Структура российской политической элиты в ее исторической эволюции Степанов Анатолий Иванович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Структурная трансформация политической элиты России с XVIII до 90-х годов XX века 16

1.1. Политическая элита: проблемы категориального определения 16

1.2. Структура политической элиты в имперский период отечественной истории 40

1.3. Структура политической элиты в советский период отечественной истории 61

Глава 2. Структурная трансформация политической элиты России в конце XX - начале XXI вв 90

2.1. Политическая элита России в конце XX - начале XXI вв.: общая характеристика и структура 90

2.2. Региональные политические элиты современной России: структура и модели 124

Заключение 160

Список использованной литературы 166

Приложения

• Политическая элита: проблемы категориального определения
• Структура политической элиты в советский период отечественной истории
• Политическая элита России в конце XX - начале XXI вв.: общая характеристика и структура

Введение к работе

Актуальность исследования. Внимание, которое уделяется сегодня в отечественной литературе проблематике политических элит, без всякого преувеличения может быть оценено как огромное. Отчасти, это обусловлено тем, что вплоть до 1990-х гг. данная проблематика оказывалась чуждой •историческому материализму с его акцентом на классовый анализ политических явлений, и уже в силу этой причины изучение феномена политических элит стало актуальным и выигрышным в конъюнктурном смысле этого слова направлением в российской политической науке. Вместе с тем, были осознаны два принципиальных момента, которые ранее были осмыслены в западной социально-политической традиции.

Во-первых, имеется в виду тезис, согласно которому само существование политических элит, немногочисленных групп, осуществляющих реальное руководство обществом, не может рассматриваться как некая тотальная •антитеза демократии. Уже К. Мангейм констатировал, что "демократия влечет за собой антиэлитистскую тенденцию, но не требует идти до конца к утопическому уравниванию элиты и массы. Мы понимаем, что демократия характеризуется не отсутствием страты элиты, а скорее новым способом рекрутирования и новым самосознанием элиты"1. И это мнение постепенно стало практически общим местом для социальной теории XX столетия.

Во-вторых, речь идет о том неоспоримом факте, что, если роль политических элит в развитии общества во все времена оказывалась значительной, а чаще всего решающей, то эта значимость еще более возрастает •в периоды социальных трансформаций, в том числе в периоды так называемого "демократического транзита", перехода стран от авторитарно-тоталитарного состояния к моделям либеральной демократии, когда именно от элит (причем не только новой, но и старой) в решающей мере зависит характер и успех такого перехода.

Конечно, слова И. Шумпетера о том, что элиты могут сделать для утверждения демократии значительно больше, чем самые широкие, заинтересованные в этих ценностях слои населения, могли быть объяснены общими консервативными убеждениями их автора. Но уже в наши дни исследователи вполне либеральных ориентации Дж. Хигли и Дж. Бартон, делают вывод о том, что "демократические перемены и трудности лучше всего понимать, основываясь на анализе изменений взаимодействий внутри элит в •данной стране"2. Дж. О Доннелл, Т. Карл, Ф. Шмиттер и целый ряд других авторов многое сделали для понимания роли и места политических элит в процессах демократических трансформаций XX века. Не все их выводы могут быть безоговорочно экстраполированы на современные российские преобразования, учитывая, что в России они носят более глубокий и противоречивый характер, будучи более отягощенными, нежели в других странах, недемократическими архетипами политической культуры. Тем не менее, правдой остается то, что именно политическая элита сегодняшней России, в каких бы терминах она не описывалась и не оценивалась, несет •основную историческую ответственность за перспективы и результаты происходящих в стране реформ.

И вероятнее всего, вне контекста серьезного анализа правящей элиты современной России, в том числе под углом зрения ее качественных характеристик и ее действительных мотиваций, не всегда совпадающих с официально декларируемыми намерениями, не могут быть адекватно поняты многие проблемы и трудности, которые сопровождали российские реформы на протяжении всех 90-х годов. Разумеется, изучение феномена политических элит само по себе не может способствовать росту их эффективности, •национальной ориентированности, их восприимчивости к общественным настроениям и ожиданиям. Однако соответствующие научные исследования могут оказаться в ряду других предпосылок развития ситуации в позитивном

направлении, а потому степень их актуальности остается и, видимо, еще долго будет оставаться высокой.

Разработанность темы в научной литературе. Несмотря на то, что сам термин "политическая элита" имеет позднее происхождение и начинает употребляться в его нынешнем значении лишь в XX столетии, элитизм, как форма политического мышления, в соответствии с которой участие широких слоев населения в управлении государством является нежелательным и невозможным, не только присутствовал, но и, пожалуй, господствовал на протяжении всей истории политической мысли, начиная с самых ранних ее этапов, и в этом смысле, справедливыми являются слова Г. Моски о том, что "доктрина, утверждающая, что во всех человеческих обществах, достигших определенной степени развитости и культуры, политическое руководство в самом широком смысле... осуществляется особым классом, т.е. организованным меньшинством, намного более стара, чем это принято считать, в том числе и некоторыми из числа ее сторонников"3.

Знания об элите как правящем слое общества вплоть до XIX в. носили преимущественно нормативный характер. Во-первых, они носили сильную ценностную и оценочную "окрашенность". Во-вторых, они конструировались во многом в модальности должного: мыслители не только (а часто и не столько) описывали правящий класс таким, каким он существует в реальности, но и моделировали идеальные представления о нем в соответствии с теми или иными религиозными или моральными ценностями. Именно по этой причине "Государь" Н. Макиавелли вызвал столь негативную реакцию современников (да и многих потомков), поскольку в нем впервые в европейской традиции, на основе скрупулезного анализа исторического материала, изображаются алгоритмы поведения правителя и правящих групп с точки зрения эффективности, а не с точки зрения их соответствия абстрактным моральным императивам.

Тем не менее, в работах мыслителей прошлого, начиная с Конфуция и Платона, и заканчивая Гегелем, обозначен целый перечень проблем, связанных с принципами формирования правящего слоя, механизмами оправдания его власти, его воспроизводством, которые сохранили свою актуальность и поныне. Для политической мысли прошлого характерным было изучение политической элиты в рамках триады "правитель - знать (нобили) - народ", которая присутствует и в современной элитологии, но в иных категориях и теоретических схемах.

Вместе с тем, задолго до Н. Макиавелли в Древней Индии появляется трактат "Архашастра", в котором предметом пристального внимания становится категория советников правителя (условный прообраз современной политической бюрократии), а также конкретные принципы и технологии реальной политики, связанной с достижением выгоды. Примерно в таком же ключе выполнены и многочисленные "Поучения владыкам", столь распространенные в Средние века на мусульманском Ближнем Востоке. Практика реального государственного управления со стороны владыки и его советников рассматривается в них предельно тщательно и изложена в сугубо светском жанре.

Родоначальниками элитологии как отрасли современной политической науки, институционализация которой происходила в начале XX века, по справедливости считаются Г. Моска, В. Парето и Р. Михельс. Именно их концепции, обозначаемые сегодня как классическая или "макиавеллиевская" школа, заложили фундамент современных элитологических исследований. В их работах значительное место занимали вопросы структурирования элиты, взаимоотношений элиты и контрэлиты, лидера и правящей группы и др. Здесь же были фактически заложены и основы "элитистской" модели демократии, детально разработанной впоследствии М. Вебером, И. Шумпетером и другими авторами. Еще один мощный импульс исследованиям политических элит дало творчество Г. Лассуэлла, который, пожалуй, первым употребил термин "элита" в его современном понимании.

Начиная с 1920-х гг., в странах Запада изучение элит превращается в очень важную и относительно самостоятельную отрасль политического и социального знания. В работах Р. Арона, М. Догана, М. Дюверже, Т. Дая, М. Марджера, Р. Патнэма, Д. Пинто, Б. Рокмэна, Дж. Пикеринга, Дж. Хигли, У. Хоффман-Ланге, Ч. Миллса, С. Хантингтона и многих других элиты анализируются на предмет их типологии, динамики, механизмов •рекрутирования, особенностей их функционирования в условиях различных режимов, а также изучается их структура. Особую значимость приобретают исследования структурных сдвигов в политической элите стран, вставших на путь демократических преобразований. В рамках советологии изучается и российская (советская) политическая элита (Р. Пайпс, Р. Такер, М. Лодж, Б. Мур, С. Хаф и др.). Получают известность книги по данной проблематике, написанные эмигрантами из СССР, такими как М. Авторханов и М. Восленский.

Во взглядах на структуру правящей элиты в западной литературе конкурировали, главным образом, два тезиса, которые Р.-Ж. Шварценберг обозначил как элитистский и плюралистический. Для сторонников первого из них характерным является представления о правящей элите как гомогенном образовании, противоречия внутри которого не носят принципиального характера.

Одним из самых известных представителей первого из них остается Ч. Миллс, который в своей книге "Властвующая элита" выделил три ведущих института власти: политический, экономический и военный. Власть внутри указанных институтов все более и более концентрируется, и они образуют "своеобразный "треугольник власти". Для него характерна растущая солидарность между институтами власти, а также достаточно интенсивный взаимообмен людьми между ними. Руководители этих трех взаимопроникающих институтов образуют "элиту власти", под которой понимаются политические, экономические и военные круги, имеющие право принятия решений общенациональной значимости. Что касается собственно

политического компонента "элиты власти", он включает в себя, по Миллсу, лишь наиболее важных политических деятелей, преимущественно тех, кто обладает контролем над исполнительной властью.

Плюралистический тезис, как это принято считать, первоначально наиболее полно сформулировал Р. Арон, настаивавший на сложной сегментации руководящего слоя современного общества. В этом смысле говорить о гомогенности элиты, или о том, что какая-то ее фракция абсолютно контролирует власть, по его мнению, было бы неправильным. В частности, Арон, помимо политической элиты, выделяет еще т.н. держателей "духовной власти", то есть лиц, существенно влияющих на общественные мнения и настроения: высших военных и полицейских чинов; владельцев или управляющих средствами производства; "вожаков масс", то есть, главным образом, профсоюзных боссов; функционеров высшего звена. Разделение в некоторых случаях условно, но несомненно, однако, что распределение ролей внутри элиты, а именно, какая ее часть (части) играет решающую роль в определении курса развития общества, зависит от типа конкретного общества, существующего в нем режима и еще очень многих факторов.

В Советском Союзе изучение феномена политических элит в силу названных выше причин было либо невозможным, либо тенденциозным, и даже основательные и квалифицированные работы Т.К. Ашина не могли не подвергаться определенному идеологическому влиянию.

Ситуация изменилась в 1990-е гг. За минувшее десятилетие было опубликовано очень большое количество книг, монографий и статей, посвященных исследованию политической элиты (российской, в первую очередь) в разных ракурсах и аспектах проблемы. Среди них должны быть названы, прежде всего, работы таких авторов как М.Н. Афанасьев, Г.К. Ашин, О.В. Гаман-Голутвина, В.Я. Гельман, И.Е. Дискин, В.В. Желтов, В.Г. Игнатов, О.В. Крыштановская, М.С. Львова, В.П. Мохов, О.Г. Мясников, Е.В. Охотский, А.Н. Панарин, СП. Перегудов, А.В. Понеделков, А.В. Рыбаков, A.M. Старостин, Ж.Т. Тощенко.

Большое число исследователей сделали предметом своего изучения процессы институциализации и функционирования региональных политических элит современной России. Учитывая то, что политические элиты сегодня существенно различаются как в плане структуры, так и в плане практик их деятельности, соответствующие работы дают богатый материал для сравнительного анализа. В этом контексте необходимо упомянуть исследования таких авторов как Д.В. Бадовский, СИ. Барзилов, P.P. Галлямов, В.Я. Гельман, Г.В. Голосов, Э. Зелетдинова, О.А. Калугин, В.А. Ковалев, А.С. Кузьмин, И.В. Куколев, Н.Ю. Лапина, А.К. Магомедов, В.Д. Нечаев, А.В. Понеделков, Л.А. Резниченко, A.M. Старостин, Ю.С. Тарасов, И.Г. Тарусина, М.Х. Фарукшин, А.Е. Чирикова, А.Г. Чернышев, А.И. Щербинин.

Многие отечественные авторы совершенно справедливо полагают, что политическая элита современного российского общества, как в ее общенациональном, так и в региональном измерениях, не может быть адекватно понята вне широкого исторического контекста. Без исторической ретроспекции многие особенности российской элиты, связанные с ее формированием, воспроизводством и функционированием, рискуют показаться вещами искусственными и случайными. Наиболее удачной и фундаментальной работой, выполненной в жанре сравнительного исторического анализа российской политической элиты на разных этапах ее исторической эволюции, может считаться монография О.В. Гаман-Голутвиной4. Автор же ставил перед собою задачу - проследить закономерности структурной эволюции российской политической элиты на различных отрезках ее истории.

Однако, несмотря на то, что по тематике функционирования элит выпущен достаточно большой объем литературы, проведена глубокая и детальная проработка ряда вопросов, структурная эволюция российской политической элиты в ее широком функциональном понимании практически не изучалась, а без этого понимание природы и специфики политической элиты России не может быть ни полным, ни всецело адекватным.

Проблема исследования заключается в том, что в российской политической науке мало изучено влияние изменений в структуре политической элиты на процесс ее функционирования, качество принимаемых ею решений, на выработку политического курса и на развитие страны в целом.

Объект исследования: российская политическая элита.

Предмет исследования: структурная трансформация российской политической элиты в процессе ее исторической эволюции.

Цель настоящей работы - охарактеризовать основные тенденции структурной трансформации российской политической элиты в процессе ее исторической эволюции.

Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:

- уточнить понимание феномена политической элиты и осуществить структурирование (сегментацию) ее первичной базовой модели;

- используя эту модель в качестве инструментария, выявить специфику •формирования и эволюции российской политической элиты, прежде всего, с точки зрения происходящих в ней структурных сдвигов;

- рассмотреть структуру современной российской политической элиты, выявить традиционное и новое в способах ее организации и функционирования;

- учитывая федеративное устройство российского государства, рассмотреть многообразие вариантов структурных моделей региональных политических элит.

Гипотеза исследования: специфика российской политической элиты, траектории ее исторической эволюции определяются специфическим •соотношением ее основных структурных сегментов: собственно политического, административно-бюрократического и социального. Гипертрофированная роль административно-бюрократического сегмента исторически предопределена мобилизационным характером развития страны, высокой степенью

синкретизма сегментов политической элиты и политической слабостью социального сегмента, прообразом которого последовательно выступали дворянство, буржуазия, советская партийно-хозяйственная номенклатура и

современные финансово-промышленные группы. Бюрократизация

политических и социальных структур в подобных условиях как долговременная тенденция оказывалась неизбежной.

Теоретико-методологическая база исследования. В основе работы лежат методологические принципы классических и современных теорий элит, в особенности тех из них, которые ориентированы преимущественно на функциональную трактовку природы политических элит. Учитывая характер работы, в качестве одного из важнейших ее теоретико-методологических .оснований были взяты работы отечественных и зарубежных историков, социологов и политологов, посвященных анализу российской истории, главным образом, под углом зрения социально-политической структуры российского общества и ее динамики,

Особое влияние на формирование представлений диссертанта о сущности объекта и предмета исследования оказали выводы отечественных и зарубежных авторов, чьи работы признаются классическими: Н.А. Бердяева, М. Вебера, И. Дойчера, В.О. Ключевского, Г. Моска, В. Парето, Б. Рассела, СМ. Соловьева, Л.Д. Троцкого; современных ученых: Е.В. Анисимова, М.Н. Афанасьева, СИ. .Барзилова, 36. Бжезинского, М.А. Восленского, О.В. Гаман-Голутвиной, Г.В. Голосова, И.Н. Гомерова, В.Я. Гельмана, В:В. Желтова, С. Коэна, Н.Ю. Лапиной, А.Н. Медушевского, Р. Пайпса, А.В. Понеделкова, А.Г. Чернышева.

Методы исследования: вторичный анализ, сравнительно-исторический анализ, включенное наблюдение.

Эмпирическую базу исследования составили сравнительный анализ результатов выборов органов государственной власти, проходивших в России (особенно на региональном уровне), начиная с 1998 года; результаты экспертного опроса, проведенного среди учёных, лидеров местных отделений .политических партий, журналистов-аналитиков, работников органов государственной власти и местного самоуправления г. Новосибирска и Новосибирской области; справочная литература и издания, содержащие различные статистические данные.

В своей исследовательской работе автор использовал также периодическую печать, интернет-сайты избирательных комиссий разных уровней, материалы интернет-СМИ и других интернет-ресурсов.

Диссертант принимал участие в десятках избирательных кампаниях по выборам органов власти различных уровней, проходивших в регионах Сибири, а также в целом ряде конференций, семинаров, "круглых столов" посвященных актуальным вопросам политической теории и практики, проходивших с участием учёных, представителей органов государственной власти и местного самоуправления, лидеров политических партий, руководителей общественных объединений.

Новизна исследования:

- предложено и обосновано расширительное толкование функционального подхода к идентификации политических элит, на основе которого к ним должны быть отнесены все социальные субъекты, оказывающие прямо или опосредованно существенное и долговременное влияние на процессы подготовки и принятия политических решений, понимаемых как решения масштабные, обязательные, гарантированные ресурсами государственной власти, и, как правило, связанные с развитием социума;

- в рамках сформулированной автором концепции представлена базовая модель политической элиты, состоящая из трех сегментов: собственно политического (официальные институты и лица, деятельность которых, как правило, публичная, связана с непосредственным принятием политических решений); административно-бюрократического (высшие и, отчасти, средние слои государственной бюрократии, чье влияние на подготовку и принятие политических решений де-факто всегда оказывается заметным); социального (внегосударственные социальные субъекты, оказывающие существенное и более или менее постоянное воздействие на характер принимаемых решений и политического курса в целом);

- в качестве оптимального с точки зрения интересов стабильности общества и его органичного роста рассматривается ситуация, при которой три

названных сегмента политической элиты оказываются, во-первых, относительно выделенными и автономными, и, во-вторых, находятся в состоянии относительного равновесия, при котором каждый из них, не являясь абсолютно доминирующим, играет, тем не менее, значимую политическую .роль. Исчезновение или ликвидация любого из этих сегментов (и речь, прежде всего, идет о собственно политическом и социальном сегментах) в качестве реального игрока на поле политической элиты оказывается в этом смысле опасным и чреватым для социума крайне негативными последствиями, связанными, в первую очередь с тотальной бюрократизации политической и всей социальной жизни;

- в качестве типичной для российской истории рассматривается ситуация, при которой собственно политический сегмент элиты, чаще всего персонифицированный в одной личности и ее ближайшем окружении (сначала .Двор, а затем партийный кокус), осуществляя в условиях мобилизационного типа развития политику модернизации либо самого сохранения государственности и не имея заинтересованного социального контрагента, вынужден был опираться почти исключительно на государственную бюрократию, блокируя политическую активность внегосударственных социальных групп. Подобная практика могла оборачиваться временными, хотя и впечатляющими результатами, но приводила к проигрышу в долгосрочной перспективе, связанному с бюрократизацией и окостенением всех политических и социальных структур, состоянию стагнации и деградации .общества;

- выявлено, что современная российская политическая элита в сравнении с ее предшествующими образцами характеризуется относительно большей самостоятельностью ее сегментов, а её перспективы связаны, прежде всего, с развитием ее социального сегмента, в роли которого выступают в настоящее время, главным образом, экономические группировки. Как одинаково опасные рассмотрены варианты, с одной стороны, их слишком плотного вхождения в

политическую элиту в рамках политико-экономического клиентелизма, так и искусственное выведение их за рамки последней;

- изучена специфика и определены основные тенденции эволюции региональных политических элит, связанные, прежде всего, с диверсификацией их некогда единой модели и их институционализацией в качестве относительно самостоятельного актора на поле не только региональной, но и национальной политики. Выделены и рассмотрены на материалах новейшей истории России конца XX - начала XXI веков четыре базовые идеальные модели региональных элит: автократическая, бонапартистская, конфликтная и пактированная. Одновременно отмечается обозначившаяся в последние годы тенденция к структурной унификации региональных элит, происходящей в контексте определенной авторитаризации региональных политических режимов.

Теоретико-методологическая значимость диссертации: предложена структурная модель политической элиты, обладающая высокой степенью эвристичности в плане объяснения и анализа структуры и динамики конкретно-исторических политических элит. На основе ее использования выявлен ряд закономерностей в исторической эволюции российской политической элиты (прежде всего, в структурном отношении), а также произведен структурный анализ современных российских политических элит - общенациональной и региональных.

Практическая значимость диссертационного исследования: материалы диссертации могут быть использованы в качестве одного из методологических оснований для анализа динамики и перспектив развития политической элиты современной России, а также для более детального анализа политических элит отдельных регионов страны. Определенный интерес диссертация может представлять для лиц, изучающих политическую историю отдельных государств, а также занимающихся политической аналитикой и прогнозированием.

Материалы, изложенные в диссертации, могут быть использованы в преподавании вузовских курсов "Политология" и "История Отечества" и разработке спецкурсов по элитологии.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите кафедрой всеобщей истории гуманитарного факультета Новосибирского государственного университета. Материалы диссертации в виде докладов были представлены на российском семинаре "Формирование фажданского общества в российских регионах" (Томск, 2002), научной конференции "Власть и общество в современной России: региональный и местный уровни взаимодействия" (Новосибирск, 2002), семинаре "Власть и общество" (Новосибирск, 2003) и других научных конференциях и докладах. Полученные в ходе работы над диссертацией результаты были использованы в практической деятельности в процессе преподавания спецкурсов студентам Новосибирского государственного педагогического университета, а также по организации и проведению выборных кампаний различного уровня в разных регионах России.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложений.

Политическая элита: проблемы категориального определения

Теории элит стали разрабатываться в западной литературе сравнительно поздно, лишь на рубеже XIX-XX веков, в работах Г. Моска, В. Парето, Р. Михельса и других авторов. Вместе с тем, если иметь в виду элитизм, как .особую форму политического мышления и как мировоззренческий принцип, то он почти безраздельно господствовал на протяжении всей истории политических идей.

Представление о том, что управление государством должны быть уделом немногих, воспринималось до XVIII века как нечто вполне естественное, не требующее особых доказательств, и всеми сколько-нибудь значительными политическими мыслителями, и массовым политическим сознанием. Если участие народа в делах управления и предполагалось в рассуждениях некоторых философов (таких, например, как Аристотель), а также .реализовывалось в политической практике античных демократий, то это сопровождалось целым рядом существенных оговорок. Во-первых, круг политически полноправных граждан ограничивался, и в него не включались рабы, женщины, выходцы из других полисов. Во-вторых, право на политическое участие обуславливалось наличием у человека определенного объема собственности, что делало его действительно свободным и ответственным субъектом государственной жизни.

Столь же целесообразным считалось и сохранение в любом случае некоторых аристократических институтов (от античного ареопага до уже .совсем близкого и знакомого нам института конституционной монархии). В рамках их деятельности, наиболее подготовленные и достойные, в силу происхождения, крови или особых заслуг граждане могли выступать либо направляющим фактором государственной политики, либо, минимизировать необдуманные и импульсивные решения народного большинства. Показательно, что даже отцы-основатели США высказывали сожаления по поводу отсутствия в Америке аристократического слоя, подобного тому, который имелся в метрополии, с которой они воевали. В конце концов, они пришли к выводу, что эту роль сможет сыграть формирующееся сословие судей. К тому же знаменитая "система сдержек и противовесов" задумывалась ими, в том числе, и как страховка против слишком поспешных и скоропалительных решений, принимаемых на основе народного волеизъявления.

Однако лишь с развитием демократических идей, принципов народного суверенитета и разделения властей и представительного правления проблема элиты, точнее, проблема оппозиции ("элита - не-элита", "элита - народ") стала актуальной темой, как для политической практики, так и для теоретического дискурса. "Причина этого, - как замечает Э. Зелетдинова, - кроется в самой сути демократии, - которая провозгласила гарантию политического равенства и не смогла на деле его реализовать, которая назвала народ властелином и не дала ему реальной власти, оставив ее уделом небольшой группы людей"5.

Сам термин "элита" применительно к субъектному миру политики стал употребляться относительно поздно, лишь начиная с работ Г. Лассуэлла, он действительно прочно вошел в научный оборот. Однако сама проблематика правящего меньшинства достаточно активно обсуждалась на протяжении всего XIX века (достаточно вспомнить творчество Э. Берка, Т. Карлейля, Ф. Ницше), хотя оценивался сам факт существования такого меньшинства по-разному, и отношение к нему напрямую зависело от мировоззренческих, философских и идеологических позиций тех или иных мыслителей. В этом смысле, Г. Моска и В. Парето, являющиеся по общему признанию родоначальниками современной элитологии, принадлежали и к прежней традиции в осмыслении феномена неравного распределения власти в обществе, традиции, где этот феномен не только фиксировался и описывался, но и оценивался под углом зрения различных ценностных установок и социально-философских парадигм.

Собственно, не только в их произведениях, но и в работах очень многих других известных ученых двадцатого века, для которых политические элиты становились предметом анализа (таких как Ч. Миллс, Дж. Домкофф, Р. Даль, Д. Трумэн, Ф. Хантер, П. Бирнбаум, Р. Арон, Д. РисмэЬн, Дж. Гэлбрэйт и многих других), обнаруживалось понимание того, что в принципе невозможно существование политического, и вообще, социального знания, полностью освобожденного от ценностно-нормативных предпосылок и оценочных компонентов. Во всяком случае, ответы на вопросы, которые Г. Кербо избрал в качестве оснований для своей типологизации современных теорий элит ("Нужны ли сильные независимые элиты в развитых индустриальных странах?" и "Выливается ли наличие сильных независимых элит в эксплуатацию населения?") и на которые вынуждены так или иначе отвечать все исследователи, занимающиеся данной проблематикой, едва ли могли и могут иметь полностью объективный и всецело беспристрастный характер6.

Как представляется, к оценке и анализу феномена политической элиты нужно относится примерно также как к оценке и анализу таких явлений, как, например, бюрократия или лоббизм, - трезво осознавать их необходимость и неизбежность, понимая, вместе с тем опасности, которые они в себе содержат. Центральной проблемой при этом, в том числе в случае, когда речь идет о политической элите, оказывается проблема эффективного гражданского контроля, а также вопрос о структурной организации, о механизмах, препятствующих реализации крайне опасной тенденции, связанной с превращением элиты в замкнутую касту, узурпирующую власть, о которой столь много писал В. Парето.

Выводы этого выдающегося ученого необходимо учитывать при характеристике основных современных подходов к пониманию природы политической элиты, тех отличительных особенностей, которые позволяют ее идентифицировать в качестве таковой. Все они, так или иначе уже содержались в более или менее явном и развернутом виде в произведениях этого автора. Первый из них, обычно обозначаемый как ценностный или ценностно-меритократический, связывает принадлежность человека к элите с наличием у него некоторых особых качеств и свойств (интеллектуальных, моральных, организационных), которые возвышают его над большинством населения, дают ему право претендовать на власть и делают его власть оправданной. В. Парето связывает эти особые свойства с особым качеством так называемых "ресидуе" (residuus) - сознательных выражений скрытых влечений человека. Особо ценные с точки зрения задач управления обществом "ресидуе" являются врожденными, и обладает ими незначительное меньшинство.

Структура политической элиты в советский период отечественной истории

Несомненно, что большевистское руководство, как в центре, так и в провинциях выступало в качестве ведущего сегмента российской политической элиты после октябрьской революции 1917 г., которую приходится характеризовать именно в таких терминах, принимая в расчет долговременные и качественные трансформации, которые произошли в обществе под ее воздействием. Его связь с предшествующей политической элитой нельзя преувеличивать, но неверным было бы, и преуменьшать, хотя этот момент преемственности в полной своей мере обозначился не сразу.

Что позволяет отнести большевистское руководство к собственно политическому сегменту политической элиты России того времени? Следуя тем критериям, которые были сформулированы выше, укажем на два обстоятельства. Во-первых, к исходу гражданской войны именно большевистской верхушке, как в столицах, так и в регионах, принадлежала реальная государственная власть. Де-факто, именно она определяла и принимала базовые решения, имеющие общеобязательный характер и располагала средствами для их проведения в жизнь. Характер этих средств в данном случае не имеет значения. Во-вторых, есліг иметь в виду критерии нормативного свойства, эти решения не могли рассматриваться как продиктованные узкими интересами и ожиданиями отдельных социальных групп. Подчеркивая свою пролетарскую основу и предоставляя определенные политические и иные преференции рабочему классу, большевистская власть в своих перспективных стратегических целях ориентировалась изначально не на него, во всяком случае, не на непосредственные материальные интересы тогдашнего рабочего класса. Конкретные меры, предпринимаемые для улучшения его положения, были обусловлены скорее тактическими задачами, связанными с ожесточенной борьбой за сохранение власти.

Основополагающие задачи и фундаментальные цели большевистской политики в то же время не были первоначально ориентированы на некие общенациональные интересы России как политической и социальной целостности. Они находились скорее в идеологической плоскости, определялись идеологической платформой большевистского движения. Речь шла, по сути дела, о реализации определенного идеологического проекта, связанного с тотальным отказом от прежних форм жизни и построением принципиально нового, подлинно справедливого общества.

Этот проект нельзя было воспринимать как исключительно российский. Одной из его причин было массовое разочарование в практике тогдашнего либерально буржуазного общества и те надежды на некое принципиально новое .социальное устройство, которые были очень широко распространены в западном обществе того времени не только в массовом сознании, но и в интеллектуальной среде. "Существующая капиталистическая система обречена, - писал не кто иной, как Бертран Рассел в 1921 году - Ее несправедливость так бросается в глаза, что только невежество и традиция заставляют наемных рабочих терпеть ее... Может быть, под влиянием Америки капиталистическая система и протянет лет пятьдесят, но она будет постоянно ослабевать и никогда не вернет позиций, удерживаемых в XIX в. Пытаться поддержать ее - значит бесполезно тратить энергию, которая может быть использована для строительства чего-то нового" .

В этом смысле, по мнению английского мыслителя, большевизм как идея отражает эти настроения разочарования и "...обещает мир, где все мужчины и женщины очищаются посредством труда, ценность которого будет определяться обществом, а не несколькими преуспевающими вампирами. Он хочет избавить от апатии, пессимизма, скуки, всех возможных страданий и невзгод, имеющих своим истоком праздность или бессилие. Место дворцов и хижин, суетных пороков и бессмысленных страданий должен занять полноценный труд людей".

Собственно сам рабочий класс и трудящиеся в целом рассматривались большевиками скорее как наиболее естественное и приемлемое в социальном отношении ("нечего терять, кроме своих цепей") средство для претворения в жизнь величественного идеологического замысла. По выражению Н. Бухарина, это был тот материал, из которого только предстоит еще в более или менее отдаленной перспективе создать человека будущего, подлинно гармоничного и не обремененного наследием капиталистического прошлого. Столь же инструментально большевистские вожди склонны были относиться и к стране, оказавшейся под их властью. Они полагали, что историческое время национальных государств исчерпано и рассматривали Россию как не более чем плацдарм для развертывания мировой революции и торжества идей коммунизма в мировом масштабе.

Корректировка политического курса и определенное изменение внешнеполитических и геополитических приоритетов начинает происходить уже во второй половине 20-х годов, когда стало очевидным, что надежды на скорую революцию в Европе оказались несбыточными. В практике большевистского руководства появляется прагматизм, связанный с необходимостью упрочения режима. Коммунистическая идея все больше ассоциируется и в пропаганде, и в политической риторике, а потом и в массовом сознании с Советским Союзом, который начинает восприниматься как своего рода исторический мессия, как авангард мирового коммунистического движения и мировой истории в целом. В связи с этим внутренняя и внешняя политика страны начинает все более походить на старую имперскую политику, осуществляемую, впрочем, под иными идеологическими знаменами.

Доктринальным оформлением смены курса и вех стал лозунг строительства социализма в одной отдельно взятой стране. Хотя он плохо согласовывался с аутентичным марксизмом, для большевистской партии это было единственно возможной формой легитимации и "оправдания" (во всяком случае, в собственных глазах) ее власти, единственным ориентиром, привносящим смысл в функционирование правящего режима. Напомним, что власть как способ достижения эгоистических целей, или же власть как таковая не была в то время доминирующей ценностью в структурах сознания большевистской элиты. Даже И. Сталин, которого, как пишет Р. Такер, "некоторые биографы, как и некоторые политики из его окружения, считали человеком, для которого власть, личная абсолютная власть ради самой власти, была высшей и всепоглощающей целью", действительно добивавшейся этой цели с очевидным пароноидальным упорством, на самом деле стремился к цели гораздо более амбициозной, "... и в конечном счете власть была для него лишь необходимым средством достижения этой цели".

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Так случилось, что идеология, которая к концу 20-х годов XX в. стала определять основные векторы советской государственной политики, отчасти причудливо и неожиданно, отчасти вполне естественно в исторически конкретном контексте того времени, стала своеобразным сочетанием и отражением, с одной стороны, задач, вытекающих из цели построения принципиально нового, подлинно справедливого, свободного от эксплуатации общества, а с другой стороны, тех задач, которые были связаны с необходимостью форсированной модернизации страны по схеме "догоняющего развития" в особо неблагоприятной исторической ситуации тех лет, когда возможность использования каких-либо внешних инвестиционных ресурсов была полностью исключена.

Политическая элита России в конце XX - начале XXI вв.: общая характеристика и структура

Реформы, которые начали осуществляться в СССР во второй половине 80-х годов прошлого века и которые стали приобретать по мере своего развертывания все более масштабный и радикальный характер, были, несомненно, инициированы прежней коммунистической элитой, что, в общем, соответствует традициям всех предшествующих российских преобразований. В нашу задачу не входит анализ причин, заставивших партийную верхушку решиться на достаточно рискованные, как выяснилось позже перемены.

В любом случае очевидно одно: реформы не явились следствием давления "снизу", хотя о какой-то массовой поддержке режима к тому времени говорить уже не приходилось. Однако в условиях жесткого авторитаризма и совершенно неструктурированного, аморфного и неорганизованного гражданского общества массовое недовольство могло проявиться лишь в форме стихийного бунта (как, например, в Румынии), что было в огромной, милитаризированной, переполненной ядерным оружием стране столь же невозможным, сколь и нежелательным.

Трансформация советского общества была инициирована "сверху" и контролировалась "сверху", хотя степень действенности этого контроля нельзя преувеличивать. В определенной мере "перестройка" и последовавшие за ней события представляли собою тот случай, когда "запущенные" с определенными целями процессы стали развиваться по своей собственной логике и привели к результатам, которые не планировались их инициаторами. Тем не менее, российские экономические, социальные и политические преобразования во всем их драматизме и неоднозначности плотно кореллировались с противоречиями и динамикой взаимодействий внутри правящей политической элиты, причем первое и второе выступали в отношении друг друга и как причина, и как следствие.

Само по себе то обстоятельство, что широкие слои российского населения не оказались в числе реальных акторов процессов демократизации и либерализации, а всплески их политической активности (например, в 1990— 1992 гг.) фактически лишь использовались, как одно из средств в борьбе внутриэлитных группировок, не является специфически российским явлением. Еще И. Шумпетер утверждал, что элиты могут сделать для утверждения демократии значительно больше, чем самые широкие, заинтересованные в этих ценностях слои населения. Да и современным теориям "демократического транзита" не противоречит идея, согласно которой наиболее успешный переход к демократии "...осуществляется через пакт (сговор) элит, а участие массового актора ("демоса") лишь усугубляет положение" .

Во всяком случае, наиболее распространенным вариантом переходных процессов последних десятилетий рассматривается здесь вариант, при котором эти процессы "...разворачиваются под эгидой реформаторских элементов прежнего правящего класса... Толчком для реформирования недемократической системы чаще всего становится здесь раскол правящего блока и перехват политической инициативы сторонниками "мягкой линии", приступающим к контролируемой либерализации"8 .

Как бы там ни было, особенности советской политической системы к моменту краха коммунистической идеологии и характеристики новой элиты в том виде, в каком они сложились к середине 90-х годов, - один из ключей к пониманию природы сформировавшихся ныне в России политических и социально-экономических институтов, а также возможных траекторий их дальнейшего развития. Схема, которая использовалась нами в первой главе настоящей работы, восходящая к работам Л. Троцкого, Б. Ридзи, И. Дойчера, М. Джиласа и других авторов, достаточно просто и до известной степени корректно объясняет сложившееся положение вещей. Она широко представлена и в современной литературе. Согласно этой схеме, пертурбации 90-х годов были ничем иным как, отчасти, способом выживания прежней политической элиты - прежде всего, ее номенклатурного и административно-бюрократического сегментов, а отчасти, - способом дальнейшего укрепления своих позиций, имея в виду, в первую очередь, позиции экономические. В этом смысле, как полагают многие авторы, ни о каком "прерыве непрерывности" в развитии советской политической элиты говорить не приходится, равно как и о приходе к власти неких новых социальных сил.

Об этом пишут, в частности, П. Роддоуэй и Д. Глинский в своей книге "Рыночный большевизм: трагедия российских реформ", подчеркивая, что с 1991 г. в России происходили не рыночные реформы, но планомерно осуществлялся заговор наиболее результативной и алчной части старой советской номенклатуры с целью сохранить свою власть. Деятелей широкого демократического движения, борьба которых привела к падению коммунизма, изолировали от реальной власти, а бывшие коммунисты, представители спецслужб и другие номенклатурные силы поделили между собой государственную собственность и монополизировали руководство страной.

В том же духе высказывается и А. Колесников, по словам которого "сначала советский аналог элиты - "номенклатура" - казалось, потеряла все - и позиции в политических кланах, и в чиновничьей иерархии, и в хозяйственной верхушке. Но уже через полгода ситуация стала меняться... Новая элита, состоящая из пресловутых "чикагских мальчиков", стала "матереть", а старая -смешиваться с новой"83. По мнению же Н. Журавлева, "в России произошло одно из великих политических чудес света: номенклатура отняла сама у себя власть для самой себя. Рядом не было субъекта, который бы этой власти жаждал и умел бы ее взять и использовать. Кроме того, действует и давно отмеченное обстоятельство, о котором писал, сев за это в тюрьму, Милован Джилас, - управленцы якобы бесклассового общества с обобществленными средствами производства с неизбежностью превращаются в класс владельцев средств управления, особенно в эпоху решающего значения информации и систем управления".