Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Криминологический анализ преступности на территории Чеченской Республики в период проведения антитеррористической операции 12
1. Сущностное и правовое содержание терминов, определяющих криминологическую ситуацию в Чеченской Республике 12
2. Количественные и качественные характеристики преступности в Чеченской Республике 29
3. Отличие преступлений, совершаемых на территории Чеченской Республики, от преступлений, совершаемых в соседних республиках, краях и областях Северо-Кавказского региона 65
ГЛАВА II. Личность преступника на территории Чеченской Республики в период проведения антитеррористической операции 73
1. Особенности личности преступника в Чеченской Республике 73
2. Типология личности преступника в Чеченской Республике 86
3. Влияние травматических жизненных событий на формирование нравственно- психологических деформаций личности преступника в Чеченской Республике 106
ГЛАВА III. Причинный комплекс преступности в Чеченской Республике и особенности ее предупреждения в период проведения антитеррористической операции 115
1. Причинный комплекс преступности в Чеченской Республике 115
2. Основные направления противодействия преступности в Чеченской Республике 139
3. Повышение эффективности противодействия преступности в Чеченской Республике 164
Заключение 177
Литература 184
Приложения 212
- Сущностное и правовое содержание терминов, определяющих криминологическую ситуацию в Чеченской Республике
- Количественные и качественные характеристики преступности в Чеченской Республике
- Особенности личности преступника в Чеченской Республике
- Причинный комплекс преступности в Чеченской Республике
Введение к работе
Вопросы падежной семантики, падежных функций, морфологической структуры падежа, взаимоотношения падежных форм представляют собой до сих пор большой интерес. Они являются важными проблемами, занимающими центральное место в теории языка. От выяснения вопросов, связанных с этими проблемами, в большой степени зависит обоснование, с одной стороны, тенденций языкового развития, с другой стороны, закономерностей функционирования языка в его сегодняшнем состоянии. Хотя категория падежа присуща многим языкам, она по-разному вписана в их системы и получает внешне очень разное выражение, в зависимости от структурного типа и внутренней специфики языка. Поэтому одновременное рассмотрение функционирования двух приглагольных падежей, а именно дательного и винительного в немецком языке, нредставзшет- ся весьма актуальным.
Противоречивость общей теории падежа в современной лингвистике связана с тем, что яри определении сущности надежа ученые исходят из разных теоретических позиций. Так, например, М. Дейчбейн рассматривая падеж с точки зрения его функций в предложении, игнорирует его формы выражения и приходит к заключению, что падеж выражает отношения* в которых находятся отдельные именные понятия к другим частям предложения (М. ОегйэсЬЬет, 1928).
Б.А. Ильиш полагает иначе: " Термин падеж охватывает языковое явление как таковое, а не те категория, выражению которых он служит. О падеже в точном смысле слова можно говорить только тогда, когда отношение? е тыке &к&&ч8мшм& сущ&сши-
тельного" (Б.А. Ильиш,1948). В этом расхождении мнений уже отражена полярность подходов, т.к. сущность спора вокруг данной проблемы сводится к вопросу, являются ли падежи средством выражения понятий об определенных отношениях между предметами, или же сами эти понятия (и отношения) составляют содержание категории падежа.
Рассматривая данную проблему с логико-семантической точки зрения ряд ученых полагает, что связь между предметами, явлениями, опредмеченными действиями и качествами может быть передана и передается во всех языках, а, следовательно, во всех языках имеется категория падежа: важно наличие соответствующего значения и не столь важен характер способов выражения. Л. Ельмслев, например считает: "Тщетно желали бы мы утверждать, будто те самые падежи, которые в немецком или латинском проявляются в окончаниях, выражались в классическом китайском порядком слов. Китайские падежи не тождественны падежам латинским и немецким. Но - это паде- жи"(Ь.Н}е1т81еу, 1935:68-69). И далее: "Нет универсальных падежей. Универсальна сама категория. Нет языка без падежей" (Ь.Н]е1ш81еу, 1835:70). Сторонники другой точки зрения понимают йод падежом не просто соответствующее значение, ш прежде всего способ его выражения, т.е. его внешнюю звуковую форму, которая обусловливается изменениями в окончаниях имен и местоимений, обозначающих грамматическое отношение склоняемых слов к другим словам в речи. Так, В.И. Абаев подчеркивает, что при определении падежа исходить нужно из морфологической характеристики, а не из функций. (В.И.Абаев,1949:130). Целый ряд языковедов занимает как бы "компромиссную" позицию между полярными мнениями.
К.Е. Майтинская, в частности, не считает правильным принеб- регать при определении падежа его функциями, т.к. формы изменения имен могут иметь разные функции в речи. (К.Е.Майтинская, 1955:234).
Для современной грамматики характерен новый подход к проблеме падежа, выражающийся в следующем методологическом положении: падежи нельзя рассматривать изолированно, вне связи друг е другом, как это делали грамматисты прошлого, например Г. Па- уль(Н.Раи1: 1955),В. Вильманнс (W.Wilmanns: 1899-1911), Л. Зюттер- лин(Ь.8йИ:ег1т:1923) в немецкой грамматике. Падежи следует рассматривать в системе, на основе отношения оппозиций, которые объединяют их в парадигму существительного. Эта мысль сформулирована в исследованиях Р. Якобсона: "Попытка рассматривать каждый падеж изолировано тщетна. Необходимо исходить из противопоставления падежей". (R.Jakobson; 1936:246). Парадигматика и синтагматика падежа связаны многосторонними отношениями.
Парадигматическое значение падежа понимается Е. Кури- ловичем как его первичная (primre) функция. Это чисто грамматическая функция, в то время как под вторичной (sekundre) функцией он понимает различные, обусловленные семантикой, способы употребления падежа.(I.Kurilowicz, 1949). Такого же мнения
я другие и ее л едовате л и, в частности представители
немецкой грамматики X. Бринкман (Н.Вппктапп, 962:66), Г. Глинц (Н.ОНпг, 1964:154), Й. Эрбен (1.ЕгЬеп,1956:111), так считает и И.И. Ревзин (И.И.Ревзин, 1960:82-85). О том, что парадигматическое значение падежа не идентично его функциональному значению, говорится в ряде узко специальных исследований (И.И. Кучеренко, 1957:42). А. Норейн очень обстоятельно развивает эту идею в своих работах, где он противопоставляет содержательно и терминологически "казус" как чистую форму падежа и "статус" как его значение, а внутри общего значения падежа выделяет "главное" и "дополнительное". "Казус" - это всякий способ выражения синтаксического отношения имени к другим членам высказывания. А. Норейн группирует падежи - "казусы" по их признакам внешнего выражения.
Классификация падежей-статусов сложнее, т.к. их число должно равняться числу возможных отношений между основным и дополнительным значениями (А.Когееп, 1923). Следует отметить, что у А. Норейна понятие падежа лишается единства формы и значения тогда как, согласно В.В. Виноградову, в падежных формах имени существительного отражается понимание связей между предметами, явлениями, действиями и качествами в мире материальной действительности. (В.В. Виноградов, 1972: 139).
Своеобразную концепцию мы наблюдаем у голландского языковеда де Бура, который, не являясь сторонником морфологического подхода к: падежу, пытается создать универсальную синтаксихо- семантическую концепцию падежной системы. Де Бур определяет падежи по их синтаксическому употреблению, независимо от способов выражения. Система синтаксических падежей у него - это своего рода стандарт, который можно приложить ко многим языкам. Система включает: падеж субъекта, т.е. синтаксический именительный; падеж объекта, т.е. синтаксический винительный; падеж локализации, т,е, синтаксический местный; падеж удаления, т.е. синтаксический отложительный; падеж направления, т.е. дательный; падеж обстоятельства образа действия, т.е. творительный. В стремлении построить общую систему падежей де Бур вынужден был отказаться от учета своеобразных черт грамматического строя отдельных языков. (СХе Воег,1928: 230-310).
Особый интерес представляет для нас исследование Г. Хель- бига (О.Не1Ы,1973), ориентированное на систему конкретного языка - немецкого, но имеющее характер общей теории и проводимое (на основе изучения валентностных свойств) в различных аспектах интерпретации падежных функций: синтаксическом, семантическом, онтологическом. Автор пытается преодолеть односторонность или нелогичность всех предыдущих подходов — традиционного, как
синтаксического, структурального, вбирающего в себя синтаксический подход, так и не ограничивающегося им подхода, ориентированного на содержание, при котором перекидывается мостик от грамматики к стилистике. Таким образом, автор предлагает компромиссный путь рассмотрения, базирующийся на строгом различении языка как структуры и языка как процесса функционирования, лингвистического и денотативного в проявлении падежных функций.
Все сказанное в совокупности отражает общую теорию падежа в ее различных вариантах. Переходя к конкретному языку (немецкому), мы попробуем на фоне вышеизложенных общих идей и разногласий более детально проанализировать падежную проблематику в разработке представителей немецкой грамматики, учитывая то, что любое явление, любая категория языка, любой участок его системы проходит длительный путь исторического развития.
Проблематичность дательного падежа в немецком языке связана с целым рядом специфических обстоятельств. Прежде всего - это отличие грамматического или "чистого" дательного от предложных конструкций, "предложного" дательного. Исследователи считают, что предлоги пришли на помощь дательному падежу тогда, когда вследствие синкретизма он оказался функционально перегруженным. Ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что дательный падеж многофункционален.
Общеизвестно, что основная характеристика винительного падежа - функция прямого дополнения. Существительное в винительном падеже воплощает направление и цель глагольного действия. "21е^гб6е" называет Г. Глинц этот падеж (Н. ОНпг, 1962 : 165). "Винительный падеж так тесно и неразрывно связан с действием, что им может управлять только глагол, и его употребление зависит от глагола", - считает Р. Якобсон (КЛакоЬвоп; 1936 : 248). Л. Зюттерлин говорит, что винительный падеж в сущности своей не претерпел особых изменений в ходе исторического развития и в современном языке также обозначает цель действия, которая может быть его результатом (L. Siitterlm ; 1У23 : tut). Именно S этом смысле отношения между винительным падежом и глагольным действием не всегда одинаковы. Винительный падеж может быть "внешним объектом", не зависеть в своем существовании от глагольного действия (eine Tasche tragen), но он может быть и обязан глагольному действию своим существованием, связь между ними оказывается внутренней, объект результирует глагольное действие (eine Tasse zerschlagen; einen Brief zerreissen).
В современной грамматике определенный интерес вызывает взаимоотношение обоих падежей приглагольного употребления — винительного и дательного, в котором наблюдаются противоположно направленные тенденции.
Научная новизна диссертации состоит в установлении особенностей функционирования датива и аккузатива в немецком языке в определении различной направленности связи глагола с объектом в дативе и в аккузативе с учетом роли языкового дискурса, в раскрытии специфики датива и аккузатива в рамках фразеологических единиц.
Цё/эьШ L - исследования является функциональная нагрузка двух приглагольных падежей датива и аккузатива в[еовременном немецком языке. Для достижения этой цели ставятся следующие задачи:
1. Установить отношение употребления датива и аккузатива в немецком языке как косвенного и прямого объектов, а также их предложных вариантов.
2. Исследовать особую роль дательного падежа интереса при выражении прямого значения с глаголами различных згексико-ееман- тических групп, которые через подвид commodi/incommodi может переходить в датив, маркирующий фразеологизм.
3 .Исследовать в сравнительном плане функции датива и аккузатива в рамках фразеологизмов.
Установить особую роль дательного падежа интереса при употреблении фразеологизмов.
Проследить тенденции развития датива при выражении связи субъекта действия с дискурсом, которое ослабевает при употреблении датива во фразеологизмах, обратив особое внимание на обязательное вхождение аккузатива в сферу глагола, в первую очередь при прямом значении глагола. У аккузатива можно отметить его активное участие как в прямом значении, так и во фразеологически связанном, при котором заметна уже и его дискурсная сила.
Установить роль предложной конструкции с дативом и аккузативом при оформлении фразеологизмов.
Теоретическая значимость диссертации состоит в установлении особенностей функционирования датива и аккузатива в немецком языке как характерологической черты немецкого языка, в определении различной направленности связи глагола с объектом в дативе и аккузативе с учетом роли языкового дискурса.
Материал для исследования в основном взят из немецкой художественной и публицистической литературы (19 произведений) в виде отдельных примеров, и из словарей ( фразеологических и толковых) в виде словосочетаний.
Практическая ценность заключается в том, что материал диссертации может быть использован в лекциях по теоретической грамматике, в спецкурсах, для написания курсовых и дипломных работ и на практических занятиях по немецкому языку.
В диссертации используются апробированные методы исследования: трансформации, непосредственного наблюдения за языковым материалом.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии.
Во введении обосновывается выбор предмета исследования, освещается степень разработанности проблемы, определяется актуальность исследования, формируются цели и задачи работы, выдвигаются защищаемые положения, раскрывается теоретическая и практическая значимость, описываются методы и материалы исследования,
рассматривается современное состояние теории падежа.
В первой главе рассматривается общая теория падежа.
Во второй главе описывается место датива и аккузатива в системе немецких надежей с учетом их исторического развития.
В третьей главе анализируется употребления датива и аккузатива в переносном значении в свете дискурсных отношений с глаголами наиболее употребительных лексико-семантических групп: ориентированного положения субъекта в пространстве, ориентированного перемещения объекта в пространстве, движения, абстрактной деятельности, конкретной деятельности, речевой деятельности, мыслительной деятельности, зрительной деятельности, слуховой деятельности, отношений, чувств и эмоций, передачи и приема предметов и информации, а также с глаголами sein и bleiben.
На защиту выносятся следующие положения: 1. Употребление аккузатива и датива носят в немецком языке разнонаправленный характер: датив в прямом значении чаще выходит в дискурс, чем аккузатив в том же значении. Это объясняется широким употреблением датива интереса при проявлении прямого значения глагола. Аккузатив же является средством некоторого расширения семантической сферы глагола.
Употребление датива интереса с его подгруппами:
Употребление дательного падежа: синтаксического (датива обязательной валентности) и семантико-синтаксического (употребление датива в предложных конструкциях) и датива интереса зависит от принадлежности глагола it определенной яегспнсо-еемантическгой группе глаголов (в нашем исследовании - это двенадцать лексико- семантических групп глаголов).
Предложные конструкции как с дативом, так и с аккузативом имеют свою специфику: альтернативные жесткие конструкции с дативом как выражение статики и с аккузативом как выражение динамики.
Датив и аккузатив асимметричны в проявлении своей фразеологической связанности. Датив немецкого языка в рамках фразеологизма теряет свою дискурсную силу, а аккузатив способен разрушать свои семантико-синтаксические связи внутри фразеологизма и выходить в дискурс.
dativus commodi/incommodi, dativus sympathetica, datives ethicus является проявлением специфики немецкого языка.
Апробация работы. Основные положения исследования нашли отражение в научном докладе на Международном коллоквиуме, посвященном 100-летию со дня рождения Иоханна Лео Вайсгербера, Москва, 19-20 апреля 1999 года и в трех публикациях по теме диссертации.
Сущностное и правовое содержание терминов, определяющих криминологическую ситуацию в Чеченской Республике
Под криминологической ситуацией понимают общее состояние преступности в совокупности с факторами определенной физической и социальной среды, оказывающими различное по характеру и степени (криминогенное, антикриминогенное) воздействие на преступность.
Применительно к современному состоянию преступности в Чеченской Республике (далее - ЧР) определяющим криминогенным фактором является фактическое ведение боевых действий на ее территории. Именно эти действия определяют особенности криминологической ситуации в ЧР, коренным образом отличая преступность в республике от преступности в иных субъектах РФ.
В специальной криминологической литературе, как и в публицистических материалах, события, связанные с повторным (после событий 1994-1996 гг.) вводом войск на территорию ЧР, обозначаются по-разному: «контртеррористическая», «антитеррористическая» операция и «вооруженный конфликт».
Таким образом, анализ состояния преступности на территории ЧР требует предварительного уяснения сущности и правового содержания перечисленных терминов, их разграничения и отграничения от смежных понятий. Несмотря на то, что эти понятия активно используются в специальной, в том числе, криминологической литературе, на сегодняшний день их нельзя считать достаточно определенными, особенно применительно к событиям в ЧР. О чем, в частности, свидетельствует тот факт, что одни авторы отождествляют понятия «контр-» и «антитеррористическая операция» , другие проводят между ними различия6, и, наконец, третьи утверждают, что ни то, ни другое понятие к событиям в ЧР не применимо, речь следует вести о зоне вооруженного конфликта немеждународного характера со всеми вытекающими из такой квалификации конфликта требованиями международного гуманитарного права7.
Перед тем как рассматривать суть названных понятий, следует отметить, что «контртеррористическая операция» - понятие правовое, связанное с особым административно-правовым режимом.
Общее понятие «операция» применительно к деятельности силовых структур в справочной и специальной литературе определяется как совокупность спланированных, скоординированных (согласованных и взаимосвязанных по цели, месту и времени) действий, управляемых, как правило, специальным органом - оперативным штабом8.
Впервые понятие контртеррористической операции, как известно, было введено Федеральным законом от 25 июля 1998 года № 130-ФЗ «О борьбе с терроризмом»9. Статья 3 названного закона в числе основных понятий содержит следующее определение: «Контртеррористическая операция - это специальные мероприятия, направленные на пресечение террористической акции, обеспечение безопасности физических лиц, обезвреживание террористов, а также на минимизацию последствий террористической акции».
Аналогичный подход к понятию контртеррористической операции сохраняется и в новом Федеральном законе от 6 марта 2006 года № 35-ФЗ «О противодействии терроризму»10. Согласно п. 5 ст. 3 указанного закона, контртеррористическая операция -это комплекс специальных, оперативно-боевых, войсковых и иных мероприятий с применением боевой техники, оружия и специальных средств по пресечению террористического акта, обезвреживанию террористов, обеспечению безопасности физических лиц, организаций и учреждений, а также по минимизации последствий террористического акта.
В связи с тем, что законодатель говорит о «пресечении террористического акта», следует согласиться с авторами, указывающими, что «контртеррористическая операция» является организационной формой деятельности специальных субъектов борьбы с терроризмом, осуществляемой, когда все другие мероприятия (операции) оказываются недостаточно эффективными для достижения положительного результата11.
Эта точка зрения подтверждена законодателем. Согласно п. 1 ст. 12 Закона «О противодействии терроризму», контртеррористическая операция проводится для пресечения террористического акта, если его пресечение иными силами или способами невозможно.
Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что контртеррористическая операция - это организационная форма деятельности специальных субъектов по борьбе с терроризмом, представляющая собой спланированные, скоординированные (согласованные по цели, месту и времени) действия названных субъектов, управляемые оперативным штабом и направленные на пресечение террористического акта, захват (уничтожение) террористов, обеспечение безопасности физических лиц, организаций и учреждений, а также минимизацию последствий террористического акта.
Далее необходимо определить соотношение понятий «контр-» и «антитеррористическая деятельность». Анализ действующих нормативно-правовых актов показывает, что приставка «контр-» употребляется исключительно для обозначения операций, проводимых специальными субъектами (контртеррористических операций). Когда же речь идет о предупредительной деятельности, а также об участии в деятельности, направленной против терроризма, иных (наряду со специальными) субъектов, употребляется приставка «анти-».
Количественные и качественные характеристики преступности в Чеченской Республике
После окончания боевых действий на территории ЧР (1999-2001) и передачи управления антитеррористической операцией последовательно от Министерства обороны РФ56 к ФСБ РФ57 и, далее, к МВД РФ58 состояние преступности в ЧР остается одной из острейших проблем.
Динамика преступности в ЧР в анализируемый период, ее количественные и качественные характеристики существенно отличаются от аналогичных показателей в иных субъектах РФ и общероссийских показателей, хотя некоторые руководители правоохранительных органов пытаются утверждать обратное: «Преступность на территории Чечни мало чем отличается от преступности в других российских субъектах».
Прежде чем приступить к анализу состояния преступности в ЧР в период проведения антитеррористической операции, обозначим проблему, с которой приходится
сталкиваться исследователям при обращении к этой теме. Как известно, недостатки современного анализа преступности касаются, прежде всего, качества данных об исследуемом явлении. Один из главных недостатков - недоучет фактического уровня преступности из-за нежелания жертв обращаться в правоохранительные органы или из-за отказа в регистрации преступления, то есть латентность явления.
ЧР длительное время оставалась вне правового поля России. Отсутствие в республике федеральных судебных и правоохранительных органов (органов внутренних дел, прокуратуры), практически полная криминализация местных органов власти привели к свертыванию борьбы с преступностью. Надлежащего учета преступлений не велось, силовые ведомства ЧР фактически бездействовали. В этих условиях сложить полную и объективную картину состояния преступности в ЧР не представлялось возможным.
Пригодные для анализа статистические данные о состоянии преступности в республике появились в 2000 году, но и они, как это будет показано ниже, далеко не полны, а в ряде случаев поверхностны.
Анализ имеющихся данных уголовной статистики показывает, что абсолютное число зарегистрированных преступлений в ЧР возросло. В 2000 году зарегистрировано 4817 преступления, в 2005 - 6802 (+ 41,2 %).
Динамика зарегистрированных в анализируемый период преступлений в ЧР наглядно представлена на рисунке 1.1. Анализ графической информации позволяет видеть, что общее число зарегистрированных преступлений в ЧР скачкообразно менялось, наибольшего значения этот показатель достиг в 2003 году - 7188 преступлений. При этом как базовые (по отношению к 2000 году), так и цепные (по отношению к предыдущему году) темпы прироста регистрируемой преступности в ЧР в 2000-2003 гг. опережали общероссийские показатели (табл. 1.1). Данное обстоятельство привело к тому, что в 2000-2003 годах преступность в ЧР количественно росла быстрее, чем в целом по России.
Наибольший разрыв в темпах прироста наблюдается в 2001 году. Темп прироста числа зарегистрированных преступлений по отношению к 2000 году в ЧР составил 43,3 %, тогда как в среднем по России всего 0,5 %.
На первый взгляд, такой темп прироста числа зарегистрированных преступлений в ЧР кажется слишком высоким. Однако, оценивая данные статистики, нельзя не учитывать, что в 2000 году, от которого ведется отсчет, регистрация преступлений на территории ЧР была далеко не полной. Во-первых, в этот период шли активные боевые действия, во-вторых, правоохранительные органы ЧР еще только начали формироваться. Фактически, в 2000-2001 годах в республике восстанавливалась регистра-ционно-учетная система.
В таких условиях увеличение числа зарегистрированных преступлений следует расценивать как, в некотором роде, положительное явление. Тем более, что на фоне даже самых примерных оценочных данных о реальном состоянии преступности в ЧР накануне начала антитеррористической операции данные уголовной статистики за 2000 год выглядят, по меньшей мере, сомнительно.
Несколько иная картина сложилась в 2002 году. В целом по России происходит снижение числа зарегистрированных преступлений, которое можно характеризовать как обвальное (-14,4 % к 2000 году и -14,9 % к предыдущему году). Снизилась по отношению к предыдущему году и регистрируемая преступность в ЧР, но темп сокращения гораздо ниже общероссийского (-8,8 % к 2001 году).
Криминологи отмечают, что объективных предпосылок для столь резкого снижения абсолютного показателя общероссийской преступности в этот период не было61. Не отмечались и какие-либо массовые благоприятные социальные процессы, которые могли бы вызвать снижение преступности в ЧР. Напротив, социальная напряженность в республике возросла: в 2002 году было объявлено об окончании войсковой стадии антитеррористической операции, начался приток в республику экономически активного населения и, как следствие, рост безработицы, увеличение числа лиц, не имеющих постоянного источника дохода.
Одним из основных факторов снижения в этот период числа зарегистрированных преступлений явилось введение в действие с 1 июля 2002 года нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации от 18 декабря 2001 г. № 174-ФЗ , адаптация к применению которого вызвала определенные сложности, а в ряде случаев и неготовность правоохранительных органов к его применению.
Кроме того, с 1 июля 2002 г. также был введен новый Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30 декабря 2001 г. № 195-Ф363 (КоАП РФ) . В примечании к ст. 7.27 КоАП РФ хищение признавалось мелким, если стоимость похищенного имущества не превышает пяти минимальных размеров оплаты труда, установленных законодательством РФ.
Данное положение было изменено Федеральным законом от 31 октября 2002 г. № 133-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации, Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях»64, и сумма мелкого хищения была снижена до одного минимального размера оплаты труда, однако в течении четырех месяцев лица, совершившие хищение чужого имущества стоимостью до 2250 рублей, к уголовной ответственности не привлекались.
Особенности личности преступника в Чеченской Республике
Известно, что предупреждение преступности не может быть эффективным, если не будут изучены причины и условия ее совершения и не будет глубоко проанализировано, кто и почему совершает преступления. Личность преступника неотделима от самой преступности: ее причин, путей и средств предупреждения преступлений. Криминологическое изучение личности преступника посредством анализа ее структуры дает ключ к пониманию процессов мотивации и механизма преступного поведения, дает возможность делать прогностические выводы о будущем поведении личности и тенденциях развития изучаемой преступности, что является условием целенаправленности, конкретности и эффективности всех видов предупреждения преступлений. Те особенности личности, которые порождают такое поведение или способствуют ему, должны всегда быть непосредственным объектом предупредительного воздействия , что дает основание относить личность преступника к одной из ведущих и сложных проблем криминологии. Личность преступника - это не новая категория для исследования. Вместе с тем до сих пор в научных кругах ведутся активные споры о ее научной состоятельности, о том, существуют ли вообще особые признаки личности преступника, отличающие его от законопослушного гражданина. В криминологической литературе наблюдается, по меньшей мере, три подхода к определению понятия «личность преступника»: - как к личности человека, совершившего преступление ; - как к совокупности социальных свойств конкретной личности, связей, отношений, которые во взаимодействии с социальными условиями определили совершение преступления; - как к определенному специфическому типу личности, имеющему качественные отличия от личности человека, ведущего себя законопослушно. В литературе также высказано мнение о том, что возможны формальное и содержательное определение понятия личности преступника. В формальном значении это понятие означает личность субъекта, совершившего преступление, то есть деяние, запрещенное уголовным законом. Содержательное понятие личности преступника является значительно более объемным и многоплановым. В реальном мире преступник выступает как индивид со всеми его наблюдаемыми и ненаблюдаемыми, осознанными и неосознанными свойствами, качествами и особенностями. Преступники образуют также группы людей, обладающих общими признаками и свойствами (например, личность несовершеннолетних преступников). В этой связи выделяется понятие индивидуальной личности преступника, группового личностного портрета преступников и, наконец, социального типа личности преступника. Преступление, как и всякое социально значимое действие, есть результат собственной деятельности человека. В каждом конкретном случае сама личность принимает решение о совершении преступления. Такое решение принимается под влиянием не только внутренних факторов, присущих конкретной личности, но и в результате воздействия внешних социальных детерминант. Психика, природные влечения «причастны» к любому поведенческому акту, в том числе и к противоправному. Но у человека без твердых социальных позиций даже его природные влечения могут проявиться в антиобщественных формах поведения: половой инстинкт - в изнасиловании; активно-оборонительный рефлекс - в посягательстве на личность, инстинкт самосохранения - в дезертирстве . Криминологи указывают, что социальное в личности преступника - это то общее и существенное, что непосредственно детерминировано общественными отношениями. В то же время, социальное в личности преступника - это процесс, в основе которого лежит превращение «внешних» общественных отношений во «внутреннюю» структуру человека: его потребности, интересы, цели, взгляды, установки, направ-ленность поведения и т.д. Соединение внутреннего, биологического с внешним, социальным, наложение одного на другое, их взаимодействие в сознании человека, образует личность, которая вступает в общественные отношения, совершает определенные поступки исходя из этого соединения. В настоящее время уголовное право и криминология как научные направления исходят из того, что личность преступника рассматривается как система социально значимых свойств лица, совершившего преступление. Большинство ученых, которые анализировали проблемы изучения личности преступника1 , сходятся на мысли, что необходимо ориентироваться на познание ее социальных, моральных и демографических характеристик, которые в своей совокупности более полно характеризуют лицо, совершившее то или другое преступление, разные стороны его общественного существования и жизненной практики, и которые прямо или опосредствованно связаны с подобным антиобщественным поведением.
Причинный комплекс преступности в Чеченской Республике
Проблема причин преступности - одна их самых острых и дискуссионных в криминологии. Объяснительных схем здесь необычайно много, от антропологических и генетических до социологических и психологических.
В отечественной криминологии методологией познания причин преступности и преступлений служат законы диалектического и исторического материализма. Прежде всего, законы детерминации, единства и борьбы противоположностей, историзма и системности. Философия называет более тридцати форм детерминации. «Детерминант» от латинского означает «определять». Детерминант - это такой фактор (явление), который определяет появление другого фактора, именуемого следствием.
Детерминация как общефилософская концепция основана на принципе причинности. Причинность - философская категория, которая обозначает определенный тип связи (или взаимодействия). Это такая «необходимая связь между явлениями, при которой одно явление (причина) предшествует другому (следствию) и порождает его» .
Не менее важной формой детерминации, наряду с причиной является условие. Условие - «это то, от чего зависит нечто другое (обусловленное), что делает возможным наличие вещи, состояния, процесса, в отличие от причины, которая с необходи-мостью, неизбежностью порождает что-либо (действие, результат действия)» .
В литературе можно встретить различные дефиниции причин и условий преступности, вместе с тем большинство авторов сходятся во мнении, что причины и условия преступности социальны по своему происхождению и сущности и представляют собой систему негативных для соответствующей общественно-экономической формации и данного государства социальных явлений, детерминирующих преступность как свое следствие.
В ряде криминологических работ встречается четкое разграничение причин преступности и условий ее порождающих. Мы полагаем правильным согласиться с позицией авторов, указывающих, что изучение процесса детерминации преступности предполагает учет относительности, условности деления явлений и процессов на причины и условия. Многие из них в отдельных случаях выступают как причина, в других как условие преступности. Поэтому на вопрос о том, что же относится к причинам преступности, а что к условиям ее существования, ответить сложно238. Поэтому криминологические исследования не должны представлять попытки отнесения каких-либо факторов действительности к причинам или условиям преступлений, а должны быть направлены на выявление того, какие именно явления детерминируют преступность.
Преступность является результатом связей (взаимодействий) различного уровня и в этом смысле, прежде всего, следует отметить комплексный характер ее детерминации. С учетом комплексного характера детерминации в современной отечественной криминологии используется понятие причинного комплекса преступности - как предельно широкое, охватывающее не только связи причинения (причины) и обусловливания (условия), но и всю совокупность криминологически значимых детерминантов (корреляционные, функциональные, системно-структурные связи, связи состояний) и связанных с ними социальных противоречий, которые препятствуют экономическому, социальному и духовному развитию субъектов общественной жизни, ущемляют свободу граждан, вызывают социальную несправедливость и отчуждение граждан от господствующей ценностно-нормативной системы общества и детерминируют преступность как свое следствие.
Именно выявление причинных комплексов является основой построения серьезных и эффективных программ борьбы с преступностью.
При исследовании причинного комплекса преступности не территории ЧР необходимо учитывать региональный подход. В процесс причинности, на наш взгляд, следует включать специфические черты развития региона, условия жизни населения и характеристики самого населения.
Раскрывая особенности причинного комплекса на территории ЧР, необходимо в первую очередь остановиться на одной из основных составляющих причинного комплекса - социально-политических детерминантах.
Исторический опыт человеческой цивилизации убедительно свидетельствует о тесной взаимосвязи состояния межнациональных отношений с состоянием криминогенной обстановки. Распад СССР как крупной этнофедеральной системы и изменение социально-политического строя на всем постсоветском пространстве привели к росту национального самосознания. ПП. Баранов и А.И. Овчинников обращают внимание, что особую роль в этических мобилизационных процессах сыграл «идеологический вакуум, образовавшийся на постсоветском пространстве. Отсутствие общенациональной для всех народов России ценностной идеологической системы не может не приводить к тому, что этнонационалистическая идеология берет на себя функции интеграции и кооперации людей в единую общность».
Вместе с ростом национального, этнокультурного и религиозного самосознания на фоне глубокого экономического, политического и морального кризиса, сопровождавшегося ослаблением власти и криминализацией общества, обострились старые и появились новые проблемы в национальных отношениях. На этой волне развились национализм, этнический сепаратизм и экстремизм.
Следует отметить, что совокупность социально-политических детерминантов преступности не только в ЧР, но и на Северном Кавказе в целом, образовалась в связи с отсутствием национальной политики в России, что привело к вооруженному конфликту в ЧР, обострению ситуации на всей территории ЮФО и является серьезной угрозой для безопасности общества и государства.
Этнополитический кризис в ЧР и последовавшие боевые действия 1994-1996 годов привели к полнейшему разрушению экономики и породили маргинализацию и люмпенизацию практически всех социальных слоев населения, что повлияло на формирование широкой социальной основы для всех видов преступности, терроризма и экстремизма.
Криминологи отмечают, что опасность политических и иных социальных конфликтов и их криминогенность заключаются еще и в том, что к политическим движениям примыкают и пользуются политической нестабильностью в своих корыстных интересах обычные уголовники, нередко становящиеся активными участниками политических кампаний, а при определенных условиях проникающие в различные эшелоны власти и тем самым легализующиеся, то есть становящиеся «добропорядочными» людьми.
Среди социально-политических факторов, детерминирующих преступность на территории ЧР, следует выделить явно политизированный процесс «исламского возрождения». Исследователи отмечают243, что на Северном Кавказе нет ни одной социальной или политической проблемы, в которой бы прямо или косвенно не присутствовал конфессиональный фактор. Веками остаются неизменными религиозные представления, на которые мало влияют не только смена очередного политического режима, но и общественно-экономической системы в целом.
Сегодня на Северном Кавказе мы видим самое активное и вместе с тем противоречивое проявление религии ислама как политической силы, влияющей на процессы этнической консолидации и дезинтеграции, оказывающей огромное воздействие на ситуацию не только на Юге России, но и на всю страну в целом.
Философы, политологи, конфликтологи говорят о роли «исламского фактора» в военной политике России, во внешнеполитических отношениях и мировой политике244, Появилось упоминание «исламского фактора» и в криминологических работах. Так, Д.Е. Ваничкин в числе явлений, вызвавших «небывалый рост криминальных проявлений» на территории Ставропольского края, называет «всплеск исламского фактора в большинстве субъектов Южного федерального округа»245. При этом значение, в котором употреблен данный термин, и взаимосвязь «исламского фактора» с ростом преступности автором не раскрывается.
