Ганзы, Орденской Пруссии, ВКЛ, Швеции, Дании, империи и папства). Информация, почерпнутая из зарубежных источников, позволяет обозначить новые сюжетные линии (связь русско-ливонских пограничных инцидентов с внутриполитическими демаршами Ливонского ордена, «необычная» торговля, место Ливонии в «большой» европейской политике, политика магистра Плеттенберга в отношении Швеции, кампания за спасение привилегий Немецкого ордена) и скорректировать некоторые традиционные представления о характере русско-ливонских отношений кануна Нового времени.
Апробация результатов исследования производилась в 2007-2014 гг. докладах автора на международных и всероссийских конференциях в Санкт-Петербургском государственном университете, в университетах Великого Новгорода, Пскова, Архангельска, Люнебурга, Марбурга и др. Основные положения диссертации отражены в 3 монографиях, 63 научных статьях, в том числе в ведущих рецензируемых журналах перечней ВАК и Scopus, а также в зарубежных изданиях. Диссертация прошла предварительную экспертизу в Отделе западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени Института всеобщей истории РАН 1 апреля 2015 г.
Практическая значимость исследования. Теоретическая значимость исследования заключается в постановке и решении важной проблемы общения Ливонии, представлявшей западноевропейское культурно-историческое пространство, и России на рубеже Средневековья и Нового времени. Наращиванию теоретического знания в этой области содействуют выводы об отсутствии в их отношениях неизбывного антагонизма, обоюдном стремлении к сотрудничеству на взаимовыгодной основе, объективной основе эскалации напряженности и множественности субъективных факторов, придававших ускорение этому процессу. Основные теоретические результаты исследования могут выступать в качестве концептуальной основы в дальнейшем изучении истории Старой Ливонии, Ливонского ордена и Немецкой Ганзы и ме-
ханизма их взаимодействия с Московской Русью (Россией), Новгородом и Псковом. Их можно использовать в процессе аналитической разработки исторической проблематики, связанной с государствами Балтийского региона, и осмысления характера межгосударственных конфликтов кануна Нового времени. Практическое применение результатов исследования предполагает использование их в качестве рекомендаций при выполнении научных работ соответствующего профиля, а также при совершенствовании содержания, структуры и методики преподавания исторических дисциплин в высшей школе. Методологическая основа данного диссертационного исследования может быть применена при разработке концепций социологической и политологической направленности. Отдельные его положения были использованы при создании курса профессиональной специализации «Духовно-рыцарские ордена Прибалтики» и нашли применение в учебном процессе на историческом факультете Липецкого государственного педагогического университета (ЛГПУ).
Структура диссертации определяется проблематикой исследования, поставленными целями и задачами. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, списка использованных источников и заключения.
Источники
Русско-ливонские противоречия рубежа XV-XVI вв. в современной зарубежной историографии не нашли пока комплексного отображения. Обзоры Н. Ангермана и М. Бискупа (Торунь, Польша) , ремарки в статьях М. Хельмана , Ф. Беннингхофена и объемная монография В. Урбана (Иллинойс, США) в целом сохраняют традиционную трактовку с утверждением реальности «московской экспансии». Существует также мнение, что Ливония не была первоочередной целью Ивана III, хотя внимание к ней великого князя, склонность к силовым акциям, отказ от паритетных отношений заставляли ливонцев верить в агрессивность его намерений . Уверенность в неизбежности поглощения Ливонии Россией широко распространена в кругу зарубежных специалистов, занятых изучением проблемы формирования Российской империи , ее военной истории , ее места в европейском сообществе .
В настоящее время зарубежные историки продвинулись далеко вперед в изучении Ливонского ордена . Проблема его внешнеполитической изоляции вследствие отсутствия поддержки со стороны верховных магистров Немецкого ордена, которые ради освобождения Пруссии от польского владычества шли на союз с Москвой, затронута М. Хельманом, У. Арнольдом, М. Зах . Э. Виммер показала, что Ливония, которой в политических расчетах Габсбургов отводилась роль «разменной монеты», не имела действенной помощи со стороны империи . Коннотации по поводу «русской угрозы» можно встретить в работах, посвященных борьбе Немецкого ордена за обретение папского «отпущения» и связанных ним привилегий . На фоне большого количества исследований, так или иначе затрагивающих проблему русско-ливонских противоречий конца XV – начала XVI в., выделяются работы, посвященные непосредственно этому сюжету. В сфере особого внимания К. Нейтмана, исследовавшего обстоятельства борьбы Ливонского ордена с Рижскими архиепископами на рубеже 70-х – 80-х гг. XV в., оказалась религиозная риторика, утверждавшая необходимость противодействия «русским схизматика». Орденское руководство активно использовало ее во внутриполитической борьбе, что в конечном итоге привело к войне ордена против Пскова 1480-1481 гг. А. Селарт, обратившийся к предыстории закрытия Немецкого подворья в 1494 г., отметил связь между возрастанием настороженности ливонцев в отношении русских и изменением состава населения Великого Новгорода вследствие «выводов» из города значительной части коренных жителей в 1480-х гг. Тягу к осмыслению глубинных импульсов восприятия русских ливонцами демонстрируют и другие зарубежные исследователи . М. Тумзер, опираясь на ливонскую публицистику начала XVI в., указал на искусственное происхождение образа русского как врага «христианства» и отметил, что в свете усилий, затраченных на его формирование и пропаганду, существование соответствующей фобии в ганзейской бюргерской среде выглядит сомнительным . Особого слова заслуживает работа А. Селарта о начальной стадии зарождения претензий Московских государей на Ливонию как на свою «отчину»; исследователь соотносит ее с эпохой Ивана III, когда в русско-ливонских дипломатических отношениях закрепилось формальное выражение подчиненности (челобитье) и юридически оформилось права великого князя на «юрьевскую дань» .
Долгие годы «холодной войны» и отражение «остфоршунга» на идеологическом фронте мало содействовали формированию у советских историков объективного видения русско-ливонских противоречий . Вместе с тем именно «остфоршунг», который в Советском Союзе послевоенных лет подвергался острой критике , предопределил пребывание данной темы в фокусе их внимания. Увлеченность военно-политическими событиями XIII в. не помешала советским историкам уделять должное внимание экономическому и политическому аспектам «балтийской» политики Великого Новгорода и московских государей XV-XVI вв. Важным моментом стало их обращение к ливонским и ганзейским источникам, существенно расширившим горизонты поиска, однако из-за тяги к глобальному моделированию их концептуальные построения не покинули нишу, образованную традиционными посылками. Широкий обзор внешнеполитических сношений Московской Руси XV в. предоставил К. В. Базилевич, считавший самоочевидным, что политические действия Ивана III «впервые и практически поставили вопрос о самостоятельных русских интересов в Прибалтике, несовместимых с враждебной политикой Ливонского ордена, Ганзы и Швеции, стремившихся преградить России выход в Балтийское море» . Эта историческая парадигма присутствует во всех трудах советских историков 60-х – первой половины 80-х гг. ХХ в. .
Новым словом в исторической науке тех лет стало появление специальных широкоформатных исследований развития русско-ливонских и русско-ганзейских отношений XV-XVI вв., произведенных на основе множества документальных свидетельств. В этой связи особого внимания заслуживают работы Н. А. Казаковой, в которых экономические связи Новгорода и Пскова с Ливонией и Ганзой рассмотрены сквозь призму их торговой политики. Обострение русско-ганзейских отношений на рубеже XV-XVI вв. Казакова объясняет намерением русских купцов добиться оптимальных условий для своей балтийской торговли и противодействием ганзейцев, терявшим силу по мере становления Русского централизованного государства . Приверженность «теории барьеров», на тот момент уже подвергнутой конструктивной критике в зарубежной литературе , помешала ей рассмотреть проблему с учетом трансформации всего механизма русско-ганзейского товарообмена, которая явилась следствием ряда объективных причин и оказала значительное влияние на развитие русско-ганзейских и русско-ливонских противоречий. Вместе с тем Н. А. Казакова явилась первым отечественным историком, предоставившим обстоятельный анализ отношений русских земель с Ливонским орденом , обстоятельств закрытия новгородского Немецкого подворья в 1494 г. , русско-ливонских войн 1480-1481 и 1501-1503 гг. , процесса разработки и утверждения русско-ганзейских договоров , переговоров в Нарве 1498 г. и русско-ливонских мирных соглашений 1503 и 1509 г. Следует, однако, отметить недостаток ее внимания к внутреннему состоянию Ливонии и Ливонского ордена в исследуемый период, вследствие чего постулат об их агрессивном настрое и исключительно оборонительной тактике Новгорода и Пскова выглядит легковесным. Благодаря переводам и публикациям Н. А. Казаковой отечественные историки познакомились с содержанием большого числа ганзейских и ливонских источников , и в российской исследовательской практике возникла нездоровая традиция ссылаться не на сами источники, а на цитаты из ее работ.
Русско-ганзейские отношения второй половины XV в. Общая характеристика
Изучение русско-ганзейской торговли российской и немецкой историографией имеет давнюю традицию. Труды историков XIX-XX вв. М. Н. Бережкова, А. И. Никитского, Г. Гильдебрандта, Р. Хаусмана, П. фон дер Остен-Сакена, М. Гурланда, Г. Холина, Л. К. Гётца, П. Йохансена, А. Аттмана, Э. Тиберга, Н. А. Казаковой, И. Э. Клейненберга, М. П. Лесникова, В. Дорошенко, В. Павуланса, Х. Пиримяэ составляют «золотой фонд» исследований по истории Русской Ганзы . В настоящее время Н. Ангерман, Ю. Кивимяэ, Е. А. Рыбина, Э. Хардер-Герсдорф, С. Йенкс, Р. Каммель-Кизов и др. достойно продолжают эту традицию. Интерес исследователей к отдельным регионам ганзейского присутствия касается и Ливонии, чьи города в XIV-XV вв. занимали ключевые позиции в торговле «заморской» Ганзы с Русью . Наряду с организацией товарообмена и механизмом получения прибылей историков занимают русская торговая политика и торговые договоры XII-XVI вв.
В фокусе внимания специалистов неизменно пребывает Великий Новгород, чья коммерческая деятельность освещается письменными источниками лучше, нежели торговля Пскова, отличавшаяся бльшей простотой и не требовавшая систематической документальной фиксации. В социально-экономическом, политическом и культурном отношении «волховская метрополия» существенно отличалась от прочих русских городов, что в значительной мере определялось интенсивностью и разноплановостью ее контактов с Западной Европой . Благодаря торговле с Ганзейским союзом хозяйственный уклад, социальная организация, право, культура Новгорода оказались во многом сориентированы на западноевропейские образцы. Подобная адаптация способствовала нейтрализации дезинтегрирующего воздействия церковных установок, возбранявших православным людям близкое общение с католиками , сглаживала правовые и культурно-бытовые различия, что делало Новгород привлекательным для западноевропейских «гостей».
Русско-ганзейский товарообмен в средневековом Новгороде осуществлялся через ганзейскую контору, Петров двор или Немецкое подворье, что в немалой степени предопределялась характером русской экспортной продукции и способом ее поставок на новгородский Торг. В XII-XIV вв. наиболее востребованным товаром там были меха и воск, поступавшие в Новгород в виде даней с населения новгородских пятин или продукции боярских вотчин . Международная торговля, от которой зависело процветание Господина Великого Новгорода, находилась в ведении его административных структур, осуществлявшими контроль за поставками экспортной продукции и следившими, чтобы сбои, вероятные в виду огромных размеров Новгородской земли, не подорвали это «градообразующее предприятие». На них же возлагалась ответственность за соблюдение правовых основ новгородско-ганзейской торговли («старины») и защиту интересов местного купечества. Немецкое подворье как объединение проживавших в Новгороде ганзейцев, обладавшее собственной администрацией и правовой базой, представляло собой второй полюс консолидации, который придавал устойчивую стабильность всей системе новгородско-ганзейской торговли. Потребность в конторе определялась также большими расстояниями, отделявшими Новгород от ганзейских городов, сезонным характером торговли, которая предполагала длительное пребывание их граждан на берегах Волхова, и необходимостью в убежище на случай конфликта с новгородцами . В Пскове, который играл заметную роль в русско-ганзейской торговле, ганзейского подворья первоначально не существовало. Близость к границе упрощала его контакты с ливонскими городами, делая необязательным длительное пребывание в нем иноземных купцов, а потому организация псковской международной торговли отличалась простотой – участие в ней государственных структур и купеческих корпораций было минимальным . Русские «гости», со своей стороны, уже в XII в. совершали поездки на Готланд ; в Риге, Ревеле и Дерпте они селились рядом с православными храмами, подлежавшими ведению городского руководства .
Торговля Новгорода и Пскова с иноземцами регламентировалась правовыми нормами, зафиксированными в торговых договорах XII-XV вв., которые отчасти компенсировали отсутствие в русских городах городского права. Договоры разрабатывались и утверждались в двустороннем порядке на паритетной и компромиссной основе и в качестве правовой традиции («старины») обеспечивали стабильность русско-ганзейского торгового партнерства . Нет нужды характеризовать все русско-ганзейские торговые договоры, благо это уже неоднократно делалось , но их наиболее значимые положения отметить необходимо. Главной правовой константой русско-ганзейских отношений времен новгородской независимости являлся принцип равенства и равноправия сторон . Его дополняли положения о свободе передвижения купцов за рубежом («чистый путь»), ведении торга в оговоренных местах («стапель»), запрете торговли иноземцев друг с другом («гость да не торгует с гостем»), обязательности меновых операций («товар против товара»), беспосредническом обмене, запрете кредитных сделок . Гарантами «старины» выступали города, скреплявшие договоры крестоцелованием; они же отвечали за разрешение конфликтов. Если случай выходил за рамки их компетенции (шторм, кораблекрушение, морские разбои), в действие вступала заповедь западноевропейской «авантюрной» торговли «пусть каждый сам несет свой убыток» .
Эта правовая конструкция легла в основу устава Немецкого подворья (шры. скры, шраги), который регламентировал отношения его обитателей друг с другом и с новгородцами, определял наказания за правонарушения и порядок устранения конфликтов . Правовое поле общения ганзейцев с новгородцами предусматривало меры административного воздействия, судебное разбирательство и применение санкций (задержание иноземных купцов и их товаров, запрет на ведение торговли). Их применение, как правило, осуществлялось синхронно - новгородскими властями в отношении обитателей подворья и магистратами ливонских городов в отношении русских «гостей» - и всегда в едином публично-правовом режиме с обязательным оповещением противной стороны о причинах и сути инцидента, его расследованием и урегулированием с опорой на «старину» . Обоюдная заинтересованность в продолжении торговли порождала заботу о предупреждении кризисных ситуаций, а в случае их возникновения – желание скорейшего их устранения . В XIV в. «заморская» Ганза в целях оптимизации переговорного процесса передоверила его ливонским городам, которые стали представляли ее интересы в дипломатическом общении с Новгородом и Псковом .
Конфликты в русско-ганзейской торговой практике случались нередко. По мнению Л. К. Гётца, несовместимость русских традиций с обычаями и нравами западноевропейцев предрешила то «скрытое состояние войны», которое образовало суть их вековых отношений . Подход к проблеме большинства отечественных историков определяется приверженностью «теории барьеров» (термин введен Э. Тибергом), представлению о препятствиях, чинимых ганзейскими городами и ливонскими ландсгеррами русскому торговому капиталу . Эту точку зрения разделяют некоторые зарубежные историки . В последнее время корень зла принято искать в средневековой торговой практике, не исключавшей обычного жульничества , и в спорах за право освоения городской территории . Между тем на протяжении XV в. напряженность в русско-ганзейских отношениях неуклонно возрастала. Сворачивалась деятельность Немецкого подворья, а международная торговля перемещалась из Новгорода в ливонские города и приграничный Псков . Выявляя суть перемен, заметно деформировавших устои русско-ганзейской торговли, зарубежные и российские (советские) историки при всей полярности оценок обычно делали основной упор на антиганзейскую политику Ивана III , но в последнее время зарубежная историография стала предлагать иной вариант решения проблемы, учитывающий общеганзейские кризисные явления и перестройку механизма функционирования Русской Ганзы в Позднем Средневековье . Тому помогает скрупулезная работа с ганзейской документацией, в которой широко отражены сбои в русской торговле, серьезным образом беспокоившие руководство Ганзы и магистраты ливонских городов. В русских письменных источниках коллизии новгородской и псковской международной торговли XV в. представлены крайне невыразительно, и они много проигрывают ганзейским документальным комплексам.
Ливонское посольство в Москву 1494 г
В случае предсказуемого поражения Ливонии, лишенной союзников и ослабленной внутриполитическими кризисами 1479-1491 гг., вся ответственность ложилась на ливонского магистра, который как главнокомандующий отвечал за обороноспособность страны. Освобождение же новгородских пленников и возобновление торговли должны были, как это бывало раньше, способствовать стабилизации русско-ливонских отношений. Обстоятельства заставляли Плеттенберга искать помощи у европейских государей и ганзейских городов, отчасти спекулируя их готовностью поверить в «русскую угрозу». В финансовом и материальном отношении большим значением для Ливонского ордена обладало содействие Ганзы, но у него с ганзейцами не было официальных договоренностей на этот счет. Обрести помощь орден мог лишь демонстрацией коэффициента своей полезности, и для подобной цели освобождение купцов, в большинстве своем граждан «заморских» городов, подходило идеально.
Участь сограждан не оставила ганзейцев равнодушными. Проживавшие в Ревеле купцы из Германии сразу после закрытия подворья при посредничестве магистра передали Ивану III послание с просьбой освободить пленников, выражая надежду, что магистр также не останется в стороне от разрешения проблемы . Усилия магистра Плеттенберга в деле нормализации русско-ливонских отношений в 1494-1497 гг. исследователи, как правило, оставляют за скобками сюжета. Мы имеем статью З. Фегезака конца XIX в. , ее рецепции в зарубежных исследованиях и предвзятые оценки деятельности магистра Плеттенберга в отечественной литературе . Между тем линия поведения магистра придает нашим представлениям о русско-ливонских отношениях того времени дополнительные и очень важные смысловые нюансы
Известие о закрытии Немецкого подворья Плеттенберг получил незадолго до 20 ноября. Отсутствие точных сведений о намерениях великого князя заставило его разделить общую уверенность в неизбежности вооруженного конфликта с Москвой. 29 ноября он обратился к верховному магистру Иоганну фон Тифену с просьбой оказать Ливонскому ордену помощь на случай войны . Видимо, в те же сроки Плеттенберг объявил в стране мобилизацию («первое послание») . Между тем Иван III устами Т. Шрове заявил, что «опалился» только на ливонские города во главе с Ревелем и, следовательно, не имеет претензий к Ливонскому ордену, что позволило магистру надеяться на мирный исход дела. Плеттенберг решил направить в Новгород Иоганна Хильдорпа, видного ливонского дипломата , который в ноябре готовился выехать в Псков для разрешения проблем пограничья . 25 ноября Хильдорп, получив новое назначение, выехал из Вендена ; в Нарве ему следовало забрать письма ревельского магистрата к новгородским наместникам и великому князю, подготовленные по настоянию магистра . В начале февраля он находился в Новгороде, где наместник Яков Захарович дал ему понять, что без повеления государя не может ни освободить пленников, ни смягчить режим их содержания .
В то же время Ревель предложил ливонским городам обратиться за содействием к великому князю Литовскому Александру ; его поддержали Дерпт, Рига и ливонские ландсгерры - их совместное обращение доставил в Вильно ревельский ратман Иоганн Геллинкхузен . Ревельцы просили магистра написать литовскому государю лично, но тот желал дождаться возвращения Хильдорпа из Москвы, «а уж потом действовать по обстоятельствам» . Вместе с тем он полагал, что заступничество великого князя Александра поможет Хильдорпу в исполнении его миссии . Одновременно магистрат Ревеля пытался использовать посредничество Данцига, который должен был воздействовать на литовского государя через его брата, польского короля Яна Олбрахта . Великий князь Литовский к ходатайству ливонцев отнесся благосклонно и обратился к Ивану III с просьбой освободить пленников , но тот на нее не прореагировал.
3 апреля 1495 г. Немецкая Ганза обратилась к великому князю с ходатайством об освобождении пленников , впрочем, без особой настойчивости . Уже в начале эпопеи Любек предложил ливонским прелатам, магистру и городам действовать самостоятельно, используя следующий аргумент: «Мы расположены очень далеко от России, а вы ежедневно можете получать известия и посольства из России, Новгорода и других областей» . Среди тех, кто просил великого князя проявить милосердие, были также епископ и городской совет Дерпта . Ратманы Ревеля писали И. Хильдорпу, направленному магистру в Новгород и Москву: «Говорят, будто русские [пленники] в нашем городе содержатся дурно в отвратительной тюрьме, что не является правдой. Содержатся они в хорошем, удобном, теплом месте, свободными и не в оковах (букв.: несвязанными), со всеми необходимыми вещами <…>. Мы ставим вас о том в известность, дабы вы могли отвечать про то совершенно искренне» . Ревельскому магистрату удалось вступить в контакт с наместником Яковом Захаровичем. «Мы направили к тебе, как писали ранее, Генриха Тиммермана, - говорится в адресованном ему письме, - чтобы выяснить, почему наши послы и купцы, говорят, по твоему распоряжению находятся в заключении» . На словах посланец передал предложение Ревеля организовать встречу сторон, «про что ты предварительно мог бы разузнать у великого князя». «Наше самое большое желание, чтобы наши [представители] могли дружески сойтись по этому делу с вашими, но направить посланцев на вашу сторону границы, зная об участи наших послов, мы не согласны; мы хотим, чтобы ваши прибыли в Дерпт, поскольку они имеют чистый путь туда и обратно, чтобы продавать и покупать, да и нам легко будет добираться, и к тому же он [Дерпт] вместе с нашим городом входит в Ганзу. Нам желательно послать туда трех-четырех собратьев из нашего совета, столько же, сколько и вы пришлете с вашей стороны, чтобы заслушать и представить все жалобы. Если случится, что в Дерпте этого нельзя будет достигнуть, пришлите своих [людей] в город Нарву, куда мы совместно с Дерптом охотно направим своих посланцев. Однако наша дружеская просьба и горячее желание, чтобы послов и купцов на это время можно было бы выдать на поруки и содержать под стражей на [Немецком] подворье. И если великому князю или тебе это понравится, мы хотели бы поскорее получить ответ» . Предложение не было принято. Яков Захарович, судя по его обращению к дипломату Хильдорпу, понимал, что участью арестованных ганзейцев распоряжается великий князь и что переговоры в духе старинной практики теперь бесполезны. Вместе с тем он прислал в Нарву гонца с письмом на имя нарвского фогта и письмами пленных купцов для доставки в Ревель - магистр дал на то разрешение , что указывает на возникновение между Новгородом и Ревелем диалога. В отсутствие других данных ничего более определенного на этот счет сказать нельзя.
«Шведский вопрос» в политике магистра Плеттенберга
Положение Плеттенберга было не из легких, но ему помогло присутствие влиятельных сторонников в высших эшелонах власти Орденской Пруссии во главе с верховным маршалом Немецкого ордена графом Вильгельмом фон Изенбургом. Политические ориентиры верховного магистра и Изенбурга не всегда совпадали – последний, в частности, полагал, что укрепление отношений верховного магистра с русским православным государем в момент, когда решалась судьба Немецкого ордена, его привилегий, статуса и самого его существования, вредит ему. В письме к канцлеру П. Ватту от 30 декабря 1500 г., Изенбург обращает внимание на неоднозначность «литовской проблемы»: «Если помогать Литве и тем самым полностью пренебречь расчетами римского короля [Максимилиана I] в отношении русских и нанести ущерб нашему милостивому государю [верховному магистру] и нашему ордену в окружении его королевского величества, то мы будем полностью лишены поддержки Священной Римской империи. Если же оставить великого князя Литовского без помощи, то надо опасаться, что из-за этого будет нанесен урон всему христианству». И далее: «Русский – сильный государь, и когда большая часть русских и их единоверцев [в Литве] увидят, что их князь не в состоянии их защищать, возникнет угроза того, что они захотят ради долговременной безопасности полностью предаться Московиту». Так же может поступить и великий князь Литовский, после чего он «захочет посчитаться с орденом, а московский князь будет смотреть на это сквозь пальцы» . Во избежание этого Изенбург предлагал, во-первых, убедить ливонского магистра не вступать в союз с литовским государем, но поддерживать с ним дружеские отношения (mit erbiethongh und fruntlichen hendeln), а верховному магистру следовало просить своего дядю Георга Саксонского заручиться согласием датского короля на посылку в Ливонию наемников, прибытие которых поднимет дух у населения Ливонии и Литвы. Верховный магистр, опасаясь конфликта с Польшей, не мог предоставить серьезной помощи Ливонии, однако, как полагал верховный маршал, был в состоянии показать, что выступает на ее стороне и готов в случае необходимости за нее заступиться. Что касается императора, то ему не нужно демонстрировать свое расположение к Литве, поскольку это может быть расценено как одобрение антиорденской политики тесно связанной с ней Польши, но он мог бы «во благо христианству» содействовать сближению Дании, Литвы и Ливонии .
«План Изенбурга» в редакции 1500 г., как и в 1497 г., предусматривал создание тройственного союза, в котором место Швеции заняла Литва. Приверженность верховного маршала подобного рода конструкции не была ни данью случаю, ни продуктом однажды захватившей его иллюзорной идеи, но, напротив, результатом осмысления обстановки. Логика построения трехчленной модели антирусского альянса с Ливонией в качестве одного из участников предопределялась слабостью ее политического потенциала, исключавшей равноправное партнерство в двусторонних отношениях. Присутствие внутри альянса третьей стороны усложняло композицию и создавало возможность маневрирования, способного придать ей бльшую устойчивость. Дания и Литва имели к Ливонии претензии, но не хотели допустить усиления друг друга за ее счет, что нарушило шаткий политический баланс как следствие их равновеликости. Заинтересованность католических государств в совместном противостоянии Московской Руси в модели, предложенной Изенбургом, должна была гарантировать их от взаимных претензий друг к другу. То обстоятельство, что датский король был связан с Иваном III союзным договором, Изенбурга, как видно, не смущало. Плеттенберг принял новый «план Изенбурга», поскольку тот, как и прежде, обеспечивал ему поддержку в руководстве Немецкого ордена и позволял без оглядки на верховного магистра активизировать переговоры с Литовским государем.
Александр Казимирович, со своей стороны, пытался найти подход к верховному магистру (возможно, этот ход был подсказан ему Плеттенбергом). В начале 1501 г. он направил в Кёнигсберг представительное посольство из 60 человек во главе с маршалом Станиславом Глебовичем, который должен был просить Фридриха Саксонского от имени своего государя оказать Литве военную помощь. Верховный магистр отказался от прямого общения с литовским послом. Письменное обращение Александра было передано ему 4 января 1501 г. через канцлера Ватта; тем же путем 7 января последовал ответ. Литовский документ содержал жалобы на безосновательное нарушение великим князем Московским договора о дружбе и вечном мире с ВКЛ, на бесчинства русских войск, занявших значительную часть владений Александра, а также просьбу «во имя давней дружбы и доброго соседства» Литвы с Немецким орденом оказать великому князю Литовскому «помощь и спасение». При этом литовцы обещали ордену свою поддержку . Фридрих Саксонский в ответном слове приказал передать, что крайне опечален тяжелым положением Литвы и намерен укреплять с ней мирные отношения, как это делали его предшественники , но торопиться с оформлением союза не собирался, намереваясь предварительно обсудить его с прусскими гебитигерами и магистром Ливонского ордена. Либерализация политики верховного магистра в отношении Литвы определялась, главным образом, несостоятельностью расчетов на посредничество Максимилиана I, которое должно было сгладить остроту прусско-польских и русско-ливонских противоречий, позиция магистра Плеттенберга сыграла тут также не последнюю роль.
К началу 1501 г. ливонский магистр покончил с колебаниями и взял курс на заключение военно-политического союза с Александром Казимировичем. Большая война, полыхавшая близ границ Ливонии, уже опаляла ее своим огнем. Провокации следовали одна за другой, вследствие чего магистр в течение одного 1500 г. дважды – в январе и июле – вынужден был объявлять сбор ополчения и тратить большие средства на его содержание . При этом финансовых дотаций он не получал. С надеждой на поступление крупных денежных сумм от продажи «крестоносных» индульгенций пришлось распрощаться - решение об их публикации в 1500 г. не было принято . Что же касается папской милости, дающей право на десятину от доходов церковных вотчин, то она облагодетельствовала Польшу . Союзников у Ливонии по-прежнему не было, а потому предложение о заключении договора, с которым обращался к Плеттенбергу великий князь Александр, предоставляло ей единственный шанс не оказаться в полной изоляции. Эти соображения заставили Плеттенберга произвести нажим на верховного магистра. Вскоре после того, как Фридрих Саксонский высказал свое удовлетворение отказом ливонского магистра от союза с Литвой , тот задал ему прямой вопрос о помощи, которую Ливония может ожидать от Немецкого ордена в случае ее войны с Россией, ее объемах и сроках . Верховный магистр не нашел ответа, и руки Плеттенберга оказались развязаны.
9 января 1501 г., день спустя после окончания переговоров со Станиславом Глебовичем, из Кёнигсберга в Ливонию спешно (eilende) выехал фогт Бранденбурга Ганс фон Кобленц , которому следовало переговорить с Плеттенбергом до открытия ландтага, назначенного на 17 января, и передать согласие верховного магистра на заключение его союза с Александром. Одновременно верховный магистр просил Плеттенберга использовать дружеское расположение литовского государя и склонить его к сближению с Пруссией, которое защитит ее от проявлений враждебности со стороны Польши .
17 января 1501 г. в Вольмаре началась работа ландтага. Представители Риги и Ревеля, чьим ландсгерром являлся Ливонский орден, были приглашены в замок, где их принял магистр и наиболее влиятельные гебитигеры . После этого магистр представил собранию проект договора о союзе с Александром. Давая ему оценку, он указал на незначительную степень надежности, которой обладали литовско-ливонские соглашения в годы правления отца Александра, Казимира IV, но, вместе с тем, попросил собрание оценить опасность настоящего положения, когда войска великого князя Московского захватили Полоцк и оказались на ближних подступах к южной ливонской границе. Одновременно, по сведениям разведки, большое стечение войск было замечено близ Пскова, откуда они должны были выдвигаться в сторону Дюны (Даугавы). Наступление противника с двух направлений, как и полное поражение литовцев, могли иметь для Ливонии самые тяжелые последствия, и потому магистр предложил сословиям ради блага страны одобрить проект договора и вступление Ливонии в войну с «московитами» на стороне великого князя Александра . На вопрос о наличии соответствующих полномочий рижане ответили утвердительно, а граждане Ревеля допустили оговорку – да, но при условии сохранения городских привилегий.