Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Антибольшевистское движение в литературе российского зарубежья 45
1 Создание исследовательских центров 45
2. Складывание профессионального историознания 63
3. Мемуары и воспоминания участников белого движения ] 16
Глава II. История антибольшевистского движения в советской исторической науке 146
1 Историография 1920-х годов 146
2 Тема гражданской войны в изданиях 1930-х - сер. 1950-х годов 188 3 Гражданская война как проблема изучения на новом этапе историографии во второй пол. 1950-х - первой пол. 1980-х годов 205
Глава III. Новейшая историография антибольше вистского движения 236
1 Исследования «белого дела» в условиях общественного перелома середины 1980-х -- начала 1990-х годов 236
2 Традиции и новации в работах 1990-х годов 270
3 Основные проблемы и перспективы изучения темы на рубеже XX-XXI веков 320
Заключение 357
Список использованных источников и литературы 362
- Создание исследовательских центров
- Складывание профессионального историознания
- Историография 1920-х годов
- Исследования «белого дела» в условиях общественного перелома середины 1980-х -- начала 1990-х годов
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Процесс становления и развития современной отечественной историографии включает в себя в качестве важного — системообразующего по своему статусу — компонента формирование обновлённой истории историографии, которая нацелена на решение, по крайней мере, двух принципиальных задач. Первая из них заключается в разработке эпистемологических, теоретико-познавательных проблем, связанных с корректировкой и расширением номенклатуры исследовательских подходов, моделей и приёмов, вплоть до пересмотра образа самой науки и реинтерпритации понятия научности.
Современная историографическая ситуация отмечена формированием целого комплекса научных исследований, в которых рассматриваются различные стороны и аспекты истории историографии, понимаемой в широком смысле как «новая культурная и новая интеллектуальная история»,
1 Приведём одну из характерных обобщающих оценок тех сдвигов, которые происходят в методологии и содержании истории исторического познания: «Под влиянием "лингвистического поворота" и конкретных работ большой группы "новых интеллектуальных историков" радикальным образом преобразилась история историографии, которая неизмеримо расширила свою проблематику и отвела центральное место дискурсивной практики историка. Отклоняясь в сторону литературной критики, она имеет тенденцию к превращению в её двойника — историческую критику, а возвращаясь — обновлённая — к "средней позиции", получает шанс стать по-настоящему самостоятельной и самоценной исторической дисциплины» (Репина Л.П. Новая историческая наука» и социальная история. - М., 1998. -С. 235).
интегрированная «новая культурно-интеллектуальная история»,
«интеллектуальная история истории» (intellectual history of history) и т.д.
Другая историко-научная задача состоит в критическом освоении отечественной историографической традиции, истолковании тех образов истории, а также концепций, теоретических предпосылок, что составляли арсенал исторического знания, — так, как оно складывалось в XX столетии. Модели этого обзора историографии могут варьировать в зависимости от тех целей, которые намечены историком. Скажем, специалисты, занятые вопросами развития советской историографии, взятой в качестве социально-культурного феномена, продуцирующего культуру истории тех или иных групп и страт социума, начинают применять подходы, свойственные как раз
«новой» истории науки.
" См.: Одиссей. Человек в истории. 1992. - М., 1994; Одиссей. Человек в истории. 1996. - М., 1996; Казус: индивидуальное и уникальное в истории. 1999 (вып.2). - М.,1999; Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып.25. Сб.статей. - Томск, 1999; Историческая наука и историческое сознание /Б.Г.Могильницкий, Ю.И.Николаева, С.Г.Ким, В.М.Мучник, Н.В.Карначук. - Томск, 2000; Историк в поиске. Микро- и макроподходы к изучению прошлого. Докл. и выступл. на конф. 5-6 окт. 1998. - Москва. М.,1999; Бычков СП., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной истории XX в.: Уч. пос. - Омск, 2001; Историк на пути к открытому обществу. Мат. Всеросс. научн. конф. -Омск, 2002; Мир историка. XX век. - М.,2002; Историки в поиске новых смыслов: Сб. научн. ст. и сообщ. участников Всеросс. научн. конф. Казань,7-9 октября 2003. - Казань, 2003; Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 12. - М., 2004 и др.
См., напр.: Бордюгов Г., Бухараев В. Национальная историческая мысль в условиях советского времени //Национальные истории в советском и постсоветских государствах. - М., 1999; Бухараев В. Идеальный учебник
Вместе с тем следует представлять, что среди разнообразия подходов к анализу историографического процесса своё место занимает проблемно-тематическая историография, которая по определению не претендует на особое внимание к историко-антропологическому, «неокантианскому» по своей концептуально-философской природе, измерению эволюции исторического познания как целостной интеллектуальной системы. У проблемной историографии свой круг вопросов. Освобождаясь ныне от политико-идеологического «задания» былых времён — заниматься «выверкой» исторических сочинений на предмет их соответствия очередной «правильной» позиции, она прежде всего призвана, исследовать структурно-динамические характеристики исторического отображения того или иного круга явлений, реконструировать процесс складывания системы представлений об этих событиях и явлениях в исторической науке.
Вопрос о значении исследовательских практик, в соответствии с которыми в качестве основы, первоначального ядра фактов историознания
большевизма. Традиции и лингвокультура «Краткого курса истории ВКП(б)» //Новый мир истории России. - М.,2001. Показательно, что Г.И. Зверева и Л.П. Репина, реализующие парадигму культурной/интеллектуальной истории науки, в своём выразительном очерке, посвященном состоянию исторического образования в высшей школе современной России, опираются, в частности, на содержащуюся в указанной работе Г.А. Бордюгова и В.М. Бухараева развёрнутую характеристику «новейшей "смены вех"» в отечественной историографии, рассматриваемой в контексте состояния общественного и исторического сознания, а также информационно-идеологических и социополитических условий российского «транзита» (См.: Зверева Г.И., Репина Л.П. Историческое образование в высшей школе России: состояние и проблемы //Преподавание социально-гуманитарных дисциплин в вузах России. Аналитический доклад. - М, 2003. - С. 496-497).
6 признаются содержательная сторона события, биография и хронология, хорошо просматривается с позиций современного источниковедения. Действительно, методологические дискуссии антипозитивистской направленности сосредоточили главное внимание на познавательной деятельности историка, собственное суждение которого выступает в качестве главного критерия результативности его исследовательского метода. Между тем остаётся открытым вопрос о том, создаёт ли наука общезначимые ценности. Более того. Вследствие подобного взгляда на научную деятельность стирается её принципиальное отличие от деятельности художника, а методология источниковедения как системного знания не находит для себя оснований. Поэтому специалисты, исследующие проблемы источниковедческой парадигмы методологии истории, последовательно выступают за достижение синтеза «положительной» науки об обществе и исторической антропологии, иначе говоря, за утверждение некой «средней позиции»: «В познавательной ситуации любой науки реально существует объект познания (со своими конкретными свойствами) и имеется познающий субъект (также имеющий свои возможности и свойства). Позитивистская парадигма теории познания делает акцент прежде всего на приоритетности изучения свойств объекта, его эмпирической данности. Неокантианская парадигма обращена к рассмотрению познавательных возможностей субъекта».4 Синтез этих подходов суть «наиболее результативный способ более полного охвата типологических и индивидуальных особенностей изучаемой реальности».5
Для проблемной историографии наибольший интерес представляют дисциплинарная, институционализированная история, феноменология
Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Уч. пос. /И.Н.Данилевский, В.В.Кабанов, О.М.Медушевская, М.Р.Румянцева.. - М., 1998. - С.63. 5 Там же. - С.67.
процесса историописания и его предметно-содержательные результаты. Анализ основных тенденций эволюции историографии позволяет выявлять слабо изученные или практически не исследованные вопросы, тем самым давая «целеуказание» дальнейшему развитию исторического познания, а также выясняя то, что «можно использовать, от чего следует отказаться, на какие проблемы взглянуть с новых позиций, как использовать опыт прошлых лет <...>».б Сопоставление различных концепций с учётом воздействия на процесс исторического познания идейно-политических и мировоззренческих предпочтений исследователя актуализирует проблему соотношения экстерналистских и интерналистских факторов в историописании, что имеет особое значение для тех исторических сюжетов, при освещении которых привнесённые «извне» политические и идеологические ценности играли весьма значительную роль.
К таким темам истории относится не в последнюю очередь история гражданской войны в России. Исторические образы военно-политических битв 1917-1920 годов активно и целенаправленно использовались в качестве идеологического ресурса различными общественными силами и институтами, а на формировании изначальных представлений о гражданской войне в значительной мере сказались острые эмоциональные реакции историков и мемуаристов, переживших это событие как личностный духовный опыт.
Во всём разнообразии направлений историографии революции и гражданской войны своё, особое, место занимают вопросы истории антибольшевистского движения. По известным причинам этот сюжет в советской исторической науке, в отечественной историографии в целом был в самой высокой степени подвержен деформациям и искажениям. Восстановление научного статуса проблемы истории тех сил, что
6 Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика (60-80 годы XX века). - М., 2003. - С.7.
противостояли утвердившейся в России власти леворадикального толка, является непременным условием формирования реальной картины социальных сдвигов, политического и военного противоборства конца второго — начала третьего десятилетия XX века российской истории. Соответственно, залогом решения данной исследовательской задачи выступает научно-критический анализ тех комплексов литературы, в которых нашли отражение и осмысление эти события.
Необходимо выделить из конъюнктурной части этой литературы научные ценности, способствующие развитию исторической мысли на восстановленной и обновлённой документальной основе, посредством определения и оценки методологической основы исторических трудов, тех методов, способов исследования, которые применяли их авторы, обращаясь к тем или иным конкретным историческим проблемам истории.
Историографическое изучение истории антибольшевистского движения должно способствовать выработке адекватных критериев оценки различных историографических явлений, осмыслению новых и традиционных для данной проблемной историографии вопросов, что в целом отвечает тем задачам, которые стоят перед отечественной исторической наукой, развивающейся сегодня в условиях методологического плюрализма.
Актуальность темы нашего исследования имеет своим основанием не только решение научных, академических задач, она связана также с той социальной ролью, которую играет историография в современном обществе. Гражданская война вкупе с Октябрьской революцией 1917 года стала знаковым событием всей мировой истории. Соответственно, история гражданской войны неизменно являлась одной из приоритетных тем истории XX века, а крупные социально-экономические и политические изменения, произошедшие в нашей стране в конце 80 — начале 90-х годов, выдвинули эту проблематику на авансцену российской исторической науки. Прежде всего это связано с актуальностью для современного внутриполитического и международного развития тех вопросов, которые решались в России в
первой четверти минувшего уже столетия — изменение государственности и миропорядка, борьба за передел собственности в условиях острых политических противостояний, напряжённые идейные и духовные искания, обретение новой идентификации общества. Начальный этап новейшей модернизации российского общества сопровождался глубоким системным кризисом, не только воскресившим в историческом сознании события 1917-1920 годов, но и превратившим эти события в тот «оселок» истории, на котором общественно-политические силы выверяли свои программы и сценарии развития. Кроме того, во времена больших перемен в обществе получают распространение крайние суждения и ригористические оценки, происходит романтизация и идеализация того, что прежде отрицалось и обличалось.
Данные черты и признаки по-прежнему в той или иной мере присущи современному российскому обществу. В связи с этим возрастает социальная и нравственная значимость исторической науки: системное знание о событиях революции и гражданской войны, свободное как от старых, так и от новых стереотипов и мифов, может содействовать понижению уровня конфликтогенности общественного сознания переживающего период трансформации социума, «работает» на идею общенационального согласия. Важную роль здесь как раз призвана сыграть историография как история науки, обеспечивающая преемственную связь в развитии исторической мысли и определяющая её перспективы на каждом конкретном направлении.
Объектом данного диссертационного исследования выступает историография гражданской войны в России, которая понимается как процесс формирования всей совокупности исторических представлений об этом событии, его различных сторонах и взаимосвязях, содержащаяся в работах, укоренённых в различных системах историографии — советской, постсоветской, эмигрантской и зарубежной.
Предметом изучения является относительно самостоятельный — в рамках историографии гражданской войны — историографический
комплекс, в котором сосредоточены выходившие начиная с первой половины 20-х годов и вплоть до современности работы, посвященные антибольшевистскому движению в России в годы гражданской воины, рассматриваемые с точки зрения складывания и изменения проблемно-тематической структуры, концептуальных оснований, методов и приёмов исследования, а также источниковой базы. Составляющие данный историографический комплекс работы носят исследовательский характер или представляют собой такую разновидность нарратива, как мемуаристика. Мемуары привлекаются в той мере, в какой они содержат отображение связи индивидуального и социального в описываемых событиях, обретая при этом свойства историографического источника, потребного для решения задач проблемно-тематической историографии.
Логика исследования диктует необходимость интерпретации используемого в диссертации и имеющего принципиальное значение для определения предмета изучения ключевого понятия — «антибольшевистское (вариант — противобольшевистское) движение». Как полагает автор данной диссертации, оно позволяет на уровне дефиниции зафиксировать сложносоставной, весьма неоднородный в социально-политическом и идейном отношениях, характер того движения, что противостояло в годы гражданской войны большевизму как идеологии и государственно-организованной силе. Между тем и в научной, и в культурной традиции (прежде всего это относится к советскому обществу) в качестве характеристики противобольшевистских сил утвердилось понятие «белое движение» (в эмигрантской традиции нередко использовалось синонимическое выражение «Белое дело»).
Обращает на себя внимание, что в самом этом символе антибольшевизма времён гражданской войны отчётливо явлена метафоричность, свойственная не только «языковому протоколу», который
11 выбирает историк (Х.Уайт), но и историческому сознанию в целом. Так, наряду с «белым движением» в одной группе метафор оказываются такие «хроматические» тропы, как «красная диктатура», «движение зелёных», «жовто-блакитники» и т.д.
По-видимому, впервые белый цвет в качестве метафорической характеристики общественного движения в России XX века начинает фигурировать во времена первой русской революции: к примеру, в 1905 -1907 годах «белой гвардией» называли «банды погромщиков,
терроризировавших города Белоруссии, Украины, Поволжья». Смысл и пафос метафоры уже просматривается: «белые» — это те, кто выступает против сторонников устранения царизма, выходит под красным знаменем и т.д. В 1917-м году во время октябрьских боёв в Москве полковник Трескин сформировал отряд из студенческой молодёжи, который решено было назвать «белой гвардией», и на этом основании время спустя объявил себя «родоначальником белой борьбы против красных».9
Однако эта идея, что называется, витала в воздухе — в это же самое время в Сибири возник противобольшевистский отряд под названием
Социолингвисты Дж. Лаков и М. Джонсон считают, что метафора включена в повседневность не только через язык, но и через мысли и действия. Наша обычная концептуальная система, в понятиях которой мы мыслим и действуем, и которая играет главную роль в определении нашей индивидуальности, в значительной степени метафорична (См. об этом: Бергер А. Нарративы в массовой культуре, средствах информации и повседневной жизни //Контексты современности /Пер. с англ. - Казань, 1998. -С.19).
Федюк В.П. Деникинская диктатура и её крах. - Ярославль, 1990. - С.З. 9 Трескин. Московское выступление большевиков в 1917 году //Часовой. -Декабрь 1935,-№106.-С. 13-14.
«Белый легион».1 Несколько позже, особенно с весны 1918 года, термины
«белое движение», «белое дело», «белая гвардия» стали распространяться на
«все регулярные вооружённые формирования российской
контрреволюции».
В дальнейшем истолкование того явления времён гражданской войны, которое получило знак «белого», раскрытие содержания этого метафорического понятия происходило в исторической и общественно-политической мысли, главным образом, через призму «двухцветного», поляризованного видения ситуации политических и военных столкновений в России эпохи «штурма и натиска». Этот подход, согласно которому «белое» звучит как синоним «антибольшевистского», пожалуй, в наиболее последовательной форме выразил Г. Мейер, подчёркивая, что «белое движение и затем крестьянские и рабочие восстания суть два вида одного и того же всенародного отрицания большевизма».1
К подобным оценкам примыкают интерпретации Белого дела со стороны оказавшихся в эмиграции некоторых представителей русской «религиозной философии», которые рассматривали белое движение как возрождение русской патриотической традиции (в противовес «антипатриотизму» интернационального социализма большевиков), что должна быть положена в основу созидания новой России. Так, И.А. Ильин подчёркивал, что «возродившись в отрицании, Белое дело отнюдь не исчерпывается отрицанием; собрав свои силы в гражданской войне, оно отнюдь не питается гражданскою войною, не зовёт к ней <...>. Белые никогда не защищали, и не будут защищать ни сословного, ни классового, ни
Крылов А.А. Сибирская армия в борьбе за освобождение/АЗольная Сибирь. - 1928, - №4. - С. 36-38.
11 Штыка А.П. Гражданская война в Сибири в освещении
белогвардейских мемуаристов. - Томск, 1991. - С. 11.
12 Мейер Г. У истоков революции. - Франкфут-на-Майне, 1971. - С. 177.
партийного дела: их дело — дело России — родины, дело русского государства».13 Белое дело, по разумению русского мыслителя, состояло в том, что «бороться за родину, жертвуя, но не посягая; утверждая народное спасение и народное достояние, но не домогаясь прибытка для себя; строя национальную власть, но не подкапываясь под неё: служа живой справедливости, но не противоестественному равенству людей».14 \С.Л. Франк, так же как и И.А. Ильин, связывал Белое дело со свободой и духовными ценностями прогресса и правового порядка. 5
Вместе с тем уже тогда у некоторых писавших о белом движении возникали сомнения в правомерности столь широкого использования этого термина.
Бывший колчаковский генерал М.А. Иностранцев обратил внимание на то, что использование метафоры «белое движение» применительно к событиям гражданской войны явно противоречит устойчивой исторической традиции, связанной с её употреблением: «В истории — эпитет "белый", ещё со времён генерала Монка, времён английской революции, а затем и Вандеи, — пояснял он, — определённо связывался с идеями и целями полного восстановления старого порядка, т.е. с целями реставрации и полного уничтожения всех результатов революции. На самом деле, ни один из фронтов, действовавших против большевиков, а в том числе и Сибирской, не преследовал этих целей. Цель была у всех одна — разбить большевиков и вернуться к правопорядку, предоставив затем самому народу избрать ту или иную форму государственного строя <...>. Таким образом, название "белый" к Сибири, равно как и к Деникину, Юденичу и Северному фронту, никоим
Ильин И.А. Белая идея (Предисловие к I тому сб. «Белое дело». Берлин, 1926)//О грядущей России.-М., 1993.-С.341. 14 Ильин И.А. Ук. соч. - С.346. См.: Франк С.Л. По ту сторону правого и левого. Сб. ст. - Париж, 1972.
образом прилагаемо быть не может...». ' Автор, впрочем, не пояснил, чем же заменить это «неточное» сравнение, которое стало символом антибольшевизма в целом.
В отличие от М.А. Иностранцева П.Н. Милюков предлагает не дезавуировать «белую» метафористику, а подходить к ней дифференцированно, различая её широкий и узкий смыслы: «В широком смысле слова белое движение — это все антибольшевики: социалисты, демократы, либералы, консерванты и даже реакционеры. В более тесном смысле — это только защитники старых начал монархии и национализма»17 (читай — русской государственности). Такая методология сродни опытам первых советских историков, которые, например, выделяли в белом — контрреволюционном лагере — «демократическую контрреволюцию» (В.А. Быстрянский, С.А. Пионтковский и др.), разумея под последней силы социалистической и общедемократической ориентации, которые занимали антибольшевистские позиции. Однако впоследствии, в условиях утверждения в советской историографии редуцированной картины революции и гражданской войны, эти подходы историков-марксистов 20-х годов не получили развития.
Уже в современной российской историографии вновь было привлечено внимание к сложносоставному характеру тех общественных сил, что боролись с большевизмом. Так, В.П. Федюк указывает, что «антибольшевистский лагерь отличался крайней пестротой, но наиболее серьёзной силой в его составе было белое движение», однако не разъясняя, кто же входил в этот антибольшевисткий лагерь. Другой исследователь,
1' Иностранцев М.А. История, истина и тенденция. - Прага, 1933. - С.55-56.
1 Последние новости. (Париж) - 6 августа 1924.
18 Федюк В.П. Белое движение на Юге России 1917-1920 гг. Автореферат... д.и.н. - Ярославль, 1995. - С. 1.
А.В. Венков, справедливо указывая на теснейшую связь «проблемы изучения антибольшевистского движения» с самой концепцией гражданской войны, её становлением в исторической науке, констатирует, что антибольшевистское движение принимало различные формы, иногда наслаиваясь на национальное, а иногда на религиозное движения. То обстоятельство, что в советской историографии белое движение было «однозначно понимаемо как контрреволюционное», отмечает в своей работе, посвященной изучению гражданской войны сквозь призму развития российской государственности, В.Д. Зимина, тоже уклоняясь, впрочем, от историко-содержательной «расшифровки» знаменитой метафоры — «белое движение». Одна из немногих попыток такого рода предпринята А.В. Лубковым и В.Ж. Цветковым. Конкретизируя содержание термина «белое движение», они указывают, что к этому движению «можно отнести лишь те политические режимы, которые отличались, во-первых, признанием единой, общероссийской власти в лице Верховного Правителя России адмирала А.В. Колчака и, во-вторых, общностью основных положений политических, экономических, социальных программ». '
Между тем эти специалисты почему-то не учитывают, что те силы, которые принято именовать «белым движением» (в том числе и в том примерно смысле, какой усмотрели в этом понятии они сами), начали консолидироваться ещё за год до прихода Колчака к власти, причём сами белогвардейцы не без основания связывали рождение своего движения с конкретной датой — 2 ноября 1917 года, когда генерал М.В.Алексеев
Венков А.В. Антибольшевистское движение на Юге России (1917 -1920 гг.).Дисс...д.и.н. - Ростов н/Д., - 1996. -С.4; 40.
Зимина В.Д.Белое движение и российская государственность в период гражданской войны. Дисс.д.и.н. -Волгоград, 1998. -С. 13.
Лубков А.В., Цветков В.Ж. Белое движение в России — его программа и вожди. Учебно-метод. пособие. - М., 2003. - С. 24.
16 прибыл в Новочеркасск и приступил к формированию вооружённых сил, которые с 25 декабря того же года получили название Добровольческой
армии.
Представляется, что метафористика «белого движения» столь богата оттенками, а традиция использования этого тропа в научной и иной литературе столь обширна, что однозначное и достаточно строгое определение содержания этого понятия находится под вопросом. Приходится, верно, ориентироваться на те смыслы, которые сопутствуют термину «белое движение» в случаях, когда тот, кто обращается к характеристике антибольшевистских сил, стремится подойти к ним дифференцированно, фиксируя особенности «потоков» этого движения.
С учётом некоего «коэффициента приблизительности» можно, несколько упрощая, понимать под «белым движением» — в координатах диверсифицированной картины противодействия большевизму в годы гражданской войны — действия тех общественно-политических и военных формирований (включая их государственные формы), которые представляли прежде всего бывшие военные и государственно-политические структуры царской России, и которые в своих программах, идеологиях, а также на уровне типичного сознания участника этого движения идентифицировали себя в качестве легитимных преемников русской государственности, (термин «русский» в нашем определении призван подчеркнуть то обстоятельство, что деятели белого движения выступали под флагом русскоцентризма,
Бордюгов Г.А., Ушаков А.И., Чураков В.Ю. Белое дело: идеология, основы, режим власти. - М, 1998. - С. 206.
Данное понятие использовано Е.Б. Черняком для обозначения уровня
абстракции обобщённый в историческом познании и указания на те апории,
что возникают в процессе такой идеализации (См.: Черняк Е.Б. История и
логика (Структура исторических категорий) //Вопросы истории. - 1995. —
№10.-С.З-12.)
национальной русской — имперской по своей природе — государственности, что, кстати, послужило одной из причин поражения белого дела в условиях социальных сдвигов в полиэтническом сообществе) соответственно, выступая за её восстановление, в основном, в границах Российской империи на момент её крушения в 1917 году и в форме единой общенациональной власти. Можно заметить, что такое определение в своём сущностном ядре в чём-то перекликается с характеристикой, которая (наряду с понятием «демократическая контрреволюция») использовалась первыми историками-марксистами — «генеральская контрреволюция».
Всё сказанное выше также свидетельствует о целесообразности использования понятия «антибольшевистское движение» в качестве научно-исторической категории. Согласно подходам, реализованным в данной диссертации, антибольшевистское движение может быть представлено как некая совокупность социально-политических сил, по разным причинам и с разных позиций выступавших против большевистской диктатуры, в число которых включается собственно белое движение; региональные противобольшевистские режимы, сложившиеся на территории Российской империи в 1918 - 1919 годах, такие как режим П. Скоропадского на Украине, Временное Сибирское правительство, Комитет членов Учредительного собрания, Уфимская директория и др.; казачьи государственные структуры и образования: Донской Войсковой Круг, Кубанская Рада и др.; противобольшевистские образования и организации на территории, подконтрольной Советам (Правый центр, Национальный центр, Союз Возрождения и др.).
Хронологические рамки исследования обнимают весь период изучения рассматриваемой темы, от этапа гражданской войны вплоть до начала XXI столетия.
Территориальные рамки исследования охватывают географию всей России без учета т.н. национальных регионов, где преобладающим
политическим влиянием в годы гражданской войны пользовались движения этнонационального характера.
Степень изученности темы Вопросы историографии антибольшевистского движения затрагивались в работах более общего характера, авторы которых анализировали развитие научного знания в процессе изучения истории революции и гражданской войны в России. Первые такие попытки представляли собой, как правило, рецензии, комментарии и обзоры литературы, в том числе мемуарной. 4 Так, только в журнале «Пролетарская революция» в 1921-1929 годах было опубликовано около трёх десятков рецензий на книги, написанные представителями
«России номер второй». Аналогичные историографические обзоры публиковали и многие другие журналы.
См.: Ольминский М. Рецензия на книгу К.Н. Соколова «Правление генерала Деникина (Из воспоминаний)». //Пролетарская революция. - 1921. -№3; Фурманов Д. Краткий обзор литературы (непериодической) о гражданской войне (1918-1920 гг.) //Там же. 1923. - № 5; Покровский М.Н. Противоречия г-на Милюкова. — М., 1922; Лелевич Г. Обзоры литературы о «самарской учредилке». //Там же. 1922. - №7; 1924. - №8-9; Его же. В. Шульгин. 1920 год Очерки. М., 1922. //Там же. 1922. - № 6; Полемика по поводу изучения истории гражданской войны. //Военный вестник. 1923. -№ 3, № 7; Селиванов Вл. Начало гражданской войны (Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев). — М.-Л., 1926. //Красная летопись. - 1926. - №5(20). С.163-167; Романов Б. В. Г. Болдырев. Директория, Колчак, интервенты. Воспоминания. Новониколаевск, 1925. //Там же. 1926. - № 3(18). - С.180-183; Вегман В.Д. Предисловие к кн.: Революция и фажданская война в Сибири: Указатель книг и журнальных статей. - Сибкрайиздат, 1928 и др.
См.: Пролетарская революция. Систематический и алфавитный указатель. — М, 1931. - С. 64-68.
Оперативно откликнулся на выход за рубежом первого тома «Очерков русской смуты» А.И. Деникина М.Н. Покровский. Он утверждал, что само название труда свидетельствует о непонимании автором сущности революции и всего с ней связанного, хотя в нём и содержатся ценные сведения об истории и генеральского миросозерцания, и военной контрреволюции, в целом, которая стала складываться сразу после Февраля 1917-го.*"6 В целом же рецензии, опубликованные в Стране Советов, решали прежде всего идейно-политическую, а не научную задачу — идеологическое обеспечение Советской власти и политики большевистской партии. К тому же для широкого советского читателя выходившие за пределами страны исторические работы были практически недоступны.
Что же касается «Очерков» А.И. Деникина, то эта масштабная работа привлекла повышенное внимание и в русском зарубежье. Далеко не все оценки этой работы были комплиментарными и там. В частности, СП. Мельгунов считал, что Деникин неправомерно взялся за создание такой панорамной работы, поскольку она ему оказалась не по плечу, соответственно, автору следовало ограничиться задачей мемуариста. Мельгунов критиковал генерала за «демагогичность», неверную оценку классового характера Добровольческой армии, роли партии эсеров в контрреволюции, позиции Союза Возрождения России и других антибольшевистских политических центров.
О размахе этой работы в области историографической критики позволяет судить первый аннотированный библиографический указатель литературы по истории Октября и гражданской войны, вышедшей в России и
' Покровский М.Н. Мемуары царя Антона //Печать и революция. Кн. 2. -М., 1922.-С. 19-31.
Мельгунов СП. Очерки генерала Деникина //На чужой стороне. T.V. -Берлин-Прага, 1924. -С300.
за рубежом, подготовленный И.В. Владиславлевым. Автор в лаконичной форме оценивал документальную базу исследований, их жанровое своеобразие, выносил свои суждения о степени объективности содержащихся в них выводов, характеру и содержанию относящихся к деятельности антисоветских сил, внутренней и внешней политики.
Во второй половине 20-х годов, по мере усиления авторитарно-бюрократических тенденций развития советского общества и государства, советские историки усиливают негативные оценки трудов представителей русской эмиграции, все чаще отказывая им в «правдивости». Так, в предисловии П.Е. Щеголева к книге В.А. Оболенского «Крым при Врангеле. Мемуары белогвардейца», вышедшей в 1927 году, подчеркивается откровенная необъективность автора, который по мнению критика приписывает политику террора исключительно большевикам,29 что, вообще говоря, из этой работы не следует. Безусловно, утвердившаяся обличительная направленность историографической критики делала ее все менее продуктивной.
Однако в целом рецензии, комментарии, обзоры и предисловия советских авторов 1920-х годов отличались еще относительной свободой обсуждения поднимавшихся вопросов, достаточной степенью объективности, а также сохранявшейся интеллектуальной связью между советской исторической наукой и ее оппонентами за рубежом. Издание региональных хроник событий гражданской войны позволило в
Владиславлев И.В. Литература по истории Октября и гражданской войны. //Пролетарская революция. - 1924. -№10 (33). - С. 240-267.
"9 См. также: Минц И. В белой эмиграции (По поводу книги «Белое дело»). //Большевик. - 1927. - № 6. - С. 40-48; Волков Г. Слово «генерала барона Врангеля» //Там же. - № 19-20. - С. 118-122; Зекцер А. В.Оболенский. «Крым при Врангеле. Мемуары белогвардейца». М.-Л., 1927 //Пролетарская революция. - 1928. - № 1 (72). - С. 185-188.
определенной мере систематизировать и уточнить некоторые важные факты,
создать ряд персоналий и т.д. Во второй половине 1920-х годов шире стали
использоваться архивные документы в исследованиях по истории революции
и гражданской войны, появились первые отклики на труды советских
историков, посвященные истории гражданской войны,
противоборствовавших с большевизмом сил.3
Объективный в целом, подход к описанию военных операций, проведенных командованием белых армий, рассмотрению таких вопросов, как организации разведки у белых, обустройство гражданского управления в государственных формированиях антибольшевистских сил характерен для работ таких историков, как А. Анишев, А. Гуковский, Н. Какурин, Д. Кин,
A. Таняев и др.3
Параллельно первым исследованиям набрасывались и небольшие историографические эскизы проблемы, как правило, в виде рецензий или предисловий, вызванных выходом, в том числе в советской России, заметного количества документальных публикаций о Белом деле и мемуаров видных его представителей — Донского атамана П. Краснова, генерала Я. Слащева, главнокомандующего войсками Уфимской Директории
B. Болдырева, одного из руководителей Комуча И. Майского, члена
руководства партии эсеров К. Буревого, председателя Политического
комитета партии трудовиков В. Игнатьева и др.
Хабас Р. В. Владимирова. Год службы «социалистов» капиталистам. Очерки по истории контрреволюции в 1918 году. М.-Л., 1927. //Пролетарская революция.-1928.-№ 1(72).-С. 179-180.
См.: Анишев А. Очерки истории гражданской войны 1917 - 1920 гг. -Л., 1925; Гуковский А. Начало врангелевщины. //Красный архив. - 1927; Какурин Н. Как сражалась революция. В 2-х т. - М., 1925 (В 1990 году под ред. А.П. Ненарокова вышло 2-е уточнённое издание); Кин Д. Деникинщина. -Л., 1927; Таняев А. Колчаковщина на Урале (1918- 1919). -М., 1930 и др.
Однако продуктивная в большинстве своем отечественная историографическая практика вскоре стала быстро искореняться, интерес к истории российской контрреволюции и антибольшевистского движения с начала 1930-х годов резко падает, а многочисленные материалы по истории антибольшевистского движения попадают в закрытые хранилища, практически недоступные для исследователей. В условиях формирования методологического монизма стало доминировать упрощенное и во многом искаженное изображение истории гражданской войны, резко сузилась источниковая база исследований по этой тематике.
Показательно, что в «Инструкции по составлению хроники Октябрьской революции и гражданской войны», опубликованная в 1928 году Истпартом ЦК ВКП(б), предписывалось сделать основным в составлении хроники выявление руководящей и организующей роли партии. В документе указывалось также, что деятельность «соглашательских партий и групп, как равно и контрреволюционных правительств и организаций, должна быть освещена в хронике лишь для наиболее полного выявления характера и форм борьбы нашей партии, рабочего класса и крестьянства с контрреволюцией».
Партийно-государственное вмешательство привело к серьёзной деформации историографического процесса. Формулировка Ворошилова 1929 года — «И нужно было быть Сталиным и обладать крупнейшими организаторскими способностями, чтобы не имея никакой военной подготовки... так хорошо понимать специальные военные вопросы в
Инструкция по составлению хроники Октябрьской революции и гражданской войны //Пролетарская революция. - 1928. - № 2 (73). - С. 208-212.
\ 'і
тогдашней чрезмерно трудной обстановке» — превращала белых генералов в окарикатуренные персонажи.
Тенденция развития советской историографии тех лет характеризовалась отсутствием критического отношения к состоянию науки, а главным критерием становилось количество выпущенных трудов, а никак не новизна тем, обогащение историознания фактами, установление новых взаимосвязей, и уж тем более не обновление концепции. Схоластическое повторение упрощённых положений советского марксизма о классовой борьбе, революции и диктатуре пролетариата являлось симптомом снижения в целом методологического уровня исследований. Теоретические посылки и исходные позиции почти во всех работах совпадали с результатами исследования. На многие годы были преданы забвению исследования, мемуары и периодика русской эмиграции.
Тем временем в литературе русского зарубежья разворачивалась дискуссия по поводу размышлений и выводов авторов, писавших об антибольшевистском движении в годы гражданской войны. Публикуются документы, вышедшие из антибольшевистского лагеря, воспоминания участников событий гражданской войны. Только в двадцати двух томах «Архива русской революции» было помещено около полутора сотен различных материалов, посвященных различным сторонам истории гражданской войны.
На несомненную научную и познавательную ценность этих публикаций указывали сами современники. В.А. Мякотин, — в частности, на основе анализа интерпретации А. Лукомского и П. Краснова, касавшихся событий на Юге России в 1918-1919 годах, — подчеркивал, что хотя публикуемые в «Архиве» мемуары составляли основную часть материалов, представленных на страницах этого издания, несут на себе печать известной
Ворошилов К.Е. Царицын. //Героическая борьба за Царицын. - М, 1938.-С. 10.
субъективности, они безусловно важны и порой крайне интересны для исследователей. Публикаторы, писал он, соблюдали требование разносторонности в подборе материала: авторы - противники большевизма различаются между собой по социальному положению, политическим взглядам, что и обеспечивает разнообразие мнений для читателя.
В фокусе внимания историков и публицистов русского зарубежья оказывались не только определение достоверности излагаемых в тех или иных работах конкретно-исторических фактов, событий и явлений, но и результаты анализа военных и политических аспектов развития антибольшевистского движения, проблем межпартийного взаимодействия в лагере контрреволюции, дискутировались вопросы о роли тех или иных партий и организаций, взаимоотношениях их лидеров, значении интервенционистского фактора в гражданской войне, причинах и последствиях поражения белых.
Авторы русского зарубежья справедливо полагали, что «честная»
история русской революции невозможна без истории
противобольшевистских движений. Так, в рецензии на книгу В. Даватца «Годы», вышедшей в Белграде в 1926 году, опубликованной в парижском альманахе «Белый Архив», отмечается богатство фактического материала, содержащегося в рецензируемой работе и особо обращается внимание на то, что автор писал без ненависти к политическим врагам, но не смог отнестись беспристрастно к своим политическим друзьям. Подобное внимание к идейно-политическим и психологическим предросылкам разбираемого текста — верный признак стремления критика к научной интерпретации, стремления разместить ту или иную работу в качестве историографического факта в социально-культурных координатах, учесть воздействие факторов различного порядка на авторскую позицию. Ещё один пример из этого рода. Отмечая богатство изданной вне России литературы по
Белый архив. Кн.1.-Париж, 1926.-С. 204-205.
антибольшевистскому движению, особенно по истории белой борьбы на Юге, М. Иностранцев критически рассмотрел книгу одного из бывших колчаковских генералов К. Сахарова «Белая Сибирь», вышедшей в Мюнхене в 1923 году. Иностранцев утверждал, что автор самоуверенно и необъективно оценивает деятельность ставки и штаба Сибирской армии, повинных на самом деле в неудачах стратегии и тактики Колчака, к тому же придерживаясь антиантантовских позиций. Более того, по мнению Сахарова, приведенные в «Белой Сибири» конкретные данные ошибочны, между тем наиболее точные сведения содержатся в «Стратегическом очерке гражданской войны» Н. Какурина, вышедшем в Москве в 1926 году.35
В 1930-е годы выходят в свет исследования профессиональных военных, посвященные гражданской войне: «1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны» полковника А. Зайцова и «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.» генерала Н.Головина. «Очерки» Зайцова были одной из первых попыток объективного исследования гражданской войны в сравнении с выходившими до того мемуарами или «историями», изданными в советской России: одни страдали субъективизмом, вторые — еще большей односторонностью. Выгодно отличается от подобной литературы «1918 год» Зайцова, который исходит из положения о тесной связи гражданской войны в России с мировой войной. Это же формат задаёт истории гражданской войны автор предисловия к работе Зайцова Головин, подчёркивая, что главные стратегические ошибки белых, иллюзии белых вождей о возможности продолжать мировую войну вопреки воле русского народа во многом проистекают из «национального эгоизма» интервентов,
Иностранцев М. История, истина и тенденция. По поводу книги генерал-лейтенанта К.В. Сахарова «Белая Сибирь (Внутренняя война 1918-1920 гг.)».-Прага, 1933.-С. 4-8, 10-13,21-24,54.
решавших свои военно-стратегические задачи.3 Многотомное издание Н. Головина отличают не только глубокий анализ истоков, эволюции, идейных, психологических и организационных основ контрреволюции и антибольшевистского движения как ее порождения, но также небезынтересные оценки многих трудов и воспоминаний, как представителей белой эмиграции, так и советских авторов. 7
В целом же русская эмигрантская литература зачастую страдала тем же пороком, что и советская, только с противоположными акцентами -авторы нередко сосредоточивались не на выявлении истины, а на поиске виноватого в поражении белого дела, в том числе среди «своих», самооправдании и удовлетворении личных, а равно политических амбиций и пристрастий.
В СССР между тем исследование истории антибольшевистского движения подпадало под все более жесткий идейно-организационный контроль. Проблема антибольшевистского движения вводилась в предмет исследования лишь постольку, поскольку призвана была свидетельствовать о «прогрессивности» и «неизбежности» победы большевизма, соответственно — об «исторической обречённости»его противников. Документальные же материалы антисоветского лагеря становились все более недоступными для советских исследователей, а редкие теперь публикации авторов зарубежья имели существенные купюры и сопровождались соответствующими, весьма тенденциозными комментариями.38 В результате
Зайцов А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. -Париж, 1934. -С. 3-4.
37 Головин Н.Н. Российская контрреволюция в 1917-1918 гг. Ч. Г-V.
Кн. 1-12-Париж, 1937.
38 См. напр.: Нелидов Н. "Архив русской революции", издаваемый
И. Гессеном. //Пролетарская революция. - 1924. - № 5(28); Крымское краевое
правительство в 1918 - 1919 гг. //Красный архив. - 1927. - № 3(22) и др.
зарубежная историография антибольшевистского движения оказалась вне рамок исследовательского процесса в советской России.
Положение в какой-то мере стало меняться только со второй половины 50-х годов, после XX съезда КПСС. Поначалу в литературе начинают проскальзывать признания о наличии серьёзных пробелов в изучении гражданской войны, и поводом к чему явился, в частности, выход в 1957 году третьего тома «Истории гражданской войны в СССР». В. Поликарпов отмечал позднее, что «"недостатки" в выявлении соотношения боевых сил революции и контрреволюции, отмечавшиеся в откликах печати на третий том, не могли быть устранены без изучения классовых сил с обеих сторон... И здесь особенное отставание обнаружилось в изучении сил и руководящих центров контрреволюции». Хотя с формальной точки зрения дела обстояли, как будто, неплохо: как подсчитал историограф гражданской войны Д. Шелестов, к 1964 году вышло более 5 тысяч книг, брошюр, статей, а также документальных публикаций и воспоминаний относящихся к периоду 1918-1920 годов.40
Все замечания к 3-му тому были обобщены в 1960 году Г. Голиковым в журнале "Коммунист", подчеркнувшем, что «противника нужно представлять реально, а не абстрактно и анонимно». ' Эта идея была подхвачена в 1962 году генерал-лейтенантом А.И. Тодорским. Используя поверхностные характеристики генералов М.В. Алексеева, А.И. Деникина, М.К. Дитерихса в мемуарах М.Д. Бонч-Бруевича, он в «Литературной газете» ещё чётче сформулировал проблему: «Не следует наших врагов изображать людьми безвольными, невежественными, глупыми. Если бы они были
Поликарпов В.Д. Начальный этап гражданской войны. - С. 318. См.: Шелестов Д.К. Советская историография гражданской войны и военной интервенции в СССР. //Вопросы истории. - 1964. - № 2. - С.22.
41 Голиков Г. Об изучении истории Октябрьской революции. //Коммунист. - 1960. -№10. -С.90.
таковыми, то стоило ли так затягивать борьбу с ними, да и велика ли честь Красной Армии разгромить таких противников».42 Появились историографические исследования, специально посвященные истории антисоветских организаций и вооруженных сил. ' В 4 томе «Очерков истории исторической науки в СССР» автор главы об историографии гражданской войны в СССР Н.Ф. Кузьмин одним из первых, анализируя литературу 20-30-х годов, упомянул об эмигрантской литературе белых и их союзников, оценив ее, впрочем, по-прежнему, как ненаучную, сугубо клеветническую и самообличительную.44
Безусловно, не все историки согласились с такой позицией. Харьковский историк И.Л. Шерман в 1964 году требовал серьезной критики «чрезмерного увлечения освещением политики контрреволюции».45 И, судя по дальнейшему историофафическому процессу, данная точка зрения снова возобладала. Серьёзное исключение представляла монография профессора МГУ А.П. Алексашенко «Крах деникинщины», вышедшая ВІ966 году. В ней первая глава была посвящена подробному рассмотрению истории возникновения и основным чертам режима генерала Деникина. Преодолев неизбежные тогда политические ярлыки, читатель мог узнать об истории объединения белых вокруг Деникина, политической основе и социальном
Тодорский А.И. Размышляя над мемуарами. //Литературная газета. -1962. 30 августа.
43 Наумов В.П. К историофафии белочешского мятежа в 1918 г. //Уч.
зап. АОН при ЦК КПСС. Вып.40. - М, 1956. - СЛ42-180; Алексашенко А.П.
Советская историография разгрома деникинщины. //Военно-исторический
журнал. 1966.-№ 1.-С.80-89.
44 Очерки истории исторической науки в СССР. T.I. - М, 1966. - С. 469-
470.
45 Шерман И.Л. Советская историофафия гражданской войны в СССР
(1920-1931 гг.). - Харьков, 1964-С.47.
составе движения, внутренней политике, включая земельный и национальный вопросы.
Ещё одно исключение составил тот раздел книги Л.М. Спирина «Классы и партии в гражданской войне в России (1917—1920 гг.)» (1968), в котором также в спокойной тональности была затронута история белого движения. С определенными оговорками к числу исключений следует отнести работы В.В. Гармизы, К.В. Гусева, В.А. Демидова, Б.В. Иванова, В.А. Кадейкина, С.Г. Лившица, А.Л. Литвина, Т.В. Мальцевой, М.Е. Плотниковой, А.Г. Присяжного. В целом же в конце 1960-х — 70-х годах изучение гражданской войны в единственно возможном многоаспектном плане снова загонялось, быть может, в более мягкие, чем в 1930-х годах, но всё же классовые, партийные рамки.
Подчинение науки политике и очередным идеологическим установкам приводило к разрыву между догматическими представлениями и реальным историческим процессом, утрате научного характера изучения истории, подмене конкретно-исторических исследований фактографией и «обобщающими трудами», лишь подтверждавшими то, что априори считалось непреложным, понижению теоретического и методологического уровня, не говоря уже о вульгаризации самой марксистской доктрины. Поэтому, кстати, многие ученые оказались неподготовленными к тому, чтобы позднее, в новой общественной ситуации, ответить на новые требования к исторической науке.
В целом история антибольшевистского движения советскими учеными специально не изучалась, сохранялись изоляционизм отечественной исторической науки по отношению к зарубежной, в том числе эмигрантской, историографии и ее пристрастная оценка. В специальных работах по зарубежной буржуазной историографии гражданской войны фигурировал тезис об апологетической, недостоверной трактовке западными учеными развития и смысла антибольшевистского движения, оправдательном характере анализа причин его поражения, отвергалась
зо научная ценность их изысканий. Какие-либо совпадения позиций западных специалистов с выводами советских учёных объявлялись вынужденным признанием со стороны зарубежных авторов «правды истории».
До начала общественных перемен в Советском Союзе работы западных исследователей, пишущих об истории гражданской войны и антибольшевистском движении, служили материалом для подтверждения фактов обострения идеологической борьбы, разбора в этой связи различных «фальсификаций» советской истории и призванного доказать буржуазно-классовую пристрастность всей этой литературы. Однако несмотря на заданные «правила игры», обойти которые было практически невозможно, отдельным историкам удавалось хотя бы рассказать о советологических центрах, иностранных ученых, пишущих об истории гражданской войны и белом движении, описать круг поднимаемых ими проблем.46
Лишь на рубеже 1980- 1990-х годов монографические исследования и различные сборники, опубликованные в основном в 1960-1980-е годы, начинают выводиться из фондов специального хранения в научных библиотеках страны. Многие работы по истории России XX века переводятся на русский язык. Среди них исследования Ст. Коэна, Р. Пайпса, Р. Такера, А. Рабиновича, Д. Рейли, Л. Холмса — из США, Э. Карра и Дж. Хоскинга — из Великобритании, Н. Перейры — из Канады, Дж. Боффа и А. Грациози — из Италии, Н. Верта — из Франции, К. Аймермахера — из Германии.
См.; Салов В.И. Современная западногерманская буржуазная историография. Некоторые проблемы новейшей истории. - М., 1968; Критика буржуазной историографии советского общества. Сб. ст. - М., 1972; Косаковский А.А. Западногерманская буржуазная историография гражданской войны и иностранной интервенции в СССР. Автореф. дисс. канд. ист. наук. - М, 1972; История СССР в современной западной немарксистской историографии. Критический анализ. - М., 1991.
Уже эта переводная литература сделала очевидным тот факт, что в западной исторической науке сложилось в качестве самостоятельного направления историографии изучение антибольшевистского движения.47 Безусловно, оно уступает в объёме и полноте разработки исследованиям по истории интервенции и роли в гражданской войне союзников России в Первой мировой войне — стран Антанты, вообще же внешнеполитическим аспектам истории гражданской войны, предпринятых в западной науке. Но тем не менее в русле этого направления выдвинут ряд интересных идей, соотносимых с достижениями эмигрантской литературы, которые серьёзно учитываются в современной российской историографии. Последняя избавляется от синдрома простой перемены знаков в оценках, а также политической идеализации некоторых деятелей (к примеру, Колчака)
Западная историческая наука в толковании белого движения все жебыстрее отошла от идеологической «перегрузки», которую долгие десятилетия неизбежно испытывала «советология». Скажем, многие обстоятельства истории белых армий и правительств, включая их поражение, все меньше обусловливаются теперь политической конъюнктурой, так и чисто военно-техническими причинами.
Это не значит, конечно, что западные ученые теперь свободны от любой политической ангажированности в своих оценках и суждениях. Тем не менее в историографическом анализе проблемы многие из них обращали внимание на наименее исследованные вопросы, в то же время признавая сложность исследовательской практики именно в связи с идеологической
4/ См.: KenezP. Civil War in South Russia, 1918. - Berkeley, 1971; Civil War in South Russia, 1919- 1920. - Berkeley, 1976; The Ideology of the White movement. //Soviet Stadies. - 1980. - Vol.32.; Lincoln B. Red victory: A History of the Russian Civil War. - New York, 1989. Pereira N.. White Siberia. The Politics of Civil War. - Montreal, 1996; RadkeyO. The Unknown Civil War in Soviet Russia. - Hoover UP, 1976 и др.
актуальностью событий и их политической дискуссионностью, некорректность полемики многих ученых, опиравшихся не столько на факты, сколько на догмы и постулаты социального заказа.48
Начавшееся в середине 1980-х годов видоизменение всего общественного и государственного устройства, последовавший затем распад СССР обусловили возникновение новой историографической ситуации. В так называемое перестроечное время поиск исторической истины был формой политической борьбы. Более того, если сначала обновление исторических знаний имело следствием творческий подъем, надежду определенной части исследователей на быстрый пересмотр устаревших оценок, преодоление догматизма и схематизма (достаточно вспомнить такие ключевые слова, как «правда истории», ликвидация «белых пятен»), то в 1989-1991 годах обновление переросло в творческий и организационный кризис исторической науки. На совещании в ЦК КПСС в октябре 1989 года руководитель Идеологического отдела и секретарь ЦК В. Медведев не скрывал тревоги: «Порой речь идёт уже не об очищении социализма, не об избавлении его от деформаций, а о пересмотре основных социалистических ценностей, основ нашей идеологии и политики».49 И заключая совещание, поставил задачу: «...Надо отстаивать принципиальные позиции Ленина, Октябрьской революции, социалистического выбора. Тут не может быть
уступок».
Период второй половины 80-х годов был отмечен источниковедческим взрывом по этой проблеме. Однако, как стало выясняться довольно быстро, доступность источников не исправила так называемую «деформацию исторической памяти». Наоборот, чем больше открывались первоисточники,
s Bradley, J. Civil War in Russia. 1917 - 1920. -London, 1975. - P.9.
Вопросы истории. - 1990. - №1. - С. 5. 3 Там же. - С.20.
тем меньше оставалось возможностей для поверхностного и «ярлыкового» подхода к истории антибольшевистского движения и его трагедии.
И тем не менее, всё же не эмоциональное начало и новые конъюнктурные веяния определили характер нового этапа историографии антибольшевистского движения. Отличительными его особенностями стало появление целого ряда специальных работ — монографии и статьи С.Устинкина, В.Слободина, В.Зиминой, Ю.Гражданова, В. Федюка, В. Бортневского, А. Венкова, Ю. Ципкина и др.51 Примечательным является то, что исследователи попытались сразу, без промежуточных этапов, поднять — не на уровне призывов — проблемы, касающиеся сущности, периодизации, идеологии, политической и социальной основы белого движения. Другая особенность заключается в серьёзной проработке регионального аспекта антибольшевистского движения и белых режимов. Скорее всего именно здесь произошел прорыв в наращивании и осмыслении новых знаний. И, наконец, огромный пласт эмигрантской литературы по истории гражданской войны, а также исследования западных историков стали достоянием российской историографии.
События последнего десятилетия XX века имели следствием, с одной стороны, расцвет плюрализма, издательский бум, открытие архивов и «превращение архивных учреждений из преимущественно закрытых организаций, являвшихся частью идеологической надстройки существовавшего политического режима в общедоступные институты
Гражданов Ю.Д., Зимина В.Д. Союз орлов. Белое дело России и германская интервенция в 1917 - 1920 гг. - Волгоград, 1997; Слободин В.П. Белое движение в годы гражданской войны в России (1917- 1922 гг.) Уч. пос. - М., 1996; Устинкин СВ. Трагедия белой гвардии. - Нижний Новгород, 1995 и др.
службы социальной памяти российского общества», а с другой, — кризис исторической науки, сопровождавшийся методологической растерянностью, разрушением старых схем, многотрудным поиском новых подходов. Историческая наука, как писал Ю.А. Поляков, «выглядела лишённой прежних и не создавшая новых концепций, с углубляющейся поляризацией, с амбициями новых лидеров и номенклатурно-должностными бастионами старых деканов, с недоразбитым догматизмом и вышедшей на авансцену конъюнктурной некомпетентностью».53
Объективная оценка гражданской войны, определение узловых проблем, стоящих перед учеными, перспектив и тенденций развития отечественной исторической науки стали предметом размышлений и дискуссий, нашли отражение в ряде специальных работ. Показателем начала нового этапа в изучении антибольшевистского движения, в частности, стало активное и весьма плодотворное взаимодействие отечественных историков с зарубежными коллегами, умножение форм и способов исследовательской практики, ее содержательное и жанровое многообразие, появление первых специальных трудов по истории изучения гражданской войны, её различных проблем.5
Минюк А.И. Современная архивная политика: ожидания и запреты. //Исторические исследования в России: Тенденции последних лет. - М., 1996. -С. 12.
" Поляков Ю.А. Наше непредсказуемое прошлое: Полемические заметки. — М., 1995. - С. 205.
5 См.: Гражданская война в России. «Круглый стол» //Отечественная история. - 1993. - № 3; Ушаков А.И. История гражданской войны в литературе русского зарубежья. - М., 1993; Гражданская война в России: перекресток мнений. - М., 1994; Россия в XX веке: Историки мира спорят. -М., 1994; Поляков Ю.А. Наше непредсказуемое прошлое: Полемические
Что касается изучения белого движения, то на рубеже XX и XXI веков главной и определяющей тенденцией являлось восстановление единой историографии этого вопроса, которая долгое время была искусственно разъединена на изолированные исследовательские потоки: собственно советский, эмигрантский русский и западный. Каждый историографический комплекс нёс на себе груз внешних условий и среды, в котором он развивался, испытывал ту или иную зависимость от «социального заказа» и, естественно, — идеологического противостояния, связанного с «холодной войной».
Начавшийся диалог представителей трёх потоков создает условия для достижения иного уровня изучения истории антибольшевистского движения. Можно сказать, что складывается достаточно отчетливое понимание того, что и как сделано в исследовании проблемы, какими сильными и слабыми моментами отмечены вышедшие издания, какие ключевые пункты дальнейшего изучения нуждаются в общих усилиях и совместных обсуждениях.
Для историографической литературы конца XX - начала XXI вв. характерен целый ряд серьезных изменений, вызванный сменой приоритетов в проблематике гражданской войны. Значительно сократилась историография политических партий в гражданской войне, в связи с чем историографическое осмысление переместилоь в такую область как историография белого движения.55 О неуклонном интересе к проблемам
заметки. - М., 1995; Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. - М., 1996 и др.
55 См.: Бордюгов Г.А., Ушаков А.И., Чураков В.Ю. Белое дело: идеология, основы, режимы власти. — М., 1998; Немчинова Т. А. Современная российская историография белого движения в Сибири. — Улан-Удэ, 2002; Цветков В.Ж. Новые источники и историографические
антибольшевистского движения в России в годы гражданской воины свидетельствуют защищенные в последние годы кандидатские и докторские диссертации.56
Вместе с тем, как и в другие периоды развития отечественной исторической науки, и сегодня в ней присутствует значительный элемент политизации и мифологизации истории антибольшевистского (в частности, белого) движения, только, пожалуй, с иным или даже прямо
подходы к изучению Белого движения в России //Гражданская война на Востоке России. Мат. научн. конф. в Челябинске 19-20 апр. 2002 г. - М.,2003. 56 См.: Абинякин P.M. Офицерский корпус Добровольческой армии: социальный состав, мировоззрение. 1917 - 1920 гг. Дисс. ... канд.ист.наук. — М., 2000; Верещагин А.С. Отечественная историография Гражданской войны на Урале, 1917 - 1921 гг. Дисс. ... докт. ист. наук. — М., 2001; Ганчар Г.М. Военная и политическая деятельность П.Н. Врангеля, 1917 - 1920 гг. Дисс. ... канд. ист. наук. — М., 1998; Звягин СП. Формирование и реализация правоохранительной политики антибольшевистскими правительствами на востоке России (1918 - 1922 гг.). Дисс. ... докт. ист. наук. — Кемерово, 2003; Зимина В. Д. Белое движение и российская государственность в период гражданской войны. Дисс. ... докт. ист. наук — Волгоград, 1998; Ипполитов Г. М. Военная и политическая деятельность А.И. Деникина. 1890 - 1947. Дисс. ... докт. ист. наук. — М., 2000; РоманишинаВ.Н. Социальный состав и идеология Белого движения в годы гражданской войны в России, 1917 — 1920. Дисс. ... канд. ист. наук. — М., 2001; Симонов Д.Г. Белая Сибирская армия, май - декабрь 1918. Дисс. ... канд. ист. наук. — Новосибирск, 2000; Сотова О.А. Национальная политика кадетов в составе белогвардейских правительств в период гражданской войны в России. Дисс. ... канд. ист. наук. — М., 2002; Тучков А.И. Вооруженные силы Северной Области в Гражданской войне, 1918 - 1820 гг. Дисс. ... канд. ист. наук. — Мурманск, 2002 и др.
противоположным аксиологическим акцентом. Достаточно часто поиск научной истины подменяется в связи с этим поиском виноватых, что не обеспечивает полноценных, способных открыть новое видение ставших необычайно актуальными проблем. В связи с этим перед историографией стоит важная задача сохранить верность принципу историзма, корректно и добросовестно оценить, сохранить и развить позитивные итоги отечественных и зарубежных исследователей, творчески вовлекать в исследовательскую практику достижения мировой исторической науки.
В историко-научном осмыслении процессы разработки этой многогранной проблемы достигнуты несомненные успехи, которые одновременно и оттеняют существующую историографическую потребность в создании специализированного труда, сориентированного на освоение с позиций современной науки, её различных дискурсов истории изучения антибольшевистского движения как относительно самостоятельного направления в историографии гражданской войны в России начала XXI века. Данная диссертационная работа является посильным вкладом автора в решение этой актуальной проблемы современной российской историографии.
Цель настоящей диссертации — выявление и постановка узловых проблем изучения истории антибольшевистского движения на основе анализа и тенденций развития советской, современной отечественной и эмигрантской историографии. В соответствии с этой целью в диссертации решаются следующие задачи:
- изучение процесса накопления фактического материала по истории
антибольшевистского движения и складывающихся на его основе
исторических концепций и тенденций;
- анализ становления и развития проблематики исследований по
истории антибольшевистского движения,
- выявление специфических особенностей каждого этапа
аккумуляции исторических знаний по теме;
- выделение наиболее перспективных направлений и актуальных проблем изучения истории антибольшевистского движения на современном этапе развития отечественной исторической науки.
В задачи, которые автор перед собой поставил в данном диссертационном исследовании, не входят требующие отдельного рассмотрения проблемы национальных движений и иностранной военной интервенции в Россию.
Методологическая основа диссертации адаптирована к её целям и задачам. Прежде всего, автор руководствуется принципами историзма и объективности, ориентирующие в историко-научном исследовании отказаться от политизированных и тенденциозных оценок и обобщений, существующих в историографии гражданской войны в России. В русле такого подхода усилия автора направлены на выявление научных ценностей в любых исследованиях, работах и их демаркацию от вненаучных интерпретаций и пристрастий различного, в том числе, субъективно-личностного происхождения. Из методов, являющихся общезначимыми для исторического познания, в работе задействованы сравнительно-исторический (компаративный), ретроспективный, структурно-системный, периодизации, которые, будучи актуализированы на материале научно-исторического исследования, позволяют обеспечить соответствие содержания исследования процедурам, правилам и требованиям современной исторической науки.
Для решения поставленных задач автор широко использует метод компаративистики, который позволяет выявлять общее и особенное в становлении, эволюции и содержании тех систем историографии и историографических комплексов, которые представлены в диссертационном исследовании. Данный метод применялся как в территориально-хронологическом формате темы, так и в координатах проблемно-тематического измерения историографического процесса. Особое значение для данной историко-научной работы имеет метод рациональной
реконструкции текста, в основе которого лежат традиционньге принципы историографического анализа, сопрягаемые автором с элементами подходов, свойственных направлениям «новой истории историографии», в частности, методу историко-культурной атрибутики. Последний позволяет установить принадлежность историографического источника определённому кругу общностей (исследовательской и национальной традиции, общественно-политическому и идеологическому течению и т.д.), и тем самым выделить внешние детерминанты авторской позиции.
Источниковая база работы представлена комплексом историографических источников, включающем более 1100 наименований. Группировка источников — процесс, который, во-первых, позволяет упорядочить «диалог» исследователя с источниками, более внятно представить, как, зачем и почему используется в работе тот или иной источник; во-вторых, — это такое измерение исследования, которое раскрывает подходы автора к изучаемому объекту/предмету, проливает дополнительный свет на его концепцию. Исходя из целей, задач и особенностей диссертации, в ней проведена мобилизация источников по двум основаниям. Первая модель систематизации историографических данных базируется на критерии идейно-политического происхождения источников, в основу второй модели положена градация источников в соответствии с тем типом документа, который они представляют, здесь — прежде всего их жанровыми характеристиками.
В рамках первой систематизации выделяются тексты, распределённые по основным системам историографии, обозначенным в диссертации — советской, постсоветской и эмигрантской. Эти историографические комплексы различаются по объёму, структурно-элементному составу, соотношению исследовательских и мемуарно-нарративных компонентов, особенностям формирования и эволюции. Доминирующей по количеству текстов, безусловно, является советская историография, которая в условиях идеократического режима большевизма
была во многом превращена в составную часть идеологической системы, и была приведена к «общему знаменателю» в сфере идеологии и социокультурных ориентации. Эмигрантская литература, напротив, была представлена целым спектром проблемно-теоретических подходов, а её политизация выражалась не в принудительном следовании моноидеологии, но в том влиянии, которое оказывали на историописание идейно-политические предпочтения авторов, воспроизводивших конфигурацию политических течений, свойственных эпохе «войн и революций» -— от анархистов и различного толка социалистов до монархистов.
Взаимодействие между системами историографии в обстановке идеолого-политических барьеров носило опосредованный характер. Ряд положений исследователей из среды эмигрантов были восприняты западной историографией, а уже оттуда проникали в историографию советскую — как в формате идеолого-практической реакции последней, так и в виде «безымянных» выводов и наблюдений. Так случилось с выдвинутым авторами эмиграции важным положением о необходимости рассматривать гражданскую войну в России в качестве составной части — первой мировой войны, её продолжения. Что же касается постсоветской историографии, то она превращается в интеллектуальное пространство, где представлены все историографические «голоса», что позволяет, кстати, надеяться на благоприятные перспективы современной российской исторической науки.
В рамках другой модели систематизации источников складывается следующая картина.
I. Основную группу историографических источников составляет научная или исследовательская литература о российской контрреволюции и антибольшевистском движении в 1918-1920 гг. Это обобщающие труды, монографии, брошюры, статьи, диссертационные исследования, научно-популярные и публицистические работы, анализ которых в значительной мере позволяет судить о характере процесса развития данного направления проблемно-тематической историографии.
РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
БИБЛИОТЕКА
Отметим, что эмигрантская и зарубежная литература обрела статус историографических фактов для отечественной науки, главным образом, лишь в последние 10-15 лет. Мобилизация этих источников позволяет реализовать всесторонний, комплексный подход к решению поставленных в диссертации задач.
Составной частью всего этого комплекса источников выступают работы историко-научного, собственно историографического, характера, которые в совокупности предстают в качестве линии научной критики в изучении истории гражданской войны.
II. Относительно самостоятельную группу источников составляют
издания по общим проблемам революции и гражданской войны в России, в
которых раскрывается процесс складывания, развития и обновления
теоретико-методологической концепции этого этапа отечественной истории,
и даётся представление о новейшем периоде в изучении темы. Их дополняют
материалы дискуссий, «круглых столов», конференций, которые изданы
полностью или прореферированы. В них авторские взгляды выступают в
четко выраженной форме, в непосредственном обсуждении альтернатив
решения определенных научных проблем. Сюда включена не только
литература, посвященная антибольшевистскому движению, но и литература,
по истории гражданской войны в России в целом, и в отдельных её регионах
в частности, литература по региональной истории, по истории отдельных
социальных групп, партий, общественных организаций, военных
формирований.
III. В качестве отдельной группы источников могут быть выделены
эго-документы — мемуары, дневники, переписка тех, кто участвовал в
событиях гражданской войны и/или писал о них. Документы личного
происхождения — источник особого рода, который позволяет как уточнить,
прояснить некоторые исторические детали, так и затронуть
социопсихологические, психоментальные аспекты истории изучения темы.
Иные воспоминания ярко отражают противоречивую картину событий
гражданской войны и зигзаги судеб тех, кто был в неё вовлечён. Иллюстрация на эту тему — Мемуары И. Майского, некогда «мягкого социалиста», меньшевика члена Комуча, затем — советского дипломата. Само название его работы, «Демократическая контрреволюция», несёт на себе отпечаток некоего оправдания своего «неправильного», но все же «демократического» прошлого.
IV. Особую группу историографических источников составляют
библиографические указатели, биографические справочники и путеводители
по архивным фондам. Конечно, они носят прежде всего «технический» по
отношению к историографическому процессу характер, но не только:
аннотированная библиография, способ группировки наименований работ в
справочниках, их номенклатура со своей стороны свидетельствуют о
содержании и эволюции историографии проблемы.
V. В качестве отдельной группы источников фигурируют
опубликованные документы и материалы периодической печати,
которые привлечены в работе для прояснения реального содержания тех событий, которые являлись объектом внимания в исторических сочинениях по истории гражданской войны, в мемуаристике.
VI. Наконец, архивные данные, непосредственно связанные с
избранной темой. Это относится к фондам Истпарта ЦК ВКП(б) 1922- 1925
годов и сектора истории гражданской войны в СССР (Подготовительные
материалы к изданию «Истории гражданской войны в СССР (1917-1922
гг.)») — фонды 70, оп.З и 71, оп.35 Российского государственного архива
социально-политической истории (РГАСПИ), фондам 5827 (А.И. Деникин),
5853 (А.А. Фон Лампе), 5974 (В.В. Шульгин), 6065 (СП. Постников)
Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), а также к
коллекциям Архива Гуверовского института войны, революции и мира
Стэнфордского университета (США). Так же, как опубликованные
документы и периодика, архивные данные используются автором для
верификации тех или иных положений работы.
Конструирование двух моделей источникового обеспечения исследования позволило более эффективно использовать источниковую базу: источник, размещённый в системе коордират, образуемой на пересечении линии происхождения и линии его жанровой, типологической характеристики, начинает более содержательно «отвечать» в ответ на запрос, интерпелляцию исследователя.
Научная новизна исследования определяется как самой постановкой
проблемы, так и полученными в ходе её разработки результатами. Впервые
предпринимается специальное исследование, посвященное историографии
гражданской войны в России, в целом охватывающие период её складывания
и развития вплоть до настоящего времени, с учётом эволюции всех основных
историографических систем — советской, постсоветской, эмигрантской.
Введение автором в качестве содержательного научного понятия
определения «антибольшевистское движение», фиксирующего
неоднородный —- в идейном, политическом и социальном отношениях — состав тех сил и формирований, которые противодействовали большевистской власти, а также истолкование метафорического понятия «белое движение» («Белое дело») позволило автору создать обновлённый, более научно-обоснованный формат историко-научного исследования. Соответственно, удалось более внятно обозначить основные тенденции, характерные черты и особенности исследовательских работ и мемуаристики, посвященным истории гражданской войны. С учётом такого обоснования предмета исследования, а также исходя из решающей роли социокультурных и этноцентристских факторов в формировании образов истории в процессах историописания, литература российского зарубежья и советская историография рассматриваются как относительно самостоятельные, направления целостной, единой отечественной историографии гражданской войны. Приведённый в диссертации анализ основных проблем и тенденций эволюции историографии гражданской войны во всех её главных «секторах»
позволил определить наиболее перспективные направления дальнейшего развития этого весьма значимой для исторического знания темы.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что ее материалы, положения и выводы, могут быть учтены в процессе создания учебных, учебно-методических и научно-популярных работ, а также при разработке учебных курсов по истории России, которые в совокупности призваны формировать современные образы истории как в среде специалистов-гуманитариев, так и в общественном сознании в целом.
Апробация диссертационной работы, ее основных положений и выводов сделана в многочисленных публикациях, на конференциях, симпозиумах, конгрессах и «круглых столах», в том числе — на международных научных форумах. Автор неоднократно выступал в 1990 — 2003 гг. с докладами по теме диссертации на конференциях и симпозиумах в Москве, Архангельске, Казани, Екатеринбурге. Различные сюжеты исследования были освещены соискателем на международных конгрессах и конференциях в Констанце (Германия, 1994), Варшаве (Польша, 1995), Вашингтоне (США, 1995), Лидсе (Великобритания, 1996), Будапеште (Венгрия, 1997), Кёльне (Германия, 1999), Кембридже (Великобритания, 2000), Бохуме (Германия, 2001).
Диссертация и ее отдельные разделы обсуждались на кафедре философии, политологии, социологии и истории Московского университета потребительской кооперации и на кафедре источниковедения и историографии Казанского государственного университета. Ряд ее положений обсуждались с некоторыми ведущими специалистами России, Великобритании, Венгрии, Германии, США, Франции и Японии, занимающимися проблемами истории и историографии российских революций и гражданской войны.
Создание исследовательских центров
Процессы формирования историографии революции и гражданской войны начались «по горячим следам» событий, причем как в советской России, так и в российском зарубежье речь шла о создании нового историознания. Формирование отечественной историографии гражданской войны, на многие десятилетия разделенной на советскую и зарубежную, началось практически одновременно. Сходным в процессах оформления исторического знания о социальных сдвигах начала XX века, развернувшихся как в советской России, так и в зарубежных центрах эмиграции, было то, что и здесь и там отсутствовали научные учреждения, центры, архивы, библиотеки, отвечавшие задачам изучения событий недавнего прошлого.
Новая проблематика нуждалась в институционализированных формах ее изучения. Собственно, в самом общем виде можно сказать, что процессы институционализации развернулись в «обеих» Россиях — советской и зарубежной. Однако протекали эти процессы по-разному. Если в условиях большевистской власти формирование новой историографии, базировавшейся на позициях русского марксизма, являлось делом буквально государственной важности, то в российском зарубежье носители нового историознания могли рассчитывать, главным образом, на свои силы и частично -— на поддержку определенных общественно-политических сил и государственных учреждений в некоторых странах, принявших у себя русских эмигрантов.
В 1960-70-е годы в советской историографии были достаточно подробно рассмотрены вопросы, связанные с формированием советской исторической науки как системы идеологических учреждений, описана деятельность первых историков-марксистов, прежде всего в Москве и Ленинграде. Российское зарубежье представляет для современной историографии не только колоссальный объем пока еще не вовлеченной в научный оборот информации, но и имеет несомненный практический и политический интерес, о чем свидетельствуют многочисленные публикации исследовательских работ последних десяти-пятнадцати лет, а также значительное число защищенных в России кандидатских и докторских диссертационных исследований.
Неоспоримо значение литературы российского зарубежья не только в плоскости общекультурного развития цивилизации, но и, прежде всего в изучении истории гражданской войны и антибольшевистского движения. Труды авторов русского зарубежья не претендовали на всеобъемлемость исторического описания и, как правило, большинство работ носило фактографический характер. «То, чего мы ищем — это не пристрастное восхваление, и не замалчивание, и не преувеличение; но исторической освещение и умудрение. Белая борьба нуждается в летописи, а не в идеализации; в верном самопознании, а не в создании легенды; в удостоверении, а не в искажении», — писал выдающийся русский религиозный философ, правовед и литературный критик И.А. Ильин.
Одно из неоспоримых достоинств российской зарубежной историографии антибольшевистского движения — в её неподцензурности, богатстве разнообразных направлений мысли, изначальной включенности в русло мировой исторической науки. Именно литература русской эмиграции зачастую «направляла» западных историков. Это относится и к публикаторской работе российской эмиграции, и к изданным ею воспоминаниям и исследованиям. Одновременно же она была несколько ограничена в возможностях своего влияния на развитие историографии и исторических представлений на своей родине.
В основном исследовательские и мемуарные работы российских эмигрантов увидели свет в 1920-30-е годы, то есть до Второй мировой войны. Возникновение и развитие литературы русского зарубежья было самым тесным образом связано с самой жизнью эмиграции. «История русской книги за рубежом, — писал СП. Постников, — есть вместе с тем история эмиграции нашего времени».5 Одновременно с постепенным расселением и оседанием эмигрантов из России, шла большая волна изданий на русском языке.
Публикации документов и исследования по истории белого движения и гражданской войны в России начались в русском зарубежье в самом начале 1920-х годов. Так, в 1921 году в Софии планировалось выпустить многотомник «Революция и гражданская война в России. (Собрание исторических материалов)». Однако это, несомненно, интересное издание не было выпущено в свет. Сохранился только его примерный план, по которому можно судить о намерениях составителей. «Главное содержание нового издания, — писали они, — составляют документы, характеризующие события, пережитые Россией со времени Февральской революции. Значительное количество таких документов было рассеяно по архивам многочисленных правительственных и общественных учреждений, действовавших в различных местностях России... Не преследуя никаких партийных целей, с одной стороны, и не гоняясь, с другой, за сенсационными разоблачениями, издательство при подборе печатаемых документов будет руководиться исключительно их объективной ценностью с точки зрения возможно полного освещения исторических событий указанной эпохи».6 Предполагалось публикации документов предварять вступительными статьями и сопровождать необходимыми примечаниями.
Уже в самом начале 1920-х годов начинают выходить различные периодические и непериодические издания, в которых, так или иначе, затрагивается проблематика революции, гражданской войны и антибольшевистского движения. Так, в 1921 году, в Берлине, под редакцией бывшего профессора Петроградского, а затем Пермского университетов, доктора международного права А.С. Ященко, который весной 1919 года прибыл в Берлин в составе первой советской делегации в качестве эксперта по международному праву и отказался вернуться на родину, стал одним из первых «невозвращенцев», начинает выходить ежемесячный критико-библиографический журнал «Русская книга». Этот журнал стал первой попыткой создания библиографии книг русского зарубежья. «С осени 1918 года, — писал А.С. Ященко, — с момента закрытия во всей России некоммунистической печати и начала гражданской войны, русская литература распалась на две области: на литературу в коммунистической России и на литературу в эмиграции».7
Складывание профессионального историознания
Историографическую «линию», связанную с литературой русского зарубежья условно можно разделить на два крупных «направления». К первому относятся мемуарно-исследоеательские и исследовательские работы созданные профессиональными учеными и политиками. Второе условное «направление» представляют мемуары и воспоминания военных, политических и общественных деятелей «белой России».
Одним из первых, издал свою книгу бывший командующий Добровольческой армией, а затем Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин. Его «Очерки русской смуты» являются мемуарно-исследовательским трудом44 и открывают собой длинный ряд последующих изданий по истории гражданской войны в России.
К мемуарному жанру работу Деникин,а можно отнести потому, что сам автор являлся не только непосредственным участником событий, но и основным действующим лицом. Исследовательской её можно назвать потому, что в ней на солидной источниковой базе представлен широкий спектр событий гражданской войны, просматриваются попытки их исторического анализа.
У «Очерков Русской Смуты» Деникин,а была непростая судьба. Первые два тома «Очерков» вышли в Париже в 1921 - 1922 годах, а последующие три — в Берлине в 1924 - 1926 гг. 5. Первый том сразу же по издании был доставлен в Москву, главе советского государства В.И. Ленину, который не только внимательно изучил книгу, но и на каждой странице сделал свои пометки \ В 20-х годах отрывки из «Очерков» Деникина были опубликованы в Советском Союзе в известном алексеевском «классическом» пятитомнике «Революция и гражданская война в описании белогвардейцев»47 и отдельными книгами «Поход и смерть генерала Корнилова» и «Поход на Москву» .
Во время «перестройки» (в конце 1980-х - начале 90-х) ряд советских издательств снова опубликовали «Поход на Москву» , а академическое издательство «Наука» предприняло попытку репринтного полного издания, но выпустило в свет лишь первые два тома «Очерков Русской Смуты» .
Название «Очерков Русской Смуты» было выбрано автором не случайно. Естественно, что оно ассоциируется, прежде всего, со смутным временем начала XVII века и свидетельствует о том, что революции 1917 года и гражданскую войну Деникин тоже рассматривал как смуту.
Материалы к своему труду Деникин начал собирать ещё в годы гражданской войны, о чём свидетельствуют документы его личного фонда, переданные им в Русский заграничный исторический архив в Праге в 1930-е годы, и находящиеся в настоящее время в Москве51. В архиве Деникина тщательно подобраны материалы по различным проблемам (вопросам) истории антибольшевистского движения. Это и документы «Союза офицеров армии и флота», и материалы по истории и ликвидации выступления генерала Корнилова, по истории Первого Кубанского (Ледяного) похода . Кроме обширнейшей переписки с деятелями Белого движения разных рангов, Деникин сохранил и подлинные первоисточники по истории гражданской войны на Юге России — записи своих выступлений, телеграммы, приказы, политические сводки . Важным историческим источником, хранящимся в архиве Деникина, являются и воспоминания белогвардейских лидеров (Богаевского, Казановича, Кутепова, Шкуро и др.), написанные по просьбе самого Деникина .
«В кровавом тумане русской смуты гибнут люди и стираются реальные грани исторических событий, — писал в предисловии к 1-му тому Деникин. — Поэтому, не взирая на трудность и неполноту работы в берлинской обстановке — без архивов, без материалов и без возможности обмена живым словом с участниками событий, я решил издать свои очерки»55. Но Деникин, несомненно, преувеличивал отсутствие у него необходимых для работы материалов. Некоторые рецензенты, наоборот, ставили ему, чуть ли не в вину предусмотрительный сбор материалов по ходу событий. «Не отделаться от мысли о том, что генерал А.И. Деникин ещё" задолго до оставления своего поста задумал свои мемуары, ещё задолго до своего отъезда из России стал готовиться к литературной работе, — писал в 1923 году И.М. Василевский (He-Буква), —... когда внимательно вчитываешься в эти "Очерки Русской Смуты", всё яснее видишь, что кое-какие материалы ген. А.И. Деникин и в берлинской обстановке сохранил, что не по памяти, а по документам, вплоть до вырезок из газет, написаны эти страницы. Неужели, в самом деле, заблаговременно готовились для будущих мемуаров эти эффектные цитаты...» .
С 1-го тома автор «Очерков» избирает линию полномасштабного изложения событий. И не только тех, в которых он участвовал непосредственно, но и тех, в которых он не принимал участия (например, события на Севере или в Сибири). Примечательно и то, что Деникин не стал отделять гражданскую войну от революционных событий 1917 года. Он даже предпринял попытку изложить свои взгляды на процессы и настроения, предшествовавшие февралю 1917 года. «Устои старой армии: вера, царь и отечество», «Состояние старой армии перед революцией», «Старая армия и государь» — такие заголовки носят первые три главы книги. «Неизбежный исторический процесс, завершившийся февральской революцией, привел к крушению русской государственности, — писал Деникин. — Но, если философы, историки, социологи, изучая течение русской жизни, могли предвидеть грядущие потрясения, никто не ожидал, что народная стихия с такой легкостью и быстротой сметет все те устои, на которых покоилась жизнь: верховная власть и правящие классы — без всякой борьбы ушедшие в сторону; интеллигенцию — одаренную, но слабую, беспочвенную, безвольную, вначале среди беспощадной борьбы сопротивлявшуюся одними словами, потом покорно подставившую шею под нож победителей; наконец — сильную, с огромным историческим прошлым, десятимиллионную армию, развалившуюся в течение 3-4 месяцев» .
Историография 1920-х годов
Формирование исторической науки в первые годы Советской власти в полной мере отражало особенности того времени — напряжение идейно-политической борьбы, социально-экономические проблемы, становление новых организационных форм науки и исторического образования, архивного и библиотечного дела. События недалекого прошлого становились предметом анализа не только ученых, а в гораздо большей степени объектом политической публицистики, пропаганды и агитации, идейных столкновений представителей различных партий и движений, непродолжительное время действовавших в условиях относительной демократии.
Перипетии революций 1917 года и гражданской войны находились в центре внимания, а их причины, ход, влияние и последствия изучались как сторонниками, так и противниками советского режима, что сразу политизировало процесс осмысления этих крайне сложных и противоречивых явлений российской действительности и соответственно определило научную значимость результатов первых научно-публицистических исследований. Советская власть выдвинула перед вставшими на ее сторону учеными задачу участвовать в формировании новой идеологии и ее пропаганде. Острота классовой борьбы, развернувшейся в стране, наряду с приматом классовой парадигмы в большевистском менталитете и самой политике коммунистов, прямо влияли на содержание и выводы исторических трудов. Функционализм, однако, был неотъемлемым свойством и работ, написанных оппонентами новой власти. И те, и другие в то же время рассматривали свое участие в политической и идейной борьбе как научный, гражданский и партийный долг. Так идеологическое противоборство доминировало в развитии исторической науки 1920-х годов.
Наиболее ярко это выразилось как в изучении истории гражданской войны, так и антибольшевистского движения, которое, естественно, специально не исследовалось. Советские историки, усиленно работая над внедрением и распространением партийных директив в массовое общественное сознание, соотносили тематику исследований и свои выводы с политическими оценками, утвердившимися в большевистской партии. Основой их стали канонизированные выступления, доклады и другие работы В.И. Ленина, в которых давались определение сущности, периодизация, характеристика основных событий войны, оценивалась расстановка и динамика классово-политических сил в ходе военного противоборства в 1918-1922 гг., а также роли, точки зрения и позиции различных политических партий и движений в событиях гражданской войны, значение интервенционистского фактора и др.
Достаточно подробный анализ ленинских работ, затрагивающих проблемы истории гражданской войны, содержится в ряде трудов советских исследователей. Следует сразу отметить — обращение вождя большевистской партии к историческому факту в условиях гражданской войны было средством непосредственной политической борьбы. Это и предопределяло политический прагматизм в методологии и приемах исторического анализа. Априорная же приверженность партийной доктрине и интересам борьбы за власть воздействовала на характер выводов и оценок, в результате чего стремление видеть основную историческую связь ограничивалось ответом на вопрос: «Кому выгодно?». На анализе формирования смысла, и трансформации антибольшевистского движения в годы гражданской войны аналогичные подходы сказались, прежде всего. В.И. Ленин, рассматривая это движение как антинародное и антисоветское, неизменно подчеркивал внутреннюю неразрывную связь российской контрреволюции с интервенцией, считая тех и других непосредственно ответственными за развязывание и чрезвычайно острый и затяжной характер гражданской войны. Он стремился доказать отсутствие у белых политической и экономической опоры в «широких народных массах» и в то же время признавал разнообразие форм и окраски контрреволюции в разных регионах, прежде всего в зависимости от конкретной социально-политической основы антисоветских сил, сложности и неопределенности состава участников борьбы с обеих сторон как в составе регулярных войск, так и вне них, тем более что провести четкую грань между ними было не всегда возможно.
Ленин первым заметил, что, начиная с лета 1918 года произошло слияние открытой интервенции с внутренней контрреволюцией и расширение социальной базы последней за счет крестьянства. Именно он определил кулачество как «главного союзника буржуазии и помещиков» в антибольшевистском лагере, а партию кадетов как организатора и зачинщика гражданской войны наряду с другими потворствовавшими ей «мелкобуржуазными соглашательскими партиями». Отсюда и основные очаги контрреволюции он видел в наименее большевистских регионах Юга России, Поволжье, Сибири и Урале.2
Участие социалистических партий в антибольшевистском движении, ставившего, по его мнению, целью восстановление капитализма и монархии в России, Ленин расценивал как «предательство интересов революции и социализма». В связи с этим идейное разнообразие и политическая пестрота лагеря противников большевизма представлялись исключительно как их слабость, а наличие в программах белых демократических альтернатив развития России, предусматривавших ее модернизацию и прогресс, отвергались, как отвергалась и допустимость любой патриотической мотивации участников борьбы с Советской властью. Социальный состав антибольшевистского движения председатель Совнаркома определял классовым принципом: буржуазия и помещики, националисты — представители эксплуататорских классов плюс зажиточное крестьянство и казачество, то есть те слои общества, которым есть, что терять, и колеблющаяся масса мелкой буржуазии и интеллигенции. Именно двойственной природой отношения к собственности истолковывал Ленин сомнения, и колебания основной части крестьянства между двумя противоборствующими лагерями в ходе войны. Причины и обстоятельства поражения Белого дела он видел в противоречии цели и политики антибольшевистских сил «главнейшим интересам трудящегося большинства» страны/
В советской историографии Ленина представляли в качестве создателя научной концепции истории гражданской войны и инициатора изучения данной проблемы. Действительно, еще в 1919 году он дал указание о систематизации документов касающихся гражданской войны. Уже в то неспокойное время большевистские лидеры думали о создании «научной истории гражданской войны».
Исследования «белого дела» в условиях общественного перелома середины 1980-х -- начала 1990-х годов
Два историографических события определили начальную грань следующего этапа изучения проблем белого движения. Одним из них был выход в 1985 году монографии Л.М. Спирина и А.Л. Литвина «На защите революции: В. И. Ленин, РКП(б) в годы гражданской войны: историографический очерк», подводящей итог нескольким десятилетиям изучения проблемы (кстати, авторы подсчитали, что за годы Советской власти по теме истории гражданской войны вышло около 15 тысяч книг, брошюр, статей). Другим событием стала публикация в 1986 году второй книги двухтомного издания «Гражданская война в СССР» — «Решающие победы Красной армии. Крах империалистической интервенции, март 1919 -октябрь 1922 гг.». Эта официальная и масштабная работа носила
Спирин Л.М., Литвин А.Л. На защите революции: В.И. Ленин, РКП(б) в годы гражданской войны: историографический очерк. —Л., 1985. - С. 53.
Из других историографических работ рассматриваемого периода см. также: Историография гражданской войны на Урале. — Челябинск, 1985; Шишкин В.И. Современная советская историография иностранной интервенции и гражданской войны в Сибири: дискуссионные проблемы. //Из истории интервенции и гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке. 1917- 1922. Новосибирск, 1985; Наумов В.П. Итоги изучения и нерешенные проблемы истории гражданской войны. //Защита завоеваний социалистических революций. М., 1986; Кривошеенкова Е.Ф. Гражданская война и военная интервенция: историко-партийные аспекты. — М, 1989; Наумов И.В. Гражданская война на Дальнем Востоке в советской историографии середины 1950 - середины 1980-х годов. — Иркутск, 1991. установочный и ориентирующий характер как по методологии изучения проблемы, так и по оценкам основных явлений периода гражданской войны, в том числе, белого движения. Чему же должны были следовать его историки?
Во-первых, тому, что именно международный империализм являлся главным виновником развязывания гражданской войны: «Империализм для борьбы против Советской республики организовал многотысячные белогвардейские армии, ядро которых, особенно армии Колчака и Деникина, составляло реакционное офицерство России. Они были, по существу, армиями империалистов Антанты, существовали и действовали только благодаря огромной помощи империалиалистических государств».
Во-вторых, следующей схеме утверждения белогвардейских режимов: переход власти на несоветских территориях от мелкобуржуазных демократов к буржуазно-помещичьей контрреволюции, устанавливающей военную диктатуру, а следующий шаг — реставрация монархии.
Идеологическое существо и политика белогвардейского режима на юге России определялись следующим положением: «Стремление деникинцев к восстановлению "единой, неделимой России" не находило поддержки буржуазно-националистических элементов Украины и Кавказа, мечтавших о создании собственных государств. Учитывая это, администрация Деникина первое время всячески пыталась прикрыть свои монархические цели туманными обещаниями о созыве Национального собрания, местном самоуправлении, земельных реформах, гражданских свободах и рабочем законодательстве. Это, однако, не мешало ей восстанавливать царские порядки и законы, возвращать земли помещикам, подавлять рабочие организации и национально-освободительное движение».
Особенность же ситуации на востоке России состояла в том, что «Колчаковское правительство сильнее других белогвардейских режимов выражало идею создания единого всероссийского правительства, поддерживаемую всеми антисоветскими элементами. Его социальной опорой были буржуазия, зажиточные слои казачества и крестьянства, полуфеодальная знать малых народностей, а также бежавшие из центральных районов элементы разбитых эксплуататорских классов. Утверждению белогвардейской диктатуры на первых порах способствовали колебания мелкой буржуазии, особенно сибирского среднего крестьянства. Правительство Колчака делало все возможное, чтобы привлечь на свою сторону и трудящихся. В специальных воззваниях говорилось о созыве Учредительного собрания не позднее 1921 года, которое-де решит вопросы о земле, государственном устройстве, нуждах рабочего люда. Было объявлено о созыве государственного земского собрания, всесибирского крестьянского съезда, всесибирского совещания земских и городских самоуправлений».5
В-третьих, в описании краха белого дела надо было делать ударение на разочаровании крестьянства политикой белых, на их безуспешные попытки направить рабочее движение в русло соглашательства (выступления рабочих подавлялись вооруженной силой), на террор, грабежи, произвол противников Советской власти, их полную зависимость от Антанты.
Казалось, что эти установки просуществуют еще не одно десятилетие и в их русле по известному механизму «оснащения фактами готовых концепций» выйдет немало новых работ по гражданской войне. Даже начавшаяся перестройка мало поколебала эту уверенность. В отличие от публицистов историки-профессионалы никак не могли понять и воспринять саму возможность быстрого изменения взглядов без серьезного изучения источников и документов.
Однако так случилось, что в то перестроечное время борьба за историческую истину стала формой политической борьбы. Более того, если в 1985-1988 гг. она имела следствием творческий подъем, надежду определенной части исследователей на быстрое обновление исторического знания, преодоление догматизма и схематизма (достаточно вспомнить такие ключевые слова, как «правда истории», «закрытие белых пятен»), то в 1989 -1991 годах — кризис исторической науки и усиление разброда в среде историков. На совещании в ЦК КПСС в октябре 1989 года тогдашний руководитель идеологического отдела и секретарь ЦК В.А. Медведев не скрывал тревоги, когда говорил, что «порой речь идет уже не об очищении социализма, не об избавлении его от деформаций, а о пересмотре основных социалистических ценностей, основ нашей идеологии и политики».6 И заключая совещание, он ставил задачу: «...Надо отстаивать принципиальные позиции Ленина, Октябрьской революции, социалистического выбора. Тут не может быть уступок».
Противоречиво складывалась ситуация и среди исследователей истории революции и гражданской войны. Сдержанно и странно воспринимались призывы подобные тому, с чем обратился к участникам Всесоюзной научной конференции «Великий Октябрь и гражданская война. Исторический опыт и современность» в Казани (февраль 1987 года) Н. П. Ерошкин. Еще даже не прозвучал установочный доклад М. С. Горбачева, посвященный 70-летию Октябрьской революции, а профессор
