Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Основания рассмотрения философского текста в качестве типа текста 13
1.1. Философский текст: понятие и место в совокупности текстов 13
1.2. Философский дискурс как условие существования философского текста 56
1.2.1. Соотношение понятий философского дискурса и философского текста 56
1.2.2. Экстралингвистические факторы типологической идентификации текста 74
1.3. Особенности эзотерического дискурса и их реализация в тексте P.D. Ouspensky “The fourth way” (П.Д. Успенский «Четвёртый путь») 83
Выводы по 1 главе 98
ГЛАВА 2. Специфика существования философского текста в межкультурной коммуникации 103
2.1. Текст P.D. Ouspensky “The fourth way” и совокупность его русскоязычных переводов как комплексный объект исследования 103
2.1.1. Предпосылки рассмотрения текста P.D. Ouspensky “The fourth way” и его русскоязычных переводов в качестве комплексного объекта исследования 104
2.1.2. Реконструкция важнейших принципо философской антропологии П.Д. Успенского как фактор типологической идентификации текста P.D. Ouspensky “The fourth way" 114
2.1.3. Философско-антропологическая концепция П.Д. Успенского в аспекте критического сопоставления русскоязычных переводов текста P.D. Ouspensky “The fourth way" 124
2.2. Критерий адекватности перевода в аспекте принадлежности текста P.D. Ouspensky “The fourth way” к философским текстам 140
2.2.1. Проблематика теории перевода в аспекте понятия адекватности 141
2.2.2. Проблематика перевода философского текста 153
2.2.3. Сопоставительный анализ некоторых смыслообразующих средств текста P.D. Ouspensky “The fourth way” и его русскоязычных переводов 158
Выводы по 2 главе 166
Заключение 169
Список сокращений 175
Список литературы 176
- Философский дискурс как условие существования философского текста
- Особенности эзотерического дискурса и их реализация в тексте P.D. Ouspensky “The fourth way” (П.Д. Успенский «Четвёртый путь»)
- Предпосылки рассмотрения текста P.D. Ouspensky “The fourth way” и его русскоязычных переводов в качестве комплексного объекта исследования
- Критерий адекватности перевода в аспекте принадлежности текста P.D. Ouspensky “The fourth way” к философским текстам
Философский дискурс как условие существования философского текста
Лингвистическая проблематика типологии текстов достаточно обширна и на сегодняшний день представляет довольно устойчивую систему представлений о возможных типологизационных основаниях и круге проблем, связанных с определением типа текста, тем не менее, «среди основных задач как «общей» лингвистики текста, так функциональной лингвистики выделяются задачи выработки универсального определения типа текста, исчисления возможных типов текста, а также их классификация на единых основаниях» [Олешков, 2006, с. 60], более того, если речь идёт о ситуации перевода, «[...] прежде всего необходимо получить ясное представление о том, к какому типу текстов относится оригинал, чтобы избежать опасности оценки перевода по неверным критериям» [Райс, 1978, с. 202]. Л.Л. Нелюбин даёт следующее определение: «Тип текста - структурно семантическая разновидность текста» [Нелюбин, 2003, с. 225]. В нём значимость приписывается только внутренним параметрам текста - структурным различиям между текстами, а также различиям в плане значения отдельных знаков и, по видимому, текста как целостного знака. Л.Г. Бабенко утверждает: «Текст как целостное связное речевое произведение отличается сложностью и многослойностью своей содержательной, структурной коммуникативной организации, что обусловливает, с одной стороны, многоаспектность рассмотрения его природы ..., а с другой стороны, множественность его квалификации.
Различные варианты типологии текста строятся на разных основаниях, учитывают разные параметры его организации» [Бабенко, 2009, с. 45-46]. Таким образом, определённой значимостью наделяется коммуникативный аспект существования текста. Л.Г. Бабенко предлагает ряд частных параметров типологизации, среди которых - параметр структуры («простые», «сложные» и «комплексные» тексты), функционально-стилевой параметр (в соответствии с ним выделяются официально-деловые, научные, публицистические, разговорные художественные тексты), параметр подготовленности («спонтанные», «ситуативные» и «подготовленные» тексты), параметр цельности / связности (выделяются «нормативные» и «дефектные» тексты), параметр алгоритмизации («фиксированные», «полуфиксированные» и «нефиксированные» тексты), параметр степени экспликации замысла («жёсткие» и «мягкие» тексты), а также функционально-прагматический параметр («деонтические», «эпистемические» и «оценивающие» тексты). Несмотря на множество частных типологий, позволяющих исследовать текст с различных позиций, данная точка зрения на типологию не рассматривает философский текст в качестве самостоятельного типа, обладающего собственными типологическими характеристиками.
Это связано, прежде всего, с тем, что «в российской лингвистической традиции считается, что наиболее адекватной природе текста признается такая типология, в которой отражены намерения субъекта, его интенции (ср. пресловутые обобщенные описание, повествование рассуждение). В частности, научных текстах объектирован процесс и/или результат решения разнообразных познавательных задач. Ситуации познания и их текстовое воплощение моделируемы, и каждый способ, каждая задача имеют свою логическую (когнитивную) структуру и текстовую форму. В целом традиционная типология текстов - «описание», «повествование» и «рассуждение» - содержит противопоставление действительности и познающего, мыслящего субъекта. Однако «описание» и «рассуждение», если противопоставлять их как начало и конец «эволюционной спирали» познания, в «чистом» виде являются лишь своеобразными «точками отсчета», между которыми располагается множество различных текстовых форм, отображающих тот или иной этап развития познания и его «вербальное» воплощение.
Следует отметить, что в работах отечественных лингвистов последних лет проблема типологии текстов во многом является, фактически, проблемой жанров. Так Н. С. Бабенко указывает, что систематизация текстов по жанрам, типам, классам выделилась в самостоятельный аспект лингвистической теории текста, однако «попытки обобщить в единой классификации все многообразие существующих жанров текста носят пока поисковый и иллюстративный характер. Они демонстрируют уязвимость жанрового членения текстового континуума и принадлежность жанров текста к классам, которые в современной теории множеств именуются "нечеткими множествами", т.е. такими, между которыми отсутствуют четко очерченные границы элементы которых астично совпадают перекрещиваются. Это свойство жанров текста препятствует выделению единого классификационного основания и определяет поиск системности жанров с иных позиций.
Особенности эзотерического дискурса и их реализация в тексте P.D. Ouspensky “The fourth way” (П.Д. Успенский «Четвёртый путь»)
Данный параграф посвящен анализу важнейших экстралингвистических факторов, оказывающих влияние на существование печатного ФТ. В качестве репрезентативного материала, который представляет собой визуальную «проекцию» текста и является значимым сообщением в контексте проблем типологической идентификации текста, рассматривается оформление обложек оригинального текста, а также обложек русскоязычных изданий. Помимо этого, значимыми сообщениями являются сопроводительные тексты (аннотации, фрагменты текста П.Д. Успенского, а также цитаты из других текстов других авторов), размещенные на обложках.
Итак, оформление обложки печатного издания как одной из основных форм публикации текста (наряду с публикацией в сети Интернет или на локальных цифровых носителях) является экстралингвистичеким фактором, связывающим «образ текста» с определённого рода содержанием, обусловливая отнесение текста к тому или иному типу.
Прежде, чем перейти к анализу визуальных сообщений, размещенных на обложках русскоязычных изданий текста П.Д. Успенского «Четвёртый путь», необходимо отметить, что, в отличие от них, обложка оригинального издания оформлена нейтрально, не содержит никаких явных знаков принадлежности текста к тому или иному типу и не сообщает ничего, что могло бы способствовать созданию образа текста (см. Приложение 1, Рис. №6). При анализе оформления обложек к изданиям «Четвёртого пути» разных лет, наиболее интересным примером нами была сочтена обложка к изданию 2001-го года, художник - С. Даниленко, дизайн обложки - А. Матросова. В верхней части обложки изображена двенадцатиконечная звезда - христианский символ «Эрцграмма»: «Двенадцатиконечная звезда может символизировать двенадцать племен Израиля или двенадцать апостолов. Эта звезда также используется в Крещении, на двенадцатый день Рождества, в который церковь празднует явление Христа как Сына Божьего. В некоторых местах Израиля ее приходится видеть гораздо чаще звезды Давида» . Двенадцатиконечная звезда считается символом совершенства; согласно различным источникам, двенадцать лучей звезды также могут символизировать двенадцать апостолов Христа; иногда в центре изображают крест, символизирующий распятие. В мистической литературе есть сведения о том, что Эрцграмма обладает сильной положительной энергетикой . Таким образом, религиозный неканонический символ, изображённый в верхней части обложки книги, указывает на вязь мистической традицией. Отметим, то данное изображение присутствует на всех книгах серии, в рамках которой издан текст П.Д. Успенского «Четвёртый путь». Ставя, таким образом, несколько текстов, среди которых - эзотерические произведения [Асов, 2001а], [Асов, 2001б], [Тилак, 2001], [Клизовский, 2000], в один тематический ряд, издатели подчёркивают значимость мистико-эзотерического компонента текста П.Д. Успенского «Четвёртый путь». В пользу такой интерпретации говорит и текст, напечатанный на обложке: «Пока мы все не узнаем больше о том, что скрыто от нас, всё наше знание о жизни и о нас самих совершенно ничтожно. Познавайте, делайте свою жизнь осмысленной, богатой духовно, тогда, явившись снова в этом мире, вы будете жить чище, лучше, мудрее и ближе к Великому Свету Посвященных» (см. Приложение 1, Рис. №3). http: //k- tattoo.ru/zvezda.html Первая часть текста принадлежит самому П.Д. Успенскому: «И тогда я сказал себе, что до тех пор, пока мы не узнаем больше о сокрытом от нас, всё наше знание о жизни и нас самих совершенно ничтожно» [Успенский, 2001, с.6]. В оригинальном тексте соответствующий отрывок выглядит следующим образом: “And I said to myself then that until we know more about what lies behind, all our knowledge of life and of ourselves is really negligible” (Ouspensky 1957, p.8) («И тогда я сказал себе, что до тех пор пока мы не узнаем больше о том, что стоит за всем остальным, всё наше знание о жизни и о нас самих останется незначительным» (Перевод мой. - А.Д.)). Вторая часть текста принадлежит, по всей видимости, редактору, поскольку в самом тексте П.Д. Успенского нет упоминаний о «Великом Свете Посвященных», не говорится о реинкарнации (тогда как в тексте на обложке такое указание имеется: «[...] явившись снова в этом мире [...]»). Важнейшим элементом является пейзаж, помещенный в центре обложки, выполненный в духе картин Н.К. Рериха, который является известным русским мистиком (см. Приложение 2, Рис. №1 - 3). В центре картины находится скала, образующая арку; на пути к ней - парусный корабль. Над скалой находится сфера, центр которой образует звездное небо. Изображение может трактоваться как символ новой жизни, пробуждения, входа в некую реальность, отличающуюся от привычной. Проблематика трансгрессии к новому восприятию через получение новых знаний активно развивается в эзотеризме (см., напр., [Курносов, 1997]), поэтому вся обложка, как визуальное сообщение, указывает, прежде всего, на эзотерический характер текста. На обратной стороне обложки, помимо текста, размещено изображение планет, замка, окна и скульптурного бюста, стоящего на окне. Все объекты находятся на фоне звездного неба. Такое нагромождение символов вкупе с приведённым выше текстом, также размещённом на обратной стороне обложки, задаёт определённую парадигму интерпретации текста П.Д. Успенского «Четвёртый путь», связывая проблематику текста не с решением философских проблем сознания, самопознания, технологий саморазвития, а с тайными знаниями, загадками Вселенной, тайными обществами и пр. С точки зрения анализа визуального сообщения наиболее репрезентативным является именно издание 2001-го года. Далее, на обложке издания 1995-го года присутствует символ «Эннеаграмма», являющийся частью учения Г.И. Гурджиева, наставника источника части идей П.Д. Успенского (Подробнее б этом: [Успенский, 2007, с.373-400]), который схож с изображением Звезды Давида, известным эзотерическим и религиозным символом (см. Приложение 2).
Произведём краткий анализ визуального сообщения, помещеннного на обложке издания 2011-го года. В центральной части размещена репродукция триптиха Иеронима Босха «Поклонение волхвов» (см. Приложение 2, Рис. №6), центральная часть, деталь 3. Персонаж, изображенный на фрагменте, размещённом на обложке -крестьянин, наблюдающий крыши хижины а пришедшими к Деве Марии волхвами. Исследователями отмечается нетипичное для данного сюжета изображение крестьян, у Босха они не выражают благоговения по отношению к волхвам и младенцу Иисусу. Добавим, что данный триптих считается одним из самых загадочных произведений И. Босха и спектр его интерпретаций довольно широк (см. об этом: [Коплстоун, 1998]). Для неискушенного читателя данная репродукция определённой роли в типологической идентификации не сыграет, тогда как для человека, знакомого с творчеством И. Босха, свяжет данное изображение мистического характера с содержанием текста П.Д. Успенского «Четвёртый путь» -образ крестьян, ставших случайными свидетелями события, безусловно являющегося одним из ключевых в истории современной цивилизации, может быть интерпретирован как аллегория сна, который в философии П.Д. Успенского имеет особое значение: «Мы только воображаем, что бодрствуем. Поэтому, когда мы стараемся себя помнить, это означает только одно - мы стараемся пробудиться. И мы пробуждаемся на секунду, но потом снова засыпаем. Это наше состояние бытия, поэтому фактически мы спим» [Успенский, 2011, с.24].
Предпосылки рассмотрения текста P.D. Ouspensky “The fourth way” и его русскоязычных переводов в качестве комплексного объекта исследования
Во-вторых, понятие механичности связано также с идеей о неправильной работе человеческой машины, когда та деятельность, которая с необходимостью предполагает задействование сознания, выполняется средствами двигательного и интеллектуального центров, то есть неподобающими средствами: «На самом деле вся человеческая деятельность одинаково механична, с этой точки зрения нет разницы между мытьём полов и сочинением стихов» [Успенский, 2011, с.45]. В связи с вышесказанным, в контексте учения П.Д. Успенского особое значение имеет борьба с механичностью, которая означает обретение воли и сознания.
Важнейшей идеей в философской антропологии П.Д. Успенского, непосредственно связанной с идеей механичности, является идея о том, что человек есть машина. Можно выделить два важнейших аспекта этой идеи:
Во-первых, человек «является машиной в совершенно реальном, совершенно определённом смысле: он не способен совершить никакого действия из самого себя, он только передаточный механизм, ничего более […]. Если бы человек имел какую-то идею или мог сделать что-то без внешних причин, действующих на него, то он не был бы машиной или был бы не вполне машиной» [Успенский 2011, с.45]. Идея о том, что у человека нет индивидуальности, воли, сознания (хотя человек и полагает, что это не так), сравнение его с механизмом, является не совсем полным: важно, что без приложения специальных усилий человек не может перестать быть машиной, а значит, в этом состоянии пребывает большинство людей.
Во-вторых, человек является машиной в том смысле, что его устройство, физиологическое, двигательное и т.п., обладает той же спецификой, что и любой механизм: определенные принципы действия, выполнение определенных функций, возможность выхода из строя, необходимость питания извне и т.п. В этом смысле машина — неотъемлемая часть человека, вопрос состоит только в том, чтобы отладить её работу и сделать более производительной, каждая часть должна выполнять свою функцию; это не противоречит тому, что человек не исчерпывается собственной машиной: «Мы не просто машины, мы уже испорченные машины. Чтобы починить машину, необходимо много работать» [Успенский, 2011, с.360]. Бесконтрольный поток мыслей, вереница эмоций, представляющие собой обычную картину внутренней жизни еловека, согласно П.Д. Успенскому, являются отклонением т нормы, когда энергетические ресурсы, предназначенные ля выполнения дних задач, выполняют совершенно другие задачи, которых зачастую не только нет никакой необходимости, но и пользы.
Множественность вариантов перевода “mechanicalness” обусловливает необходимость анализа данного термина, являющегося одним из ключевых в учении П.Д. Успенского. В кратком содержании Главы 1-й (такое содержание имеется как в оригинальном тексте, так и екстах переводов, нём последовательно обозначаются темы, о которых идёт речь в соответствующих главах), в переводе 2001-го года указаны сразу два варианта: «механистичность (машинальность)» [Успенский, 2001, с.6]. В содержании Главы 3-й и 6-й перевода 2001-го года используется перевод «механичность (машинальность)» [Успенский, 2001, с.79, с. 198]. В оригинальном тексте в соответствующих местах указано только “mechanicalness”. В двух других переводах (соответственно, [Успенский, 2011, с.5-6], [Успенский, 1995, с.5]) фигурирует термин «механичность». Далее, сопоставим фрагменты оригинала и переводов из Главы 3-й:
В варианте 2 фигурирует термин «механичность», который мы считаем наиболее корректным переводом “mechanicalness” в данном тексте, тем не менее, перевод предложения в целом некорректен, поскольку в оригинальном тексте речь идёт не об «ухудшении механичности» (глагол «ухудшать» имеет оттенок нежелательности процесса), а напротив, о борьбе с ней, в этом смысле более правомерно говорить скорее о переводе “impair” как «ослабить» (указывает на постепенный характер борьбы с механичностью, что полностью соответствует идее П.Д. Успенского).
В варианте 3 даётся сразу 2 возможных перевода “mechanicalness” -«автоматизм» и «машинальность», что, на наш взгляд, также искажает содержание оригинального фрагмента. Термин «автоматизм» обладает значением «выполняемый без контроля со стороны сознания» и имеет положительный оттенок, поскольку некое умение, «доведённое о автоматизма» сть безусловное преимущество и свидетельствует большом количестве повторений некоего действия или высоком уровне подготовки. Термин “mechanicalness” же, напротив, обладает негативным смыслом такого явления, когда действие, которое должно совершаться сознательно, вследствие некоторых причин совершается без участия сознания. Термин «машинальность» имеет схожее с «механичностью» значение, но в пользу использования термина «механичность» оворит то, что в на всем протяжении оригинального текста используется только “mechanicalness”, многочисленные же вариации, приводимые в переводе 2001-го года, лишают его строгого терминологического значения. Термин «машинальность» описывает характер действия (напр., «сделать что-либо машинально»), тогда как термин «механичность» отсылает к целому ряду идей П.Д. Успенского, основывающихся на
Критерий адекватности перевода в аспекте принадлежности текста P.D. Ouspensky “The fourth way” к философским текстам
частью сознания и называется «состоянием», или «уровнем» Итак, в учении П.Д. Успенского отсутствует указание на существование абстрактного сознания, отвлеченного от живой личности, развивающей и «ловящей» его (сознание), отсутствует понятие трансцендентального субъекта, а потому нет никакой необходимости в удвоении сущностей: такой «орган», называемый П.Д. Успенским «само-сознанием», относится личности в целом, является функциональной сознания (англ. “state or degree of consciousness”). Сознание едино, но в функциональном плане существует по-разному.
Дополнительным соображением в пользу ого, чтобы использовать применительно к одной и той же реалии один и тот же термин на всем протяжении ФТ, является требование предельной строгости ФТ, формулированное В.В. Бибихиным (см. об этом: [Бибихин, 2000]). Это, в частности, означает, что терминосистема для одной и той же совокупности объектов реальности и научных объектов на протяжении одного екста должна быть единой. Единство терминологии - необходимое условие для того, чтобы текст был понят и «встроен» в ФД. Значимость этого требования возрастает в том случае, если в тексте на языке оригинала единство терминологии сохранено.
2) “Self-remembering” - один из важнейших терминов философской антропологии П.Д. Успенского: “The idea of self-remembering enters into many 162 systems and school teachings, but it is not in the right place, it is never put first. But this system says that you do not remember yourself and that if you understand that you do not remember yourself, you may be able to achieve something. Self-remembering is the greatest change possible, because in ordinary conditions of life nobody is aware of himself, and yet people do not realize this. Everybody sitting here, if they ask themselves sincerely whether they are aware of themselves, will have to answer that they are not. Nobody is aware. The whole idea is to be aware of yourself in this place, at this moment. This is the beginning, for one has to begin somewhere. Later it may take different forms, many other things may be included in it.
Nothing can describe this: it is material for observation and study. Descriptions will not help, one has to practise” [Ouspensky, 1957, p. 154] («Идея само-воспоминания входит во многие системы и учения, но не занимает там должного места, никогда не ставится на первое место. Но в данной системе говорится, что вы не помните себя и что если вы понимаете, что вы не помните себя, вы, возможно, достигните чего-то. Само-воспоминание – это возможность великих изменений, поскольку в обычных обстоятельствах жизни никто не знает себя, и люди пока не осознают этого. Если каждый из тех, кто сидит здесь, спросит себя честно, помнит ли он себя, ответ будет отрицательный. Никто не помнит себя. Суть состоит в том, чтобы помнить себя прямо здесь и прямо сейчас. Это начало, поскольку каждый должен начать откуда-то. Позже этот процесс может принять различные формы, множество других вещей может быть включено туда.
Это невозможно описать: это материал для наблюдения и изучения. Объяснения не помогут, необходима практика» (Перевод мой. – А.Д.)).
Приведем перевод соответствующего фрагмента из издания 2001-го года: «Идея само-воспоминания входит во многие системы и учения школ, но она находится не там, где следует, она никогда не становится на первое место. Но настоящая система говорит, что вы не помните себя и что если вы поймете, что не помните себя, то будете способными чего-то достичь. Самосознание является наивысшим возможным изменением, так как в обычных условиях жизни никто не сознает себя, и все же люди не понимают этого. Все сидящие здесь, если они спросят себя искренне, сознают ли они себя, должны ответить отрицательно. Никто не сознает себя. Вся идея состоит в том, чтобы сознавать себя на этом месте, в данный момент. Это есть начало, ибо каждый должен начать где-то. Позднее это может принимать различные формы, многие другие вещи могут быть включены сюда.
Невозможно описать это: это материал для наблюдения и изучения. Описания не помогут, каждый должен упражняться» [Успенский, 2001, с. 160].
Как видно из текста, процедура “self-remembering” состоит в том, чтобы как можно чаще вызывать у себя состояние собственного присутствия, обращаться к себе как субъекту мышления, действия и укреплять память о том, кто действует, кто мыслит и говорит. Таким образом, ключевые смыслы данного понятия заданы через такие категории, ак «усилие», «внимательность», «дление», «продлевание», «удержание состояния», «памятование». Английское “remembering” имеет значение «держание в памяти, в сознании», в отличие от русского «воспоминание», коннотируемого скорее смыслом «обращение к событию в прошлом». Согласно толковому словарю английского языка, глагол “to remember” означает “to be able to bring back a piece of information into your mind, or to keep a piece of information in your memory” [Cambridge Advanced Learner s Dictionary, 2005] («быть способным восстанавливать некоторую часть информации в уме или держать некоторую часть информации в памяти» (Перевод мой. - А.Д.)), таким образом, второе значение глагола отсылает к умственному усилию, регулярному напоминанию себе о каких-либо вещах.
Префикс «само-» в русском языке обладает значением «авто», «своими силами», «самостоятельно», «без внешних причин». Также допустимы значения «личность», «сущность». Действительный же смысл, усматриваемый нами в данном случае с точки зрения содержательности оригинального текста - это «направленное на себя действие», «действие, производимое с самим собой». Иначе говоря, главной составляющей смысловой структуры данного элемента термина является субъект, личность, удерживающая в вом сознании образ самого себя как начала и источника всех своих действий, мыслей и эмоций. Таким образом, предлагается, исходя из вышесказанного, использовать термин «само-воспоминание»вместо комплекса его переводческих вариаций, таких, к «воспоминание ебя», «вспоминание себя», «вспоминание о себе», «самовоспоминание». Данный термин является более аналитичным, о есть представляет собой смыслообразующее средство, способствующее интерпретативному процессу.
По словам Н.М. Азаровой, «дефисные образования являются контрапунктом многих типических черт философского текста, таких как этимологизация, концептуализация парадигм, предложно-префиксальный синкретизм концептуализация префиксов и предлогов, новые формы отрицания и т.д. Таким образом, дефисные образования отличаются многопараметровостью полифункциональностью: их можно рассматривать по отношению к семантике предельного-непредельного и недоопределенности, или становящейся определенности, к семантике движения и покоя, к проблеме пересегментации слов, концептуализации отдельных компонентов и др.» [Азарова, 2010а, с.111]. Термин «само-воспоминание», таким образом, ак пример реализации способа словообразования, специфичного для русскоязычной философии ХХ-го ека, позволяет говорить об исходной включённости текста П.Д. Успенского соответствующий дискурс.
