Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. К исследованию коммуникативных аспектов литературного текста 14
ГЛАВА 2. Специфика «субъектно-объектных» отношений в лирическом общении с «самыми близкими» 54
ГЛАВА 3. Особенности интерсубъектного и интертекстуального диалога в любовной лирике Цветаевой 74
ГЛАВА 4. Коммуникативно-жанровые стратегии Цветаевой в лирических обращениях к собратьям по перу 116
Заключение 170
Литература 173
- исследованию коммуникативных аспектов литературного текста
- Специфика «субъектно-объектных» отношений в лирическом общении с «самыми близкими»
- Особенности интерсубъектного и интертекстуального диалога в любовной лирике Цветаевой
- Коммуникативно-жанровые стратегии Цветаевой в лирических обращениях к собратьям по перу
Введение к работе
Степень изученности проблемы. Творчество Марины Цветаевой получило разноаспектное освещение в работах известных отечественных и зарубежных исследователей, таких как: А. Саакянц, В.Швейцер, И.Кудрова, М.Гаспаров, И.Шевеленко, Н.Осипова, Н.Дзуцева, Л.Зубова, О.Ревзина, Е.Коркина, О.Клинг, К.Тарановский, С.Ельницкая, А.Смит, Е. Эткинд, Е.Фарыно, В.Марков, М.Мейкин и др., - все чаще всплывают «коммуникативные сюжеты», косвенно связанные со всей «корневой системой» цветаевской поэтики.
Коммуникативный ракурс цветаевского творчества нередко становился предметом обсуждения на юбилейных симпозиумах (в Лозанне, Амхерсте, Нортфилде), ежегодных международных конференциях в научном центре «Дом-музей М.И. Цветаевой» и традиционных международных конференциях «Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века», регулярно проводимых в Иванове. Весьма показательным для выявления исследовательских тенденций является факт проведения международной конференции, посвященной эпистолярному наследию Цветаевой: «Век и вечность: М. Цветаева и ее адресаты» (Череповец, 2003), в материалах которой представлены формы и особенности ее эпистолярного диалога1.
Важные аспекты коммуникативно-жанровых поисков Цветаевой отражены в содержательных статьях Л.В. Клеберга и Г.Горчакова, посвященных анализу цветаевского стихотворения «Письмо»2, В.Ю.Александрова «Жанровое своеобразие поэзии М. Цветаевой»3, Е.К.
См.: Век и Вечность: Марина Цветаева и ее адресаты: Сб. научн. работ. Вып.2. Череповец,, 2004.
2 Клеберг Л. В ожидании письма: (О стихотворении Марины Цветаевой «Письмо») //
Scando-Slavica. — 1981. № 27. — С. 113-119; Gorchakov G. О стихотворении Марины
Цветаевой «Письмо» // Gorchakov G. О Marine Tsvetaevoi glazami sovremennika.
Connecticut, 1993. P.162-177.
3 См.: Александров В.Ю. Жанровое своеобразие поэзии М. Цветаевой // Russica Aboensia
2. День поэзии Марины Цветаевой: Сборник статей. Abo / Turku, 1997. — S. 85-105.
Соболевской «Стихи к Блоку» М. Цветаевой как поминальный жанр»4, С.Полляк «Славословия Марины Цветаевой — (Стихи к Блоку и Ахматовой)»5, О.Г. Ревзиной «Полифония в лирике Цветаевой»6; в кандидатской диссертации И.И.Бабенко «Коммуникативный потенциал слова и его отражение в лирике М. Цветаевой» (Томск, 2001); в эссе И.Бродского, посвященном стихотворению «Новогоднее», написанному Цветаевой на смерть Р.М.Рильке7.
В контексте коммуникативной проблематики актуальный интерес для нас представляют исследования посвященные анализу личных, творческих и интертекстуальных связей Цветаевой с поэтами-современниками - в первую очередь с А.Блоком8 и А.Ахматовой9.
Соболевская Е. К. «Стихи к Блоку» М. Цветаевой как поминальный жанр // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 3. — Иваново: ИГУ, 1998. — С. 113-123.
5 Полляк С. Славословия Марины Цветаевой (Стихи к Блоку и Ахматовой) // Marina
Tsvetaeva: Actes du ler colloque international (Lausanne, 30.VI. — 3.VII. 1982). Bern. Berlin.
Frankfurt/ M. New York. Paris. Wien. 1991. С 179-191.
6 Ревзина О.Г. Полифония в лирике Цветаевой // Марина Цветаева. Песнь жизни / Unchnt
de vie Marina Tsvetaeva: Международный Парижский симпозиум 19-25 октября 1992. -
Paris, 1999. Р.191-205.
7 См.: Бродский И. Об одном стихотворении: («Новогоднее» М. Цветаевой) // Новый мир.
1991. №2. С. 157-180.
8 Кудрова И. "Встретились бы не умер...": (Цветаева и Блок) // После России. О поэзии и
прозе Марины Цветаевой: статьи разных лет. М., 1997. С. 177-200; Кудрова И. «И
проходишь ты над своей Невой...»: (М. Цветаева и А. Блок) // Ленинградская панорама. Л.,
1988. С. 401-422.; Голицина В.Н. М. Цветаева о Блоке: (Цикл стихов «К Блоку») // Ученые
записки ТГУ. Вып. 9, № 857. — Тарту, 1989. С.99-113; Клинг О.А. Поэтический мир
Марины Цветаевой. М., 2001. С.47-69; Озернова Н.В. «Стихи к Блоку» М. Цветаевой //
Русская речь. — 1992. № 5. — С.20-24; Саакянц А. Марина Цветаева об Александре Блоке //
8 мире Блока. — М., 1981. — С.416-440.
9 Дзуцева Н. В. М. Цветаева и А. Ахматова: (К проблеме типа поэтического сознания) //
Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвуз. Сб.
научн. тр. Вып. 1. — Иваново, 1993. — С. 156-165; Кудасова В.В. «Вечерний альбом»
М.Цветаевой и «Вечер» А.Ахматовой. Поэтика книг в свете заглавий // Константин
Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века. - Иваново, - 2006. С.229-
240; Вельская Л.Л. Диалог трех поэтов... об ахматовской шали (Мандельштам, Блок,
Цветаева) // Русская речь — № 1 (1994). — С. 27-33; Пахарева Т. Концепция творчества в
поэзии А. Блока, А. Ахматовой, М. Цветаевой: Учебное пособие. — Киев, 1997. — С. 61-
87; Таубман Д. А. Марина Цветаева и Анна Ахматова: два женских голоса в поэтическом
квартете // Russian Literature Triguarterly. — № 9 (Spring 1974). — p. 354-369; Саакянц A.A.
Анна Ахматова и Марина Цветаева // Царственное слово. Ахматовские чтения. Вып. 1. М.,
1992; Карпов А.С. Жизнь: распахнутая радость (Марина Цветаева) // Карпов А.С.
Не менее существенны для наших изысканий и литературоведческие работы, устанавливающие связь поэтики М. Цветаевой с культурным наследием, в частности, с античными сюжетами и образами, шекспировским, пушкинским пластом и т.п.10
Немалую ценность (особенно при разработке концепции 3-й главы) для нас представляет мифопоэтический поход к творчеству Цветаевой, наиболее последовательно осуществленный Н.О. Осиповой - в монографии «Творчество М.И. Цветаевой в контексте культурной мифологии Серебряного века» (Киров, 2000). Исследовательнице удалось не только реконструировать основные парадигмы художественного мифологизма М. Цветаевой, но и восстановить сам «культурный механизм» образования авторских мифологем, выявить пути формирования мифологических подтекстов, проявления сюжетно-образных и стилевых архетипов в цветаевских произведениях.
Однако, несмотря на огромные достижения цветаеведения, нельзя утверждать, что «диалогическая» поэтика Цветаевой изучена полностью, что связано, в частности, с недостаточной проясненностью некоторых теоретических проблем. Итак, актуальность нашего обращения к адресованной поэзии Марины Цветаевой обусловлена рядом причин.
Во-первых, до сих пор нет обобщающих работ, посвященных коммуникативным стратегиям в цветаевской лирике, несмотря на то, что сама поэтесса неоднократно определяла поэзию как форму общения. Поэзия в ее интерпретации - «крик моего времени — моими устами, контр-крик его самому себе»11. А в эссе «Искусство при свете совести» Цветаева дает
Избранные труды. Русская литература XX века. Страницы истории: В 2 т. М., 2004. Т.2. С.71-128.
10 См.: Воропанова М.И. Гамлетовский цикл М. Цветаевой // Из истории типологических и
контактных связей в русской и зарубежной литературе: Сб. трудов - Красноярск, 1990. —
С. 7-29; Тамарченко А. Диалог М. Цветаевой с Шекспиром // М. Цветаева. 1892 -1992: Сб.
ст. — Норфилд, Вермонт, 1992. — Т. 2. — С. 159-176. Айзенштейн Е.О. Шекспировские
мотивы в творчестве М. Цветаевой // М. Цветаева и Франция: новое и неизданное. М.,
2002.-С. 140-156.
11 Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А.
Мнухина. М., 1994-1995. Т.5. С.ЗЗЗ. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте
с указанием тома и страницы.
лапидарную формулу сущности поэта: «Поэт есть ответ» (5, 364).. При этом она поясняет, что поэт, как «событие своего времени» и «всякий ответ его на это самособытие, всякий самоответ, будет ответ сразу на все» (5, 333). М.М. Бахтин, фундаментально разработавший проблему художественного диалога, полагал, что в лирике диалогические элементы «редки и специфичны». Этот тезис входит в противоречие с поэтической практикой XX века в целом и с поэтической практикой Цветаевой (изобилующей диалогическими элементами), в частности.
Во-вторых, сама по себе проблема коммуникации в лирике пока не имеет однозначных и непротиворечивых решений и нуждается в дальнейшем изучении. Являясь универсальной категорией, адресованность может проявляться в большей или меньшей степени в лирическом дискурсе в зависимости от целей говорящего (пишушего) и иметь специфику в средствах выражения. В большей степени адресованными являются тексты, ориентированные на диалог с конкретным адресатом, т.е. на интерперсональное общение, ( меньшая степень адресованности возможна в «безадресных» стихотворных текстах, в текстах, ориентированных на диалог с читателем (имплицитным адресатом).
Цель любого лирического высказывания - достижение понимания со стороны читателя-адресата, приобщения его к своей точке зрения, заражение его своим эмоциональным настроением. Все элементы речевой структуры лирического произведения подчинены этой цели.
И, наконец, в-третьих, недостаточно исследовано жанровое своеобразие адресованных стихотворений Цветаевой, которые исследователи чаще всего относят к произведениям с непроявленной жанровой этиологией.
Указанный пробел в изучении связан с более широкой теоретической проблемой жанрового «бытия» лирики XX века. В последние десятилетия в литературоведении весьма популярен тезис о «внежанровости» лирики XX века, об «атрофии жанра», что противоречит поэтической практике прошлого столетия. Предпринятое исследование жанровой семантики одного из самых
ярких поэтов XX века, возможно, даст основание для пересмотра распространенных концепций.
Заметим, однако, что жанр послания в литературоведении считается одним из самых неканонизированных жанров. Оно чаще всего определяется как обращение философско-теоретического, дидактико-публицистического, любовного или дружеского характера. Так, по М.Гаспарову, послание - это «стихотворное письмо», формальным признаком которого является «наличие обращения к конкретному адресату». Для послания характерны «такие мотивы, как просьбы, пожелания и пр.» . М.Гаспаров в качестве жанровых разновидностей выделяет послания с традиционным морально-философским или дидактическим содержанием (традиция восходит к Горацию) и «многочисленные послания повествовательные, панегирические, сатирические, любовные и пр.». А в целом «содержание посланий фактически произвольное» . Вследствие этого, жанр послания в постромантическую эпоху вообще растворяется «в лирических стихах неопределенного жанра» (вследствие утраты «формального признака послания — наличия обращения к конкретному адресату»14).
«Произвольность» содержания дала основание Г.Н.Поспелову (полагающему, что жанровую общность произведений следует искать «прежде всего в пределах содержания их»), отказать посланиям в жанровом статусе. Мы, однако, полагаем, что установка на диалогическое общение с реальным или воображаемым, явным или тайным адресатом предполагает не только формальные параметры обращения, но и особенности содержания, определенный (а именно адресованный) статус авторского «я» в художественной структуре текста, а также специфическую для диалогической речи форму стихотворения.
Согласно нашей гипотезе, стихотворные адресации Цветаевой стратегически соотносятся с жанровым каноном послания, поскольку
12 Гаспаров М.Л. Послание // Краткая литературная энциклопедия. М., 1968. Т.5. С.905.
13 Там же.
14 Гаспаров М. Л. Послание // Краткая литературная энциклопедия. М., 1964. Т. 5. С. 905.
традиционная разновидность адресата, позволяющая идентифицировать жанр послания, - это адресат-индивид.
При этом актуализация (эксплицирование) и конкретизация (персонализация) адресата создает большие возможности для эстетического внушения. Именно в этом случае персонально адресованный текст — благодаря специальным средствам выражения (обращениям, местоимениям, глагольным формам, вопросам, побудительным конструкциям и т.д.) обретает широкие возможности для суггестивного воздействия не только на эксплицированного адресата, к которому непосредственно обращен авторский монолог, но и на любого читателя данного текста.
Исходя из этого, объектом нашего исследования стали «адресованные» стихотворения М.Цветаевой, то есть тексты, написанные с установкой на диалог с адресатом. Здесь следует сделать важную оговорку: мы не ставим своей задачей рассмотреть все тексты Цветаевой, содержащие адресацию. Эта задача представляется нам слишком объемной, ибо творчество Цветаевой изобилует прямыми или косвенными обращениями. Мы ограничили объект нашего исследования стихотворениями, ориентированными на интерперсональное общение, имеющими индивидуальную адресацию, включая стихотворения, обращенные к условному литературно-мифологическому герою. В то же время в непосредственном выборе материала мы руководствовались принципом репрезентативности, в основном исследуя те тексты, в которых адресация становилась одним из, доминирующих факторов художественной коммуникации и обретала важную смысловую или жанровую функцию. Кроме того, нами был привлечен к анализу значительный пласт писем Цветаевой, коррелирующих с поэтическими адресациями. Предмет диссертационного исследования - коммуникативно-модальные установки Цветаевой и их воплощение в содержательной структуре адресованных стихотворений.
Цель предпринятого исследования - выявить содержательные и структурные закономерности коммуникативно-жанровой организации «адресованных» стихотворений Цветаевой в свете теории литературной коммуникации.
Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:
а) на основании семиотических, лингвистических, культурологических и
философских разработок теории литературной коммуникации разработать
принципы классификации и алгоритм описания основных коммуникативных
типов адресованных стихотворений Цветаевой.
б) рассмотреть специфику диалогических установок в лирике Цветаевой,
содержательные и структурно-семиотические особенности проявления
субъектно-объектных отношений в адресованных текстах разной
коммуникативной ориентации;
в) обозначить и прокомментировать жанровые разновидности
адресованных стихотворений, установить их генетическую связь с теми или
иными жанровыми канонами.
Положения, выносимые на защиту:
Проблема лирической адресации не может быть поставлена и решена имманентно — вне проблемы жанра. Всякое художественное высказывание по своей природе адресовано. Поэтому выбор коммуникативной стратегии для автора одновременно оказывается выбором жанровой стратегии.
Коммуникативная стратегия Цветаевой реализуется в диалогической поэтике текста, представляющего собой эмфатический монолог, обращенный к адресату, с которым установлены некие неформальные отношения. Формально адресация проявляется в заголовочном комплексе, в системе апеллятивов и пр., то есть в такой его эстетической организации, которая суггестивно воздействует на конвенциально вовлеченных слушателей.
Диалогическая интенция и сопутствующая ей авторская эмоциональность является основным формообразующим фактором, организующим структуру и словесную ткань адресованных стихотворений Цветаевой как посланий (с эксплицитной адресацией) и посвящений (с имплицитной адресацией).
Философская картина мира оказывается неким глубинным фактором, обеспечивающим построение адресованных стихотворений. На семиотическом уровне, философская модель мира, взятая в аспекте коммуникации, может быть интерпретирована как «поле диалога», в котором могут возникать разные типы отношений между адресатом и адресантом.
Статус адресата структурирует и образ лирического субъекта, и конкретные коммуникативные тактики, реализуемые в стихотворении. В аксиологическом ракурсе адресат-индивид может восприниматься как второе «я», идеальный герой, друг-враг (возлюбленный), собрат по перу, кумир; он может быть воспет, возвеличен или развенчан. Та или иная типологическая модель адресата обусловливает появление в формально-содержательной структуре послания «жанровой памяти» оды, гимна, дифирамба, инвективы.
Установка на мифологизацию адресата закономерно приводит Цветаеву к использованию в своих посланиях «вечных культурных образов», мифологем западно-европейской культуры. Интертекст в адресованных стихотворениях Цветаевой играет роль мифотворческого элемента и становится своего рода механизмом, определяющим набор ролевых конвенций, в рамках которых разыгрывается архетипическая гамма переживаний лирической героини.
Методологическая основа. Теоретической базой диссертации послужили труды М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, B.C. Библера, В.И. Тюпы, С.Н. Бройтмана, Ю.Н. Тынянова, Л.Я. Гинзбург, М.Л. Гаспарова, Н.Д. Арутюновой, Ю.И. Левина, Л.Г. Бабенко, Вяч.Вс. Иванова,
О.М.Фрейденберг, Н.Я, Лейдермана и ряда других теоретиков и историков литературы и культуры, разрабатывающих коммуникативные и жанровые аспекты литературы. Выбор методологических оснований исследования предполагает использование системно-типологического, структурно-семантического, культурно-исторического подходов. По мере необходимости при анализе мотивно-образной структуры цветаевских стихов мы использовали также и другие техники и приемы рассмотрения художественного текста (интертекстуальный анализ, ритуально-мифологическая и семиотическая интерпретация, биографический комментарий).
Вместе с тем, предмет диссертации теснейшим образом связан с эстетическими формами проявления личностного самосознания поэта. Поэтому при выработке концепции работы и анализе материала методологическим подспорьем послужили труды цветаеведов (С.Ельницкой, И.Шевеленко, Н. Дзуцевой и др.), предметом исследования которых стали различные аспекты проявления личностного самосознания Цветаевой.
Так, в частности, для нас оказался методологически ценным структуралистско-семиотический подход С. Ельницкой, реализованный ею монографии в "Поэтический мир Цветаевой: конфликт лирического героя и действительности" (Вена, 1990). Автор моделирует внутренний мир лирического героя, представленный в сфере разного рода оппозиций к внешнему миру. Именно этот конфликт с миром становится, согласно С. Ельницкой, стержнем цветаевской модели мира. Структуралистский анализ фактора лирического героя позволяет выявить глубинные истоки творчества поэта. И вторым методологически важным источником для нас стали работы Н.В. Дзуцевой, которая в своей монографии «Время заветов. Проблемы поэтики и эстетики постсимволизма» (Иваново, 1999), а также в ряде статей15 реконструирует парадигмы художественного
15 Дзуцева Н.В. М. Цветаева и А. Ахматова: (К проблеме типа поэтического сознания) // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сборник научных трудов. [Вып. 1]. — Иваново: ИГУ, 1993. — С. 156—165; Дзуцева Н. В. М. Цветаева и Вяч. Иванов: пересечение границ // Константин Бальмонт,
сознания постсимволистской эпохи, что позволяет ей, в частности, выявить важнейшие типологические закономерности модели художественного поведения Цветаевой в сопоставлении с аналогичными моделями поведения поэтов Серебряного века, с которыми она вступала в творческий диалог.
Новизна предпринятого исследования связана с коммуникативно-жанровым ракурсом изучения творчества поэта. Предпринятый анализ позволил: а) обосновать ключевую роль фактора адресата в формировании коммуникативной стратегии и впервые дать классификацию адресованных стихотворений Цветаевой в зависимости от типа адресата; б) установить механизм связи коммуникативных установок автора с его картиной мира, с идеальной и реальной моделью взаимоотношений лирического «Я» с миром и людьми; в) выявить до сих пор малоисследованные особенности жанрового воплощения диалогических установок в лирике; г) увидеть связь и взаимозависимость жанровых форм и форм диалогического мышления поэта, уяснить природу феномена «памяти жанра» как аккумулирования жанрового опыта предшественников, проследить трансформацию архаического канона в зависимости от коммуникативных установок автора и эпохального контекста.
Теоретическая и методологическая ценность диссертации обусловлена тем, что методика анализа коммуникативной структуры может быть применена при изучении теории жанра и фактора адресации в русской и зарубежной поэзии. Основные положения диссертации могут использоваться в трудах, посвященных творчеству не только Цветаевой, но и других поэтов, что откроет перспективу сравнительных исследований. Практическая значимость работы. Ключевые положения и выводы диссертации могут
Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 3. — Иваново: ИГУ, 1998. — С. 150-159; Дзуцева Н.В. Поэтология М. Цветаевой: стихия, демон, игра. // Стихия и разум в жизни и творчестве Марины Цветаевой. XII Международная научно-тематическая конференция (9-11 октября 2004 года) Сборник докладов. М., 2005. С. 91 - 101.; Поэтика автопортретов лирике М. Цветаевой. // Лики Марины Цветаевой. XIII Международная научно-тематичесая конференция (9-12 октября 2005 года) Сборник докладов. М., 2006. С. 63- 76.
быть использованы в курсах по истории и теории литературы, при разработке спецкурсов по творчеству М. Цветаевой в высшей и средней школе.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования нашли отражение в 5 опубликованных статьях и были представлены в докладах на следующих международных симпозиумах и конференциях: Международный симпозиум лауреатов премии и стипендиатов научного фонда им. Александра фон Гумбольдта «Наука и образование 21 века» (Пенза, 28-30 сентября 2006); XI Международная научно-методическая конференция «Университетское образование» (Пенза, 12-13 апреля 2007); Международная научно-практическая конференция «Современные направления в лингвистике и преподавании иностранных языков» (Москва-Пенза, 14-15 мая 2007); Вторая международная научная конференция «Проблемы поэтики русской литературы» (Москва, 5-6 сентября 2007); Международный симпозиум лауреатов премии и стипендиатов научного фонда им. Александра фон Гумбольдта «Наука и политика в 21 веке» (Пенза, 27-29 сентября 2007); VII международная научная конференция «Художественный текст и культура: Античность и христианство в литературах России и Запада» (Владимир, 4-6 октября 2007).
Структура диссертации продиктована логикой рассматриваемых проблем. Работа состоит из введения, четырех глав: 1) К исследованию коммуникативных аспектов литературного текста; 2)Специфика «субъектно-объектных» отношений в лирическом общении с «самыми близкими»; 3)Особенности интерсубъектного и интертекстуального диалога в любовной лирике Цветаевой; 4) Коммуникативно-жанровые стратегии Цветаевой в лирических обращениях к собратьям по перу; заключения, библиографического списка, включающего 209 наименований.
исследованию коммуникативных аспектов литературного текста
В последние годы в лингвистике и литературоведении большое внимание уделяется коммуникативному аспекту художественной речи. Прежде всего, ученые исходят из правомерной посылки, что создание литературного произведения - специфический вид коммуникации, и в качестве такового литературное творчество предполагает конвенциальность общения, то есть своего рода взаимную договоренность между автором (субъектом высказывания) и читателем (адресатом) по отношению к предмету речи.
Ориентированность современной гуманитарной науки на коммуникативные аспекты сделала актуальным изучение адресата как равноправного участника речевого акта. Но наименее разработанной по сей день остается проблема адресации в поэтическом дискурсе. Являясь универсальной категорией, адресованность, опосредованная художественным планом выражения, в поэтических текстах имеет свою специфику - прежде всего в поэтических средствах ее воплощения. Более того, в определенных случаях она становится организующим фактором формально-содержательной целостности в поэзии.
При рассмотрении феномена художественной коммуникации прежде всего необходимо обратить внимание на принципиальные различия стратегии понимания нехудожественного и художественного текста. Так, И.Ю. Морковина, анализируя «нехудожественный» дискурс считает, что многозначность понимания следует «рассматривать как шум, возникающий в процессе коммуникации»16. В то время как одним из критериев адекватного восприятия художественного текста становится неоднозначность понимания.
Истоки подобной неоднозначности не следует считать «шумом» в процессе художественной коммуникации. Это - сущностный признак художественного текста, коренящийся в самой природе художественного слова, которое, как писал М.М.Бахтин, диалогично по своей природе. Однако диалог в таком понимании - это слишком широкий феномен, поэтому в этой главе в соответствии с задачами работы будет исследоваться именно «обращенное», адресованное поэтическое слово.
По мнению Бахтина, слово адресата — это «чужое слово», и процесс понимания расценивается как процесс освоения «чужого слова», которое, благодаря активной позиции воспринимающего, делается еще более «глубоким и самостным, не допускает взаимного растворения и смешения»17. Вместе с тем в контексте восприятия художественного текста допустима определенная амплитуда смысловых колебаний, определяемая присущей художественному высказыванию некоторой степени смысловой неопределенности.
Если в нехудожественном дискурсе смысловая трансформация текста адресатом связана с ошибками, допущенными в процессе коммуникации, социокультурным и ситуативным контекстом18, то в художественной речи сама разность интерпретаций зависит от адресата не только как полноправного участника диалога, но и как макро- и микроконтекста, в который погружается художественный текст.
Таким образом, встает проблема адресата как со-творца текста, раскрывающего «все многообразие его смыслов» и инспирирующего возникновение «обратных связей»19. Отсюда вытекает задача анализа отличия прагматических стратегий автора и адресата, которую ставят Е.А. Земская и О.Н. Ермакова: «Коммуникатор, отдающий себе отчет в возможной двусмысленности толкования своего сообщения, либо сам запрограммирует эту двусмысленность, либо постарается ее снять» .
В таком случае литературный текст предстает как коммуникативная структура, доминантными сторонами которой выступают три компонента: субъект, адресат и предмет высказывания. Такой подход, теоретическая основа которого глубоко разработана в трудах В.И. Тюпы, опирается, с одной стороны, на идеи Бахтина, с другой - на положения тартусско-московской семиотической школы. На идеях М.М. Бахтина и Ю.М. Лотмана мы еще остановимся ниже, сейчас же, опираясь на терминологию В.И Тюпы, дадим определение коммуникативной стратегии в литературе как позиционирования креативного, референтного и рецептивного аспектов общения. При этом креативный аспект предполагает рассмотрение сферы субъекта высказывания, референтный аспект подразумевает внимание к предмету высказывания, а рецептивный, соответственно, включает в себя сферу адресата. Всякое художественное высказывание, полагает В.И.Тюпа, «характеризуется конститутивно присущей ему адресованностью — отводимой воспринимающему сознанию той или иной позицией данного коммуникативного события, рецептивной компетентностью» . В случае же нарушения диалогической конвенции субъектом высказывания или адресатом художественного текста, акт коммуникации (коммуникативное событие) может и не состояться.
Остановимся на общих аспектах изучения коммуникации, предполагающих множество интерпретационных подходов, которые не ограничиваются собственно филологией и уходят своими корнями в философию, культурологию, лингвистику и семиотику. Каждая из этих методологий применима и к анализу коммуникативных стратегий в художественном тексте.
Специфика «субъектно-объектных» отношений в лирическом общении с «самыми близкими»
В поэтическом творчестве Цветаевой выделяется ряд адресованных текстов, обращенных к близким родственникам - сестре, мужу и дочери, сыну
Согласно нашей гипотезе, фактором, конституирующим сущностный смысл коммуникации, является феномен адресата. Для того чтобы понять, почему для Цветаевой столь важны были адресаты-родственники, и как протекал коммуникативный процесс, обратимся к особенностям философской картины мира Цветаевой.
Одной из важнейших констант поэтической миромодели Цветаевой, выявленной С.Ельницкой, является ее убеждение о том, что «в основе человеческого мира лежит изначальное нарушение Божественного Замысла. Мир был задуман как согласие всего ("построен на созвучьях"), как единство и цельность, во всей своей полноте, силе, величии, красоте»115. Но в человеческой жизни «единый поток Бытия разрывается, дробится, распадается, на части, "куски", "осколки", "брызги". Мир сужается, мельчает (ср. "Обмелевающее бессмертье — Жизнь"). Бытие снижается до просто жизни. "Жизнь как она есть" во всех своих проявлениях, все земное, бездарное человеческое существование есть искажение высшего замысла»
В обращениях к родным лирическая ситуация развивается по романтической модели противостояния чужому и холодному миру автора и адресата в их целокупности. Мир не принимает их, а они его. Именно это духовное родство и оппозиция к действительности делает их одним целым: Отсюда «я» адресанта и «ты» адресата меняется на новую общность - «мы». «В ранних сборниках, - пишет О.Г.Ревзина, - инклюзивное «мы» прочитывается почти как собственное имя «Марина плюс Ася», «Марина плюс Сережа»), и кругозор этого «мы» определен совместно действующими признаками — возрастом, полом, региональной, социальной характеристикой, семейными, дружескими связями («Мы же Две маленьких русых сестры». Эти признаки все время подчеркиваются, педалируются, и именно с ними связана точка зрения («Из сказки — в жизнь» и «Из жизни — в сказку»), которая принадлежит групповому созна 117 НИЮ»
В посланиях сестре Асе Цветаева всячески подчеркивает единение и родство их душ и обоюдную чуждость миру: Прочь, гумно и бремя хлеба, И волы! Мы - натянутые в небо Две стрелы! Мы одни на рынке мира Без греха. Мы - из Вильяма Шекспира Два стиха. («Асе», 1913) Лирические обращения к дочери и мужу складываются в эпистолярные циклы. Остановимся на них подробнее.
Дочери Але посвящено свыше двадцати стихотворений. Марина Ивановна оставит дневниковые записи об Ариадне, в самые трудные 1914 -1919 годы напишет поэтические циклы "Але": "Ты будешь невинной и тонкой..."(1914), "Не знаю, где ты и где я..." (1918), "Ни кровинки в тебе здоровой..." (1919), "Когда-нибудь, прелестное созданье.. ."(1919). Она адресует дочери множество замечательных стихотворений, среди которых "Аля! - Маленькая тень..."(1913), "Четвёртый год. Глаза, как лёд..." (1916), "А когда-нибудь - как в воду..."(1917), "В шитой серебром рубашечке..." (1919). Стихи, обращенные к первой дочери, сохранили особенности, замеченные критикой ещё в ранней цветаевской лирике: дневниковую интимность, необычность темы взаимоотношений.матери и дочери119, достаточно редко разрабатываемой в поэзии, и, как позже заметит сама Ариадна Сергеевна, "абсолютную автобиографичност
Особенности интерсубъектного и интертекстуального диалога в любовной лирике Цветаевой
Второй тип индивидуальных адресаций Цветаевой - это любовные стихотворения, содержащие в себе не просто лирическое излияние или медитацию (при которых обращения «ты» или «вы» или глагольные формы второго лица или повелительного наклонения - типа «Я вас любил...» или «Не верь, не верь поэту, дева...» - носят обобщенный характер), но некую установку на коммуникативный контакт с адресатом.
Дело в том, что для целого ряда любовных стихов Цветаевой уже на раннем этапе ее творчества характерна установка не на медитацию, а на диалог с адресатом, стоящим вне пространства стихотворения и особо «выделенным», «несовпадающим» с имплицитным адресатом-читателем.
Однако коммуникативная установка в этом случае имеет свои специфические черты. Прежде всего, Цветаева крайне редко прибегает к открытой адресации (как, например, в родственных посланиях или в обращениях к собратьям по перу).
Таким образом, можно сказать, что в любовных обращениях Цветаевой, присутствует адресация скрытая, и даже тайная (то есть текст явно носит признаки адресованности конкретному лицу, но к кому именно он обращен - автор намеренно умалчивает). Предполагаемые адресаты в подобных случаях с той или иной степенью вероятности могут выявляться из биографического, мемуарного, эпистолярного контекста. Однако любовные стихотворения, посвященные П. Эфрону, Ю. Завадскому, Э. Миндлину, Е. Ланну, А. Бахраху, А. Вишняку, К. Родзевичу, А. Штейгеру и др. имеют некую общую типологию и метасемантику, что позволяет рассмотреть их как некую жанрово-коммуникативную целостность.
Цветаева, как правило, не указывает имя адресата в заголовочном комплексе (в полном соответствии с классической традицией умолчания при оформлении заглавий любовных стихотворений; ср.: пушкинское посвящение Анне Керн - «К »). Более того, можно сказать, что маркировка имени (чаще - фамилии) адресата в посвящении или в подзаголовке — свидетельство того, что перед нами не любовное посвящение, а дружеское послание (ср., например, «Сугробы. Эренбургу» или: цикл «Маяковскому» и мн. др. - см. след. главу). Автор таким образом дает понять, что семантика отношений, которые связывают лирического субъекта и адресата, не должна прочитываться в романтическом регистре. Правильность этого предположения подтверждается заголовочными комплексами цветаевских обращениях близким друзьям и одновременно к собратьям по перу - Мандельштаму и Пастернаку, В многоцветной палитре отношений, связывающих корреспондентов, большую роль играло романтическое начало — вот почему и адресации к ним (в отличие от адресаций Маяковскому, Вяч.Иванову, Блоку и Ахматовой) не имеют именного статуса, а носят имплицитный характер130.
В тех же редких случаях, когда адресат обозначен (как правило, инициалами или метафорическим именем) в заглавии / посвящении / подзаголовке — то это может быть связано со смертью корреспондента или с фактом перепосвящения. Так, например, цикл «П. Э.» был обращен к умершему брату Сергея Эфрона - Петру Эфрону. Цикл «Отрок» (1921) вначале был адресован Э.Миндлину, а в 1922 году при публикации имеет посвящение Геликону, т.е. Абраму Вишняку, владельцу русского издательства «Геликон» в Берлине (именно так, по имени издательства, в писательской среде называли Вишняка). Известен ряд и других случаев, когда любовные стихотворения, циклы, поэмы имеют конкретные посвящения и перепосвящения, а затем снова переадресовку ещё кому-то.
Феномен перепосвящения любовных стихотворений заставляет задуматься над специфической ролью личности адресата при написании любовно-романтических стихотворений. Переадресовки связаны с одним повторяющимся мотивом цветаевской биографии. На страницах многих воспоминаний встречаем утверждение, что Цветаева "выдумывала" людей, наделяла их какими-то другими чертами, чтобы потом вдруг "прозреть", разочароваться, отойти. Об этом пишут и Павел Антокольский, и Марк Слоним, и Ариадна Эфрон и многие другие. Приведем некоторые высказывания:
Павел Антокольский: «Ее пылкие и восторженные привязанности возникали внезапно и исчезали бесследно. След от них оставался только в стихах. Марина зачеркивала не стихи, а причину их возникновения».
Марк Слоним: «...Через этот процесс возвеличения, почти обожествления, а затем гневного отрицания, враждебности, насмешки — даже мести — М.И. проходила по отношению к самым разным своим знакомым».
В. Сосинский: «Марина Цветаева... создавала людей. Вызывала их из небытия, из нетути. И наделяла их несметными богатствами. Она их переделывала, перекраивала, перекрашивала или просто выдумывала».
Коммуникативно-жанровые стратегии Цветаевой в лирических обращениях к собратьям по перу
Причем источники, из которых Цветаева заимствует образы для своих произведений, приобретают у нее статус мифологем. В этой связи нам кажется продуктивным обращение к мифопоэтике Цветаевой, так как она обращается не только к архетипическим образам и сюжетам, но также использует в своих произведениях древние метрические формы стихосложения (см. главу 3 данной работы).
Отличительная черта цветаевских адресованных стихотворений -маркировка их заголовками, в которых она нередко указывает и адресата, и адресанта («Офелия - Гамлету», «Эвридика - Орфею», «Сивилла -младенцу»). Подобная заданность ярче подчеркивает адресованность, диалогичность произведения. Отметим, что подобная структура заголовка очень редко встречается в литературной практике. Примечательно, что и сама структура произведения строится по тождественной схеме «двунаправленности» - подобная обозначенность адресата и адресанта прослеживается в самом тексте, причем обычно адресат вступают в отношения противопоставления друг другу, в своего рода полемику: .. .призрак ты, сущий, а явь Я, мертвая... Что же скажу тебе, кроме: «Ты это забудь и оставь!» или Ипполиту от матери — Федры - Царицы - весть. Прихотливому мальчику, чья красота, как воск От державного Феба, от Федры бежит... Итак, Ипполиту от Федры: стенание нежных уст. Нужно отметить, что нет четкой градации, кто именно — корреспондент или адресат - задается Мариной Цветаевой заглавии посланий. Так, в «Федре» - это адресант, «Дон Жуане» - адресат. Однако можно выявить закономерность, которая прослеживается уже в комплексе заголовков и, далее, в самом поэтическом тексте: все женские образы — это адресанты посланий (Федра, Эвридика, Офелия). Такую тенденцию можно объяснить тем, что Цветаева, помимо трансформации общепринятой ситуации, воплощала собственный архетип женщины, наделенной, прежде всего, потенциалом чувственности. Интересно также и то, что лирические героини-адресанты (за исключением, пожалуй, Федры) в контексте устоявшейся традиции не являются главными образами — они всегда дополняют образ доминирующий: Орфей - Эвридика, Гамлет - Офелия, Иисус - Магдалина. Таким образом, Марина Цветаева реабилитирует «вторичные» женские образы, наделяет их голосом, выбирая героинь в соответствии с собственной структурой мировоззрения и мироощущения.
При этом Цветаева выбирает образы, широко разработанные в литературной традиции и приобретшие статус «архетипических», «вечных» образов культуры. Особенно значимыми в этом ряду являются античные герои, точнее, героини, отразившиеся уже на уровне названий циклов: «Федра» (1923), «Сивилла» (1923), «Эвридика - Орфею» (1923) и др. Следует отметить, что выбор античных «масок» для лирической героини Цветаевой был далеко не случайным: Цветаева была хорошо знакома с античной поэзией и культурой. Этому способствовала «античная» атмосфера в доме, а также увлечение творчеством Вяч. Иванова, который переводил античную лирику.
Кроме того, существовала еще внутренняя причина обращения Цветаевой к античным героиням, связанная с проблемой лирической самоидентификации собственной личности. По тонкому замечанию Н.Осиповой, Цветаева «свое Я переносила в архаику или античность, как бы существуя в мифе, который позволял акцентировать, гиперболизировать антиномичность лирического мировоззрения, находить ему адекватную сущность в первозданном виде» Однако простого перевоплощения лирической героини в персонаж античного мифа Цветаевой явно недостаточно: ей важно «мысль разрешить», контрапунктно обозначить или объединить разные точки зрения, точнее сказать, - разные векторы восприятия мира, мифа, жизни и судьбы.
А для этого она должна была разработать новую художественно-коммуникативную стратегию, обратившись к жанровой традиции послания. Фактически, основным содержательным признаком послания, равно как и всякого жанра, взятого в аспекте коммуникации, является определенный набор конвенций, касающихся взаимоотношений между автором текста и его адресатом, то есть той аудитории (реальной или мыслимой), к которой обращен текст.
Напомним, что установка на общение с адресатом является основным формообразующим фактором, организующим структуру и словесную ткань посланий. Авторское высказывание не только «о присутствующем», но и к присутствующему, «могущему ответить» автору, это высказывание, «ждущее» ответной реакции. Вот почему на первый план в структуре послания выдвигается обращение, форма дательного падежа и другие формальные показатели общения (вопросно-ответные конструкции, императивы, полемико-риторические фигуры и т. д.), как бы предвосхищающие ответную реакцию собеседника. Очевидно, что вся структура лирического высказывания была бы другой, не будь подразумеваемой личности корреспондента.
Остановимся на циклах, написанных примерно в один период творчества (1923 год) - «Федра» и «Сивилла», особенно ярко выражающих специфику доминирования «античных» образов в адресованных стихотворениях Марины Цветаевой. В указанных циклах автор дает собственную трактовку античных сюжетов, глубоко проникая при этом в личные переживания лирической героини.
