Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Образ человека в лирике Ф. Сологуба 15
1.1. Неполноценность человеческого существования в образе лирического героя
1.2. Проблема одиночества лирического героя 39
1.3. Оппозиция жизни и смерти в художественной системе лирики 59
Глава 2. Образ человека в романе «Мелкий бес» 72
2.1. Жизненная неполноценность героев и система авторских оценок
2.2. Поступок героя как форма реализации зла 99
2.3. Сюжетная судьба героя как его ценностная деградация 128
Заключение 153
Литература
- Неполноценность человеческого существования в образе лирического героя
- Проблема одиночества лирического героя
- Жизненная неполноценность героев и система авторских оценок
- Поступок героя как форма реализации зла
Введение к работе
В центре художественного творчества Ф. Сологуба - остро поставленная проблема бытия (как экзистенции, в современном философском понимании) отдельного человека, личности. Художественный мир Сологуба строится на изображении не «объективного» бытия, а целостного мироощущения человека, через реальность бытия которого дан этот мир.
Единство человеческого мироощущения обусловливает единство художественного метода, акцентированное самим Сологубом и нашедшее сознательное воплощение в его творчестве, предполагая наличие существенных структурно-смысловых соответствий между отдельными текстами автора, в результате чего ни один из них не может быть адекватно интерпретирован вне этого художественного единства.
Актуальность диссертации обусловлена необходимостью исследовать воплощенные в лирике и романе «Мелкий бес» принципы художественной антропологии Ф. Сологуба в их внутренней системности, что ранее по тем или иным причинам оставалось за пределами изучения творчества автора.
Исследование творчества Сологуба сосредоточивается в основном на изучении контекста, в котором возникает философско-эстетическая программа поэта и осуществляется его художественная практика. При всей значимости такого подхода нельзя не отметить его неполноту, поскольку он не учитывает внутреннее движение художественной мысли автора, не сводимое к его творческой эволюции.
На наш взгляд, контекстуальные исследования, берущие за основу видение сологубовского творчества извне - из литературного, философского, мифологического, биографического и др. контекстов, - должны быть дополнены исследованием внутренней структуры произведений автора.
Анализ системы воплощённых в художественном произведении смыслов может основываться, на наш взгляд, только на исследовании внутреннего для этого произведения человеческого бытия - бытия героя. «Внутренний мир художественного произведения» (Д.С. Лихачёв) каждым своим моментом приобщён к познавательно-этической реальности героя, которая и обусловливает смысловую целостность этого мира.
«Познавательно-этический контекст героя» (М.М. Бахтин) есть художественно воссозданное бытие человека, то есть герой, увиденный изнутри художественного мира, обнаруживается как человек.; Поэтому анализ хронотопа, мотивной, образной, мифопоэтической и иных систем произведения, его жанровой и философско-эстетической специфики как моментов художественного высказывания должен исходить из дескрипции смыслов и структур специфически человеческого существования, прежде всего, с точки зрения его «незавершимости» (либо значимого отсутствия таковой) как его основной характеристики.
Задачи работы не предполагают анализ лирики и романа как отдельных художественных явлений, так же как и анализ всех связывающих их структурно-смысловых комплексов. Проблема становления романного жанра в творчестве Сологуба также находится за пределами проводимого анализа.
В работе исследуются соотносимые между собой художественные системы лирики и романа «Мелкий бес» с точки зрения их «ценностного центра» (М.М. Бахтин) - героя, художественно воплощающего авторское видение человека. Именно такой анализ позволяет понять принципы художественной антропологии Сологуба в их внутреннем единстве.
Разработанность проблемы. В настоящее время отмечается возрождение филологического интереса к творчеству Ф. Сологуба. Вместе с тем пока можно говорить лишь о фрагментарном исследовании самых известных текстов Сологуба с точки зрения некоторых характерных аспектов его поэтики и мифопоэтики.
Лирика как целостное явление оказывается одной из наименее изученных областей творческого наследия автора. Основным предметом научного анализа остаётся литературный и философский контекст лирических произведе ний поэта . Исследование внутренней динамики тем и образов, формирующих целостность художественного мировоззрения Сологуба и облика его лирического героя, носит обобщенный характер и остаётся на периферии исследовательской мысли.
Безусловно, объектом самого многостороннего анализа остаётся роман «Мелкий бес». Литературоведческие исследования, посвященные роману, затрагивают проблему художественной антропологии лишь косвенно, также сосредоточиваясь в основном на сравнительном изучении. Этот подход осуществляется прежде всего в форме интертекстуального анализа, исследующего произведение Сологуба в культурном контексте2.
Сравнительное изучение взаимодействия сологубовских текстов на уровне поэтики и тем более архитектоники предпринималось редко, и посвященные этой проблеме работы немногочисленны и не дают целостного представ-ления о художественном методе Сологуба .
Можно назвать несколько работ, где проблема героя в произведениях Сологуба становилась основным предметом исследования4. Однако анализ глубинных оснований поэтики и архитектоники произведений Сологуба в их обусловленности его философско-эстетическими представлениями о человеке далёк от завершения.
Художественные принципы воссоздания человеческого существования в творчестве Сологуба5, также как и проблема соотношения художественного смысла лирики и романа «Мелкий бес» не ставились ещё в качестве центральных исследовательских задач и отмечаются эпизодически, в форме попутных наблюдений и заметок.
В обширной прижизненной критике (А. Белый, А.А. Блок, В.Я. Брюсов, Н.С. Гумилёв, А. Горнфельд, Р.В. Иванов-Разумник, В. Ходасевич, Л. Шестов, И. Эренбург и др.) эксплицируется обусловленный сологубовским восприятием мира и человека философский и художественный смысл произведений поэта. Разработки этих авторов в значительной мере сделали возможным подход к исследованию художественной антропологии Сологуба.
Объектом исследования является творчество Ф. Сологуба - лирика (1879-1908) и роман «Мелкий бес» (1892-1902).
Предмет исследования - взаимосвязанные аспекты поэтики и архитектоники лирики Ф. Сологуба и романа «Мелкий бес», конституирующие концепцию человека в творчестве писателя.
Цель работы - выявление и анализ соотносимых принципов художественного воплощения в лирике и романе «Мелкий бес» философско-эстетических представлений Ф. Сологуба о человеке.
Цель обусловливает основные задачи работы:
1) исследовать соотносимые формы художественного воплощения неполноценности человеческого существования в лирике и неполноценности человека в романе «Мелкий бес»;
2) исследовать формы отражения мотивной структуры лирики в системе мотивов романа «Мелкий бес»;
3) проанализировать принципы взаимодействия автора и героя в романе «Мелкий бес» с точки зрения их роли в формировании художественного пространства романа;
4) проанализировать смысл судьбы лирического героя и трансформацию этого смысла в сюжетной судьбе героя романа «Мелкий бес».
Методологическая основа работы. В качестве основного метода используется феноменологический подход М.М. Бахтина, позволяющий исследовать художественную систему произведений Сологуба с точки зрения её «ценностного центра» - человека. Вместе с тем теоретические положения М.М. Бахтина осмысливаются в диалоге с исследователем, что обусловлено необходимостью достижения конкретных исследовательских целей, исходя из внутренней специфики произведений Ф. Сологуба.
В работе используются также методологические данные исследований СМ. Бройтмана, Б.М. Гаспарова, Г.Д. Гачева, Л.Я. Гинзбург, Р. Ингардена, Б.О. Кормана, Г. Лукача, Б.А. Успенского, О.М. Фрейденберг.
Научная новизна. Принципиально новое в работе - выработка целостного видения не исследованных ранее или исследованных вне системной целостности аспектов поэтики и архитектоники Сологуба, раскрывающих принципы его художественной антропологии с точки зрения смысловых «корреляций» художественных систем лирики и романа «Мелкий бес».
Данный подход позволяет выявить в конституировании Сологубом архитектоники человека - посредством мотивной структуры, сюжета и образно сти - новые закономерности, вскрывающие смысловые связи внутри текстов и между произведениями автора.
Практическая значимость работы. Выводы, сделанные в исследовании, могут быть использованы в лекционных курсах по истории русской литературы Серебряного века, спецкурсах, семинарах, а также могут стать основой других философских и литературоведческих исследований.
Апробация работы. Материалы, составившие основной корпус диссертационного исследования, были представлены и обсуждались на международных и всероссийских научных конференциях в Москве (2003), Нижнем Новгороде (2002 - 2005), Северодвинске (2003) и нашли отражение в 12 публикациях.
Структура работы обусловлена целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.
В первой главе диссертации - «Образ человека в лирике Сологуба» - исследуются принципы художественного воплощения существования человека в лирике Сологуба.
Во второй главе диссертации - «Образ человека в романе "Мелкий бес"» - исследуются принципы художественного воссоздания Сологубом образа человека в романе «Мелкий бес», анализируются формы отражения образа лирического героя и системы мотивов лирики в художественной системе романа.
Герой как предмет исследования
Анализ концепции человека в художественном творчестве Сологуба актуализирует проблему героя и ставит её в центре данного исследования. В этой связи необходимо прояснить наше понимание героя7. Мы возьмём за основу определение героя как «обозначение целостного существования чело о века в искусстве слова» , иначе говоря, герой - как образ человека в художественном произведении.
Вследствие такой трактовки утверждается двуплановость реализации героя. С одной стороны, он исчерпывающе помещён в рамки «завершённого» художественного целого произведения, где каждое его проявление не случайно, а художественно мотивировано, - эстетическая реальность героя. С другой стороны, неизбежна потребность реализации его в произведении в форме человеческого, экзистенциально значимого существования, что обусловливает наличие в произведении «познавательно-этического контекста» (М.М. Бахтин) героя9.
Безусловно, план эстетической реальности является определяющим, поскольку художественное произведение есть результат эстетического оформления реальной действительности, и мы в качестве читателя никогда не перестаём ощущать «эстетическую дистанцию»10 между художественной реаль ностью и реальностью собственной жизни, воспринимать текст как «рассказывание», где ценностная установка автора всегда чувствуется.
В этой связи, в свете поставленных в нашем исследовании задач, приобретает актуальность отношение к герою автора: мы можем видеть героя лишь через призму авторской реакции, только в ней его существование обретает художественный смысл. Эта ценностная установка автора реализуется в первую очередь посредством «архитектонического упорядочения» художественного целого произведения в авторской творческой деятельности. Согласно М.М. Бахтину, «мир художественного видения есть мир организованный, упорядоченный и завершённый помимо заданности и смысла вокруг данного человека, как его ценностное окружение: мы видим, как вокруг него становятся художественно значимыми предметные моменты и все отношения -пространственные, временные и смысловые. Эта ценностная ориентация и уплотнение мира вокруг человека создаёт его эстетическую реальность...»11. Именно поэтому отношение автора к герою имеет принципиальное значение в художественной антропологии.
Вместе с тем герой в художественном произведении не перестаёт восприниматься биографическим автором и читателем как человек. (При этом, как мы только что сказали, не перестаёт ощущаться формальная организация произведения, выявляющаяся как результат художественной обработки словесного материала и выражающаяся в наличии эстетической дистанции.)
Устанавливая, связь между понятиями «человек» и «герой», необходимо отметить, что произведение искусства является художественным лишь поведение) человека в зависимости от ... произведения, вне зависимости от того, интересно ли оно этому человеку-. .. . Читатель или критик должен быть одновременно вовлечен [феномен эстетического вчувствования - Д.Б.] и отделен от того, на чем он концентрируется. Произведение «дистанцировано» так, что оно может оцениваться эстетически и не смешиваться с реальностью». (Cuddon, J.A. Aesthetic distance II The Penguin Dictionary of Literary Terms and Literary Theory. London, 1992. P. 11 (Пер. Н.Д. Тамарченко)) Сходное значение имеет, по-видимому, термин «отграниченность» Ю.М. Лотмана («Структура художественного текста»).
стольку, поскольку отражает в себе ценностно значимые моменты человеческой жизни. Важнейшим атрибутом её является сознание, и поскольку художественное произведение возможно только при иерархическом соотношении двух сознаний -автора и героя , герой неизбежно должен воплощать в себе хотя бы возможность иной по отношению к автору рефлективной структуры человеческого бытия. Повествование о животных или растениях, не облечённых в форму человеческого существования, может вызывать интерес, но только как имеющее чисто познавательную, нехудожественную ценность. Художественное произведение всегда сплошь антропоцентрично13.
Таким образом, познавательно-этический контекст героя конституируется в силу необходимости наделения героя формой человеческого бытия. Только в познавательно-этической реальности возможно существование человека. Соответственно, основным условием такого существования является способность человека быть инициативным центром познавательного и этического поступка. Исключительно изнутри его познавательно-этической реальности экзистенциальные категории «несамотождественности» и самостоятельно-ответственного «становления-поступка», значимые лишь для «существенно живущего» человека, применимы к герою. Хотя, безусловно, познавательно-этическая реальность героя не есть познавательно-этическая реальность живого человека, поскольку, вследствие эстетического оформления, она никогда не совмещается с единой реальностью создающего и воспринимающего субъектов К реальности жизни героя мы приходим через её эстетическое оформление в произведении автором-создателем; это оформление возникает прежде всего в творческом акте выбора конструирующих героя мотивов. Задачи нашего исследования предполагают анализ мотивнои структуры, что выводит нас за пределы бахтинской концепции.
В художественном высказывании герой, в отличие от реального человека, стоящего вне текста и объективно существующего в пространстве и времени, выражается динамической системой мотивов, что является основным условием его эстетического «завершения» и оформления. Однако к системе чисто эстетических моментов он, как мы выяснили, не сводится, поскольку мотив выявляется как содержательно-формальяая единица. Герой, как и центрированный им художественный мир, также имеет содержательно-формальную природу - как образ человека в произведении искусства; при этом человеческое в данном случае является содержательным элементом этого неразрывного единства.
Система мотивов в произведении художественного словесного творчества существует в динамике. Художественное высказывание, в отличие от пластических искусств, реализуется во времени, вследствие чего его смысловое наполнение постоянно изменяется14. Такая «текучесть» смысла может быть выражена в понятии «смысловой плазмы» (Б.М. Гаспаров) художественного произведения. Как утверждает Б.М. Гаспаров, «анализируя смысл текста-сообщения, следует быть готовым к тому, что любые составляющие этот смысл феномены, которые удаётся выделить, существуют не в качестве составных частей, но именно в качестве мотивов, то есть в бесконечных растеканиях и переплавлениях»15.
Таким образом, мотив можно понимать как вариативное повторение некоего содержательно-формального элемента художественной системы16, причём динамика его модификации и обусловливает развитие художественного высказывания17. На наш взгляд, именно такая трактовка мотива может отвечать исследованию человека в перспективе его становления, обусловленного, в свою очередь, его экзистенциальной несамотождественностью.
Однако мы не считаем возможным в нашем исследовании учитывать только способы построения мотивной структуры. Делая своим предметом представленные в виде мотивов смысловые связи внутри текста и за его пределами, такой метод оказывается, на наш взгляд; слишком техническим подходом и не учитывает выстраивающуюся в тексте живую личность героя. Безусловно продуктивный при постановке других задач, данный метод в его чистоте представляется нам менее результативным при исследовании концепции человека, и поэтому мы оставляем за собой право внесения в него моментов феноменологического описания.
Таким образом, исследование человека в художественном словесном творчестве должно исходить из (1) анализа принципов художественного воссоздания экзистенциального облика героя, где существенное значение имеет экспликация авторского замысла, и (2) анализа применительно к образу героя мотивной структуры произведения, обусловливающей специфику жанра, сюжета, образности и т.д.
В этой связи в настоящей работе ставится задача исследования героя в единственной возможной форме его осуществления - в процессе его измене ния и становления его экзистенциального облика. В дальнейшем мы будем конкретизировать изложенное здесь исходное понимание героя - применительно к особенностям соответствующей области художественного творчества Сологуба.
Неполноценность человеческого существования в образе лирического героя
Лирический герой - основная форма воплощения художественного сознания Сологуба. Единство лирического героя есть единство личности, единство отношения человека к себе и к миру. Как таковое, оно представляет собой интегрирующую основу и обеспечивает целостность поэтического мировосприятия в художественном пространстве лирики. Единство лирического героя в поэтике построено на вариативном повторении мотивов и сюжетных схем в лирических текстах18.
Специфика художественного воссоздания личности героя в поэзии Сологуба определяется, на наш взгляд, ситуацией неполноценного существования, которая является основополагающей темой художественного мировоззрения поэта в целом. Проблема неполноценного существования, становясь в системе лирической поэзии Сологуба основным средством художественного освоения и интегрирования тем и образов, определяет отчётливость внутреннего мира героя, индивидуальность его внутренне переживаемой судьбы.
Проясним смысл феномена неполноценности существования личности в лирике. В «жизненном» плане он может быть эксплицирован как внутренняя неспособность человека полноценно участвовать в жизни, что делает невозможной реализацию всякого его внутреннего устремления в поступке, преображающем действительность его бытия. Именно эта экзистенциальная ситуация лежит, на наш взгляд, в основе образа лирического героя в твор-честве Сологуба .
Вместе с тем нельзя не учитывать ценностную направленность лирического героя на себя: такая направленность героя обусловливает специфику внутреннего, субъективного характера лирики в целом. Поскольку автор в лирическом произведении, не будучи идентичен герою, вместе с тем пронизывает весь его внутренний мир21, то каждое слово в лирике выражает не только авторскую позицию, но и сознание героя; автор же художественно оформляет в слове, осуществляемый в сознании героя смысл. Таким образом, ситуация неполноценного существования оказывается не внеположна сознанию лирического героя, а становится содержанием его сознания, утверждается не исключительно внеположным автором, но и самим героем.
Исходя из этого, можно утверждать, что сознание собственного несовершенства человеком в лирике делает невозможным его осуждение с какой-либо внешней точки зрения, и поэтому сохраняет его самостояние - «восполняет» внутренне утверждённую недостаточность его существования. Благодаря этому лирический герой получает возможность говорить о своём несовершенстве в положительной атмосфере: вердикт стремится стать исповедью .
Таким образом, мы имеем дело с фактами самосознания, вследствие чего в ситуации лирического героя всякая оценка становится самооценкой, осуждение - самоосуждением. Отсюда проистекает «двойственность» предмета нашего анализа: с одной стороны, мы обнаруживаем неполноценность существования героя, его жизненной реализации, с другой стороны, эта неполноценность дана прежде всего в форме его сознания, нераздельно слита с ним, вследствие чего уже невозможно говорить об экзистенциальной неполноценности самого героя.
В лирике даны через внутреннее осмысление героем основные проблемы творчества Сологуба, в том числе и те, которые связывают её с романом «Мелкий бес». В нём мотивы лирики, на наш взгляд, нашли существенное отражение, вместе с тем претерпев значимую трансформацию. В наши задачи входит экспликация принципов создания Сологубом образа неполноценно реализующейся личности в лирике поэта, которые потом получат воплощение в романе «Мелкий бес».
Сначала необходимо проследить генезис исследуемой проблемы в рамках творчества Сологуба. Жизненная недостаточность человека в лирике может быть представлена, на наш взгляд, в свете эволюции сологубовского творчества как генетически связанная с социальным статусом героя произведений автора в долитературном периоде его творчества . В качестве примеров можно привести стихотворения: «Я рано вышел на дорогу...» (БП, 92) , «Родился сын у бедняка» (1,25) , «Вот у витрины показной...» (БП, 105), где доминирующим мотивом является бедность героя26.
Впоследствии этот лейтмотив метафорически трансформируется в творчестве Сологуба в тему жизненной недостаточности (как не-насыщенности) ряда героев (в том числе, лирического героя) и, наконец, в тему «бедности» сознания героя в романе «Мелкий бес». Само слово «бедность» во всём спектре его значений становится определяющим атрибутом «земной» жизни че-ловека в творчестве Сологуба .
Приведём следующие примеры, объединённые образом сада. В стихотворении 1895 г. явно доминирует социальная проблематика: «В тени аллей прохлада, / Нарядны господа, / А за оградой сада / Голодная нужда». (БП, 151)
Характерно, что это стихотворение было опубликовано Сологубом намного позже, по причинам очевидно не художественного порядка; таким образом, социальная проблематика уже в ранних опубликованных текстах Сологуба остаётся за текстом, завуалирована, из чего следует, что переход к более широкой экзистенциально-философской проблематике уже произошёл. Значимо, что последняя выходит на первый план уже в стихотворении 1890 года, сосуществуя одновременно с проблемами социального порядка: «Стальная решётка. / Здесь - пыль и каменья, / Там - сад и пруды, / Качается лодка, / Доносится пенье, / Алеют плоды». (1, 9)
Проблема одиночества лирического героя
Экзистенциальная артикуляция основополагающей для Сологуба темы неполноценности существования человека выражается в том, что в центре её стоит проблема одиночества. Ситуация одиночества человека, понимаемая как разрушение его связей с окружающим миром, эквивалентна распадению целостности его существования. Художественное воплощение этой темы в лирике Сологуба актуализирует проблему зла, проблему «другого», проблему любви и связано с мотивами страсти, томления, мечты, двойничества.
Для начала отметим, что состояние одиночества лирического героя, как и мечта, представляется формой «улегчения» бытия. Отказ лирического героя от полноты бытия в целом обусловливает его отказ от реальности любви и отчуждение от людей.
Мотив метафизического одиночества, как ценностной отчуждённости от мира, постоянно прослеживается в образе лирического героя Сологуба, становясь важным контрапунктом, подчеркивающим основные темы лирики поэта. Однако когда проблема одиночества непосредственно становится тематическим центром стихотворения, она, как правило, принимает форму отчуждённости от людей.
В этой связи одиночество лирического героя следует понимать как непризнание им ценных отношений с людьми и, в результате этого, подавление всех имманентных жизненных потребностей, обусловливающих эти отношения. Такой отказ от естественных жизненных практик оказывается формой «улегчения» существования.
Чаще всего мы обнаруживаем отчуждённость от людей в ценностном контексте желаемого для лирического героя: «Быть с людьми - какое бремя! / О, зачем же надо с ними жить! / Отчего нельзя всё время / Чары деять, тихо ворожить...» (1,206)
Очевидно, что одиночество утверждается негативно - через отрицание ценности события с другими. Обусловлено это, по-видимому, тем, что любая форма человеческой жизненности в сознании лирического героя, будучи редуцирована к «суете», вызывает его неприятие: «Детский лепет мне несносен, / Мне противен стук машин. / Я хочу под сенью сосен / Быть один, всегда один... /.../ Чтоб никто не молвил слова / Ни со мной, ни обо мне, / Злым вторжением былого / В беспредельной тишине...» (1, 339)
Образ одиночества в этом лирическом тексте в существенной мере конституирован уже упоминавшимся мотивом отказа от прошлого - забвения . В свете этого становится мотивирован отказ лирического героя от «слова», как основного инструмента памяти - как собственной, так и чужой. Характерно, что стремление героя к забвению реализуется через нежелание быть упомянутым: ни положительно, ни отрицательно - ни в молитве, ни в «сплетне». Таким образом, отчуждённость героя от мира происходит прежде всего из отчуждения от людей, а эквивалентное ему преодоление имманентного, как и в приводившемся выше стихотворении из цикла «Звезда Маир», принимает форму забвения прошлого, отражающего отрицаемую жизнь.
Вместе с тем следует отметить, что стремление лирического героя к одиночеству противоречит его природе, требующей диалога с «другим». Поэтому общение не только мучительно, но и желанно, поскольку проистекает от безысходности. Наиболее показательно здесь стихотворение 1896 года, которое приведём полностью: «Одиночество - общий удел, / Де не всякий его сознаёт, - / Ты себя обмануть не хотел, / И оно тебе ад создаёт. / И не рад ты, и рад ты ему, /. Но с тоской безутешной твоей / Никогда не пойдёшь ни к кому - / И чего б ты просил у людей? / Никому не завидовал ты, / Пожелать ничего ты не мог, / И тебя увлекают мечты / На просторы пустынных дорог». (БП, 162)
В этом стихотворении мы видим, что логику мироощущения лирического героя определяет всё тот же «абсурдный» принцип, заключающийся в том, что несовершенство наличного бытия приводит не к попытке его усовершенствования, а к отказу от него. Стремление лирического героя к одиночеству, таким образом, обусловлено невозможностью подлинных отношений между людьми. В этом - трагическое открытие человека в сологубовской лирике59.
Преодоление одиночества для лирического героя возможно только вне сферы человеческих отношений - как обращение к некоему «тайному другу», иногда приобретающему черты неземной возлюбленной, что актуализирует проблему художественного освоения Сологубом феномена любви.
Традиционно любовь является выражением полноты и полноценности человеческих отношений, выявляется как их конструктивная основа. При этом в религии и культуре акцентирована целостность любви как условие ценности конституируемых в ней отношений субъектов60. Целостность есть постоянство полноты человеческого существования, достигаемое в любви и через неё. В этом смысле, цель любви можно определить как восполнение бытия человека через бытие «другого»61.
Кроме этого, целостность любви предполагает включённость в неё - в качестве неотъемлемого момента - и способа её осуществления62. Так, современная философская мысль определяет любовь как, с одной стороны, «глубоко индивидуально-избирательное интимное чувство», и с другой стороны, «субъект-субъектное отношение, посредством которого реализуется данное чувство» , то есть, фиксируется как наличие любовного чувства, так и возможность его реализации по отношению к другому существенно живому человеку (субъекту). Можно говорить о том, что подлинная любовь осуществляется только в действительности бытия.
В ситуации одиночества человека в лирике Сологуба выявляется невозможность любви как целостного феномена. В этом смысле тема любви здесь может быть адекватно исследована только как проблематизация темы одиночества лирического героя.
Предмет любви героя («невеста») не имеет статуса реальности в художественном мире сологубовской лирики, не является онтически и психологически равноценной ему. Её лейтмотив - условность. Будучи сплошь помещена в сферу идеального, искусственно конструируемую в воображении лирического героя, возлюбленная оказывается лишена бытийного статуса и поэтому не может восполнять существования лирического героя.
Вследствие отсутствия субстанциальности её предмета исключается всякая реальность самой любви. Подлинное осуществление любви заменено актом воображённым, имитативным, «неживым» - исключённым из той системы бытия, в которой безысходно обнаруживает себя лирический герой; любовь не охватывает всё его существо. В этой ситуации вопрос о полноте существования не может быть принципиально поставлен.
Жизненная неполноценность героев и система авторских оценок
Экзистенциальная ущербность героев романа «Мелкий бес» обусловлена их «бедным» сознанием: персонажи внутренне ценностно равны себе, в их сознании не возникает никакого ценностного «зазора», который бы препятствовал их внутренней завершённости. Самотождественность героев, выступающая противоположным полюсом трактовки бытия человека в качестве «живой процессуальное, динамической и открытой реальности» , отрицает их бытие как экзистенцию или, точенеє, фиксирует его как отсутствие экзистенции , выражающееся в предельной редуцированности героя-человека к его чистой физической наличности, обусловливающей его принципиальную неспособность быть субъектом познавательного или этического поступка.
Такая ситуация, принципиально возможная только в эпике104, существенно определяет принцип взаимодействия автора и героя. Герой становится объектом этической оценки автора и объектом авторской иронии, в своём он тическом статусе в системе романа начинает ценностно сближаться с животными или предметами (избыточно объективируется). Соответствующим образом перестраивается и система авторского видения, что в системе романа «Мелкий бес» выражается в эксплицировании авторского присутствия. В силу неполноценности героя ценностный контекст его настолько «беден», что он не только не противостоит авторской «завершающей» реакции, но требует компенсирующей тотальности этой реакции105. Автор не удерживается исключительно в «позиции вненаходимости» по отношению к художественному миру романа, а начинает активно в него проникать для всестороннего «завершения» и оформления экзистенциально ущербного героя, по отношению к которому, напротив, эта вненаходимость становится принципиальной.
Вместе с тем в своём собственном видении персонажи романа вполне самодостаточны, для самих себя их бытие не является неполноценным. Например, купец Тишков «пил много водки, говорил под рифму всякий вздор очень весело и быстро и, очевидно, был весьма доволен собою» (84)106, т.е. защищен от всякой нежелательной ситуации своей способностью выразить её в обессмысленной словесной форме: «- А что с мамзелью вяжется [Передо-нов], так это что же! - говорил Скучаев. - От мамзели клопы в постели, - ответил Тишков». (85)
О директоре гимназии Хрипаче мы узнаём: «сомнительных случаев, нерешительности, колебаний он не знал, да и к чему они? Всегда можно опереться или на постановление педагогического совета или на предписание начальства. Столь же правилен и спокоен он был в личных сношениях». (124) Здесь уверенность героя в себе основана на безошибочном следовании формальным предписаниям, которые способствую «успокоенности» героя даже в «личных сношениях». В такой же степени удовлетворён собой учитель Володин: «И я ещё ни у кого на хлеб не прошу, а вы знаете, что беден только бес, который хлебца не ест, а как я ещё хлебец кушаю и даже с маслицем, я не беден» (141) - это утверждение героем своей материальной обеспеченности следует понимать в контексте романной ситуации, по-видимому, более как его ценностное самоутверждение: «А я, что ж, собою доволен». (142)
Такое ценностное «самодовольство» совершенно присуще герою с «бедным» сознанием, есть его необходимый атрибут, поскольку осознание собственной ущербности изначально повлекло бы преодоление «бедным» сознанием себя, «обогатило» бы его принципиальной несамотождественностыо. Однако понимания собственной неполноценности у героя нет, он сохраняет свою внутреннюю ценностную «безысходность».
Осмысление собственной неполноценности принципиально внеположно сознанию героя. Адекватность восприятия им себя совершенно исключена: он ценностно пуст и не может сказать о себе ничего существенно значимого. Поэтому герой во всей его полноте - словно материальный предмет - оказы-вается определён автором. В видении автора герой здесь максимально объективирован, овнешнён, весь исчерпан данным ему определением: его ценностный контекст не противостоит полноте завершения.
Например, купец Тишков сравнивается с «хитро придуманной машинкой-докучалкой»: «Долго глядя на его расторопные, отчётливые движения, можно было подумать, что это не живой человек, что он уже умер, или и не жил никогда, и ничего не видит в живом мире и не слышит ничего, кроме звенящих мёртво слов». (85)
Данная здесь характеристика уже вследствие своей принципиальной негативности предельно обесценивает героя, сопоставляя с куклой, низводя его целиком к данному ему определению. Герой не выходит за пределы данного ему определения, в соответствии с этим определением реализуется в сюжете романа.
«Овеществление» человека, вызванное «обеднением» его сознания и изоморфное ему, процессуально - задано в романе как фабула. Значимо, что персонажи имеют различный экзистенциальный статус: если одни даны совершенно «неживыми» и их существование циклизовано и абсолютно бессо-бытийно (Тишков, Преполовенский, Хрипач, Авиновицкий и др.), то другие достаточно жизненны (образы детей). Конечно же, в романе при этом нет ни одного персонажа, обладающего всей полнотой жизненности: «Только дети ... были живы и бежали, и играли, - но уже и на них налегла косность...» (86) - такой герой разрушил бы создаваемую Сологубом художественную модель «предметного» мира. Большинство персонажей занимает некую переходную ступень во всеобъемлющем процессе деградации, что мотивирует двойственность сологубовских героев107, которая реализуется, как мы увидим, в нескольких аспектах. Именно такая ситуация трансформации определяет собой архитектонику художественного целого романа. Динамика регрессирующего сознания ярко эксплицирована в центральном образе Передо-нова (его усиливающееся безумие) и является не только лейтмотивом героя, но и основным сюжетообразующим моментом произведения в целом.
Поступок героя как форма реализации зла
В системе литературного произведения герой, как художественная проекция человеческого существования, реализует себя в поступке. Под поступком в целом мы будем понимать пространственное движение, мысль или слово, имеющие определённую ценностную направленность, утверждённую в сознании субъекта поступка и активно им реализуемую. Эстетическая форма художественного произведения позволяет изобразить поступок как извне, так и изнутри (посредством «эстетического вчувствования») сознания поступающего.
Принцип изображения поступка героя в романе «Мелкий бес» может быть выражен словами М.М. Бахтина: «поступок, взятый извне, как физиологический, биологический и психологический факт может представиться стихийным и тёмным, как всякое отвлечённое бытие»141. Именно внешнее видение поступка человека, как мы увидели выше, конституируется художественной формой романа: реализуется модель «овнешнённого» человека, данного сплошь извне: соответственно, поступок героя невозможно изнутри выразить - возможно только извне изобразить.
В свете этого оказывается оправдана авторитетная в аксиологической парадигме романа точка зрения внеположного сюжетному уровню художественной системы повествователя, который предельно «подавляет» ценностный контекст героя.
Видение героя тоже ориентировано вовне. В ситуации полноценного сознания, как описывает М.М. Бахтин, «изнутри поступка сам ответственно поступающий знает ясный и отчётливый свет, в котором и ориентируется» . Герои романа «Мелкий бес», напротив, ориентируются в своём бытии относительно внешнего к этому бытию смысла, не утверждают себя изнутри эмоционально-волевым тоном, принципиально невозможным в силу их «бедного» сознания. Герой не способен на ответственный отчёт в совершаемом им действии и для него исключено ясное видение окружающей действительности. Реальность предстаёт сологубовскому герою как неизбежно иллюзорная.
Согласно концепции М.М. Бахтина, всякий поступок представляет собой нерасторжимое единство содержательно-смыслового и индивидуально-исторического планов, конституирующих целое поступка. Только как такое целое поступок может существовать: «Истинно реален, причастен единственному бытию-событию только этот акт в его целом [разрядка автора -Д.Б.], только он жив, полностью и безысходно есть»143.
Содержательно-смысловой «завершённый» в себе, индифферентный по отношению к поступающему компонент поступка приобщается к постоянно открытому уникальному «событию бытия» эмоционально-волевым тоном поступающего. Отбрасывание в условной структуре поступка этого эмоционально-волевого тона, понимаемого как момент ответственного приобщения смысла этого поступка к жизни, с позиции феноменологии М.М. Бахтина, недопустимо в рамках теоретической науки и фактически невозможно в контексте реальной действительности: «нас спасает то, что самый исторически единственный акт этого отбрасывания не входит, как момент, в это затвердевающее бытие [содержательно-смысловой план], а остается в единственном единстве нашей ответственной жизни» .
Невозможность отбрасывания ответственности в совершении поступка в действительности бытия отнюдь не исключает такую возможность в системе художественного произведения, продуцированного творческой субъективностью автора. В романе «Мелкий бес» «бедное» сознание героя делает поступок героя ущербным вследствие отсутствия ответственного долженствования в его осуществлении. «Бедное» или «обедняющееся» сознание фиксируется как принципиально неответственное; носитель его - герой - редуцируется к «вещественному» статусу, выражающему его ценностную «безысходность», а его поступок - пространственное движение, мысль, слово - ограничивается совершением чисто технического действия.
Действительно, с точки зрения бахтинской концепции, все научно, социально, эстетически значимые моменты поступка, составляющие его смысловое наполнение, соединяются в его структуре и приобщаются к действительной жизни лишь ответственным долженствованием, «для которого все эти значимости техничны». Долженствование, таким образом, является основным - ценностно ориентирующим - моментом поступка как живой процессуальное в её принципиальной незавершённости.
Эмоционально-волевой тон как осуществление ответственности принципиально исключён в героях сологубовского романа. В частности, Передонов не способен на индивидуально-ответственный поступок: «Так случайно вышло это письмо [княгине Волчанской], как и многое Передонов случайно делал, - как труп, движимый внешними силами, и как будто этим силам нет охоты долго возиться с ним: поиграет одна да и бросит другой». (237) Эта неспособность героя к ответственному решению делает его жертвой иррациональных, стихийных сил бытия; поступок героя становится совершенно случайным действием, выпадающим из смысловых связей мира.
Существенно отметить, что деструктивная сила обнаруживается в художественном мире романа в самой кажущейся упорядоченности бытия, что обусловливает совмещение в его поэтике детального бытоописания с экспликацией безумных видений главного героя. В самом деле, подробное изображение в романе нравов провинциального города формально осуществляется в русле «реалистического» метода с его характерным стремлением к выявлению объективных закономерностей существования мира: действительность выстраивается в её регулярной обыденности. Однако здесь имманентный логическому закон из себя порождает угрожающую миру иррациональную силу.
Это можно объяснить, ссылаясь на утверждение М.М. Бахтина, что «логическая ясность и необходимая последовательность, оторванные от единого и единственного центра ответственного сознания, - тёмные и стихийные силы, именно вследствие присущего логическому закона имманентной необходимости»145. Иначе говоря, в отрыве от активной ответственности сознание человека оказывается предельно подчинено «автономной законности» некоторой смысловой области146. Именно поэтому бытие экзистенциально неполноценного человека, будучи без-ответственным, становится также деструктивно стихийным. Поступок, из которого исключён момент долженствования и который осуществляется как техническое действие, становится в художественном мире романа «Мелкий бес» средством реализации зла.
