Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Адыго-крымские отношения 26
1 .Историко-географический контекст адыго-крымских отношений 26
2. Адыго-крымские военные конфликты: причины, формы, последствия 52
3. Этнокультурные связи черкесской и татарской элит 82
Глава II. Адыго-османские отношения 113
1. Турецкое присутствие в Черкесии: масштабы и последствия 113
2. Этапы усвоения ислама традиционной культурой адыгов 141
3. Черкесы в Османской империи: проблемы адаптации адыгов в оттоманском обществе 164
Заключение 194
Список использованных источников и литературы 200
Список сокращений 218
Приложения 219
- .Историко-географический контекст адыго-крымских отношений
- Адыго-крымские военные конфликты: причины, формы, последствия
- Турецкое присутствие в Черкесии: масштабы и последствия
Введение к работе
Актуальность темы диссертации обусловлена наметившимися тенденициями в методологии истории, которые дают возможность исследователям отказаться от жёсткого экономического детерминизма и искусственного деления истории на политическую, социальную и культурную, уйти от описательности и освоить достижения смежных гуманитарных дисциплин. В рамках новых подходов актуализируется изучение внеэкономических механизмов, управлявших социумом через реконструкцию ментальностей, систем ценностей и реалий повседневной человеческой жизни как факторов, определявших исторический процесс. Именно в этом пласте культуры, как нам представляется, можно получить новые знания, позволяющие углубить понимание характера исторических событий и явлений, более рельефно осмыслить историю в «человеческом измерении».
Традиционно в отечественной историографии приоритетным было рассмотрение событийной стороны истории - массовых общественных явлений и знаменательных фактов, а их социокультурный контекст почти не затрагивался. Подобный подход приводил к тому, что за масштабными событиями не просматривались человеческие чувства, мысли, побуждения, определявшие социальное поведение людей, в конечном итоге творивших историю. Это вело к потере многомерности научного видения, упрощённому представлению об историческом процессе1.
Такая однонаправленность в полной мере присуща отечественным исследованиям адыго-османо-крымских отношений, длительное время определявшим ситуацию на Северном Кавказе и заметно влиявшим на общекавказскую историю. Обращение к этой проблеме с учётом современной ориентации исторического знания может способствовать преодолению указанной ограниченности и внесению новых оценок в
1 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1987. С.20.
сложившиеся в историографии взгляды на эту значимую для адыгской истории эпоху.
Как реакцию на все указанные обстоятельства следует рассматривать выбор темы данной диссертационной работы, изложенное автором понимание её актуальности, да и все содержание исследования.
В настоящее время в отечественной историографии ещё нет трудов, в которых бы комплексно рассматривались интересующие нас проблемы. И тем не менее отдельные положения, развитые в диссертации, в той или иной мере затрагивались в целом ряде исторических, этнологических, культурологических и других работ, выполненных учёными разных поколений и разных методологических ориентации. Эту разноплановую литературу можно условно разделить на группы.
К первой группе относятся работы по истории Крымского' ханства, Османской империи и Ближнего Востока, в которых в разной степени отражены оба аспекта избранной темы. В отечественной историографии обращает на себя внимание исследование дореволюционного историка В.Д.Смирнова,1 основанное на материалах османских и крымско-татарских хроник. Содержащиеся в нём выводы о характере отношений Турции и Крыма, в особенности о несамостоятельности Крымской политики, во многом являвшейся отражением воли Стамбула, были приняты большинством историков и важны для понимания как истории Крыма и Турции, так и адыгской истории. Ученый подчеркивал, что зависимость адыгов от крымцев никогда не была окончательной и борьба черкесов против их набегов продолжалась на протяжении всего времени существования Крымского ханства.
Особенно значимыми среди данной группы публикаций нам представляются сочинения последнего молдавского господаря Дмитрия Кантемира, жившего в Стамбуле и получившего там блестящее образование,
1 Смирнов В.Д. Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XVIII в. СПб., 1887.
и труд Константина Базили, русского дипломата албано-греческого происхождения, служившего на Ближнем Востоке1. Приводимые Д.Кантемиром сведения отличаются большой достоверностью, поскольку он лично знал многих из описываемых им высокопоставленных адыгов на турецкой службе. Его работа также ценна для понимания характера отношений, сложившихся между адыгами и крымскими татарами. Сочинение К.Базили уделяет большое внимание черкесскому фактору на Ближнем Востоке и персоналиям адыгов, находившимся на службе у Порты.
Необходимо отметить работу выдающегося отечественного ориенталиста Н.А.Иванова, в которой исследуются история завоевания османами арабских стран (в том числе и находившихся под властью черкесской династии мамлюков), социокультурные аспекты жизни полиэтничного османского общества, особенности его внутриполитической структуры и военной организации.
Большое значение для изучения избранной темы имеет обобщающее исследование Ю.А.Петросяна3 по истории Османской империи, в котором он рассматривает эту державу как одно из особых явлений в мировой истории, анализирует причины, породившие «Османский феномен», освещает внутреннюю и внешнюю политику государства, выделяет периоды его расцвета и упадка.
Проблемы Османской истории, связанные с её политикой на Кавказе, изучали зарубежные авторы4. В монографии английского историка В. Алл єна рассматриваются проблемы турецкого могущества в XVI столетии, уделяется большое внимание черкесскому фактору в османо-крымской истории. Автор характеризует Черкесию как независимую страну, проводившую
1 Cantimir Dm. Histore de I'Empire Ottoman ou se voyent les causes de son aggrandissement et de sa decadence.
Traduite en Fransois par M. de Joncquieres. Т.Н. Paris, 1743; Базили K.M. Сирия и Палестина под турецким
правительством в историческом и политическом отношениях. М., 1962.
2 Иванов Н.А. Османское завоевание арабских стран. М., 2001.
3 Петросян Ю.А. Османская империя. М., 2003.
4 Allen W.E.D. Problems of Turkish Power in the Sixteenth Century. L., 1963; Toledano Ehud R. The Osman Slave
Trade and its Suppression. Princeton University Press, 1982.
6 самостоятельную политику. В работе анализируется полиэтничная структура Османского государства, исследуются основные направления политики этой державы в эпоху её наивысшего расцвета, затрагиваются связи османов с адыгами, а также некоторые аспекты адыго-крымских и адыго-русских отношений.
В монографии израильского историка Я.Толедано исследуется османская работорговля в бассейне Чёрного моря. В ней черкесскому аспекту посвящена целая глава, в которой даётся глубокий анализ всех сторон этого явления, что делает работу важной для данной диссертации.
Во вторую группу включены обобщающие исследования как по истории Северного Кавказа в целом, так и отдельных её составляющих -Кубани, Адыгеи, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии1. В них наряду с широким анализом исторических событий и явлений различных эпох в специальных разделах затрагиваются и адыго-османо-крымские отношения, и вопросы адыгской культуры, которая, однако, рассматривается как нечто внешнее по отношению к историческому процессу.
Особенностью трудов, написанных в 50-х гг. XX в., является необоснованное преувеличение масштабов турецкого влияния на адыгов. Более того, в них даже говорится о турецком иге над последними. Так, связи адыгов с Турцией и Крымом в «Очерках истории Адыгеи» оцениваются как факт, имевший исключительно негативные последствия для адыгов. Бездоказательно звучат также содержащиеся в них утверждения о «реакционности» ислама и о все возраставшем цивилизующем влиянии России на народы Кавказа. Эти выводы проистекали из идеологических посылок о неравноценности культур, «отсталости» адыгских обществ и «цивилизаторской» миссии России по отношению к народам, вошедшим в ее состав в разное время. Подобный односторонний и некорректный подход -
'История Кабарды с древнейших времен до наших дней. М., 1957; Очерки истории Адыгеи: В 2 т. T.5. Майкоп, 1957; История Кабардино-Балкарской АССР: В 2 т. T.I. М., 1967; Очерки истории Карачаево-Черкесии: В 2 т. T.1. Ставрополь, 19671; История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII века (далее: ИНСК). М., 1988; Адыгея. Историко-культурный очерк. Майкоп, 1989; Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. Краснодар, 1996 и др.
следствие крайней политизированности и идеологизированности советской исторической науки, оказавшейся в жёстких рамках предписаний правящей элиты государства. В то же время само содержание работы зачастую противоречит этим политизированным выводам и в целом даёт более или менее объективное представление об историческом процессе. Кроме того, в этом коллективном труде собран и обобщён богатый фактический материал по истории и культуре адыгов, который и сегодня представляет интерес для адыговедения. Последующая литература (написанная до начала 90-х гг.) в основной своей массе не внесла концептуальной новизны в изучение политической истории адыгов XV — XVIII вв.
С начала 90-х гг. XX века появилось несколько значимых исследований по истории адыгов общего характера, в которых продолжено изучение адыго-османо-крымских отношений. Эти проблемы затронуты в коллективной монографии Б.К.Мальбахова и А.М.Эльмесова, в работе А.Х.Нагоева1. Содержащиеся в них выводы и обобщения отличаются большей взвешенностью, чем у предшественников. В монографии А.Х.Нагоева, ставшей итогом многолетних изысканий автора, кроме анализа указанных проблем приводится и систематизированный археологический материал, помогающий уточнить территорию, заселённую адыгами в период средневековья. Среди трудов рассматриваемой группы заметным явлением в постсоветском адыговедении стали исследования С.Х.Хотко . В русле общеадыгской истории автор выделил также и проблемы адыгского присутствия на Ближнем Востоке и в Османской империи, ввёл в научный оборот большое число ранее неизвестных в отечественном кавказоведении источников и привлек труды зарубежных ученых. Исследователь уделил много внимания историческим личностям адыгского происхождения, в разное время входившим в правящую элиту османского общества. Собрав
1 Мальбахов Б.К., Эльмесов A.M.. Средневековая Кабарда. Нальчик, 1994; Нагоев А.Х. Средневековая
Кабарда. Нальчик, 2000.
2 Хотко С.Х. История Черкесии в средние века и новое время. СПб., 2001; его же. Очерки истории черкесов
от эпохи киммерийцев до Кавказской войны. СПб., 2001.
8 обширный фактический материал, он проделал большую работу по изучению отношений между Черкесией, Крымским ханством и Османской империей в XVI — XIX вв., а также по выявлению роли черноморской работорговли в этнической и политической истории адыгов. Обращает на себя внимание свобода суждений автора от идеологических рамок, в которые было загнано творчество историков в недавнем прошлом.
В третью группу исторической литературы объединены исследования ученых как дореволюционного, так и советского и постсоветского периодов отечественной истории, интересовавшихся вопросами русско-адыгских, русско-турецких и русско-крымских отношений. Такие работы крайне важны для понимания избранной темы, поскольку большинство авторов, разрабатывая одну из названных проблем, не обходили вниманием две других и обязательно, в той или иной степени, рассматривали адыго-османо-крымские контакты через призму внешнеполитических интересов России на Востоке.
Среди исследований русско-адыгских связей важной как для историографии, так и для источниковедения является работа С.А.Белокурова1, в которую включены документы Посольского приказа, использованные впоследствии другими учеными. Проблема русско-адыгских отношений в период активной военной колонизации адыгских земель Российской империей отражена в трудах таких известных авторов, как Ф.А.Щербина, Н.Ф.Дубровин, В.А.Потто, И.Д.Попко, Н.Ф.Грабовский2. Эти работы отличают обширная источниковая база и обилие приводимых фактов. Вместе с тем следует отметить, что названные авторы, будучи
1 Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. 1578-1613 // Чтения в императорском обществе истории и
древностей российских при Московском университете. М., 1888. Вып.1. Кн. 3. С. XXXIX-XLIX.
2 Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1910. T.I; Дубровин Н.Ф. История
войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871; Потто В.А. Кавказская война (в отдельных очерках,
эпизодах, легендах и биографиях). СПб., 1899; Попко И.Д. Черноморские казаки. Краснодар, 1998;
Грабовский Н.Ф. Присоединение к России Кабарды и борьба ее за независимость // Сборник сведений о
кавказских горцах. Тифлис, 1876. Вып. 9. С. 112-212.
представителями официально-охранительного направления в русской исторической науке, всячески стремились обосновывать необходимость завоевания Кавказа Россией. В работах четко прослеживается идея великодержавности, которой неминуемо должны были покоряться «отсталые» народы Кавказа. Однако все это не снижает их исторической ценности, ибо изложенный в них материал позволяет объективному читателю отделять идеологические плевела от рационального зерна исторических фактов. Работы интересны ещё и тем, что их авторы уделяли внимание не только политической истории, но и вопросам культуры и социальных отношений в адыгском обществе, описывая черкесские обычаи и традиции и вплетая эти сведения в канву исторических событий.
Целый ряд трудов по истории русско-адыгских отношений появился и в годы Советской власти, особенно в 50-х гг XX столетия в связи с празднованием 400-летия «добровольного присоединения» Кабарды, Черкесии и Адыгеи к Русскому государству1. Работы данного тематического блока отличает явно политизированный характер, связанный с однозначно негативной оценкой последствий турецко-крымской политики в Северокавказском регионе для адыгов, в то время как русско-адыгские связи характеризуются как исключительно прогрессивные. Такой подход призван был обосновать «добровольность и необходимость» присоединения Черкесии к России именно в середине XVI в. перед лицом угрозы, исходившей от Османской империи и Крымского ханства. Так было положено начало многим искажениям и идеологизированной интерпретации событий и фактов
1 Кокиев Г.А. Русско-кабардинские отношения в XVI - XVIII вв. // Вопросы истории. 1946. № 10. С.44-60; Кушева Е.Н. Политика русского государства на Северном Кавказе в 1552-1572 гг. // Ист. зап. 1950. T.34. С. 236-282; Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в XVI - XIX вв. М., 1958; Кумыков T.X. К вопросу присоединения Кабарды к России // Сб. ст. по истории Кабарды. Нальчик, 1956. Вып.5. С.75-96; Невская В.Г. Присоединение Черкесии к России и его социально-экономические последствия. Черкесск, 1956; Алексеева Е.П., Калмыков И.Х, Невская В.Г. Добровольное присоединение Черкесии к России (к 400 -летнему юбилею). Черкесск, 1956; Аутлев М., Зевакин Е., Хоретлев А. Адыги. Майкоп, 1957; Фадеев В.В. Основные этапы в развитии русско-кавказских связей // Уч. зап. КЕНИИ. Сер. истор. Нальчик, 1960. Т. 17. С.33-81; Вилинбахов В.Б. Совместные русско-кабардинские военные действия (со второй половины XVI до 1791 г.)'// Сб. ст. КБНИИ. Нальчик, 1959. № 14. С.48-75
адыгской истории последующих веков.
В то же время существует ряд исторических сочинений, представляющих большую ценность для понимания характера адыго-османо-крымских отношений. Важной для адыговедения и для кавказоведения в целом является монография Е.Н.Кушевой1, в которой последовательно и достаточно объективно рассматриваются связи адыгов с Русским государством со времени их установления до 30-х rr.XVII в. на фоне крымской и османской политики на Северном Кавказе. Эта работа и по сей день остаётся одним из наиболее полных исследований истории адыгов рассматриваемого периода.
Итогом многолетних исследований стала обстоятельная монография К.Ф.Дзамихова, посвященная адыго-русским отношениям с середины XVI в. до начала 70-х rr.XVIII в. Автора интересует прежде всего политическая история и процесс формирования военно-политического союза между адыгами-кабардинцами и Русским государством. Отдельная глава монографии посвящена сотрудничеству адыгов с Россией в борьбе с Крымским ханством. В работе нашли отражение вопросы крымской политики в адыгских землях и адыго-крымских отношений. Монография добросовестно обобщает обширный материал, накопленный автором и его предшественниками по обозначенной теме, вводит в научный оборот широкий круг разноплановых источников.
К специальному исследованию русско-турецких и русско-крымских отношений одними из первых обратились советские историки В.Е.Сыроечковский и Н.А.Смирнов3. Они подчеркивали исключительную важность Кавказа и Черного моря во внешней политике османских султанов. Н.А.Смирнову удалось обобщить в своих трудах солидный исторический
1 Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией. Вторая половина XVI - 30-е годы XVII вв.
М., 1963.
2 ДзамиховК.Ф. Адыги в политике России на Кавказе (1550-е-начало 1770-х гг.). Нальчик, 2001.
3 Сыроечковский В.Е. Пути и условия сношения Москвы с Крымом на рубеже XVI в. // Изв. Акад. Наук.
Отделен, обществ, наук. 1932. № 3. С.200-235; его же. Мухам мед- Герай и его вассалы // Уч. зап. МГУ. 1940.
Вып. 61. С.3-71; Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI-XVII вв. М., 1946. T.1-2; его же. Кабардинский
вопрос в русско-турецких отношениях XVI-XV1II вв. Нальчик, 1948.
материал. Однако, как нам представляется, он переоценивал значение турецкого фактора в жизни адыгского общества в XVI-XVIII вв. Истории русско-крымских отношений посвящена фундаментальная монография А.А.Новосельского . В ней корни агрессивной внешней политики Крымского ханства видятся в особенностях его экономического строя, в неразвитости земледелия, что вынуждало крымских татар стремиться к экзоэксплуатации соседних народов в форме грабежа и принуждения их к данничеству. Весьма ценными для нас являются содержащиеся в работе материалы по Западной Черкесии, почерпнутые из крымских посольских книг.
К этой же группе работ следует отнести исследования Я.З.Ахмадова и А.М.Некрасова, посвященные адыго-османо-крымским контактам. Эти авторы значительно расширили источниковую базу рассматриваемой проблемы. В частности, А.М.Некрасов привлекает дипломатическую переписку XV - XVI вв. из архивов Турции, средневековые османские хроники и крымско-татарские исторические сочинения. Оба исследователя тщательно анализируют политическую ситуацию на Западном Кавказе на фоне развития международных отношений.
В особую группу необходимо выделить исследования по локальным проблемам исторического адыговедения — этнической истории3, общественному устройству и экономике , религиозным верованиям5 и
1 Новосельский А.А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.-Л., 1948.
2 Ахмадов Я.З. Очерки истории народов Северного Кавказа в XVI-XVII вв. Грозный, 1988; Некрасов A.M.
Международные отношения и народы Западного Кавказа. Последняя четверть XV — первая половина XVI
вв. М., 1990.
3 Лавров Л.И. О происхождении народов Северо-Западного Кавказа // Сб. ст. по истории Кабарды. Нальчик,
1954. Вып. 3. С.139-207; его же. К истории бжедугов и жанеевцев // Уч. зап. АНИИ. История и этнография.
Майкоп, 1965. С.249-250; его же. Исчезнувшее адыгское племя собай // Из истории Карачаево-Черкесии.
Труды КЧНИИ. Ставрополь, 1970. Вып. VI. С.450-451; Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия
Северного Кавказа. М., 1973; её же. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII - начала XX
вв. М., 1974; С.246-274; Бетрозов Р.Ж. Происхождение и этнокультурные связи адыгов. Нальчик, 1991;
Ловпаче Н.Г. Этническая история Западной Черкесии. Майкоп, 1997.
4 Покровский М.В. Из истории адыгов в конце XVIII - первой половине XIX века. Социально-
экономические очерки. Краснодар, 1989; Алексеева Е.П. Очерки по экономике и культуре народов Черкесии
в XVI-XVII вв. Черкесск, 1957; Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов (XVIII - первая
половина XIX века). М., 1967; Чирг А.Ю. Культура жизнеобеспечения адыгов // Культура и быт адыгов.
Майкоп, 1991.
5 Лавров Л.И. Доисламские верования адыгейцев и кабардинцев // Труды института этнографии. Новая
серия. T.LI. Исследования и материалы по вопросам первобытных религиозных верований. М., 1956;
Авксентьев А. Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь, 1984.
культуре адыгов , а также вопросам черкесского присутствия на Ближнем Востоке и в Османской империи2, поскольку отношения адыгов с османами и крымцами были многоуровневыми и затрагивали различные слои адыгского общества и разные подсистемы культуры этноса.
Избранная тема предполагает изучение не только собственно исторических исследований, но и литературы по смежным гуманитарным дисциплинам - этнологии, археологии, культурологии, фольклористике, которую также необходимо выделить в отдельную группу.
Большой интерес для нас представляют сочинения Б.Х.Бгажнокова3, в которых глубоко анализируется адыгская этическая система как духовный фундамент всей жизни адыгского общества в целом и отводится немало места элитарной субкультуре в рамках общеадыгской. В монографии Э.Х.Панеш на примере адыгов исследуются проблемы формирования этнопсихологии на широком историко-хронологическом срезе. Исследовательское внимание сосредоточено на выявлении степени влияния исторических событий на формирование этнического облика социума и его этнопсихологических характеристик и, что особенно важно, анализируются механизмы контактов адыгов с миром Степи.
Ценным приобретением адыговедения представляется диссертация М.Н.Губжокова. Изучая этнокультурные аспекты жизни адыгского общества в период Кавказской войны, автор впервые рассматривает все подсистемы культуры адыгов в динамике, прослеживая трансформационные процессы во всех сферах как духовного, так и материального бытия адыгов во время
1 Нефляшева Н.А. Традиции и власть (на материале Адыгеи конца XIX - 20-х гг. XX вв.): Дис... канд. ист.
наук. Майкоп, 1996; Мир культуры адыгов. Майкоп, 2002; Марзей А.С. Черкесское наездничество -
«Зекіуе». (Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX века).
2 Хотко С.Х. Черкесские мамлюки. Майкоп, 1993; его же. Черкесские (адыгские правители Египта и Сирии в
XIII - XVIII вв. Майкоп, 1995; его же. Генезис черкесских элит в султанате мамлюков и Османской
империи. Майкоп, 1999.
3 Бгажноков Б.Х. Адыгский этикет. Нальчик, 1978; его же. Образ жизни адыгской феодальной знати // Из
истории феодальной Кабарды и Балкарии. Нальчик, 1980. С.78-104; его же. Адыгская этика. Нальчик, 1999.
4 Панеш Э.Х. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействия и особенности
эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб., 1996.
5 Губжоков М.Н. Западные адыги в период Кавказской войны (этнокультурные аспекты): Дис... канд. ист.
наук. М., 2001.
боевых действий. Для нашей работы важны исследования М.Н. Губжокова по внедрению ислама в традиционную культуру адыгов под влиянием событий войны на Кавказе.
Труды археологов , привлечённые в данной работе, помогают восполнить пробелы в других видах источников, в частности, уточнить карту расселения адыгов в изучаемый период и масштабы турецкого присутствия в Черкесии.
Философско-культурологическому анализу эволюции религиозных верований адыгов, специфике принятия адыгами мировых религий посвящена монография С.А.Ляушевой2. Она позволяет проследить этапы усвоения ислама традиционной культурой адыгов.
Формированию представлений о месте устного народного творчества в системе традиционной культуры адыгов и о возможностях использования фольклорных сюжетов как исторических источников служат работы фольклористов , насыщенные интересным фактическим материалом.
Таким образом, историческая наука, как отечественная, так и зарубежная, накопила значительный фонд знаний об отношениях, сложившихся между Черкесией, Османской империей и Крымским ханством. Однако историографический анализ показывает, что существующая литература акцентирована на событиях политической истории адыгов рассматриваемого периода, тогда как социокультурным характеристикам черкесского общества почти не уделено внимания. Обобщающие же отечественные исследования, освещавшие и политические события адыгской
1 Воронов Ю.Н. Древности Сочи и его окрестностей. Краснодар, 1979; Левашова В.П. Белореченские
курганы // Труды ГИМа. M., 1953. Вып. 22; Монгайт А.Х. Средневековые памятники Северо-Западного
Кавказа // Советская археология. М., 1955. Вып. XXIII. С.320-343; Пашко Я. Терракотовые трубки. //
Декоративное искусство СССР, 1971. № 10. С.37-51; Нагоев А.Х. Материальная культура кабардинцев в
эпоху позднего средневековья (XIV-XVII вв.). Нальчик, 1981; Тешев M.K. Адыгские погребальные
сооружения в развитом и позднем средневековье в туапсинском районе на Черноморском побережье
Западного Кавказа // Вопросы археологии Адыгеи. Майкоп, 1985. С. 142-166.
2 Ляушева С.А. Эволюция религиозных верований адыгов: история и современность (философско-
культурологический анализ). Ростов-на-Дону, 2002.
3 Аутлева С.Ш. Адыгские историко-героические песни XVI-XIX веков. Нальчик, 1973; Унарокова Р.Б.
Народная песня в системе координат адыгской картине мира // Мир культуры адыгов. Майкоп, 2002. С.337-
346; её же. Адыгэ орэдыжъхэмрэ лъэпкъшЬныгьэмрэ. (Народные песни адыгов в системе информационной
культуры). Мыекъуапэ,1998.
истории, и вопросы культуры, были созданы в годы Советской власти и концептуально устарели, ибо опираются исключительно на марксистскую теорию общественно-экономических формаций. Ориентированная прежде всего на изучение «пиковых точек» в истории, различных стадиальных процессов, социально-экономических отношений, эта теория, быть может, более органична при научном освещении западноевропейской истории, но не всегда применима, когда речь идёт об истории других, неевропейских народов. Ограниченность трудов, базирующихся на формационном подходе, проявляется и в том, что они не уделяли должного внимания культурным явлениям, повседневной человеческой жизни во всех ее проявлениях и связях с историческими процессами разного уровня. В таких работах исторические события и явления рассматривались с классовых позиций и исходя из устоявшихся представлений об иерархии культур, разделяя их на культуры «цивилизованных» и «отсталых» народов. Все это затрудняло понимание эпохи в свете ее собственной логики и присущих ей ценностных ориентиров, отличных от современных. Поэтому представляется необходимым преодолеть ограниченность в отечественном адыговедении, проявляющуюся в политизированности подходов и оценок, а также в искусственном отделении исторических событий от их культурного контекста.
Объектом настоящего исследования являются отношения адыгов с Османской империей и Крымским ханством с 70-х гг. XV века до конца XVIII столетия.
Предметом научного осмысления стали как военно-политические события, так и условия повседневной жизни адыгов, их мировосприятие и определяемые им поведенческие стереотипы и ценности в указанную эпоху, а также процессы взаимодействия некоторых традиционных адыгских общественных институтов с социокультурной жизнью крымско-татарского и османского обществ в контексте исторических событий.
Географические рамки исследования охватывают Северо-Западный Кавказ и Центральное Предкавказье - регион, где в рассматриваемый период
проживали адыги (историческая Черкесия). Однако при освещении некоторых проблем география исследования расширяется, затрагивая территорию Крымского ханства и Османской империи. Это необходимо, поскольку в работе рассматривается адыгское присутствие в крымском и османском обществах.
Хронологические рамки работы определены 70-ми гг. XV - концом XVIII вв. Нижняя граница фиксирует начало первых военных акций Османской империи на территории Черкесии и усиление давления Крымского ханства на адыгов. Определение конца XVIII в. в качестве верхней границы исследования связано с новой волной противостояния между Османской и Российской империями после присоединения к России Крымского ханства. Кроме того, Кючук-Кайнарджийский мирный трактат 1774 г., закреплявший Кабарду за Россией, а Западную Черкесию за османами, не только не остановил соперничество двух империй из-за статуса адыгов, а, напротив, заставил их искать новые пути реализации своих экспансионистских планов на Северном Кавказе. Поэтому с конца XVIII в. можно говорить о новом этапе в адыгской истории, связанном с борьбой против притязаний русской короны на земли Черкесии. В ряде эпизодов мы обращаемся также к более ранним событиям, относящимся ко времени становления Крымского ханства, отодвигая нижнюю границу до середины XV в. В то же время при анализе некоторых явлений, истоки которых лежат в хронологических границах работы, но их конечные фазы или последствия относятся к более позднему периоду, иногда верхняя граница исследования вынужденно отодвигается вплоть до 60-х гг. XIX в., когда с потерей независимости адыгов и включением их земель в состав Российской империи и завершились османо-черкесские отношения.
Цель диссертационного исследования - изучить характер адыго-османо-крымских отношений, выявить взаимосвязь между событиями разного масштаба и разного уровня - от локальных процессов до явлений всемирно-исторического значения, анализируя события воєнно-
16 политической истории и социокультурные особенности указанных обществ. Из сформулированной цели вытекают и конкретные исследовательские задачи, которые заключаются в следующем:
- изучить историографический уровень исследования проблемы с тем,
чтобы определить нереализованные исследовательские возможности;
дать общую характеристику внешнеполитического положения Черкесии в конце XV-XVIII вв. - в начальный период адыго-османо-крымских отношений;
показать географическую локализацию адыгских субэтносов рассматриваемой эпохи;
выявить причины интереса Османской империи и Крымского ханства к адыгским землям, их цели в отношении Черкесии, а также применявшиеся ими методы реализации своих планов в указанном регионе;
выяснить масштабы и характер османского присутствия в Черкесии и адыгского присутствия в Османской империи;
- проанализировать взаимосвязь ряда исторических событий и фактов
указанного периода с социокультурными реалиями прошлого адыгов;- исследовать те аспекты социальной жизни адыгского, татарского и османского обществ, которые представляются наиболее значимыми для понимания исторических событий рассматриваемой эпохи.
Источниковую базу исследования составили опубликованные и неопубликованные документы и материалы, отложившиеся в фондах Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) , Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ) , Государственного архива Краснодарского края (ГАКК)3, архива Адыгейского
1 РГВИА: Ф. Военно-учёный архив (ВУА); Ф.414 Статистические сведения о Российской империи;
Ф. 13454 Штаб войск Кавказской Линии и Черномории.2 АВПРИ: Ф. Кабардинские дела.
3 ГАКК: Ф.249 Канцелярия наказного атамана Кубанского казачьего войска; Ф.260 Канцелярия начальника
Черноморской береговой линии; Ф.318 Первое и второе отделения Кубанского казачьего войска; Ф.347
Штаб начальника Лабинской кордонной линии; Ф.670 Канцелярия документов по истории Кубанского
Казачьего войска 1792 - 1915 гг.; Ф. 799 Документы по истории Кубани, собранные профессором
Сиотоковым.17 республиканского института гуманитарных исследований (АРИГИ), оригинальные описания российских и иностранных учёных, путешественников и миссионеров, произведения адыгских писателей-просветителей, фольклорные сюжеты, в которых с той или иной степенью полноты отражены различные аспекты адыго-османо-крымских отношений.
Анализируемые источники условно разделены на группы. К первой группе отнесены официальные директивные документы общероссийского и регионального значения: указы, распоряжения, постановления. Такие документы, извлеченные в основном из фонда «Кабардинские дела» Архива внешней политики России, позволяют судить о планах Российского государства, Османской империи и Крымского ханства в отношении адыгов в различные исторические периоды и проследить реакцию различных черкесских обществ на политические маневры названных держав.
Во вторую группу включены материалы делопроизводственного характера (рапорты, донесения, докладные записки, отношения, письма). Данная группа документов составляет базу для исследования внешнеполитического положения Черкесии и, кроме того, даёт представление о политических настроениях различных слоев адыгского общества.
Документы подобного характера и другие материалы, значимые для исследования обозначенных проблем, были извлечены из двухтомного сборника документов «Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа в период правления императрицы Екатерины II (1763-1780 гг.)1. В нём широко представлены документы из центральных архивов: Российского государственного архива древних актов (РГАДА), АВПРИ и РГВИА (указы, доклады, инструкции, рапорты, письма, исходившие от представителей русских властей, и письма от адыгов). В этих публикациях через призму русско-османских и русско-крымских отношений отражён широкий спектр
'Черкесы и другие народы Северо-Западного Кавказа в период правления императрицы Екатерины I! (1763-1780 гг.)- Сборник документов: В 2 т. / Сост., вступ, ст. и примеч. Р.У.Туганова. Нальчик, 1996-1998. Т. 1,2.
18 интересующих нас проблем.
В работе над диссертацией использовался двухтомный сборник документов «Кабардино-русские отношения»1, вобравший в себя дела из фондов Посольского приказа, характеризующие в основном политическую историю адыгов. В эту группу источников входят также 12-томные «Акты, собранные Кавказской археографической комиссией»2, где в контексте событий, отражавших Российскую политику на Кавказе с 1762 по 1862 г., содержатся ценные материалы по проблемам адыго-крымских и адыго-османских отношений. В этот сборник включены сведения, извлеченные из архива Главного управления кавказского наместника (рапорты, письма и другие документы царской администрации и письма, исходившие со стороны адыгов). Этот источник представляет в большей степени российский взгляд на события, происходившие на Кавказе в процессе его колонизации, и поэтому требует критического осмысления.
Важной категорией источников являются историко-этнографические описания авторов XV-XIX вв.3, оставивших заметки как по политической
1 Кабардино-русские отношения. Сборник документов и материалов: В 2 т. Т.1. / Сост. Демидова Н.Ф.,
Кушева Е.Н., Персов A.M. М., 1957; Т.2. / Сост. Букалова B.M. M., 1957.2 Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (далее - AKAK): В 12 т. / Под ред. Ад. Берже.
Тифлис, 1866. Т. 1; 1873. T.V; 1874. T.VI. 4.1; 1875. T.VI. 4.2.3 Шильтбергер И. Путешествие Ивана Шильтбергера по Европе, Азии и Африке с 1394 года по 1427 год //
АБКИЕА. С.37-40; Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное
повествование // Там же. С.43-52; Броневский M. Описание Татарии // Там же. С.53-55; Д'Асколи Э.Д.
Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы,
Татарии и проч. // Там же. С.61-67; Лукка Дж. Описание перекопских и ногайских татар, черкесов,
мингрелов и грузин, Жанна де Люка, монаха доминиканского ордена // Там же. С.68-72; Тавернье Ж.Б.
Шесть путешествий в Турцию, Персию и Индию в течение сорока лет // Там же. С.73-81; Ферран.
Путешествие из Крыма в Черкесию, через земли ногайских татар, в 1709 году // Там же. С. 109-112; Русский
посол в Стамбуле. Петр Андреевич Толстой и его описание Османской империи начала XVIII в. M., 1985;
Гербер И.Г. Записки о находящихся на западном берегу Каспийского моря, между Астраханью и рекой
Кура, народах и землях и об их состоянии в 1728 году//АБКИЕА. С.151-155; Гийом де Боплан о крымских
татарах. Приложение 2 // Андреев А.Р. История Крыма. Краткое описание прошлого Крымского
полуострова. М., 1997. С.212-219; Главани К. Описание Черкесии // АБКИЕА. С.156-173; Пейсонель К.
Трактат о торговле на Черном море // Там же. С. 179-202; Peyssonel. Traite sur le commerse dela Mer Noire.
Paris, 1787; Гюльденштедт И.А. Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа // АБКИЕА.
С.203-208; Рейнеггс Я. Всеобщее историко-топографическое описание Кавказа // Там же. С.209-213; Паллас
П.С. Заметки о путешествиях в южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. //Там же.
С.214-224; Тунманн Н.Э. Крымское ханство. Симферополь, 1991; Оссон М.Д. Полная картина Оттоманской
империи. СПб., 1795; Клапрот Г.Ю. Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807-1808 гг. //
АБКИЕА. С.235-280; Бларамберг И.Ф. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и
военное описание Кавказа // Там же. С.353-434; Броневский С. Новейшие географические и исторические
известия о Кавказе. М.,1823; Монпере Ф.Д.де. Путешествие по Кавказу, к черкесам и абхазам, в Колхиду,
Грузию, Армению и в Крым // АБКИЕА. С.435-458; Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная19 истории черкесов, так и ценнейшие сведения по культуре адыгского этноса. В эту же группу включены и подробные описания по истории и культуре Крымского ханства и Османской империи. Однако данные источники, при всей их информативности, требуют очень внимательного отношения к себе, поскольку представленное в них субъективное мнение авторов зачастую не сопрягается с реальными событиями и явлениями.
Большое значение для данного исследования имеет группа источников личного происхождения , чаще имеющих форму дневников путешествия, путевых заметок или мемуаров. Их авторы - иностранцы, посетившие в XV-XIX вв. адыгские земли или сопредельные с ними территории и восточные страны с военно-политическими, дипломатическими, коммерческими и миссионерскими целями. Этот информационный блок отмечен особым субъективизмом и потому требует серьёзного осмысления и сопоставления с другими источниками. Однако подобные материалы зачастую содержат факты и сведения, не отражённые в других источниках. Они весьма важны для реконструкции ментальностей, систем ценностей, этнической
борьба против русских. Нальчик, 1995; Ногмов Ш. История адыгейского народа. Майкоп, 1994; Хан-Гирей С. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978; Кох К. Путешествие по России и в кавказские земли // АБКИЕА. С.585-628; Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Кавказский сборник. Тифлис, 1900. Т.21. Отд. 2. С.53-173; Каменев Н. Бассейн Псекупса // Кубанские войсковые ведомости. Екатеринодар, 1867. № 2,5,14,27,28; Осман-бей. Невольничество и гарем // Отечественные записки. СПб., 1874. Т.ССХП-CCX1II. С.335-371; Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа. Одесса, 1882. Вып. 1; Лопатинский Я.Т. Заметки о народе адыге и кабардинцах в частности // СМОМПК. Тифлис, 1891. Вып. 12. Отд. 1. С.1-10; Дьячков-Тарасов А.Н. Абадзехи (историко-этнографический очерк) // Записки Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. Тифлис, 1902. Кн. XXII. Вып.4. С. 1-50; Дубровин Н.Ф. Черкесы (адыги). Краснодар, 1927; Короленко П.П. Записки о черкесах (материалы по истории Кубанской области) // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1909. T.XIV. С.297-376; Люлье Л.Я. Историко-этнографические статьи. Киев, 1991 и др.
Рубрук В.де. Путешествие в восточные страны Вильгельма де Рубрука в лето благости 1253 // АБКИЕА. С.34-36; Барбаро И. Путешествие в Тану Иософата Барбаро, венецианского дворянина // Там же. С.41-42; Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно // Там же. С.82-85; Путешествие итальянца по Черкесии в 1629 году. (Публикация Аталикова B.M.) // Культура и быт адыгов. Майкоп, 1991. С.146-151; Стрейс Я. Три путешествия // АБКИЕА. С.99-102; Шарден Ж. Путешествие господина дворянина Шардена в Персию и другие восточные страны // Там же. С.103-108; Записки янычара (написаны Константином Михайловичем из Островицы). М., 1978; Ла Мотрэ А. де. Путешествие господина А. де ла Мотрэ в Европу, Азию и Африку // АБКИЕА. С.119-147; Кук Дж. Путешествия и странствия по Российскому государству, Татарии и по части Персидского королевства II Там же. С.174-178; Потоцкий Ян. Путешествие в Астраханские степи // Там же. С.225-234; Вольней К.Ф. Путешествия в Сирию и Египет, бывшее в 1783, 1784 и 1785 годах. М., 1791-1793; Скасси Р. Извлечение из записки о делах Черкесии, представленной господином Скасси в 1816 г. // АБКИЕА. С.281-290; Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837, 1838, 1839 гг. // Там же. С.458-530; Лонгворт Дж. Год среди черкесов // Там же. С.531-584; Спенсер Э. Путешествия в Черкесию. Майкоп, 199; Фонвилль А. Последний год войны Черкесии за независимость 1863-1864 гг. Из записок участника-иностранца. Краснодар, 1927 и др.
20 психологии и иных социокультурных реалий прошлого. Кроме того, что авторы сочинений стремились донести до читателей, в текстах этих источников можно обнаружить и немало такого, о чём их создатели вовсе не собирались рассказывать, но, говоря словами А.Я.Гуревича, «проговаривались помимо собственной воли»1.
Среди данного круга источников в работе над диссертацией широко привлекалось сочинение подданного Османской империи Эвлии Челеби, посетившего адыгские земли в XVII в. Его труд «Книга путешествия»2 особенно ценен тем, что, во-первых, представляет взгляд собственно турецкой стороны на ситуацию в Черкесии, во-вторых, это отчет об увиденном человека, побывавшего на Кавказе с разведывательной миссией, в-третьих, автор уделил серьезное внимание истории и этнографии адыгов и соседних с ними народов. В книге содержатся интереснейшие сведения по персоналиям состоявших на службе в Османской империи черкесов, даётся характеристика их статуса.
Особую категорию составляют фольклорные источники3. Их использование приобретает большую актуальность в русле исследуемой проблематики, поскольку письменные свидетельства отражают, в основном, взгляд на адыгов и представления о них носителей иных культур. В отсутствие письменности устная традиция была тем универсумом, в котором функционировало сознание адыгов, откуда они черпали свои основополагающие ценностные ориентиры. Эта группа источников помогает прояснить то, о чем чаще «умалчивают» исторические документы -специфику этнической психологии адыгов, их отношение к
1 Гуревич А.Я. «Территория историка» // Одиссей. Человек в истории. М., 1996. С.98.
2 Челеби Эвлия. Книга путешествия. М., 1979-1983. Вып. 2,3.
3Адыгэ орэдыжъхэр / Сост., вступит, ст. и примеч. Керашев Т.М. Майкоп, 1946; Ижъэрэ адыгэ орэдхэр / Сост., вступит, ст. и примеч. Шу Ш.С. Краснодар, Майкоп, 1965; Мык1осэрэ жъуагъохэр. Адыгэ л1ыхъужъмэ яхьылЬгъэ орэдхэр, пщыналъэхэр, гьыбзэхэр, къэбархэр. / Зэхэз., пэублэ гущыЬр, очеркхэр, коммент. Зытхыгъэр Шъхьэлэхъо Абу. Мыекъуапэ, 1994. (немеркнущие звёзды: Адыгские историко-героические песни, пщынатли, песни-плачи и рассказы / Сост., вступит, слово, ист.-лит. Очерки, комментарии Схаляхо А.А. Майкоп, 1994; Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов: В 3 т. T.3. Ч.І. М., 1986; Песня Худаберда Азапша. Быль. (Публикация З.Кардангушева) //Эльбрус. Нальчик, 1999. №1.С.224-226.
действительности. В подобном плане весьма информативны песни, поскольку они занимали особое место в системе координат адыгской картины мира и были призваны хранить и транслировать информацию, требовавшую воспроизводства и поддержания традиции (в особенности -важные, идеальные с точки зрения традиционной морали нравственные качества , а также поведенческие и мыслительные стереотипы). Кроме того, адыгские народные песни и прозаические тексты насыщены конкретным историческим материалом, передающим имена участников описываемых событий и множество разнообразных этнографических деталей. Ранее не публиковавшиеся сюжеты извлечены из фольклорного фонда архива Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований (АРИГИ)2.
В ряду использованных источников особняком стоит Тафсир -толкование Корана - священной книги мусульман3. Текст Тафсира привлекался в ходе освещения этапов усвоения ислама традиционной культурой адыгов, а также процессов адаптации адыгов в мусульманском обществе Османской империи.
Помимо выделенных групп источников в данной работе использованы также полевые материалы, собранные автором диссертации для архива Центра адыговедения Адыгейского государственного университета (ЦААГУ), характеризующие современные представления об исламизации адыгов4.
Отбор и научная интерпретация разноплановых источников помогли, как нам представляется, не только проследить ход и последовательность исторического процесса, углубить знание причин, характера и взаимосвязи
1 Унарокова Р. Б. Народная песня в системе координат адыгской картины мира // Мир культуры адыгов.
Майкоп, 2002. С.345.
2Архив АРИГИ: Ф.1 Фольклорный.
3 Аль-Мунтахаб фи Тафсир аль-Кур'ан аль-Карим. Толкование священного Корана на русском языке. / Пер.
с арабского д-ра Сумайя Мухаммада Афифи и д-ра Абдель Саляма эль-Манси. Под ред. д-ра Хаджаевой Р.У.
Казань, 2001.639 с.4 Архив ЦААГУ: Без фонда. П.5. Исследование современных представлений о распространении ислама
среди адыгов. Д. 1-12.22 исторических событий и явлений различного масштаба и уровня (от локального до глобального, от семейного до межгосударственного), но и до известной степени понять чувства и побуждения людей рассматриваемой эпохи, реконструировать их мыслительные установки и повседневную жизнь. Теоретическую базу работы составила концепция феодализма и культуры феодального общества, отраженная в работах М.Блока, Ф.Броделя, Й.Хейзинги, А.Я.Гуревича1. Диссертант придерживается позиции, согласно которой в адыгском обществе в рассматриваемый период происходили политические и социокультурные процессы, во многом типологически сходные с теми, что имели место в Европе в эпоху феодализма2. При этом под политикой в данной работе понимается «стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает» . Культура же рассматривается прежде всего с социальной стороны как неотъемлемый аспект поведения человека в обществе. Отсюда и социокультурный характер исследования, предполагающий реконструирование социального бытия посредством культурной практики, возможности которой, в свою очередь, определяются практикой повседневных отношений . При разработке этой проблематики одним из значимых методологических ориентиров для автора диссертации стали исследования выдающегося нидерландского историка культуры Й.Хейзинги5. Его работы проливают свет на человеческие представления о войне как торжественной игре чести, о её месте в культуре, анализируют феодальные представления рыцарства о благородстве и героизме. Хотя автор не опирался на материалы адыгской истории и культуры, некоторые его
1 Блок М. Феодальное общество. М., 2003; Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху
Филиппа II M., 2002; Хёйзинга Й. Осень средневековья. М., 1995; Хёйзинга Й. «Homo ludens» (Человек
играющий). М., 1992; Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1987.2 См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры.
3 Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные сочинения. М., 1987. С.646.
4 Репина Л.П. Новая культурная и интеллектуальная история. // Одиссей. Человек в истории. М., 1996. С.31.
5См.: Хёйзинга Й. «Homo ludens» (Человек играющий). М., 1992; Хёйзинга Й. Осень средневековья. М.,
1995.23 выводы и суждения помогли нам приблизиться к пониманию воззрений адыгов феодальной эпохи на вопросы о войне, славе, долге и месте рыцарей в обществе. В подобном же ракурсе оказалась полезной и монография итальянского историка Ф.Кардини «Истоки средневекового рыцарства»1.
Диссертант исходит из того, что без проникновения в «мир культуры» средневековых адыгов невозможно понять их историю, поскольку, по словам А.Я.Гуревича, «история общества и образующих его больших и малых групп не может долее изучаться в отрыве от истории картин мира, систем ценностей, форм социального поведения, символов и ритуалов»2. Этим отправным моментом объясняется и определяется в работе «угол зрения», постановка проблем и отбор рассматриваемых явлений, событий, институтов.
Диссертация базируется на цивилизационном подходе к истории, ориентирующем главным образом на изучение культурного среза различных эпох и способствующем антропологическому осмыслению исторического процесса, то есть его гуманизации. Для получения наиболее полного представления об изучаемой эпохе применяется также ценностный подход к рассмотрению разноплановых исторических явлений.
Большое значение имеют использованные в работе теоретические положения других гуманитарных дисциплин. Так, в решении ряда задач диссертант опирается на подход этнолога С.А.Арутюнова3 к механизму усвоения инноваций этнической культурой и предложенную им типологию трансформационных процессов. В исследовании мы обращаемся также и к концепции «культурного шока»4 в современной кросс-культурной психологии.
Методологической основой исследования являются принципы историзма, объективности и системного анализа, позволяющие изучать
1 Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. Сретенск, 1996.
2 Гуревич А.Я. Историк конца XX века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. М., 1996. С.9.
3 Арутюнов С.А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М., 1989. С.86-187.
4 Лебедева Н.М. Социальная психология этнических миграций. М., 1993.
24 исследуемое явление во всем его многообразии и конкретно-исторической обусловленности.
При систематизации и интерпретации документальных источников и
фольклорных материалов применялись такие научные методы, как
конкретно-исторический, сравнительно-исторический, историко-типологический, проблемно-хронологический, экстраполяции и логического анализа. В своей совокупности они позволили, на наш взгляд, реконструировать картину прошлого адыгов, воспроизвести процесс исторического развития с присущими ему общими, особенными и индивидуальными чертами, систематизировать накопленные знания об этносе и его отношениях с османами и крымскими татарами.
В отличие от многих исследований по данной проблематике, строившихся по принципу изложения последовательности исторических событий, в данной работе усилен аспект синхронии за счет диахронии. Такой способ подачи материала, как нам представляется, дал возможность более отчетливо выявить воздействие социокультурных характеристик адыгского общества на политическую ситуацию вокруг Черкесии. Тем не менее, большинство рассматриваемых проблем дается в обоих срезах.
Научная новизна диссертации видится в том, что в ней впервые в адыговедении предпринята попытка исследовать обозначенную тему при помощи не только традиционных исторических методов, но и с опорой на теоретические положения, применяемые в этнологии, этнической и кросс-культурной психологии, фольклористике. Междисциплинарный подход помог объяснить некоторые феномены истории адыгов, осмыслить их социальный опыт, яснее увидеть особенности индивидуального и группового поведения, главные ценностные ориентиры людей - субъектов исторического процесса. Новизна ещё и в том, что, хотя работа и посвящена исследованию «классических» проблем истории - военных конфликтов, отношений между политическими образованиями, особый акцент сделан на
25 осмыслении «истории повседневности» - образа жизни, обычаев, стереотипов сознания и поведения адыгов, османов и татар, которые в конечном счете во многом определяли характер их взаимоотношений.
Практическая значимость работы может выразиться в ее использовании в научных исследованиях по проблемам средневековой и новой истории адыгов, а также при написании обобщающих трудов по истории и культуре народа, в «задействовании» её содержания, оценок и выводов при изучении курса истории адыгов. Кроме того, приложенные к диссертации авторские карты, уточняющие территориальную локализацию адыгских субэтносов на Северном Кавказе, могут быть полезны в качестве наглядного пособия в преподавании региональной истории в системе среднего и высшего образования.
Научная апробация. Результаты исследования освещались в сообщениях и выступлениях диссертанта на научных и научно-практических конференциях в Адыгейском государственном университете и отражены в 5 опубликованных статьях общим объемом 4 печатных листа. Материалы работы используются автором в учебном процессе при чтении лекций по дисциплинам «История Адыгеи» и «Культура адыгов». Диссертация обсуждена и рекомендована к публичной защите кафедрой истории исторического факультета Адыгейского государственного университета.
.Историко-географический контекст адыго-крымских отношений
Черкесия в XV - первой половине XVI вв. занимала обширную территорию на Северном Кавказе от берегов Черного и Азовского морей до р. Сунжи в Центральном Предкавказье. Традиционно в литературе подразделяют Черкесию на западную и восточную - Кабарду, находившуюся в Центральном Предкавказье. В вассальной зависимости от адыгских князей находились абазины, балкарцы, карачаевцы, часть осетин и ингушей. Таким образом, адыги контролировали тогда большую часть Северного Кавказа.
Связями с черкесской аристократией дорожили многие владетели соседних народов. Например, в 1569 г. царь Имеретии Георгий II женился на дочери адыгского князя, известной в истории как царица Русудан1. Одна из дочерей верховного князя Кабарды Темрюка Идарова вышла замуж за калмыцкого хана. Другая дочь - Кученей (Гошевнай) в 1562 г. стала женой русского царя Ивана IV Грозного под именем царицы Марии Темрюковны2. Ранее же, в 1561 г., Иван IV пытался для закрепления наметившегося было в 50-х гг. XVI в. союза Руси и некоторых западно-адыгских владетелей заключить брак с одной из дочерей жанеевского князя Сибока. Однако Сибок отказал русскому царю3. Данный акт означал отказ от продолжения союзнических отношений с северным соседом, что и произошло в начале 60-х гг. XVI в.
Связи с адыгами поддерживали и в Европе. Так, польский король Сигизмунд II Август в 1561 г. пытался склонить к себе на службу черкесских князей в качестве военачальников. На призыв польского короля откликнулись сын князя Сибока Александр и князь Гаврила Черкасские, и в начале 1563 г. они отбыли в княжество Литовское. В Польше в то время служил также брат Сибока. В XVII в. в литовском войске состояли на службе многочисленные части так называемой пятигорской кавалерии. Имелись также вооруженные (а частично и одетые) на черкесский манер отряды. Ян Собесский - польский король - обычно одевался в кавказскую одежду, а о том, какая мода была в краю черкесов, он узнавал от специальных посланцев. Седла и конскую упряжь поляки изготовляли также по черкесской или грузинской моде1.
Очевидно, авторитет черкесов и, в частности, черкесского военного искусства среди указанных народов был достаточно высок. Кроме того, у некоторых из них были основания опасаться черкесских вторжений, так как нередко адыгские наездники совершали дальние походы и неожиданные, дерзкие набеги на соседние земли. Зачастую они делали это не ради добычи, а просто из удальства и жажды воинской славы. По словам Б.Х.Бгажнокова, «желание заслужить славу удачливого наездника, храброго воина, человека неутомимого во всех делах и к тому же гостеприимного и на черкесский манер галантного, превращалось в господствующую тенденцию жизненных устремлений военно-феодальной знати адыгов»
Адыго-крымские военные конфликты: причины, формы, последствия
Адыги средневековья и нового времени, как и их предки, на протяжении всей обозримой наукой истории жили в постоянном контакте со степным миром. Аборигенному населению Северного Кавказа не раз приходилось соприкасаться с воинственными ордами всадников-номадов из евразийских степей, которые приходили сюда. Многие кочевые народы, побывавшие на Северном Кавказе, давно растворились в среде других этносов и дали начало новым. Пали многие государства и даже империи, созданные кочевниками. Но автохтоны Кавказа - адыги - выстояли перед натиском массы разноязычных племен. Живя столетиями рядом с номадами и испытывая серьезное давление со стороны мира Степи, они сумели выработать устойчивые механизмы социальной адаптации, которые позволили этносу выжить в условиях суровой исторической действительности. Более того, адыги сами оказывали давление на своих беспокойных и воинственных соседей. И не только силой оружия. Несомненно, имело место мощное культурное взаимодействие между степными и северокавказскими обществами, некоторые аспекты которого исследуются в третьем параграфе первой главы данной работы. Постоянное соприкосновение на протяжении всего средневековья с тюркоязычными народами до известной степени определило культурно-бытовой облик и тенденции психогенеза адыгов .
Последними тюрками, с которыми соприкоснулись адыги до утраты независимости, были татары и ногайцы - подданные Крымского ханства. Это государство возникло на развалинах Золотой Орды - империи кочевников - в 1443 г.2
В отечественной историографии принято вести отсчет истории адыго-крымских отношений с 1475 г. - со времени покорения Турцией Крымского ханства. Однако отношения крымских татар с адыгами начались задолго до проявления османской активности в регионе Северного Причерноморья. Это вполне естественно, поскольку Крымский полуостров находится в непосредственной близости от Северо-Западного Кавказа; их разделяет лишь узкий Керченский пролив. Такое соседство с давних пор порождало тесные связи народов Крыма и Кавказа. Известно, что в Крыму еще до образования там самостоятельного Крымско-татарского государства имелись значительные черкесские поселения. Армянский историк Крыма Тер-Абрамян перечисляет целый ряд населенных пунктов и местностей, связанных с адыгским присутствием: село Черкес в районе Евпатории; Черкес-Эли — маленькое село на реке Альма; Черкес-Тогай (черкесский берег) - село в Феодосийском районе; село Черкес-Кир в бассейне реки Кара-Эозен; Черкес-Чокрак - богатый родник, впадающий в реку Ангар; Черкес-Хош - долина в лесу близ Беолок-Ламбата; Черкес-дере (черкесская балка) -балка в Гурзуфе; Черкес-Даг (черкесская гора) - гора и лес на ней на западной стороне Поликастры1. Мартин Броневский, посетивший Крым в 1578 г., писал: «Современный Черкес-Кермен - новая крепость, она основана при турецкой власти, а развалины старого Черкес-Кермена, которые находятся недалеко от новой крепости, так стары, что ни турки, ни татары и даже греки не знают, откуда происходит название»2. Сама равнина, на которой располагалась крепость, называлась «Черкес-Тюз» .
Турецкое присутствие в Черкесии: масштабы и последствия
Первые османские удары обрушились на западных адыгов в 1475 г. почти сразу после взятия османами Каффы во время правления могущественного султана МехмедаІІ Фатиха (Завоевателя),
присоединившего Крымское ханство к своей империи в качестве вассального владения. Но турки ограничились тогда захватом генуэзских крепостей Таны, Матреги и, возможно, Мапы и Копы, где в битве с турками погиб местный черкесский князь . В глубь Черкесии войска османов тогда не продвинулись. Но в 1479 г. состоялся новый поход на прибрежных адыгов, по-видимому, принесший султанским войскам определенные успехи. Во время этой военной акции снова были взяты крепости Копа и Анапа (Мапа), ранее отвоеванные местным населением у турок . Другой целью экспедиции являлся захват пленных для обращения их в рабство. Единственный источник об этих событиях — труд Ибн Кемаля «История дома Османов» - с пафосом сообщал о победах «сыновей ислама» над «мятежниками» во славу «государя - завоевателя мира». Ибн Кемаль рядит участников грабительского завоевательного похода в одежды газиев - борцов за исламскую веру. Турецкий хронист, призывая мусульман заняться в том краю газаватом, указывал «сыновьям ислама» на возможность приобретения драгоценностей и трофеев3. Поскольку сочинение Ибн Кемаля изобилует восторженными эпитетами и цветистыми метафорами вроде «гордые храбрецы... опустошив находящиеся на побережье области, хлынули в тот край подобно океанской волне»1, можно предположить, что официальный историк прибавил блеска победе османов.
В 1484 г. турецкие войска, согласно сведениям Дмитрия Кантемира, снова предприняли поход в Черкесию с целью уничтожения всех генуэзских факторий, откуда шло пополнение черкесских дружин Египта2. Немецкий автор XVIII в. Тунманн также писал, что «около 1484 г. османы завоевали города и крепости Тамань, Темрук и Ачук в устье Кубани... Но этим они не приобрели власти над черкесами. Их намерением было только обеспечить за собою Каффинский пролив и Азовское море»3. Вероятно, османам снова пришлось отвоевывать у адыгов ранее захваченную Тамань (или Матрегу, как называли ее генуэзцы).
Можно предположить, что в ходе своих первых экспедиций в Черкесию турки стремились сначала покончить с генуэзским присутствием на Северо-Западном Кавказе и пресечь поставку мамлюков для гвардии черкесских султанов Египта (тем более, что османы готовились тогда к войне с мамлюкским султаном).
Преемник Мехмеда II, его сын Баязид II, не был таким удачливым завоевателем, как отец. Первая османо-мамлюкская война (1485-1491 гг.) и серьезные поражения турок в решающих сражениях4, вероятно, отвлекли их на несколько лет от Северо-Западного Кавказа. Во всяком случае мы не имеем данных об османских походах на Черкесию до конца XVI в. Есть основания предполагать, что за несколько лет, прошедших со времени последнего похода, оттоманы утеряли часть завоеванных здесь ранее позиций. Видимо, это связано с деятельностью князя Захария ди Гизольфи, сына знатного генуэзца Винченцо ди Гизольфи и дочери адыгского князя Берозоха Бики-ханум. Захария являлся владетелем Матреги, находившейся в двойном адыго-генуэзском подчинении. В русских источниках того времени он зовётся то «фрязином» (итальянцем), то «черкашенином», да еще и «великим грубником турьскому» (турецкому султану - З.Ц.)1. Такую характеристику Захария, очевидно, заслужил серьёзными антитурецкими акциями, которыми руководил этот полуадыг-полугенуэзец, стремившийся сохранить свою независимость. После взятия Матреги турками в 1475 г. он бежал в Геную, но вынужден был снова вернуться на Таманский полуостров, где пытался восстановить свою власть различными средствами. Он дважды просил о помощи даже у великого князя Ивана III (в 1483 и 1487 гг.), желая перейти на русскую службу. В июне 1487 г. Захария писал в Москву, причем грамота была написана в Копарио (в Копе), которой Гизольфи, видимо, овладел при поддержке адыгов. Следовательно, туркам пришлось оставить Копу, хотя и ненадого. Захария ди Гизольфи не сумел, однако, перебраться на Русь, как того хотел, и в конце XV в. перешел на службу к хану Менгли-Гирею2, как и все франко-черкесы.
Похожие диссертации на Отношения Черкессии с Османской империей и Крымским ханством: военный и социокультурный аспекты (70-е гг. XV - XVIII вв.)
