Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. ЖАНР АНТИУТОПИИ В ОСМЫСЛЕНИИ ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КРИТИКИ 11
ГЛАВА II. ДИАЛЕКТИКА ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРНОЙ ПАРАДИГМЕ 43
2.1. Становление антропоцентризма в западной литературе и философии 45
2.2. Идейные предпосылки формирования жанра антиутопии 65
ГЛАВА III. КОНЦЕПТЫ ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В АНТИУТОПИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ 94
ГЛАВА IV. ЯЗЫК ВЛАСТИ И ВЛАСТЬ ЯЗЫКА В АНТИУТОПИИ 127
4.1. Язык как детерминирующий фактор в развитии культуры 128
4.2. Особенности языка власти в антиутопии 137
4.3. Специфика антиутопического мира: проблема воплощения 155
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 174
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 179
- ЖАНР АНТИУТОПИИ В ОСМЫСЛЕНИИ ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КРИТИКИ
- Становление антропоцентризма в западной литературе и философии
- КОНЦЕПТЫ ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В АНТИУТОПИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ
Введение к работе
Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии выстраивается особый идейно-художественный универсум, в котором возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в это время в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопической направленности: романы Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А. Кестлера1 и др.). Эти произведения быстро обретают широкую популярность у читателей и провоцируют бурную литературно-критическую полемику, в центре которой оказывается целый комплекс идеологических, социально-этических и эстетических проблем.
Представители этого жанра, вынося на суд читателя разнообразные варианты дальнейшего развития человеческой цивилизации, исходят из настроений разочарования в утопических идеалах прошлого и неуверенности в завтрашнем дне. Эти социальные мотивы генерируют появление пессимистических и трагических романов-предупреждений, обладающих особыми идейно-эстетическими и художественно-выразительными характеристиками.
Очевидно, что отдельные мотивы, темы, приемы, присущие жанру антиутопии, можно встретить и в мировой литературе предшествующих эпох. Это вполне закономерно, так как формирование национальных литератур и их жанровой системы происходит в контексте развития мировой литературы в
1 Замятин Е.И. Мы (1920); Платонов А.П. Котлован (1930); Уэллс Г. Самовластье мистера Парэма(1930); Хаксли О. О дивный новый мир (1932); Кестлер А. Слепящая тьма (1940); Оруэлл Дж. 1984 (1949); Брэдбери Р. 451 по Фаренгейту (1953) и др.
целом, через преемственность литературных и межкультурных связей2. Вместе с тем, антиутопия как жанр литературы обнаруживает целый ряд особенностей, отличающих ее от других повествовательных жанров и придающих ей неповторимое художественное своеобразие.
Актуальность современного обращения к произведениям антиутопической направленности обусловлена тем, что в отечественном литературоведении антиутопия до сих пор не стала объектом последовательного глубокого и систематического литературоведческого анализа. В силу ряда объективных причин она была фактически выведена из культурной парадигмы нашей страны более чем на полвека. Произведения авторов антиутопий стали доступны русскоязычному читателю лишь в 90-е гг. XX в. Эта «внезапность» появления романов-антиутопий на общественной сцене в сочетании со спецификой их идейного содержания обусловили тот факт, что эти произведения были главным образом позиционированы в пределах дискурса политико-идеологической критики, которая не уделяла достаточно внимания художественным аспектам романов, сосредоточившись в основном на анализе их идейно-политического содержания. За исключением немногих действительно серьезных и концептуальных работ3, основная масса критической литературы об антиутопиях сводится к рецензиям и журнальным статьям общего характера, имеющим ярко выраженную идеологическую аксиологию. Восторженно-хвалебные эссе начала 1990-х гг. лишь спустя десятилетие сменились гораздо более сдержанными аналитическими исследованиями. Сосредоточивая свое внимание на политической проблематике антиутопии, литературоведы и критики зачастую оставляют без
2 Так, многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников
жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, С. Батлера, Дж.
Лондона, Ф. М. Достоевского, Г. К. Честертона и т.д. См., напр.: Кагарлицкий Ю. И. Что такое
фантастика?, 1974; Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление, 1991; Richards D. Four Utopias, 1961;
Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley's Major Novels, 1977; Ferns С S.
Aldous Huxley: Novelist, 1980 и др.
3 Мосина В.Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. М., 1999; Рабинович B.C. Олдос Хаксли: эволюция
творчества. Екатеринбург, 2001; Чаликова В.А. Крик еретика: Антиутопия Е. Замятина «Мы» // Вопросы
философии. 1991. № 1. С. 16-27; Ее же. Утопия и культура: Эссе разных лет. М., 1992.
внимания ее идейно-художественные особенности, ограничивая свой анализ поэтики лишь идеологической символикой и политически значимыми феноменами. В данной работе предполагается восполнить этот пробел современного понимания природы, структуры и функции жанра романа-антиутопии.
Основной проблемой настоящего исследования является проблема сочетаемости в пределах художественного (фикционального4) повествования разнообразных дискурсивных практик - социально-нравственной, морально-этической, политико-идеологической, эстетической и риторико-поэтической. Иными словами, в диссертации предпринята попытка рассмотреть традиционную формально-содержательную эпистему жанра литературного произведения через современные концепции художественного слова путем использования современных подходов к изучению текста. В центре диссертационного исследования находятся существенные особенности эстетики и поэтики жанра антиутопии, в которых выявляется определенная систематика, а именно: связь идейного содержания произведений данного жанра с общим ходом европейской философско-эстетической мысли и ее художественного выражения. Более конкретно, диссертационное исследование должно выявить специфику художественного раскрытия главных тем антиутопических повествований - власти и любви, показать взаимоотношения этих феноменов на разных уровнях текста и контекста, а также особенности их выражения в языке романного повествования.
Целью настоящей работы является установление места и роли жанра антиутопии в европейской культурной парадигме в эпоху первой половины ХХв. Для этого предполагается провести исследование художественного мира антиутопии как литературного феномена и выявление представленных в нем основных жанрообразующих эстетических концептов - дискурсов власти,
4 Изер В. Акты вымысла, или что фиктивно в фикциональном тексте // Немецкое философское литературоведение наших дней. Антология. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2001. С. 186-216.
языка и любви, - через анализ их взаимосвязи и взаимовлияния в поэтике романов.
В соответствии с заявленной целью в работе ставятся следующие задачи:
1) рассмотреть жанр антиутопии в контексте его освещения зарубежной
и отечественной критикой;
2) выявить контекстуальные связи идейно-тематического содержания
антиутопий XX в. в рамках западноевропейской антропоцентрической
парадигмы;
изучить философские, социально-нравственные, этические и эстетические концепции, сформировавшие мировоззрение авторов антиутопических романов;
провести сравнительное исследование поэтико-стилистических и языковых средств выражения основных тематических концептов в романах-антиутопиях - любви и власти.
Выполнение этих задач также включает в себя
выявление сходства и различия эстетико-поэтических позиций трех исследуемых авторов антиутопических романов в контексте обозначенной проблематики;
анализ феномена языка как основного вида деятельности человека в культуре, средств художественной объективации интимных межчеловеческих отношений (сферы любви, секса, отношений между полами);
исследование концепта власти как центральной точки, организующей и регламентирующей дискурсы языка и любви.
Основным материалом для исследования послужили романы, традиционно считающиеся наиболее «типичными» (или классическими) образцами жанра антиутопии. Это «1984» («Nineteen Eighty-Four», 1949) Джорджа Оруэлла (1903 - 1950), «О дивный новый мир» («Brave New World», 1932) Олдоса Хаксли (1894 - 1963) и «Мы» (1920) Евгения Замятина (1884 -
1837). Существующая критика практически единодушно признает этих авторов
своего рода классиками жанра, оказавшими влияние на последователей во всех
литературах мира, и то, что в этих романах художественное своеобразие
антиутопии реализуется с наибольшей полнотой. По ходу работы к
исследованию привлекались и другие произведения указанных авторов:
«Желтый кром» («Crome Yellow», 1921), «Через много лет» («Many a Summer»,
1939), «Обезьяна и сущность» («Аре and Essence», 1955) О. Хаксли, «Скотный
двор» («Animal Farm», 1944) Дж. Оруэлла, а также произведения других
писателей, характеризующиеся утопической/антиутопической
направленностью. Кроме того, в диссертации были использованы литературно-публицистические и критические произведения писателей: эссе, журналистика и письма.
Как представляется, в произведениях указанных авторов сложилась специфическая эстетико-поэтическая система, которая позволяет исследователю современной культуры увидеть новые грани опыта трагичности бытия человека в мире, по-иному определить экзистенциальные возможности личности и ее отношений с окружающей действительностью. В этих произведениях формируются и новые способы романного повествования, специфически сочетающие эпическое, лирическое и драматическое начала.
Методологической основой диссертации являются работы отечественных и зарубежных философов и культурологов (А.Ф. Лосева, Г. Маркузе, 3. Фрейда, Э. Фромма, М. Фуко, М. Хайдеггера), литературоведов (A.M. Зверева, Б.А. Панина, Н.Л. Лейдермана, B.C. Рабиновича, Т.Ф. Разумовской и др.), лингвистов (Н.Д. Арутюновой, В.В. Виноградова, Н.Б. Мечковской, Ф. де Соссюра и др.).
Одним из важных аспектов исследования является использование современной терминологии. Отечественное литературоведение, как и другие науки о культуре конца XX в., переживает определенный кризис философских
и собственно научных оснований5. После утраты монопольного положения т. наз. марксистско-ленинского литературоведения образовался своего рода разрыв между набором «ближайших» слов и понятий западной критики и терминологическим аппаратом российских исследователей. Феноменология текста, которая активно развивалась в странах Европы и США, пока еще недостаточно полно освоена российскими филологами, а между тем литература конца XX - начала XXI вв. требует более глубокого и всестороннего исследования, недостижимого на базе традиционных понятий и категорий. Не составляет исключения и проблема антиутопии. Поэтому в диссертации эта проблема освещается с использованием терминов западной постклассической теории и истории литературы, которые, не отменяя опыта предшественников, открывают некоторые новые грани предмета и перспективы его изучения. В этом отношении диссертацию можно рассматривать как попытку сочетания национального научного дискурса с современной международной практикой изучения художественных произведений.
Так, термин «риторика» трактуется в работе предельно широко - как идеология и технология отношений со словом, в которых человек утверждает свое право на владение и управление Логосом, на утверждение законов словоупотребления и творчества, и через это - на всеобъемлющий контроль над мыслью, т.е. тем, что предшествует слову. Под «риторикой власти» в диссертации понимается способность политической системы посредством организации словесных практик осуществлять свои функции в обществе, т.е. претендовать в некоторых случаях на тотальное регулирование культурного бытия и сознания личности. В жанровом пространстве антиутопии проблема отношений власти и индивида является, очевидно, центральной идеей на всех уровнях организации текста. Специфика же антиутопического нарратива проявляется в использовании художественных приемов (текстуальной
' Михайлов Ал. В. О литературных эпохах и их номенклатуре //Литературные связи и литературный процесс. Ижевск: Изд-во Удмуртского госуниверситета, 1992. С. 142-147.
стратегии), которые раскрывают эту проблематику через сюжет, систему образов, стиль и язык повествования.
Термин «поэтика» в работе обозначает комплекс художественно-выразительных средств как отдельного произведения, так и совокупности однородных текстов. В этом смысле поэтика антиутопии может рассматриваться системно-структурно, т.е. как набор взаимосвязанных элементов, в которых отношения части и целого проявляются как связь особенного и общего. Любовь, т.е. интимные межличностные отношения, является универсальным компонентом поэтической наррации, пронизывающим другие структуры произведения как смыслообразующее начало. Без любовной темы и интриги литературное произведение теряет свои эстетические качества и становится дискурсивно-риторическим феноменом иного ряда - эссе, трактатом, философским очерком, моральной проповедью, идеологическим архивом, - т.е. тем, в чем поэтика является излишней. Поэтому анализ поэтики любви в романах-антиутопиях является важнейшим элементом исследования и осуществляется в диссертации на идейно-тематическом, сюжетном и стилистическом уровнях.
Риторика и поэтика рассматриваются как базовые компоненты жанра, а основной исследовательской установкой работы является их контекстуализация, т.е. определение роли и места в истории западноевропейской культурной и литературной традиции. Роман-антиутопия как повествовательная система (нарратив) представляет собой единство риторико-поэтических структур, объединяемых в понятии «концепт» . Последний рассматривается в современном литературоведении как медиатор содержания и формы, структурирующий идейно-тематические и образно-выразительные элементы литературного произведения. При анализе классической антиутопии XX в., наряду с историко-литературным и сравнительным методами, используются элементы герменевтического подхода
" Макуренкова С.А. Джон Данн: риторика и поэтика. М: Изд-во «Академия/Academia», 1994; Ее же. Онтология слова: апология поэта, обретение Атлантиды. М.: Изд-во «Логос-Гнозис», 2004.
к анализу культурных феноменов любви и власти через исследование их языка. Романы Оруэлла, Хаксли и Замятина в диссертации рассматриваются через взаимодействие основных концептов антиутопического нарратива - власти, любви и языка.
Научная новизна исследования определяется тем, что концепты власти и любви в антиутопии впервые рассматриваются как взаимосвязанные феномены. Впервые ставится проблема выражения указанных концептов в языке произведения и анализируется их риторико-поэтическое (стилистическое) оформление в тексте романа-антиутопии. Кроме того, в работе предпринята попытка уточнить имеющиеся определения жанра антиутопии и тем самым способствовать более глубокому осмыслению ее природы, структуры и функции.
Теоретическая значимость работы состоит в возможности использования наблюдений и выводов, полученных в ходе исследования, для дальнейшего изучения жанра антиутопии и его основных концептов. Результаты исследования могут способствовать пониманию проблем культуры XX в., истории и теории литературы в целом.
Практическая ценность работы заключается в возможности использования ее материалов и выводов при подготовке лекций и семинаров по истории зарубежной литературы XX в. в вузах, а также при разработке лингвистических спецкурсов.
Апробация работы: по теме диссертации были сделаны доклады на международной научно-практической конференции «Гуманитарное знание на пороге XXI в.» (октябрь 1997 г.), а также на Российской университетско-академической конференции (апрель 1999 г.). Основные положения диссертационного исследования обсуждались на методологическом семинаре кафедры зарубежной литературы и Центра американистики УдГУ «Слово в культуре: онтология, феноменология, герменевтика» (1999 - 2002 гг.), они также отражены в ряде научных публикаций.
Жанр антиутопии в осмыслении зарубежной и отечественной критики
Жанр антиутопии7 по-своему конкретизирует общий для литературы и искусства вопрос о человеке. Писатели-антиутописты, подобно естествоиспытателям, проводят своего рода научный эксперимент над общественной природой человека, помещая его в заведомо искаженные, девиантные условия жизни и наблюдая за тем, как он будет себя вести. Исторически сложившееся разделение на утопию и антиутопию справедливо предлагает исходить из замысла автора, но специфика произведений подобного рода состоит в том, что автор зачастую сам не знает, каков будет исход этого эксперимента. В данном случае, реализуя свое право выбора, человек следует одному из двух возможных вариантов выхода из определенной экзистенциальной ситуации: либо подчиниться и принять предлагаемые условия и, как следствие, утратить собственно человеческую сущность, либо бороться, но и этом случае исход борьбы остается крайне проблематичным. Именно здесь заложен камень преткновения для интерпретатора, поскольку всем попыткам жанровых классификаций подвергается уже готовое произведение, а замысел писателя часто вступает в противоречие с его конечным результатом.
Как уже указывалось, антиутопические романы вызвали широкий читательский резонанс и стали объектом пристального внимания со стороны самых разных исследователей - от философов и политологов до представителей пропагандистских отделов спецслужб. Обзор точек зрения на проблемы антиутопии целесообразно начать с зарубежного литературоведения и критики, поскольку, как отмечалось выше, российские исследователи начали систематически работать с ними только в последние два десятилетия прошлого века.
В исследовании жанра зарубежными литературоведами можно выявить несколько взаимосвязанных направлений. В 1950-60-е гг. появляются работы Дж. Вудкока «Негативные утопии» (G. Woodcock «Utopias in Negative», 1956), H. Брауна «Жизнь против смерти» (N. Brown «Life against Death», 1959), Л. Мамфорда «История утопии» (L. Mumford «The Story of Utopias», 1962), 4. Уолша «От утопии к кошмару» (Ch. Walsh «From Utopia to Nightmare», 1962), M. Хиллегаса «Будущее как кошмар» (М. Hillegas «The Future as Nightmare», 1967).
Следует отметить, что авторы рассматривают утопию и антиутопию в социально-культурологическом аспекте, то есть в большей мере не как литературный жанр, а как некое направление общественной мысли, имеющее отношение к социологии и философии. Так, например, Ч. Уолш исследует феномен утопии/антиутопии в контексте иррационалистической философии, а именно теории психоанализа 3. Фрейда, сосредоточивая свое внимание на оппозиции «рациональное - биологическое». Вслед за 3. Фрейдом исследователь делает вывод о двойственной роли цивилизации: с одной стороны, сдерживающей в человеке саморазрушительные инстинкты, с другой стороны, прививающей человеку отвращение ко всему естественному (к природе, к собственному телу), сводящей всю неповторимую сущность человека к определенному набору функций, и, в конечном счете, приводящей к массовым неврозам.
Несомненной заслугой Ч. Уолша является тот факт, что на основе анализа широкой панорамы утопических и антиутопических произведений рубежа веков он систематизирует присутствующие в них основные темы и мотивы, а также выявляет моменты расхождения утопий и антиутопий в сюжетном плане .
К этой же категории следует отнести работы, авторы которых рассматривают творчество вышеназванных писателей в контексте западной культуры предшествующих веков, пытаясь провести художественные параллели и выявить взаимовлияния. Так, например, М. Хиллегас рассматривает жанр антиутопии в прямой преемственной связи с творчеством Г. Уэллса, утверждая, что в антиутопии нашли отражение пессимистические воззрения Уэллса: его неприятие техники, неверие в материальный прогресс. По сути, М. Хиллегас провозглашает вторичность антиутопии, приходя к выводу, что все центральные и второстепенные проблемы и образы антиутопических произведений в той или иной мере использовались Г. Уэллсом9. Не умаляя заслуг английского писателя-фантаста, следует отметить, что подобная точка зрения все же представляется чересчур категоричной.
Проблему традиций и влияний рассматривает А. Крофт, который, помимо Г. Уэллса, в числе предшественников Дж. Оруэлла упоминает С. Батлера, Дж. Свифта и Дж. Лондона: «Любимым писателем Оруэлла в детстве был Г.Дж. Уэллс, а «Современная утопия» - его любимым произведением. С. Батлера, Дж. Лондона и Дж. Свифта Оруэлл прочитал в школе. В числе других научно-фантастических романов, оказавших влияние на «1984», по крайней мере, некоторыми деталями, по его мнению, были «Человек, который был Четвергом» (1917) Г.Честертона и «Никогда не возвращайся» (1941) Джона Мэра».
Исследователи творчества О. Хаксли К. Фернс и Б. Кришнан", говоря об истоках его романа «О дивный новый мир», отмечают, соответственно, традиции, восходящие к произведениям Дж. Свифта, и пародирование утопии Г. Уэллса «Люди как боги».
Что касается Е. Замятина, то критики прежде всего говорят о влиянии на его творчество воззрений Ф. М. Достоевского, прослеживая типологические параллели как на уровне общей философской концепции, так и на уровне отдельных сюжетных мотивов (см., например, работы А. Шейна, Д. Ричардса ").
Некоторые литературоведы выявляют точки соприкосновения антиутопии с таким специфически английским жанром, как «готический» роман. А. Уэст, в частности, отмечает, что, хотя «1984» Оруэлла представляет собой реалистический роман, с готическими же произведениями его сближает описание иррационального, необъяснимого страха.13 С ним согласен и Дж. Вудкок, который относит описание снов главного героя, ужасы комнаты 101 и мистический голос О Брайена к чертам готического романа.
Становление антропоцентризма в западной литературе и философии
Современная западная культура как исторический континуум сформировалась на базе антропоцентризма. Если следовать введенному К.Ясперсом понятию «осевого времени», то истоки антропоцентрической парадигмы прослеживаются в эпоху поздней мифологии - героизма, когда места высших сверхчеловеческих сил, радикально Иных по отношению к обыкновенному смертному, начинают занимать сначала полубоги-герои, устанавливающие порядок мира при помощи физической силы (Геракл, Персей, Тезей, Беллерофонт), а затем и смертные герои, действующие уже не мускулами, а «мозгами», изменяющие мир с помощью интеллекта. Наиболее репрезентативный миф ранней героики - миф о Геракле, герое, убивающем чудовищ с помощью собственной силы с тем, чтобы навести в мире человекосообразный порядок. В это время человек привязывает себя к природе, беря из нее мускульную силу.
На следующем этапе - в поздней героике - человек начинает использовать для преобразования мира не природную, а духовную, интеллектуальную силу. Возникает новый архетип героя, не героя-полубога, но обыкновенного, смертного человека. Это - царь Эдип, уничтоживший чудовищного зооморфного сфинкса силой собственного разума, разгадав его загадку. Таким образом, в эпоху поздней героики мифологическая парадигма, т.е. отношение к Природе как к высшему и более ценному Иному, начинает сменяться антропоцентрической, когда человек и его неотъемлемые свойства (в частности, интеллект) выходят на первый план и постепенно становятся главной действующей силой в мире.
В литературе данного периода эти идеи соотношения человека и мира находят отражение у Гомера в его «Илиаде» (IX-VIII вв. до н.э.), где уже присутствуют темы любви и власти. Тема власти раскрывается двояко: внешняя, безусловная власть - подчинение человека богам и власть внутри социума, регламентирующая межличностные иерархические отношения героев, в частности, отношения между полами.
Любовь у Гомера также выступает как разновидность власти (спор Ахилла и Агамемнона из-за Хрисеиды и Брисеиды, которые достались им как военные трофеи и соответственно воспринимаются ими как вещь, как награда).
В «Одиссее» (VIII-VII вв. до н.э.) любовь Пенелопы и Одиссея является символом владения царским троном, царство Цирцеи предоставляет современному читателю возможный вариант тендерных отношений (мужчины - свиньи, женщина - доминатор). И, наконец, лишь в отношении к Одиссею царевны Навсикаи любовь проявляется в чистом виде, без властных коннотаций. Полюбив Одиссея, Навсикая надеялась, что он станет ее супругом. Тем не менее, узнав о желании любимого вернуться домой, дочь царя феаков не препятствует ему и лишь просит помнить о той, что спасла ему жизнь. Одиссей же хранит верность не столько единственной женщине, но, прежде всего, своему роду и своей патриархальной позиции в нем.
В целом, среди различных видов любви, древние греки, в первую очередь, выделяли Эрос, обожествленный эрос - любовь-страсть, любовь на грани безумия. Эрос - это, прежде всего, половая, чувственная любовь, секс.
Однако, любовь-страсть могла иметь и другой объект, помимо сугубо сексуального. Так, Геродот писал о спартанском царе Павсании, который «имел страсть» стать тираном всей Эллады93. В данном случае выделялось основное качество Эроса - стремление к обладанию Иным, к власти над ним.
Примерно в это же время в литературно-художественном дискурсе впервые возникает антиутопическая линия. В поэме «Труды и дни» (VIII-VII вв. до н.э.) присутствует рассказ о пяти поколениях человечества, последовательно сменявших друг друга на земле. Золотой «род», не знавший ни труда, ни горестей, представляет собой утопию, а Железный век, в котором живет автор поэмы Гесиод и его современники - антиутопию, когда все привычные нравственные устои утрачиваются и человечество движется к гибели: «Землю теперь населяют железные люди. Не будет Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя, И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им.
Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет»94. Таким образом, поэма Гесиода «Труды и дни» представляет собой первый пример дистопии как симбиоза утопического и антиутопического начала.
Античные истоки антропоцентризма можно считать итогом тысячелетнего пра-исторического мифологического развития знания. Со времен Протагора95 человек как синтез телесного и духовного начал находился в центре всей греческой культуры, особенно периода классики, когда своего расцвета достигла афинская демократия (V в. до н. э.), и человек впервые в истории начал осознавать свою расчлененность с миром природы и свою власть над ней.
Концепты власти и любви в антиутопических текстах
В данной главе представляется целесообразным подробно остановиться на анализе функционирования дискурса о любви в антиутопии, т. к. именно в ситуациях любви раскрываются самые сущностные, фундаментальные черты человека. В этой связи предполагается выстроить некий общий нарратив любовной проблематики в антиутопии, основываясь на определенном идейном и тематическом сходстве указанных текстов, и проследить, каким образом с течением времени меняется само представление о любви у писателей различной национальной и идеологической принадлежности.
В романах-антиутопиях перед читателем раскрывается картина особой человеческой культуры - тоталитарного общества.
Любую культуру можно определить как отношение к Другому, который, в соответствии с этимологией слова «культура», выступает как высшая, старшая сила по отношению к человеку, своеобразный начальник над ним. В идеале Другой - это друг. Но в антиутопии все человеческие отношения представлены как бесчеловечные, поэтому в образе Другого выступает государство, тоталитарная система, которая, с одной стороны, всячески подавляет и унижает человека, а, с другой стороны, требует от него любви к себе.
При этом необходимо отметить, что власть подпитывается не только энергией каждого отдельного человека, его любовью, обожанием, преклонением, выражаемым на всевозможных мероприятиях вроде Дня Единения или Двухминуток ненависти. Герой Оруэлла Уинстон Смит, в соответствии с принятой в Океании практикой фальсификации прошлого, часто переписывает речи Большого Брата, способствуя, таким образом, оформлению его личности. Принимая во внимание масштабы подобной деятельности в обществе «1984» и тот факт, что, кроме как на портретах, Большого Брата никто никогда не видел, можно прийти к выводу о том, что каждый отдельный человек, являясь винтиком в системе тоталитарного государства, вовлечен в процесс создания власти и лично конституирует ее механизмы, придавая ей индивидуальность. Этот вывод свидетельствует, помимо всего прочего, и об антропоцентризме антиутопии, поскольку акцентирует внимание читателя на том факте, что история творится не государствами, а отдельной личностью, благодаря которой обеспечивается непрерывность хода времени.
Однако структура тоталитарного общества этим не исчерпывается. Основным принципом тоталитарной культуры является стремление унифицировать все бесчисленные проявления человеческих отношений (уважение, преданность, верность, любовь и т.д.), свести их к единственно возможному и допустимому отношению к Партии и вождю, как бы его ни называли: Старший Брат, Благодетель, Главноуправитель и т.д. В подобном обществе не существует Других, кроме вождя, и, следовательно, личность постепенно нивелируется и, в конечном счете, исчезает.
При всем очевидном сходстве описанных в романах Замятина, Хаксли и Оруэлла моделей тоталитарного государства, необходимо указать на одно принципиальное их различие. Речь идет о материальном благосостоянии общества, том делении на рай и ад, которое В. А. Чаликова положила в основу своей классификации негативной утопии на антиутопию и дистопию. Действительно, если в мире «1984» наблюдается дефицит даже предметов первой необходимости, а вокруг постоянно царит голод, война и разруха, отправной точкой недовольства героя может выступать требование элементарных удобств, нормальных условий существования. Иная ситуация складывается в обществе Замятина и Хаксли, где в условиях неуклонно повышающегося уровня жизни сопротивление системе кажется, на первый взгляд, социально неоправданным и бессмысленным. В этом случае бунт героя против системы основывается на неких не материальных, но духовных притязаниях: стремлении к свободе, независимости, индивидуальной любви и т. д., и, следовательно, личность изначально находится на более высокой ступени своего развития. Романом «1984» Оруэлл как бы полемизирует со своими предшественниками, выстраивая собственную модель тоталитарного общества, главным принципом стабильного существования которого непременно является нищета и невежество его граждан. По его мнению, повышение благосостояния людей первоначально ведет к удовлетворению всех материальных потребностей, а затем наступает черед потребностей духовных, удовлетворения которых власть допустить никак не может, поскольку это неизбежно отразится на ее безраздельном господстве.
Кроме того, анализ фактического материала позволяет утверждать, что, по сравнению с антиутопией Оруэлла, власть «дивного нового мира» также более изощренна, более совершенна и представляет собой новый этап в развитии тоталитарной культуры. Отказавшись от применения грубой и примитивной силы и сосредоточив свое внимание на науке, государство создало аппарат трансцендентальной, но при этом практически не ощущаемой народом власти. Не случайно, что изнутри такую систему невозможно поколебать - для этого необходим аутсайдер, человек со стороны - Дикарь.
