Содержание к диссертации
Введение
Глава 1: Русская литература в творческой рецепции Томаса Манна (на материале писем, статей и ранней новеллистики)
1.1. Россия и русские в политике, литературе и культуре немецкоязычных стран рубежа XIX-XX веков 28
1.2. Личность и творчество Л.Н. Толстого в восприятии Томаса Манна 58
1.3. «Великий богоискатель и безумец». Т. Манн и Ф.М. Достоевский 74
Глава 2: Концепты русской культуры в новелле «Смерть в Венеции» и в романе «Волшебная гора».
2.1. Русские концепты в новелле «Смерть в Венеции» (1912) 96
2.2. Русский пласт в романе «Волшебная гора» (1924) ПО
2.3. Перевод ключевых художественных концептов новеллы «Смерть в Венеции »на русский и английский языки 132
2.4. Перевод концептов «wandem» и «reisen», «Tod», «menschliche Gemeinschaft», «Sklavin» и «Herrschaft» в новелле «Смерть в
Венеции» 141
Заключение 162
Библиография
- Россия и русские в политике, литературе и культуре немецкоязычных стран рубежа XIX-XX веков
- Личность и творчество Л.Н. Толстого в восприятии Томаса Манна
- Русские концепты в новелле «Смерть в Венеции» (1912)
Введение к работе
В последние десятилетия, особенно после начала публикации дневников Томаса Манна в 1975 году, возрождается интерес к личности и творчеству немецкого писателя. Все чаще ключ к пониманию как поэтики, так и проблематики его творчества пытаются найти в личности Т. Манна, в его литературных предпочтениях. Таким образом, анализ рецепции Томасом Манном русской литературы и культуры в широком смысле слова позволяет не только глубже понять культурные и ментальные особенности русского народа, преломленные через призму восприятия писателя, но и выявить новые грани творчества и мировосприятия самого Т. Манна.
Взгляд Томаса Манна на русскую литературу и культуру в целом представляется интересным не только с точки зрения русской культуры, но и культуры немецкой.
В каждой национальной культуре можно найти явления, которые зачастую не могут быть в полной мере поняты, прочувствованы и оценены представителями других культур - в силу их содержательной, смысловой трудности, в силу различий между традицией автора и реципиента. Ситуация еще более осложняется, когда помимо дистанции национальной возникает дистанция временная, историческая. Даже глубоко изучив эпоху создания произведения, невозможно точно реконструировать все нюансы, которые то или иное явление приобретало в сознании современников и самого автора. И речь здесь идет не о каких-то экзотических проявлениях духа - национального или хронологически определенного, - но о тех явлениях культуры, которые, на первый взгляд, открыты и отнюдь не производят впечатления таинственных.
Возможно, глубина и адекватность восприятия того или иного произведения представителями иных эпох и культур зависит от языка, на котором создано произведение искусства. Когда «строительным
материалом» явления культуры оказывается слово, то часто отдельные - и нередко очень важные - нюансы воспринимаемого ускользают от иноязычного читателя, даже владеющего языком оригинала.
Однако отсюда не следует, что знакомство с произведениями других национальных культур лишено смысла. Необходимо стремиться к максимальному пониманию других культур, к взаимопониманию между представителями различных наций, помня при этом об опасности так называемого квазипонимания, то есть мнимого понимания на фоне вербального согласия, но при расхождении на концептуальном уровне. Здесь особая ответственность лежит на переводчике, которому приходится доносить до читателя явления другой культуры, другой ментальносте, другой концептосферы, которые не имеют абсолютных, а порой даже приблизительных аналогов в родной культуре.
В истории человечества нередки примеры, когда собственная картина мира, «свое» дополнялось положительными чертами «чужого» без опасности потерять собственный колорит, национальную идентичность.
«Свое» и «чужое» находятся в сложных и многоуровневых отношениях. Однако практически всегда можно проследить одну из двух схем: человек создает «свой» идеал и противопоставляет ему критику каких-то сторон «чужого»; или же, напротив, критике подвергается именно «свое», а идеал, отсутствующий в собственной культуре, ищется в «чужом». Так Томас Манн в поисках высшей духовности и человечности постоянно обращается к России и русским, осознавая в то же время и опасности, таящиеся в русском характере и некоторых идеях, рождающихся в России. На этой основе строятся, например, взаимоотношения между Гансом Касторпом и Клавдией Шоша в романе «Волшебная гора» (гл.2).
Предметом исследования в диссертации является рецепция Т. Манном русской литературы и культуры и рождающиеся в результате
рецепции «русские» концепты. Слово «русские» не случайно взято в кавычки. В работе определены концепты, связанные в сознании Томаса Манна с Россией и русскими. Однако не надо забывать, что, несмотря на всю их «русскость», концепты эти стали порождением немецкого ума, они «русские» условно, с поправкой на то, что Томас Манн не знал русского языка и воспринимал русскую жизнь в контексте своих взглядов и мировоззрения, сложившегося в Европе на рубеже веков. Т. Манн не знал непосредственно русской жизни, однако это не помешало автору «Волшебной горы» вступить в значимый диалог с русской традицией. Этот диалог запечатлен в его многочисленных текстах разных жанров, где ощутимо присутствие особого русского пласта.
Материалом исследования являются ранние новеллы Томаса Манна, новелла «Смерть в Венеции» (1912), роман «Волшебная гора» (1924), а также дневники, письма, интервью писателя. Они рассматриваются не как обособленные художественные произведения, а как особый феномен творчества, как единый текст, пронизанный общими концептами, в частности, актуальными для диссертационного исследования «русскими» концептами. Анализ «русских» концептов открывает новые грани в произведениях писателя, для которого «диалог» с Россией и русскими писателями имел огромное значение. При этом поэтика Т. Манна попадает в новый контекст, открывает новые грани смысла.
Основные произведения - новелла «Смерть в Венеции» и роман «Волшебная гора» - выбраны не случайно. Они неразрывно связаны между собой. «Смерть в Венеции», по сути, последняя новелла Томаса Манна (все последующие произведения Манна, причисляемые к новеллам, представляют собой некую форму эпоса). Трагизм, возникающий в «Смерти в Венеции», в «Волшебной горе» снимается через иронию. Они являются своего рода тезисом и антитезисом, в результате чего рождается синтез - все дальнейшее творчество Томаса Манна. Все основные
«русские» концепты в творчестве Манна сконцентрированы в этих произведениях.
В диссертации рассматриваются тексты, относящиеся к двум разным периодам творчества немецкого писателя. В исследовании учитывается приведенная ниже периодизация, предложенная известным исследователем творчества Т. Манна А.А. Федоровым.
Проблема периодизации не раз вставала перед исследователями, и существует несколько точек зрения по этому вопросу. Несмотря на кажущуюся «неизменяемость» творчества писателя, которое часто рассматривается как движение по кругу, самоповторение, мировоззрение Т. Манна с течением времени претерпевает существенные изменения.
А.А. Федоров делит творчество Т. Манна на три периода:
1900 - 1917 годы. В это время Томас Манн создает романы «Будденброки» и «Королевское высочество», ряд новелл и статей, пьесу «Фьоренца».
1918 - 1933 годы. Период, связанный с существованием «Веймарской» республики в Германии. Наиболее значительные произведения тех лет - роман «Волшебная гора» и новелла «Марио и волшебник». В этот период Томас Манн пишет большое количество статей, посвященных политическим и эстетическим проблемам. Наиболее важные из них - «Гете и Толстой. Фрагмент к проблеме гуманизма», «О Немецкой республике», «Гете как представитель бюргерской эпохи». В конце этого периода писатель приступает к написанию романа «Иосиф и его братья».
1933 - 1955 годы. Эти годы во многом стали переломными, причиной чему послужил фашизм. Томас Манн осознает тесную связь декаданса с политической реакцией. Наиболее характерные произведения последнего периода - романы «Лотта в Веймаре» и «Доктор Фаустус». Т. Манн выступает и с рядом значительных статей. Крупнейшие из них -«Набросок жизни», «Введение в «Волшебную гору», «Немецким
слушателям» (цикл статей-радиопередач), «Германия и немцы», «Мое время». [92; 9].
Данная периодизация учитывается в настоящем диссертационном исследовании, но с некоторыми оговорками. Хронология позволяет увидеть русские концепты в их динамике. В процессе становления творческой личности писателя и в силу различных политических и культурных событий его мировоззрение претерпевает определенные изменения, возникают новые нюансы в отношении к России и русской культуре, что неизбежно находит отражение в «русских» концептах. Однако чтобы верно оценить развитие рецепции Т. Манном русской культуры и проследить становление «русских» концептов, за точку отсчета представляется целесообразным принять не начало XX века, как это делает А.А. Федоров, а конец 80-х годов XIX века. Именно тогда Томас Манн начинает активно знакомиться с произведениями русских реалистов, а уже в 1894 году публикует свою первую новеллу -«Падение». В периодизации же Федорова отсекается целое десятилетие творческого становления немецкого писателя. За ее границами остается богатое публицистическое наследие, не говоря о ряде ранних новелл, представляющих огромный интерес в рамках настоящего исследования.
Фактически, для целей диссертации может быть предложена следующая периодизация творчества писателя, охватывающая только рассматриваемый период:
1. Конец 80-х годов XIX века - 1912 год. Годы ученичества. Томас Манн создает первые новеллы, роман «Будденброки» (1901 г.), пишет ряд статей, ведет активную переписку. Период заканчивается созданием новеллы «Смерть в Венеции», которая стала глубоко оригинальным и самостоятельным произведением. В это время Томас Манн знакомится с русской литературой и признает Л. Н. Толстого и Ф.М. Достоевского своими учителями. В произведениях писателя
возникают первые «русские концепты», которые уже в этот период отличаются сложностью и противоречивостью.
2. 1912 - 1924 годы. Томас Манн работает над романом «Волшебная гора». Работа над романом прерывается на время Первой мировой войны. Т. Манн пишет «Размышления аполитичного» (1918 г.), находясь под воздействием идей Л. Толстого и особенно Ф. Достоевского. Исторические события накладывают отпечаток на отношение писателя к России, однако он видит в ней не врага, а желаемого союзника и единомышленника Германии. «Русские» концепты становятся в его представлении «человечнее», «гуманнее», но в то же время в ассоциативное поле концептов все сильнее проникает момент неясной угрозы, хаоса. Период завершается выходом в свет романа «Волшебная гора».
Таким образом, выбор произведений, рассматриваемых в диссертационном исследовании, представляется логичным и аргументированным. «Русские» концепты в новелле «Смерть в Венеции» и в романе «Волшебная гора» рассматриваются с учетом их взаимосвязи, сцеплений, динамики. При анализе учитываются не только художественные особенности произведений, но также производится попытка вписать рецепцию Т. Манном русской литературы и культуры в философскую картину мира писателя и широкий культурный контекст Германии рассматриваемого периода.
Рецепцией русской литературы немецким писателем занимались такие отечественные исследователи, как В.А. Аветисян, В.В. Дудкин, Т.Л. Мотылева, Н.С. Павлова, И.А. Эбаноидзе и другие. А.А. Федоров раскрывает отношение Томаса Манна к русской литературе на материале публицистики немецкого классика, Д.Е. Бертельс пишет о рецепции Томасом Манном творческого наследия А.П. Чехова.
Особо следует отметить тот факт, что все эти исследователи писали о Томасе Манне и русской литературе в 60-е и 70-годы. В последнее время этой темой практически не занимаются, считая ее, как было отмечено выше, исчерпанной. Обращает на себя внимание практически полное отсутствие специальных трудов, посвященных комплексному рассмотрению восприятия немецким писателем русской культуры.
В литературе по данной теме, как правило, рассматривается какой-либо один пласт произведений Томаса Манна, вырванный из общего контекста творчества писателя. Исследователь творчества Т. Манна А.А. Федоров раскрывает отношение немецкого писателя к русской литературе на материале публицистических произведений.
Т.Л. Мотылева и А.В. Русакова в своих исследованиях также обращаются в основном к статьям и письмам Т. Манна. Существуют интересные работы, посвященные сравнительному анализу произведений Т. Манна и русских писателей, среди которых особое место занимает статья В.В. Дудкина «Об одном оригинальном подражании Томаса Манна». Автор статьи выявляет тематические и формальные сходства между новеллой Т. Манна «Паяц» и «Записками из подполья» Достоевского. Однако изучением «русских» концептов у Томаса Манна эти исследователи не занимались, так на тот момент подобный вопрос не стоял перед литературоведами.
Что касается русских образов в романах Т. Манна и генетических сопоставлений произведений немецкого писателя и русских реалистов, то эта тема является наименее разработанной. Точки зрения на данную проблему являются иногда диаметрально противоположенными. Рассуждения о схожести техники лейтмотива у Т. Манна и Л.Н. Толстого довольно часто встречаются в специальной литературе. Н.С. Павлова настаивает на коренных различиях в характере лейтмотива в творчестве этих писателей. Однако, несмотря на некоторые нюансы, обусловленные национальной спецификой и индивидуальной манерой писателей,
представляется, что лейтмотивы в их произведениях имеют много общего. Лейтмотив неразрывно связан с концептом и представляет интерес для исследования.
М. Кургинян в книге «Романы Томаса Манна» проводит параллель между утопией, привидевшейся Гансу Касторпу во сне (глава «Снег») и утопией «Сна смешного человека» Достоевского, подчеркивая, однако, что ситуация русского произведения более трагична, безысходна. В.А. Пронин подчеркивает наличие в «Волшебной горе» реминисценций из романа Ф.М. Достоевского «Идиот». В частности, исследователь отмечает сходство изображения жизни в Швейцарии в романе Т. Манна с рассказом Мышкина об этой стране, а также проводит параллели между Гансом Касторпом (Ганс - простак) и князем Мышкиным, Клавдией Шоша и Настасьей Филлиповной [210; 285]. Эпическому искусству Т. Манна посвятили свои труды И. Дирзе, В. Днепров, Б. Сучков.
В 1995 году Л.И. Мальчуков (Петрозаводск) защитил докторскую диссертацию по теме «Становление диалогизма как принципа поэтики Генриха и Томаса Маннов (1890-1910гг.)». В диссертации рассматриваются типологические взаимодействия явлений немецкой и русской литератур XX века.
К творчеству Томаса Манна обращаются не только философы и филологи, но и историки. С точки зрения исследователя-историка рассматривает влияние Т. Манна на передовые умы Европы Д.С. Петров. Историзм, интерес к динамике романного творчества Т. Манна в зависимости от движения жизни отличает работы Д.В. Затонского. Однако, в таких исследованиях неизбежны потери. Например, Н.С. Павлова считает, что зачастую «поиски общего заставляют отвлечься от неповторимости индивидуальных случаев, пренебречь глубоким несходством, всегда отличающим крупных писателей» [206; 3]. Исследовательница принимает за единицу типологического членения «неповторимое творчество больших художников, создавших свой тип
романа и тем проложивших новые пути повествовательному искусству» [206; 4]. Акцент делается не на общем, а на индивидуальном. Однако представляется справедливым отметить, что это индивидуальное наиболее ярко проявляется при сопоставлении с произведениями других писателей, став частью определенного литературного и культурного контекста.
В статье, посвященной анализу рецепции творчества А.С. Пушкина в Германии, В.А. Аветисян уделяет внимание манновской концепции Пушкина, перечисляет основные труды, в которых Манн так или иначе откликается на творчество поэта, прослеживает генезис отношения немецкого писателя к Пушкину, связывая его, с одной стороны, с влиянием мыслей Ф.М. Достоевского, а с другой - вписывая рецепцию Т. Манна в гетевскую теорию мировой литературы.
Невозможно сделать исчерпывающий обзор специальной литературы на немецком и английском языках, однако следует выделить ряд наиболее важных работ. В шестидесятые годы рецепцией Томасом Манном русской литературы занимался Алоиз Гофман (Alois Hofman). Месту идей Достоевского в «Размышлениях аполитичного» посвятил статью «Dostojewski in den Betrachtungen eines Unpolitischen» (Достоевский в «Размышлениях аполитичного») Герман Курцке (Hermann Kurzke).
В книге «Thomas Mann Handbuch» опубликована на немецком языке статья Н.С. Павловой "Thomas Mann und die russische Literatur" (Томас Манн и русская литература). В статье рассматривается воздействие на творческую манеру и мировоззрение Томаса Манна Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова, анализируются статьи Т. Манна, в которых идет речь об этих писателях. Н. С. Павлова высказывает мнение, что «Никакая другая литература мира, кроме немецкой, не оказывала на Томаса Манна такого огромного воздействия на протяжении всей его жизни, как русская» (пер. Бариновой Е.В.) [133; 200]. В статье содержатся точные рассуждения об ученичестве Томаса Манна в широком смысле
слова, а также о разнице между немецким и русскими писателями, которая существует, несмотря на сильное влияние русской литературы на Т. Манна.
Об отношении Т. Манна к русской литературе часто рассуждает в своих статьях Клаус Шретер (Klaus Schroeter). Хорст-Юрген Геригк в статье «Turgenjew unterwegs zum Zauberberg»1 пишет о влиянии Тургенева на писателя на материале романа «Волшебная гора». К этому произведению обращается и Ульрих Картхаус в статье «Anna Karenina im Zauberberg» , прослеживая параллели с романом «Анна Каренина».
Одни исследователи пытаются проследить восприятие Т. Манном философии, идей, мировоззрения русских писателей (А. фон Гроника, Г. Курцке, Т. Рид, У. Хефтрих, К. Шретер), в то время как другие исследуют творческую манеру писателя, способ изображения персонажей, иллюстрируя, таким образом, рецепцию классической русской литературы (А. Гофман, Л. Фенор и др.)
Эти основные труды, посвященные жизни и творчеству Т. Манна, легли в основу диссертации, наряду с работами важнейших отечественных и зарубежных теоретиков литературы, а также исследователей, работающих в русле концептологии, историков, культурологов, исследователей, занимавшихся проблемами теории и практики перевода.
Актуальность исследования определяется растущим интересом к проблемам межкультурной коммуникации, к изучению художественных концептов в литературе. Интерес к творчеству Томаса Манна никогда полностью не затихал, а в конце XX и начале XXI века вспыхнул с новой силой благодаря волне юбилеев и знаменательных дат, отмечавшихся во всем мире3. Создаются центры исследования творчества немецкого
1 Thomas Mann Jahrbuch. Band 8. - Frankfurt am Main, 1995. S. 53.
2 Ebd., S. 33.
3 Так, 2005 год был объявлен ЮНЕСКО годом Томаса Манна в связи с 130-летием со дня рождения и
50-летием со дня смерти великого немецкого писателя. В том же году Немецкого культурного центра
классика, проводятся научные семинары, организуются различные проекты4. Произведения Томаса Манна не теряют своей актуальности; со временем проявляются все новые грани, по-иному раскрывается проблематика. Творчество Томаса Манна становится символом философичности и интеллектуальной насыщенности, а также некоторого эстетства.
Вместе с тем, в отечественной германистике нет исследований, посвященных анализу художественных концептов в произведениях Томаса Манна. Недостаточно изученной представляется также проблема перевода концептов на другие языки. Творчество Томаса Манна, на протяжении всей своей жизни стремившегося постичь глубины чужих культур, открывает широкие возможности для изучения его произведений с позиций сравнительной концептологии. Анализ концептов русской культуры в произведениях Томаса Манна и их переводов на русский и английский языки должен заполнить пробел, который еще существует в отечественной германистике.
Новизна диссертационного исследования заключается в рассмотрении «русского пласта» в творчестве Томаса Манна в аспекте сравнительной концептологии.
Творчество Томаса Манна оказало влияние на многих современников писателя и не перестает находить отклик у современных деятелей культуры. Таким образом, попытка глубже понять актуальные для настоящего исследования особенности творческого мировосприятия писателя позволит выявить новые аспекты его творчества с учетом последующего культурного и исторического опыта, наложившего
им. Гете при поддержке Дома Будденброков в Любеке организовал подвижную фотовыставку, которая познакомила жителей многих городов России с жизнью и творчеством Томаса Манна. 4 2-3 декабря 2005 г. в РГГУ состоялась российско-германская конференция «Германистика в России и Германии: результаты и перспективы», приуроченная открытию в Институте филологии и истории совместной российско-германской кафедры германской филологии, директором которой стал профессор, доктор Дирк Кемпер. Кафедра носит имя Томаса Манна, и один из новых научных проектов кафедры будет посвящен изучению найденных в российских архивах писем Томаса Манна.
отпечаток на произведения искусств, явившихся пересозданием, переосмыслением произведений немецкого классика.
В исследование включены материалы, не переведенные на русский язык и малоизвестные российскому читателю, среди которых интервью Томаса Манна разных лет, не публиковавшиеся в России письма и дневники.
Целью диссертации является определение характерных особенностей восприятия Томасом Манном России и русской культуры в контексте восприятия России и русского народа в Германии первой половины XX века, а также выявление специфики «русских» концептов в произведениях Томаса Манна через анализ текстов оригинала и их переводов на русский и английский языки. В связи с поставленными целями выделяются следующие задачи:
выявить предпосылки рецепции и охарактеризовать восприятие русской литературы и культуры в Германии рубежа веков;
определить своеобразие рецепции Томасом Манном русской культуры на материале новеллы «Смерть в Венеции» иї романа «Волшебная гора», а также с учетом собственных свидетельств писателя в дневниковых записях, статьях, письмах и интервью;
выявить «русские» концепты в новелле «Смерть в Венеции» и романе «Волшебная гора». Обосновать отнесение рассматриваемых концептов к «русским» в творческом сознании Томаса Манна;
проанализировать переводы ключевых художественных концептов, являющихся «русскими» в контексте творчества Томаса Манна и его рецепции русской литературы и культуры, на русский и английский языки;
- рассмотреть «перевод» новеллы «Смерть в Венеции» на языки
других искусств.
В диссертации рассматриваются два произведения, в которых русская тема у Т. Манна представлена наиболее полно и во всем многообразии нюансов, - новелла «Смерть в Венеции» 1912 года и роман «Волшебная гора» 1924 года. По периодизации, предложенной А.А. Федоровым, выбранные произведения относятся к разным периодам творчества Т. Манна. Однако тема России и русских, столь ярко заявленная в новелле, непосредственно развивается в романе «Волшебная гора», что позволяет рассматривать эти произведения в едином контексте. Помимо указанных ключевых произведений в диссертации учитываются письма, статьи и новеллы, которые позволяют проследить динамику рецепции Т. Манном русской литературы и культуры.
Теоретические основы исследования
Основной метод исследования - сравнительно-исторический, в рамках которого выделяется сравнительная концептология. Этот подход является центральным для диссертационной работы.
Концептология является относительно молодой областью научного знания, которая в современной культурологии находится на стадии становления. Однако, несмотря на кажущуюся новизну идей и еще не устоявшийся терминологический аппарат, данная наука имеет прочный фундамент. В основе концептологии лежит сравнительно-исторический подход к литературе и культуре, а также вышедшая из сравнительно-исторического метода компаративистика. В работе учитываются идеи А.Н. Веселовского, ставшего родоначальником сравнительно-исторического метода, а также труды представителей отечественной компаративистики В.М. Жирмунского и М.П. Алексеева, словацкого исследователя Д. Дюришина и других исследователей, работавших в этом направлении.
В современном литературоведении сравнительно-исторический метод имеет особое значение. Это связано с его возросшей ролью во всех общественных науках, «все более обращающих свое внимание к исследованиям широкого исторического синтеза» [204; 89], с интересом к проблемам межкультурной коммуникации.
В системе «литература» компаративистика используется как для изучения явлений внутри одной литературы, так и принадлежащих литературам разных стран и эпох. Говоря о сравнительном изучении разных национальных литератур, необходимо упомянуть такие работы, как «Байрон и Пушкин», «Гете в русской литературе» В.М. Жирмунского, «Пушкин и мировая литература» М.П. Алексеева. Ю. Манн проводит параллели между творчеством Н.В. Гоголя и Ф. Кафки. К.М. Азадовский в соавторстве с Е.М. Дьяконовой написал книгу «Бальмонт и Япония». Этот список можно продолжить.
Стремление к максимально объективным выводам побуждает к выходу за пределы одной национальной литературы. Сравнительный подход приводит к обобщению, авторы исследований стремятся выявить закономерности развития национальных литератур, найти точки пересечения, исследовать случаи литературных воздействий.
В «Кратком словаре литературоведческих терминов» под ред. Л.И.Тимофеева мы находим следующее определение литературного воздействия: «это один из видов творческой связи между писателями... Восприятие одним писателем настроений и идеалов другого - пример наиболее связного литературного влияния» [269; 23]. Подобное влияние обусловлено не только индивидуальным вкусом, но и глубоким духовным родством художников. В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» под редакцией А.Н. Николюкина говорится, что «литературные связи и влияния» являются «одной из главных особенностей литературного процесса, заключающейся в постоянном взаимодействии
литератур, в усвоении (и преодолении) одной литературой художественного опыта другой [270; 463].
После того, как в пушкинскую эпоху множество разнородных воздействий со стороны западных литератур были с необычайной быстротой впитаны русскими писателями и поэтами, со второй половины XIX века русская литература стала сама оказывать влияние на ход литературного развития во всем мире.
Говоря об отношении Томаса Манна к русским писателям, представляется возможным рассматривать генетические (контактные) связи и «типологические схождения». Впервые подобная классификация была предложена И.Г. Неупокоевой. Подобные связи Томаса Манна с русской литературой прослеживаются при рассмотрении «русских» концептов, которые возникли главным образом благодаря рецепции немецким писателем творчества русских писателей.
Д. Дюришин разделяет генетически-контактные связи на внешние и внутренние. Под внешними контактами он понимает «сообщения и упоминания об инонациональных литературах, литературно-критические работы...» [178; 102]. Внутренние контакты - это непосредственно межлитературные контакты, «отражающиеся и проявляющиеся в самой структуре литературного явления» [178; 103]. В творчестве Томаса Манна мы находим примеры как внешних (письма, публицистика), так и внутренних (художественные произведения) контактов с русской литературой.
Опираясь на терминологию Д. Дюришина, можно охарактеризовать контакты Томаса Манна с русской литературой и культурой как «опосредованные» [178; 119], так как, по собственному признанию, писатель не знал по-русски ни слова, что делало прямой контакт, требующий знакомство с произведением на языке оригинала, невозможным.
В работе речь идет не только о диалоге Томаса Манна с русскими классиками, но и о его понимании русского национального характера (глава 2). В этой связи особый интерес представляет та область сравнительного литературоведения, которую сегодня называют имагологией. Как подчеркивает Н.П. Михальская, имагология изучает, «восприятия и воплощения в литературных произведениях представлений об иной стране, ее народе, особенностях национального характера» [201; 147]. Имагология носит интердисциплинарный характер, оставаясь, при этом, в рамках литературоведения. Национальные образы, «имиджи» порождаются, прежде всего, литературой. Имагология концентрирует внимание на наиболее устойчивых концептах-стереотипах той или иной культуры. По мнению немецкого исследователя Томаса Бляйхера, задачей имагологии является не только изучение литературных образов, имиджей, стереотипов, но и установление их отношений с объективной реальностью (ihre Beziehung zur Wirklichkeit) [242; 18].
Данный аспект представляется малоизученным применительно как к публицистике, так и к художественной литературе. Русская тема и образы русских не раз появлялись в прозе, поэзии и документальных жанрах (у Д. Олдриджа, Э.М. Ремарка, Л. Арагона, Й. Бехера, Р. Роллана и других зарубежных писателей). Пик интереса к России в XX веке приходится на 20-е годы и Вторую мировую войну. Т. Манн пришел к русской литературе и культуре гораздо раньше. В его художественных и публицистических произведениях, начиная с 90-х годов XIX века, выступает «образ страны, народа, человека, в данной стране живущего» [82; 147].
В области терминологии ключевыми для данной работы являются понятия рецепции, или восприятия, диалога, а также концепта, константы и концептосферы.
Термин «диалог» используется в понимании М.М. Бахтина, в эстетике которого диалог является фундаментальным понятием, без
которого невозможно говорить о специфике искусства. Как и рецепция, диалог является двусторонним процессом. Диалог, «сравнение», «сопоставление» принадлежат к числу наиболее общих принципов культуры и жизни [182; 70]. В работе 1924 года «Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве» М.М. Бахтин, описывая диалектику существования литературы, отметил, что «помимо данной художнику действительности он имеет дело также с предшествовавшей и современной ему литературой, с которой он находится в постоянном «диалоге» [162; 215]. Эта «точка контактов» текстов и является главным предметом сравнительного литературоведения [182; 71].
Рецепция - одна из основных категорий компаративистики, методологические основы которой были заложены в трудах А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, В.М. Жирмунского, М.П. Алексеева, И.Г. Неупокоевой. Под рецепцией в работе понимается характерный для эстетической деятельности «диалог», возникающий между «отправителем» и «получателем» художественной информации [273; 49-50].
При компаративном исследовании в первую очередь важно определить способ, характер усвоения воспринятых черт, форму рецепции. Трудность здесь заключается в большом количестве разнообразных форм, выделяемых в методологической литературе, причем классификации не имеют под собой единого критерия.
Одним из основных принципов, положенных в основу рецепции, является принцип «встречного течения» (А.Н. Веселовский). Труды русского академика имеют особое значение для концептологии, так как именно он первый заговорил о повторяемости явлений в разных рядах культуры. Принцип «решающей воли воспринимающей литературы» и вытекающего отсюда ее «избирательного» отношения к «инонациональным литературным ценностям» занимает ключевое место и
в работах Д. Дюришина [178; 117]. Воспринимающий автор должен быть «подготовлен к усвоению внешнего импульса». Тогда «постепенно из внешнего фактора он превращается в фактор внутренний» [182; 77].
В конце XIX века Германия начала знакомиться с русской литературой, что, в совокупности с личными качествами и склонностями Т. Манна, обусловило рецепцию. Писатель был готов к диалогу с русскими классиками. В работе идет речь не просто о восприятии Томасом Манном русской литературы и культуры, но о диалоге Манна с Толстым и Достоевским. Здесь возникает опора на другой принцип компаративистики, а именно на принцип «равноценности актов воздействия и восприятия» [182; 76].
В работе речь идет о рецепции Томасом Манном русской литературы и культуры, которая на страницах художественных и публицистических произведений немецкого писателя нашла отражение в многочисленных размышлениях писателя о России, особенностях исторического развития страны и ментальносте русских людей, а также воплотилась в русских персонажах и ряде «русских» концептов. С «русскими» концептами читатель встречается, начиная с самых ранних новелл Т. Манна. Во второй главе также рассматривается перевод как один из важнейших аспектов рецепции.
Теоретической основой второй главы диссертации является сравнительная концептология. Впервые этот термин был введен Ю.С. Степановым. В рамках сравнительной концептологии изучают «бытование концептов в текстах, принадлежащих разным рядам культуры» [218; 32]. В отличие от культурно-исторической школы, где литература рассматривалась как иллюстрация общественной мысли, для современной сравнительной концептологии литературный текст интересен с точки зрения выраженных в нем концептов. Благодаря изучению концептов открывается дополнительный смысловой ряд в понимании произведения. В работе В.Г. Зусмана «Диалог и концепт в литературе»
приводится мысль В.Г. Зинченко, который предложил разделение концептов на «концепты в литературе» и «литературные концепты». При этом словосочетание «концепт в литературе» указывает на то, что «этот феномен отличается от «концепта в культуре», философии и т.д.» [183; 11]. Разговор о подобных концептах правомерен лишь в связи со словесными текстами. «Литературный концепт» «обращен более к средствам, при помощи которых он выражен в произведении» [183; 11-12]. В диссертации исследуются «концепты в литературе» и их конкретное выражение в произведениях Т. Манна, то есть «литературные концепты».
Вслед за Ю.С. Степановым концепт в настоящем исследовании понимается как «сгусток культуры в сознании человека, пучок понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, сопровождающих слово» [218; 40]. Концепт, в отличие от понятия, не только мыслится, но и переживается. Языковой концепт понимается не как значение слова или словосочетания («прецедентного текста»), а как смысл. Концепт - «основная ячейка культуры в ментальном мире человека». Концептология является относительно молодой областью научного знания, которая в современной культурологии находится на стадии становления. Однако, несмотря на кажущуюся новизну идей и еще не устоявшийся терминологический аппарат, данная наука имеет прочный фундамент. В основе концептологии лежит компаративистика. Благодаря изучению концептов открывается дополнительный смысловой ряд в понимании произведения.
Если концепт в науке или культуре движется между понятием и представлением, то концепт в литературе отклоняется в сторону представления. В системе «литература», в ходе коммуникации «происходит порождение не идей, не понятий, а чего-то «третьего». Это «третье» - и есть концепт» [183; 12]. В искусстве, как отмечает Г.Г. Шпет, возникает «третий род истины». Концепт перестает быть только «понятием» или только «представлением», он скользит «...между
представлением и понятием» [234; 446], побуждая память воспринимающих к наивысшей активности.
Концепт является отражением эмоционально окрашенного индивидуального опыта субъекта, ментального, актуального опыта нации и эволюционирующего общекультурного опыта поколений. Как пишет В.Г. Зусман, «Концепт - явление разноуровневое, одновременно принадлежащее логической и интуитивной, индивидуальной и социальной, сознательной и бессознательной сферам» [183; 8]. Таким образом, именно анализ концепта позволяет при анализе литературных произведений выйти на более широкий культурный и исторический контекст, что невозможно осуществить, оперируя такими литературоведческими понятиями, как мотив, символ (однако тут необходимо оговориться, что символ сам может являться концептом).
У истоков «концептуально-культурологического» направления в филологии стоит С.А. Аскольдов. Он предлагает разделение концептов на художественные и познавательные. Именно художественные концепты в трактовке С.А. Аскольдова являются объектом исследования. В статье «Концепт и слово» 1928 года Аскольдов пишет, что художественные концепты, в отличие от концептов познания, «не претендуют на логическую четкость пределов» [157, 274]. В этой «расплывчатости» философ видит их основное отличие от познавательных концептов, которые, в свою очередь, тяготеют к понятию. Художественные концепты отличаются «психологической сложностью», в них входит эмоциональный ряд и «беспредельность ассоциаций». С опорой на идеи Л.С. Выготского, изложенные в работе «Мышление и речь» под художественным концептом понимается смысл художественного слова в контексте в совокупности всех психологических факторов, возникающих в сознании благодаря слову.
Четвертый параграф второй главы посвящен переводам художественных концептов, входящих в «русский пласт» новеллы
«Смерть в Венеции», в связи с чем необходимо пояснить, что понимается под переводом в рамках этого исследования, а также рассмотреть проблему перевода художественных концептов.
Проблема перевода концептов представляется одной из наиболее сложных на сегодняшний день. В ходе переводческой деятельности происходит своеобразный лингвистический эксперимент по коммуникативному приравниванию высказываний и текстов на двух языках. При этом обнаруживаются сходства и различия в употреблении единиц и структур каждого из этих языков для выражения одинаковых функций и описания одинаковых ситуаций [185; 15].
Вслед за М.В. Цветковой перевод рассматривается с позиций новейшего подхода к нему и трактуется как аспект рецепции и межкультурной коммуникации.
Хотя обычно говорят о переводе «с одного языка на другой», в действительности в процессе перевода происходит не просто замена одного языка другим, в переводе сталкиваются различные культуры, концептосферы, разные литературы и эпохи, разные традиции.
Картины мира, концептосферы двух различных культур никогда не совпадают. В любом случае присутствуют элементы, характерные для конкретного концепта в рамках только одной культуры, которые утрачиваются или претерпевают существенные изменения при переносе в иной культурный мир.
Лингвист А.В. Кравченко объясняет факты несовпадений в «картинах мира» тем, что «означивающая» функция языковых знаков возникает не в силу прямого соотношения их с внешним миром, а в силу соотношения с человеческим опытом, образующим основу знания [188; 159].
Речь идет не просто о двуязычном переводе, но о переводе «дву-культурном», «интерпретативном». Именно «дву-культурными» являются «русские» концепты у Томаса Манна, в которых тесно переплетаются
воздействие русской культуры и немецкая традиция автора. Как пишет В. Красных в предисловии к книге Ю. Сорокина «Переводоведение. Статус переводчика и психогерменевтичнские процедуры», интерпретативный перевод подразумевает передачу «тех смыслов, которые заложены в текст, «скрываются за текстом», входят в пресуппозицию автора и читателя» [216; 4]. Эти смыслы являются очевидными для носителей культуры текста-оригинала, однако при переводе они часто трансформируются, адаптируются к другой культуре, теряя первоначальное содержание. «Русские» концепты Т. Манна - «дву-культурные» концепты.
Ю. Сорокин предлагает интерпретировать все случаи различий при сопоставлении текстов, порожденных представителями различных лингвокультурных общностей, как лакуны. По мнению исследователя, признаки лакун могут быть представлены в виде следующих оппозиций: «непонятно - понятно», «незнакомо - знакомо», «неточно/ошибочно -верно» [216; 14]. Лакуны - это белые пятна, ниши, выявляемые в результате проекции безэквивалентных единиц исходного языка на язык перевода. Среди многочисленных факторов, которые приводят к возникновению лакун, выделяется невозможность передать на другой язык имя определенной реалии. В этом случае переводчику приходится прибегать к развернутым описаниям, так как в концептосфере языка, на который выполняется перевод, имеется пробел. Многие артефакты и идеи, таким образом, оказываются культурным достоянием одного сообщества людей, не являясь фактами культуры другого народа.
Культура и язык существуют в диалоге между собой. В.Н. Телия высказывает мнение, что «использование определенного языка гармонирует с соответствующим ему кодом культуры, поэтому и «культурная глухота» чаще всего связана с языковой глухотой» [223; 225]. В своих рассуждениях исследовательница также приходит к понятию «лакуны», которые, по ее мнению, возникают, когда коммуниканты не
являются субъектами единой культуры и не могут распознать определенный культурный «код».
Когда речь идет о переводе концептов, термин «лакуна» приобретает новый смысл. На концептуальном уровне лакуны неизбежны, так как передать все богатство ассоциаций, порождаемых концептом у носителей культуры, при переводе на другой язык невозможно. При переводе не только утрачиваются многие составляющие ассоциативного поля концепта, но и возникают новые, в результате чего рождается новый концепт.
Этот момент представляет особый интерес. Томас Манн знакомился с русской культурой и усваивал так называемые «русские» концепты, по большей части, знакомясь с произведениями русских классиков, но читал он эти произведения в переводе на немецкий. Таким образом, они неизбежно изобиловали лакунами, так как некоторые русские выражения и реалии просто не имеют соответствий в немецком языке. Отсюда и определенная стереотипность представления Томаса Манна о русских, о которой не раз идет речь в исследовании.
Многочисленные лакуны на уровне концептов возникают при переводе произведений Томаса Манна на русский и английский языки. Например, концепт «menschliche Gemeinschaft», входящий в русский пласт новеллы «Смерть в Венеции», не совпадает с возникающими в английских переводах концептами «domesticity» (Lowe-Porter) и «community» (Burke), а также с русским вариантом «интимность», к которому прибегает в своем переводе Наталия Ман.
По мнению Ю. Сорокина, классификация лакун полезна во многих отношениях. Она не только позволяет группировать факты различий и совпадений в вербальном и невербальном поведении представителей различных культур, но и дает возможность судить о том, «какие культурно-языковые/речевые фрагменты и их социально-психологические корреляты сохраняют свою инобытность после переноса в другую
лингвокультурную общность» [216; 15], являясь, по-видимому, базовыми для культуры текста-оригинала.
Ю. Сорокин придерживается мнения, что в основе художественного творчества лежит уникальная эмотивно-когнитивная доминанта [216; 153], реализующаяся в течение всей жизни на фоне изменяющейся авторской вербальной технологии. Представляется интересной попытка выявить эмотивно-когнитивную доминанту, характеризующую образ России и людей, ее населяющих, в представлении Томаса Манна на этапе его творчества, который условно завершается созданием романа «Волшебная гора».
Структура работы
Диссертационная работа состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. Во введении, помимо обоснования новизны и актуальности работы, а также постановки цели и задач, содержится обзор специальной литературы по теме.
В первой главе диссертации определяются характерные особенности восприятия Томасом Манном России и русской литературы в контексте восприятия России и русских в Германии в первой половине XX века. Характер рецепции Т. Манном русской литературы и культуры, входя в общий контекст восприятия рассматриваемых феноменов в немецкоязычных странах на рубеже веков, носит индивидуальный характер. Достоевский и Толстой становятся концептами в сознании немецкого писателя. Вокруг этих концептов группируются все «русские» концепты у Манна.
Во второй главе анализируются «русские» концепты в новелле «Смерть в Венеции» и романе «Волшебная гора», а также переводы данных концептов в новелле «Смерть в Венеции» на русский и английский языки.
В последнем разделе главы дается обзор «переводов» «Смерти в Венеции» на языки других искусств - танца, музыки, кинематографа, что позволяет не только в очередной раз подтвердить значимость творчества и личности Т. Манна для культурного процесса в XX - XXI вв., но и определить изменения, проследить нюансы, возникающие в концептуальном слое новеллы при переложении.
В заключении еще раз указываются цели и задачи диссертации, а также подводится итог - насколько эти цели достигнуты в ходе исследования. В заключении также сформулированы выводы по работе.
Россия и русские в политике, литературе и культуре немецкоязычных стран рубежа XIX-XX веков
История взаимодействия культур в современном понимании сравнительно непродолжительна. Долгое время культуры европейских стран имели смутное представление друг о друге, не говоря уже о культуре России. Континентальная Европа узнала Шекспира более чем через столетие после его смерти. Деятельность отдельных личностей, как, например, мадам де Сталь, возбудила интерес стран друг другу не только с политической, но, прежде всего, с культурной точки зрения. Неутомимая путешественница по Скандинавии, России и Восточной Европе, она положила начало преодолению продолжительной разобщенности стран Запада между собой, а также разобщенности Запада и России. В начале это преодоление было концептуальным, затем - практическим.
По мнению исследователей, как культурная общность современный Запад начинается с появления феномена мировой литературы, о которой первым заговорил Гете, с осознания европейскими литературами - в том числе и русской - своей принадлежности к некоему культурному целому.
31 января 1827 г. Гете замечает своему секретарю И. Эккерману: «Я все больше убеждаюсь в том, что поэзия — это общее достояние человечества и что она повсюду и во все времена проявляется в тысячах и тысячах людей .... Правда, мы, немцы, боясь высунуть нос за пределы того, что нас окружает, неизбежно впадаем ... в педантическую спесь. Поэтому я охотно вглядываюсь в то, что имеется у других наций, и рекомендую каждому делать то же самое. Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха мировой литературы, и каждый должен теперь содействовать скорейшему ее наступлению» [60; 219].
В этом разговоре поэт первым указал, что человечество вступает в новый этап своей духовной эволюции — «эпоху мировой литературы», когда литературы (и культуры) разных народов все более активно и многообразно взаимодействуют друг с другом. Высшая цель такого взаимодействия — гуманистическое обогащение как каждой национальной, так и мировой литературы, выступающей у Гете универсальной носительницей идей гуманизма.
Однако это не значит, что до начала XIX века интерес народов друг к другу отсутствовал. Еще В. фон Гумбольдт писал о том, что невозможно в достаточной мере познать характер одной нации, не изучив одновременно и другие, «находящиеся с ним в тесной связи, контрастные отличия которых, с одной стороны, собственно и сформировали этот характер, а с другой стороны, единственно позволяют его понять» [174; 319].
Интерес к взаимосвязям двух культур, культур России и Германии, необыкновенно вырос в конце XX века. Данной теме посвящено множество научных исследований. Во второй половине 80-х годов XX века в ФРГ под руководством русского писателя и германиста Льва Копелева началась работа над проектом, предметом которого стало изучение представления немцев о России и русских. Он получил название «Вуппертальский проект изучения истории германо-русских образов "чужих"». Главная его задача состояла в попытке, прибегнув к междисциплинарному подходу, проследить возникновение и развитие образов «чужих» от истоков до XX века. Результаты работы опубликованы в серии «Западно-восточные отражения»5, в которой в период с 1985 по 1998 год вышли 6 томов. Ученые, участвовавшие в этом проекте, хотели выяснить не только то, «что на протяжении столетий немцы и русские знали и думали друг о друге», но и то, «как немецкие писатели и ученые, дипломаты, коммивояжеры, исследователи и публицисты думали и писали о России и русских, а их русские современники - о Германии и немцах и какой образ «чужого другого» возникал из этих размышлений» [256; 13]. Иными словами, как пишет немецкий исследователь Вольфрам Ветте, они хотели изучить не только сами образы, но и условия их появления, а также то, кто и почему создавал их и способствовал их распространению [169; 226]. Разумеется, исследователи, работавшие над проектом, не могли обойти стороной неоднозначное восприятие России Томасом Манном.
Славянские земли влекли предков современных жителей Германии со времен немецких крестоносцев, интересы которых были направлены на Восток. С давних времен европейцы настороженно относились к России, которая поражала их как своей природой, так и характером населявших ее народов. Так у Шекспира встречаются мотивы холода, снега, бескрайних просторов, а также упоминания «свирепых русских медведей» («Макбет», «Генрих IV»), Для иностранца в самой природе России таятся неожиданные, поражающие его контрасты. Английские, французские и немецкие авторы особое внимание неизменно уделяют суровости российского климата. По мнению Н.П. Михальской, подробно изучившей образ России в английской литературе, именно этот элемент становится структурообразующим «для всех модификаций образа страны вплоть до конца XIX века» [202; 126].
Среди немецких знатоков России в период раннего Просвещения особого упоминания заслуживают Герберштейн и Олеарий. Из сочинений этих двух путешественников, посвященных их личным (и исторически довольно ранним) контактам с русскими, становится очевидным, что в первой трети прошлого тысячелетия немецкие историки, миннезингеры и другие ученые люди часто воспринимали понятия Russland, Riuzen, Reussen и т.д. как синонимы понятия «чужие», «дикость», «варварство», а русских воспринимали как «чужаков, дикарей, язычников, как нечто таинственное» [186; 104].
Двести пятьдесят лет монгольского ига изолировали Россию от Европы, а сухие и лаконичные тексты деловых и торговых договоров между Псковом, Новгородом и ганзейскими городами не позволяют судить об отношении к русским в период их составления.
Первые конкретные представления о России и русских сложились позднее, в XVI веке, на основе сообщений побывавших там путешественников, прежде всего немецких, а затем также английских и итальянских. Подобные впечатления излагались в книгах и газетах-листовках.
Личность и творчество Л.Н. Толстого в восприятии Томаса Манна
Творчество Томаса Манна в значительной мере связано с традицией, причем не только немецкой, но и итальянской, скандинавской, и, не в последнюю очередь, русской. Рассматривая рецепцию Томасом Манном творчества русских классиков, представляется целесообразным останавливаться лишь на тех аспектах, которые были актуальны для немецкого писателя. Для этого надо понять основные факторы, повлиявшие на становление Т. Манна не только как художника, но и политика и философа.
С опорой на произведения, статьи, дневники и эпистолярное наследие писателя необходимо определить, какие же моменты творчества и жизни русских классиков особенно привлекали Томаса Манна. Это позволит обрисовать его отношение к России и русской культуре как таковой, что особенно важно при попытке трактовать русские концепты в произведениях немецкого писателя. Таким образом, интерес для данного исследования представляет не Толстой, а Толстой в видении Томаса Манна, не Достоевский, а Достоевский глазами другого писателя.
В книге «Прошлое - будущему» Д.С. Лихачев пишет, что «литературное произведение...служит не только действительности и самому себе, но поддерживает рождение других произведений. В литературном произведении заложена способность «заботиться» о других литературных произведениях. Литература обладает способностью к саморегулированию» [191; 173]. И действительно, творчество русских классиков во многом способствовало «рождению» многих произведений Томаса Манна.
К сожалению, не представляется возможным с точностью сказать, по какому переводу Томас Манн знакомился с тем или иным произведением Толстого, а переводов с 1890-х годов и до начала первой мировой войны вышло несколько, крайне неоднородных по качеству. В частности, Т. Л. Мотылева подробно останавливается на первом немецком переводе «Войны и мира», выполненном Эрнстом Штренге, бывшим домашним учителем детей Толстого [203; 57]. Перевод был опубликован в 1885-1886 гг., а в 1892 году появился в Лейпциге в популярной серии «Универсальная библиотека».
Практически сразу после выхода в свет лейпцигского издания журнал «Die Gesellschaft» опубликовал короткую рецензию, автор которой подчеркивал полное отсутствие философского и идейного содержания в романе. Рецензия принадлежала перу Генриха Манна, которому на момент ее написания был всего 21 год. Однако невозможно поверить, что, пусть даже и в столь молодом возрасте, Генрих Манн мог совсем не заметить в «Войне и мире» философского пласта.
Здесь налицо «заслуга» переводчика. Он сильно сократил произведение, изъяв из него все философские и теоретические главы, что полностью исказило авторский замысел. К тому же, переводчик добавил роману подзаголовок «исторический роман», отсутствующий в оригинале. Таким образом, немецкому читателю было предложено следующее произведение: Krieg und Frieden. Historischer Roman von Graf Leo N. Tolstoi. Mit Genehmigung des Autors herausgegebene deutsche Uebersetzung von Dr. Ernst Strenge. Dritte Auflage. - Leipzig, Reclam, 1892.
Забота о соблюдении русского колорита в этом и ряде других переводов приводила к употреблению неоправданных и неуместных русизмов. Некоторые авторы приводили русские слова и выражения в латинской транскрипции, сопровождая их пояснениями непосредственно в тексте, не прибегая к примечаниям.
В статье «Русская антология» Томас Манн, рассказывая о своем несостоявшемся путешествии в Россию, шутливо воспроизводит реплики, которые он мог бы услышать от русских коллег: «Помилуйте, батюшка! Посудите же сами, Фома Генрихович!» (пер. Бариновой Е.В.) [2; 90] . Как отмечает Т.Л. Мотылева, здесь, по сути дела, «пародируется стиль ранних немецких переводов с русского, изобиловавший неуклюжими русизмами» [203; 64]. А в новелле «Тонно Крегер» русская художница дважды обращается к немецкому собеседнику со словом «батюшка», причем один раз это слово произносится по-немецки - «Vaeterchen», а другой раз по-русски в той же неправильной транскрипции, в которой встречается в переводе Штренге и, возможно, у других переводчиков, - «Batuschka» [20; 108]. Так русские реалии, которые писатель почерпнул, читая русских авторов в немецких переводах, находят отражение в творчестве Т. Манна.
В 1892 году началась публикация первого Собрания сочинений Л.Н. Толстого на немецком языке под общей редакцией знатока и ценителя его творчества Рафаэля Лёвенфельда. Он сам доработал неоконченный перевод Клере фон Глюмер (печатавшийся в 70-е годы в газете «Politik»). Это был (за вычетом второй части эпилога) перевод полный, выполненный на высоком уровне без серьезных ошибок.
В ознаменование столетия со дня рождения Л.Н. Толстого берлинское издательство «Малик-ферлаг», возглавляемое известным критиком и публицистом Виландом Херцфельде, выпустило Собрание художественных сочинений Толстого в четырнадцати томах. В этом собрании роман «Война и мир» вышел в переводе Эриха Бёме. По языку он гораздо живее, точнее и свободнее, чем переводы, о которых шла речь выше.
Русские концепты в новелле «Смерть в Венеции» (1912)
Своеобразным итогом раннего периода творчества Томаса Манна можно считать новеллу 1912 года «Смерть в Венеции» («Tod in Venedig»), которая знаменует собой качественно новый этап в эволюции писателя. Она выделяется среди других ранних рассказов Томаса Манна более глубоким философским осмыслением действительности. Образы и события новеллы носят характер символических обобщений, но в то же время они очень пластичны, жизненны; атмосфера модного курорта, древнего, но запущенного города, холерной эпидемии воспроизведена со всеми бытовыми деталями.
Действие новеллы начинается в весенний полдень 19... го да. По мнению немецкого исследователя творчества Томаса Манна К. Шретера, многоточие можно заменить цифрой 12. Исследователь видит в новелле сильный политический подтекст, отражение войны на Балканах и последовавшей реакции [142; 95]. И действительно, славянский элемент богато представлен в «Смерти в Венеции». Однако интерпретировать новеллу лишь с политической точки зрения представляется неверным. Подобный взгляд приведет к упрощению мотивной канвы произведения, его проблематики.
В новелле описываются последние дни писателя Густава Ашенбаха. Т. Манн показывает, как исключительное покорение красотой приводит Ашенбаха к отрицанию всех этических норм, к отрицанию морали, к совершенной утрате чувства реальности. Влюбленный в Тадзио, олицетворение совершенной красоты и юности, Ашенбах становится страшен. Чтобы быть рядом со своим кумиром, он скрывает от окружающих смертельную для них угрозу - эпидемию холеры. Герой постоянно стремится стать по ту сторону добра и зла, что приводит его к гибели.
Следует отметить, что отдельные, на первый взгляд эпизодические картины и детали повествования оказываются неразрывно связаны с основным замыслом. Многозначительна, например, фигура старого гондольера, везущего писателя в Венецию, - первая ассоциация, возникающая в связи с этим образом - Харон, перевозящий мертвые души в Аид.
«Жизнь» и «смерть» являются не просто ключевыми концептами новеллы, но и важнейшими «русскими» концептами у Т. Манна. Концепт «смерть» возникает не только в названии и тексте новеллы, но и в имени главного героя - Aschenbach. В переводе с немецкого «Asche» - пепел, зола, прах [277, 38]. «Asche» - это еще и пепел культуры, символизирующий закат Европейской цивилизации, о которой уже писал Ницше и позже напишет Шпенглер, и на смену этой Европейской цивилизации мыслители пророчили приход Азии, России.
Помимо уровня имени главного героя диалог с русской литературой возникает в новелле и на уровне сюжета. По сути, Ашенбах становится в новелле жертвой рока и собственной дерзости, его убила культура, красота, та красота, которая у Достоевского еще могла «спасти мир», но в XX веке «переросла» человека, стала таить опасность, гибель. Ашенбах вообразил, что ему доступно эстетическое наслаждение прекрасным при сохранении внутренней целостности, наслаждение без полной отдачи себя, и красота его убила.
В самом начале новеллы с героем произошло, казалось бы, незначительное происшествие, которое в корне изменило его жизнь. На одной из улиц Мюнхена Ашенбах встретил незнакомца, который оставил в душе писателя необъяснимое и роковое впечатление. Это случилось в той части города, где «безмолвствовало византийское строение - часовня. На его фасаде, украшенном греческими крестами и иератическими изображениями, были еще симметрически расположены надписи, выведенные золотыми буквами, - речения, касающиеся загробной жизни, вроде: «Внидут в обитель Господа...» (пер. Н. Ман) [29; т.7,449].
С первых страниц возникает параллель с произведением русской литературы - рассказом Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича». В период, когда Т. Манн работал над новеллой, рассказ Толстого пользовался в Германии огромной популярностью, его читали и перечитывали, впечатление было огромным. К сожалению, до нас не дошли дневники Т. Манна до 1918 года, однако маловероятно, чтобы он не читал «Смерть Ивана Ильича». В дневниковой записи от 25 сентября 1918 года он пишет: «Перечитываю «Ивана Ильича» Толстого, несмотря на желание читать больше немецких авторов» (пер. Бариновой Е.В.) [17; 15].
Центральными в обоих произведениях являются концепты «смерть», «жизнь» и, как своеобразный синтез, - «загробная жизнь». Обоих писателей волнует проблема места человека в мире и смысла его существования, проблема истинной жизни в высоком смысле этого слова. Как Иван Иванович начинает задумываться о смысле своей жизни, можно сказать, по-настоящему начинает жить, жить духовно, только когда болезнь настойчиво дает о себе знать, так и жизнь Ашенбаха освобождается от условностей, навязанных традицией, воспитанием и положением в обществе, только после встречи с Тадзио. Состояние героя, охваченного страстью, имеет много общего с агонией Ивана Ильича, оба они то чувствуют прилив сил, окрыленные надеждой, то погружаются в бездны самого черного отчаяния.
Надпись на часовне, гласящая «Да светит им свет вечный» [31; 125], отсылает нас к последним мгновениям земной жизни толстовского героя: «Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было. Вместо смерти был свет» (курсив наш. - Авт.) [51; т. 12, 107]. В обоих произведениях возникает мотив амбивалентности смерти в понимании М.М. Бахтина: «Смерть здесь входит в целое жизни как ее необходимый элемент, как условие ее постоянного обновления и омоложения...Смерть и обновление неотделимы друг от друга в целом жизни, и это целое менее всего способно вызвать страх» [161; 58]. И хотя в книге М.М. Бахтина речь идет о мировоззрении эпохи Ренессанса, рассуждения ученого не теряют актуальности и при анализе литературных произведений Нового времени. Эта амбивалентность входит в концепт «смерть» как рассказа Л.Н. Толстого, так и новеллы Т. Манна. В ассоциативное поле концепта «смерть» («Tod») в новелле проникают такие элементы, как религия, путь, путешествие, свет, болезнь, Азия, и, что наиболее интересно с точки зрения воздействия русских классиков, -жизнь, бессмертие.
В этой связи представляется интересным посмотреть, что же такое бессмертие в понимании Достоевского и Толстого. После смерти первой жены Достоевский делает в дневнике следующую запись: «Говорят, человек разрушается и умирает весь. Мы уже потому знаем, что не весь, что человек, как физически рождающий сына, передает ему часть своей личности, так и нравственно оставляет память свою людям...то есть входит частию своей прежней, жившей на земле личности в будущее развитие человечества» [44; 555]. Достоевский не может принять полную и окончательную смерть отдельного человека: он показывает, что человек уже потому не может быть полностью смертным, что оставляет после себя определенный материальный и культурный опыт, наследие, передаваемое из поколения в поколение.
