Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы исследования психологической адаптации мигрантов 19
1.1 Психологические проблемы взаимодействия мигрантов и принимающего населения 19
1.1.1 Изменение этнической идентичности 22
1.1.2 Этническая толерантность как психологическая установка в межкультурном взаимодействии 24
1.1.3 Воспринимаемая дискриминация, воспринимаемая угроза и воспринимаемая безопасность 26
1.2 Психологические модели стратегий межкультурного взаимодействия в полиэтническом обществе 31
1.3 Этническая идентичность» как фактор выбора стратегии аккультурации 49
1.4 Психологическое благополучие психологическое здоровье личности мигранта. 61
1.4.1 Благополучие личности как психологический феномен 61
1.4.2 Психологическое благополучие и психологическое здоровье как показатели адаптированности мигранта 69
1.5 Авторский, подход-к исследованию взаимосвязи стратегий аккультурации с психологическимг благополучием и здоровьем мигрантов. Гипотезы исследования: 73
Глава 2. Эмпирическое исследование взаимосвязи стратегий адаптации мигрантов с их психологическим, благополучием 82
2.1 Характеристика межкультурного взаимодействия в Москве, Кабардино-Балкарской и Чеченской республиках. Объект исследования 82
2.2 Характеристика методического подхода. Инструментарий исследования, основные показатели и способы обработки данных 88
2.3 Результаты эмпирического исследования взаимосвязи стратегий адаптации мигрантов с их психологическим благополучием 100
2.3.1 Межгрупповые различия показателей межгруппового взаимодействия и психологического благополучия мигрантов и принимающего населения 100
2.3.2 Взаимосвязь характеристик этнической и гражданской идентичности с аккультурационными стратегиями мигрантов и аккультурационными ожиданиями принимающего населения 111
2.3.3 Взаимосвязь аккультурационных стратегий мигрантов Москвы и КБР с компонентами психологического благополучия, показателями психологического здоровья и уровнем социокультурной дезадаптации 116
2.3.4 Взаимосвязь аккультурационных ожиданий принимающего населения Северного Кавказа и Москвы с компонентами психологического благополучия и показателями психологического здоровья 120
2.3.5 Социально-психологические характеристики индивидов, характеризующихся различными аккультурационными стратегиями/ожиданиями 124
2.4 Обсуждение результатов исследования взаимосвязи стратегий адаптации мигрантов с их психологическим благополучием 137
2.4.1 Анализ различий показателей межгруппового взаимодействия и психологического благополучия мигрантов и принимающего населения 137
2.4.1.1 Межгрупповые различия, характеристик этнической и гражданской идентичности мигрантов и принимающего населения 137
2.4.1.2 Межгрупповые различия в аккультурационных стратегиях мигрантов, и межгрупповые различия в ожиданиях принимающего населения 141
2.4.1.3 Межгрупповые различия в компонентах психологического благополучия и показателях психологического здоровья у мигрантов и принимающего населения 143
2.4.1.4 Межгрупповые различия в межэтнических установках, видах воспринимаемой безопасности и уровне воспринимаемой дискриминации/угрозы у мигрантов и принимающего населения 147
2.4.2 Анализ взаимосвязи характеристик этнической и гражданской и идентичности с аккультурационными стратегиями мигрантов и аккультурационными ожиданиями принимающего населения 150
2.4.3 Анализ взаимосвязи аккультурационных стратегий мигрантов с компонентами психологического благополучия, показателями психологического здоровья и уровнем социокультурной дезадаптации 157
2.4.4 Реципроктность установок мигрантов и представителей принимающего общества Москвы и Северного Кавказа 168
2.4.5 Универсальные психологические характеристики индивидов, придерживающихся сходных стратегий межкультурного взаимодействия 170
Выводы 179
Заключение 182
Литература 185
Приложения 199
- Воспринимаемая дискриминация, воспринимаемая угроза и воспринимаемая безопасность
- Психологическое благополучие и психологическое здоровье как показатели адаптированности мигранта
- Взаимосвязь характеристик этнической и гражданской идентичности с аккультурационными стратегиями мигрантов и аккультурационными ожиданиями принимающего населения
- Межгрупповые различия, характеристик этнической и гражданской идентичности мигрантов и принимающего населения
Воспринимаемая дискриминация, воспринимаемая угроза и воспринимаемая безопасность
Важно отметить, что воспринимаемая дискриминация со стороны аутгрупп, воспринимаемая культурная безопасность, воспринимаемая экономическая безопасность и воспринимаемая физическая безопасность наряду с этнической идентичностью являются одними из важнейших социально-психологических факторов, опосредующих процесс аккультурации. Во многих исследованиях отмечается, что опыт дискриминации оказывает существенное отрицательное влияние на благополучие человека [Halperm, 1993 и др.]. Также доказано, что дискриминация по расовому признаку менее распространена в мультикультурных обществах, но, к сожалению, в некоторой степени еще присутствует [Fernando, 1993]. Установлено, что этнические группы, которые являются объектами отрицательных этнических установок, испытывают враждебность, непринятие и дискриминацию хуже адаптируются в новой инокультурной среде [Clark, Anderson, Clark & Williams, 1999; Liebkind & Jasinskaja-Lahti, 2000]. В другом исследовании, посвященном воспринимаемой дискриминации, была выявлена связь между воспринимаемой дискриминацией и отсутствием желания идентифицироваться с новой культурой. Это ощущение имеет разного рода негативные последствия, в том числе может приводить к конфликту идентичностей [цит. по: Психология и культура, 2003].
Данные исследования подчеркивают важность роли воспринимаемой дискриминации в формировании межэтнических установок и успешности аккультурации.
В зарубежной литературе наиболее полно феномен воспринимаемой дискриминации раскрыт в «теории интегральной воспринимаемой угрозы» У. Стефан и К. Стефан. Их базовая модель включает в себя четыре типа угроз, которые, с их точки зрения, играют важную роль в образовании предрассудков и предубеждений. Эти типы следующие: реалистическая угроза, символическая угроза, межгрупповая тревожность и негативные стереотипы.
Реалистическая угроза со стороны аутгрупп — это угроза политической и экономической самостоятельности ингруппы (например, военная угроза) и угроза физическому или материальному благополучию ингруппы и ее представителей (например, их здоровью). При этом в отличие от других теорий, касающихся угрозы (например, реалистической теории конфликта Ле Вайна и Кемпбелла), авторы теории воспринимаемой угрозы уделяют значительное внимание воспринимаемым реалистическим угрозам, потому что восприятие угрозы может вести к предубеждениям, независимо от того, действительно ли угроза является «реальной».
Символическая угроза — прежде всего, касается воспринимаемых групповых различий в нормах, ценностях, стандартах, верованиях и установках. Символические угрозы - это, прежде всего, угрозы мировоззрению группы. Эти угрозы возникают, потому что представители ингруппы верят в моральную справедливость и универсальность собственной системы ценностей. Примером может служить исследование [Esses, Haddock, and Zanna, 1993 (цит. no: Stephan & Stephan, 2000)], авторы которого показали, что чем в большей степени ценности, обычаи, традиции ингруппы подвергаются блокированию со стороны аутгруппы, тем в большей степени будут негативны ингрупповые установки по отношению к аутгруппе. Межгрупповая тревожность - согласно У. Стефан и К. Стефан люди во время межгруппового взаимодействия всегда подвержены субъективному чувству тревоги и беспокойства, потому что боятся негативных последствий для себя. Негативные стереотипы. Авторы теории указывают на то, что стереотипы во многом отражают степень воспринимаемой угрозы со стороны внешней группы, поскольку основная функция стереотипов, заключается в регуляции собственного поведения при взаимодействии с членами аутгрупп. Сущность угрозы - это страх негативных последствий, который создается негативными стереотипами. Четыре приведенные вида угроз используются в интегральной теории воспринимаемой угрозы для объяснения отношения к членам аутгрупп. Данная теория свидетельствует о необходимости в исследованиях подобно нашему учитывать установки принимающего общества в отношении мигрантов, и наоборот. Данная теория показывает, что для возникновения предубеждений и, интолерантных установок совсем не обязательно наличие реальной угрозы со стороны членов аутгрупп. Негативное отношение к представителям аутгрупп помимо реального конфликта может быть обусловлено другими субъективными факторами: групповой идентичностью, уровнем знаний о членах аутгрупп, соотношением статусов групп, которые ведут к межгрупповой тревожности и субъективно воспринимаемой угрозе со стороны членов аутгрупп. Основываясь на данной теории можно предположить, что воспринимаемая дискриминация этнических меньшинств возникает таким же образом. Для возникновения ощущения дискриминации реальные дискриминационные действия со стороны доминирующей группы необязательны. Достаточен факт различия в соотношении статусов (особенно это важно для групп, стремящихся к социальному доминированию и придающих большое значение ценности «Иерархии»), различие в нормах и ценностях групп, специфике групповой идентичности - это может привести к негативным стереотипам и воспринимаемой дискриминации [Татарко, 2004].
Часто причиной межнациональной розни и воспринимаемой этнической дискриминации является утрата представителями контактирующих групп чувства безопасности. В социальном контексте безопасность, ощущаемая этнической группой, связана с угрозой ингрупповои идентичности ее представителей: восприятием настоящего и будущего положения группы в обществе, - так как именно социальное окружение является источником обратной связи [Ellemers et al., 2002]. Группа получает информацию о том, насколько проницаемы границы групп, а, следовательно, насколько вероятно сохранение или утрата этнической идентичности. Таким образом, обеспечивается восприятие определенной степени безопасности — члены группы осведомлены о силе угрозы их культурному, физическому и экономическому благополучию. Поэтому в исследованиях межкультурных отношений исследуются показатели физической, экономической и культурной безопасности/ угрозы [Sam & Berry, 2006] [Цит. по Лебедевой, 2009 с. 39-41].
Психологическое благополучие и психологическое здоровье как показатели адаптированности мигранта
Покидая родину и родную культуру, мигрант переживает множество потерь: потерю дома, положения в обществе, он ощущает утрату идентичности, потерю психологической поддержки, ощущает неуверенность в будущем. Миграция является сверхсильным стрессовым фактором, вызывающим психологические нарушения и иногда даже психические расстройства. По мировой статистике, у мигрантов и вынужденных переселенцев частота нарушений психического и психологического здоровья в 1,5-2 раза выше по сравнению с общей популяцией [Интернет ресурс: www.demoscope.ru]. Психоэмоциональное состояние мигрантов (например, состояние тревоги или депрессии) могут служить характеристиками степени их адаптированности, а также определять их общее поведение в новой социокультурной среде и, следовательно, рассматриваться в качестве индикаторов успешной или неуспешной адаптации в новой социокультурной среде.
На снижение психологического благополучия мигрантов оказывают влияние такие факторы как расставание с близкими людьми из-за переезда на новое место жительства, изменение собственного статуса, изменение материального положения, возможно, изменения в личностной идентичности и т.д. Стресс аккультурации также, вероятно приводит к снижению психологического благополучия. Адаптируясь к новой культуре, мигрант может переживать чувство ностальгии. При этом, чувство ностальгии не столь безобидно для психического состояния, как может показаться на первый взгляд. Например, А.В. Зинченко отмечает, что ностальгия может быть сопряжена с негативными психосоматическим состояниями, ажитированной депрессией [Зинченко, 2009]. Сам факт попадания в новую культуру, ценности и нормы который являются не совсем ясными для мигранта и часто неочевидными, приводит к повышению чувства тревоги. Однако важно заметить, что существуют различия между группами мигрантов, как в отношении степени, так и в отношении типа психических расстройств, которыми они страдают [Раутен, 1991]. В частности, Дж. Линдерт с коллегами пришли к выводу, что уровень депрессии и тревожности в среде трудовых мигрантов и беженцев требует отдельного рассмотрения, так как существуют различия в психическом здоровье между различными группами мигрантов. Были найдены значительные различия по показателям психологического здоровья между беженцами и трудовыми мигрантами [приводится по: Alegria et al., 2008]. У беженцев был выявлен более высокий уровень депрессии и тревожности, которые проявляются на фоне посттравматического стрессового расстройства, тогда как в среде трудовых мигрантов данные показатели ниже. Однако Дж.Линдерт отмечает, опираясь на данные ряда исследований, относительно распространенности шизофрении и других психических заболеваний среди трудовых мигрантов можно сделать вывод, что у мигрантов больше проблем с психологическим здоровьем, чем у принимающего населения. По мнению автора, распространенность депрессии и тревожности среди мигрантов может быть связана с финансовыми трудностями, которые испытывают мигранты в стране иммиграции [J. Lindert et al., 2009]. Таким образом, можно заключить, что при рассмотрении степени успешности приспособления мигранта к новой этнокультурной среде, уделяется основное внимание анализу субъективной удовлетворенности жизнью, психологическому благополучию и душевному здоровью мигрантов. Стремясь выявить факторы, влияющие на этнокультурную адаптацию, исследователи, рассматривают те же самые факторы, которые рассматриваются специалистами, занимающимися рассмотрением стресса аккультурации. Это такие факторы, как: жизненные изменения, когнитивная оценка этих изменений, стратегии адаптации, социальная поддержка. Также уделяется внимание таким факторам, как культурная идентичность и уровень усвоения культуры, применительно к временным поселенцам, иммигрантам и беженцам [Ward, 1996]. Существует ряд исследований адаптации мигрантов, учитывающих их психологическое благополучие. В частности, Менденхолл и Оддоу [Mendenhall & Oddou, 1985] рассматривая аффективные составляющие адаптации, учитывают психологическое благополучие, и качество отношений с принимающим населением. В исследовании Кили [Kealey, 1989], при анализе позитивных и негативных результатов миграции, учитывается уровень удовлетворенности жизнью. Некоторые исследователи говорят о конкретных сферах адаптации и удовлетворенности в них, например, эффективное выполнение работы, сопряжено с чувством удовлетворенности [Lance & Richardson, 1985], успешная экономическая адаптация приводит к удовлетворенности материальным положением [Аусап & Berry, 1994; Лебедева 1999]. Таким образом, психологическое благополучие и удовлетворенность жизнью, являются индикаторами адаптации мигрантов.
В последнее время межкультурное приспособление стали рассматривать как многоаспектный процесс, включающий в себя не только сохранение позитивного эмоционального состояния и психического здоровья мигрантов, но и приобретение ими социальных умений и навыков, необходимых для успешного выполнения задач повседневной жизни [цит по: Стефаненко, 2007]. В этой связи особую актуальность имеет измерение социокультурной адаптации в исследованиях подобно нашему, так как социокультурная адаптация определяет способность «соответствовать» или эффективно взаимодействовать с новым культурным окружением [Уорд, 2003].
Поэтому мы сочли необходимым в качестве индикаторов адаптированности мигранта использовать показатели депрессии и тревожности, а также уровень социкультурной адаптации, чтобы иметь как можно более полную информацию о психологической адаптации мигрантов в принимающем обществе.
Существует ряд исследований посвященных связи между аккультурацией и психическим здоровьем, тревожностью, депрессией, уровнем общей удовлетворенности и удовлетворенности жизнью, в которых перечисленные показатели выступают индикаторами адаптированности мигранта [Ghaffarian, 1987; Kaplan & Marks, 1990; Berry et al., 1987; Berry & Annis, 1974; Berry, Wintrob, Sindell & Mawhinney, 1982; Ataca, 1996; Dona & Berry, 1994; Sam & Berry, 1995; Ward & Kennedy, 1994, Ward & Rana-Deuba, 1999].
Взаимосвязь характеристик этнической и гражданской идентичности с аккультурационными стратегиями мигрантов и аккультурационными ожиданиями принимающего населения
Москва характеризуется высокой степенью поликультурности, образованной как коренным, так и прибывшим в результате интенсивных миграций населением. Москва всегда была центром притяжения миграционных потоков (не случайно ее населяют люди более 150 национальностей), но такого миграционного "бума", который наблюдается в последнее десятилетие, ее история не знала. Этнические группы, проживающие в данном регионе, значительно отличаются между собой своими этнокультурными нормами, ценностями, традициями, т.е. имеют значительную культурную дистанцию. С нашей точки зрения, анализ результатов эмпирического исследования будет неполным, если не рассмотреть реальную обстановку, складывающуюся в настоящее время в сфере межкультурного взаимодействия в данном регионе. Поэтому, прежде чем переходить к обсуждению результатов исследования, необходимо кратко охарактеризовать этнополитическую ситуацию в Москве, городе, в котором проводился опрос.
Обстановка в сфере межэтнических отношений в Москве относится к категории «проблемных», для которых характерна возможность межэтнических столкновений. Массовое прибытие в Москву инокультурного населения, наряду с позитивными моментами (приток капиталов, трудовых ресурсов), вызывает и ряд острых проблем, иногда «взрывоопасных», в разных сферах жизни городского сообщества, в том числе связанных со сложностями взаимоотношений людей разных национальностей, отличающихся особенностями языка, культуры, образа жизни, психологии и т.п. Кардинальные перемены в социально-экономических и этнополитических условиях жизни различных регионов бывшего СССР в постсоветский период значительно обострили проблемы миграции населения и адаптации его на новых местах жительства. За последние годы на территории бывшего СССР миграционный поток существенно расширился, изменились его направления. Но, как и прежде, особенно привлекательными для мигрантов остаются крупные города, среди которых одно из первых мест занимает Москва. Москва - это город с уникальными политическими, социально-экономическими и культурными условиями, в котором наиболее активно осуществляется реформирование во многих сферах общественной жизни. Оставаясь в основном русским городом (по данным переписи населения 2002 года русские составляли в нем около 85% населения), Москва, как уже указывалось выше, одновременно является и огромным полиэтничным-мегаполисом, издавна заселенным представителями разных национальностей. До сих пор в московской топонимике сохраняются некоторые старинные немецкие, татарские, армянские, грузинские и другие названия, свидетельствующие, в том числе и о долгой совместной мирной жизни в Москве людей разной национальной принадлежности. Распад Советского Союза в начале 90-х годов дал сильный дополнительный импульс к увеличению многонациональности столицы России. Массы мигрантов из бывших братских республик устремились из своих новых стран, оказавшихся в тяжелом экономическом и социальном кризисе, в более благополучный в экономическом отношении город с быстро развивающимися рыночными структурами, с широкими возможностями для предпринимательской деятельности (в самых разных ее проявлениях), и с более высоким уровнем жизни местного населения. Почти то же самое можно сказать о мигрантах, прибывающих из различных субъектов РФ. Итак, положение Москвы как столицы Российской Федерации сопряжено с активной миграцией, которая приводит к изменению этнического состава населения, о чем свидетельствуют данные всероссийской переписи населения за 2002 год (табл. 4). Поскольку участниками нашего исследования являлись чеченцы, балкарцы и русские, переехавшие в КБР, необходимо немного затронуть этнополитическую ситуацию в Чеченской и Кабардино-Балкарской республиках. Современная этнополитическая ситуация в Чеченской Республике определяется многими взаимосвязанными и взаимодействующими факторами, в которых доминирующая роль отводится прошлому и настоящему чеченского народа, его национальному самосознанию. В силу стечения обстоятельств и взаимодействия комплекса объективных и субъективных факторов республиканского и федерального уровня в конце XX в. многонациональный народ Чеченской Республики был насильно выведен из экономического, политико-правового и информационного ПОЛЯ России. Он стал жертвой широкомасштабных военных действий, унесших тысячи жизней, подвергших почти полному уничтожению экономику и социальную инфраструктуру республики, лишивших сотни тысяч граждан жилья и имущества, вынудив многих переселиться в другие регионы России, ближнее и дальнее зарубежье. Одним из тяжелых последствий вооруженного конфликта и предшествовавших ему процессов, связанных с политикой сепаратистов, явилось резкое нарушение исторически сложившейся национальной структуры населения республики, утрата его полнокровной полиэтничности. Если в 1989 году в ЧИАССР проживали 734 тысячи чеченцев, 163,8 тысяч ингушей, 294 тысячи русских, более 60 тысяч русскоязычных (армян, украинцев, кумыков, ногайцев, аварцев и др.), то, по переписи 2002 года, общая численность населения Чеченской Республики составляет 1 млн. 103,7 тыс. человек, из них: 1 млн. 31,6 тыс. чеченцев, 40,6 тыс. русских и 31,4 тыс. русскоязычные [Источник: данные с сайта http://chechnya.gov.ru].
Важную роль в развитии этнополитической ситуации в Кабардино-Балкарии играет полиэтничность республики. На территории Кабардино-Балкарии проживает более 20 основных национальностей. В этническом составе населения на титульные этносы приходится более 2/3 жителей — 67%, при этом кабардинцы многочисленнее балкарцев (55 и 12% соответственно). Кабардинцы и балкарцы получили единую экстерриториальную автономию в советское время, хотя и не являются родственными народами, т. к. принадлежат к различным языковым группам (соответственно адыго-абхазской и тюркской). Кабардинцы (самоназвание - «адыге») - коренное население КБР, по последней переписи их насчитывалось 499 тыс. чел. Балкарцы (самоназвание - «таулула») в пределах территории КБР имеют численность примерно 105 тыс. чел. Второй по численности этнос - русские (25% ).
Межгрупповые различия, характеристик этнической и гражданской идентичности мигрантов и принимающего населения
В нашем исследовании обнаружены значимые различия в характеристиках этнической и гражданской идентичности у мигрантов и принимающего общества двух регионов. Рассмотрению подлежали такие характеристики этнической и гражданской идентичности, как выраженность и валентность.
Во всех этнических группах средние значения позитивности и выраженности этнической и гражданской идентичностей лежат выше серединного значения шкалы, что говорит об отсутствии в выборке этнических групп с негативной или «слабой» этнической и гражданской идентичностями.
Обнаружилось, что у мигрантов Москвы (балкарцы и чеченцы, переехавшие в Москву) самая позитивная этническая идентичность по сравнению с мигрантами КБР, а также принимающим населением Москвы и Северного Кавказа. Наверняка это связано с «этнической мобилизацией» балкарцев и чеченцев в иноэтническом окружении, проявлением которой является преобладание положительной групповой оценки, выражающееся в развитом чувстве «мы» и устойчивой идентичности. Резкое преобладание позитивных аутостереотипов при почти полном отсутствии негативных говорит об активизации механизмов социально-психологической защиты [Лебедева, 1993, Лебедева, Татарко, 2005 с. 127]. Так, Ю.Б. Захарова под психологической защитой, направленной на сохранение «Мы-образа», понимает актуализацию защитных механизмов при угрозе социальной идентичности индивида в процессе его взаимодействия как представителя определенной социальной группы с представителями аутгрупп. [цит. по Штроо,2001].
Еще одним объяснением такого высокого уровня позитивности этнической идентичности балкарцев и чеченцев, переехавших в Москву, может быть стремление к поиску ориентиров и стабильности в перенасыщенной информацией новой культурной среде (а таковой и является для мигрантов Москва). Одним из таких ориентиров является этничность. Также высокой позитивности этнической идентичности способствует интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, студенческие обмены, туризм), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации, от спутникового телевидения до сети Интернет [Стефаненко, 2007].
Высокой позитивности этнической идентичности кавказских народов мусульманского вероисповедания, по нашему мнению, также способствует выраженная религиозная идентичность: «в отличие от христиан, для представителей мусульманской культуры характерна тесная связь этнической и религиозной самоидентификации, поскольку поддержание религиозной идентичности служит важным фактором в сохранении культуры и границ своей этнической группы» [Ефремова, 2010 с. 128]. Таким образом, позитивность этнической идентичности мусульманских кавказских народов во многом усиливается посредством выраженной религиозной идентичности.
Интересен тот факт, что в русских выборках (у русских, переехавших в КБР и проживающих в Москве) на первый план вышла не этническая идентичность, а выраженная и позитивная гражданская идентичность. На наш взгляд, это, вероятно, связано с тем, что у русских этническая (русская) и гражданская (российская) идентичности в определенной мере совпадают: российская гражданская идентичность более привлекательна для русских, так как тем самым идет идентификация себя с государством, чего не скажешь об этнической идентичности по определению. Россия испокон веков, несмотря на свою поликультурность, была и остается русской страной, поэтому у русского населения совершенно особенное отношение к своей гражданской идентичности она для них и есть этническая, но более мощная. Так М.В. Ефремова в своем диссертационном исследовании пишет о характерном сплаве этнической и гражданской идентичностей у русских студентов-христиан [Ефремова, 2010]. Таким образом, выраженность и позитивность гражданской идентичности русского народа во многом усиливается посредством выраженной этнической идентичности. Однако важно отметить, что показатель позитивности гражданской идентичности у мигрантов КБР (русские, переехавшие в КБР) значимо выше, чем у принимающего населения Москвы (русские Москвы), принимающего населения Северного Кавказа и мигрантов Москвы. То есть здесь мы также сталкиваемся с активизацией механизмов социально-психологической защиты, только у мигрантов КБР (русские, переехавшие в КБР) функцию защиты выполняет высокая гражданская, а не этническая идентичность.
Важно отметить, что канадскими исследованиями в рамках гипотезы мультикультурализма было установлено, что только уверенность в своей собственной позитивной групповой идентичности может дать основание для уважения других групп и выражения готовности к обмену идеями, установками или к участию в совместной деятельности [Лебедева, 2009]. Так, у кавказских народов (мигранты Москвы и принимающее население Северного Кавказа) уверенность в своей позитивной этнической идентичности, а у русского народа (мигранты КБР и принимающее население Москвы) - гражданской идентичности, может дать основание для уважения других групп и выражения готовности обмена идеями, установками или участия в совместной деятельности.
Таким образом, гипотеза о том, что у мигрантов позитивнее этническая и гражданская идентичность, чем у представителей принимающего общества подтвердилась. Так у мигрантов Москвы позитивность этнической идентичности выше, чем у принимающего населения Москвы и Северного Кавказа, а также мигрантов КБР. Тогда как позитивность гражданской идентичности выше у мигрантов КБР, чем у принимающего населения Северного Кавказа и Москвы, а также мигрантов Москвы. Таким образом, высокий уровень позитивности этнической идентичности мигрантов Москвы (балкарцы и чеченцы, переехавшие в Москву) и высокий уровень позитивности гражданской идентичности мигрантов КБР (русские, переехавшие в КБР) свидетельствуют об «этнической мобилизации» балкарцев, чеченцев и русских в иноэтническом окружении, которая заключается в преобладании положительной групповой оценки, что говорит о развитом чувстве «мы» и устойчивой идентичности.
