Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Нелинейная наука и трансцендентальный эмпиризм стр.22
1. Концептуальные особенности нелинейной науки стр.22
2. Самоорганизация в сплошных средах и философская стратегия Ж.Делеза стр.51
3. Трансцендентальный эмпиризм (дифференг//сиация) стр. 84
Глава 2. Вычислительный эксперимент и нелинейная рациональность стр.106
1. Нелинейная рациональность стр. 106
2. Фундаментальная встреча стр.128
3. От мысленного эксперимента к вычислительному стр. 144
Глава 3. Наблюдение в становящихся средах стр. 194
1. Введение в проблему человекоразмерности стр. 194
2 Становящийся наблюдатель стр.207
3. От смыслопрочтения к смыслостановлению стр.216
Глава 4. Самоорганизация смысла стр.240
1. Событие и смысл стр.240
2. Синергетическое движение в языке стр.264
3. На пути к нелинейной онтологии стр.296
Заключение стр.309
Библиография стр.312
- Самоорганизация в сплошных средах и философская стратегия Ж.Делеза
- Фундаментальная встреча
- От смыслопрочтения к смыслостановлению
- Синергетическое движение в языке
Введение к работе
Сдвиг акцента с проблематики бытия на проблематику становления -одна из характерных черт современных философских и научных изысканий. Исследовательский интерес смещается с описания «научных парадигм», задающих способы освоения реальности, на уяснение того, как происходит сама смена таких «парадигм». Пользуясь терминологией Ф.Соссюра, можно сказать, что в центре внимания оказываются не «синхронные», а «диахрон-ные» процессы. Такой сдвиг акцента обусловлен, в том числе, и динамикой современной культуры: политическими изменениями в обществе, многообразием вступающих в конфликт событий, частой непредсказуемостью и неустойчивостью существования как на социальном, так и на природном уровнях. В этих условиях традиционные "всеобщность и необходимость", к которым апеллировало как классическое философствование, так и естественнонаучное познание, становятся, порой, весьма шаткими ориентирами.
Дискурсы, ориентированные на «всеобщность и необходимость» Ж.-Ф. Лиотар назвал метарассказами, или метаповествованиями. И именно кризисом метаповествований характеризуется нынешнее положение дел в познании и культуре, что, по Лиотару, позволяет маркировать наше время как «состояние постмодерна». Поскольку наука удерживает «лигитимирующии дискурс в отношении собственного статуса, то называет его философией. Когда же этот метадискурс прибегает эксплицитным образом к тому или иному великому рассказу, как, например, диалектика Духа, герменевтика смысла, эмансипация разумного субъекта или трудящегося, рост богатства и т.п., - то науку, которая соотносится с ним решают назвать "модерном"».1 Термином «постмодерн» как раз и обозначается недоверие к "великим рассказам", или метапове-ствованиям, - недоверие, вызванное как чрезмерным размножением таких
метаповествоаний, так и противоборствами, в какие они вступают друг с другом. Размножение и противоборства метаповествований подвешивают в неопределенности основания как познавательного процесса, так и социальных и политических институтов, оправдывающих собственное наличие ссылкой на определенные типы знания. Боле того, кризис метаповествований сопряжен с появлением новых технологий и способов получения, обработки и передачи информации (компьютеризация, масс-медиа, интернет). Есть и другие, не столь очевидные «силы», заставляющие колебаться традиционные «универсалии культуры», на которые еще недавно ссылались классические идеологии, уходящие своими корнями в эпоху Просвещения, например, внутрина-учные коллизии, связанные с пролиферацией теорий и столкновениями между исследовательскими программами; активный выход на общественную и политическую арену маргинальных сообществ; размывание поведенческих стандартов на микросоциальном уровне и т.д.
Для естественнонаучного познания указанная проблемная ситуация сопряжена и с тем, что объекты, прежде казавшиеся уже постигнутыми с помощью средств, предлагаемых классической (и неклассической) наукой, оказались куда сложнее, чем предполагалось. Конечно, эти объекты и прежде не считались простыми. Но направленные на выявление их специфики наличные способы познания уже не столько дают ответы, сколько ставят новые вопросы. Как раз в силу не срабатывания устоявшихся приемов описания появился термин «сверхсложные объекты». Сверхсложность последних определяется еще и тем, что они более не рассматриваются как закрытые системы, изолированные от внешнего мира. Неустранимая связь с внешней средой вызывает постоянный дрейф характеристик таких объектов, их качественные изменения. Перманентное изменение характеристик объекта, прежде полагаемых как достаточно устойчивые, позволяет говорить о том, что в сферу естествознания входят исторически развивающиеся системы, «формирующие с тече ниєм времени все новые уровни своей организации, причем возникновение каждого нового уровня оказывает воздействие на ранее сформировавшиеся, меняя связи и композицию их элементов».2 Последнее обстоятельство дает возможность проводить конструктивные аналогии между средствами описания природных реалий, принятыми в естественных науках, и способами освоения мира, характерными как для гуманитарного познания, занимающегося во многом уникальными и исторически меняющиеся социальными образованиями, так и для тех философских построений, которые смещают акценты в поисках фундаментальных оснований бытия с единого на многообразное, с устойчивого на становящееся, с тождества на различие и так далее.
Современная постнеклассическая наука прямо ориентирована на исследование сверхсложных, пребывающих в непрерывной динамике становящихся объектов. Главным математическим средством описания и изучения последних выступает нелинейное моделирование (моделирование с помощью нелинейных дифференциальных уравнений), которое не только ставит перед исследователем новые задачи, но и обнаруживает особые реалии, требующие своего философского осмысления. Важной чертой, характеризующей «контакт» со становящимся объектом, является и то, что описание последнего предполагает определенного рода неполноту, ибо каждый раз такой объект выходит за пределы того, как он налично дан здесь и теперь, учитывая, что тот, кто описывает, сам, порой, выступает составной частью описываемого объекта. Системы, включающие в себя - в качестве собственного компонента - описывающего их субъекта, иногда называют «человекоразмерными».
В.С.Стёпин выделяет три основных типа и этапа науки нового времени: классическая наука 17- начала 20 века, неклассическая первой половины 20 века и постнеклассическая конца 20 - начала 21 века. Объектную базу пост неклассической науки как раз и составляют развивающиеся "человекоразмерные системы, включающие человека и его деятельность в качестве составного компонента. К ним относятся объекты современных биотехнологий, в первую очередь, генной инженерии, медикобиологические объекты, крупные экосистемы и биосфера в целом, человеко-машинные системы и сложные информационные комплексы (включая системы искусственного интеллекта), социальные объекты и т.д."3 Именно моделирование указанных объектов опирается, как правило, на нелинейные дифференциальные уравнения. И потому миру постнеклассической науки придается эпитет «нелинейный».
Обращаясь к сверхсложным объектам и интерпретируя уже описанные классической наукой системы как сверхсложные, ученые открывают «нелинейный мир». Словосочетание «нелинейный мир» может пониматься достаточно широко, ибо речь тут идет не только об особых нелинейных свойствах мироздания, но и о «нелинейном» типе мышления, приспособленного к схватыванию этих свойств. «Нелинейность» - термин, призванный указывать не столько на переход к очередной парадигме, сколько на то обстоятельство, что наличие множества «парадигм» коренится в неком едином «пространстве», где кроются возможности их появления и реализации, аналогично тому, как в нелинейном дифференциальном уравнении содержится множество разных не сводимых друг к другу решений (нарушение принципа суперпозиции, свойственного линейным уравнениям), способных проявляться в зависимости от начальных и граничных условий. Одновременно, «нелинейность» - это и характеристика особых способов жизни возникающих здесь образований, характеристика, содержательно сопряженная с тем, что последние не статичны и пребывают в ситуации становления, то есть, меняют свои характеристики и форму в ходе исторического развития.
Нелинейное моделирование чрезвычайно расширило область применения математики. По сути дела, благодаря ему возникли новые междисциплинарные направления, исследующие и описывающие процессы становления сверхсложных объектов и структур в самых разных областях природы и социума: синергетика (Г.Хакен), теория диссипативных структур (И.Пригожин), теория автопоэзиса (Ф.Варела, У.Матурана), наука о сложности и взамопереходах типа «порядок-хаос» (Р.Том, И.Арнольд, Я.Синай, Ю.Л.Климонтович), математические разработки связанные с построением фрактальных геометрий (Б.Мандельброт) - все, что выступает содержанием того, что сегодня принято называть «эволюционной парадигмой». Как раз эволюционная парадигма предполагает ассимиляцию естественнонаучным познанием идеи историзма, изменчивости всего сущего, формирование в нем интерналистской позиции познающего субъекта, погруженного во время и язык, стремящегося воспринять мир через время и во времени, через язык и в языке, совместить в себе точки зрения "извне" и "изнутри". Эта новая парадигма существенно отличается от прежних статичных, замкнутых на себя парадигм классического образца, на важную роль которых в истории науки обратил внимание Т.Кун.4 Отметим также, что свойственный новой парадигме внутренний историзм, ее открытость предполагает отказ от всякого рода абсолютистских или универсалистских притязаний и иллюзий, в том числе, и от абсолютизации релятивизма. По тем же антиуниверсалистским соображениям стоит воздержаться от искушения приписать новой парадигме диалектический характер, и уж тем более она вряд ли имеет отношение к раскритикованному Поппером историцизму. Отказ от универсалистских притязаний связан с осознанием ограниченности одной из исходных предпосылок классической науки, согласно которой контекст любого познавательного диалога (будь то диалог ученого с природой или диалог между учеными — предста вителями разных научных дисциплин, придерживающихся разных взглядов и убеждений, систем верований или идеологий, принадлежащих разным культурам) всегда в принципе может быть осмыслен и объективно-истинно истолкован с точки зрения "третьего лица" или наблюдателя. Особенно остро последнее обстоятельство проступает именно в междисциплинарных исследованиях, занимающихся сверхсложными объектами.
В последние годы вопросам становления, самовозникновения и самоорганизации сверхсложных систем уделено огромное внимание. Актуальность философского осмысления исследований процессов становления и самоорганизации с помощью нелинейного моделирования состоит в том, что последние являются исходной точкой роста новых образов и представлений, образующих в своей совокупности основу понятийного каркаса, в котором и посредством которого возможно формирование эпистемологического горизонта постнеклассической науки.
Основания нелинейной постнеклассическойй науки заложены такими крупными учеными, как А.Пуанкаре, Л.И.Мандельштам, А.А.Андронов. К сегодняшнему дню в различных областях, как естествознания, так и социально ориентированных дисциплин, использующих математические методы исследования, были получены важные и во многом неожиданные результаты, специфика которых, как правило, определяется использованием нелинейных математических моделей и новых вычислительных средств (Ю.Л.Климонтович, С.П.Курдюмов, И.Пригожин, Г.Хакен, Д.С.Чернавский и др.).
Первые работы, посвященные философско-методологическому осмыслению указанных изменений в познавательной практике, появились в 90-х годах прошлого века (статьи В.И.Аршинова, Ю.А.Данилова, Г.И.Рузавина и др.). В настоящее время появилось немало и специальных разработок, направленных непосредственно на рассмотрение данной проблематики. Здесь прежде всего следовало бы указать на работы В.С.Степина, О.Н.Астафьевой,
В.В.Васильковой, А.А.Назаретяна, и др. Темы, связанные с самоорганизацией, эволюцией, неустойчивостью, самосогласованностью поведения сверхсложных объектов самым недвусмысленным образом входят в сферу интересов многих авторов, работающих в области философских вопросов естествознания. Прежде всего здесь имеются ввиду работы Н.С.Автономовой, И.А.Акчурина, А.И.Алешина, А.М.Анисова, А.А.Ахутина, В.А.Бажанова, Л.Б.Баженова, Р.Г.Баранцева, В.И.Библера, В.Г.Буданова, В.И.Войцеховича, Ю.А.Данилова, И.А.Добронравову, Г.Б.Жданова, Е.Н.Князевой,
Л.П.Киященко, В. А. Лекторского, И.К.Лисеева, Е.А.Мамчур,
Г.Г.Малинецкого, М.К.Мамардашвили, Л.А.Микешиной, И.П.Меркулова, В.И.Моисеева, И.Е.Москалева, В.В.Налимова, А.Л.Никифорова, А.П.Огурцова, А.А.Печенкина, В.Н.Поруса, Б.И.Пружинина, В.Л.Рабиновича, В.М.Розина, М.А.Розова, Ю.В.Сачкова, С.П.Ситко, В.В.Тарасенко, П.Д.Тищенко, В.П.Филатова, С.С.Хоружева, В.С.Швырева, Б.Г.Юдина, где данные проблемы поднимаются в самых разнообразных контекстах.
Решающий вклад в философско-методологическую разработку нелинейной науки внесли такие крупные ученые, как Г.Хакен, И.Пригожин, Г.Николис, В.Эбелинг, М.Эйген, Э.Янч и др. В отечественной науке огромный вклад в формирование и развитие исследований процессов самооргани- зации с помощью нелинейнщ способов моделирования внесли В.П.Браньский, С.П.Капица, Ю.Л.Клемантович, С.П.Курдюмов,
Г.Г.Малинецкий, Н.Н.Моисеев, Ю.М.Романовский, А.А.Самарский, Д.С.Чернавский и др.
Немало работ освещающих не только новаторские открытия в науке, но и позволяющих философски осмыслить достижения, накопленные в области изучения неустойчивых природных состояний, эволюционирующих объектов, хаоса, написаны И.Пригожиным, Г.Хакеном, У.Матураной, В.Варелой,
Р.Томом, Б.Мандельбротом, Дж.Николисом, И.Стенгерс, М.Полани, В.Эбелингом, М.Эйгеном, Э.Янчем, Дж.Глейком.
Важным событием, оказавшим несомненное влияние на становление нелинейной науки в философско-междисцплинарном аспекте стал «Московский синергетический форум», проведенный в 1996 году, на котором выступили такие видные западные специалисты, как И.Антониу, В.Баснос, Г.Бюржель, Ф.Вукетич, Э.Ласло, К.Майнцер, Дж.Николис, З.Санатини, М.Темпчик, Г.Шефер.
Все вышеуказанные авторы, так или иначе, подчеркивают важность того обстоятельства, что сегодня процессы, связанные с самоорганизацией, неравновесностью, становлением - помимо того, что входят в круг интересов математизированного естествознания, - создают проблемные поля, стимулирующие поиск и формирование тех методологических ориентиров и исследовательских стратегий, которые позволяют не только философски осмыслять современное положение дел в науке, но и пересматривать базовые посылки рационального отношения к миру и человеку. Тогда встает задача выявления сути подобных изменений, превращения их в некий способ видения реальности, для чего и требуется проникновение в те типы восприятия и осмысления исторически развивающихся и во многом уникальных образований, которые составляют основной предмета интереса мыслителей гуманитарного направления.
Причем, задача философского осмысления возникающего здесь сложного комплекса взаимосвязанных онтологических, методологических и конкретно эпистемологических вопросов — это не просто "еще одна" задача философии современной науки и техники, имеющая вторичный и прикладной, но никак не фундаментальный характер. Скорее, верно обратное, хотя и с необходимой оговоркой. В контексте эволюционной парадигмы развитие пост-неклассической науки приобретает более децентрированный, диалоговый,
плюралистичный, многовариантный и коэволюционный характер. Допустив такое коэволюционное движение не только различных научных направлений, но и разных культурных традиций, стоит задаться вопросом, почему и в каком смысле та или иная дисциплина привлекает к себе в тот или иной период особое внимание, какую роль она начинает играть за пределами собственно теоретических построений.
Неочевидным образом здесь проступает связь между естествознанием и ведущими философскими стратегиями XX века, прежде всего, с постструктурализмом. Общие тенденции и способы осмысления мира в этих разнородных направлениях культурно-познавательной деятельности удобнее всего наблюдать на примере творчества французского философа Жиля Делеза (1925 -1995 г.г.). Делез стоит в одном ряду с такими крупными французскими философами, как Ж.Деррида, М.Фуко, Р.Барт, К.Леви-Стросс, Ж.Бодрийяр, Ф.Гваттари, П.Рикер, Ж.Лакан, М.Мерло-Понти.
Однако, по сравнению с ними, он тематически куда ближе к проблемам современной нелинейной постнеклассической науки. Так, понятие «складка» напрямую связывается им с фрактальными геометриями, интерпретация бытия как различия с исследованиями хаоса, процессами самоорганизации, странными аттракторами, и т.п. Не случайно поэтому, что в своих произведениях Делез часто отсылает к работам таких видных ученых, как К.Лоренц, Б.Мандельброт, И.Пригожин, Р.Том. В этой связи обращение к творчеству Делеза представляется особенно актуальным.
В отечественной литературе Делеза принято относить к ведомству "философского постмодернизма". Однако такое, иногда поспешное, разведение тех или иных представителей философии по разным "рубрикам" (экзистенциализм, феноменология, аналитическая философия, эволюционная эпистемология и т.д.) вызывает, порой, определенные сомнения (примером тому может служить Л.Витгенштейн, чье имя долгое время связывалось только с
неопозитивизмом). Конечно же, философия богата самыми разнообразными направлениями и школами. Но любой крупный мыслитель выходит за их рамки, создает собственный, ни к чему до конца не сводимый ареал мысли. И чем оригинальнее философ, тем более открытым становится этот ареал, тем более размыты его границы и тем больше истолкований и интерпретаций он предполагает и порождает. Если же автор философского текста активно соотносит свою мысль с достижениями в иных областях творческой деятельности (с естествознанием, медициной, литературой, живописью, музыкой), то для указанных интерпретаций открываются особенно широкие возможности.
Не новость, что тексты, претендующие на философскую значимость, могут выходить из-под пера далеко не только "философов-профессионалов". Многие работы Эйнштейна, Гейзенберга, Бора, Кандинского, Дали, Эйзенштейна несут в себе мощный самостоятельный философский заряд. Данное обстоятельство позволяет говорить об активном взаимодействии между представителями разных культурных традиций. Тем не менее, Хайдеггер в свое время сетовал, что внутри философии живет тенденция превращаться лишь в одну из университетских дисциплин.5 Захлопнув за собой дверь, она зачастую страдает глухотой к мудрости и бессодержательностью, не замечая, что рядом — бок о бок с нею — трудятся ученые, художники, кинематографисты, не редко обеспокоенные теми же проблемами, что так волнуют "науку наук". Но "водоразделы мысли" не столь уж непроницаемы, чтобы философ мог легко отмахнуться от внешних ему проблем. Тогда появляется возможность говорить о своеобразной коммуникации, основанной на содружестве и соперничестве. Такая неустойчивая, резонирующая коммуникация, где различия и разногласия (имеющие, порой, весьма острый характер) между философом, художником и ученым вовсе не исчезают, несет в себе черты явного или не явного диалога. И ежели подобный диалог (участники которого могут быть разнесены не только в пространстве, но и во времени) ориентирован не на конфронтацию, а предполагает взаимозаинтересованность, тогда возникающие в его ходе идеи обретают подлинную жизнь. Действительно, тогда "идеи не умирают. Но и выживают они не только как анахронизмы. В какой-то момент они могут достигать научной стадии, а потом утрачивать [свою научность] или вновь возникать уже в других науках. Их применение и статус, даже их форма и содержание могут меняться; к тому же в ходе такого действия, в таком перемещении и распределении новой области они удерживают нечто существенное. Идеи всегда востребуемы именно потому, что уже сослужили службу, но совершенно в иных актуальных исполнениях [modes]".6 Не вызывает сомнения та плодотворная роль, какую могут сыграть идеи одного специалиста в сфере деятельности другого. Тут мы сталкиваемся с явным или неявным сотворчеством, встречей, синергетическим действием, когда идеи одного автора, повторяются в произведениях другого, обретая соответствующую уникальность и отличительные черты.
В этом отношении творчество Делеза дает обширный материал. Оно являет собой смелый эксперимент в мышлении, ибо по Делезу работа философа состоит в том, чтобы создавать новые - философские - концепты, учитывающие зависимость получаемых истин от того, что французский философ называет «планом имманенции», на котором они конституируются. Такие концепты суть выражения мысли, а мысль, в свою очередь, неразрывно сопряжена с творчеством. Призывая к творчеству концептов, к пересмотру доставшихся в наследство философских понятий и представлений, Делез, те не менее, весьма скептически относился к таким темам, как «смерть философии» или «преодоление метафизики». Критические замечания в адрес Платона, Декарта, Канта, Гегеля, Хайдеггера, которые можно найти на страницах его книг, призваны
лишь более четко обозначить отстаиваемую им стратегию мышления, которая вовсе не подразумевает безоглядного отбрасывания философского наследия и отказа от классической идеи философии как системы.7 Новаторство мышления Делеза - не в уходе от систематического характера философствования, а именно в характере его системы. Философская система, прежде всего, должна стать открытой.8 Примером изложения такой открытой системы является книга, написанная им в соавторстве с Ф-Гваттари, Тысяча плато. В ней нет никакого интеллектуального анархизма, единственным правилом которого был бы уход от всяких правил. Речь здесь идет об изменчивых, локальных правилах, направленных на создание строгого порядка концептов: «складка», «детерриторизация», «порядок слов», «лицевость», «ретурнель», «номадизм», а также разнообразных видов становления. Каждая глава, или плато, книги вырабатывает особую группу концептов. Причем одни концепты, вступая в связь с другими, не только повторяются, но и претерпевают определенные трансформации, порождая своего рода «калейдоскопическое» многообразие.
Такое многообразие конституирует одну из решающих тем философии Делеза: что такое смысл? Рассмотрению этого вопроса посвящены его два центральных произведения Различие и повторение и Логика смысла. Именно на них будет сделан упор в данной диссертации.
Одной из задач диссертации как раз и является выявление такого метафизического среза философии Делеза, более глубокое проникновение в содержание предлагаемого им понятийного аппарата. Подобное выявление представляется наиболее актуальным в рамках конструктивного диалога с «эволюционной парадигмой» постнеклассической науки. Здесь по новому может быть рассмотрен ключевой для философии Делеза концепт
"становление" — становление как переход (или "складка") между внутренним и внешним, но отсылающий к абсолютно внешнему, к тому внешнему, которое не задается только рядоположенностью смежных «научных программ». А проблемы философии, как и проблемы поснеклассической науки, — это как раз проблемы внешнего, в котором и философия, и наука начинают различаться сами в себе? Причем речь идет не о просто внешних проблемах (заметим, такие "внешние проблемы" часто воспринимаются как внутреннее дело той или иной дисциплины), стимулирующих развитие какой-либо области знания, и не о вопросах, на которые следует дать ответ, дабы получить конкретный вывод относительно соответствующего обстояния дел. Такое "просто внешнее" лишь соотносится с конкретно решаемой задачей (не высвечивая при этом истоки и способы постановки последней). Миссия философии и нелинейной постнеклассической науки как междисциплинарного образования вовсе не в том, чтобы выражать и обрабатывать в своем языке данные "соседних дисциплин". Сутью междисциплинарной и философской работы также становится сотворчество концептов, отсылающих к "абсолютно внешнему". Но парадокс здесь в том, что для приближения к абсолютно внешнему нужно разместиться посреди коммуницирующих культурных областей, расходящихся между собой и стремящихся утвердить собственную суверенность: разместиться посреди и помыслить извне, начать с середины и уйти в сторону, породив новый росток мысли и обозначив тем самым новую середину. Именно в таких движениях мысли и проступают контуры "абсолютно внешнего", а также связанного с ним подлинного становления, не
тождественного истории мышления. Так, например, проследить связь наукой и философией уже не означает придать научную форму философской теме или обсуждать с точки зрения философской экспертизы понятийный аппарат науки. Это значит занять некую промежуточную позицию между наукой и философией — позицию, способствующую философскому "становлению науки" и научному "становлению-философии".10 То есть, речь идет не столько об описании или реконструкции стратегий философствования Ж.Делеза и не столько о параллельном «прочтении» достижений синергетики и философских новаций французского мыслителя, сколько о выявлении тех далеко не всегда явных связей, которые и позволяют говорить об особом «коммуникативном пространстве», где разворачивается тема онтологии становления.
Надо сказать, что творчество Ж.Делеза пока еще не столь основательно исследовано в отечественной литературе. О нем упоминают, на него ссылаются, есть ряд критических статей (как правило, в послесловиях к переводам этого автора) вычленяющих некоторые моменты его философской позиции. Тексты, в той или иной мере анализирующие философские стратегии Ж.Делеза, принадлежат таким авторам, как: О.В.Аронсон, С.Н.Зимовец, С.Н.Зенкин, И.Ильин, Н.Б.Маньковская, Е.Петровская, В.А.Подорога, М.К.Рыклин, С.Л.Фокин. Особо следует выделить монографию Л.А.Марковой «Философия из хаоса», непосредственно посвященную анализу творчества Делеза. Среди зарубежных авторов, внимательно относящихся к творчеству Делза особенно интересны Р.Боги (R. Bogue), К.Боундас (С. Boundas), М.Гатен (M.Gatens), Ф.Зурабишвили (F. Zourabichvili), К.Малабу (C.Malabou), Ж.-К.Мартин (J.-C. Martin), Б.Массуми (В. Massumi), П.Мачери (P. Macherey), Ж.-Л.Нанси (J.-L. Nancy), П.Паттон (P. Patton), К.А.Пирсон (К.А. Pearson), Ж.-М.Саланкис (J.-M. Salanskis), Д.В.Смит (D.W.Smith),
Э.В.Холланд (E.W.Holland) и другие. Тем не менее, следует отметить, большая часть указанных авторов концентрирует внимание на эстетических, политических, психологических аспектах его философствования, нежели чем на собственно теоретико-эпистемологическом векторе его работ, учитывая, что гносеолого-онтологическая тематика широко рассматривается в его текстах.
Действительно, в своих произведения Делез касается весьма широкого спектра проблем, затрагивающих вопросы логики, лингвистики, психоанализа, литературоведения, то есть те вопросы, которые порой в аналогичном ключе рассматриваются такими авторами, как Н.Д.Арутюнова, А.Л.Блинов, А.Вежбицкая, А.Ф.Грязнов, А.А.Карпенко, Ю.М.Лотман, А.В.Михайлов., В.С.Руднев, Е.Д.Смирнова, Е.А.Сидоренко, З.А.Сокулер.
В таком случае традиционная для эпистемологических изысканий тема раскрытия общих и специфических характеристик становления различных областей знания, анализа возможностей их дифференциации и интеграции, вычленения языково-комуникативных компонент, обеспечивающих функционирование и «миграцию» результатов познания из одной науки в другую, тесно переплетается (а порой и сливается) с актуальной и широко обсуждаемой сегодня темой коммуникативного характера постнеклссической науки и постструктуралистского типа философствования, их статуса и роли в современном познавательном процессе. Причем сама коммуникативность, увиденная через призму нелинейной науки в сочетании с постструктуралистскими сюжетами (представленными в данной работе философскими стратегиями Делеза), может рассматриваться не только как указание на те общности, какие имеют место в различных сферах познавательной деятельности, но и на границы между этими сферами - границы, не разъединяющие, а наоборот, скрепляющие познание в некое подвижное, становящееся целое.
В свете выше сказанного методологическую основу предлагаемой диссертации составляет органическое сочетание теоретических результатов, полученных в ходе исследований проводимых в рамках нелинейной постне-классической науки (а также благодаря анализу самого феномена постнеклас-сической науки), философско-методологических стратегий постструктурализма (представленных в диссертации творчеством Ж.Делеза), а также ставших уже традиционными приемов феноменологического, герменевтического и лингвистического подходов к обсуждению онтологических и гносеологических проблем.
Основная цель диссертационного исследования состоит в концептуальном прослеживании и обосновании коэволюционного и взаимодополнительного характера движений современной научной и философской мысли, причем в качестве исходного ориентира выбирается положение о сближении на определенном этапе развития познания методологических оснований естественнонаучных и гуманитарных дисциплин, что выражается, например, во включении в объяснительные схемы естественных наук характеристик субъекта исследования (наблюдателя); в проблематизации традиционных различений реальности на субъективную и объективную, духовную и телесную, живую и неживую, естественную и искусственную; в обостренном интересе математизированного естествознания к уникальным, самоорганизующимся и эволюционирующим образованиям, долгое время составлявшим предмет гуманитарного знания.
В рамках основной цели предполагается решение следующих задач:
- выявить концептуальные особенности и познавательную позицию нелинейной постнеклассической науки и показать ее соотнесенность со стратегией философствования Ж.Делеза;
на основании такой соотнесенности, имеющей взаимодополнительный и коэволюционный характер, показать применимость к нелинейной постне классической науке теоретико-познавательной позиции, обозначенной Ж.Делезом как «трансцендентальный эмпиризм»;
- обосновать то обстоятельство, что в рамках «трансцендентального эмпиризма» особую концептуального значимость обретает процедура вычислительного эксперимента принимающего на себя функции мысленного эксперимента, широко применяемого в классической и неклассической науке;
- показать, что вычислительный эксперимент раскрывает в научном исследовании ситуацию события «фундаментальной встречи» (Ж.Делез) с тем, что принципиально «неузнаваемо», то есть с тем, относительно чего не имеется предварительного («априорного») концептуального наброска, обеспечивающего возможность представления;
- обосновать, что нелинейная постнеклассическая наука (в контексте события «фундаментальной встречи» и в рамках «трансцендентального эмпиризма») существенным образом человекоразмерна и предполагает переход от концептов классического (вынесенного за пределы экспериментальной ситуации) и неклассического (вовлеченного внутрь экспериментальной ситуации) наблюдателя к концепту становящегося наблюдателя, выступающего в роли свидетеля фундаментальной встречи;
- показать, что для становящегося наблюдателя, как агента познания, наряду с поиском истинного положения дел в рассматриваемом им фрагменте реальности особую роль начинает играть смысл того, что предстает перед ним - благодаря событию фундаментальной встречи с неузнанным - в процессе вычислительного эксперимента;
- опираясь на творчество Ж.Делеза показать парадоксальный характер инстанции смысла (в его концептуальной связи с событием), с одной стороны, выступающего как нечто порожденное, ставшее в результате исследовательской деятельности (вектор смысло-становления), а с другой, являющегося
основанием и генетическим началом самой этой деятельности (вектор смыс-ло-прочтения);
- выявить специфику средств выражения, призванных эксплицировать связь события фундаментальной встречи с парадоксальным характером ситуации извлечения-становления смыслов, а также предполагающих особое отношение к языку описания такой парадоксальной становящейся реальности - отношение, обозначенное как «синергетическое движение в языке»;
- показать, что «синергетическое движение в языке» предполагает особого рода нелинейную онтологию, или динамическую онтологию становления, дистанцирующую себя по отношению к онтологии статического бытия как резервуара уже готовых смыслов и истин;
- обосновать необходимую связь нелинейной онтологии и коммуникативного характера исследований в постнеклассической нелинейной науке.
Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что методологический потенциал нелинейной постнекласической науки, рассмотренной в контексте современных философских стратегий, ее ориентрован-ность как на артикуляцию границ между разными способами отношения к природе и человеку, так и на выявление возможностей конструктивной коммуникации между этими способами, позволяет формировать комплексные познавательные стратегии в области социальных технологий, экологических исследований и т.д.
Идеи диссертационного исследования могут быть использованы для разработки новых курсов для вузов по специальностям «онтология и теория познания», «философская антропология» и др.
Проблематика диссертации исследования отрабатывалась и проверялась, начиная с 1994 по 2002 год, на постоянно действующих семинарах в секторе философских проблем междисциплинарных исследований Института философии РАН по темам «Язык и синергетика» (грант РГНФ) и «Междисципли нарный подход к сложным нелинейным системам» (грант РФФИ). Промежуточные результаты докладывались автором на конференции в Санкт-Петербурге «Научная рациональность и структура повседневности» (1997), в Ростове-на-Дону на III Российском Философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия» (2002), в Москве на чтениях памяти В.С.Библера в РГГУ (2003), в Киеве на «Международных синергетических чтениях памяти Ильи Пригожина» (2003).
Идеи диссертационного исследования использовались также при чтении спецкурсов для студентов кафедры философской антропологии философского факультета МГУ «Проблема логики смысла в постструктурализме», «Постструктурализм и философия XX века», «Философские аспекты постнекласси-ческой науки», «Современный французский постструктурализм и философская антропология», прочитанных диссертантом.
Диссертация была обсуждена на заседании Сектора философских проблем междисциплинарных исследований, а также на заседании Отдела философии науки и техники.
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии.
Самоорганизация в сплошных средах и философская стратегия Ж.Делеза
Чтобы показать комплиментарность нелинейного подхода к миру и философской стратегии Ж.Делеза обратимся лишь к нескольким сюжетам, являющимся, на наш взгляд, решающими не только для понимания творчества французского философа, но и указывающим на изменения в стилистике современного мышления.
Прежде всего, как показывает Делез, современное мышление (в том числе и научное) должно отойти от восприятия мира как некой совокупности качеств (тем или иным образом данных познающему существу), превращаемых затем в понятия, из которых вырастает соответствующее представление о том или ином фрагменте реальности. Мир следует воспринимать как совокупность событий, чистых событий, относительно которых и нужно строить теории. И чтобы ухватить смысл и значение этого важного заявления, следует разобраться с самим термином "событие", играющем решающую роль в переходе от статики к динамике, от бытия к становлению.
Делез разрабатывает способ мыслить событие, обращаясь как к учению стоиков, так и к философии Лейбница, где событие служит тому, чтобы обозначать не атрибут и не качество субъекта или объекта, а скорее бестелесный предикат, выражающий изменение субъекта, в том числе и в предложении (так, вместо того, чтобы говорить «дерево зеленое», следовало бы сказать «дерево зеленеет»). В Логике смысла события представлены в терминах стоической теории тел. Если все тела суть причины в отношении друг друга и друг для друга, то, согласно делезовскому прочтению стоиков, можно сказать, что результаты действий этих причин - не тела, а бестелесные сущности. Такие сущности являются не физическими качествами и свойствами, не вещами или фактами, но событиями, которые не существуют, а скорее обитают в вещах или присущи последним. Толща тел, как говорит Делез, может быть противопоставлена бестелесным событиям, которые играют на поверхности этих тел, оживляют их («рост», «уменьшение», «нанесение пореза»). События освобождаются от положений вещей и их качеств, к которым они сводятся, когда те выступают лишь как некие смеси. Помимо всего прочего, Делез показывает, что именно так увиденный мир делает возможным язык, извлекает звуки из состояний телесных действий и страданий. Чистые события, так сказать, «дают основание» языку в том смысле, что они обладают сингулярным, безличным и доиндивидуальным существованием внутри выражающего их языка. Другими словами, события обладают независимостью выражения по отношению к их воплощению в телах и в положениях вещей. Звуки вовсе не принадлежат телам как физические качества, но обретают свой смысл (сигни-фикацию, денотацию и т.д.) только как события. Это значит, что отношениє между языком и миром является уже не отношением репрезентации, но отношением эффективности, причем язык непосредственно внедряется в мир и творит его новыми способами. Предварительно заметим, что уже в этом пункте событие соотносится со смыслом и выражением.
В книге «Складака. Лейбниц и барокко» Делез пытается развернуть «значение» события в терминах основных принципов Лейбница, а именно принципа достаточного основания и принципа тождества неразличимых. Он стремится показать, что предикат - это, прежде всего, отношение и событие. Предикация - это не атрибуция, а скорее движение и изменение: «Предикат является глаголом, а глагол не сводим ни к связке, ни к атрибуту, является даже основой лейбницианской концепции события».24 Предикат, доказывает Делез, должен мыслиться как движение и изменение, а не как устойчивое состояние. Такая концепция мысли и события с необходимостью ведет к переработки понятия субстанции, ибо субстанция - это уже не субъект какого-либо атрибута, а скорее внутреннее единство события и активное единство изменения. Субстанция постигается здесь как «двойная спонтанность», подразумевающая: 1) движение как событие и 2) изменение как предикат. То есть, для Делеза событие обозначает некую имманентную активность поверх всякой устойчивой тотальности, некое творчество, новизну, мыслимую в интериорности непрерывного. В пределе Делез предполагает, что сам мир следует описывать как событие и как бестелес-ный предикат, включающий в себя и субъекта и объект. То есть, Делез придерживается того положения, что мы не можем даже помыслить субстанцию независимо от внутреннего единства события и активного изменения.
Концепция события развивалась Делезом (совместно с Ф. Гваттари) и в книге Что такое философия?, каждый раз наполняясь новыми элемен тами и акцентами. Здесь авторы подчеркивают, что термин "событие" (не будучи смешанным с каким-либо актуальным положением вещей) отсылает к «затененной или скрытой части», которая всегда может быть вычтена или добавлена к актуализации как некое «бесконечное движение», которое придает жизни согласованность, или консистенцию. Такая затененная часть выступает как нечто «виртуальное»: не хаотическое виртуальное, а виртуальное, которое обрело консистенцию. И в то время как событие может казаться трансцендентным по отношению к положению вещей, к которым оно относится, нужно понимать, что оно является полностью имманентным движением. Грубо говоря, трансцендентным является именно положение вещей, в котором актуализируется событие. Событие предполагает время. Но это не время детерминации поддающихся изолированию точек и не мера дискретных мгновений, это время «межвременья», длительность интервала между состояниями. Событие именует не прохождение времени, векторный переход времени: «Когда время уходит и уносит с собой мгновение, всегда остается межвременье, чтобы привести за собой со-бытие». Жизнь, обретаемая событием, отсылает к становлению.
Сама философия становится здесь равной событию, поскольку способна «освобождать его от телесной оболочки» положения дел. Делез проводит важное различие между действием и событием для того, чтобы освободить действие от воплощенного состояния вещей. «Тут нечего добавить. Лучше не скажешь: стать достойными того, что происходит с нами, а значит желать и освобождать событие, осуществляемое в глубине вещей, стать результатом собственных событий и, следовательно, переродиться, обрести вторую жизнь».
Фундаментальная встреча
Здесь я сделаю краткое отступление, чтобы обозначить собственную версию, как в современной философской литературе проводится различение между тем, что принято маркировать терминами "классика" и "неклассика". В качестве оговорки, сделаю предварительное, но, как мне кажется, важное замечание, что такое различие крайне номинативно и условно. Я имею ввиду, что противопоставление классических и неклассических философствований выступает лишь удобным способом выражения, обозначающим некую проблему, сопровождающую любой философский дискурс, поскольку элементы "неклассики" можно обнаружить не только в 19 — 20 веках, но и, например, у софистов или стоиков, противопоставлявших себя "классическим" направлениям, идущим от платонизма или аристотелевской метафизики. То есть, "классическая" и "неклассическая" стратегии мышления пребывают в непрерывном соприсутствии, подразумевающем, что между ними не обязательно следует предполагать какой-то исторический переход (сначала была "классика", потом появилась "неклассика", потом — "постнеклассика", а после — "неопостнеклассика"). Важно, что "классика" и "неклассика" могут представлять собой не более чем словесный код, облегчающий возможность выявив» проблемный узел, определяющий саму философскую практику.
В чем же состоит изложенное выше противостояние указанных двух способов отношения к познанию и бытию? В чем состоит узловой пункт, тот оселок, на котором они пытаются выяснить в разных словах и в разных терминологических каркасах отношения между собой? Попробую предложить один из возможных вариантов ответа на эти вопросы. Направление размышлений, обозначенное термином "классика", в качестве исходного (а, одновременно, и конечного) пункта принимает, что в мире есть нечто, обладающее статусом устойчивости. Благодаря такому "нечто" наличный мир и существует. То есть, в мире есть некое "на самом деле". Движение к такому "на самом деле" и есть движение мысли. Именно это движение мысли придает смысл не только человеческому существованию, но и всему тому, что мы видим, чувствуем, осязаем, то есть, тому, что существует независимо от нас в качестве внешней природы. Изрядно упрощая ситуацию и не пускаясь в детали, упомянутое "нечто" можно интерпретировать либо как "заоблачный мир" с его Благом и сопутствующей последнему иерархией ценностей (Платон); либо как Бога со всеми техниками приближения к последнему (Скотт, Аквинский); либо как Абсолютный дух Гегеля; даже "бытие" Хайдеггера и "традиция" Гадамера, отчасти, могут быть истолкованы в этом ключе. Философия выработала массу терминов для экспликации подобного опыта бывания в том, что есть "на самом деле". И в основании всех этих техник просматривается одна процедура (или способность), для именования которой может быть использован восходящий к Платону термин "припоминание": нам следует вспомнить то (или дорасти до того), что мы когда-то уже имели или всегда имеем в скрытом виде, соприкоснуться с чем-то, что вечно присутствует вне нас (как налично данных, обладающих сознанием существ), но, тем не меЬІе, задает возможность существования и нашего "внутреннего С другой стороны то, что определяется как "неклассика", претендует на показ следующегб обстоятельства: то, что маркируется словосочетанием "на самом деле" (нечто подлинное, находящееся за пределами наличной данности и структурирующее последнюю), — это что-то вроде иллюзии, порождаемой имманентной жизнедеятельностью человека, помещенного в конкретные и преходящие рамки исторических и социальных обстоятельств. Такого рода иллюзии, например, могут расшифровываться через введение представлений о неких "исторических априори" (М.Фуко), через критику "наличия" (Ж. Деррида), через обсуждение "машин желания" (Ж.Делез, Ф.Гваттари) и т.д. Тогда суть философского анализа будет состоять как раз в вычленении этих "исторических априори" (или архи-следов в основании наличного, лишенных статуса изначальности), в показе их функционирования и в выявлении того, как на основе такого функционирования возникают идеальности и центрации, претендующие на роль "идолов", "аппаратов преследования и подавления".
В таком колебании между принятием "на самом деле" и отказом от него, по-видимому, и состоит проблемный узел философского отношения к миру (до деления на классику и неклассику). Для новоевропейской культуры данный узел наиболее четко оформил Кант, утверждавший, что есть области нашего присутствия в мире, где мы имеем право говорить о наличии предельного основания, на базе которого строим свою сознательную жизнь, а также есть области, где мы не имеем права говорить об этом. Однако Кант лишь явным образом показал наличие подобного разделения феноменальной и ноуменальной областей жизни сознания. При этом он отнюдь не отрицал того, что ноуменальные "пространства" жизни непознаваемы. Он говорил лишь о том, что мы не имеем возможностей теоретически обосновать наше знание об этих пространствах; например, мы не можем теоретически понять Бога. И тогда смысл (одна из основных тем данной работы), по Канту, оказывается раздвоенным: либо мы принимаем за смысл то, что обеспечено трансцендентальным схематизмом, либо он принципиальным образом обстоятельство будет рассмотрено далее. недоступен рациональной интерпретации, поскольку "нисходит" на нас из запредельной для знания (научного, позитивного знания) области. Тогда встает вопрос: как интерпретировать то, что "нисходит" на нас? Имеем ли мы право говорить о том, что то, что пребывает в мире ноумена (смысл), изначально предсуществует?89
В предложенной интерпретации "классику" можно маркировать словосочетанием "вспомнить незабываемое". Так, Платон предлагает душе вспомнить то, что она уже видела в горнем мире; Кант предполагает наличие некой трансцендентальной области, выступающей в качестве обоснования достоверного знания (которая тоже всегда присутствует, но до нее нужно только дорасти90); для теологии мы уже дети Божьи, но в результате первородного греха позабыли божественную истину, и теперь наша задача — вернуться в лоно Того, чьими детьми мы и так являемся. То есть, значение словосочетания "вспомнить незабываемое" может быть проинтерпретировано в самых разных дискурсивных практиках.
От смыслопрочтения к смыслостановлению
В качестве отправного пункта перед нами стоит вопрос о том, что происходит с наблюдателем, когда он попадает в ситуацию принятия решения в условиях сверхнеопределенности, причем такая сверхнеопределенность понимается не как отсутствие информации, а, наоборот, как ее сверхизобилие.
Чтобы как-то продвинуться дальше, давайте обратимся к мысленному эксперименту. Предлагаемый мысленный эксперимент ориентирован на то, чтобы прояснить (как бы рассмотреть "через лупу") саму процедуру наблюдения. Представим себя уменьшенными, наподобие Гулливера, до размеров, низация и наука: опыт философского осмысления — М, ИФРАН, 1994 сравнимых с размерами микрочастиц, и пусть мы каким-то таинственным образом попали внутрь изучаемого нами объекта. Для усложнения, а одновременно, и придания "отчетливости" ситуации, выберем в качестве такого объекта среду, обладающую ярко выраженными термодинамическими свойствами, допустим, плазму (огонь от свечи). Перед нами как наблюдателями (предположим, что мы защищены от изучаемого объекта соответствующими скафандрами) стоит задача выявить свойства такой среды и в процессе исследования получить позитивные выводы, позволяющие делать "объективные" прогнозы относительно ее поведения. Какого же рода научные результаты мы сможем получить в ходе исследования открывшейся нам реальности? Очевидно, мы сможем зафиксировать и теоретически описать взаимодействия между частицами, то есть сформулировать какие-то законы относительно движений последних и построить теорию, позволяющую нам прогнозировать как собственное поведение, так предполагаемые изменения в среде. Однако, весьма проблематично, что, опираясь только на такие законы и такую теорию, мы сумеем составить себе представление о том, что весь ансамбль мечущихся перед нашим взором частиц на самом деле находится, скажем, в устойчивом состоянии, то есть, обладает определенной формой или же имеет тенденцию к деградации (допустим, к угасанию свечи). То есть, речь идет о сомнительности того, что микрохарактеристики объекта, в который удалось внедриться и которые открылись нам непосредственно, дадут нам информацию о самом объекте в целом, таковом, каков он есть "на самом деле", то есть на макроуровне. Информацию, характеризующую поведение системы в целом, по-видимому, можно было бы получить лишь в том случае, если бы нам представится возможность выбраться "наружу" и взглянуть на изучаемую систему со стороны, контактируя с ней посредством таких приборов, как, например, термометр, манометр, или открывая и закрывая разного рода клапаны, перемещая поршни и прочее. Именно с этой позиции перед исследователем и предстало бы то феноменологическое "обстояние дел", к которому апеллирует, скажем, термодинамика. Именно тогда у него появились бы теоретические представления о температуре, давлении и тому подобном, которые уже потом можно сопоставить, допустим, с понятием кинетической энергии и построить кинетическую теорию газов (которая отсылает к микроописаниям), "объясняющую" в том числе и само понятие температуры. То есть, ситуация неожиданным образом складывается так, что, не задав изначально пространства макроскопического опыта, мы не способны вывести правила перехода с одного уровня описания (микроскопического) объекта на другой (макроскопический). И наоборот, зная "микроскопическое" описание, нам, в принципе, не может прийти в голову мысль о существовании макроскопического описания (если не прибегать к уловкам Канта относительно предзаданности представления о мире в целом как одной из иллюзий разума).
Из такого произвольно выбранного мысленного эксперимента следует, что, к примеру, статистическая физика не самодостаточна (здесь не обязательно ограничиваться только статистической физикой, хотя она и составляет одну из центальных областей физики вообще), что она являет собой лишь способ "сжатия" описания при переходе с микроуровня на макроуровень. Но — ив этом суть парадоксальности ситуации — для осуществления такого сжатия необходимо предварительное знание макрохарактеристик объекта. Следовательно, чтобы "погрузиться" во что-то, нужно изначально видеть это нечто со стороны, с некой дистанции.
То же можно отнести и к исследованию живых организмов, например, к простейшему из них (и потому "легче" поддающемуся изучению) амебе. Здесь также требуется наблюдаемая извне некая макрохарактеристика, маркируемая уже не столь четким, как это имеет место в физике, термином "жизнь", которую нам следует предполагать изначально, а потом уже спорить о ее внутренней содержательности. Причем, бессмысленность выведения понятия о жизни из динамических уравнений для каждого электрона и каждого атомного ядра какого-либо живого объекта достаточно очевидна, ибо само понятие "жизнь", как и понятие "температура" для термодинамических объектов, оказываются — в подобного рода процедуре выведения — привнесенными извне. Мы сначала имеем макрохарактеристику, а затем пытаемся ее дезавуировать и редуцировать к каким-то процессам, на которые можно обратить внимание лишь благодаря самой этой характеристике.
Синергетическое движение в языке
Обсуждение статуса смысла смыкается с поднятыми ранее вопросами: возможно ли в рамках естествознания различить прошлое и будущее? существуют ли способы ввести необратимость в математизированные описания природы? имеет ли смысл в рамках таких описаний говорить об уникальности того или иного события? Благодаря работам Пригожина, Хакена, Нико-лиса и др. такие вопросы перестали быть только лишь достоянием философ-ско-гуманитарной мысли, они выходят на передний край естественно-научного подхода к миру. При этом часто говорится о радикальных мировоззренческих сдвигах в связи с заявлениями о том, что наука переходит от описания бытия к описанию становления. Насколько же правомерны такого рода заявления?
В истории философии эта проблема далеко не нова. Уже не раз отмечалось, что с появлением, а затем с институализацией классического математизированного естествознания остро встал вопрос о различии между естественнонаучным и гуманитарным подходами к описанию природы. Очевидная неповторимость и уникальность событий, составляющих историю человечества, сталкивается со стремлением дать строгое и однозначное теоретическое описание мироздание так, как если оно есть, было и будет всегда. Такое стремление выразилось в представлении о том, что мир описывается обратимыми во времени законами, а любые необратимости суть лишь результаты человеческих аппроксимаций, то есть, результаты неспособности человека увидеть мир с божественной точки зрения. Одним из способов преодоления подобной ограниченности человека и, соответственно, "превращения" последнего в ученого стала разработка специфического языка науки, способного удержать исследовательскую деятельность в рамках всеобщности и необходимости. Ориентация на подобные идеалы подкреплялась определенными философскими гарантиями (например, трансцендентальным Я), а также, в свою очередь, вдохновляла и собственно философские изыскания, направленные на построение законченной философской системы, оправдывающей и обосновывающей даже самое незначительное событие в мире, превращая последний в сколок вечного.
Так, для Гегеля, например, "приблизить философию к форме науки" означало, в том числе, и пребывание в особом "языке мысли", который позволил бы одновременно обсуждать динамику движения понятия и признавать предзаданность абсолютной инстанции, отслеживающей и задающей возможность такого движения. Предложенный Гегелем крайне эзотерический язык действительно обладает определенной универсальностью, хотя и становится несколько наивным, когда претендует на описание естественнонаучных реалий. Но такого рода наивность заметна лишь для взгляда извне на этот язык, ибо овладевший таким языком рискует остаться в его плену. Подобное пленение языком, в том числе и гегелевским, может влечь за собой и, как правило, влечет установку на изначальную предзаданность мира. Специально разработанный язык выступает здесь в роли инструмента, позволяющего "прочитать" и в этом смысле познать данный мир, пусть даже последний пребывает в историческом движении. Ведь все равно и здесь за каждым уникальным событием будет стоять образ вечного мирового духа. Поэтому необратимость оказывается псевдонеобратимостью.
На такого рода псевдонеобратимость у Гегеля указывал еще Киркегор, декларировавший радикальную "непрочитываемость" перехода, осуществляемого верующим в область божественного откровения. Здесь невозможен теоретический или дискурсивный подход. Именно тут может идти речь о подлинном становлении, которое дает о себе "разрывом" в последовательных, непрерывных, логически "гладких" рассуждениях. Однако, парадоксальность ситуации состоит в том, что обсуждать такие разрывы мы можем, лишь прибегая опять же к какому-то языку.
Итак, стоит пояснить еще раз, что имеется ввиду, когда говорят о необходимости введения в языки описания природы элемента необратимости. Прежде всего, отметим, что классическая наука, как и классическая философия, со времен Декарта делает упор на операциональной функции языка. При этом сам язык науки воспринимается как не имеющая "плотности" прозрачная среда, которую следует освободить от "замутнений", привносимых естественным языком обыденной жизни и которая, став стерильной, адекватным образом воспроизводит реальность саму по себе. Язык как нечто стоящее между наблюдателем и природой лишается собственной субстанциональности и активности, выступая либо в форме языка разума (Декарт, Лейбниц), либо в форме языка природы (Локк, Кондильяк). В конце 19 века с осознанием "теоретической нагруженности" опыта была сформулирована проблема относительности языков описания. Язык перестает быть инертным образованием и обретает качества прибора, от свойств которого зависит и получаемая информация. В этом пункте смыкаются вопрос о роли языка описания и проблема статуса наблюдающего субъекта. Как уже говорилось, последний в классическом естествознании претендовал на роль той инстанции, которая способна в едином акте восприятия ухватить все структуры мироздания так, как они "даны изначально", обеспечивая тем самым единство их описания. Множественность языков описания в определенной степени ставит под сомнение подобные претензии.
