Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Динамика интеграционного процесса и его составляющие
1. Противоречивость тенденций 30
2. Роль силового подчинения 46
Глава II. Сепаратистское противостояние и российская альтернатива
1. Сужение поддержки Шамиля. 65
2. Принцип единого Отечества 84
Глава III. Переселение горцев в Турцию как реальность эпохи
1. Феномен мухаджирства 102
2. Попытки остановить выселение 116
Глава IV. Итоги российской политики на Северном Кавказе к 1917 г.
1. Субъектная идентичность 135
2. Классификация изменений 152
Заключение 170
Примечания 175
Список использованных источников и литературы. 212
Введение к работе
Актуальность темы. Необходимость исследования особенностей государственного объединения России с сопредельной иноэтнической периферией существовала достаточно давно. Особый интерес для современности вследствие наметившегося изменения геополитического и цивилизационного равновесия на евразийском пространстве в ущерб стратегическим интересам России представляет изучение этого процесса в южных специфических ее ареалах во второй половине XIX - начале XX вв., в эпоху, связанную, так или иначе, с завершением Кавказской войны.
Рецидивы сепаратизма своими корнями, как правило, уходят в прошлое и без его осмысления не доступны в ряде случаев для понимания. Подтверждением может служить и террористическая угроза. Связанные с ней акты напрямую подчинены достижению независимости. Сопоставление сепаратистских доктрин показывает, что они имеют ретроспективный идеологический подтекст. Формирование представлений об особенностях установления единства России и Кавказа на предшествующих этапах, с односторонними сугубо отрицательными оттенками, имеет огромный разрушительный потенциал, который нельзя недооценивать.
За счет этого как раз и возникает возможность использования "истории в интересах той или иной разновидности национализма", что в свою очередь выступает "важнейшим фактором" для появления этнополитической напряженности [1]. Деструктивность соответствующих знаний особенно стала нарастать после того, как произошла дискредитация "интернационализма", а связанное с ним классовое измерение исторического процесса было признано ошибочным. Влияние на появление сепаратистских настроений негативных знаний о прошлом подтверждается многими исследователями [2]. Опасность подобных интерпретаций особенно возрастает в наши дни, так как свои стратегические притязания на Кавказ объявили многие страны [3].
После дискредитации на исходе XX в. прежних идеологических конструкций, обеспечивавших целостность страны, искажения прошлого целенаправленно стали использовать заинтересованные силы для подрыва здесь позиций России. Ответ на этот вызов должен быть дан первоначально в исторической науке, с высвечиванием всех граней объединительного процесса, со сложностями и противоречивостью его развития. Объективные научные познания, от которых по-прежнему в немалой степени зависит судьба Отечества, способны сыграть немаловажную роль в преодолении трудностей. Наработки российской политики на восточных окраинах в имперский период весьма многообразны и могут учитываться в современных условиях, когда, в частности на Северном Кавказе, преодолеваются последствия государственной дестабилизации.
Степень изученности. В данном обзоре учтены и отржены предшествующие важнейшие наработки по проблеме исторических особенностей формирования государственного единства России и Северного Кавказа во второй половине XIX - начале XX вв., даже если они имеют к ней соподчиненное отношение. Часть соответствующих сведений для усиления доказательности приводится в сочетании с систематизацией фактов по ходу раскрытия основополагающих сюжетов.
По оценке академика Российской Императорской Академии Наук Н.Ф. Дубровина, "ни один уголок нашего отечества не имеет столь обширной литературы по всем отраслям знаний, какую имеет Кавказ" [4]. Наследие это создавалось стараниями многих выдающихся представителей науки и культуры [5]. Немалое количество специальных изданий появлялось до 1917 г. и по другим восточным окраинам. В них преимущественно излагались основанные на конкретных фактах сведения, проливавшие свет вместе с тем на различные аспекты существовавших в их пределах особенностей универсалистского сплочения и сепаратистских проявлений [6]. В изучении Востока по существовавшему в свое время признанию российская историческая наука удерживала лидирующие позиции [7].
Видные востоковеды, в том числе специализировавшиеся по региону, непосредственно входили и в различные отделы Главного штаба, преимущественно в его Азиатскую часть, где также прорабатывались немаловажные детали политики России на конкретных участках. Для этих целей проводились исторические изыскания. Военные чиновники оставили самые обстоятельные сведения о всех наиболее важных для Отечества свершениях эпохи, которые наблюдали непосредственно или воссоздавали по служебным архивным фондам. Хотя эти сведения носили в преобладающей степени эмпирический характер, их информационные достоинства несомненны [8].
Среди произведений такого рода весьма примечательна история Кавказской войны В.А. Потто [9]. По признанию специалистов, без нее до сих пор невозможно обойтись при раскрытии темы отношений России и Кавказа накануне и в момент установления их государственно-политического единства [10]. Перечень нетрудно дополнить еще не одним ярким и содержательным повествованием. С обирание рос сийской державы поддерживалось, как видно по изложенным в них многочисленным фактам, напряжением сил и жертвами многих народов империи.
Предпринимались и другие попытки систематизации, имевших отношение к исследуемой проблеме. Р.А. Фадеев, например, уже в 1860 г. выделил ряд особенностей российской политики на Кавказе, в том числе и ее интеграционные аспекты. Им были учтены также внешние влияния на региональные процессы, прежде всего Персии и Турции [11]. Внимание обращалось и на неудачи. Так, А.П. Берже в 1882 г. завершил описание выселения горцев с Кавказа, с которым пришлось столкнуться представителям русской администрации в крае при устранении последних очагов военного противостояния, отразив с максимальной полнотой драматизм ситуации [12].
Наметившиеся подходы, дополненные фактами и конкретным изложением событий, во второй половине XIX - начале XX вв. развитие получили в фундаментальных обзорах Кавказской войны Н.Ф. Дубровина [13], П.И. Кова-
левского [14], Ф.А. Щербины [15], С.С. Эсадзе [16] и др. представителей военного ведомства. Даже такой враждебно настроенный по отношению к России представитель националистической северокавказской зарубежной диаспоры, как А. Авторханов, вынужден был признать, что "самые лучшие ... труды о Кавказе написали царские генералы" [17]. В этой оценке нет какого-либо преувеличения. Познание края действительно в изучаемую эпоху было поставлено с размахом. Самостоятельные изыскания в пределах входивших в сферу их деятельности окраин проводили и военно-исторические отделы при окружных штабах [18].
Распространение получала в начале XX в. и негативная информация о России. При помощи ее некоторые оппозиционные силы вполне определенно задались целью "ослабить, расшатать ... дезорганизовать силу государства" [19]. Отражая одну из тенденций его развития, в кризисных условиях негативная информация зачастую стала абсолютизироваться и отрываться от контекста исторических реальностей. Связанные с ней интерпретации в историографии проблемы формирования государственного единства России и Северного Кавказа возобладали лишь в условиях наступивших революционных перемен в 1917 г. и предопределялись конъюнктурой момента. Для обоснования права на власть сначала при Временном правительстве [20], а затем с наступлением советской эпохи, интересы России в Евразии, и в частности на Кавказе, были сведены при дискредитации царизма к представлениям о ее агрессивных постоянных стремлениях расширять границы империи [21].
На предшествующем этапе представления об этом складывались иначе, но не имели завершенной концептуальной оформленности. Именно от научного осмысления исторических особенностей формирования российской государственности на иноэтнической окраинной периферии в немалой степени зависело понимание происходивших в стране процессов. Интеграция в российское универсалистское сообщество, динамика этнополитических процессов в нем, в том числе после завершения Кавказской войны, изучению не подвергалась.
В 20 - 30-е гг. XX в. признание получило заключение "Россия до революции .— тюрьма народов", распространявшаяся на объяснение обстоятельств установления государственного единства России с Северным Кавказом. Заимствованное из публицистического наследия В.И. Ленина [22], оно также подкреплялось набором тенденциозных доказательств о том, что "только Великий Октябрь принес им освобождение" [23]. Иногда делались уточнения: "узниками были все и русские тоже" [24] или "царизм эксплуатировал нерусские народности, ... во всяком случае, не в большей мере, чем свой собственный народ, а нередко и в меньшей" [25] и т.д. Но от этого суть данных предопределенных установками свыше взглядов не менялась. Насаждением их занимались и специализированные управленческие структуры: Народный Комиссариат по делам национальностей (Наркомнац) и др. [26].
Восприятие прошлого стало подгоняться под "новое понимание русского исторического процесса". Отвергая достижения "старой науки", М.Н. Покровский одним из первых среди ученых уже в начале 20-х гг. XX в. с:рдобрения В.И. Ленина начал внедрять выделение в нем "классовой подоплеки" [27]. Становление этого подхода в основном завершилось к концу десятилетия. Тогда же, в 1929 г., на конференции историков-марксистов принимается своего рода рекомендация: считать, что с XVI в. царская Россия "все более превращалась в тюрьму народов, освобождение из которой совершилось в 1917 г.". Ее озвучила М.В. Нечкина, получившая одобрение и поддержку всех присутствующих [28].
Это представление, как и классовое измерение исторического процесса, на основе материалов по Северному Кавказу в 20 - 30-е гг. XX в. внедряли, например, в своих трудах У. Алиев, Н. Буркин, А. Тахо-Годи, Н. Янчевский и др. Но именно ими в то же время положено начало изучению социально-экономических проблем, которым ранее должного внимания не уделялось [29]. На том этапе развития исторических знаний укоренилось представление и о колониальном статусе российских окраин в имперский период, а общегражданское сплочение населявших их народов относилось лишь к октябрьским свер-
шениям 1917 г. По этой теме появлялись и специальные публикации Н. Лих-ницкого и др. [30].
Немаловажную роль в развитии соответствующих взглядов на том этапе сыграл, в частности, такой журнал, как "Революция и горец", на страницах которого очень часто помещались публикации названных авторов. Точка зрения "об умышленном угнетении горцев царизмом" и насильственном их присоединении для этой цели последовательно отстаивалась в помещавшихся в нем воспоминаниях участников кризисных для российской государственности событий на Северном Кавказе в начале XX в. [31]. В такой тональности выдержана, например, книга Г.А. Дзагурова, посвященная переселению горцев в Турцию. Предпринятая в ней систематизация всецело спроецирована на отмеченные выше воззрения [32].
Некоторый отход от сложившихся канонов был предпринят в статьях Малой Советской Энциклопедии, переизданной в марте 1941 г. В них фиксируется указание на то, что "ленинско-сталинская национальная политика сделала нерушимой дружбу народов Советского Союза. Она создала единый великий советский народ". Ее достижения продолжали абсолютизироваться и признаваться образцовыми. В отличие от энциклопедического издания рубежа 30-х гг. XX в. в них положение о периоде до 1917 г. претерпевает изменение: "Много веков творил историю своей страны великий русский народ вместе с другими народами России и во главе их вел героическую освободительную войну против насилий и издевательств ... царских палачей, помещиков и капиталистов". Автора статей Б. Волина не смущало отсутствие соответствующих подтверждений [33].
Отмеченная идеологическая установка продолжала действовать и впоследствии. С 1949 г., после сессии Академии Наук СССР, посвященной 225-й годовщине основания Российской Императорской Академии, прошлое России стало изображаться с позиций воздействия ее уровня социально-экономического развития на другие народы, а дореволюционный этап - "как
непрерывно крепнущая их дружба", благодаря открывшейся перед ними революционной перспективе. Именно этот фактор было предписано рассматривать в качестве важнейшего условия интеграции окраин в российское государственное пространство. Национальные же движения, изображавшиеся ранее прогрессивными, были признаны реакционными и подлежали осуждению. А такой выдающийся их представитель, как имам Шамиль, возглавлявший сопротивление горцев на Кавказе с 30-х гг. XIX в., был назван после проведенной дискуссии, продолжавшейся четыре года, "английским шпионом" [34].
Замена прежней теоретической конструкции получила закрепление в ряде изданий, но вскоре в связи с идеологическими изменениями в стране тема наличия якобы освободительных устремлений на ее окраинах до 1917 г. стала снова освещаться в специальной литературе. В 50 - 80-е гг. XX в. взгляд на Россию как на "тюрьму народов" вновь возобладал, как, впрочем, дальнейшее развитие получил и тезис о "дружбе народов". Только она относилась уже к советским десятилетиям и считалась следствием "ленинской национальной политики". Композиционно соединение различных событий в тот период сводились к подтверждению лишь "общепризнанного" набора стереотипов. В,этой связи можно даже говорить о движении научной мысли как бы по замкнутому кругу, несмотря на появлявшиеся ее вариации.
Это прослеживается и по исследованиям управленческих аспектов проводившейся в крае российской политики в эпоху после завершения Кавказской войны. В них неизменно отстаивалось положение о ее колониальном предназначении по аналогии с тем, что делалось в зависимых странах от Британской империи и иных европейских метрополий. В разные периоды развития знаний по проблеме рассматривались лишь отдельные административные преобразования, как правило, в качестве дополнений к социально-экономическим или иным сюжетам. В этой связи упоминания заслуживает наследие B.C. Гальцева, М.А. Ка-занбиева, А.Г. Гаджиева, А.В. Фадеева, А.Д. Даниялова и др., появившееся в 50 - 70-ее гг. XX в. Выявленные ими факты, несмотря на встроенность в существо-
вавшие схемы, способствовали расширению представлений об окраинах отечественного Востока, в данном случае о Северном Кавказе [35].
Особо следует отметить в этой связи статью Н.С. Киняпиной "Административная политика царизма на Кавказе ив Средней Азии в XIX в.", опубликованную в 1983 г. в журнале "Вопросы истории". Она давала новый импульс в осмыслении темы, предполагавший сравнительное изучение административного обустройства в двух своеобразных цивилизационных зонах "азиатской части страны". Выявляя при этом общие принципы, автор, несмотря на существовавшие в тот промежуток времени канононические предписания, сделала вывод о том, что "окраины Российской империи и ее центр составляли единый государственный организм" [36]. Это положение, необходимо заметить, противоречило сложившимся представлениям о сходстве их статуса с другими империями.
Вместе с тем, именно во второй половине XX в. было сделано немало в отечественной исторической науке для изучения национальной проблематики и, прежде всего, накопления фактологических данных, в результате ччего разработка знаний о Кавказе была выведена на качественно новую ступень. До сих пор, например, не оспаривается вывод о том, что с превращением капиталистического уклада в социально-экономическую доминанту во второй половине XIX в., генезис его охватил и иноэтнические северокавказские районы, в такой же мере, как и все остальные, имевшие с ними одинаковые формационные характеристики. Особенно соответствующая динамика стала нарастать после того, как этот край полностью вошел в состав России и превратился в составную часть ее территории. С тех пор здесь неуклонно происходило постепенное обновление хозяйственной жизни туземных народов, приводившее к разрушению натуральной разобщенности и приобщению к общеимперскому рынку. На рубеже XX в. российское экономическое влияние еще более возросло [37].
Несмотря на теоретическую заданность обоснований развитости капиталистических отношений в иноэтнической среде, многие ученые, тем не менее, после изучения конкретно-исторического материала, склонялись все-таки к то-
10,
му, что новый уклад при наметившемся усилении его позиций среди прочих других к 1917 г. так и не стал преобладающим. Здесь сохранилась значительная отсталость, выраженная в феодальных, а зачастую и в патриархально-родовых пережитках [38]. Наибольший вклад в разработку знаний на данном направлении внесли такие ученые, как И.В. Мужев, М.И. Овчинникова, Г.Г. Османов и др. [39]. Отмеченные выше выводы дают основания полагать, что интеграция инородческого населения в структуру российских государственных отношений происходила на уровне формирования подданства и общегражданских связей.
Значение социально-экономических влияний также нельзя недооценивать в этом процессе, но и преувеличивать тоже, как это делалось ранее по предписаниям марксистско-ленинской методологии. Но и при ее использовании в отечественном кавказоведении были достижения. К ним, в частности, можно отнести исследование имамата Шамиля Н.И. Покровским (30-е гг. XX в.); [40] и феномена мухаджирства, переселения горцев в Турцию, Г.А. Дзидзария, фундаментальный труд которого в свое время вполне заслуженно удостаивался премии и выдержал несколько изданий (1975, 1982 гг.) [41].
Слабостью советского периода развития отечественной исторической науки является игнорирование предшествующих знаний, в том числе формировавшихся в эпохальном контексте Кавказской войны и закрепления края в составе России. Как можно судить по одному из специальных историографических обзоров [42], они соответствовали реальностям, опирались в ряде случаев на весьма ценные эмпирические наблюдения и должны восприниматься уважительно. Влияние различных политических обстоятельств не умоляют очевидных достижений отечественной науки, как по ходу Кавказской войны, так и на последующих этапах. Естественно, они были и в советский период, несмотря на чрезмерную идеологизацию. Впрочем, не идеологизированных знаний не существует, они так или иначе несут в себе мировоззренческие установки и выполняют соответствующие функции. Наряду с этим намечались в последние совет-
ские десятилетия в разработке знаний о Кавказе и иные подходы, не утратившие своей актуальности поныне.
Их систематизация была предпринята В.Б. Виноградовым в 1977 и 1987
гг. в обстоятельных обзорах литературы по теме Россия и Кавказ [43]. В них
были выделены следующие наиболее значимые наработки в отечественном
кавказоведении 70 - 80-х гг. XX в. Присоединение Кавказа в тот промежуток
времени впервые стало рассматриваться "как длительный и противоречивый
процесс, при явном тяготении части населения к России" (М.М. Блиев), введе
ны в научный оборот материалы о сотрудничестве этнических сообществ ре
гиона с русским народом в промышленности и торговле, в борьбе с внешней
опасностью (В.Г. Гаджиев), более углубленное освещение получили вопросы
земельной политики и классовой борьбы (Н.П. Гриценко, В.П. Невская, Ф.П.
Тройно, Ю.В. Хоруев и др.). ;
Кроме того, были подняты такие аспекты проблемы российско-кавказских отношений, как добровольное вхождение в состав России, боевое и политическое содружество в отражении внешней агрессии (Т.Х. Кумыков, М.-С. Умаханов), признавалась необходимость учитывать как прогрессивные, так и негативные моменты в этих акциях (В.Б. Виноградов). Выявлено было и сочетание элементов подданства и военного союза в установленных контактах некоторых этнолокальных северокавказских областей с Россией (Кабарада и др.), при сохранении их полной самостоятельности (В.Н. Сокуров).
Не утратило научной значимости и заключение о том, что интеграция России с Кавказом обуславливалась воздействием двух факторов: инициатив российского правительства и постоянно набиравшей силу пророссийской ориентации широких слоев самих горских народов, причем были отмечены и видоизменения политики в регионе на разных этапах (М.М. Блиев, В.В. Дегоев). Замеченной оказалась несостоятельность версии "об ... агрессивности России" (С.Л. Тихвинский) [44]. Однако эти подходы только набирали силу и не оказали воздействия на существовавшие стереотипы.
Отход от них в начале 90-х гг. XX в. был предпринят в совместном исследовании Д.А. Напсо и С.А. Чекменева. Хотя оно посвящено установлению в прошлом дружественных связей карачаевцев и черкесов с русским народом, обобщения фактов, между тем, воспроизводят общий региональный фон. Авторы на основе имевшихся в распоряжении сведений из архивных источников изложили, на мой взгляд, достаточно убедительно, иное осмысление взаимодействия восточного славянства с иноэтническими сообществами при формировании в XIX в. геополитической конструкции Юга России на северокавказском направлении. Обосновано ими также положение о связанности и интегрированное данного пространства с центром и остальной окраинной периферией [45]. Для того периода обозначившейся сепаратистской угрозы труд Д.А. Напсо и С.А. Чекменева явился своего рода вызовом силам, заинтересованным в дальнейшем распаде страны.
Сказанное относится и к монографии двух других видных ученых М.М. Б лиева и В.В. Дегоева. Ее издание в 1994 г. послужило весомым вкладом в изучение Кавказской войны и, можно даже сказать, ярким эпизодом в науке, показавшим огромный творческий потенциал ее представителей предшествующего периода. В сочетании с системой доказательств М.М. Блиевым и В.В. Дегое-вым, вопреки сложившимся взглядам, была изложена точка зрения о том, что масштабный региональный конфликт с затянувшейся развязкой на шесть десятилетий явился не в последнюю очередь порождением набеговой традиции, существовавшей в ряде горских обществ [46]. Этот вывод встретил, как известно, резкое неприятие у многих специалистов по региону.
Впоследствии В.В. Дегоев отказался от занятой позиции и стал обосновывать набеговую экспансию наличием соответствующих предпосылок, получивших распространение в XIX в. в специфических версиях (тарикатах) ислама. Анализ идеологического влияния на устойчивость вооруженного противостояния части горских обществ при распространении на Северном Кавказе российской юрисдикции, следует отметить, в отечественной исторической науке был
предпринят впервые [47]. Однако социально-экономический фактор, существование соответствующей практики, традиций играли определяющую роль. Свя-занная с этим систематизация фактов, осуществленная преимущественно М.М. Блиевым, выглядит убедительно.
Наиболее сильное воздействие на дальнейшее развитие соответствующих представлений в науке и обществе, как показали события постсоветской эпохи, оказала все же концепция "Россия до революции - тюрьма народов", сыгравшая не последнюю роль в дезинтеграции былой государственной и цивилизацион-ной целостности Евразии. С этой же целью "различные аспекты ... борьбы горцев за независимость", судя по всему, достаточно активно разрабатывали и ведущие научные центры Запада и Ближнего Востока.
Показательным в данном отношении является, например, Международный Шамилевский симпозиум, созванный в 1991 г. в Англии по инициативе-Колледжа Святого Антония Оксфордского университета и Центра азиатских исследований Лондонского университета. На нем были широко представлень^ специализирующиеся по проблеме школы не только Англии, но и США, Франции, Израиля и др., а также отечественные ученые, придерживающиеся соответствующей концептуальной ориентации. В дальнейшем, как заметил один из участников Г.Г. Гамзатов, "решения и рекомендации Оксфордской конференции послужили ... основой для продолжения ... разработок по шамилевской тематике и национально-освободительной борьбы кавказских горцев" [48]. Обсуждение ее заметно активизировалось. Особого упоминания заслуживают книги P.M. Магомедова, А.Х. Рамазанова и др. [49]. В них также выдержан обвинительный уклон по отношению к России и ее политике на Кавказе.
А в 1992 г. в Анкаре при непосредственном содействии официальных турецких кругов был организован весьма представительный конгресс тюркологов, для участия в котором получили приглашения также специалисты из российских автономий и бывших республик СССР. На этой встрече высказывалось, среди прочих, суждение и о том, что "обширное тюркское сообщество
Туран на Кавказе и в Средней Азии должно объединиться под руководством Турции". Для убедительности выдвигалось и историческое обоснование: Турция - традиционная "заступница горцев" [50]. Руководство ее выражало тогда уверенность в том, что именно эта страна обретет, наконец-то, преимущества в консолидации пространств, населенных тюрками. Как и в прошлом, борьба за обладание этими регионами подкрепляется идеологическим противоборством, получающим все более широкое отражение на страницах зарубежных изданий. При этом политика Турции и Ирана на Кавказе изображается "оборонительной и миролюбивой", а России - "агрессивной и наступательной" [51].
Основанное на данных представлениях направление в постсоветскую эпоху превратилось в одно из самых влиятельных не только в зарубежной (А. Авторханов, М. Гаммер и др.), но и в отечественной историографии (К.Ф. Дза-михов, В.Д. Дзидзоев, М.А. Керашев и др.). России по-прежнему приписывается "историческая вина за покорение и угнетение других народов" и она рассматривается в качестве последнего рубежа универсализма, который неизбежно постигнет участь всех империй. Данное заключение соотносится и с Северным Кавказом [52]. В 90-е гг. XX в. под углом зрения существования на окраинах Российской империи "колониальных порядков" изучение преобразований в административной сфере туземных обществ во второй половине XIX - начале XX вв. продолжили Ж.А. Калмыков, Г.Н. Малахова, А.И. Хасбулатов и др. [53].
Всякого рода оговорки о признании современной российской идентичности народов края не меняют сути. Настоящее, как известно, слагается из предшествующих этапов развития. Это касается и труда С.Х. Хотко, в котором допущено в дополнение к перечисленному набору "обоснований" выпячивание этнической исключительности и "цивилизационного превосходства" [54], основанного, как справедливо отмечено в одной из авторитетных рецензий, на недопустимой для ученого мифологизации прошлого [55].
На рубеже XX - XXI в. появились перспективные, на мой взгляд, исследования О.В. Матвеева, В.А. Кумпана, Л.В. Шатохиной, Ю.Ю, Клычникова и
др. [56]. В них внимание стало обращаться не только на негативные стороны российского присутствия, как это делалось в исторической науке на предшест-вующих этапах. [57].. О.В. Матвеев изучению впервые подверг этнополитиче-ские и социокультурные последствия Кавказской войны в северо-западных частях края, В.А. Кумпан — политику самодержавия в пореформенный период, Л.В. Шатохина и Ю.В. Клычников — ее становление в более ранние периоды XIX в.
В предложенном варианте оценок российской политики на Северном Кавказе "в дореволюционный период" В.Г. Шнайдером выделяется влияние государства на распространение "определенного ... типа культуры на сопредельные территории" [58]. Однако в его совмещениях теории с фактами присутствует стремление уложить сложный интеграционный процесс России и Северного Кавказа в заранее выбранные параметры ("социальные циклы"), что противоречит принципу историзма. Циклические повторения и линейность, безусловно, не исчерпывают всего спектра происходившего и они отнюдь не детерминированы, как представляется автору [59].
Такой подход не стыкуется и с данными теории синергетики, допускающей случайности как решающие величины развития событий. Схематизм, видимо, породил и хронологические неточности. Одна из них отражена в названии. Вряд ли можно отнести к "дореволюционному периоду" вторую половину XIX в., когда у России существовали огромные возможности эволюционного обновления, не говоря уже о более ранних этапах, описываемых весьма подробно. Вместе с тем представленные в книге В.Г. Шнайдера результаты исследования содержат немало интересных описаний и являются вкладом в расширение диапазона восприятия заявленной темы.
Несмотря на интенсивную разработку темы в последние годы, сближе
ние России и Северного Кавказа, итоги ее политики к 1917 г. остаются не изу-
ф ченными во всей полноте, с учетом позитивных изменений и допускавшихся
просчетов. На нее не претендует и данное исследование. В нем выделен только
государственно-политический аспект, воплощающий основополагающие принципы и подходы, оказавшиеся результативными.
Целью предпринимаемого исследования является изучение исторических особенностей формирования государственного единства иноэтнических сообществ северокавказской окраины с Россией во второй половине XIX - начале XX вв.
В соответствии с этим намечены следующие задачи:
Проследить динамику интеграционного процесса, противоречивость тенденций, определить характер этнополитических препятствий и российские подходы, инициативы по их преодолению.
Вскрыть причины сужения поддержки Шамиля и произвести анализ воздействия на происходившие перемены принципа единого Отечества, являвшегося основополагающим в проводимой на окраинах политике.
Соотнести с реальностями эпохи феномен мухаджирства, прояснить все обстоятельства трагедии, ее причины и найти объяснение неэффективности предпринимавшихся русской администрацией попыток остановить выселение.
Проанализировать важнейшие итоги российской политики на Северном Кавказе к 1917 г., субъектную идентичность окраины и произвести классификацию направленности изменений, вызванных государственно-политической интеграцией.
В качестве объекта исследования из многообразия различных аспектов темы исторического взаимодействия России и Северного Кавказа выделены особенности формирования их государственного единства.
В соответствии с этим предметом изучения и анализа служат тенденции и противоречия, сталкивавшиеся альтернативы в интеграционном процессе, его итоги к 1917 г. и незавершенность трансформаций.
Методологическая основа исследования включает принципы объективности, рассмотрение проблемы исходя из реальности, существовавших проти-
воречий, историзма, последовательное во времени изложение фактов, событий, с выявлением их взаимосвязей и изменений в конкретных ситуациях, и научности, предполагающей непротиворечивость теоретических и эмпирических обобщений. Использовались, кроме того, сравнительные сопоставления, аналогии с отечественными и мировыми реальностями.
Эти подходы предусмотрены неоклассической моделью ретроспективного познания, являющейся, по признанию специалистов [60], наиболее гибкой и эффективной на сегодняшний день. Предпочтение данному варианту в исследовании избранной проблемы отдается еще и потому, что он, в отличие от классического, предполагает паритетность концептуальных парадигм, отрицание универсальных теорий, идеологических предписаний, навязывающих априорные схемы. Конструктивной представляется также возможность многомерных интерпретаций, наличие выбора, различных путей прогрессивного развития, соответствие систематизации реальностям и т.д.
Неоклассическая модель допускает возможность использования потенциала синергетики, учитывающей многовариантность (альтернативность) происходящих изменений. Исторический процесс в синергетике рассматривается как нелинейный, с вероятностью влияния даже случайностей на ход событий. При этом допускается, что в ситуациях исторической неопределенности, всегда есть возможность выбора. Синергетика вследствие этого в наибольшей степени способствует осмыслению изломов прошлого [61].
Автор руководствовался сделанным ранее выводом, что в развитии российской государственности, в том числе и при установлении единства с Северным Кавказом, не существовало одной тенденции, а взаимодействие противоречий порождало новое качество с наличием неоднородного синтеза. Для достижения доказательности в таких случаях применялись элементы философского анализа и диалектических размышлений. Учитывались также наиболее значимые данные современной этнологии. Поскольку в России не было целостной этнической системы, признавалась необходимость различать специфику этни-
ческих и национальных фаз в развитии народов, соответствующие им уровни государственных оформлений, выделять при этом многообразие переходных состояний, определяющих во многом картину не только российской Евразии, но и всего мира.
Такой подход объединяет данные этнологии и нациологии. Он допускает наличие наряду с этнонациями, согражданств. В Российской империи происходило преимущественно становление последней разновидности. Соответственно в исследовании принимается во внимание возможность существования разнородной этнической основы в государственном сплочении, но единой национальной. В этом значении в ряде случаев употребляется для краткости описаний термин полиэтнонациональный. Универсализм, как понятийное обозначение, рассматривается в качестве производного от империй. Но этот синтез шире и отличается устойчивостью. Империи исчезают, универсализм остается.
Хронологические и территориальные параметры. Исследование затрагивает преимущественно вторую половину XIX - начало XX вв., период, когда формирование государственного единства иноэтнических сообществ Северного Кавказа с Россией после устранения последних очагов противостояния непримиримых вступило в более интенсивную фазу. Анализу подвергаются тогда, когда это необходимо, и предшествующие этапы. Пространственно охватывается вся территория Северного Кавказа с существовавшим до 1917 г. административным делением. В этом крае в изучаемый период функционировали три области (Дагестанская, Кубанская и Терская) и две губернии (Ставропольская и Черноморская) [62]. Сравнения распространяется в ряде случаев на Южный Кавказ (Закавказье), особенно Сухумский округ, с этнически родственным другим горцам населением [63].
Обзор источников. Исследование производилось на основе разнообразных источников, которые можно сгруппировать на следующие виды. Некоторые особенности российской политики на Северном Кавказе, ее интеграционные возможности во второй половине XIX — начале XX вв., прослеживаются по
официальным подходам к решению существовавших проблем, отраженным в нормативных актах и докладной документации того периода. Отношение к другим народам как к подданным, с соблюдением принципа этнического и конфессионального равенства, зафиксировано, в частности, в "Полном своде законов Российской империи", изданных под ред. А.А. Добровольского в 1911 г. [64]. В них сохранена преемственность правовых положений с предшествующими этапами в развитии государства, что дает возможность производить их наложение (экстраполяцию) на более ранние события.
Интересные сведения для изучаемой проблемы содержатся во "Всеподданнейшем отчете за восемь лет управления Кавказом", составленном в 1913 г. к 300-летнему юбилею царствования Романовых генерал-адъютантом графом И.И. Воронцовым-Дашкововым, наместником его императорского величества в этом крае [65]. Получив назначение на должность в 1905 г., он многое сделал для преодоления последствий революционной смуты. Записки И.И. Воронцова-Дашковова, предназначенные монарху, воплощают уникальный опыт, так как наместник был не только представителем когорты лучших администраторов России, неустанно укреплявших своими трудами величие державы в начале XX в., но и ветераном Кавказской войны.
Об отношении к проводившейся на Северном Кавказе российской политике со стороны местных народов можно судить по стенографическим отчетам Государственной Думы различных созывов. Они позволяют заметить и ее итоги накануне перемен 1917 г.. [66]. Этот источник по идеологическим соображениям длительное время не задействовался для научных разработок, хотя его информативные возможности огромны. Стенографические отчеты Государственной Думы в последние годы стали весьма широко привлекаться исследователями [67]. Однако по изучаемому региону его возможности остаются до сих пор не востребованными. В представляемом проекте полученные сведения при знакомстве со стенографическими отчетами Государственной Думы систематизированы лишь частично.
Справочно-статистические издания позволили выявить особенности административно-территориального обустройства иноэтнических сообществ Северного Кавказа в эпоху закрепления края в составе России, уточнить и даже подвергнуть сомнению некоторые спорные положения в науке. Это касается, прежде всего, колониального статуса окраин отечественного Востока. Особое значение в этом отношении имели сведения из 62, 65 и 67 томов первой всеобщей переписи населения Российской империи, проведенной в* 1897 г. и опубликованной в 1905 г. под редакцией Н.А. Тройницкого [68].
Немало полезной информации для раскрытия проблемы удалось выявить в энциклопедическом словаре "Россия" (1898 г.), составленном с привлечением лучших ученых страны в конце XIX в. Издание, аналогов которому не существовало в мире, произведено при поддержке Ф.А. Брокгауза (Лейпциг) и И.А. Ефрона (Санкт-Петербург) [69]. Интересные факты замечены и взяты для обобщений в отделах общем и статистическом в Кавказском календаре на 1917 г. (Тифлис, 1916), выпускавшемся регулярно вплоть до Февральской революции [70].
Весьма важные для исследования сведения содержатся также в сборниках документов, издававшихся в разные периоды развития знаний о взаимодействии России и народов Северного Кавказа при формировании государственного единства. Их можно разделить на две самостоятельные группы: систематизации подборок архивных материалов, позволивших, в частности, расширить рамки представлений о явлении мухаджирства, переселении горцев в Турцию в эпоху после завершения Кавказской войны [71], и различных актов, отразивших происходившие события в крае, принимавшиеся политические решения, официальные подходы и т. д. [72].
Некоторые аспекты исследуемой проблемы раскрыты с использованием данных периодических изданий, которые также позволили воспроизвести полноту картины прошлого. На основе их удалось, в частности, установить детали российской политики, проводившейся в крае в начале XX в. с направленностью
на укрепление государственной стабильности. Изучение публикаций в газетах, выходивших на Кавказе в тот промежуток времени, дало возможность показать роль тех или иных ключевых событий в этом процессе. Периодические издания позволили прояснить существовавшие оценки исторических свершений, влиявших на становление концептуальных подходов в последующие периоды, в том числе после революции и гражданской войны. Имеющие отношение к изучаемой теме публикации выявлены в таких газетах, как "Кавказ" (1909 г.), "Терек" (1913 г.), "Жизнь национальностей" (1918 г.) и др. [73].
Не востребованные ранее иллюстрации из прошлого формирования государственного единства России и Кавказа во второй половине XIX - начале XX в. замечены при изучении литературных, археографических и мемуарных публикаций, осуществленных в разные периоды развития знаний по проблеме. Среди них следует выделить наблюдения непосредственных участников событий, например, армянского писателя X. Абовяна, запечатленные в романе "Раны Армении" (1840 г.), давшего высокие оценки произошедшим переменам в судьбе многострадального народа после утверждения владычества России [74]. Размышления Л.Н. Толстого в рукописных набросках рассказа "Набег", помещенные в третьем томе полного собрания сочинений в 1932 г. позволили установить, что и современниками Кавказская война воспринималась как явление сложное, имеющее двойственный критерий справедливости [75]. Вопрос об этом, как видно, поставлен отнюдь не "классиками марксизма-ленинизма".
М.П. Мещерский, одним из первых обратил внимание в путевых заметках (1876 г.) на необходимость учитывать роль народов Кавказа в покорении края и присоединении его к России [76]. Наблюдения о положении населения исповедовавшего ислам в ее пределах и других империях оставил Исмаил-бей Гас-принский. Им положено начало осмыслению особенностей российского мусульманства [77]. Полнота реальности воссоздавалась по воспоминаниям участников Кавказской войны XIX в. [78], видных государственных деятелей СЮ. Витте, генерала П.Г. Курлова и др. [79]. С.С. Ольденбург, описывая царствова-
ние императора Николая II, дал характеристику общих подходов российской политики на окраинах, отметив ошибочность попыток создания "однородной империи" по типу западных, не получивших в действительности распространения [80].
Ценным источником для достижения объективности являются также письма о Турции П.А. Чихачева (1860 г.), Р. Фадеева о Кавказе к редактору "Московских ведомостей" (1885 г.) и др. [81]. Особо следует отметить записи бесед с Шамилем М.Н. Чичаговой (1889 г.), жены генерала, наблюдавшего за бывшим имамом в период нахождения его в России. Они отразили оценки пережитого, Кавказской войны и сюжетные зарисовки осознания допущенных ошибок [82]. К систематизации привлечены, кроме того, данные из воспоминаний тех, кто участвовал в войне на стороне непримиримых, в частности Му-хаммеда-Тахира Ал-Карахи, составившего подробную хронику событий [83]. Такие же возможности для раскрытия ряда аспектов проблемы дают воспоминания Осман-бея, опубликованные в "Кавказском сборнике" в 1877 г. [84].
Для исследования проблемы проведена, кроме того, поисковая работа в 10 архивах: 4 центральных, 5 региональных и 1 зарубежном. В Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА, г. Москва) выявлены 4 фонда, содержавшие документы об особенностях формирования государственного единства России и Северного Кавказа во второй половине XIX - начале XX вв. Подборки служебной переписки, рекомендаций, проектов и других источников, отражающих интеграционную направленность проводившейся политики, содержатся в фондах 1, вобравшем дела канцелярии военного министерства (опись 1), 400 - Главного штаба (описи 1, 19), фонде 970 - Военно-походной канцелярии его императорского величества при императорской квартире (опись 3), 1300 -Штаба Кавказского военного округа (опись 1) [85].
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ, г. Москва) позволил получить наибольшее количество информации не только о динамике этно-политических изменений, но и становлении представлений об исторической
роли России на Кавказе и других окраинах. В этом архиве дела изучены в 7 фондах: 110 - Штаб отдельного корпуса жандармов (опись 1), 130 - Совет Народных Комиссаров (опись 1), 270 — Канцелярия министра внутренних дел (опись 1), 930 — Главный земельный комитет министерства земледелия Временного правительства (опись 1), 1318 — Народный комиссариат по делам национальностей РСФСР (опись 1), 1779 - Канцелярия Временного правительства (опись 1), 1788 - Министерство внутренних дел Временного правительства (опись 2) [86].
В Российском государственном архиве экономики (РГАЭ, г. Москва) использован фонд 3429, относящийся к Всероссийскому Совету Народного хозяйства (опись 1), давший возможность установить некоторые экономические особенности в развитии российских окраин до 1917 г. [87]. Российский государственный исторический архив (РГИА, г. Санкт-Петербург) представлен в исследовании 2 фондами: 1276 - Совет министров (описи 19, 21), 1284 -Департамент общих дел (опись 241) [88].
Сбор материала произведен, кроме того, в 5 региональных государственных архивах Юга России: Краснодарского края (ГАКК, г. Краснодар) - фонды 454, где сосредоточены дела канцелярии начальника Кубанской области и наказного атамана Кубанского казачьего войска (описи 1, 2) и 468 -Черноморского губернатора (опись 2) [89], Республики Дагестан (ЦГА РД, г. Махачкала) - фонды 2, вместивший дела канцелярии военного губернатора области (опись 1) и Р-62Г- правительства республики союза горских народов Северного Кавказа и Дагестана (опись 1) [90], Северной Осетии-Алании (ЦГА РСОА, г. Владикавказ) - личные фонды (единица хранения 224, опись 1) [91], Ростовской области (ГАРО, г. Ростов-на-Дону) - фонд 826 Донского охранного отделения (опись 1) и др. [92].
Из Центрального государственного исторического архива Республики Грузия (ЦГИА РГ, г. Тбилиси), ставшего после распада СССР с 1991 г. зарубежным, в научный оборот для осмысления проблемы введены 8 фондов, по-
зволивших не только уточнить те или иные ранее неучтенные детали, но и выйти на иной уровень концептуальных обобщений, показывающих истинные цели и направленность российского присутствия на Кавказе в изучаемый промежуток времени. Необходимые для этого сведения выявлены в канцеляриях глав-ноначальствующего гражданской частью на Кавказе в 1883 - 1905 гг. (фонд 12-с, опись 13), наместника на Кавказе в 1905 - 1917 гг. (фонд 13, опись 3), Тбилисского губернатора за 1860 - 1917 гг. (фонд 17, опись 2), заведующего полицией на Кавказе в 1905 — 1906 гг. (фонд 83, опись 1), наместника на Кавказе по военно-народному управлению (фонд 229, опись 1), а также фондах 416 Кавказской археографической комиссии (опись 3), 1087 Военно-исторического отдела Кавказского военного округа за 1876 - 1917 гг. (опись 1), 2081 Закавказского комиссариата 1917- 1918 гг. (опись 1) [93].
Научная новизна. Установлены следующие подкрепленные доказательствами приоритеты в исследовании проблемы.
Кавказская война явилась не только фактором длительного полувекового противостояния, но и государственного объединения под эгидой России другой более значительной части туземного населения. Этот процесс в последующую после ее окончания эпоху затронул в той или иной степени и непримиримых.
Системная совмещенность российских государственных ограничений в военно-народном управлении на Северном Кавказе с гарантиями невмешательства во внутренние дела свидетельствует о том, что окончательная стабилизация достигалась при помощи не подавления, а политического компромисса, конечной целью которого являлось гражданское приобщение.
Принудительные связи, присущие в прошлом всем без исключения имперским образованиям, в системе российских государственных отношений не преобладали, а там, где они устанавливались на начальных стадиях контакта, со временем заменялись общегражданскими. Формирование их происходило уже при попадании тех или иных иноэтнических сообществ в сферу действия государственного поля России и продолжалось на последующих этапах.
Выселение горцев произошло лишь из зоны традиционного турецкого влияния на Северно-Западном Кавказе. Оно относится к числу крупнейших геополитических неудач России. Страна теряла своих потенциальных соотечественников, способных приумножить ее государственную силу и экономическое благосостояние. Это трагедия не только тех, кто потерял свою историческую Родину, но и самой России.
Окраины Российской империи имели равноправный статус и со временем утрачивали признаки обособленности. Проводившаяся политика способствовала их интеграции. Иноэтническими (инородческими, не восточнославянскими) сообществами Россия признавалась Родиной. В таком качестве она выступала не только для русских, но и для других народов. Россия была не только государственным образованием на полиэтнической основе, но и идеей объединения.
Выявленные и подвергнутые систематизации архивные материалы, позволили в сопоставлении с опубликованными фактами критически переосмыслить ранее существовавшие концептуальные подходы и попытаться отобразить, без притязаний на исчерпывающую полноту, реальность формирования государственного единства России и Северного Кавказа в историческом контексте, с учетом взаимодействия различных составляющих. Раскрытие проблемы предпринимается не по отдельным частям, а по всему краю.
Концепция. Главным содержанием эпохи Кавказской войны и связанных с ней перемен во второй половине XIX в. было признание значительной частью автохтонного (туземного) населения России Отечеством. В западноевропейском варианте национального вопроса в России никогда не существовало. Преобладание консолидационной тенденции свидетельствует о сложившемся уже до 1917 г. государственном союзе народов, в который входили и иноэтнические сообщества Северного Кавказа. Складывание согражданства с признаками нации происходило при конструктивном взаимодействии двух, восточнославянского и иноэтнического (инородческого), начал. Настрой на сохранение единства с Россией на рубеже XIX - XX вв. на Северном Кавказе был устойчивый,
несмотря на существовавшие сепаратистские отклонения. Однако интегриро-ванность в российское государственное сообщество в среде туземного населения не обрела завершенность.
Выносимые на защиту положения. Предметом обсуждения и дискуссий, по мнению автора, могут служить, в частности, такие имеющие принципиальное значение для дальнейших теоретических поисков идеи.
Кавказскую войну, в которой Россия пользовалась поддержкой у туземного населения, ориентированного на ее подданство, несла огромные затраты и потери, необходимо воспринимать преимущественно как внутренний для региона и империи конфликт, а не внешний. По всем признакам он подпадает под специфическую разновидность гражданских войн.
Оказавшись в эпицентре этнополитических предпочтений, Россия на всех этапах не могла выступать посторонним участником этого затяжного регионального конфликта, так как напрямую затрагивалась судьба ее подданных.
Кавказская война как сложное явление имела двойственный критерии справедливости. Справедливость в ней была на стороне России. Следует признать масштабность бедствия русского народа и его особой части казачества, проживавшей непосредственно в контактной зоне, чаще всего подвергавшейся грабительским вторжениям. Справедливость была и на стороне горцев, не принимавших участия в боевых действиях.
Российская политика на окраинной периферии, в том числе и на Северном Кавказе, предоставляла лучшие перспективы, чем всевозможные сепаратистские проекты. Она не допускала вмешательство в традиционные распорядки и не ломала сложившиеся уклады. Отношение к вошедшим в состав России народам было такое же, как и ко всем остальным подданным.
Движение Шамиля, как и предшествующих имамов, не подпадает под классификацию "национально-освободительной борьбы". Это было проявление своеобразного сепаратизма на фоне происходившего интеграционного процесса.
Шамиль так и не смог создать единой консциентальной платформы войны против России, четко отразившейся в настроениях подданных. Ислам не превратился в объединительную идею, сплачивающую разнородное население. Политический режим Шамиля был разрушителен для северокавказской самобытности.
Российская альтернатива государственного обустройства имела преимущества, и модель имамата оказалась не конкурентоспособной. Противостояние части горцев в ходе Кавказской войны не имело перспективы. Поддержка Шамиля и его сподвижников постоянно сокращалась. Проводившаяся российская политика выступала в качестве более сильной альтернативы.
Апробация и внедрение. Результаты представляемого исследования регулярно выносились на региональные, всероссийские и международные научные конференции. На их основе делались доклады на заседаниях кафедры отечественной истории новейшего времени Ростовского госуниверситета. На этой же кафедре 4 июля 2005 г. прошло обсуждение диссертации. Ее положения от-, ражены в более чем 70 публикациях, посвященных непосредственно избранной проблеме. Помимо сборников, они издавались такими авторитетными журналами, как "Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки", "Научная мысль Кавказа", "Россия. XXI" век", "Родина" и др. Ряд разработок получил поддержку Российской Академии наук, аппарата полномочного представителя Президента Российской Федерации в Южном федеральном округе, где изложенные в них идеи применялись на практике. Об этом выдан в 2002 г. "Акт о реализации ...".Публикации по теме исследования получали положительный отклик и в рецензиях [94].
Теоретическая и практическая значимость. Обобщения, осуществленные с привлечением архивных и иных источников, открывают новые возможности в осмыслении проблемы, опровергают сложившиеся ранее стереотипы и позволяют выйти на более высокий уровень концептуальных решений. Они показывают неоднозначность российско-кавказского исторического взаимодейст-
вия, в котором существовали различные векторы, но преобладало формирование государственного единства. Параллельно с этим происходил и цивилизаци-онный синтез, соединявший разнородные этнокультурные компоненты. Результаты исследования могут быть использованы для достижения региональной стабилизации на современном этапе, в противодействии деструктивным силам и террористической угрозе, а также в чтении общих и специальных курсов в высших учебных заведениях.
Противоречивость тенденций
Идеи как формируют, так и разрушают государства. При этом созидательные выявляются из хода развития в прошлом, деструктивные - вырываются из его контекста. Именно такое развитие постепенно подвело Россию и Кавказ к необходимости единства. Это непростое геополитическое решение вырабатывалось целыми эпохами. Русское государственное присутствие в регионе намечалось еще с X в., когда на Таманском полуострове было образовано Тмутара-канское княжество. Появление восточнославянского этнического массива на Северном Кавказе в эпоху Киевской Руси признается не только отечественными, но и зарубежными исследователями [1].
С XVI в., после того как геополитическая миссия объединения Евразии с окончательным распадом бывшей империи Чингисхана перешла к России,,оно стало постепенно расширяться, сопровождаясь противоречивыми процессами. Некоторые племена и даже целые этнические сообщества уже с того периода начали добровольно принимать российское подданство [2]. В XVI - XVII в. в Москву поступали многочисленные прошения и грамоты от народов Кавказа с просьбами о покровительстве и включении их в пределы России. В 1552 г. поддержка была оказана пятигорским черкесам, подвергавшимся систематическим притеснениям со стороны крымских татар [3]. Прибывшим в Москву адыгским князьям была обещана защита их народа "... ото всех недругов". Казачьему гарнизону основанного в середине XVI в. Терского городка ставится задача исполнять "... государственную службу и оберегать Кабарду" [4]. С возникновением междоусобиц у кабардинцев для их прекращения и "водворения порядка" неоднократно посылались русские войска. Такая поддержка оказывалась и другим обществам мирных горцев. По замечанию краеведа начала XX в. Ф.А. Щербины, добровольное вхождение в состав России было неустойчивым, от него происходили и отклонения [5]. Но по мере укрепления российского присутствия на Кавказе эта тенденция набирала силу. Колебания преодолевались при помощи воздействия на "экономические потребности и личные интересы" [6]. Подтверждения это находит также в современных исследованиях, учитывающих новейшие достижения исторической науки [7].
На принятие решений о подданстве уходило иногда немало времени, так как они были непростыми, в связи с ними нередко перед Россией возникали новые геополитические вызовы и военные угрозы. Осмотрительность при этом была, как видно, не излишней. Вопрос о вхождении калмыков, например, положительно разрешился в 1608 г. только после длительных переговоров, несколько раз прерывавшихся и возобновлявшихся [8]... Такая осторожность при принятии в подданство выдерживалась и в дальнейшем. В 1810 г. главный смотритель Малой и Большой Кабарды генерал-майор Дельпоццо информировал командующего на Кавказе, что "черный кабардинский народ три года к ряду посылал выборных от себя депутатов с просьбой принять их под покровительство русских ...", но ходатайства оставались в течение всего этого периода без ответа [9].
Сужение поддержки Шамиля
На Кавказе, как видно из предшествующих эпизодов изложения, Россия опиралась при укреплении своих геополитических позиций на значительную часть туземного населения. Поэтому движение Шамиля и его усилия на сохранение имамата есть основания соотносить со своеобразным сепаратизмом, который неизбежно в разных формах встречается при формировании государственных сплочений. Данная закономерность наблюдалась неоднократно в анналах мировой истории. С внутренним этническим сепаратизмом сталкивались, в частности, в эпоху Киевской Руси. Проявления его широко были распространены и в самом имамате. Шамилю, как уже отмечалось, приходилось наталкиваться на существенные препятствия, но они не носили остаточного характера и, напротив, усиливались.
По наиболее распространенной классификации се паратизм характеризуется по ряду типологических признаков как стремление к обособлению в той или иной форме в пределах какой-либо территории, чаще всего движение попятное и деструктивное [1]. В действительности сепаратизм имеет и другие типологические особенности. В действительности его природа сложнее. В ряде случаев в зависимости от обстоятельств возникают трансформированные видоизменения изоляционистских устремлений. К ним, судя по всему, следует отнести движение непримиримых и имамат Шамиля на Северном Кавказе, выступавших в качестве барьера для российского интеграционного процесса. Несмотря на это его параметры постоянно расширялись. Однако Шамиль, по подтверждению сподвижников, сталкиваясь с трудностями, не отказывался от замыслов подчинения всех туземных народов Северного Кавказа "от владений Шамхала до Анапы", и утвердиться на этом обширном пространстве он намеревался в качестве султана (эмира) по подобию политической системы Османской империи. Для реализации задуманного, как уже отмечалось, он энергично рассылал своих единомышленников по всему краю, включая районы расселения осетин, кабардинцев, черкесов и др. Но выйти за пределы первоначально занятой локальной территории так и не смог. Все же попытки геополитических расширений по его варианту не получили поддержки даже у сопредельных обществ и обрекались неизменно на неудачу [2]. Поддержка Шамиля постепенно сужалась. Это, безусловно, также нуждается в объяснении в рамках проводимого исследования.
На рубеже XX - XXI в. между тем распространение получила идеализация имамата Шамиля и существовавших в нем порядков. Его представляют как "... шариатское государство, построенное на Законах и Откровениях Всевышнего Аллаха" [3]. Идеализация выдержана и в энциклопедическом издании о Шамиле, осуществленном в 1997 г. под руководством Ш.М. Казиева [4]. При чем сохранена она, несмотря на то, что в предшествующий период развития знаний по проблеме появилось немало публикаций, в которых аргументировано излагались иные точки зрения. Принявшие в составлении участие авторы их фактически проигнорировали, хотя любые противоречия, возникающие в науке, нуждаются в соответствующих пояснениях. Монополии на истину в ней, как известно, не существует. В событиях XIX в. и существовавших тогда идеях берут истоки и современные модификации северокавказского сепаратизма.
Феномен мухаджирства
Переселение горцев в пределы Османской империи (явление мухаджир ства), наметившееся на финальном этапе Кавказской войны преимущественно в северо-западных частях края, издавна рассматривается как одно из доказа тельств ее направленности на истребление покоряемых народов, вина за кото рое якобы всецело возлагается на Россию. В такой тональности прошла, в част ности, научно-практическая конференция по данной проблеме в 1990 г. в Наль чике [1], явившаяся своего рода точкой историографического отсчета. В даль нейшем эта версия получила подкрепление в ряде отечественных изданий. « Как считают, например, авторы книги "Гибель Черкессии" (1994 г.) М.А. Керашев и др., в России до 1917 г. "национальный гнет ... был весьма ощутимой стороной вселенского ... угнетения", что и предопределило в решающей мере стремление к столь массовому переселению [2]. И.Я. Куценко связывает его с обозначившейся.в российской политике "в период завершения завоевания Кавказа ... линией на геноцид горцев" [3]. Такую же характеристику мухаджирству дает и А.Х. Касумов, называя его "массовым изгнанием горцев ... в пределы Османской империи" [4]. C.F. Кудаева указывает на необходимость переосмысления "не только ... причин ..., способствовавших переселению", но и сложившегося, по ее утверждению, в российской исторической науке стереотипа "сугубо негативной оценки роли Турции в судьбе адыгского этноса" [5]. Даже такие авторитетные специалисты по теме, как Н.Я. Думанов и Т.Х. Кумыков [6], несмотря на то, что их труды содержат огромное количество фактов и имеют обстоятельные архивные приложения, вступающие в прямое противоречие с изложенными выводами, продолжают, к сожалению, отстаивать представления, сформировавшиеся еще в 20-е гг. XX в. [7]. Это касается и изданных по проблеме тематических сборников, с обширными подборками выявленных документов, многие из которых дают возможность при внимательном прочтении производить прямо противоположные систематизации, не соответствующие предваряющим вводным пояснениям с обозначением контуров восприятия [8].
Познание прошлого, как признано в профессиональной практике уже достаточно давно, должно сосредотачиваться не "на подборе фактов", выстраиваемых, кстати сказать, без учета противоречащих противовесов в любом направлении, а "на их связи" [9], позволяющей включать в поле зрения все грани явления или процесса. Только такой подход дает возможность избежать односторонности и достичь объективного освещения произошедшего, без каких-либо недодержек, искажающих суть того, что было на самом деле. Это всецело распространяется и на пережитые в истории трагедии.
Однако в современной отечественной науке обозначилось в изучении явления мухаджирства и альтернативное направление, своеобразным отражением которого служит перспективная, на мой взгляд, научная разработка группы известных краснодарских ученых A.M. Авраменко, О.В. Матвеева, П.П. Матю-щенко и В.Н. Ратушняка "Россия и Кавказ в новейших исторических публикациях" (1995 г.). В ней отвергается наличие геноцида горцев на завершающем этапе Кавказской войны, а также после ее окончания и излагается иное понимание обстоятельств, влиявших на массовость переселений [10].
