Введение к работе
Актуальность исследования. История религии оформилась в самостоятельное направление отечественной историографии в истекшее тридцатилетие. Наметившийся в последнее время рост интереса к российскому православию привел к расширению историко-религиозной проблематики: существенное место в ней теперь все более занимает, наряду с изучением роли Русской Православной церкви в общественной жизни и экономике России (особенно в период феодализма), исследование-народной религиозности как явления отечественной культуры. Очевидно, что она развивалась в границах православия в целом, в том числе в оппозиционном господствующей церкви религиозном движении XV 11 -XX вв., именно старообрядчестве (староверии). Исследования по истории старообрядчества призваны на научной основе установить прежде всего значение религиозных верований в историческом развитии страны. Результаты таких исследований представляют также важность в контексте эпизодически возникающих споров о причинах незавершенности процесса становления гражданского общества в России. Представляется, что сугубо негативную роль в этом сыграло именно наличие в российской действительности многих "замкнутых систем" социальной общности, одной из которых и были прочно связанные между собой, но осознанно противопоставлявшие себя внешнему миру старообрядческие общины.
Научная новизна исследования заключается именно в том, что в нем впервые изучен механизм" функционирования замкнутого религиозного сообщества, показаны конкретные пути воздействия старообрядческих духовных институтов и норм на верующих, место старообрядческих соборов как органов общинного управления, регулятивная роль соборных положений в жизни общины. Данные процессы прослежены на основе анализа взаимоотношений Иргизских монастырей и их мирского окружения. Иргизские старообрядческие монастыри
занимали главенствующее положение в духовной иерархии и культурно-образовательной сфере одного из крупнейших направлений староверия - беглопоповщины (свое название оно получило потому, что в противоположность другому течению старообрядчества - беспоповскому, не признававшему истинности священнического чина после никоновской реформы, допускало клириков официального исповедания, порвавших с ним связь, то есть "беглых попов", к исполнению таинств в своих общинах). Иргизские монастыри стали важным религиозным центром на востоке страны, по ошоему значению сопоставимому с Выговским на севере. Однако, в отличие от последнего, история Иргизских монастырей остается малоизученной.
Предмет и задачи исследования. Диссертация посвящена исследованию социальной организации и ценностных установок религиозного сообщества , объединявшего Иргизские старообрядческие монастыри (три мужских и два женских) и сельские общины, возникновению которых положила начало реэмиграция староверов из Речи Посполитои в 60-80-е гг. XVIII в. Основные исследовательские задачи, поставленные с целью детальной характеристики взаимоотношений социально-религиозных объединений разного уровня, сконцентрированных вокруг монастырей (территориальных сельских и приходских общин, покаяльных и кровнородственных семей), выявления конкретно-исторических причин образования новых направлений внутри движения староверия, взаимодействия религиозной идеологии и культовой практики, заключаются в следующем.
-
Необходимо изучить воздействие религиозных институтов, норм и правил на верующих - иноков и мирян.
-
На конкретно-историческом материале показать влияние скитского образа жизни на мирское население.
Хронологические рамки исследования. Избранный для изучения период ограничивается второй половиной XVIII -первой половиной XIX в. Нижняя хронологическая грань определена началом возвращения староверов из Речи Посполитои в Россию и возникновением первых староверческих общин
^йКОЧЄСгшл й МйрСКйХ; ПО рЄКЄ В.йрГИЗ іЛбЕСМу ПрйжиКу ВОЛ-
ги) в начале 60-х-70-е гг. XVIII в. Верхним временным ограничителем служит середина XIX в., когда Иргизские монастыри были закрыты, а сложившаяся вокруг них социорелигиоз-ная организация вследствие переориентации на Белокриницкую митрополию и на беспоповские течения староверия стала распадаться .
Территориальные границы исследования включают в себя ряд уездов Саратовской, Симбирской и Оренбургской губ., Уральскую область и 2-ой округ Области Войска Донского. Следует оговорить, что на территориях в нижнем и среднем течении Б.Иргиза , составивших первоначальный район расселения зарубежных староверов, до 1781 г. не существовало административных границ, и они просто считались "прилежащими" к Малыковской дворцовой волости (Симбирская провинция Казанской губ.). После учреждения Саратовского наместничества (позже - губернии) старообрядческие скиты и села были включены в Вольский уезд, а с выделением из него в 1837 г. Николаевского уезда - в состав последнего. На протяжении избранного хронологического промежутка скитская сеть, возглавляемая иргизскими иноками, постепенно расширялась, занимая весь указанный выше район Юго-Востока европейской части страны. Здесь появлялись новые старообрядческие общины, образуемые переселенцами из других губерний и объединявшиеся вокруг Иргизских монастырей и поддерживаемых ими скитов.
Источники по своему происхождению подразделяются на две группы. Первая группа включает- законодательство и другие источники, вышедшие из государственно-церковного управления и судопроизводства (делопроизводственные документы, судебно-следственные дела о религиозных и политических преступлениях). Вторая группа охватывает источники собственно старообрядческого происхождения.
Делопроизводство центральных и местных военных и гражданских учреждений включает переписку о переселении староверов из-за рубежа, донесения на имя монархов от их
доверенных лиц, осуществлявших контроль за мероприятиями по обеспечению реэмиграции староверов, первичные и сводные данные переписи населения, проведенной на Иргизе в 1775 г. майором К.Вилимсоном по распоряжению П.И.Панина, главнокомандующего силами, направленными на подавление движения Пугачева, а также итоговые данные проводившихся здесь же ранее подобных переписей, отчет "о состоянии раскола" по Саратовской губ. чиновника МВД Артемьева (РГАДА. Ф.248, 263, 283; РРИА. Ф.379, 1284). В этих источниках находится богатейший материал о социальном и экономическом положении староверов на Иргизе в 60-е гг. XVIII - 20-е гг. XIX в., численности иноческих и мирских общин, состоянии народной религиозности, сельском пустынножительстве. Материалы, подобные переписи Вилимсона, впервые используются в истори-ко- религиозной работе.
Судебные дела военных и гражданских органов о преследованиях иргизских иноков, бежавших в Иргивские монастыри клириков официальной церкви, горожан, крестьян и военнослужащих иррегулярных войск, обвинявшихся в исповедании староверия, укрывательстве беглых священников, небытии на ежегодной исповеди, незаконном оставлении тягла или службы ради поступления в монастыри содержат сведения об участии иргизских староверов в Крестьянской войне 1773-75 гг. и волнениях конца 30-х-начала 40-х гг- XIX в., связанных с закрытием Иргизских монастырей. (РГАДА. Ф.6, 7, 349; РГВИА. Ф.1, 8, 13, 20, 405 (0п.9), 16229). Эти данные дают представление о религиозных настроениях и взглядах староверов, их взаимоотношениях с властями, проясняют масштабы и характер влияния Иргизских монастырей на дальнюю и ближнюю округу.
Старообрядческие источники, использованные в работе, включают в себя правила иргизских соборов 1783 и 1805 гг., а также полемические сочинения сторонников различных старообрядческих согласий последней четверти XVIII - начала XIX в. Соборные правила весьма важны для характеристики
состава и внутренней структуры старообрядческих общин. Полемика о церковном устройстве и таинствах поясняет процесс выработки в ходе идейной борьбы принципов общественного устройства, которых придерживались иргизские староверы. В этом плане наиболее содержательны сочинения настоятеля Верхнеуспенского монастыря Сергия (С.П.Юршева) и инока того же монастыря Феофилакта. Максимальное привлечение списков старообрядческих памятников, в том числе ранее опубликованных (соборных правил и иргизских догматических посланий московскому собору 1779 г. -См.: Попов Н.И. Сборник для истории старообрядчества. Т.2. М., 1866), дало возможность выделить регион их бытования, проследить расширение религиозных связей Иргизских монастырей в Юго-Восточной части Европейской России и Приуралье, установить (или уточнить) датировку, происхождение и авторство произведений.
Историография. История Иргизского староверия занимала прежде всего духовную литературу, старообрядческую и офи-циаль но-церковную.
Традиционный мотив староверческих "родословий", подчеркивавших историческую преемственность между поколениями адептов "древлеправославного благочестия" и заменявших кровное родство духовным и идейным, нашел свое отражение в творчестве иргизского книжника Феофилакта. В его сочинении "Вопросы и ответы о православной вере и церкви" (не позже 1800 г.) происхождение оплота "правой веры" на Иргизе связывалось с иноками ветковских и стародубских скитов , перенесшими сюда основанную первыми старообрядческими пустынножителями церковную организацию. Историки официальной церкви оценивали ее с точки зрения морального и церковно-правового осуждения. Именно в таком ключе освещались в клерикальной литературе отдельные факты о староверии на Иргизе (работы епископа Макария (М.Булгакова), архимандрита Палладия (П.Пьянкова), Н.И.Субботина, Н.И.Ивановского). Первым серьезным опытом обобщения с подобных же позиций накопленного к середине XIX в. материала стали статьи
И.М.Добротворского ("Православный Собеседник", 1857-58, 1864 гг.), в которых, несмотря на явную тенденциозность по отношению к староверию, были четко обозначены сюжеты.(старообрядческая полемика о таинствах и рукоположении священников, внутренняя жизнь в Иргизских монастырях, старообрядческие соборы), вокруг которых в дальнейшем было сосредоточено внимание церковных авторов.
В пореформенный период в церковной литературе наметился отход от резко враждебной староверию "обличительной" тенденции. Прежде всего он был связан с возникновением тематического направления, разрабатывавшего историю старообрядческих приходов, признававших власть Синода, но сохранивших некоторую автономию в системе греко-российского общеепархиального управления и дониконовскую богослужебную практику. Одной из первых книг такого рода стали "Исторические очерки единоверия" (СПб., 1867), где на основе неопубликованных источников впервые были подробно освещены переговоры настоятеля Сергия (Юршева) с Синодом о посылке на Иргиз греко-российских духовных лиц.
С общим духом клерикализма не согласовывалась также линия, представленная во второй половине XIX в. именами Н.П.Гилярова-Платонова, Е.В.Барсова, И.Ф.Нильского, выступавших за отмену вероисповедных преследований староверия и изучавших его как "бытовое" явление, то есть свойственное издревле сложившемуся укладу жизни русского населения Поморья. Под влиянием И.Ф.Нильского сформировались взгляды Н.С.Соколова, автора серьезного труда "Раскол в Саратовском крае" (Саратов, 1888), наиболее продвинувшего изучение нашей темы. В раскрытии сюжета о возникновении Иргизских монастырей и их подчинении церкви автор в основном следовал за Добротворским. В то же время вопрос о бегстве в монастыри клириков официальной церкви приобрел в его труде оригинальное звучание. Констатируя неуклонный рост влияния староверия в Саратовской губ. от начала реэмиграции староверов до середины XIX в., основную причину его историк видел в большей отзывчивости староверия к духовным нуждам
народа и низкой нравственности и образованности приходского духовенства, его приниженном положении б церковной структуре. Показательно, что материалы книги Соколова затем включались в учебные программы духовного образования, служили основой для тематически близких компилятивных работ, выпускавшихся время от времени церковными историками (В.Лучинским, А.А.Лебедевым) в конце Х1Х-начале XX вв.
Качало сеєтского изучения староверка было связано с появлением "Очерков поповщины" П.И.Мельникова (журнальный вариант - "Русский Вестник", 1864-65 гг.), уделившего большое место решениям Иргизского собора 1783 г. ив этой связи - действиям беглого священства и руководства Вольской общины, инспирировавшей организацию Белокриницкои митрополии. Автор "Очерков..." также склонялся к трактовке староБерия как бытового, а не религиозного явления.
К этому взгляду был близок и Н.И.Попов, автор и издатель "Сборника для истории старообрядчества" (Т.1-2. Вып.1-5. М., 1864-66). Цель издания он видел в том, чтобы содействовать общественному прогрессу в борьбе с "умственными заблуждениями", в том числе религиозными. Особую ценность в книге представляют сообщения автора о строе монастырской жизни на Иргизе, о дальнейшей судьбе духовных общин после уничтожения монастырей, о функционировании беглого и бродячего священства в Юго-Восточной России до начала 60-х гг. XIX в., в основном почерпнутые из вышедших из среды иргизского и московского староверия источников.
На развитие изучения староверия в пореформенную зпоху оказали влияние споры о путях общественного развития России. Демократическая публицистика впервые поставила проблему социального содержания средневековых русских религиозных движений и, в частности, выдвинула идею о старо-верии как о форме политического протеста против самодержавия. Отпечаток этой идеи несет на себе ряд работ Д.Л.Мор-довцева, появившихся в 70-х гг. XIX в., в которых рассматривались сюжеты об участии иргизских староверов в последней Крестьянской войне и подчинении Иргизских монастырей
господствующей церкви. Первоначально автор считал возможным говорить о Е.И.Пугачеве как о ставленнике мощной и законспирированной "старообрядческой организации", переоценивал организующую роль иноков в волнениях 30-х гг. XIX в. на Иргизе, силу их нравственного влияния на мирян. Однако в последующих переизданиях "исторических монографий" Мордовцев более взвешенно подходил к конкретным фактам ир-гизской истории и старообрядческому движению в целом, объясняя актуальность религиозного протеста на современном ему этапе общественной эволюции России исторической отсталостью части народа, погрязшего в рутине крепостничества.
Сильной стороной воззрений представителей русского утопического социализма на религиозные движения XVIII -XIX в. стало рассмотрение их на широком историческом фоне и во взаимной свяви с ходом общественной мысли. Эта черта отразилась в исторических работах С.П.Мельгунова, вышедших в России до 1922 г. В них, в частности, Иргизские монастыри охарактеризованы как пример новой церковной организации староверия, результат социального творчества масс (здесь Мельгунов следует за Н.И.Костомаровым) и в то же время -стремления староверия приспособиться к существующему порядку, снижения в движении духа социального протеста.
Отечественная историография советского периода продолжила разработку прежде всего социально-экономических характеристик староверия. В "Истории русской церкви" Н.М.Никольского (1-е изд.- М., 1933) , во многом написанной под влиянием концепции М.Н.Покровского, выражена мысль, что староверие имело сходную типологическую основу с западноевропейскими реформационными движениями и служило начальной точкой развития буржуазных отношений в России. Автор отводил ведущее место в староверии "торговому капиталу" и считал, что Иргизские монастыри своим возникновением обязаны альянсу капиталистов-торговцев с руководством скитских общин, а догматические разногласия в среде последнего отражают закулисную борьбу московской и саратовской групп "торгового капитала".
В 50-70-е гг. изучение роли староверии в общем течении социально-экономического развития страны в дореформенный и пореформенный период продолжил П.Г.Рындзюнский. Историк квалифицировал старообрядческие духовные общины как корпоративные организации буржуазного накопления. В рамках разработки темы диссертации заслуживает большого внимания важное наблюдение исследователя о сходстве социальных, в частности, городообравовательных, процессов в освоенном иргизскши насельниками регионе и других аграрно развитых районах на востоке Европейской России, и- его положение о буржуазной природе старообрядческого пустынножительства.
Понятие о староверии и религиозном сектантстве Нового времени в. России как об "обводном канале" капиталистического развития присуще практически для всех отечественных работ по данной тематике. В то же время применительно к XVI1-XVIII вв. получил развитие тезис о староверии как религиозной форме антифеодального демократичесіюго протеста широких масс деревни и города. В его утверждении на концептуальном уровне важнейшую роль сыграла разработка А.И.Клибановым проблемы роли и смысла социальных идеалов в отечественной истории, культуре и классовой борьбе, а также выдвинутое Н.Н.Покровским на основании изучения урало-сибирского крестьянства положение о том, что староверие выражало антифеодальные взгляды всего крестьянского сословия.
Таким образом, в литературе, затрагивавшей интересующие нас вопросы, рассмотрены лишь отдельные их аспекты. Однако специальных работ, в которых они ставились бы в необходимом объеме и их совокупности, нет. Подчеркнем, что именно анализ историографической ситуации определил обший подход к избранной теме, задачи исследования и пути их достижения.
Практическое значение диссертации. Содержащийся в ней фактический .материал, в значительной своей части впервые вводимый в научный оборот, а также сделанные на основе этого материала выводы могут быть использованы при создании
обобщающих работ и энциклопедических изданий по истории религиозных учений и культуре России, тематически близких исследований на материале России и восточноевропейского славянства, общих и специальных лекционных курсов по отечественной истории в высших и средних учебных заведениях.
Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась на заседании Центра истории России в средние века и раннее Новое ' время Института российской истории РАН. Основные ее положения выносились на научные конференции 1991-94 гг. в Москве и Екатеринбурге ("Сергий Радонежский и традиции русской духовности", "Российское государство: экономика, политика, идеология", "Сословия и государственная власть в России XV-XIX вв.") и были опубликованы по их итогам, а также освещены в ряде статей.
