Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Аллеотеты как объект грамматики, стилистики и риторики
1.1. Грамматические тропы в системе элокутивных средств 11
1. 2. «Несобственные» значения или семантические функции грамматических (морфологических) категорий .19
1.3. Девиация и грамматический троп 24
Выводы по первой главе .27
Глава 2. Классифицирующие категории как основа грамматических тропов
2.1. Именная категория рода .29
2.1.1. Грамматическая метафора и род .29
2.1.2. Грамматическая персонификация .33
2.2. Креативность и когнитивный потенциал грамматической метафоры на основе классифицирующей категории числа .38
2.2.1. Отвлеченные, вещественные и собирательные имена 39
2.2.2. Антономасия на основе категории числа 44
2.3. Аллеотеты на основе глагольных классифицирующих категорий .49
2.3.1. Вид 49
2.3.2. Переходность .50
2.3.3. Залог 56
Выводы по второй главе 58
Глава 3. Словоизменительные категории как основа грамматических тропов
3.1. Аллеотеты, связанные с коррелятивными формами числа .60
3.1.1. Гиперболическое множественное число 60
3.1.2. Грамматическая синекдоха .65
3.1.3. Транспозиции числовых форм личных местоимений .73
3.2. Метафора на основе категории падежа .81
3.3. Девиативные степени сравнения 84
3.4. Переносные употребления временных форм .90
3.4.1. Praesens historicum .93
3.4.2. Переносные употребления форм будущего времени .99
3.4.3. Переносные употребления форм прошедшего времени .101
3.4.4. Переносное использование форм наклонения 102
Выводы по третьей главе 106
Глава 4. Синтаксические аллеотеты в системе элокутивных средств
4.1. Риторический вопрос как грамматический троп .107
4.2. Грамматическая антитеза .118
Выводы по четвертой главе .123
Заключение .125
Библиография .
- «Несобственные» значения или семантические функции грамматических (морфологических) категорий
- Креативность и когнитивный потенциал грамматической метафоры на основе классифицирующей категории числа
- Транспозиции числовых форм личных местоимений
- Грамматическая антитеза
Введение к работе
Возрождение риторики в ее новом статусе и разновидностях, становление теории и практики речевого воздействия во взаимодействии с коммуникативно-ориентированными грамматическими исследованиями определяют важность детального изучения такого явления, как аллеотеты -грамматические тропы Факт, что «грамматика обладает необходимой для ее образно-художественного претворения предметностью и конкретностью» (Минералов, ЮИ Теория художественной словесности [Текст] / ЮИ Минералов - М Гуманит Изд Центр ВЛАДОС, 1999. - С 64-65), никем не оспаривается, однако грамматические средства образности все еще остаются на периферии как собственно грамматических описаний, так и трудов по стилистике и риторике Традиционные разделы под названием «Элокуция» современных пособий по риторике в лучшем случае содержат краткие упоминания о грамматических тропах с выборочными иллюстрациями Между тем, изобразительные и выразительные средства грамматики часто оказываются важнейшими сигналами нюансировки художественного текста, и в современной культурной парадигме, предполагающей свободное обращение с языковой реальностью, роль языковых экспериментов вообще и грамматической тропеизации в частности только возрастает.
Всем вышесказанным определяется актуальность исследования грамматических тропов
Объект исследования — аллеотеты, или грамматические тропы (в широком их понимании).
Предметом исследования в диссертации является когнитивное содержание и лингвопрагматические характеристики грамматических тропов
Как правило, потенциальная метафоричность грамматических категорий не осознается в обыденном словоупотреблении, однако она может выявляться в текстах, обладающих лингвокреативной способностью, в «сильных» текстах, которые противопоставлены текстам обыденным (Бобылев, Б Г Грамматическая метафора в тексте повести А Платонова «Котлован» [Текст] / Б Г Бобылев // Взаимодействие грамматики и стилистики текста — Алма-Ата, 1988 - С 38.) Поэтому материалом для исследования послужили прежде всего классические художественные тексты на русском и английском языках тех писателей ХІХ-ХХ веков, которым свойственна индивидуально-творческая интерпретация грамматики (А Чехов, И Шмелев, М Цветаева, А. Платонов, А Солженицын, М Твен, Б Шоу, К Мэнсфилд, У. Фолкнер и др ) Помимо примеров, самостоятельно извлеченных из указанных источников, в работе анализировались также примеры из работ других авторов, занимавшихся сходными проблемами. Общий объем иллюстративного материала составил более 2000 примеров текстового использования грамматических тропов
Описание грамматических тропов дается в контексте современной антропоцентрической лингвистики (роль познающего и номинирующего субъекта при выборе грамматической формы признается не менее существенной, чем роль объективных условий общения) Выход на
когнитивный уровень анализа обеспечивается сопоставлением языковых значений, выделяемых индуктивно-эмпирически, с элементами структуры когнитивных категорий качества и количества.
Цель работы состоит в комплексном описании совокупности грамматических тропеических средств — аллеотет — с точки зрения их когнитивного содержания, лингвопрагматических и риторических функций
Общая цель предопределила необходимость решения конкретных исследовательских задач:
1 Обосновать правомерность расширительного использования термина
«аллеотета» (для обозначения собственно грамматических тропов, а также
фигур, основанных на образном использовании морфологических средств) и
определить место аллеотет в системе элокутивных средств
2 Охарактеризовать условия проявления тропеических значений
словообразовательных и словоизменительных грамматических категорий
-
Доказать семантическую и прагматическую неэквивалентность форм в прямой и «замещенной» функциях
-
Определить структурные и функциональные свойства метафор на основе морфологических категорий глагола и имени
5 Охарактеризовать креативный потенциал грамматических тропов.
Методологическая база исследования.
Диссертационная работа основывается на общефилософских законах единства формы и содержания, всеобщей связи явлений» отношении языка к действительности, в соответствии с которыми язык представляется как материальная, объективная, динамическая, функционирующая и развивающаяся система
Общенаучная методология исследования опирается на принципы системности, антропоцентризма и детерминизма
Частнонаучную основу работы составляют идеи таких грамматистов, как А А Потебни, В В. Виноградова, А В Исаченко, О. Есперсена, К Бюлера, Р.О Якобсона, Э Бенвениста, Е Куриловича, А.В Бондарко, Г.А Золотова, Я И Гина, В.А Плунгян, Ю.С. Маслова, И.А Мельчука, ПВ. Чеснокова, Б.Ю Нормана, ГП Немца, Н.А Луценко, А Мустайоки, Г Корбетта, исследования по риторике Т Г Хазагерова, Л С. Шириной, Г.Г Хазагерова, В Н Топорова, А.П Сковородикова, Л К Граудиной, Р Лехманн, Ю М Скребнева и др
Фундаментом для настоящего исследования послужили, идея «означивания» грамматики Я И. Гина, понятие интенциональности в грамматике, подробно разработанное А В Бондарко, а также понимание «динамического аспекта» грамматических единиц, сформулированное в работах Б Ю Нормана Представление грамматики в аспекте языковой личности потребовало привлечения исследований, изучающих метатекст как речевое явление (школа Г.П Немца)
В работе применялись следующие методы
-лингвистическое описание с элементами трансформации, подстановки и субституции;
-метод бинарных оппозиций при характеристике категориальных значений глагола и имени;
-метод функционального анализа в таких его разновидностях, как контекстуальный и пресуппозиционныи анализ (последний подразумевает привлечение в качестве опоры «глобального вертикального контекста», по терминологии Л.А Исаевой, а также комплекса пресуппозиций, связанных с пониманием текста),
-компонентно-дефиниционный анализ в соединении с семным анализом,
-метод когнитивно-прагматической интерпретации (в сочетании с традиционным структурно-семантическим анализом), опирающийся на выявление структурно-функциональных подобий
Положения, выносимые на защиту:
1. Облигаторность, унифицированность и большая по сравнению с
лексическими средствами устойчивость морфологических единиц не
препятствует их использованию в качестве тропеических средств
(собственно тропов и фигур, основанных на образном истолковании
грамматической семантики)
2. Образный потенциал грамматической категории зависит от ее типа —
словоизменительного или классифицирующего, определяющего особенности
ее реализации и связи с лексическими и синтаксическими значениями
Грамматический троп на основе классифицирующей категории в большей
мере задействует фактор лексического значения и актуализирует
номинативное содержание грамматической категории, в границах
словоизменительных категорий при тропеизации происходит
перераспределение ролей, приобретение формой тех значений, которые в
стандартном языке свойственны коррелятивной форме В природе
словоизменительных категорий отмечается постоянное расширение границ
парадигмы - вовлечение в нее тех лексем, которые при стандартном
использовании языка находились за пределами парадигмы
-
Когнитивное и прагматическое содержание граммемы в прямой функции и в переносном употреблении не идентичны и определяются как семантическим содержанием формы, так и контекстными условиями
-
Поскольку каждая грамматическая форма существует лишь как форма лексемы или лексем, большая часть метафор на основе морфологических категорий рода, числа, времени может быгь охарактеризована как метафоры лексико-грамматического типа Широко признанное в современной науке положение о когнитивной ценности и креативном потенциале метафоры должно быть дополнено указанием на аналогичные свойства грамматической метафоры, которая также способна выполнять функции концептуализации понятий и воздействия на способ мышления
-
С помощью грамматических тропов (аллеотет) отражается не только объективная действительность, но и позиция адресанта по отношенью к действительности
Научная новизна исследования состоит в том, что оно является первой попыткой разноаспектного описания структурно-семантических и функциональных характеристик грамматических тропов, которые до сих пор (пусть и имплицитно) признаются периферийной зоной в системе тропеических средств Локализация внимания на том, что составляет неядерную зону в совокупности изобразительно-выразительных средств, на наш взгляд, привносит новые материалы и обобщения в теорию элокуции и функциональную грамматику.
Теоретически значимым представляется дальнейшее изучение
динамического аспекта грамматики Важной для функциональной грамматики
и грамматической стилистики, как мы полагаем, выступает дальнейшая
разработка проблемы интенционального использования морфологических
форм в особых текстовых условиях Очевидно, что детальное изучение
нетривиальных средств выражения грамматических и лексико-
грамматических значений, анализ эстетического потенциала
морфологических категорий и речевого воплощения грамматического канона
имеют концептуальный характер, так как закладывают основы
лингвопрагматического описания грамматики. В условиях возрождения
риторики теоретически значимым представляется исследование
грамматической амплификации - фигур мысли, основанных на сопоставлении грамматических значений, лежащих в основе таких категорий, как модальность, время, залог и число. Наконец, комплексное исследование аллеотет помогает глубже понять общеязыковую дихотомию экспрессии и стандарта.
Практическое применение результаты диссертационной работы найдут прежде всего в университетских лекционных курсах грамматики русского и английского языков, типологии, грамматической стилистики риторики и общего языкознания. Языковой материал может быть включен в лингводидактические и лингвометодические пособия. Изучение грамматических тропов тесно связано с актуальными задачами повышения эффективности речевого общения, введения в речевую практику ярких и богатых возможностями форм Полагаем, что теоретический и иллюстративный материал может быть использован в лексикографической практике для обеспечения более адекватного содержания грамматической части словарной статьи общего толкового словаря, а также для составления словарей риторических приемов, стилистических словарей и т.п.
Апробация работы. Ход и результаты исследования обсуждалась на заседаниях кафедры перевода и информатики Педагогического института Южного федерального университета, кафедры социально-гуманитарных дисциплин филиала №1 ЮФУ в г. Туапсе, а также были представлены в виде докладов на конференциях: «Философские проблемы глобализации-культура, общество, право» (2007 г), «Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологические и прагматические аспекты» (2007 г), «Юридическая риторика» (2007 г), «Язык. Дискурс Текст (2007 г.)
Основные теоретические положения и выводы отражены в 4 научных публикациях
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и списка источников иллюстративного материала
«Несобственные» значения или семантические функции грамматических (морфологических) категорий
Как известно, элокуция представляет собой третью часть классической риторики, логически следующую после инвенции и диспозиции. Изобретенные и расположенные в соответствующем порядке идеи нуждаются в «украшении» – в облечении в наиболее оптимальную форму. Идея о необходимости «украшения» речи была основополагающей в античных риториках. Любое высказывание может мыслиться в некоей исходной обыденной форме, которая подлежит украшению в соответствии с целями и задачами общения. Античная риторика, таким образом, претендовала на некую универсальность эстетического преобразования высказываний в любой сфере общения, независимо от целей, задач и условий процесса коммуникации. Язык художественного произведения мыслился не как конструирующий механизм, а как оболочка, совокупность приемов. С этой точки зрения тропы и фигуры рассматривались как некий словесный орнамент, ничего не добавляющий к существу высказывания.
Однако традиции подробного описания тропов и фигур речи только с точки зрения их структурных закономерностей изначально противостояло убеждение в их познавательной значимости (ср. аристотелевское утверждение приоритета метафоры как «дающей знание»).
Среди изобразительно-выразительных средств традиционно (хотя и с разной степенью отчетливости) выделялись грамматические тропы, или аллеотеты (Lanham, 1968: 5). Термин «аллеотета» трудно отнести к широко распространенным. Однако этот термин используют в своих теоретических построениях ведущие специалисты по экспрессивной стилистике и риторике. Так, термин «аллеотета» фигурирует в «Общей риторике» Т.Г. Хазагерова и Л.С. Шириной, в энциклопедическом словаре-справочнике «Культура русской речи» (автор словарной статьи – А.П. Сковородников), в «Риторике» Г.Г. Хазагерова и И.Б. Лобанова (см. библиографию). Но гораздо чаще в риторических описаниях различных уровней вместо термина «аллеотета» используется сочетание «грамматический троп». Наконец, нередко тропы представляются (особенно в учебной литературе) не дифференцированно, то есть грамматические тропы не отграничиваются от тех образных средств, в основе которых лежат модификации лексических значений. Так, в «Поэтическом словаре» А. Квятковского (1966) в словарной статье «Синекдоха» представлено четыре формы ее реализации, из них первые три – это разные формы лексической синекдохи, а последняя четвертая форма – это синекдоха на основе категории числа, то есть грамматическая синекдоха. Однако все четыре формы перечисляются без указания на эти уровневые различия.
Характерно, что грамматические тропы и в современных пособиях по риторике не отграничиваются от обычных тропов (создаваемых исключительно лексическими средствами). Ср.: «Синекдоха отличается от метонимии тем, что оба предмета составляют некоторое единство, соотносясь как часть с целым, а не существуют совершенно автономно.
Мы все глядим в Наполеоны), обратим внимание на принципиальное неразличение лексических и грамматических тропов.1 Анализ синекдохи (которая, в первую очередь, конечно, явление лексическое) в данном учебном пособии начинается с двух грамматических тропов (пункты 1 и 2). Конечно, такой подход был бы оправдан при расширенном понимании грамматики, который представлен, например, в работах В.П. Даниленко (1992: 68-78, 2005: 29-32). Прежде всего, В.П. Даниленко отмечает, что при внимательном прочтении классических трудов по языкознанию можно обнаружить, что идея включения лексики в дисциплинарную структуру грамматики отнюдь не нова: о лексикологии «как отдельной ветви грамматики» упоминал Бодуэн де Куртене (1973: 396), Ф. де Соссюр пытался обосновать необходимость включения лексикологии в грамматику на материале супплетивных способов выражения грамматических категорий в разных языках и считал, что лексикология естественным образом вольется в грамматику, если последняя будет члениться на два раздела – теорию ассоциаций и теорию синтагм (1977: 169). В. Матезиус и Л. Вейсгербер на практике ввели лексикологию в свои грамматики. См. подробнее: (Даниленко, 2005: 29-32). Вслед за В. Матезиусом, В.П. Даниленко (там же) предлагает, исходя из речевой деятельности говорящего, такое понимание дисциплинарной структуры грамматики: грамматика делится на словообразование (исследующее вопросы, связанные с созданием новых слов) и фразообразование, в состав которого в свою очередь включаются лексикология, морфология и синтаксис. Первая из этих дисциплин направлена на изучение лексического периода фразообразования, состоящего в отборе лексем для создаваемого предложения. Морфология исследует проблемы, связанные с новым периодом фразообразования, в процессе которого осуществляется перевод лексических форм слова (лексем), отобранных говорящим в первый период фразообразования, в его морфологические формы. Синтаксис, наконец, изучает заключительный период фразообразования, результатом которого является готовое предложение. Таким образом, получается, что в дисциплинарной структуре грамматики лексикология получает вполне «органическое место»: она связана с тем периодом в деятельности говорящего, когда он лишь отбирает слова для создаваемого предложения (в грамматически исходной форме); «пропущенное через горнило морфологизации и синтаксизации», создаваемое предложение затем получает свое окончательное формирование.
Креативность и когнитивный потенциал грамматической метафоры на основе классифицирующей категории числа
Любой грамматической категории на уровне глубинной семантики соответствует определенная понятийная категория; соотношение между понятийной (мыслительной) категорией и категорией языковой специфично для каждого языка. Широко признано также, что любая грамматическая категория имеет номинативные и синтаксические элементы в своем содержании. Если номинативное значение непосредственно отражает (номинирует) внеязыковую действительность, то синтаксическое значение отражает лишь способности словоформы вступать при построении фразы в определенные типы синтаксической связи с определенными типами словоформ (Зализняк, 1967: 33-34). А.А. Зализняк акцентирует внимание на том, что синтаксические элементы значения определенным образом участвуют в отражении действительности – в качестве средств построения означающих другого уровня.
Признание того, что грамматические категории обладают номинативным потенциалом, не означает автоматически решения вопроса о природе и сущности номинативного содержания. Так, в отношении категории рода обычно утверждается, что номинативный потенциал есть только у одушевленных существительных (прежде всего – личных), а род неодушевленных существительных часто называют «пустым», «бессодержательным», лишенным номинативного элемента семантики и отражающим лишь особенности национальной техники языка. Однако широкое распространение персонификаций (причем отнюдь не только в поэтическом языке, но во многих стилях и жанрах; ср. персонификацию в научном лингвистическом тексте – в известной монографии В.З. Санникова «Русский язык в зеркале языковой игры»: «По своему отношению к объекту комическое весьма неоднородно, это, образно говоря, целая семья, состоящая из брата и двух сестер, резко различающихся по характеру. Брат (юмор) добродушно, иногда даже со стыдливой любовью подтрунивает над частным, второстепенным, сестры же – ирония и сатира – злые насмешницы, отрицающие общее основное, при этом если в иронии обидный оттенок еще несколько скрыт, то сатира бескомпромиссно враждебна к объекту») не подтверждает этого тезиса. В морфологической структуре слова выражены грамматические значения разных рангов – общекатегориальные, категориальные, частнокатегориальные, или значения граммем, которые имеют свою содержательную и функциональную специфику. И одной из актуальнейших задач современной грамматики является изучение механизма их причастности к процессу выражения авторских интенций.
В обычных условиях приспособление грамматической формы слова к требованиям речевой ситуации осуществляется интуитивно и, как правило, остается стилистически и прагматически нейтральным. Однако в текстах, реализующих эстетическую функцию языка, грамматические компоненты, конечно, стилистически и прагматически значимы.
Грамматическое значение является составной частью содержательной структуры слова: слово в тексте никогда не выступает в чисто грамматическом плане. Грамматические значения традиционно считаются обязательными, облигаторными, в отличие от произвольных лексических значений. Лексические значения выбираются в зависимости от того, что говорится, и от желаний говорящего. Ограничения существуют только в том смысле, что в распоряжение говорящего предоставляется фиксированный инвентарь наличных значений, из которых он и вынужден выбирать. Грамматические же значения, напротив, навязываются говорящему его языком: язык предписывает ему тот или иной выбор, исходя из выбранных ранее лексических значений и соответствующих знаков (Мельчук, 1997: 244). Поэтому в стандартном языке о свободе выбора грамматических значений говорить не приходится. В конце ХХ столетия грамматисты переместили фокус своего интереса с формулирования правил правильности на изучение семантических и прагматических основ организации текста и закономерностей использования создателем текста языковых средств для воплощения его замысла. Принцип антропоцентричности стал определять специфику исследования единиц всех ярусов языка (в том числе и грамматики) в соотнесенности с изучением языковой личности субъекта коммуникации.
А.В.Бондарко разработал концепцию интенциональности грамматических категорий. Вообще понятие интенции – одно из центральных в теории речевой деятельности, оно является существенным при разграничении знаковых и незнаковых явлений (для характеристики знака наличие у него отправителя не менее важно, чем наличие адресата). А.В.Бондарко (1994) применил идею интенциональности к грамматическим категориям различных частей речи. Под интенциональностью грамматических форм понимается связь семантических функций этих форм с намерениями говорящего, с коммуникативной целью высказывания и текста, способностью грамматической формы становиться одним из элементов, актуализирующих общий смысл речемыслительной деятельности.
Если при обычном (неинтенциональном) употреблении грамматическая форма выполняет лишь функцию фона, то при ее интенциональном использовании мысль концентрируется на семантическом содержании грамматической формы (ср. интенциональное множественное гиперболическое число).
Ср. также: «…вряд ли можно согласиться с тем, что «интенциональность может рассматриваться как свойство языковых значений разных типов – как лексических, так и грамматических». Кажется, скорее, что интенциональность – это не столько свойство говорящего, при учете которого можно понять выбор им той или иной языковой формы, единицы или конструкции. Это конструирующая черта языковой способности человека, позволяющая ему согласовать используемые или вновь создаваемые формы с собственными намерениями, установками и, конечно, знаниями (в том числе и знаниями конвенциональных значений используемых форм и допустимых пределов их варьирования)» (Болдырев, 2004: 111). Таким образом, исследование интенциональных грамматических категорий невозможно без учета фактора человека как активного субъекта познания, обладающего индивидуальным и социальным опытом, системой знаний о мире и репрезентирующего эти знания в языковых формах.
Э.Бенвенист (1998: 136) писал: «Соотношение формы и значения многие лингвисты хотели бы свести только к понятию формы, но им не удалось избавиться от ее коррелята значения. Чего только не делалось, чтобы не принимать во внимание значение, избежать его и отделаться от него! Напрасные попытки – оно, как голова Медузы, всегда в центре языка, околдовывает тех, кто его созерцает. Форма и значение должны определяться друг через друга, и повсюду в языке их членение совместно». Е. Курилович (2000) разграничивал первичные семантические функции языковой единицы (те, которые определяются системными соотношениями) и вторичные (те, которые выявляются только на уровне контекста). Для системно-структурной морфологии было исключительно важно различение первичных и вторичных функций (или значений). В иной терминологии это противопоставление категориальных значений и семантических функций словоформы (см. работы А.В. Бондарко 1994, 1999). Для морфологии функциональной различие первичных и вторичных значений грамматической формы на денотативном уровне в значительной степени нивелируется, но на сигнификативном уровне остается в полной мере актуальным: и для говорящего, и для слушающего небезразлично, как будет выражено волеизъявление: Открывайте огонь! Откройте огонь! Вы откроете огонь! Открыть огонь! Огонь! (Клобуков, 1995: 20).
Транспозиции числовых форм личных местоимений
Употребление формы несовершенного вида в значении совершенного может выходить за рамки известной в аспектологии конкуренции видов. Ср.: – Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документ в карман (М. Булгаков «Мастер и Маргарита»). Анализируя видовые формы в этом предложении, А.Ф. Пантелеев (2006: 175) пишет о том, что морфологическая транспозиция приводит к варьированию на уровне коннотаций и к функциональной специализации грамматической формы. Несовершенный вид бормотал используется вместо совершенного пробормотал. Транспонируемая форма используется в одном контексте с формой совершенного вида спрятал в прямом грамматическом значении. Транспонированная форма акцентирует внимание читателя на состоянии Берлиоза – его крайней растерянности и смущения в сложившейся ситуации.
Замечательная транспозитивная видовая форма, образованная с нарушением канона, содержится в знаменитой реплике Воланда: Неужели вы скажете, что это он сам с собою управил так? (М. Булгаков «Мастер и Маргарита»). Абсурдность предположения о том, что человек без вмешательства высших сил способен управлять событиями, в речи Воланда подчеркивается с помощью грамматического тропа.
При видовой транспозиции нередко создаются окказиональные видовые пары. Как отмечает Н.Н. Зарецкая (2001: 122), А.И. Солженицыну бывает тесно в рамках одновидовых глаголов, и при необходимости он образует неузуальную видовую пару:
Приходит длиннейший иск… с нагнетанием эмоциональных обвинений – надо же нагнести на два миллиона (Угодило зернышко промеж двух жерновов); Ты придавлен своим неподымаемым сроком, ты думаешь, как тебе отдышаться, а вокруг думают, как тебя ограбить. Все складывается так, чтобы угнести политического, и без того подавленного и покинутого (Архипелаг ГУЛАГ); Иногда эту массу так и везли открытой, иногда покрывали большим брезентом – то ли чтоб не видеть, то ли чтоб лучше охранить, не от дождей же (Архипелаг ГУЛАГ). Ср. развертывание всей парадигмы вида: Но Достоевский опасся не того, чего надо было опасаться! (Архипелаг ГУЛАГ).
В целом, однако, для категории вида не характерна тропеизация.
Как известно, переходные глаголы считают семантически недостаточными без эксплицированного дополнения (ср.: убить человека, муху, время), в то время как непереходные признаются более семантически самостоятельными. Категория переходности, выражая объектные отношения, в большой степени зависит от фразового употребления глагола. По наблюдению С.И. Карцевского, теоретически каждый непереходный глагол посредством префиксации может быть обращен в переходный: сидеть – подсидеть (кого-л.), пересидеть (кого-н.), отсидеть (ногу); лениться – разленить (вакации разленили его). Ср.: Полноте! – промолвила она. Вы все смеетесь да шутите и прошутите так всю вашу жизнь. Гм! Прошутить жизнь! Новое выражение. Ведь вы … употребили глагол шутить в смысле действительном (И. Тургенев «Затишье»). Именно С.И. Карцевский первым обратил внимание на созданный в Думе глагол уйти в переходном значении: Не он ушел, а его ушли. См. об этом: (Мучник, 1971: 43). Привлечение непереходных глаголов в синонимический ряд с выражением активного результативного действия способствует приобретению таким глаголом значения переходности:
На восток взирайте, – полуслышно прошелестел Евсевий слова, украденные от помянутого предшественника (Л. Леонов «Соть») – Цит. по: (Ильина, 1961: 245). Глагол прошелестеть обычно употребляется со словами предметно вещественного значения: листья прошелестели, ветер прошелестел соломой. В таких сочетаниях он имеет значение «прошуметь» и объектных отношений не выражает. Если же действие, им обозначаемое, приписывается живому лицу, как в приведенном примере, то тем самым он помещается в новый синонимический ряд глаголов прошептать, тихо сказать, выражающих объектные отношения.
Анализируя известные поэтические строки С. Есенина из стихотворения «Шаганэ, ты моя, Шаганэ», И.А. Ионова (1989: 98-99) пишет о том, что «рассказать поле» (я готов рассказать тебе поле) не адекватно «рассказать про поле» и предлог здесь вовсе не пропущен для целей версификации. «Рассказать» – глагол с так называемым избирательным управлением: он является переходным только в сочетаниях с существительными, обозначающими какое-либо повествование, текст (басня, сказка, повесть, поэма, былина и т.п.). Прямое управление существительными других тематических групп для этого глагола в стандартных употреблениях не характерно (рассказать дом, рассказать ветку). Но С. Есениным данное ограничение снимается: он может рассказать поле, как рассказывают прекрасную повесть. Ср. также:
Тесно в «крохотке», тесно в «Красном колесе»! И все равно история, выброшенная за борт жанра, история, как он сам выражается, «оставшаяся за ободом» жанра – умоляет художника: пиши меня, выскажи мои муки! (Ж. Нива «Живой классик»).
И.А. Ионова (1989: 100-101) приводит многочисленные примеры из русской лирики, когда и у других глаголов с семантически избирательной переходностью (и даже у отглагольных существительных, сохраняющих особенности сочетаемости производящего глагола) круг управляемых существительных оказывается неограниченным: читательница трав, рассказчица озер, дубрав, сочиню разлуку, тревогу, любовь (Ю. Мориц), исповедую луг (А. Вознесенский). Глаголы «сочинять», «исповедовать» – это глаголы интеллектуального действия, и естественно, что круг управляемых ими существительных ограничен тематически. От глагола «сочинять» в стандартном языке могут зависеть слова со значением «устное или письменное произведение». Глагол «исповедовать» семантически сочетается с довольно большим количеством существительных, но не с конкретным предметным значением, как у А. Вознесенского. Ср. также
Как пишет И.А. Ионова (1989: 103), глагол «отпрянуть» («быстрым, резким движением отодвинуться, отклониться, отскочить от кого-, чего-л.») безукоризненно точно передает характер движения, эмоциональный порыв. Ср. также семантическую коррекцию глагола «плакать», который, употребляясь в стихотворении М. Цветаевой «Георгий» в качестве переходного, означает «оплакивать, прославляя»:
Грамматическая антитеза
Само наименование этого приема указывает на его тесную связь с риторикой в исходном ее понимании (как искусства убеждения). Если функция прямых вопросительных высказываний – это запрос информации, то при транспозиции вопросительных высказываний запрос информации либо отсутствует, либо отступает на второй план. Л.К. Граудина и Г.И. Кочеткова (2001: 664) в определении риторического вопроса подчеркивают его прагматические возможности: он используется «в качестве средства усиления внимания аудитории». Яркая экспрессивность и эмоциональность риторического вопроса обусловила его употребительность прежде всего в ораторской речи, в публичных выступлениях. Вообще же употребление риторического вопроса не ограничивается этими рамками: он используется в художественной прозе, в поэтическом языке, в драматических произведениях, в публицистике, в обычной разговорной речи; не чужд он и научному стилю, особенно в тех случаях, когда научная информация сопровождается полемикой.
В лингвистике риторический вопрос обычно рассматривается как «скрытое утверждение» (отрицание) или как вопрос, не требующий ответа, ибо ответ выражается самим содержанием риторического вопроса, являющимся эмоционально-экспрессивным утверждением (отрицанием). Риторический вопрос обязательно связан с выражением эмоционально-экспрессивных оттенков смысла. Эти оттенки в устной речи оформляются особым интонированием. Интонации возмущения, изумления, или, наоборот, радости, восторга, характеризующие эмоционально-экспрессивный фон высказывания, в риторическом вопросе приобретают особую значимость и силу. Ср. как с помощью риторического вопроса передается счастливое состояние героини рассказа К. Мэнсфилд “Bliss” («Счастье»):
Although Bertha Young was thirty she still had moments like this when she wanted to run instead of walk, to take dancing steps on and off the pavement, to bowl a hoop, to throw something up in the air, and catch it again, or to stand still and laugh at – nothing – at nothing, simply.
What can you do if you are thirty and, turning the corner of your own street, you are overcome, suddenly by a feeling of bliss – absolute bliss! – as though you d suddenly swallowed a bright piece of that late afternoon sun and it burned in your bosom, sending out a little shower of sparks into every particle, into every finger and toe?
Хотя Берте Янг уже исполнилось тридцать, у нее до сих пор еще бывали такие минуты, как вот эта, когда ей хотелось не идти, а бежать, скользить танцующей походкой по тротуару, крутить обруч, подбрасывать что-нибудь и на лету ловить или же стоять, не двигаясь, и смеяться, смеяться без всякой причины.
Ну что можно поделать, если вам тридцать лет, и вы, свернув на свою улицу, внезапно ощущаете счастье, – абсолютное счастье! – словно вдруг проглотили кусок сверкающего послеобеденного солнца, и оно пылает у вас в груди, и шлет целый сноп искр в каждую пору вашего тела, в каждый палец и ноготь?
Ср. также отрывок из поэтического текста из Чайльд Гарольда, где все пять строк представляют собой риторический вопрос: Where are the charms and virtues which we dare Conceive in boyhood and pursus as men – The unreached paradise of our despair Which o erinforms the pencil and the pen And overpowers the page where it would bloom again? (Byron, Child Harold s Piligrimage, ch. IV, СХХII).
Содержание этого риторического вопроса, как и многих риторических вопросов, выявляется на соотношении двух типов грамматических значений – вопроса и утверждения. Утверждается в этом вопросе недоступность мечты, ее эфемерность.
В функциональной грамматике сформировались два подхода к риторическому вопросу: 1) как к особой функции собственно вопросительного предложения; 2) как к предложениям, в которых поверхностные отношения отличаются от глубинных, в которых план выражения (вопросительная структура) не совпадает с планом содержания (утвердительным или отрицательным сообщением).
Различаются вопросительные предложения со значением утверждения, постоянным элементом структурной схемы которых является частица не, и вопросительные предложения со значением отрицания, в структурной схеме которых отрицательная частица не отсутствует: Где твоя книга? – обычное вопросительное предложение. Где твоя совесть? – это риторический вопрос и, по сути, повествовательное предложение (= Нет у тебя совести), ибо несочетаемость буквальных смыслов слов где и совесть делает нереальным собственно вопросительное значение.
Leila gave a light little laugh, but she did not feel like laughing. Was it could it all be true? It sounded terribly true. Was this first ball only the beginning of her last ball, after all? At that the music seemed to change; it sounded sad, sad; it rose upon a great sigh. Oh, how quickly things changed! Why didn t happiness last for ever? For ever wasn t a bit too long? (K. Mansfield «Her First Ball»).
Лейла неожиданно для себя коротко рассмеялась. Но ей совсем не хотелось смеяться. Неужели все это правда? Конечно, правда. Значит, ее первый бал лишь начало ее самого последнего бала? Вроде, и оркестр заиграл как-то иначе, печальнее, и вместо веселой мелодии зал стал заполняться тяжелыми вздохами. Лейла даже не успела осознать, отчего все так быстро переменилось. Но отчего счастье не может быть вечным? Разве это для него слишком долго? (К. Мэнсфилд, «Первый бал»).
В этом фрагменте, передающем внутреннюю речь и завершающемся двумя риторическими вопросами, переданы важные для автора и персонажа философские когниции (счастье не может быть вечным, жизнь быстротечна и т.д.). Вообще особенностью вопросительных риторических предложений является их способность преобразовываться в повествовательное предложение, однако повествовательное предложение стилистически нейтрально по отношению к содержанию сообщения, а предложение с риторическим вопросом экспрессивно. Где твоя книга? – обычное вопросительное предложение. «Именно асимметрия формально-поверхностных и глубинных (семантических) отношений придает большое своеобразие этим структурам» (Бердник, 1978: 32). Ср. также: «…реальные условия часто гарантируют верное понимание и у говорящего является желание воспользоваться формальным значением как чистой формой, сознательно наложить определенный оттенок на неподходящее для него содержание (Пешковский, 1938: 208).
Основой эмоционально-экспрессивных значений риторического вопроса является то, что «риторический вопрос возникает всегда в условиях противодействия как эмоциональная реакция протеста. Поэтому для риторического вопроса характерно также противоречие между формой и содержанием по признаку «утвердительность-отрицательность» (Валимова, 1997: 423-424). Так, предложения, отрицательные по форме, передают утвердительное сообщение, а предложения с утвердительной формой имеют значение отрицательной: Кто не хочет счастья? = Все хотят счастья. Очень часто в этих случаях сохраняется соответствие между исходным и переводным текстом (в обоих текстах используются риторические вопросы). Ср.:
