Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения российской бюрократии, реформ и контрреформ в англоязычных странах (начало XX в. - 1950-е годы) 18
1. Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии 18
2. Становление и развитие славянских исследований в англоязычных странах 30
3. Начало нового этапа в развитии русистики в англоязычных странах 44
Глава 2. Изучение российских реформ и бюрократии в англоязычном россиеведении конца 1950-х - 1990-х годов: теоретические основы и тенденции 56
1. Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе 58
2. Концепции бюрократии, управления и власти в западной социологии, политологии и компаративных исследованиях 72
3. Основные тенденции изучения российских реформ и бюрократии в англоязычной историографии конца 1950-х- 1990-х годов 87
Глава 3. Правительственный аппарат самодержавной России в освещении современной англоязычной историографии 96
1. Изучение эволюции бюрократии как социальной группы 102
2. Исследования истории государственных институтов дореволюционной России 112
3. Изучение мировоззрения российской бюрократии 123
Глава 4. Реформы и контрреформы в России в освещении англоязычной историографии 1960-90-х годов 140
1. Изучение великих реформ в 1960-80-е годы 140
2. Интерпретация контрреформ в англоязычной исторической литературе 160
3. Проблема российских реформ на международных конференциях 1986-1995 гг 177
Заключение 191
Библиография 195
- Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии
- Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе
- Изучение эволюции бюрократии как социальной группы
- Изучение великих реформ в 1960-80-е годы
Введение к работе
Изучение русской бюрократии и ее роли в реформаторском процессе, инициатором которого традиционно выступало государство, чрезвычайно важно для понимания политической эволюции самодержавной России. Между тем эта проблема принадлежит к числу недостаточно изученных в отечественной историографии. По-прежнему остаются дискуссионными вопросы, касающиеся возникновения, формирования, социальной природы и социальной дифференциации, численного роста этого общественного слоя, а также его места в структуре общества и государственного управления России. Особенно интересным представляется вопрос о роли бюрократии в период подготовки и проведения реформ 1860-70-х годов и последующих контрреформ. Исследование этой проблемы позволило бы подойти к более взвешенной оценке соотношения реформ и контрреформ в русской истории.
В настоящее время, когда происходит пересмотр теоретических и методологических основ отечественной исторической науки и складывается новая историография, обращение к опыту зарубежных исследований России и детальный анализ сложившихся в западном россиеведении концепций могли бы придать новый импульс изучению этих проблем в нашей стране.
Предметом исследования в настоящей работе избрана англоязычная, главным образом американская, историография бюрократии, реформ и контрреформ второй половины XIX в., поскольку именно США в последние десятилетия занимают ключевые позиции в зарубежном россиеведении. Основанием для выбора в качестве объекта изучения именно англоязычной историографии явилась общность языка как основы «англосаксонского» типа научного мышления. Кроме того, несмотря на наличие существенных различий в национальных историографиях - британской, американской, канадской, - все же, учитывая общность тенденций развития и исследовательских подходов, а также широту научных связей в англоязычных странах, в настоящее время можно говорить об их научной интеграции и формировании единого пространства англоязычной историографии России. В это пространство естественным образом вошли и некоторые работы ученых других стран, написанные на английском языке (или переведенные на него) и оказавшие воздействие на развитие англоязычного россиеведения.
Интерес к проблеме реформ в истории дореволюционной России пробудился в США в начале 1960-х годов и был связан прежде всего с развитием теорий модернизации, обративших внимание исследователей на процессы общественной эволюции и ту ключевую роль, которую играли в них государство и его аппарат. Американские историки сразу же заняли ведущее место в исследованиях политической модернизации России второй половины XIX в., сосредоточившись на изучении ее государственных и общественных институтов, на проблемах участия бюрократии в модернизации российского государства и общества, а также на анализе эволюции бюрократии как социальной группы. Несколько позднее к изучению этой проблематики подключились историки других англоязычных стран. Возобладавший интерес к истории культуры и становлению гражданского общества побудил англоязычных историков, занимавшихся вопросами внутренней политики самодержавной России, обратиться к исследованию политической культуры русской бюрократии.
В результате в 1960-90-е годы в англоязычной историографии сформировался большой пласт литературы, посвященной особенностям реформаторского процесса в России второй половины XIX в. Его основное ядро составили работы историков, стажировавшихся на историческом факультете МГУ в 1960-70-е годы у ПАЗайончковского.
Это направление, в отличие от истории Октября, не занимало ведущего положения в англоязычном россиеведении, однако достигнутые им результаты заслуживают самого серьезного рассмотрения. Не менее важным для истории науки является изучение такого своеобразного феномена, как международная по своему характеру «школа Зайончковского».
Диссертация посвящена решению двух взаимосвязанных задач. Первая носит собственно историографический характер и связана с изучением динамических параметров науки: важно проследить процесс становления и развития основных концепций и представлений англоязычных историков по проблемам реформ в России второй половины XIX в. и истории российской бюрократии, выявить и охарактеризовать основные направления исследований по этой тематике и, в конечном счете выделить те социальные, культурные, методологические, идеологические, а также личные факторы, которые влияли на изучение и восприятие темы в англоязычном мире. Решение этой задачи подразумевает, во-первых, рассмотрение истории изучения темы как в англоязычном
мире, так и в России {складывание историографической традиции, включавшей в себя влияние русской публицистической и социально-философской мысли, дореволюционной русской историографии, а также вклад русских историков-эмигрантов); во-вторых, исследование особенностей зарождения и развития новых научных направлений, опирающихся на современные социологические и политологические концепции и теории, в их взаимодействии с отечественной исторической наукой. В связи с этим особое значение приобретает науковед-ческий анализ влияния профессора МГУ П.А.Зайончковского как историка и педагога на формирование и развитие в американской исторической науке направления, изучавшего внутреннюю политику и государственные институты дореволюционной России. В-третьих, решение поставленной задачи предполагает оценку реального вклада в науку этих направлений, определение возможностей и пределов принятых на Западе методологических подходов и концепций, а также перспектив дальнейших иследований проблемы.
Вторая задача состоит в синтезе содержащихся в конкретно-исторических исследованиях выводов и обобщений, что позволит обрисовать общую картину представлений о русской бюрократии и реформах второй половины XIX в., сложившуюся к настоящему времени в англоязычной русистике.
Основной метод исследования заключается в выявлении и сопоставлении точек зрения и представлений западных ученых, в том числе и с концепциями, выработанными в отечественной исторической науке. Методологически важную роль играет анализ внешних и внутренних факторов становления изучаемого направления в рамках англоязычного россиеведения. В то же время нужно заметить, что проблемно-тематическое историографическое исследование позволяет лишь предварительно выявить историко-научные процессы, происходящие в англоязычном россиеведении.
Хронологические рамки исследования охватывают период с конца 1950-х годов до середины 1990-х, который характеризуется явлениями в западной историографии, положившими начало качественно новому этапу как в развитии самой исторической профессии, так и в изучении на Западе истории внутренней политики и правительственного аппарата дореволюционной России. В то же время в диссертации затрагиваются и вопросы, касающиеся развития зарубежной славистики с начала XX в.
ИСТОРИОГРАФИЯ
Советская историография, занимавшаяся изучением западной литературы по русской истории, долгое время находилась на переднем крае идеологической борьбы. Ее основными задачами были «разоблачение» и «опровержение» концепций, представленных в трудах западных историков. Их работам изначально отказывалось в научной объективности, критика носила огульный характер, и положительные результаты того или иного исследования, как правило, игнорировались. В меньшей степени эти тенденции были характерны для проблемно-тематических работ, но и в них чаще всего в качестве немногочисленных позитивных моментов выделялись концепции, максимально близкие взглядам советских историков. Разнообразие точек зрения клеймилось как «эклектика», что служило лишним доказательством «кризисного состояния буржуазной исторической науки», и уж совсем не вызывали интереса при таком подходе проблемы внутреннего развития зарубежной историографии, эволюция концепций, смена поколений историков и, соответственно, научных парадигм и исследовательской проблематики.
«Критическое» направление в отечественной историографии было возведено в 1950-70-е годы в ранг приоритетных, однако на фоне многочисленных «разоблачительных» работ-однодневок в 70-80-е годы все отчетливее начинает проявляться научная тенденция в изучении зарубежного россиеведения. Работы Б.Г.Могильницкого, В.В.Согрина, Л.В.Скворцова, Т.Д.Крупиной и др. намечают новые пути изучения немарксистской историографии.
Вместе с тем, специалистов по зарубежной, в том числе англоязычной, историографии привлекала главным образом советология и освещение ею тех проблем русской истории, в которых идеологическое противостояние было наиболее острым - как, например, история Октября. Что касается истории дореволюционной России, то здесь главное внимание уделялось приоритетным для советской науки направлениям - экономической истории и общественному движению в пореформенную эпоху. Работы, посвященные реформаторскому процессу второй половины XIX в., истории государственных институтов и бюрократии, затрагивались в них лишь косвенно.
Аграрной истории дореволюционной России посвящены работы Н.Б.Селунской1, которые вводят в научный оборот большое количество неизвестных советскому читателю трудов английских и американских историков, в том числе и по крестьянской реформе. И хотя в ранних статьях отдается необходимая дань времени, стремление автора к вдумчивому анализу концепций западных историков, указание на их преемственную связь с русской дореволюционной историографией имеют безусловную научную ценность. В работе, изданной в 1995 г., пожалуй, впервые, формирование концепций в американской историографии дается в историческом контексте, что сразу же выводит историографическое исследование на новый уровень.
Историографические работы М.Д.Карпачева по истории общественного движения 1860-80-х годов и буржуазных реформ в освещении англоязычной исторической литературы принадлежат к «критическому направлению» советской историографии. Его статья2 была опубликована в 1988 г., однако в ней рассматриваются в основном работы историков старшего поколения, написанные в 30-50-е годы и посвященные главным образом революционному и общественному движению второй половины XIX века. Значительный пласт историографии великих реформ, сформировавшийся в англоязычной русистике в конце 60-х - начале 80-х годов, остался за пределами исследования.
Несмотря на заявленную в названии широкую тему, автор анализирует фактически только одну крестьянскую реформу и ее влияние на общественно-политическую ситуацию в стране, что во многом обусловлено самим характером анализируемого материала. Подход автора, который рассматривает дореволюционную историю России как «предмет острейшего идеологического противоборства», не предусматривает какого-либо интереса к интеллектуальному содержанию англоязычной историографии, к особенностям исследовательских методов. Скорее идеологическим по своей сути, чем научным задачам работы соответствует и ее разоблачительный тон, и обвинительный вердикт, вынесенный работам западных историков, которые, по словам автора, «навязывают
1 См., например: Селунская КБ. Современная англо-американская буржуазная
историография аграрного строя России эпохи капитализма // История СССР. -
М., 1979. -№4; ее же Россия на рубеже XIX-XX веков. -М,, 1995.
2 Карпачев М.Д. Буржуазные реформы 1860-1880-х годов в оценке английской и
американской буржуазной историографии // Буржуазные реформы в России
второй половины XIX века. Межвуз. сб. науч. тр. - Воронеж, 1988. - С.124-139.
читателям искаженное представление» об историческом развитии России и «в конечном счете лишь отражают классовую позицию современной буржуазии, вставшей в объективно враждебные отношения к революционным теориям и революционной практике»3.
В конце 1980-х годов «критическое» направление в отечественной историографии вступило в стадию медленного умирания, и встал вопрос о целесообразности самого его дальнейшего существования4. Перед историками была поставлена задача, избавившись от чувства «врожденного превосходства», отказаться от старых «разоблачительских» подходов к немарксистской историографии, признать важность существования множества разнообразных точек зрения и заняться научным, т.е. непредвзятым, изучением ее теоретических основ и методик исследования. Новый подход к историографическим исследованиям, указывалось в беседе за «круглым столом», должен заключаться в стремлении выявить внутреннюю логику развития зарубежной исторической науки, выделить в ней эволюцию основных направлений и концепций, учесть все факторы, влияющие на освещение той или иной конкретно-исторической проблематики.
К сожалению, в работах, написанных уже в 1990-е годы и свободных от диктата догматизма и идеологизации, эти факторы по-прежнему далеко не всегда учитываются: зачастую смешиваются концепции историков разных поколений и направлений, в результате чего возникают выводы о «противоречивости» западной историографии по той или иной проблеме русской истории5.
В связи с этим особую важность приобретают труды отечественных историков, занимающихся проблемами историографии всеобщей истории и разрабатывающих новое направление так называемой «интеллектуальной истории»6. Для понимания новых задач науки историографии важна статья
3 Там же, с.137.
4 Современная немарксистская историография и советская историческая нау
ка. Беседа за «круглым столом» // История СССР. - М.г 1988. - № 1. - С.172-
207.
5 См., например: Корчагова М.Н. Проблемы аграрной истории Октябрьской ре
волюции и гражданской войны в англоязычной литературе // Отечественная ис
тория. -М., 1994. -№4-5.-С.205-216.
6 Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. - М.: ИВИ
РАН, 1998, -278 с; Интеллектуальная история сегодня: Диалог со временем
/Ред. Репина Л.П., Уколова В.И. - М.: ИВИ РАН, 1999. - 368 с.
Г.И.Зверевой «Обращаясь к себе: самопознание профессиональной историографии в конце XX в.»7.
Долгое время история исторической науки, пишет Г.И.Зверева, изучалась с помощью генетического, сравнительно-исторического, структурного, типологического и других методов. Особое внимание уделялось определению мировоззрения историка, направления или школы, к которым его можно было бы отнести. Во второй половине XX столетия подобные познавательные практики были скорректированы введением науковедческого подхода и понятийного аппарата из области философии и социологии науки. В сознании историографов утвердились такие понятия как «научная парадигма», «научно-историческое сообщество», «научная коммуникация». Усложнилось представление об историографическом процессе как процессе системном, изменчивом, относительном. Была осмыслена значимость изучения институциональных форм и организационных основ исторического знания для понимания способов выработки теории, методов, установления проблемных полей. Пришло понимание, что «познавательные модели исторической науки и семантика ее базовых концептов историчны, культурно обусловлены»8. Меняющиеся во времени, они - продукт определенных нормативных представлений об исторической реальности, историческом источнике, содержании и результатах исследования, способах репрезентации и передачи исторического знания, о самом читателе исторических трудов. Историография все более осмысливается историками, указывает Г.И.Зверева, как «совокупность культурных практик, природа, содержание и форма которых определяется временем, местом, условиями порождения и закрепления знания о прошлом»9.
Особую значимость приобретает разработка методических приемов для изучения формирования школ в научно-историческом сообществе, в связи с чем ставится вопрос о роли личного фактора в исторической науке10.
7 Зверева Г.И. Обращаясь к себе; самопознание профессиональной историографии в конце XX в. // Интеллектуальная история сегодня: Диалог со временем.-М., 1999.-С.253-275. а Зверева Г.И. Ук. соч., с.257.
9 Зверева Г.И. Ук. соч., с.258.
10 Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке; опыт «русской исто
рической школы». - Казань, 2000. - 298 с.
К сожалению, современная отечественная историография англоязычной русистики пока далека от решения задач такого уровня. Тем не менее, определенные сдвиги в этом направлении уже заметны. В 1990-е годы вышло достаточно много работ, посвященных деятельности русских историков-эмигрантов в США, которые не без оснований считаются основоположниками американской русистики11. В книге А.А. Сальниковой на современном уровне рассматривается специфика методики анализа источников в американской историографии Октября12.
Попытка создать обобщенную историю американской славистики, начиная с 1870 г., представлена в курсе лекций Е.В.Петрова13. В работе содержится богатейший материал по истории создания организационной структуры американского россиеведения, прослеживается деятельность русских историков-эмигрантов в ведущих университетах США, анализируются основные концепции и взгляды научного сообщества по различным проблемам русской истории. Однако главное внимание автор уделяет советологии, лишь изредка затрагивая исследования по дореволюционной истории России.
Наиболее близка к нашей теме монография А.В.Павловской, основанная на кандидатской диссертации, защищенной в 1991 г. в МГУ14. Работа посвящена эволюции восприятия отмены крепостного права в России в англоязычных странах, главным образом в Великобритании и США. В книге подробно рассматривается англо-американская историческая литература, от первых откликов современников на отмену крепостного права в России в 1861 г. до фундаментальных научных исследований последних лет; выделяются основные этапы развития англоязычной историографии крестьянской реформы. Большим достоинством работы стало введение в научный оборот комплекса дневников и воспоминаний современников, а также создание обширной библиографии. Книга написана в благожелательном ключе, в ней подробно раскрывается содер-
См., например: Бирман М.А. М.М.Карпович и «Новый журнал»//Отечественная история, 1999, № 5; Болховитинов Н.Н. Роль русских историков в становлении русистики а США// Вопросы истории. - М., 2001. - № 4. - С.3-20.
12 Сальникова А.А. Исторический источник в американской советологии. - Ка
зань, 1997. -184 с.
13 Петров Е.В. История американского россиеведения. - СПб., 1998. -214 с.
14 Павловская А.В. Отмена крепостного права в России глазами Запада. - М.,
1996. -138 с.
жание многих основополагающих трудов по отмене крепостного права в России.
Вместе с тем, написанная в начале 1990-х годов работа отражает особенности состояния отечественной историографии этих лет. Отказываясь от навешивания идеологических ярлыков и доброжелательно относясь к исследованиям современных западных историков, автор в то же время полностью упускает из виду теоретические основы их трудов. Те общие концепции и представления западных ученых, которые лежат в основе понимания ими причин крестьянской реформы, ее характера и последствий, а также применяемые ими методы исследования остались за пределами книги. В результате в работе отсутствует тот уровень научного обобщения, который позволил бы сделать заключения об особенностях развития англоязычной исторической науки, дать взвешенную оценку ее достижений и перспектив в изучении отмены крепостного права в России как в нашей стране, так и за рубежом. В то же время, в качестве первой в отечественной историографии работы по данной проблематике, книга Павловской заслуживает самой высокой оценки.
В западной исторической науке жанр историографического исследования никогда не был так популярен, как в нашей стране и носил несколько иной, достаточно прагматический характер. Основными видами историографических работ были обзоры и рецензии, а также работы научно-биографического плана, посвященные отдельным историкам. Существуют и общие очерки развития россиеведения в США15, а также фундаментальная монография о русских историках-эмигрантах16. Конечно, в период «холодной войны» выходили статьи и сборники с критикой советской историографии, несущие идеологическую нагрузку17. Однако главной задачей изучения исторических исследований и их отдельных направлений на Западе было все же стремление осмыслить достижения историков в той или иной области, подвести итоги и наметить перспективы исследований.
15 American research on Russia I Ed, by Fisher H. - Bloomington, 1959;
16 Beyerly E. The Europecentric historiography of Russia: An analysis of the contri
bution by Russian emigre historians in the USA, 1925-1955, concerning 19th century
Russian history. - The Hague, 1973. - 385 p.
17 Показательно, что публикация этих работ была связана с теми или иными
дискуссиями, проходившими в советской исторической науке. См. Baron S. etc.
По теме диссертации существует несколько зарубежных работ, посвященных как советской, так и западной историографии, большинство их опубликовано в 1970-е годы. За исключением М.Раева, авторов этих исследований объединяет то, что они были учениками П.А.Зайончковского или сотрудничали с ним, как переводчик монографии «Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880-х годов» Чарльз Адлер.
Проблеме изучения реформ 1860-х годов в советской историографии посвящены статьи Ч.Адлера18, Д.Филда19 и Д.Баирау20. Авторы обнаруживают прекрасное знакомство с советской литературой и хорошую осведомленность о проходивших в советской исторической науке дискуссиях, приветствуют публикацию источников. Все эти работы ценны тем, что в них дается квинтэссенция представлений западных историков 60-70-х годов о том, как нужно изучать великие реформы, и е первую очередь отмену крепостного права.
Статья Ч.Адлера, написанная «в защиту» Зайончковского, подвергает всесторонней критике выдвинутую М.В.Нечкиной концепцию революционной ситуации. «Продукция школы Нечкиной» противопоставляется работам Зайончковского, которые, с точки зрения автора, являются вершиной исторического исследования.
Не менее резко критикуется деятельность Нечкиной в статье Д.Филда, в которой дается развернутая характеристика П.А.Зайончковского как историка и педагога, оцениваются основные направления изучения великих реформ в советской историографии. Работа Филда содержит целый ряд тонких наблюдений, в частности, о «культурной обусловленности» слабой изученности великих реформ в СССР.
В статье Дитриха Байрау, германского ученика П.А.Зайончковского, представлен критический анализ советской историографии и обрисовывается собственная позиция автора относительно причин освобождения крестьян в России.
Adler Ch. The 'Revolutionary situation 1859-1861" : The uses of historical conception II Canadian Slavic Studies. - Montreal, 1969.-Vol.3, N 2. - P.383.
19 Field D. Reforms of 1860s //Windows on the Russian past. -P.89-104;
20 Байрау Д. Аграрная структура и крестьянский протест: к условиям освобож
дения русских крестьян в 1861 году // Новейшие подходы к изучению истории
России и СССР в современной западноевропейской историографии. - Яро
славль, 1997. - С. 3-51 (русский перевод статьи 1977 года).
Исследованиям российской бюрократии на Западе и в СССР посвящены историографические обзоры Марка Раева и Д.Орловски21. В работе Орловски показаны главные тенденции изучения бюрократии, сформировавшиеся к этому времени в западной и советской исторической науке, проведен анализ нескольких крупных работ, характеризующих отдельные направления исследований. Автор формулирует задачи, стоящие перед исследователями правительственного аппарата самодержавной России: рассмотреть функционирование отдельных институтов и их персонала в историческом контексте, с учетом не только количественных характеристик, но и мировоззрения русского чиновничества. Решение этих задач в сравнительном ключе поможет, считает Орловски, разрешить вопрос о природе и судьбе русского самодержавия.
Примером историографического синтеза является работа Марка Раева «Бюрократический феномен», в которой резюмируются новейшие открытия западных и советских исследователей бюрократии России XVIII-XIX в. и формулируется собственная концепция автора. Представленная М.Раевым обобщенная картина бюрократического феномена императорской России и поставленные им вопросы явились сильнейшим импульсом для дальнейших исследований российской бюрократии за рубежом.
90-е годы стали новым этапом в развитии не только отечественной, но и зарубежной истории исторической науки. Наметившиеся тенденции к взаимодействию и интеграции, в противовес прежнему противостоянию, двух историографии вызвали появление достаточно большого числа историографических и обзорных работ американских историков-русистов, в том числе и на русском языке22. В то же время американская русистика на рубеже веков обнаруживает явную склонность к рефлексии, стремление осмыслить опыт столетнего разви-
21 Raeff М. The bureaucratic phenomena of imperial Russia, 1700-1905IIAHR. -
Wash., 1979.-Vol.84, N 2. - P.399-411; Orlovsky D. Recent studies on the Russian
bureaucracy II Russian review,- 1976. -Vol.35. -P.448-467.
22 Emmons T. Russia then and now in the pages of the «American historical review»
and elsewhere: A few centennial notes//AHR. Vol.100, N 4 (Oct.1995), p.1136-
1137; Byrnes R.F. A history of Russian and East European studies in the United
States: Selected Essays. - N.Y., 1994; Malia M. Clio in Tauris: American historiog
raphy on Russia II Imagined histories: American historians interpret the past I Ed. by
A.Moiho a. G.Wood. - Princeton, 1998. - P.414-433; Россия XIX-XX вв. Взгляд за
рубежных историков. -М., 1996.
тия своей дисциплины и донести свои наблюдения и умозаключения до русского читателя23
В частности, опубликованный на русском и английском языке доклад Э.Глисона, прозвучавший на международной конференции 1989 г., представляет собой первую попытку осмысления истории изучения великих рефом в США и СССР24. В этом кратком очерке намечены основные тенденции в изучении великих реформ в обеих странах, охарактеризованы те факторы, которые способствовали развитию этих исследований или же, напротив, препятствовали этому. Особое внимание автор уделяет фигуре П.А.Заиончковского и его воздействию на американских историков.
На русском языке было опубликовано и выступление Т.Эммонса на конференции 1990 г., посвященной реформам в России25. В работе, наряду с размышлениями об общем характере реформаторского процесса в России XIX в., дается сводная характеристика предпосылок, целей и результатов реформ 1860-х гг., сформулированных в западной историографии. Автор подчеркивает ведущую роль бюрократии в российском реформаторском процессе вплоть до 1914 г.
Особый интерес представляет обширная рецензия Д.Сондерса на вышедший в нашей стране в 1998 г. сборник, посвященный П.А.Зайончковскому26. В работе представлена подробная биография ученого, обрисованы особенности его метода историописания, отмечается новаторский характер его трудов. Впервые в западной литературе вводится в научный оборот термин «школа Зайончковского», характеризуются ее некоторые отличительные черты, в первую очередь присущий ей изначально «дух международного сотрудничества».
Дэвид-Фокс М. Введение: отцы, дети и внуки в американской историографии царской России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский перирод. Антология. - Самара, 2000. - С.5-47; Рибер А. Изучение истории России в США // Исторические записки. 3(121). - М., 2000. -С.65-105.
24 Gleason A. The Great reforms and the historians since Stalin II Russia's Great
reforms, 1855-1881. - Bloomington. 1994. - P. 1-18.
25 Эммонс Т. «Революция сверху» в России: Размышления о книге
Н.Эйдельмана и о другом//Россия в XIX столетии. -М., 1996. -С.365-386.
26 Saunders D. P.A.Zaionchkovskii: High society subversive II Kritika, 2000.
Близкой по жанру к работе Сондерса является статья А.Д.Степанского «Уроки П.А.Зайончковского27, написанная как отклик-рецензия на тот же сборник. Большое значение имеют комментарии автора по поводу ситуации в советской исторической науке, не расположенной изучать внутреннюю политику царского правительства, и вытекающих отсюда последствиях. С одной стороны, историки сталкивались со многими сложностями, с другой - пользовались определенной творческой свободой, что позволило им и в условиях застоя создавать труды высокого уровня. Статья А.Д.Степанского свидетельствует о том, что термин «школа Зайончковского» прочно вошел в научный обиход отечественной историографии. Автор добавляет ряд собственных интересных наблюдений к характеристике этого научно-исторического явления.
Таким образом, определенные аспекты темы уже получили освещение в трудах как отечественных, так и в зарубежных историков. Тем не менее, ни в отечественной, ни в зарубежной литературе пока еще не было отдельного всестороннего исследования англоязычной историографии бюрократии и ее роли в реформаторском процессе в России второй половины XIX в. Отсутствует и исследование такого своеобразного явления, как «школа Зайончковского» в западной исторической науке.
Настоящая работа, будучи первой попыткой исследования комплекса исторической литературы на английском языке, посвященной истории российской бюрократии второй половины XIX в., великим реформам и контрреформам , преследует достаточно скромные цели и не претендует на полноту освещения заявленных сюжетов.
ИСТОЧНИКИ
Источниковой базой историографического проблемно-тематического исследования традиционно являются исторические труды по избранной теме. В данной работе основной корпус источников составили англоязычные конкретно-исторические исследования конца 1950-х - начала 1990-х годов, в том числе монографии, журнальные публикации статей и интервью с ведущими исто-
Степанский А.Д. Уроки П.А.Зайончковского II Вестник архивиста. - М., 2000. -№2(56).-С.198-207.
риками, материалы дискуссий, обзоры и рецензии, посвященные российской бюрократии и реформам второй половины XIX в.
Большинство этих работ написано или издано в США (часть уже переведена на русский язык), они включают в себя почти 200 названий.
Особый вид источников составляют монографии, статьи и материалы дискуссий теоретико-методологического характера, в которых представлена интерпретация процесса реформ в России с точки зрения теорий модернизации и развития, даются основы социологического и политологического анализа бюрократии в модернизирующихся обществах.
В то же время немаловажное значение для изучения темы имеют немногочисленные, но зачастую ставшие уже классическими труды британских и американских историков и русских историков-эмигрантов, написанные в первой половине XX в. Они заложили основы для последующих исследований российской бюрократии и реформ в англоязычном научном сообществе, которые получили столь широкое развитие в 1960-80-е годы.
Еще один вид источников составляют материалы научных конференций, посвященных проблеме реформ в России, которые прошли в США, Канаде и Германии в 1980-90-х годах28.
Анализ материалов этих конференций, которые в каком-то отношении подвели черту под целым периодом развития англоязычной историографии, представляется важной научной задачей. Участие в ряде конференций российских историков создало серьезные предпосылки для разрушения барьеров между двумя историографиями.
Не менее важными для настоящей работы являются источники, написанные на русском языке: это отечественная дореволюционная и советская историческая литература, оказавшая как непосредственное, так и опосредованное воздействие на развитие русских исследований в англоязычных странах.
Особое значение для характеристики «школы Зайончковского» в англоязычной историографии имеют воспоминания об учителе, прозвучавшие на
«Реформы в России и СССР», Анн Арбор, Мичиган, 1986 г.; «Великие реформы в России. 1856-1874», Пенсильванский ун-т, Филадельфия, май 1989 г.; «Реформа в истории России Нового времени», Ин-т Кеннана, Вашингтон; «Судебная реформа в России, 1864-1994», март-апрель 1995 г., Торонто, .
конференции в МГУ в 1994 г. и опубликованные в нескольких изданиях, а также некрологи, принадлежащие перу американских учеников Петра Андреевича.
Кроме того, для понимания логики развития англоязычного россиеведения необходимо обратить внимание на организационные, или институциональные, формы существования науки в изучаемых странах. В связи с этим в качестве источников были привлечены доклады и обзоры о работе фондов, библиографические справки, монографии и статьи, а также интервью с ведущими историками, в которых освещаются вопросы, касающиеся состояния исторической науки и образования в США, Великобритании и Канаде в разные годы.
Изучение бюрократии и реформ второй половины XIX в. в отечественной историографии
Проблема участия бюрократии в реформах второй половины XIX в. в России впервые была поставлена представителями государственной школы историй и права - К.Д.Кавелиным, Б.Н.Чичериным, А.Д.Градовским в 1870-80-е годы и развита Н.М.Коркуновым. Признавая важнейшую, даже решающую роль администрации в процессе становления в России гражданского общества, они сознавали трудность задачи и уповали на развитие просвещения и нравственности в среде самой бюрократии.
Проблема бюрократии в русской публицистической и социально-философской литературе конца XIX - начала XX в., тесно переплетаясь с насущными проблемами действительности, рассматривалась главным образом в контексте двух противоборствующих теорий самоуправления - общественной и государственной. Однако если такие теоретики, как Градовский, видели в новой государственной теории самоуправления, получившей распространение с 1880-х годов, залог будущей конституции, то на практике реформирование на новых началах земского и городского самоуправления было воспринято широкими кругами общественности как новое наступление и без того всесильной бюрократии1.
Противостояние "власти" и "общественности", наиболее ярко выраженное в противоборстве земств и администрации, находилось в центре общественных дискуссий конца XIX - начала XX в. И в обыденном, и в научном сознании тех лет бюрократия представала как "одна из наиболее острых современных болезней, которая питается на счет самых здоровых жизненных соков всего социального организма", как самостоятельная сила и в то же время удобное средство для сохранения господствующей власти2.
В условиях крайне неблагоприятного общественного климата теории бюрократии, разработанные представителями государственной школы истории и права, не получили широкого признания. Русская социологическая мысль в начале века делала лишь первые шаги в осмыслении этого явления, опираясь в основном на немецкие источники и также сосредоточиваясь на нелицеприятной критике правительства и его аппарата. Таким образом, в дореволюционный период отсутствовали теоретические и общественные предпосылки для того, чтобы проблема участия бюрократии в реформах второй половины XIX в. в России стала предметом серьезного исторического анализа. Все внимание ученых и публицистов было обращено на сущность самих реформ.
Характерной особенностью историографической ситуации начала XX в. являлось то, что для реформ 1860-70-х годов, и тем более для контрреформ 80-х еще не наступила, по выражению Ключевского, "историческая давность". Их изучение профессиональными историками лишь только начиналось3 и составляло в этот период предмет главным образом публицистического и политического анализа, что обусловило изначально высокую степень политизированности этой темы. Тем не менее к началу века уже сформировалась определенная система представлений о характере и особенностях реформ, были сформулированы основные вопросы, требующие кропотливого конкретно-исторического исследования. В первую очередь это, конечно, оценка сущности самих реформ и их ближайших и отдаленных результатов. В этом вопросе особенно рельефно проступало противостояние либеральных, консервативных и леворадикальных сил в обществе. Проблема соотношения реформ и контрреформ в этот период осознается обычно как антитеза, оценивается по-разному, но описывается чаще всего метафорически - например, как "светлая эпоха реформ" / "сумерки реакции".
И все же в начале XX в. явно преодолевается то "лирико-романтическое" отношение к великим реформам, которое получило свое наиболее полное воплощение в книге Г.А.Джаншиева4. Особенно важную роль в этом сыграл 1905 год, который стал крупной вехой в общественно-политической эволюции России и т.о. дал необходимую дистанцию для подведения итогов пореформенного развития, позволив перейти к научному анализу реформаторского опыта прошедшего века. Осмысление исторического пути, пройденного Россией в последние 50 лет, нашло свое выражение как в курсах лекций видных историков того времени, так и в целом ряде юбилейных изданий и журнальных публикаций5.
Представленные в этих работах концепции реформ второй половины XIX в., взгляды и представления, а также исследовательские подходы историков разных направлений и школ оказали глубокое воздействие на последующее изучение этого предмета как в России, так и за рубежом. Серьезным фактором в последующем развитии историографии реформ явилось то, что наиболее глубоко и профессионально в дореволюционной исторической науке были изучены 1860-70-е годы, в то время как политика самодержавия 1880-90-х гг. составляла главным образом предмет публицистики.
Либеральная традиция, представленная в первую очередь учениками В.О.Ключевского историками "московской школы" А.А.Корниловым, А.А.Кизеветтером, П.Н.Милюковым, признавала огромную важность великих реформ, и в особенности крестьянской, которая явилась "поворотным пунктом" в русской истории.
Исходя из представлений об истории как органическом эволюционном процессе, либеральные историки полагали, что постепенно вызревающие потребности преобразований общественного устройства осмысливаются и формулируются сознательной частью общества и проводятся правительством при его поддержке. Это приводит к постепенному преобразованию не только общества, но и власти. Общественный прогресс виделся либеральным историкам, ориентировавшимся на Западную Европу, как движение от абсолютистского полицейского к правовому государству. В соответствии с этими взглядами, реформы 60-х годов неминуемо должны были привести к трансформации самодержавия в конституционную монархию.
Теории модернизации и развития в изучении процесса реформ в России в англоязычном научном сообществе
Согласно принятой в западной социологической науке типологии, развитие человеческого общества последовательно проходит три стадии, соответствующие трем главным типам общества: доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную. В широком смысле слова, модернизация - это переход от аграрного общества к индустриальному, от традиционного к современному. Этот переход носит глобальный характер, он начался приблизительно в XVI в. и по настоящее время еще не завершен во многих странах4.
Модернизация, или, по-русски, "осовременивание", - это достаточно длительный и мучительный процесс, имеющий свои закономерности, но при этом и множество вариаций для разных стран. Основное содержание этого переходного периода составляют такие процессы, как индустриализация, урбанизация, демократизация и формирование гражданского общества. Выделяют пять аспектов модернизации: интеллектуальный, политический, экономический, социальный и психологический, указывая на жесткую их взаимосвязь5. Так, успешный экономический рост основывается на эффективной работе рыночных структур, которые требуют соответствующего культурного сдвига, появления определенного типа личности, а также развитой правовой системы и т.д.6.
Стадии и периодизация процесса модернизации по-разному определяются социологами, но в настоящее время наиболее широко используется интерпретация, выделяющая два типа этого процесса. Первый тип - "органичная" модернизация, связанная с внутренним, "естественным", развитием общества, характерная в своих основных чертах для ведущих стран Западной Европы, США, Канады и Австралии.
Второй тип - запоздалая, или догоняющая, модернизация, характерная для остальных стран и регионов. Толчком для нее являются, как правило, внешние факторы - военная поражение или его угроза со стороны более развитых и мощных в военном и экономическом отношении стран. Здесь выделяют крупные страны "второго эшелона", осуществлявшие модернизацию на независимой национальной основе (Япония, Россия, Турция и др.). Начало процесса обновления в этих странах приходится в основном на середину XIX в., но в отдельных аспектах - на XVII в. Третий эшелон - "мировая периферия" - развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, сырьевой придаток "центру", развитие в них происходило на основе колониализма и зависимости7.
В странах "запоздалой", неорганической модернизации этот процесс идет "сверху" и представляет собой способ "догоняющего" развития, предпринимаемый правительством с целью преодолеть историческую отсталость и избежать иностранной зависимости. Такая модернизация начинается не с культуры, как в странах первого типа, а с экономики и политики.
Осуществление модернизации в странах обоих типов берут на себя общественные слои, находящиеся в положении "третьего элемента" по отношению к двум основным классам (например, буржуа в эпоху раннего капитализма или же бюрократия в современных развивающихся странах)5, отсюда - внимание исследователей к формированию "среднего класса" в модернизирующихся обществах.
Трансформация традиционных обществ - процесс во многом деструктивный, сопровождающийся социальными конфликтами. Разрушаются традиционные институты и прежняя структура экономики, размываются и исчезают сословия с присущими им системами ценностей, рушится старый жизненный уклад и подрывается психологическая безопасность индивида9. Особенно болезненно этот процесс протекает в странах запоздалой модернизации, где изменения происходят в чрезвычайно короткий исторический отрезок, занимающий жизнь трех-четырех, а то и одного-двух поколений. Социальное напряжение и дисбалансы в этот период там резко возрастают, вызывая острые общественные коллизии, вплоть до революций. Среди наиболее типичных дисбалансов исследователи называют верхушечный характер модернизации; раскол между модернизирующимися и традиционалистски настроенными слоями; диспропорции между городом и деревней и т.д.
Но все же государство, где происходит запоздалая модернизация, имеет некоторые преимущества, поскольку может использовать уже имеющиеся, готовые достижения более развитых стран. Формы модернизации разнятся от одного общества к другому в зависимости от характера традиционных институтов и систем ценностей, от способностей общества заимствовать и адаптировать иностранные институты и технологии, не теряя собственной идентичности, а также от того, каким образом действуют лидеры модернизирующихся стран10.
Таковы в самых общих чертах современные представления о модернизации, и в русле этого достаточно широкого и открытого подхода развивались послевоенные исследования российской истории в США, Великобритании и Канаде.
До конца 1940-х годов европейские институты воспринимались западными историками как та модель, которой должны следовать все без исключения страны (и Россия в частности). Степень их заимствования - введение гражданских свобод, представительного правления, системы образования и пр. - являлась главным мерилом при оценке уровня исторического развития того или иного государства.
Изучение эволюции бюрократии как социальной группы
Согласно принятой в западной социологической науке типологии, развитие человеческого общества последовательно проходит три стадии, соответствующие трем главным типам общества: доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную. В широком смысле слова, модернизация - это переход от аграрного общества к индустриальному, от традиционного к современному. Этот переход носит глобальный характер, он начался приблизительно в XVI в. и по настоящее время еще не завершен во многих странах4.
Модернизация, или, по-русски, "осовременивание", - это достаточно длительный и мучительный процесс, имеющий свои закономерности, но при этом и множество вариаций для разных стран. Основное содержание этого переходного периода составляют такие процессы, как индустриализация, урбанизация, демократизация и формирование гражданского общества. Выделяют пять аспектов модернизации: интеллектуальный, политический, экономический, социальный и психологический, указывая на жесткую их взаимосвязь5. Так, успешный экономический рост основывается на эффективной работе рыночных структур, которые требуют соответствующего культурного сдвига, появления определенного типа личности, а также развитой правовой системы и т.д.6.
Стадии и периодизация процесса модернизации по-разному определяются социологами, но в настоящее время наиболее широко используется интерпретация, выделяющая два типа этого процесса. Первый тип - "органичная" модернизация, связанная с внутренним, "естественным", развитием общества, характерная в своих основных чертах для ведущих стран Западной Европы, США, Канады и Австралии.
Второй тип - запоздалая, или догоняющая, модернизация, характерная для остальных стран и регионов. Толчком для нее являются, как правило, внешние факторы - военная поражение или его угроза со стороны более развитых и мощных в военном и экономическом отношении стран. Здесь выделяют крупные страны "второго эшелона", осуществлявшие модернизацию на независимой национальной основе (Япония, Россия, Турция и др.). Начало процесса обновления в этих странах приходится в основном на середину XIX в., но в отдельных аспектах - на XVII в. Третий эшелон - "мировая периферия" - развивающиеся страны Азии, Африки и Латинской Америки, сырьевой придаток "центру", развитие в них происходило на основе колониализма и зависимости7.
В странах "запоздалой", неорганической модернизации этот процесс идет "сверху" и представляет собой способ "догоняющего" развития, предпринимаемый правительством с целью преодолеть историческую отсталость и избежать иностранной зависимости. Такая модернизация начинается не с культуры, как в странах первого типа, а с экономики и политики.
Осуществление модернизации в странах обоих типов берут на себя общественные слои, находящиеся в положении "третьего элемента" по отношению к двум основным классам (например, буржуа в эпоху раннего капитализма или же бюрократия в современных развивающихся странах)5, отсюда - внимание исследователей к формированию "среднего класса" в модернизирующихся обществах.
Трансформация традиционных обществ - процесс во многом деструктивный, сопровождающийся социальными конфликтами. Разрушаются традиционные институты и прежняя структура экономики, размываются и исчезают сословия с присущими им системами ценностей, рушится старый жизненный уклад и подрывается психологическая безопасность индивида9. Особенно болезненно этот процесс протекает в странах запоздалой модернизации, где изменения происходят в чрезвычайно короткий исторический отрезок, занимающий жизнь трех-четырех, а то и одного-двух поколений. Социальное напряжение и дисбалансы в этот период там резко возрастают, вызывая острые общественные коллизии, вплоть до революций. Среди наиболее типичных дисбалансов исследователи называют верхушечный характер модернизации; раскол между модернизирующимися и традиционалистски настроенными слоями; диспропорции между городом и деревней и т.д.
Но все же государство, где происходит запоздалая модернизация, имеет некоторые преимущества, поскольку может использовать уже имеющиеся, готовые достижения более развитых стран. Формы модернизации разнятся от одного общества к другому в зависимости от характера традиционных институтов и систем ценностей, от способностей общества заимствовать и адаптировать иностранные институты и технологии, не теряя собственной идентичности, а также от того, каким образом действуют лидеры модернизирующихся стран10.
Таковы в самых общих чертах современные представления о модернизации, и в русле этого достаточно широкого и открытого подхода развивались послевоенные исследования российской истории в США, Великобритании и Канаде.
До конца 1940-х годов европейские институты воспринимались западными историками как та модель, которой должны следовать все без исключения страны (и Россия в частности). Степень их заимствования - введение гражданских свобод, представительного правления, системы образования и пр. - являлась главным мерилом при оценке уровня исторического развития того или иного государства.
Изучение великих реформ в 1960-80-е годы
Изучение великих реформ началось в молодой американской славистике далеко не сразу: "старшее" поколение историков, сформировавшееся в основном в таких центрах, как Гарвард, под руководством русских историков-эмигрантов, интересовалось прежде всего историей общественной мысли и революционного движения интеллигенции. Сдвиг произошел к началу 1960-х годов, когда в исторической науке прочно утверждается теория модернизации, в рамках которой и начинают рассматривать историческое развитие России имперского периода. В контексте модернизации проблема реформ в России обретает особую важность, при этом великие реформы рассматриваются как поворотный пункт в процессе перехода от традиционного к индустриальному обществу.
В британской историографии в 60-е годы происходит заметный поворот к марксизму, и основное внимание россиеведов переключается на социальную и экономическую историю. Однако и в этой области - в том, что касается экономической стороны крестьянской реформы - британские историки получили интересные результаты1. Канадские ученые при изучении эпохи великих реформ избрали наиболее созвучную им тематику, близкую к истории идей - реформирование системы образования и цензуры2.
При изучении великих реформ в 1960-70-е годы наиболее заметное влияние на американскую и канадскую историографию оказал Петр Андреевич Зай-ончковский, который, как вспоминает А.Рибер, "с первых лет своих научных контактов с Западом рискнул развивать личные и профессиональные связи с американскими стажерами"3.
Под его руководством начинают исследование крестьянской реформы и созданных ею институтов Теренс Эммонс, Дэниэл Филд, П. Цап. Ричард Уортман пишет оригинальное исследование судебной реформы, Брюс Линкольн изучает участие просвещенной бюрократии в подготовке великих реформ. Чарльз Рууд серьезно занимается историей цензуры, Виллис Брукс - историей военной реформы.
Интеллектуальное влияние Зайончковского распространяется и на других американских и канадских исследователей, что было признано в посвященном ему номере журнала "Канадиан славик стадиз". Как вспоминает А.Рибер, "при ближайшем рассмотрении оказалось, что многие советские историки - по сути эмпирики, а не марксисты-материалисты"4, и этот эмпиризм реализовался и в западных исследованиях истории России. При изучении реформ большое внимание англоязычные историки уделяли широте источниковой базы, черпая материалы в архивах Москвы и Петербурга. Вслед за Зайончковским при реконструкции исторической картины они стремились, чтобы источник "говорил сам за себя".
Такой подход не совсем согласовался с общими тенденциями в западной исторической науке, в которой в ходе эпистемологической революции 1960-х годов все сильнее утверждался релятивистский, так называемый "историцистский" подход5. Именно в эти годы изучение истории России в США достигло апогея "позитивистской и эмпирической фазы исследований"6, что во многом было обусловлено не только появлением большого количества неизвестного ранее фактического материала из архивов, но и интеллектуальным влиянием русской и советской исторической школы.
В то же время нельзя сказать, что изучение великих реформ на Западе в методическом и методологическом плане лишь следовало за советской и дореволюционной историографией. Происходившие в западной исторической науке глубокие мировоззренческие и интеллектуальные изменения оказывали серьезное воздействие и на россиеведение. Речь здесь идет не только о теории модернизации как ведущей парадигме русских исследований, но и о применении в них методов социальных наук, в связи с чем особое внимание стало уделяться вопросам власти, истории общественных и государственных институтов, бюрократическим технологиям в подготовке и проведении реформ. Общий "ревизионистский" настрой 60-х годов был характерен и для изучения великих реформ и выражался в стремлении пересмотреть старые стереотипы и клише. Таким образом, в англоязычном россиеведении определенно формируется свой вариант "новой" политической истории, которая концентрируется на изучении реформ в России в рамках институционального подхода.
В 1960-70-е годы под влиянием перечисленных факторов складывается "обновленная" концепция великих реформ.
Если "старшее" поколение историков было склонно рассматривать великие реформы сквозь призму революции 1917 г., которая трактовалась как их неизбежное последствие, т.е. с точки зрения их "неудачных" результатов, то "среднее" поколение стремится выявить их истоки. В такой перспективе иначе оцениваются результаты реформ, и сами они приобретают решающее значение в политической истории России. В свете теории модернизации эпоха великих реформ рассматривается как начало процесса политической и социальной трансформации России, как важнейший шаг на пути к превращению в современное общество. Соответственно трактуются и конечные цели великих реформ: политическая модернизация, т.е. либерально-конституционный путь развития, с постепенным введением представительного правления, и экономическая модернизация - развитие института частной собственности и создание рыночной экономики. Конечным итогом модернизации России, в этом прочтении, должно стать построение современного открытого общества. Именно с такой точки зрения большинство западных исто риков рассматривают программы великих реформ и оценивают их результаты.
Поскольку модернизация в России проводилась "сверху", то особое значение при изучении великих реформ придается силам модернизации, т.е. роли реформаторски настроенной бюрократии и самого императора. В такой перспективе рассматриваются особенности подготовки, программ и проведения великих реформ, обусловленные не только характером мировоззрения их создателей, но и структурой существующих институтов и властных отношений.
Приверженность к такой достаточно жесткой схеме обусловливает конечные цели основной массы исследований: выяснить, в какой степени та или иная реформа способствовала достижению определенных эталонных "показателей" современного общества, будь то развитие социальной мобильности крестьянства как необходимой предпосылки для создания капиталистической промышленности, или же разрушение сословного строя и формирование группы "профессионалов", которые должны составить "средний класс" - основной двигатель политической модернизации. В конечном счете, историки стремятся оценить возможности и перспективы самодержавной России э построении конституционного строя и правового государства. Особенно яркую либеральную окраску получили исследования великих реформ в 1980-е годы, когда на первый план в русских исследованиях выдвигается проблема построения гражданского общества. Выяснить, как далеко по этому пути продвинулась самодержавная Россия - конечная цель огромного большинства работ, посвященных проблемам реформ. Таким образом, для англоязычной историографии 1960-80-х гг. характерен "нормативный" подход к истории России и великих реформ, которую все же, часто бессознательно, продолжают рассматривать как некую аберрацию европейского опыта.
Тем не менее, более ограниченные, конкретно-исторические цели исследований достаточно интересны и заслуживают внимательного рассмотрения. Лрезде всего, речь идет о факторах, целях, программах и реализации реформ, а также об их взаимосвязи.
