Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Советские военнопленные периода «Зимней войны» с Финляндией (1939- 1940)
1.1. Причины и обстоятельства пленения 46
1.2. Финский плен. Условия содержания 52
1.3. Рідеологическая обработка военнопленных и проблема сотрудничества с врагом 59
1.4. Встреча на Родине 66
Глава 2. Советские военнопленные периода Великой Отечественной войны (1941 - 1945)
2.1. Причины и обстоятельства пленения 74
2.2. Нацистский плен. Условия содержания 86
2.3. Сопротивление и коллаборационизм 91
2.4. Фильтрация бывших военнопленных в СССР. Ее организация,
результаты и целесообразность проведения 100
Глава 3. Плен и гражданские лица (1941 - 1945)
3.1. Репрессивные меры к членам семей военнослужащих, обвиненных в измене Родине 115
3.2. «Гражданские пленные» 120
Заключение 128
Примечания 132
Источники и литература
Приложение 1. Ксерокопии советских документов (1940-1948) - 15 документов 174
Приложение 2. Ксерокопии германских трофейных документов периода Великой Отечественной войны (1941 -1944) - 9 документов 196
Приложение 3. Ксерокопии германских и финских листовок (1940-1942) -8 документов 207
- Причины и обстоятельства пленения
- Причины и обстоятельства пленения
- Репрессивные меры к членам семей военнослужащих, обвиненных в измене Родине
Введение к работе
Актуальность исследования. XX век - эпоха величайших военных конфликтов в истории человечества, дважды принимавших глобальный характер. Крупнейший из них - вторая мировая война, на ход которой решающее влияние, бесспорно, оказало активное участие в ней Советского Союза. В сознании большей части наших соотечественников, оно ассоциируется только с периодом Великой Отечественной войны. Однако, не следует забывать и о сентябрьском «освободительном походе» в Польшу, и о «зимней войне» с Финляндией, и о боевых действиях советских войск против Японии, в августе 1945 года.
Любой вооруженный конфликт порождает целый ряд проблем, напрямую связанных с появлением военнопленных, как своих, так и противника. В рассматриваемый же нами период, Красная армия, понесла весьма значительные потери пленными, большая часть которых в плену и погибла, а многие из уцелевших оказались коллаборантами противника. Последнее обстоятельство изначально замалчивалось официальной советской пропагандой, сознательно искажавшей саму суть проблемы,. Фактически декларировалось, что чуть ли не каждый советский военнопленный был подобием генерал-лейтенанта Дмитрия Карбышева1 или гвардии младшего сержанта Юрия Смирнова. Впрочем, это нисколько не мешало органам государственной безопасности, в первое послевоенное десятилетие, с подозрением относиться ко всем вернувшимся из плена.
С середины пятидесятых годов, в Советском Союзе стал активно пропагандироваться тезис о вопиющей несправедливости, допущенной ко всем бывшим военнопленным, вернувшимся из нацистского плена.
Научно же обоснованное изучение вопроса по-прежнему отсутствовало, что и привело впоследствии к результату прямо противоположному тому, на который рассчитывали организаторы данной пропагандистской компании.
После распада СССР и изменения общественно-политического строя России, вопрос о репрессиях в отношении бывших советских пленных стал использоваться рядом историков, как один из аргументов, обосновывающих правомерность точки зрения об антинародной сущности советской власти. При этом, опять же, все строилось на уровне эмоций. Ибо, основной задачей подавляющего большинства публикаций на эту тему, является очернение политического противника, а не поиск научной истины. Однако, при существующей ныне свободе слова и при гораздо большей, чем ранее, открытости архивов положение постепенно начинает выправляться.
Впрочем, не следует излишнее увлечение части отечественных историков и публицистов негативными сторонами нашей истории, объяснять только их конъюнктурным подходом к теме. Новая неправда часто является реакцией на неправду старую. Истина же, как всегда, лежит посередине. Еще в годы Великой Отечественной войны, писатель Н. Богданов, в письме на имя И.В. Сталина, свидетельствовал: «Я видел массу примеров героизма, но я видел и то, как целыми взводами, ротами переходили на сторону немцев, сдавались в плен с вооружением без всяких внешних на то причин».3 Многие же российские историки, отрицая ранее наличие множества трусов и предателей, ныне стали отрицать существование не меньшего числа героев.
События второй мировой войны еще долго будут самым живейшим образом волновать умы россиян. Живы миллионы ее непосредственных участников, что накладывает особый эмоциональный отпечаток на восприятие нами всего происходившего в то время. В том числе и на трагедию советских пленных. Изучение данного вопроса на строго документальной основе, без излишней идеологизации и конъюнктурных политических соображений, не может не быть актуальным, так как позволит разрешить спор о проблеме, нерешенность которой наносит немалый вред самосознанию народа в целом и делу патриотического воспитания подрастающего поколения, объективно служит принижению подвига наших соотечественников в годы Великой Отечественной войны, восхвалению и реабилитации изменников Родины.
Ныне Россия вовлечена в вооруженный конфликт (антитеррористическая операция в Чечне), кроме того, российские военнослужащие несут службу в так называемых «горячих точках» на территории СНГ (Таджикистан, Абхазия, Южная Осетия). Все это порождает проблемы, связанные с появлением военнопленных. В ближайшем будущем они вполне могут обостриться, так как не исключено участие нашей страны в локальных войнах. Поэтому, представляет практический интерес опыт по решению аналогичных проблем, накопленный в годы второй мировой войны. Тем более, что имеется и определенное сходство в сложившейся ситуации. Так, например, в силу целого ряда причин, рассмотрение которых находится вне рамок нашей работы, часть населения России не приемлет современную нам политическую систему и вряд ли будет её защищать. Учитывая это, изучение (на строго документальной основе) мотивации сдачи в плен, истоков военного коллаборационизма, методов и приемов наших бывших врагов по разложению частей РККА, также делают актуальной избранную нами тему.
На настоящем этапе развития отечественной исторической науки, наблюдается повышенный интерес к использованию ранее недоступных для исследователей документальных источников. Это весьма отрадное явление, облегчающее поиск истины, при ликвидации «белых пятен» отечественной истории. Введение в научный оборот архивных материалов, использованных нами при написании данной работы, не противоречит вышеуказанной тенденции и уже только по этой причине не может не быть призвано вполне актуальным.
Степень изученности проблемы. Сентябрьский «освободительный поход» 1939 года был первой пробой сил Красной армии в ходе начавшейся второй мировой войны. Представленный первоначально советской пропагандой блистательной военной операцией, он вскоре, по чисто идеологическим причинам, стал рассматриваться как бескровное триумфальное шествие освободителей. И в том, и в другом случае ни о каком упоминании о советских военнопленных и речи быть не могло. Поэтому, введение в научный оборот соответствующих архивных документов стало возможным лишь в девяностые годы прошлого столетия, после устранения идеологических запретов на такого рода публикации. Тем не менее, насколько нам известно, до сих пор единственной монографией, касающейся данного вопроса, является книга М.И. Мельтюхова «Советско-польские войны. Военно-политическое противостояние. 1918-1939 гг.», при написании которой широко использовались документальные источники, в том числе фонды Российского государственного военного архива (далее РГВА).
Советско-финский конфликт 1939-1940 годов, долгие годы после своего окончания, также оставался почти вне поля зрения советских историков, которые даже отказывались считать его неотемлимой частью второй мировой войны. Такое положение вещей, несомненно, было вызвано тем, что данная военная кампания фактически завершилась неудачей: поставленные цели не были, по сути дела, достигнуты, а Красная армия понесла значительные потери. Лишний раз напоминать об этом было бы явно политически невыгодно.
Поэтому неудивительно, что первые публикации, затрагивающие вопрос о советских военнопленных в Финляндии, появились за пределами СССР. Так, уже в 1944 году, в Нью-Йорке, вышла книга В. Зензинова «Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную армию. 1937-1940».5 Данная монография основана на анализе сотен писем погибших бойцов Красной армии. Ее автор, во время «зимней войны» (так называют конфликт 1939-1940 годов финны), находился в Финляндии, где непосредственно встречался с нашими пленными.6
Как и в случае с «освободительным походом», положение дел изменилось только после распада Советского Союза, вызвавшего исчезновение идеологических запретов, на изучение ранее «закрытых» вопросов истории. Среди прочих, по данному запросу, к настоящему времени, изданы: монография Б.В. Соколова «Тайны финской войны»,7 книга А.И. Козлова «Советско-финская война 1939-40. Взгляд с «той стороны», Хрестоматия «Советско-финская война 1939-1940 гг.». Появился и ряд публикаций в периодической печати, таких, как : статьи О. Дударовой, П. Аптекаря «Преданные и забытые»10 и Л. Носыревой, Т. Назаровой «Пойдем на Голгофу, мой брат...»11 («Родина» № 12 за 1995 г.); М. Коломийца «Сухопутный крейсер СМК» («Танкомастер» № 2 за 1997 г.); Карла-Фредерика Геуста «Тайны «продолжительной войны» 1 "X (трофейные самолеты в финских ВВС)» («Авиация и космонавтика вчера, сегодня, завтра...» № 11-12 за 1997 г.).
Несколько иное положение сложилось с освещением событий периода Великой Отечественной войны. Первые публикации, об оставшихся верными присяге советских военнопленных, появились уже непосредственно в военные годы. И это не должно нас удивлять. Достаточно вспомнить, что Ю.В. Смирнову звание Героя Советского Союза было присвоено в 1944, а Д.М. Карбышеву в 1946 году. Как видим, не всех попавших в плен советских военнослужащих И.В. Сталин считал предателями. Просто у него были слишком завышенные требования к людям. Для понимания сталинской точки зрения, следует принять как данность нижеследующее: его понятия о воинском долге и чести зачастую несопоставимы с таковыми у его обличителей. Взаимопонимания тут просто не может быть. Кроме того, он, естественно, сознавал, что масштаб боевых действий достиг такого размаха, а число пленных оказалось столь велико, что замалчивание было бы просто невозможно.
Одной из первых, увидела свет, выпущенная в 1944 году, брошюра «Герой Советского Союза Юрий Смирнов»;14 а в 1945 году, появились уже две работы, посвященные тому же подвигу. 5 В 1946 году, в сборнике, посвященном героям-балтийцам, поместили очерк о Е.А. Никонове. В 1948 году, в серии «Герои Великой Отечественной войны», вышла брошюра «Герой Советского Союза Д.М. Карбышев».18 Выпуск аналогичных книг продолжался и в последующие годы.19 Их ценность в том, что в них, на конкретных примерах, рассказывалось о героическом поведении оказавшихся в плену и оставшихся верными присяге бойцов и командиров Красной армии. Однако, серьезных научных исследований, о советских военнопленных, учитывая внутриполитическую обстановку в нашей стране, тогда попросту не могло быть. А издание сборников документов, принимая во внимание имевшую место степень закрытости советских архивов, являлось еще более маловероятным.
Однако, перемены назревали. Появились даже некоторые цензурные послабления. Так, в 1957 году, увидел свет сборник «Итоги второй мировой войны», в аннотации к которому отмечалось, что: «Настоящая книга является попыткой группы немецких военных специалистов обобщить опыт, накопленный во время войны 1939-1945 годов и сделать выводы на будущее...»21 Первоначально данная работа была издана в 1953 году, в Гамбурге. Ее переиздание в СССР представило советскому читателю случай ознакомиться с точкой зрения недавних противников. Для нас представляют интерес следующие вошедшие в сборник работы: «Партизанская война» генерал-полковника в отставке, доктора Лотара Рендулича , «Военная экономика и военная промышленность» Ганса Керля23, «Немцы и другие народы во второй мировой войне» профессора К.Г. Пфеффера,24 «Вторая мировая война и право» доктора Ганса Латернзера.25
Более масштабные изменения, в отношении изучения интересующего нас вопроса, произошли во второй половине пятидесятых годов. Но и тогда чрезмерная идеологизация и конъюнктурные соображения помешали поискам истины. Официальная точка зрения, выраженная в ряде директивных документов, выдержанных «в духе решений XX съезда КПСС», стала единственно дозволенной исследователям, работавшим над данной тематикой. Примером подобного документа, созданного на региональном уровне, служит «Постановление бюро Горьковского обкома КПСС и Облисполкома «Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей», принятое 7 июля 1956 года. Преследуя благую цель исправления содеянного и недопущения подобного впредь, оно включало и положения, содержащие общую оценку самого феномена массового пленения врагом советских военнослужащих.
При этом, во-первых, декларировалось, что «в силу тяжелой обстановки, сложившейся в первый период войны, значительное количество советских военнослужащих, находясь в окружении и исчерпав все возможности к сопротивлению, оказались в плену у противника. Многие военнослужащие попали в плен ранеными, сбитыми во время воздушных боев или при выполнении боевых заданий в тылу врага».26 Во-вторых, утверждалось, что: «Советские воины, оказавшись в плену, сохранили верность Родине, вели себя мужественно и стойко переносили тяготы плена и издевательства гитлеровцев».27
Отклонения от вышеприведенных постулатов не допускалось. Историческая проблема оказалась как бы самоликвидировавшейся. Действительно, зачем искать новые документы в малодоступных для исследователей архивах, когда официально заявлено, что бойцы и командиры Красной армии в плен попадали, как правило, будучи ранеными или контуженными, исчерпав все средства сопротивления. А в плену никто из них (за редчайшим исключением) на сотрудничество с врагом не шел. Изучать, кроме примеров героизма своих и зверств противника стало нечего. А ведь это только две стороны очень сложной проблемы.
Тем не менее, данный этап, продолжавшийся практически до конца восьмидесятых годов, нельзя считать совершенно бесплодным, несмотря на все его недостатки. Так, появились книги и журнальные публикации о советских военнослужащих - участниках европейского Сопротивления, таких, как Ф.А. Полетаев и В.В. Порик. Им, в частности, посвящены работы З.Н. Тихоновой «Василий Порик»30 и A.M. Фадеева «Федор Полетаев».31 По своему характеру они аналогичны работам сороковых -начала пятидесятых годов, посвященных подвигу Карбышева, Смирнова, Никонова. Впрочем, о них в те годы тоже не забыли.
Однако, авторы издававшихся в СССР, в шестидесятые -восьмидесятые годы прошлого столетия, монографий по истории второй мировой и Великой Отечественной войн, уделяли рассмотрению вопроса о советских пленных минимум внимания, что, учитывая довлевшие над ними идеологические схемы, вполне закономерно. К наиболее значимым работам такого рода следует отнести шеститомную «Историю Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941-1945»33 и двенадцатитомную «Историю второй мировой войны».34 Само собой разумеется, что и энциклопедия «Великая Отечественная война 1941 •з с 1945» также содержит не очень много информации по интересующей нас теме.
Но, встречались и исключения. Так, в 1987 году, увидела свет книга Е.А. Бродского «Они не пропали без вести»,36 посвященная деятельности самой крупной нелегальной организации сопротивления на территории «третьего рейха» - Братскому сотрудничеству военнопленных. Она является своего рода образцовым воплощением господствовавшей в нашей исторической науке концепции рассмотрения изучаемого нами вопроса. Особый интерес для нас представляют приведенные в ней списки советских граждан, погибших в концентрационных лагерях Дахау и Маутхаузен. Трижды издавалась монография М.М. Загорулько и А.Ф. Юденкова «Крах плана «Ольдендург» (о срыве экономических планов фашисткой Германии на временно оккупированной территории СССР).37
При изучении данного вопроса может быть также использована монография «Финансовая служба Вооруженных Сил СССР в период войны».38 Этот труд достоин упоминания и как универсальное исследование, касающееся всех сторон деятельности Красной армии. Причем основан он на малодоступных для исследователей архивных материалах.
В 1991 году рухнул Советский Союз. Наступил третий этап в истории изучения отечественными исследователями рассматриваемой нами проблемы. Ведь так называемая «перестройка» практически не дала в этом плане ничего нового. Публикации той поры возвращались, в своей основе, к наиболее ярым проявлениям внешне «антисталинской» (а в сущности антисоветской) критики, выдержанной в духе начала шестидесятых годов.
Новый же этап стал качественно иным. Практически почти полное исчезновение цензурных ограничений привело, на первых порах, к отрицанию многими исследователями всего положительного, что было совершено в годы советской власти, огульному очернению всех ее деяний. Но это, несомненно, временное явление, сейчас уже частично преодоленное. Свобода мнений, широкая открытость архивов, ознакомление с работами зарубежных историков дали такие возможности для исследования ранее запретных или полузапретных вопросов истории, которые позволяют поставить это дело на действительно научную основу.
В этот период, вышел в свет целый ряд справочников и энциклопедий, содержащих информацию о советских пленных, таких, как: «Кто был кто в Великой Отечественной войне 1941-1945. Краткий справочник»39 и «Энциклопедия третьего рейха»,40 а также «Справочник о местах хранения документов о немецко-фашистских лагерях, гетто, других местах принудительного содержания и насильственном вывозе граждан на работы в Германию и другие страны Европы в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» и дополнение к нему.41
На средства ассоциации международного военно-мемориального сотрудничества «Военные материалы», издан альбом «Российские (советские) воинские мемориалы и захоронения на территории Германии.42
Внимание к проблеме советских пленных не исчезает и в Германии. Об этом свидетельствует вышедший у нас сборник работ немецких историков «Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты исследований».43 В данной коллективной монографии, среди прочих, помещены следующие публикации: «Советские военнопленные -массовые депортации - принудительные рабочие» Кристиана Штрайта,44 «Военные рабы в «третьем рейхе» Герхарда Шрайбера45, «Насильственное рекрутирование восточных рабочих. 1941 - 1944гг.» Ральфа-Дитера Мюллера46, «Узники концлагерей: уничтожение и принудительный труд» Фалька Пингеля.47
Достойно упоминания и исследование французского историка Жана Марабини «Повседневная жизнь Берлина при Гитлере», несколько необычно, с точки зрения российского читателя, затрагивающее вопрос об «остарбайтерах».
Немалый интерес и сама по себе, и касательно рассматриваемого нами вопроса, представляет книга Е.М. Ржевской «Геббельс. Портрет на фоне дневника.».49 Интересны в ней именно пространные цитаты из дневниковых записей бывшего рейхсминистра пропаганды. Текст же госпожи Ржевской, на наш взгляд, самостоятельной ценности не имеет и является рядовым образцом советской политической публицистики.
Ценную информацию зачастую содержат и такие, казалось бы далекие от рассматриваемой нами проблемы исследования, как: «Органы и войска МВД России. Краткий исторический очерк»50 и «Тюрьмы, лагеря и колонии России» (к 120-летию Главного тюремного управления России).51 Достойные внимания сведения можно извлечь и из книг, восхваляющих «подвиги» нацистов, таких, как «Эрих Хартманн -белокурый рыцарь Рейха».52 Так же весьма интересна, хотя и несколько тенденциозна по подбору материала, монография Э. Бивора «Сталинград».53
Рассекречивание части архивов бывшего КГБ СССР, позволило широко использовать совершенно новые, для подавляющего большинства историков, документы. Появились публикации, написанные на их основе: «Архивные документы Федеральной службы безопасности Российской Федерации о советских военнопленных»54 B.C. Христофорова55 и «Фильтрационные материалы на бывших военнопленных, как исторический источник» Ю.Б. Щеглова. Все они содержат ценные данные и позволяют провести сверку полученных нами выводов, с точкой зрения других исследователей, изучающих архивные материалы.
Ведется работа с подобными документами и в Нижнем Новгороде. Так, например, фильтрационные дела из фонда № 2209 широко использовались, для уточнения списков погибших и пропавших без вести, при подготовке издания многотомной «Книги памяти нижегородцев, павших в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов»,58 а репрессивные дела на бывших военнопленных и членов их семей, при составлении «Книги памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области».59
Можно также констатировать, что данная тематика не утратила свою привлекательность и для молодых исследователей. В материалах Нижегородской научной студенческой конференции «Великая Отечественная война глазами молодежи»,60 опубликованы, среди прочих, тезисы выступлений студентов ННГУ: Соснина «Генерал А.А. Власов предатель»; Читалова «Советские военнопленные в разведывательно-диверсионных операциях разведслужб Германии в годы Великой Отечественной войны», Титеева «Массовая сдача в плен солдат Красной армии как пример столкновения противоположных психологических моделей», Орлова «Влияние стереотипного образа Великой Отечественной войны на объективность исторических исследований.»64
Следует особо отметить появление целого ряда монографий тенденциозного характера, носящих острую антисоветскую направленность, представленную без чувства меры и только вредящую научной ценности этих работ. Но и в них, зачастую, содержатся весьма ценные материалы о советских военнопленных, затрагивается тема власовского движения.65 Таковы работы: «СМЕРШ». Операции и исполнители» В.Л. Телицина, «Тайны второй мировой» Б.В. Соколова, «Год 1942 - «учебный» В.В. Бешанова,68 «Испытание войной» Б. Шапталова. К такого же рода литературе следует отнести труд В.В. Бешанова «Танковый погром 1941 года». Хотя, следует признать, что он написан более сдержанно и без излишней эмоциональности, касаясь, в основном, темы использования советских танковых войск летом 1941 года. Сюда же надо причислить и вошедшую в коллективную "71 монографию «Другая война. 1939-1945», главу «Военнопленные, коллаборационисты и генерал Власов»,72 написанную М.И. Семерягой, а также доклад «Проблемы публикации исторических источников по истории Великой Отечественной войны», зачитанный им же на одной из научно-практических конференций.
Модная ныне, среди части российских историков, тема коллаборационизма вызвала появление ряда весьма интересных работ. Среди них следует назвать монографию вышеупомянутого М.И. Семиряги «Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы второй мировой войны».7 Ее автор приводит массу нового для нашего читателя материала. В частности, он сообщает данные о размахе репрессий против нацистских пособников в ряде стран Европы. Данная монография выгодно отличается, по своему уровню, от его вышеупомянутых работ. Вышли в свет и более популярные по стилю изложения книги такого плана. Такие, как: «Восточные легионы и казачьи части в вермахте»,75 «Восточные добровольцы в вермахте, полиции и СС», «Русская освободительная армия»77 «Иностранные добровольцы вермахта»78 и «Неизвестный сепаратизм: На службе СД и Абвера: Из секретных досье разведки»79
Что касается краеведческих изданий, то, здесь необходимо упомянуть брошюру Милы Смирновой «Власов и власовцы»,80 в которой сделана попытка пересмотреть роль генерала Власова в истории Великой Отечественной войны, найти оправдание его переходу на сторону нацистов. Кроме того, в ряде статей «Энциклопедии Урень-края»,81 содержатся сведения о функционировавшем на территории нашей области ПФЛ № 318 и его влиянии на развитие производительных сил Уренского района (не столь уж и малом, как оказывается).
Появление в периодической печати различного рода публикаций, по интересующей нас тематике, не является редкостью. К сожалению, часто они носят либо поверхностный, либо откровенно конъюнктурный характер. Но, есть и немало весьма интересных публикаций, часть из которых мы использовали при написании данной работы. К таковым относятся: главы из книги Кристиана Штрайта «Они нам не товарищи...» («Военно-исторический журнал»), и статья М. Росси «Советские солдаты в партизанских батальонах гарибальдийцев», а также статьи В.А. Пережогина «Из окружения и плена в партизаны» («Отечественная история»)84, И.И. Сухова «Вооруженные силы Финляндии 1941-1944» («Сержант»)85, И.В. Кузьмичева «Штрафники» («Сержант»).86 Особый интерес представляет тут публикация И.Ю. Молодова «Проверочно-фильтрационные дела в Госархиве документов Новейшей истории Калужской области» («Отечественные архивы») , содержащая подробный источниковедческий анализ такого рода документов.
В центре внимания авторов журнальных публикаций иногда оказываются военно-организационные аспекты коллаборационистского движения. Так, в ряде случаев, освещается история создания и боевой деятельности авиации РОА. Тут можно назвать статьи Г. Литвина «Авиация «власовцев»88 и М. Антилевского «Авиация генерала Власова». Однако, следует отметить, что попытки внедрить в создание наших соотечественников образ генерала Власова, как идейного «антисталинизма» и борца за «свободную Россию», встречают широкую критику. Одной из лучших публикаций такого плана следует признать статью В. Богомолова «Срам имут и живые и мертвые и Россия...(«Новое видение войны», «Новое осмысление» или Новая мифология?)»,90 а также публикации в «Военно-историческом журнале»: И.Ф. Катусева и В.Г. Оптюкова «Иуды (Власовцы на службе у фашизма)»91 и «Движение, которого не было. История власовского предательства» В.П. Крикунова «Под угрозой расстрела или по доброй воле. О формировании в годы войны немецко-фашистским командованием национальных частей из числа военнопленных РККА и изменников Родины». В августе 1945 года, в ходе войны с Японией, Красная армия почти не понесла потерь пленными. Те же советские военнослужащие, которые все-таки попали в руки врага, чаще всего просто уничтожались, как это уже было в ходе советско-польской войны, в сентябре 1939 года.9 Оба эти конфликта весьма схожи по своей скоротечности и победоносному для РККА результату, что, естественно, не способствовало привлечению внимания к вопросу о советских военнопленных. Но монография-книга А.Н. Николаева «Токио. Суд народов. По воспоминаниям участников процесса».95 позволяет сделать вполне определенные выводы об отношении японцев к военнопленным союзных армий.
В заключение, необходимо упомянуть справочные издания универсального характера, содержащие интересующие нас данные по всему периоду второй мировой войны. К такого рода справочникам относятся, в частности: «Гриф секретности снят. Потери вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах»,96 «Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил», «История военных потерь. Войны и народонаселение Европы. Людские потери вооруженных потерь европейских стран в войнах XVII - XX вв.»,98 «Военнопленные в СССР. 1939-1956»99 и «Иностранные военнопленные второй мировой войны в СССР».100 Две последние работы освещают деятельность Главного управления по делам военнопленных и интернированных (далее ГУПВИ). Необходимым дополнением к ним является монография вологодских историков В.Б. Конасова и А.Л. Кузьминых «Немецкие военнопленные в СССР: Историография, библиография, справочно-понятийный аппарат»,101 первое в отечественной исторической науке издание подобного рода.
Объект исследования. Объектом данного исследования является история советских военнопленных периода второй мировой войны. Поскольку рассмотрение ее в полном объеме, в рамках одной диссертации представляется невозможным, тема исследования была намеренно сужена. В центре внимания находятся судьбы нижегородцев, оказавшихся во вражеском плену в годы советско-финского конфликта 1939 - 1940 годов и Великой Отечественной войны.
Предмет исследования. Предметом данного исследования стало положение советских военнопленных в период их пленения и после возвращения из плена на Родину, отношение органов советской власти к семьям военнопленных и аналогичные вопросы, касающиеся гражданских лиц, оказавшихся на оккупированной территории. Исследование основано на документальных материалах Управления Народного комиссариата государственной безопасности по Горьковской области (далее УНКГБ ГО) и Управления Народного комиссариата внутренних дел по Горьковской области (далее УНКВД ГО), находящихся ныне на хранении в Государственном учреждении Центральный архив Нижегородской области (далее ГУ ЦАНО) и Информационном центре при Главном управлении внутренних дел Нижегородской области (далее ИЦ ГУВД НО).
Цель и задачи исследования. Цель данного исследования заключается в рассмотрении, на основе архивных первоисточников, наиболее важных аспектов изучаемой нами проблемы. Ибо, есть все основания полагать, что наличествуют большие расхождения между реально имевшими место событиями и различными версиями происходившего, зачастую носящими, на наш взгляд, конъюнктурный характер. Опыт работы с архивными материалами убедил нас, что это вполне реально и на примере судеб нижегородцев можно сделать вполне определенные выводы по всей проблеме в целом.
Для достижения поставленной цели нам было необходимо решить следующие задачи:
1) определить степень неправомерности репрессирования вернувшихся весной 1940 года из финского плена советских военнослужащих и, кроме того, рассмотреть вопрос о соблюдении финнами норм международного права по отношению к военнопленным;
2) выявить документальные свидетельства об обращении нацистов с советскими военнопленными, на предмет их соответствия общепринятому в нашей историографии мнению;
3) проверить соответствие утверждений о единичности случаев сотрудничества пленных советских военнослужащих с нацистами, реально имевшим место событиям;
4) выяснить обоснованность создания проверочно-фильтрационных лагерей НКВД (далее ПФЛ НКВД), особенности их функционирования;
5) изучить характер репрессивных мер по отношению к бывшим военнопленным и членам их семей.
6) рассмотреть вопрос о тех советских гражданах, которые, не будучи военнослужащими, оказались, в силу обстоятельств, на положении пленных.
Источники. После вступления в силу Указа Президента Российской Федерации за № 82 от 24 августа 1991 года, о рассекречивании части архивов бывшего КГБ СССР, в ГУ ЦАНО, с 1992 по 2002 год, поступило 48 146 архивных дел и 31 папка с трофейными учетными карточками. Кроме того, было передано три алфавитные картотеки. Позднее, два дела переадресовали в архивы других субъектов федерации.
Из всего этого комплекса документальных материалов, наибольший интерес для нас представляет так называемая опись фильтрационных дел,102 в состав которой вошли 24 766 дел и папки с трофейными учетными карточками, а также алфавитная картотека к ним. Наименование данной описи весьма условно, поскольку истинно фильтрационных дел в ней не так уж и много. Это - десять единиц хранения, относящихся к периоду советско-финского конфликта 1939-1940 годов, а также небольшая часть дел, сформированных в последующие годы. Как пример фильтрационных дел периода Великой Отечественной войны, можно привести заведенные на нижегородцев, проходивших, в 1944-1945 годах, фильтрацию в ПФЛ № 240.103
Следует отметить, что опись поступила в ГУ ЦАНО далеко не в своем первоначальном объеме, но дальнейших поступлений материалов подобного рода, из архива Управления Федеральной службы безопасности по Нижегородской области (далее УФСБ НО), не планируется.104 Так как она формировалась не по алфавитному или хронологическому принципу, а постепенно, по мере поступления единиц хранения, то пользование ею, при работе по розыску архивных материалов на то или иное конкретное лицо, крайне затруднено, что вынуждает использовать для подобных целей алфавитную картотеку. Кроме того, между делопроизводственными и вновь присвоенными порядковыми номерами, существует различие, достигающее, к концу описи, нескольких тысяч единиц.
Датировка единиц хранения описи № 2 в подавляющем большинстве проведена по крайним датам подшитых в них документов, что полностью соответствует общепринятым архивным правилам. Мы использовали данное обстоятельство при выявлении дел, относящихся к периоду советско-финского конфликта 1939-1940 годов.
Алфавитная картотека описи служит инструментом поиска конкретных единиц хранения, кроме того, в ее состав вошло значительное количество германских трофейных документов, являющихся, в отдельных случаях, единственным источником информации. Объем вышеупомянутой картотеки неизвестен, и маловероятно, что такой учет будет проведен в обозримом будущем, ибо это потребует больших затрат времени, а практического значения не имеет. Но примерную оценку можно произвести, основываясь на том, что наибольшим из выявленных нами делопроизводственных номеров дел, отнесенных к фильтрационным, является № 38041 , поэтому можно предложить наличие информации примерно о сорока тысячах человек.
Дела на пленных финской войны невелики по объему (от пяти до четырнадцати листов) и фактически почти идентичны между собой, по видам включенных в них документов. Так, во всех наличествует анкета, собственноручно заполнявшаяся вернувшимися из плена, естественно, за исключением неграмотных (см. приложение 1, Док. №№ 3-4). Она является источником данных биографического характера, о времени и обстоятельствах пленения, условиях содержания в плену и т.п. В одном случае анкета заполнялась даже дважды.106 При этом следует отметить, что низкий уровень грамотности многих бывших пленных отразился на их ответах, и прочитать написанное ими можно с большим трудом.
Обложки, использованные при формировании некоторых из этих единиц хранения, явно были взяты из числа тех, которые, судя по всему, предназначались для учетных дел на плененных солдат и офицеров зарубежных армий (см. Приложение 1, Док. № 1). Подготовка к грядущим войнам велась и по этому направлению. В большинстве остальных случаев наличествуют обложки общепринятого в НКВД СССР образца w (см. Приложение 1, Док. № 2).
Во всех делах имеются протоколы допросов лиц, проходивших фильтрацию, иногда дополненных машинописными выписками (см. Приложение 1, Док. № 5). Это позволяет сличить данные вышеупомянутых анкет с показаниями допрашиваемых. При этом иногда выявляются несовпадения, носящие порой труднообъяснимый характер.
Так, красноармеец Ахметжанов в одном случае указал, что родился в марте, а в другом - что в августе 1915 года.107 Протоколы велись допрашивающим, и, как правило, на каждом листе есть подпись допрашиваемого. Задаваемые вопросы, за исключением имеющих анкетный характер, строго не регламентировались и варьировались в зависимости от конкретных обстоятельств. В районные отделы НКВД, по месту призыва фильтруемых, посылались запросы о наличии 10Х компрометирующих материалов. При этом, компромат наличествует только в трех случаях.109
Основой наиболее многочисленной группы дел периода Великой Отечественной войны является «Анкета на гражданина СССР, возвратившегося в СССР через границу» (см. Приложение 1, Док. № 12), в качестве каковой чаще всего называлась германская. Заглавие анкеты зачастую носит условный характер, так как, в большинстве случаев, она заполнялась в районных отделах НКВД, по месту жительства граждан, направленных, после прохождения фильтрации, на работу в промышленность и возвратившихся после отработки на родину. Но иногда такие анкеты заполнялись и в ходе самой фильтрации. Они являются важным, а часто и единственным источником, позволяющим нам проследить судьбу бывшего пленного и сделать на этой основе те или иные обобщения.
Ряд дел был заведен на гражданских лиц, находившихся, в годы Великой Отечественной войны, на территории нацистской Германии или оккупированных ею стран. Имеются также дела на граждан, осужденных в довоенное время за уголовные преступления, оказавшиеся, с началом боевых действий, на оккупированной врагом территории, но вышедших затем в расположение войск Красной армии.
В некоторых случаях, единица хранения описи № 2 состоит из фильтрационного дела и того, основой которого явилась вышеупомянутая «Анкета на гражданина СССР...». Причем, оба они могли сохранить свои обложки, получив еще, сверх того, общую.110 Иногда единица хранения формировалась из нескольких дел, заведенных на одного человека.111 Если речь идет о лицах, подозреваемых в сотрудничестве с врагом, или разыскивавшихся за подобные деяние, то в деле имеются протоколы опознания данных граждан.112
Таким образом, можно констатировать, что данная опись содержит обширную информацию по интересующей нас теме. В этом качестве, она вполне сопоставима, по своей значимости, со всеми остальными подразделениями фонда № 2209, вместе взятыми. Достоверность наличествующей в ней информации, представляется нам достаточно высокой. К сожалению, имеющиеся документы не всегда дают ясное представление о дальнейшей судьбе прошедших фильтрацию.
Другие две описи, №№ 3 и За, так называемых уголовных дел, насчитывают, в настоящее время, 23 858 единиц хранения и алфавитную картотеку к ним. Название их, как и описи № 2, весьма условно. Мы сочли не совсем корректным использовать его в нашей работе и будем поэтому пользоваться терминами репрессивное дело, или проверочный материал, смотря по содержанию конкретных единиц хранения.
Архивные дела, включенные в состав описей №№ 3, За, в отличие от таковых, относящихся к описи № 2, в основном датируются днем начала следственных мероприятий. Это, хотя и является отступлением от общепринятой архивной практики, однако, облегчает труд по выявлению необходимых в исследовательской работе документов. Впрочем, встречаются и исключения. Так, одно из дел описи № 3 датировано 1917 годом. То есть, формально, по датировке оно старше фондообразователя. ,3
Алфавитная картотека описей репрессивных дел фонда № 2209, по объему интересующей нас информации, отлична от рассмотренной нами выше. Во-первых, в ней, как правило, каждому конкретному лицу соответствует одна советская учетная карточка. Во-вторых, дела на советских военнопленных периода второй мировой войны составляют незначительную часть единиц хранения данных описей и работа с картотекой приносит тут мало пользы.
Комплекс документов о бойцах и командирах РККА, оказавшихся, в 1939-1940 годах, в финском плену, насчитывает шестьдесят девять репрессивных дел, то есть намного больше, чем фильтрационных за тот же период. Что касается Великой Отечественной войны, то здесь мы наблюдаем обратную картину: масса фильтрационных или же отнесенных к ним дел, и почти полное отсутствие репрессивных. По крайней мере, нами выявлено только одно, причиной возбуждения которого можно признать сам факт пленения. Этому обстоятельству, по всей видимости, способствовал целый ряд причин, таких, например, как резкое увеличение количества пленных и потребность действующей армии и промышленности в людских ресурсах, что, в конечном итоге, привело к организации штурмовых батальонов для офицеров и направлению рядовых на фронт или в кадры промышленности, без вынесения им судебного приговора и отправки в ИТЛ.
Гораздо чаще встречаются дела о высылке, заведенные на членов семей «изменников Родины» (как действительных, так и мнимых). Нами, самостоятельно и с помощью компьютерной базы данных ГУ ЦАНО, выявлено триста двадцать одна такая единица хранения, включенная в вышеуказанные описи. В одном случае, два дела заведены на одну семью. При этом, кроме информации по вопросу о судьбе членов семей «изменников Родины», нам представляется возможность ознакомиться с архивными материалами на тех, кто и ныне не подлежит реабилитации.
Специфика данной категории архивных материалов неизбежно ставит вопрос об их надежности в качестве источника. Мы считаем, что она достаточно высока. Так, относительно репрессивных дел периода советско-финского конфликта 1939-1940 годов, можно утверждать, что фальсифицировать протоколы допросов фильтруемых или оказывать на них давление с целью самооговора просто не имело смысла. Судьбы бывших военнопленных определялись независимо от их показаний, нарушения юридических норм четко прослеживаются по имеющимся документам. Их и не пытались замаскировать, ведь никто не мог предполагать, что все это станет когда-нибудь достоянием гласности.
Следует ли считать малодостоверным источником подобные документы периода Великой Отечественной войны? (см. Приложение 1, Док. № 7-10). На наш взгляд, следственные органы тогда, в большинстве случаев, действительно стремились к поиску истины. Это впоследствии не отвергалось и в ходе реабилитации. Так, при пересмотре репрессивных дел, заведенных в отношении бывших пленных, обвиненных в вербовке разведкой противника, зачастую не отрицается сам факт, как сфальсифицированный в ходе следствия, а только отмечается, что подследственный поступил так «не видя другого выхода освободиться и продолжать службу в рядах Красной армии»114, или же просто он «содержался в лагере военнопленных в тяжелых условиях, в связи с чем дал согласие на сотрудничество с немцами».115
Исследователями, критически относящимися к достоверности репрессивных дел, как документального источника, упускается из виду то, что обвинения, предъявляемые армейской контрразведкой какому-либо конкретному лицу, часто опирались на показания секретного сотрудника, сеть которых в РККА была чрезвычайно широка. Осведомителя полагалось иметь в каждом отделении (то есть с «компетентными органами» активно сотрудничало до десяти процентов личного состава армии), в случае его гибели утрата быстро восстанавливалась.116 Ясно, что при такой постановке дела скрыть преступный замысел было чрезвычайно сложно, а достоверность донесения секретного сотрудника легко могла быть перепроверена.
В целом, все описи фонда № 2209 характеризуются отсутствием алфавитного или хронологического порядка при их формировании. Положение усугубляется наличием литерной описи репрессивных дел, сформированной в связи с новыми поступлениями в ГУ ЦАНО (в 1994, 1996 и 2002 годах).
Видное место в фонде № 2209, особенно в описи № 2, занимают разного рода трофейные документы. Там, не считая уже упоминавшейся картотеки, они представлены тридцать одной папкой трофейных материалов, на три тысячи сто два бывших пленных, (как военнослужащих, так и гражданских лиц), и, кроме того, являются основой, по меньшей мере, нескольких сотен дел (точный учет не проводился). Встречаются подобного рода архивные материалы и в единицах хранения описей №№ 3, За.
Основным видом такого рода документов являются учетные карточки на советских военнопленных и первое место среди них занимает Personalkarte I (см. Приложение 2, Док. № 2-4) Это, своего рода личное дело пленного, размером с машинописный лист из полукартона. Оно содержит анкетные данные, сведения о месте и дате пленения, датах проведения прививок, перемещения по лагерям, местам трудового использования, записи о наказаниях и поощрениях и т.п. Но оформление далеко не всегда было полным. Так, например, часто отсутствует фотография и отпечаток большого пальца пленного. В просмотренном нами ста шестидесяти одном деле описи № 2, начатом в 1941 году, фотографии наличествуют в шестидесяти пяти, а отпечаток пальца в ста сорока трех случаях. Не всегда указано, в каком состоянии (здоровым или раненым) лицо, на которое заведена учетная карточка, попало в плен и т.п.
Кроме того, данные, приводимые в этом виде документов, иногда вызывают сомнения в их точности. Далеко не всегда пленному было выгодно правдиво отвечать на задаваемые ему вопросы. Коммунисты и комсомольцы скрывали свою принадлежность к членству в ВКП(б) и ВЛКСМ; евреи, а иногда и русские, свою национальность. В некоторых случаях попадаются трудно объяснимые разночтения с другими документами или явно неправдоподобные факты. Так, в одной Personalkarte I, местом пленения указан Минск, а датой - 3 июля 1941 года.117 В другой, указанная дата рождения пленного - 9 сентября 1920 года - не совпадает с той, что приведена в «Анкете на гражданина СССР, возвратившегося в СССР...» - 29 августа того же года.
Как правило, Personalkarte I имеют выполненную, в послевоенное время, работниками НКВД карточку перевода на русский язык.119 В некоторых случаях, он фиксировался непосредственно на самой учетной карточке.120 Иногда наличествуют оба эти варианта.121 Имеет место и отсутствие перевода.1
Personalkarte II (см. Приложение 2, Док. № 5) - другой вид учетной карточки на советского военнопленного, содержащей данные о его трудовом использовании, довольно редко встречается в фонде № 2209, по сравнению с той, о которой мы говорили выше и той, описанием которой займемся в следующую очередь. Сама по себе не представляя большого интереса для исследователя (аналогичные данные можно получить и из Personalkarte I), она иногда служит единственным источником сведений о том или ином конкретном лице. Так, например, в папке № 31 хранится учетная карточка на красноармейца Руцина (Ручина)123, отправленного в концентрационный лагерь Бухенвальд. По своим размерам, данный документ резко отличается от предыдущего. Если ширина их идентична, то длина второго равна только пятнадцати сантиметрам, что обусловлено его менее емким содержанием.
Третий вид карточки на советского военнопленного, наиболее часто встречающийся трофейный документ, который, формально предназначался для оповещения родственников пленного (в соответствии с Женевской конвенцией). Однако, по прямому назначению нацисты их не использовали (см. Приложение 2, Док. № 6). Размеры ее невелики (длина -пятнадцать, ширина - десять с половиной сантиметров); цвет зеленый, изготовлена из плотной бумаги. Есть данные, что она, возможно, в соответствии со своим цветом (в основном различные оттенки зеленого), именовалась Grunekarte.124 Судя по всему, при переводе пленного в другой лагерь заводилась новая карточка, при этом старая сохранялась.
На иных лиц их заводилось до пяти и более.
Несмотря на немалое внешнее различие и информационное значение этих трех видов трофейных документов, все они в карточках перевода значатся одинаково - «личная трофейная карточка военнопленного».
Все иные виды трофейных документов, вошедших в состав единиц хранения фонда № 2209, встречаются в весьма небольшом количестве и по своей информативности, как правило, намного уступают Personalkarte I и Grunekarte. К их числу относятся, например, личные госпитальные карточки военнопленных (см. Приложение 2, Док № 7). Они изготовлены из плотной бумаги красного, розового, оранжевого или сиреневого цвета и по размеру идентичны Grunekarte. Интересно отметить, что в них включены такие пункты, как домашний адрес для оповещения родственников и указание точного места погребения на случай смерти пленного. Иногда, на одно и то же лицо, имеется до четырех карточек.126
В небольшом количестве имеются документы, обозначенные как «арматурная карточка» (см. Приложение 2, Док. № 8). Из них можно получить сведения о снабжении пленных одеждой и обувью.127 Как отдельные экземпляры нами выявлены: анкета, заполнявшаяся пленным после пленения (см. Приложение 2, Док .№ 1)., справка о смерти пленного 1 Oft и его Fuhrungsliste («листок поведения»). Имеется в фонде и такой документ, как удостоверение члена РОА (см. Приложение 2, Док. № 9).
Кроме вышеперечисленного, в ГУ ЦАНО поступила на хранение часть алфавитной картотеки функционировавшего на территории Горьковской области в 1945-1946 годах ПФЛ № 318 (в ряде документов, № 0318). Степень ее сохранности ныне определить невозможно. Подсчет общего количества карточек тут также не проводился, ориентировочно же их насчитывается не менее нескольких тысяч. Следует отметить, что они обладают весьма большой информационной емкостью, позволяющей, используя только этом источник, проследить все этапы нахождения того или иного лица во вражеском плену. Часть карточек составлена на иностранных подданных. Данная картотека несомненно, заслуживает детального изучения. С помощью документов фонда № 17 ИЦ ГУВД НО, нам удалось выявить в ней четыре карточки, оформленные на наших земляков освобожденных из нацистского плена, сведения о которых отсутствуют в фонде № 2209.
Находящиеся в составе различных частей фонда № 2209 трофейные документы позволяют проследить судьбы наших земляков, в годы их нахождения в плену. Это, в первую очередь, касается тех, кто не дожил до освобождения. Таким образом, данный комплекс архивных материалов дает возможность, на основе первоисточника, ознакомиться с реальной практикой обращения нацистов с советскими военнопленными.
Но достоверность этого вида источников не всегда вызывает доверие. Естественно, что пленные скрывали свое членство в коммунистической партии и комсомоле, а иногда и воинское звание или национальность. Более чем вероятно, что убийство пленных часто прикрывалось фиксацией их смерти от болезни или оформлялось как удачный побег из плена. Об этом следует помнить при работе с данной категорией архивных материалов. Но все это не должно приводить к их недооценке в общем комплексе документов фонда № 2209.
Мы считаем необходимым упомянуть здесь также о германских и А 129 финских листовках, предназначавшихся для пропагандистского воздействия на советских граждан, в первую очередь, на бойцов и командиров РККА. В фонде № 2209, они представлены довольно широко. Так, в одном из дел описи № За, их насчитывается тридцать три экземпляра.
Часть архива бывшего УНКВД ГО находится ныне в архиве ИЦ ГУВД НО. Важная информация по интересующей нас теме, содержится в фонде № 17. Это несколько дел описи № 1, в которых освещена деятельность ПФЛ № 318. Из данной группы архивных материалов выделяется несколько наиболее емких в информативном отношении документов. К ним можно отнести нижеследующие:
Прежде всего, докладную записку начальнику ГУЛАГа НКВД СССР генерал-лейтенанту Наседкину В.Г. о состоянии ПФЛ № 318, на 15 февраля 1946 года. ° Этот документ, по сути дела, одновременно является и отчетом руководства лагеря о проделанной им работе и своеобразной историей данного ПФЛ, зафиксировавшей все стороны его функционирования с момента создания и до даты составления докладной записки. Достоверность представленных в ней данных подтверждается, на наш взгляд, как наличием в тексте документа значительного количества негативной информации (нелицеприятные оценки бытовой неустроенности и низкой производительности труда спецконтингента и т.п.), так и наличием угрозы сурового наказания руководства лагеря в случае обнаружения попытки сокрытия им действительного положения дел.
Затем, докладную записку о деятельности группы оперативных работников ПФЛ № 318, проводившей, с 20 мая по 20 июня 1945 года, фильтрацию находившегося в данном лагере спецконтингента.131 О полученных при этом конкретных результатах нами упомянуто в третьей главе монографии, здесь же речь идет о достоверности «записки» как источника информации. И тут следует отметить, что если данные о методах выявления враждебного элемента не вызывают сомнения, то полученные с их помощью результаты не могут восприниматься столь же однозначно. Опыт работы с фильтрационными и судебно-следственными делами фонда № 2209 ГУ ЦАНО, не позволяет нам безоговорочно доверять заявлением, касающимся выявления враждебного элемента. В подобных случаях, необходимо изучение конкретных фильтрационных дел, а мы ими, в данном случае, не располагаем.
Кроме вышеназванных, следует также упомянуть и список «изъятых участников националистических организаций и другого враждебного элемента в полосе 1-го Белорусского фронта», направленных, в апреле 1945 года, эшелоном №97036,вПФЛ№318.132 Данный список составлен в алфавитном порядке и включает в себя пятьсот одного человека, в том числе четверых уроженцев Нижегородской области. Последнее обстоятельство нас, конечно, интересует особо. Но само собой разумеется, этот документ прежде всего позволяет выяснить: кто же изымался органами контрразведки «СМЕРШ» из прифронтовой полосы в качестве «враждебного элемента».
Что касается самого списка, то налицо не полное соответствие содержимого данного документа его заглавию, О каком «враждебном элементе» и каких «участниках националистических организаций» можно говорить в тех случаях, когда записи в графе «компрометирующие материалы», повествующие о вине отдельных лиц, подобны нижеприведенным: «В 1945 г. попал в плен и был заключен в тюрьму» (№ 104 по «списку»); «После ранения попал к немцам в плен» (№ 154); «В 1941 г. под Полтавой тяжелораненым попал в плен» (№ 392); «В 1943 г. был вывезен на работу в Германию» (№ 409) и т.п. Вполне возможно, имели место и более основательные причины для тщательной проверки данных граждан, но в документе о них не упоминается. Хотя в «списке» имеются записи и иного содержания, однако это сути дела не меняет. Здесь, как и в ряде других случаев, требуется выявление обоснованности обвинения каждого отдельного лица, а не зачисление их «по списку» во враги Советской власти. Это совершенно необходимо учитывать исследователю, работающему с документами подобного рода.
Остальные документы фонда № 17, имеющие отношение к данной нас теме, представляют для нас интерес не в отдельности, а по своей совокупности и служат лишь подсобным материалом при работе. Их вполне можно разделить на две большие группы. Те, которые явились результатом деятельности центральных органов НКВД СССР, и те, что являются делопроизводственной документацией ПФЛ № 318. Отдельное их рассмотрение вряд ли целесообразно.
Таким образом, оценивая значение переданных на общее хранение документов из архивов бывших УНКВД/УНКГБ по Горьковской области, с точки зрения их ценности в деле изучения интересующих нас вопросов, мы пришли к следующим выводам:
Во-первых, они представляют целостный комплекс архивных материалов по интересующей нас тематике и позволяют подвергнуть проверке с помощью первоисточников те положения, которые выдвигаются исследователями самых разных политических убеждений, в качестве непреложной истины.
Во-вторых, основой этого комплекса документов является фонд № 2209 ГУ ЦАНО. Фонд № 17 Архива ИЦ ГУВД по Нижегородской области играет лишь второстепенную роль.
В-третьих, отсутствие в составе фонда № 2209 дел, заведенных на тех, кто не подлежит реабилитации, в значительной мере компенсируется имеющимися в наличии документами (дела на семьи изменников Родины, дела по розыску «власовцев», трофейные документы и т.п.).
В-четвертых, нет основания полагать, что данный комплекс документов кардинально отличается от подобных же архивных материалов иных регионов Российской Федерации. Следовательно, сделанные при их изучении выводы могут иметь не только региональное, краеведческое значение.
Правила пользования поступившими в ГУ ЦАНО архивными материалами, образовавшими фонд № 2209, регламентируются особым «Регламентом доступа к материалам прекращенных уголовных и фильтрационно-проверочных дел в государственных и ведомственных архивах Российской Федерации», принятым в 1993 году, с целью упорядочить доступ к подобного рода архивным материалам, а также оградить интересы лиц, пострадавших от репрессий и их родственников.
Данными о справочном аппарате вышеупомянутого фонда № 17, мы не располагаем, так как имели возможность ознакомиться только с рядом единиц хранения его описи № 1.
О том, использовались ли ранее единицы хранения фонда № 17, в научных целях, нам неизвестно. Но, учитывая относительную малодоступность их для исследователей, можно предположить, что мы это сделали первыми.
Что же касается фонда № 2209, то его материалами в той части, которая нас интересует, кроме нас, пользовались только при работе над областными «Книгами памяти». Нами же подготовлены и осуществлены две публикации в журнале «Исторический архив» и девять выступлений на различного рода научных конференциях, тезисы которых опубликованы. Иной научной работы, кроме вышеупомянутой, с материалами данного фонда с целью исследования вопроса о советских военнопленных, насколько нам известно, не производилось.
В качестве дополнительного архивного материала мы использовали следующие фонды ГУ ЦАНО: № 2808 «Фильтрационная комиссия при особом отделе Нижегородской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем», № 5980 «Прокуратура Горьковской области» и личный фонд № 6174 «Кривоногое Иван Павлович, участник Великой Отечественной войны». Кроме того, нами использовались различные сборники документов и литература мемуарного характера.
До конца восьмидесятых годов двадцатого столетия, публиковавшиеся в Советском Союзе сборники документов, имеющих отношение к интересующей нас теме, имели ярко выраженный избирательный характер: включенные в них материалы несли информацию о варварском отношении нацистов к советским военнопленным. При этом, вне поля зрения, оставались темы военного коллаборационизма и отношения к вернувшимся из плена на Родину. Поэтому неудивительно, что на первый план вышли публикации материалов Международного военного трибунала в Нюрнберге. Уже в 1951-1952 годах, был издан двухтомник «Нюрнбергский процесс. Сборник материалов» , что дало возможность советскому читателю ознакомиться с документальными материалами, повествующими о преступлениях нацистов. Вскоре появились второе134 и третье135 издания сборника. В 1957-1961 годах, было предпринято семитомное издание материалов Нюрнбергского процесса,136 а в 1965-1966 годах -трехтомное.137 Ничего нового оно, по сравнению с предыдущими, не имело, поэтому какого-либо отдельного значения не представляет. Начатое, в конце восьмидесятых годов, восьмитомное издание «Нюрнбергский процесс. Сборник материалов», хотя и отличается от предыдущих гораздо большей полнотой, но, с 1987 по 1996 год, вышло в свет только шесть томов, о выпуске двух последних мы данными не располагаем.
Так как в фонде № 2209 вполне достаточно документальных свидетельств о нарушении нацистами элементарных норм обращения с военнопленными, мы сочли необходимым воздержаться от цитирования в тексте данной работы документов аналогичного содержания из вышеперечисленных изданий, предпочтя этому, введение в научный оборот ранее не публиковавшихся первоисточников. Считаем, что, в данном конкретном случае, это вполне оправдано. Тем более, что сам факт наличия вышеуказанных нарушений вполне доказан и не подлежит сомнению.
Но одними материалами Нюрнбергского процесса дело, естественно, не ограничивалось. Так, за короткий срок, в 1960, 1968 и 1969 годах, трижды переиздавалась работа историков ГДР «СС в действии». Документы о преступлениях СС». Книга хорошо иллюстрирована и содержит ряд весьма интересных документов о советских военнопленных и гражданских лицах, оказавшихся в нацистской неволе. Интересно отметить, что, в 2000 году, появилось четвертое издание книги «СС в действии»,140 но уже без раздела, повествующего о становлении неонацизма в Федеративной Республике Германии. В 1987 году, институт военной истории Министерства обороны СССР выпустил сборник «Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза»,141 в который, в числе прочих, вошли и документы, также непосредственно касающиеся темы обращения нацистов с советскими военнопленными.
Положение, как и в случае с публикацией научных монографий, начало улучшаться только с начала девяностых годов. В качестве примера, тут можно привести вторую книгу сборника документов «1941 год». На региональном уровне, следует упомянуть третью книгу сборника «Забвению не подлежит. Страницы истории (1941-1945 годы)».143 и третий том хрестоматии «Проблемы войны и мира в XX веке». Однако, наибольший интерес представляют публикации в периодической печати и первенство в этом, несомненно, принадлежит «Военно-историческому журналу». Достаточно назвать публикации: А.А. Важеркина и В.М. Каптелова «Советские военнопленные: бухгалтерия по-фашистски», 5 К.Б. Ивановича «Существовавшие до сих пор правила... отменяются», К.И. Николаева «Кормят их гораздо лучше, чем нас»,147 Г.Н. Взваровой «Туркестанские легионеры. О «свободном» казахстанском государстве мечтал еще Гитлер».148
Что касается такого вида источников, как литература мемуарного характера, то, несмотря на их субъективный характер, они заслуживают самого пристального внимания. Тем более, что публикации такого характера, содержащие интересующую нас информацию, весьма обильны. Уже в 1941 году, «Воениздатом» была выпущена вторая часть книги «Бои в Финляндии. Воспоминания участников».149 В 1954 году, увидел свет русский перевод мемуаров фельдмаршала Э. Манштейна150 «Утерянные победы».151 В 1999 году, появилось новое издание, снабженное to пространными комментариями. В 1961 году, опубликованы воспоминания о генерале Карбышеве «Солдат, герой, ученый».153
Следует отметить, что выходившие в Советском Союзе воспоминания участников Великой Отечественной войны, как и вся литература мемуарного характера, подвергалась весьма придирчивой цензуре, сильно влиявшей на содержание мемуаров. У нас имеется возможность документально подтвердить истинность вышесказанного. В 1960 году, Горьковское книжное издательство выпустило в свет мемуары И.П. Кривоногова154 «Родина зовет», повествующие о пребывании автора в нацистском плену и о побеге из него на самолете, пилотируемом летчиком Михаилом Девятаевым. Книга выдержала два издания.156 Особый интерес для нас она представляет по двум причинам. Во- первых, мы можем сравнить текст мемуаров нашего земляка с материалами его фильтрационного дела. Во-вторых, имеется возможность сличить «литературную запись» с первоначальным авторским вариантом, также хранящимся в ГУ ЦАНО, в личном фонде И.П. Кривоногова.158 Несомненно, что подобное стечение обстоятельств является весьма редким в практике архивной работы.
Материалы фильтрационного дела и текст книги взаимно подтверждают как верность показаний, так и правдивость мемуаров (факты совпадают). Но есть и одна особенность, подтверждающая необходимость сверки архивных данных по нескольким источникам. В учетной карточке значится: «Освобожден советскими войсками».159 Хотя совершенно точно известно, что И.П. Кривоногое не освобожден, а бежал из плена.160 Налицо явная небрежность, проявленная при формировании алфавитной картотеки фонда № 2209, Оп. № 2. Становится понятной и послевоенная придирчивость органов госбезопасности при проверке Кривоногова. В плену он выдал себя за украинца, и у «компетентных органов» возникло подозрение, не украинский ли это националист, выдающий себя за погибшего в плену советского офицера.
Сличение текста книги с первоначальным авторским вариантом свидетельствует о ряде различий, не вызванных стилистическими соображениями. Так, в книге, сопротивление гарнизонов дотов предстает как бой разрозненных боевых единиц. В первоначальном же тексте четко показано, что речь идет об организованном сопротивлении узла обороны h i укрепленного района. Изъяты из текста строки о человечном отношении к пленным немца-переводчика и т.д. Список легко можно было бы продолжить. Все это подтверждает мнение о том, что советские мемуаристы зачастую писали воспоминания, несколько отличные от тех, что в итоге попадало на полки наших книжных магазинов и библиотек.
Как и в случаях с научными монографиями и сборниками документов, новые перспективы открылись с исчезновением цензурных ограничений. У российских исследователей появилась возможность ознакомиться с рядом мемуарных источников публикация которых в СССР была бы просто невозможна. К их числу можно отнести мемуары маршала Маннергейма,161 русский перевод которых увидел свет в 1999 году,162 также как и стенограммы застольных разговоров «фюрера».163
Среди появившейся в последнее время литературы мемуарного характера заслуживает особого внимания книга Фритцше Клауса «Цель выжить»1 Ее автор провел шесть лет в Советском Союзе, в качестве военнопленного. Он благожелательно настроен по отношению к России и русскому народу, избегает крайностей в оценках происходившего. Данные мемуары позволяют взглянуть на проблему плена глазами человека с «другой стороны» фронта. Отсутствие цензурных ограничений (Фритцше Клаус - бывший гражданин ГДР), самым положительным образом сказалось на их ценности, как исторического источника.
Немалый интерес представляют и опубликованные в «Военно-историческом журнале» воспоминания Л.А. Салутина,165 бывшего диссидента, осужденного после окончания Великой Отечественной войны за сотрудничество с нацистами. Салутин был близко знаком с А.И. Солженициным, точку зрения которого на проблему обращения с вернувшимися из германского плена в Советский Союз он, в частности, и оспаривает.
Образцово выполненной работой историка-архивиста, несомненно, является, подготовленная М.Г. Николаевым, публикация «Русский человек и перед лицом смерти не пасует» из воспоминаний военнопленного Г.Н. Сатирова. Мемуарный текст предваряется тут весьма пространной вступительной статьей, в комментариях к которой, даны ссылки на десятки самых различных по своему содержанию публикаций по истории советских военнопленных, увидевших свет в Советском Союзе, Российской Федерации, странах СНГ и Дальнего Зарубежья.
М.Г. Николаевым сделана, на наш взгляд, удачная попытка • классификации мемуаров бывших военнопленных. Он делит их на три группы, используя в качестве критерия степень достоверности.
К первой он относит воспоминания пленных, изданные в СССР. Их характеризует вызванное жесткой цензурой вынужденное умолчание, а подчас и откровенная конъектура. Авторы, с одной стороны, усердствовали в описании зверств нацистов и героического сопротивления пленных, с другой - старались умолчать об антисоветских настроениях, национальной розни, недостойном поведении, опасении репрессий по возвращении на Родину и тому подобных явлениях.
Ко второй автор причисляет мемуары «невозвращенцев». Тут мемуаристы пытаются показать советских военнопленных в качестве «третьей силы», противостоявшей как Гитлеру, так и Сталину. Пленные наделяются исключительно статусом жертв, помещаемых вне зоны критики.
К третьей группе М.Г. Николаев отнес те крайне немногочисленные произведения мемуаристов, которые отличаются честным и непредвзятым подходом к изложению пережитого в плену. Они не были нацелены на публикацию и поэтому могли игнорировать цензурные запреты.
Все эти соображения следует иметь в виду при источниковедческом анализе мемуарных текстов. Мы считаем, что к первой группе, согласно классификации М.Г. Николаева, можно отнести выше упоминавшиеся воспоминания И.П. Кривоногова; ко второй - изданную Факультетом международных отношений ННГУ им. Лобачевского книгу С.Г. Кулиша «Пропавшие без вести: повесть о пленных»; к третьей - опубликованный в журнале «Отечественные архивы» отрывок из воспоминаний Г.Н. Сатирова.
Научная новизна исследования. В работе впервые на региональном материале, с использованием целостного комплекса первоисточников, сделана попытка анализа истории советских пленных периода второй мировой войны. Работа в значительной мере опирается на ранее не вводившиеся в научный оборот архивные материалы.
Методология исследования. Методологической основой данной работы явились принципы историзма и научной объективности с опорой на источниковедческий анализ первоисточников (их отбор, критику происхождения и содержания). В диссертации применены, как общенаучные, так и специально-исторические методы: анализ и синтез, дедукция и индукция, хронологический, сравнительно-исторический. Масштабность предмета исследования, обусловила необходимость комплексного применения различных методов при его изучении, что позволяет рассмотреть проблему советских пленных в единстве и взаимосвязи ее основных частей. •
Апробация работы. В 1998-2002 годах, опубликованы тезисы шести наших выступлений на научно-практических конференциях: «Неизвестные документы о судьбе военнопленных нижегородцев - участниках Второй мировой войны», «Военнопленные нижегородцы «зимней войны» с Финляндией. 1939-1940 гг.», «Условия содержания спецконтингента в проверочно-фильтрационных лагерях НКВД (на примере ПФЛ № 0318)»,169 «За сдачу в плен без сопротивления...»,170 «Фильтрация интернированных в ПФЛ НКВД № 0318 (по материалам ИЦ ГУВД по Нижегородской области)», «Фильтрация в Сталино.
Нижегородцы в ПФЛ НКВД № 240».72 Кроме того, в журнале «Исторический архив», имеются две публикации, подготовленные нами на основе ранее не вводившихся в научный оборот документов: «В плену и после плена. Судьбы советских военнопленных. 1940-1948 гг.»173 и «Анабасис красноармейца Юдина»174.
Практическая значимость работы. Материал диссертации может быть использован при чтении курсов по истории России, при подготовке спецкурсов и при написании научных работ обобщающего характера по истории Великой Отечественной войны и «зимней войны» с Финляндией.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и литературы, трех приложений.
Во введении, нами освещена историография темы, дан источниковедческий анализ используемых источников, поставлены цели и задачи работы.
В первой главе, интересующая нас проблема рассматривается относительно советско-финского конфликта 1939-1940 годов.
Вторая глава посвящена рассмотрению вопроса о советских военнопленных периода Великой Отечественной войны.
Третья глава содержит материал о семьях советских военнопленных и о лицах, условно названных нами «гражданскими пленными».
В заключении, суммируются выводы, к которым мы пришли в ходе написания данной работы.
Библиографический список упоминаемых в диссертации источников и литературы содержит краткие выходные данные по ним.
Приложения содержат ксерокопии архивных документов, служащих иллюстративным материалом к тексту диссертации.
Причины и обстоятельства пленения
Судя по показаниям бывших военнопленных, вернувшихся весной 1940-го года из Финляндии, пленены они были, как правило, при самых драматических обстоятельствах. Вот только несколько примеров: «Петрозаводское направление. Утонул, замерз при наступлении 28-1-1940 г.»;1 «Бой шел целые сутки. Патроны все вышли, командир роты при затишье боя, утром 22 февраля, из роты бежал, политрук приказал биться до последнего патрона. Вечером 22 февраля дот стали забрасывать гранатами. В ДОТе осталось 4 человека, в том числе я... У нас патронов ни у кого уже не было. Финны зашли в ДОТ и взяли в плен нас»; «До 28/ I 1940 г. под Лукоярви 3 бат. держал оборону, 20/ I - 40 г. со стороны фин. было наступление и мы были кругом окружены финнами. Обороняться было нечем, боеприпасов не было и были взяты в плен. В лесу под Лукоярви"; «Рота попала в окружение. Мы отстреливались до последнего патрона и израсходовали все гранаты и видя безвыходное положение из винтовок повытаскивали затворы и побросали в снег, после чего попались в плен."4
В ходе фильтрации обнаруживались также и весьма неприглядные обстоятельства пленения некоторых окруженных частей Красной армии. Оказывается, иногда оно принимало формы, близкие к организованной капитуляции, что видно хотя бы из нижеследующего примера. С 17 января 1940 года, на Петрозаводском направлении, в районе высоты 108.8., оказалась в окружении часть сил 18-й стрелковой дивизии: несколько рот из состава 97-го, 316-го и 620-го стрелковых полков; три артиллерийские батареи; минометный взвод; взводы танковый, саперный и связи; хозяйственная команда; оружейные мастера и медперсонал. Оборону возглавил командир 3-го батальона 97-го стрелкового полка капитан Кожекин. Снабжение «котла» производилось с помощью авиации. На 19 февраля 1940 года численность окруженных составляла около 700 человек. Из них: 300 легкораненых, 150 тяжелораненых и 100 больных. В тот же день было проведено последнее распределение остававшегося в наличии продовольствия.5
21 февраля, во время артобстрела, погиб капитан Кожекин. Старший лейтенант Попов, под командой которого к этому времени находились остатки стрелковых рот 97-го и 316-го полков (до тридцати боеспособных красноармейцев), ввиду активизации действий финнов и невозможности удерживать оборону (кончились боеприпасы) предложил другим командирам организовать прорыв из окружения, но не встретил с их стороны понимания. Ему было отвечено, что противник прислал парламентеров из числа пленных, с предложением сдачи и оно было принято. Попытка Попова переубедить решивших сдаться окончилась неудачей. Практически не имели успеха и его призывы к красноармейцам следовать за ним на прорыв. Верными присяге остались только девять бойцов его роты. Но и им вырваться из окружения не удалось. Несколько человек при этом погибло, а оставшиеся в живых ранеными попали в плен.6
Впрочем, если командование окруженных частей предпринимало организованные попытки выхода из окружения, это тоже, в конечном итоге, могло завершиться их пленением. Так, 18 января 1940 года, был окружен 3-й батальон 316-го стрелкового полка, вышеупомянутой 18-й дивизии (окруженные части этого соединения образовали ряд отдельных «котлов»). Оборону возглавил комбат, капитан Логинов. На 28 января, в батальоне осталось в живых около семидесяти-восьмидесяти человек, включая раненых. Остальные либо погибли, либо умерли от голода (примерно тридцать процентов от первоначальной численности), так как за все время окружения продовольствие личному составу не выдавалось, ввиду его полного отсутствия. Да и до этого снабжение было нерегулярным и бойцам приходилось питаться мясом убитых лошадей.7
Первую попытку прорыва капитан Логинов организовал уже 18 января, но она была пресечена командиром полка, отдавшим распоряжение «держаться до конца». Задуманная комбатом вторая попытка не состоялась из-за того, что «было много раненых, бросать их не хотел и поэтому решил сопротивляться дальше». 28 января, финны, после артиллерийской подготовки, атаковали окруженных. Боеприпасы кончились, дальнейшая оборона стала явно бессмысленной, и Логинов принял решение о выходе из окружения. Однако, продвинуться удалось только на один километр, после чего все оставшиеся в живых (тридцать три человека), в том числе и он сам, были пленены.8
Причины и обстоятельства пленения
Великая Отечественная война явилась тяжелейшим испытанием для Красной армии. Трагический для нее начальный период столкновения с войсками нацистской Германии и ее союзников, а также беспрецедентный размах боевых действий, предопределили и колоссальные цифры потерь - в том числе и военнопленными. За все годы войны их число, по уточненным данным, составило не менее четырех миллионов пятисот пятидесяти девяти тысяч человек,1 что просто несопоставимо с аналогичными потерями РККА в ходе советско-финского конфликта 1939-1940 гг.
Зарубежными исследователями количество советских военнопленных исчисляется в пределах 5 200 000 - 5 750 000 человек. Разница с нашими отечественными данными немалая. И она возникла не только по той причине, что нацисты в число пленных включали "всех сотрудников партийных и советских органов, а также мужчин, независимо от возраста, отходивших вместе с отступавшими, а затем окруженными войсками".3 Были и иные, иногда несколько неожиданные обстоятельства. Так, уже упоминавшийся нами И.П. Кривоногов, вспоминал, что в пересыльном лагере было много "полувоенных галичан, - которые поменяли себе гимнастерок и брюк, - за кусок хлеба у наших красноармейцев и немцы их забирали, все равно как военных".4
Для содержания советских военнопленных, нацистами была создана разветвленная сеть лагерей различного типа, делившихся на пять категорий:
а) сборные пункты (лагеря);
б) пересыльные лагеря;
в) постоянные лагеря (Шталаг);5
г) основные рабочие лагеря;
д) малые рабочие лагеря.
Из сборных пунктов пленных направляли в пересыльные лагеря, а оттуда, после первоначальной сортировки, в постоянные, служившие, в свою очередь, базой для рабочих лагерей. По неполным данным, непосредственно в Германии и на оккупированных ею территориях, размещалось двадцать две тысячи лагерей всех категорий, в которых одновременно находилось более двух миллионов человек.6
Каковы же были обстоятельства и причины их пленения? По сравнению с «зимней войной», тут произошел ряд важных негативных изменений. Так, сократился процент бойцов и командиров, попадавших в плен ранеными или больными, нередки стали случаи перехода на сторону врага. Чтобы не быть голословными, приведем ряд примеров. При этом считаем необходимым подчеркнуть, что мы стараемся оперировать типичными, для той или иной группы документов, фактами. Для начала проанализируем содержание выявленных нами в описи № 2 фонда № 2209, ста шестидесяти двух дел на советских военнопленных 1941 года, основой для которых послужили трофейные документы.7
Итак, тридцать три из них родились в 1902-1910 гг.; двадцать шесть в 19111922 гг., четыре - в 1921-1922 гг. То есть, по сравнению с финской войной, возраст пленных несколько «омолодился». Все они были, либо уроженцами Нижегородской области, либо проживали там на момент призыва в ряды РККА. Большая часть являлась сельскими жителями. У девятнадцати указан уровень образования.
Репрессивные меры к членам семей военнослужащих, обвиненных в измене Родине
В годы Великой Отечественной войны, имели место репрессии против членов семей советских военнослужащих, перешедших на сторону противника, или же обвиненных в намерении совершить данное преступное деяние. Основой для их проведения, послужил приказ Ставки Верховного Главнокомандования Красной армии, № 270, от 16 августа 1941 года, согласно которому предписывалось: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту... а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи».
Репрессии стали проводиться в жизнь. Причем не только против семей командного или политического состава РККА, но и против родственников рядовых красноармейцев. В фонде № 2209, нам, с помощью компьютерной база данных ГУ ЦАНО «Реабилитированные», удалось выявить триста двадцать одно дело, периода Великой Отечественной войны, о высылке членов семей изменников Родины (не только военнопленных). В том числе, двести девяносто восемь единиц хранения из описи № 3 и двадцать три из описи № За фонда № 2209, что составляет около одной пятой дел, относящихся к данному периоду. Ознакомление с ними позволяет сделать ряд выводов, не совпадающих с общепринятыми ныне оценками. А именно:
- заключение о высылке семьи изменника Родины, как правило, кроме нескольких случаев, когда дело рассматривалось военными трибуналами, посылалось УНКВД по Горьковской области в Москву, в центральный аппарат НКВД СССР. Исключения крайне редки. В Москве «заключение» рассматривалось в 1-м спецотделе НКВД СССР, затем утверждалось заместителем наркома Кобуловым или лицом, его замещающим, и только после этого, если не принималось решение о нежелательности применения репрессивных мер, поступало в Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел СССР, которое и выносило приговор. Личная подпись Кобулова выявлена нами в ста пятнадцати единицах хранения, кроме того, часть «заключений» утверждена работником центрального аппарата НКВД СССР, комиссаром госбезопасности Герцовским.
- решение о ссылке той или иной семьи в Москве нередко корректировались и отнюдь не всегда в сторону ужесточения репрессии. То есть, рассмотрение в каждом конкретном случае носило отнюдь не формальный характер. Подобная постановка дела исключала, на наш взгляд, «поточный» характер репрессий, их бесконтрольность и произвол на местах. В качестве примера можно привести случай, когда УНКГБ ГО отказал в возвращении из ссылки жене расстрелянного за измену Родине и только вмешательство Москвы позволило решить этот вопрос положительно.
