Содержание к диссертации
Введение
Глава первая CLASS Личность и деятельность князя Владимира Святославича в трудах отечественных исследователей 24 CLASS
Глава вторая CLASS Изображение летописцем рубежа X-XI столетий эволюции образа Владимира Святославича в восприятии современников 73 CLASS
Раздел I. Изображение князя Владимира в сопоставлении с другими князьями
1. Доминанта «княжич» 73
2. Доминанта «робичич» 75
3. Доминанта «князь» 80
4. Доминанта «великий князь» 82
Раздел II. Изображение князя Владимира в качестве правителя государства 104
1. Грань «заступник народа» 106
2. Грань «кормитель народа» 122
Заключение 141
Библиография 147
Введение к работе
Князь Владимир Святославич - одна из ярких фигур русской истории, оставившая значительный след в средневековой литературе.
Тот факт, что князь Владимир стал героем не только памятников летописания и агиографии, но и центрирующим персонажем самого древнего и обширного цикла былин, свидетельствует о том, что большинство современников данного правителя воспринимало его как личность в своем роде уникальную, и это обусловило особое место образа князя Владимира в галерее персонажей русской средневековой литературы.
Вследствие этого приобретает особое значение исследование созданного летописцем рубежа X-XI столетий образа князя Владимира в восприятии современников. Такое исследование возможно провести прежде всего потому, что сколько бы летописных сводов ни предшествовало дошедшим до нас памятникам, все они обязательно должны были опираться на свидетельства очевидцев, записи современников событий, и даже, вполне возможно, на базу языческого летописания1. Само же «наличие традиции исторической письменности в X веке уже ни у кого не вызывает сомнений»2.
Актуальность данного диссертационного исследования обусловлена прежде всего тем, что летописный образ князя Владимира Святославича в восприятии его современников, запечатленный в дошедших до нашего времени летописных сводах, еще ни разу не становился предметом исследования в литературоведческой науке, хотя это одна из важнейших составляющих образа князя Владимира, представленного в русском летописании. Комплексное и всестороннее ее изучение приводит к более глубокому пониманию образа данного правителя как художественного
1 Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. - М., 1988. - С. 354-381; Толочко П.П. Начало киевского
летописания // Толочко П.П. Русские летописи и летописцы Х-ХШ вв. - Спб., 2003. - С. 10-30.
2 Толочко П.П. Начало киевского летописания... С. 14.
явления, а изучение средств его создания выявляет своеобразие творческой манеры летописца, воплотившего этот образ.
Поскольку, согласно мнению ряда исследователей 3 , первый летописный свод был составлен именно при князе Владимире, дошедшие до нашего времени летописные своды неизбежно должны отражать специфику восприятия образа данного правителя его современниками.
В связи с этим необходимо рассмотреть вопрос о принципах освещения летописцем рубежа X-XI столетий излагаемого им материала, напрямую связанных с созданием летописного образа.
Основное значение летописи как памятника исторической мысли состоит в том, что она фиксирует в хронологическом порядке произошедшие события, но в то же время важной стороной является присущая летописи художественность, специфика которой заключается в том, что летописец, в отличие от современного хрониста, передаёт события не в форме нарочито беспристрастных, объективных перечислений, а эмоционально, то есть с допущением своей рефлексии по поводу излагаемых событий. Летописцы «не были беспристрастными бытописателями. Их пером управляли не только рассудок, но и чувства. (...) Одна из основных ценностей русских летописей и заключается в том, что они дошли до нас не в приглаженном последними сводчиками виде, а в многоголосии их авторов, трудившихся на протяжении более чем трехсот лет в различных городах и землях Руси»4 [курсив наш. - П.С.]. Поэтому для воссоздания запечатленной в летописном тексте картины восприятия князя Владимира его современниками представляется продуктивным проанализировать специфику осмысления и изложения событий эпохи этого правителя летописцем рубежа X-XI столетий.
Черепний Л.В. «Повесть временных лет», её редакции и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. - 1948. - № 25; Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. - М., 1963. - С. 175; Толочко П.П. Начало киевского летописания... С. 30. 4 Толочко П.П. Русские летописи... С. 274.
Избранное направление анализа имеет то основное преимущество, что является комплексным, ибо исторические события и эмоционально-ценностное их осмысление существуют в летописи в неразрывном единстве.
По мысли А.А. Шайкина, древнерусский писатель «прочно привязан к конкретным историческим фактам, к тому, что б ы л о. (...) Однако, творя в рамках действительно бывшего, древнерусский писатель уже мог стремиться к живому и конкретному воссозданию действительности. (...) Летопись - это не просто исторический документ, а очень часто — это художественная история, история, перешедшая в литературу»5.
Говоря о специфике «Повести временных лет» (далее - ПВЛ), М.Б.
Свердлов подчеркнул, что это памятник «особого летописного жанра, в
котором органически соединено изложение исторических- фактов с
трансформацией такого повествования в соответствии с законами
художественного отбора и преображения исторической
действительности»6, что и позволяет изучать ПВЛ одновременно и как памятник исторической мысли, и как произведение древнерусской литературы.
Летописец-современник князя Владимира в соответствии с присущим ему эмоционально-ценностным мировосприятием, а также в соответствии со своими взглядами и воззрениями как человека определенной эпохи соединял между собой излагаемые факты особой причинно-следственной связью, расставлял ценностные акценты, и тем самым давал свою трактовку изображаемых событий, в результате чего получалось не беспристрастное «протокольное» изложение событий, но возникали образные картины происходящего, и потому его изложение
Шайкин А.А. Эпические герои в «Повести временных лет» и способы их изображения // Шайкин А.А. Поэтика и история. - М., 2005. - С. 128.
6 Свердлов М.Б. Отбор и интерпретация исторической информации в «Повести временных лет» // ТОДРЛ. - Т. 57. - Спб., 2006. - С. 50.
обретало черты не только документально-исторического, но и художественного повествования.
Реальное историческое событие в изложении летописца превращается в событие рефлексивное. В рефлексивном событии всегда скрыты побудительные мотивы, приписываемые автором персонажу, и эти побудительные мотивы - одна из главных черт художественного образа, создаваемого летописцем.
Основным способом выражения восприятия и осмысления событий летописцем является та эмоционально-ценностная связь, которую он сообщает этим событиям в создаваемом им тексте. Выдвижение на первый план тех или иных фрагментов повествования, логическая связь их с предшествующими и последующими фрагментами, когда та или иная тема получает развитие и доказательство в последующих повествовательных рядах, а также намечает следующие темы - основа выражения рефлексии летописца. Так он мог обосновать своё видение и свои чувства по поводу сообщаемых им фактов.
Данный способ изложения событий летописцем даёт нам возможность достичь основной цели нашего исследования, которая заключается в воссоздании запечатленной в летописном тексте целостной картины эволюции образа князя Владимира в восприятии его современников.
В соответствии с поставленной целью решаются следующие задачи:
Проанализировать научные труды, рассматривающие личность и деятельность князя Владимира, и определить те направления исследования, которые до сих пор в науке не разрабатывались.
Выявить круг сообщений в составе Лаврентьевского, Ипатьевского и Никоновского летописных сводов, в которых отражено восприятие князя Владимира его современниками.
Проследить изображаемую летописцем рубежа X-XI столетий эволюцию образа князя Владимира в восприятии современников на протяжении очерченного круга летописных сообщений.
Рассмотреть художественные средства, с помощью которых летописец изображает эту эволюцию.
Прежде чем приступить к непосредственному анализу материала, необходимо рассмотреть два важных вопроса, напрямую связанных с наличием множества авторов летописи, дошедшей до нас не в сводах конца X — начала XI веков, а в списках более позднего времени. Поскольку исходный материал, собранный летописцем рубежа X-XI столетий, на протяжении последующих веков претерпел трансформацию, будучи обработан последующими летописцами в нужном им ключе, и разошелся по различным летописным сводам, нам нужно внимательно рассматривать, летописный текст, чтобы достичь поставленной цели.
Вопрос первый связан с теми комментариями, которые, наслаиваясь на первоначальный текст, могли, по мнению некоторых исследователей, вставляться более поздними сводчиками и летописцами (начиная с XI в.) при работе с более ранними источниками. В данном случае речь идёт о комментариях и трактовках не религиозного, а сугубо психологического плана - когда летописец мог вставлять в текст своего предшественника прямое указание на чувство персонаэюа.
Так, анализируя эпизод со сватовством князя Владимира Святославича к полоцкой княжне Рогнеде в псковском летописании, А.С. Дёмин отмечает: «Псковская вторая летопись» была начата с пересказа отрывков из «Повести временных лет», и когда псковский летописец дошёл до отказа Рогнеды стать женой Владимира Святославича, то вставил указание на чувство: «Володимиръ же, възъярився, иде ратью к Полтеску и уби Рогволода и два сына его, а дщерь его Рогнеду поя собе жене»; в «Повести временных лет» чувства Владимира никак не упоминались в
этом эпизоде (...) о ярости Владимира в «Повести временных лет» вообще не говорилось ни по каким поводам»7.
Вопрос о том, какому именно летописцу могут принадлежать подобные указания на чувства персонажей, относится к области принципиально недоказуемых, и потому мы исключаем эти комментарии из области своего рассмотрения, тем более что для разрешения поставленной нами задачи они принципиального значения не имеют.
Вопрос второй связан с религиозной составляющей летописных текстов и религиозным сознанием летописцев.
Летописец рубежа X-XI столетий, как и сам князь Владимир, вполне мог быть недавним язычником, и к моменту составления им летописного свода языческие элементы в его сознании не могли успеть так быстро замениться чёткими христианскими догмами. И потому весь пласт христианского комментария к излагаемым событиям, пласт явного осуждения язычников и язычества вряд ли мог принадлежать, лично ему.. Это касается и особого композиционного «идеологического задания», согласно которому Владимир как язычник сурово осуждался христианским летописцем, а как христианин - всячески прославлялся. А. А. Шайкин заметил по этому поводу: «В жизнеописании Владимира отчётливо видно стремление летописца противопоставить языческую и христианскую половины жизни князя. (...) Однако сквозь это позднейшее идеологическое задание [курсив наш. - П.С.] всё время просвечивает облик языческого князя»8.
Это «задание» и способы его воплощения весьма логично считать продуктом творчества не летописца рубежа X-XI столетий, а летописцев последующих эпох, родившихся и выросших в лоне христианской религии, впитываемой ими с младенчества. Именно им вполне естественно было
7 Дёмин А.С. Из истории древнерусского летописного творчества X-XVII вв. // Герменевтика
древнерусской литературы. - Выпуск 11. — М., 2004. - С. 75.
8 Шайкин А.А. Эпические герои... С. 120.
снабжать находящийся у них в руках летописный материал рубежа X-XI столетий комментариями христианского плана, соответствующими уже их собственному христианскому мировоззрению. В результате мы имеем дело с синтезом в сознании этих летописцев следующих тенденций:
1) как хронисты, они были обязаны строго передавать факты
(действительные или считавшиеся им таковыми), не прибегая к помощи
сознательного вымысла. По мысли Д.С. Лихачёва, в древнерусской
литературе «все произведения посвящены событиям, которые были,
совершились или хотя и не существовали, но всерьёз считаются
совершившимися»9 [курсив наш. - П.С.].
Именно стремление летописцев к строгому следованию исторической правде привело к тому, что не возникло ни одной летописи, которая излагала бы свою, качественно другую историю;
2) эти летописцы являлись убежденными христианами с рождения,
но писать были вынуждены и о язычестве, которое вызывало у них резко
негативную реакцию и которое они не могли не осуждать. Сохранение
язычества не только в эпоху Владимира, но и в последующие столетия10,
обусловило особую творческую манеру христианских средневековых
писателей: «Русские средневековые писатели - летописцы и церковные
проповедники - следовали традициям древнехристианских отцов церкви,
которые бичевали и высмеивали античное язычество, но не описывали его,
так как оно было вокруг, въяве, всем видимо и знакомо. Точно так же
поступали и древнерусские авторы. Они обращались к той аудитории,
которая была полна языческих помыслов, действий, постоянных
колдовских заклинаний, которая избегала церковной службы и охотно
участвовала в красочных и хмельных разгульных и всенародных языческих
9 Лихачёв Д.С. Первые семьсот лет русской литературы // «Изборник» (Сборник произведений
литературы Древней Руси). - М, 1969. - С. 9.
10 Карпов А.Ю. Владимир Святой. - М., 1997. - С. 273-274.
игрищах. Поэтому они не столько описывали, сколько порицали» [курсив наш. - П.С.].
Отсюда те искажения в освещении материала, которые неизбежно возникают при столкновении двух противоположных идеологических концепций.
Христианский летописец рассматривает мир с религиозной точки зрения и чётко противопоставляет мир язычества и мир христианства.
Неизбежность искажающего и вольного обращения с исходным материалом в свете заданной идеологической концепции наиболее ярко проявляется в произведениях агиографических, например, в проложном житии князя Владимира, в котором, в частности, «опущены такие подробности, как мотивы выбора веры, предательство корсунца Анастаса, в результате чего «людие изнемогаху жажею водною и предашеся», плач киевлян по идолам. В свете поставленной задачи — прославить первого русского святого - эти детали не нужны, так как они в какой-то мере могут снизить образ главного героя» [курсив наш. - П.С.]. В летописи указанные тенденции в силу следования летописцев строгой исторической правде обретают особые черты и способы воплощения - на этой основе возникает такое важное явление, как дуализм летописного образа.
Приступая к работе над текстом своего предшественника - в нашем случае - летописца рубеэ/са X-XI столетий — христианский летописец начинает выстраивать образы летописных персонажей, исходя из своего религиозного мировоззрения, и в то же время, являясь хронистом, он не может по своему усмотрению видоизменять и выдумывать факты, переставлять их местами или откровенно искажать, даже если они вызывают у него резкое неприятие в свете идеологической концепции - в
11 Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М., 1981.-С. 354.
12 Елеонская А.С. Киевская Русь в изображении восточнославянских писателей конца XVI-XVII вв. (к
вопросу о функции образа князя Владимира) // Славянские литературы: IX Международный съезд
славистов. Доклады советской делегации. - М., 1983. - С. 70.
первую очередь, в тех случаях, когда речь идёт о ярких языческих деяниях Владимира. Чтобы снять это противоречие, христианский летописец старается либо изложить эти факты в нейтральном ключе (если такое возможно), либо сделать так, чтобы они воспринимались читателем в нужном летописцу аспекте. Для этого он использует ряд специальных композиционных средств: разного рода оценки, библейские цитаты, аналогии, то есть даёт прямые комментарии религиозного характера по поводу исторических событий.
Показательным примером служит описание языческого гарема князя Владимира. Христианский летописец описывает этот гарем и соответствующее поведение князя, так как такой факт изложен в источнике, которым он пользуется, но поскольку данное явление оценивалось самим христианским летописцем в свете его идеологии резко отрицательно, этот фрагмент сопровождается специальными средствами трактовки летописцем описываемых явлений, к каковым относятся уподобление Владимира Соломону, а также специально подобранная лексика с отрицательной коннотацией («несытъ блуда», «растляя девиць», «побежень похотью женьскою»).
Именно поэтому мы можем говорить о том, что сам факт существования множества авторов дошедших до нашего времени летописных сводов позволяет ввести понятие «образного дуализма», согласно которому в имеющихся в нашем распоряжении памятниках летописания образ князя Владимира представляет собой результат творчества собирательного летописца рубежа X-XI веков (то есть современника князя Владимира) и собирательного христианского летописца последующих эпох. Вследствие этого данный герой изображен одновременно в двух доминирующих аспектах - как государственный деятель и как представитель языческой либо христианской религии.
Поэтому летописный образ князя Владимира есть совокупность двух разных образов, созданных с разных позиций и в разное время.
Первый образ - образ князя Владимира вне религиозной составляющей - как организатора общенародной борьбы с печенегами, создателя богатырской дружины, учредителя регулярных пиров и т.д. Этот образ, созданный летописцем рубежа X-XI столетий, в котором выразилось видение князя Владимира его современниками, базируется на прямом воспроизведении летописных фактов и рефлексий летописца, вызванных ими, и у христианского летописца не вызывает острой идеологической реакции, ибо не затрагивают религиозную сферу, а связан с теми факторами, которые и им самим расцениваются в целом положительно.
Второй образ - плод творчества христианского летописца последующих эпох, осуществляющего определённое композиционное «задание» по противопоставлению язычества и христианства. С помощью-специально подобранных средств летописец осуждает первое явление и прославляет второе. Им создан образ князя Владимира прежде всего как ярого язычника или образцового христианина, базирующийся на представлении христианского летописца о том, каким должен был быть князь Владимир как язычник и как христианин. С помощью пласта специального комментария, надстраивающегося над основным изложением событий, христианский летописец передаёт своё представление и формирует у читателя восприятие героя повествования в определенном ключе.
А.А. Пауткин, анализируя творческую манеру христианского собирательного летописца по отношению к негативно оцениваемым им явлениям и фигурам, справедливо замечает, что в задачу такого летописца «входило не просто фиксировать событие, но и дать ему моральную оценку. (...) Книжник предлагает готовые, знаковые проявления греха. В
толковании нуждаются лишь вечные библейские аналогии, с помощью которых ещё и ещё раз утверждается христианская мораль [курсив наш. -П.С.]»13.
Анализ наличия или отсутствия в летописной ткани идеологической обработки материала в религиозном аспекте служит подчас одним из основных факторов для важных выводов о характере развития русского летописания. Так, Б.А. Рыбаков, восстанавливая языческий пласт летописи в случае повествования о князьях-предшественниках Владимира Святославича, подчёркивает следующее: «Языческий характер летописи (...) явствует из полного отсутствия церковных морализующих рассуждений»1 .
В летописном повествовании о Владимире идеологическая обработка материала возникает прежде всего в тех случаях, когда те или1 иные деяния этого князя оказываются напрямую связаны с религиозным аспектом - как языческим, так и христианским (с одной стороны — человеческие жертвоприношения, языческая реформа, обширный гарем; с другой стороны - выбор вер, крещение Руси, речи Владимира по поводу христианства, его молитвы и т.д.) и в силу этого вызывают резко отрицательную или положительную оценку у христианского летописца. И в том и в другом случае происходит значительное искажение материала в свете идеологической концепции. «Древние тексты не сохранились в авторской чистоте. Впоследствии они подверглись редакторской обработке. Особенно заметно участие в подобной работе автора «Повести временных лет». (...) Не исключено, что пространные церковные проповеди, являющиеся своеобразным обобщением о реальных событиях крещения Владимира и Руси, также прибавлены им. Особенно это относится к
13 Пауткин А.А. Беседы с летописцем: Поэтика раннего русского летописания. - М., 2002. - С. 163, 164.
14 Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси... С. 380.
воздаянию благодарности и прославлению Бога в летописной статье 988 г.»15.
Данные теоретические положения можно оспорить на основании той гипотезы, согласно которой летописцу рубежа X-XI столетий могли принадлежать не только само изложение событий, но и пласт христианского комментария к нему, если предположить, что уже сам этот летописец вследствие каких-либо причин был необычайно глубоко привержен христианской религии, а язычество вызывало у него резкое отторжение. В этом случае нужно будет признать, что тот же самый летописец, который описывал эпоху Владимира как её современник, одновременно в резкой форме и смелых выражениях осуждал правителя государства и его языческое прошлое, равно как и языческое прошлое всех своих современников. Тогда придётся считать, что текст конца X - начала XI века дошёл до нас без каких-либо изменений, а летописцы XI-XII вв. были исключительно переписчиками. Однако это положение - как и в случае с атрибуцией психологического комментария в летописном тексте -принципиально недоказуемо.
Даже если выдвинуть такую маловероятную гипотезу, согласно которой оба летописных образа князя Владимира — и в религиозном, и в государственном аспекте - являются продуктом творчества именно летописца рубежа X-XI столетий, для достижения нашей цели этот факт принципиального значения иметь не будет.
В данной работе исследуется не видение князя Владимира летописцем конца X - начала XI века само по себе, но создаваемый им образ князя Владимира в восприятии современников, то есть языческого общества. Поэтому в данном случае определяющую роль играют те черты в восприятии действительности летописцем рубежа X-XI столетий, которые сближают его с подавляющим числом его
15 Толочко П.П. Начало киевского летописания... С. 23.
современников, являясь его типическими чертами как представителя определённой эпохи, позволяющие видеть в нём обобщённого современника князя Владимира.
С этой точки зрения план пристрастной религиозной оценки людей и событий с позиций христианской идеологии будет фактором, резко отделяющим восприятие летописца от восприятия большинства его современников, чьё сознание по-прежнему носило языческий характер. В то же время план рассмотрения Владимира как государственного деятеля (в нерелигиозном аспекте') и положительная оценка деятельности правителя - фактор, объединяющий восприятие летописца с подавляющим большинством его современников, и именно потому в данном случае вполне правомерно говорить о том, что через призму восприятия летописца проявляется восприятие князя Владимира его современниками вообще.
Это положение имеет для данного исследования принципиальное значение, ибо мы придерживаемся той точки зрения, согласно которой во времена князя Владимира христианство среди основных масс населения ещё не было распространено глубоко и всесторонне, а носило внешний характер.
Широкими народными массами с их древней языческой религией христианство на первых порах расценивалось лишь как смена культа, подобная, например, культу Перуна, учреждённому Владимиром в 980 году.
Отношение к новой религии только как к смене культа .подтверждается и самим поведением князя во время выбора вер, среди которых он именно выбирает самую удобную, руководствуясь принципом наибольших выгод и наименьших ограничений; глубокому распространению и прочным позициям язычества способствовали и некоторые причины объективного характера.
Древнерусское государство занимало значительную территорию при относительно небольшой плотности населения. Природа вплотную подступала к жилищу человека, «растворяла» его в себе, и была вся мифологизирована. Например, «с лесом была связана вся жизнь охотника, рыбака, земледельца», и потому лес всегда «оставался природной стихией, хаосом, где единственным организующим началом был его дух-«хозяин» и другие «отпочковавшиеся» от него божества»16. По мнению Д.С. Лихачёва, «в древнерусском язычестве гнездился страх перед могуществом природы - враждебной человеку и властвующей над ним» . Согласно ПВЛ, племена радимичей, вятичей и северян «живяху в лесе, якоже вскый звер»; сходные наблюдения находим и у иностранных путешественников: «по описанию арабского писателя Ибн-Даста (X в.), «страна славян - страна ровная и лесистая; в лесах они и живут»18. После крещения Руси природа всё так же окружала человека, осталась и её мифологизация. Поэтому христианству пришлось, например, включить языческие праздники в систему праздников христианских, и так или иначе начать сближение между двумя системами. «Христианство несомненно пошатнуло это [языческое - П. С] мировоззрение, но отнюдь не разрушило и даже не изменило его коренным образом», ибо оно «на деле слилось с язычеством, приспособило его для собственных нужд, преобразовав прежних богов вроде Велеса и святых угодников» 19. При этом данные современных исследований, в частности, археологические находки на территории различных племён древнерусского государства, говорят о том, что позиции язычества были очень прочными и оставались таковыми ещё долгое время после принятия христианства. Так, например, «материалы погребального
Криничная Н.А. Русская мифология: Мир образов фольклора. - М., 2004. - С. 247-248.
17 Лихачёв Д.С. Стилеформирующая доминанта древнерусского домонгольского искусства и литературы
//Средневековая Русь.- М., 1976.-С. 131.
18 Державин Н.С. Славяне в древности. - М., 1946. - С. 128.
19 Мокиенко В.М. Образы русской речи: историко-этимологические очерки фразеологии. - М., 2007. - С.
259.
обряда и вещевые находки в вятичских курганах достаточно убедительно подтверждают тезис о двоеверии и о том, что язычество не так легко и быстро у вятичей было сменено христианством»20.
Дополнительным фактором, задерживающим распространение христианства, было отсутствие многочисленной богослужебной литературы. Изначально церковными деятелями были люди, знающие греческий язык, и таковых было совсем немного. Поэтому не приходится говорить о масштабной работе деятелей церкви с населением в плане настоящего распространения христианства до тех пор, пока не была создана книжная база для массового богослужения в возводимых на Руси храмах.
Б.А. Рыбаков, завершая свою монографическую дилогию, посвященную исследованию славянского и древнерусского- язычества, пришёл к следующему выводу: «В результате целого ряда сложных явлений на Руси к началу XIII в. создалось и в деревне, и в городе своеобразное двоеверие, при котором деревня просто продолжала свою прадедовскую религиозную жизнь, числясь крещёной, а город и княжеско-боярские круги (...) не только не забывали своего язычества с его богатой мифологией, укоренившимися обрядами и жизнерадостными карнавалами-игрищами (...) но и поднимали свою старинную, дедовскую религию на более высокий уровень (...)» .
На протяжении всего XI столетия отмечались народные волнения, возглавляемые волхвами, неизменно приводившие к кровавым человеческим жертвам. Это, например, известные события, отмеченные в ПВЛ под 1024 и 1071 гг. Каждый раз, как подчёркивается в летописи, широкие народные массы вставали на сторону волхвов.
Недошивина Н.Г. О религиозных представлениях вятичей XI - XIII вв. // Средневековая Русь. - М., 1976.-С. 49. 21 Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси... С. 782.
В 1024 году в Суздале «во время засухи, породившей голод, представители языческого культа волхвы, одобряемые народом, убивали местных вождей-старейшин, утверждая, что те не дают пролиться дождю, задерживая в конечном счёте урожай - «гобино». Это - обычай язычества, типичный для доклассового общества»22.
В 1071 г., волхвы, идущие из Ярославля, привели с собой на Белоозеро 300 человек, княжеский слуга Ян с 12 своими людьми выступил против них.
Волхв, появившийся в Новгороде в том же году, вызвал следующий раскол среди населения: на сторону епископа встал князь с дружиной, на сторону волхва — все остальные.
Позиции волхвов среди населения были настолько прочными, что, согласно летописным сообщениям, представителям власти оставалось только убивать их на месте.
Анализ подобного рода материала приводит учёных к выводу о том, что распространение христианства на Руси ещё и в XI столетии не было не только быстрым и глубоким, но даже «не было и повсеместным. Даже в церковном Уставе Ярослава (...) сказано, что Устав этот предназначен для городов и областей, «где крестьянство есть». Значит, в Киевской Руси времён Ярослава были города и области, чуждые христианству. Что же касается северо-восточных её пределов, то туда христианство стало просачиваться лишь со второй половины XI в.».23
Факты многочисленных исследований позволяют считать, что «распространение христианства на Руси вовсе не было триумфальным шествием, как его часто изображали церковные писатели»24.
Фроянов И.Я. Волхвы и народные волнения в Суздальской земле 1024 г. // Духовная культура славянских народов: Литература. Фольклор. История. Сборник статей к IX международному съезду славистов.-Л., 1983.-С. 30.
23 Там же. С. 33.
24 Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI-XIII вв. - М., 1955. - С. 76.
Поскольку процесс отступления и ассимиляции язычества шёл весьма медленно и протекал в течение столетий, можно с уверенностью сделать вывод о том, что у подавляющего большинства современников князя Владимира мировоззрение и после крещения оставалось языческим. И язычниками же были те сказители, которые создавали и распространяли былевой эпос на Руси, которые вместе с «плясунами», «музыкантами», «комедиантами» были носителями народной культуры. В созданном ими былевом эпосе не получила распространения важнейшая для христианского летописца и тем более для агиографии тема Крещения Руси и представление Владимира в качестве её Крестителя. А это - один из основных факторов, доказывающий, что в восприятии народных масс христианство поначалу не играло определяющей роли, а сам Владимир не воспринимался прежде всего как Креститель. Потому и вовсе не с христианских ценностных позиций воспринимали и оценивали его современники фигуру своего правителя. Языческому обществу были важны те деяния князя Владимира, которые затрагивали каждого лично и были понятны, близки и важны каждому из его представителей., К таким направлениям деятельности данного правителя в изображении летописца рубежа X-XI столетий в первую очередь относятся защита князем своего населения от печенежского нашествия и придание этой обороне общенародного характера, а также регулярное «кормление» Владимиром разных категорий своих подданных. Эти два направления формируют в восприятии современников две главные грани образа князя Владимира -«заступник народа» и «кормитель народа» - прямо обозначенные в некрологической статье 1015 г. Христианским летописцем они могли затем переосмысливаться в духе библейских аналогий, но для современников Владимира эти грани имели совершенно конкретное значение.
Таким образом, восприятие и оценка князя Владимира с христианских ценностных позиций никак не могли принадлежать подавляющему большинству его современников; очень сомнительна и их принадлежность летописцу конца X - начала XI в.
Именно в силу спорного характера атрибуции как внешнего психологического комментария, так и христианского комментария, надстраивающегося над основными летописными фактами, мы в свете поставленной цели исследования исключаем их из области своего рассмотрения.
В настоящей работе рассматривается образ князя Владимира в восприятии его современников, созданный летописцем рубежа X-XI столетий, а потому исследуется только фактическая сторона избранных летописных сообщений, в которых этот образ создаётся. Фактическая сторона сообщений о нерелигиозной деятельности князя Владимира принадлежит исключительно летописцу-современнику данного правителя.
Факты эти не могли быть искажены в своей основе или вставлены в текст летописцами последующих эпох прежде всего потому, что, как мы уже отмечали, летописцы были в первую очередь хронистами, весь смысл труда которых заключался в строгой передаче последующим поколениям фактов, дошедших от предшественников, и потому даже «идеологические предпочтения (...) никогда не приводили к искажению правды [курсив наш. - П.С.] предыдущего летописания» .
Материалом нашего исследования является текст отдельных сообщений «Повести временных лет» по Лаврентьевскому и Ипатьевскому летописным сводам, «в которых, как считается, древнерусское летописание сохранилось наиболее адекватно» и потому пользующихся «большим доверием исследователей» 26 , Суздальской летописи по
Толочко П.П. Русские летописи... С. 274. Там же. С. 7.
Лаврентьевскому своду и Никоновского летописного свода, ряд самых ранних сведений которого, по мысли, например, И.Е. Забелина, заключает в себе «столько достоверности, что нет и малейших оснований отвергать их глубокую древность»27.
(В тексте диссертации Ипатьевский свод обозначается буквой И, Лаврентьевский - буквой Д Никоновский — буквой Н. Ссылки на эти летописные своды приводятся в круглых скобках прямо в тексте; все остальные ссылки оформлены постранично).
Вследствие того, что исходный материал, собранный летописцем рубежа X-XI столетий, на протяжении последующих веков претерпел трансформацию, будучи обработан последующими летописцами в нужном им ключе, и разошелся по различным летописным сводам, в данном диссертационном исследовании привлекается фактический материал из различных летописных источников. При этом анализируются лишь те сообщения, в которых собирательным летописцем рубежа X-XI столетий создан образ князя Владимира в восприятии его современников.
К ним относятся:
1) в «Повести временных лет» - сообщения под 968, 970, 977, 980,
988, 992, 993, 996, 997, 1015 годами;
ретроспективное сообщение под 1128 годом Суздальской летописи;
сообщения под 998, 1000, 1001, 1004 годами Никоновской летописи.
Современники князя Владимира представлены в образной системе летописного повествования двояко: во-первых, в виде отдельных персонажей, индивидуализированных образов (Святослав, Рогнеда, Добрыня и т.д.); во-вторых, в виде обобщённых собирательных образов («люди бе-щисла», «люди многы» и т.д.). При этом даже в том случае,
27 Забелин И.Е. История русской жизни с древнейших времён. - Ч. 1. - М., 1876. - С. 475-476.
когда летописец изображает восприятие князя Владимира с точки зрения отдельных персонажей, она всегда представлена как точка зрения определённой части современников этого правителя, а не как индивидуальная уникальная точка зрения.
Для того, чтобы правильно представить себе пути и законы художественного развития летописного образа Владимира, необходимо внимательное обращение и к историческим источникам, без чего вообще невозможно адекватное понимание источников летописных. Однако история в нашей работе носит сугубо вспомогательный, иллюстративный характер, и в область нашего рассмотрения не входит ни реальный исторический образ князя Владимира в восприятии современников, ни соответствие летописного образа Владимира его реальному историческому образу.
Мы анализируем летописный образ князя Владимира в восприятии его современников, который представляет собой'; явление художественного порядка, и не тождествен реальному историческому образу этого правителя.
Образ князя Владимира в восприятии современников, создаваемый летописцем рубежа X-XI столетий, претерпевает последовательную и сложную эволюцию от начала повествования о данном летописном герое и до конца этого повествования. Непосредственному анализу этой эволюции и средств её изображения посвящена вторая глава нашей диссертации.
Однако прежде необходимо рассмотреть историю изучения личности и деятельности князя Владимира и его эпохи в отечественной научной традиции, чему посвящена первая глава данного исследования.
Доминанта «княжич»
В первый раз Владимир Святославич появляется на страницах летописи в сообщении под 968 годом, повествующим об осаде Киева печенегами во время отсутствия в столице князя Святослава, в результате чего «затворися Ольга съ внукы своими Ярополкомъ, Олгомъ и Володимиромъ въ городе Кыеве» (И; 53).
Впервые вводя Владимира в повествование, летописец сразу подчёркивает его статус внука великой княгини, то есть представляет данного героя как безусловного члена княжеской семьи и одновременно соотносит его с остальными её членами - княгиней Ольгой (внук), князем Святославом (сын), княжичами Ярополком и Олегом (брат). Изображение поступков, совершаемых другими персонажами по отношению к Владимиру (княгиня Ольга затворяется с ним и его братьями в городе, а утром прибывает воевода Претич, чтобы вывезти их из Киева в ладьях), подчёркивает особую ценность его жизни в глазах окружающих именно как члена княжеской семьи.
Поскольку у отца Владимира - князя Святослава - как у многих знатных правителей того времени, могло быть значительное количество" наложниц (у самого Владимира - по летописным данным - потом их будет 1100), то, вероятно, и потомство Святослава Игоревича могло быть весьма многочисленным, другое дело, что княжескими детьми эти дети не признавались: «Многоженство не исключало неравноправности: если было различие между жёнами (водимыми) и наложницами, то необходимо долженствовало существовать различие и между детьми и тех, и других»
В сообщении 968 г. ничто не говорит о неравноценности Владимира по сравнению с его братьями, он изображён как равный им.
Начальный комплекс сведений, введённый в текст по отношению к третьему сыну Святослава, позволяет летописцу сразу подчеркнуть в образе Владимира в восприятии современников доминанту «княжич», что знаменует собой первоначальное формирование образа этого летописного героя.
Способами подчёркивания летописцем доминанты «княжич» служат: 1) введение в текст цепочки родства; 2) изображение поступков, совершаемых летописными персонажами по отношению к Владимиру.
Развитие образа Владимира начинается в сообщении под 970 г.
Сообщение ПВЛ под 970 г. повествует о назначении Святославом своих детей на княжение в разные земли: «Святославъ посади Ярополка в Кыеве, а Ольга в Деревехъ. В се же время придоша людье Новъгородьстии, просяще князя собе: «Аще не пойдете к нам, то налеземъ князя собе». И рече к нимъ Святославъ: «А бы пошелъ кто к вамъ». И отпреся Ярополкъ и Олегъ. И рече Добрыня: «Просите Володимера». Володимеръ бо бе от Малуши, ключнице Ользины; сестра же бе Добрыня, отець же бе има Малък Любечанинъ, и бе Добрыня уй Володимеру. И реша Новгородьци Святославу: «Въдаи ны Володимира». Онъ же рече имъ: «Вото вы есть». И пояша Новгородьци Володимера собе, и иде Володимиръ съ Добрыною, воемь своимь, Новугороду, а Святославъ къ Переяславцю» (Л; 69).
Действия князя Святослава по отношению к своим сыновьям Ярополку и Олегу обретают глубокую значимость на фоне отсутствия аналогичных действий по отношению к третьему сыну - Владимиру. Двум княжичам даются земли, третьему ничего даже не предлагается.
Доминанта «робичич»
Далее начинается новый этап развития образа Владимира Святославича.
Летописец вводит в текст реплику новгородцев, обращенную к Святославу, с просьбой дать им младшего сына - Владимира. Из этого следует, что Добрыня сумел помочь новгородцам взглянуть на Владимира иначе, с глубоким перемещением внимания на доминанту образа «княжич». В свете своего нового восприятия Владимира новгородцы увидели в нём в первую очередь сына князя, в котором течёт княжеская кровь и который вследствие этого вполне достоин править ими. Изменение восприятия образа Владимира немедленно проявилось в поступках и речах персонажей: новгородцы тут же потребовали у Святослава его третьего сына в качестве князя.
Далее следует высказывание Святослава с согласием удовлетворить требование новгородцев, и итог, завершающий ситуацию и исчерпывающий конфликт между персонажами.
За счёт этого летописец подчёркивает новую доминанту образа Владимира - «князь», которая знаменует собой второй этап развития его образа.
Обретение доминанты «князь» знаменует решительный поворот в судьбе летописного героя, ибо оно прямо связано с изменением его статуса: «Этот эпизод стал переломным в биографии Владимира и, уж во всяком случае, во многом определил его последующую судьбу государственного деятеля. Именно в Новгороде Владимир становится правителем, не княжичем, но князем, и - как брат братьям - равным Ярополку и Олегу» .
Специфика данного этапа заключается в трёх аспектах: 1) образование доминанты «князь» происходит в результате трансформации доминанты «княжич»; 2) доминанта «робичич» сохраняется, поэтому образ по-прежнему имеет двойственный характер; 3) возникает отношение обратной пропорциональной значимости этих доминант в восприятии части современников летописного героя. В отличие от первого этапа развития образа, где обе доминанты в рамках изображаемой ситуации имели одинаковую значимость, в данном случае происходит усиление значимости доминанты «князь» и ослабление значимости доминанты «робичич».
Способами подчёркивания летописцем доминанты «князь» служат: 1) введение в текст высказываний персонажей; 2) изображение поступков персонажей по отношению к Владимиру (Святослав отдаёт и тем самым назначает сына в Новгород в качестве князя, новгородцы забирают его с собой).
Движущей силой изменения восприятия Владимира окружающими представлен Добрыня, который подаётся летописцем как персонаж, сознательно старающийся возвысить своего племянника в глазах современников. Именно благодаря действиям и речам Добрыни осуществляется второй этап развития образа Владимира Святославича.
Начиная с сообщения под 980 г., летописец применяет качественно иной способ изображения Владимира - с помощью поступков и высказываний этого летописного персонажа.
Мотивировочной частью к событиям 980 г. служат события, изложенные в статье 977 г., в которой Владимир, узнав о гибели в войне между его братьями одного из них - Олега - и захвате земель погибшего победителем - Ярополком - бежит за море, после чего и его земли захватывает Ярополк.
Сообщая о том, что Ярополк сам выступает против Олега и первым делом после победы в сражении захватывает власть во владениях брата, («И вышедъ Ярополкъ въ градъ Ольговъ, перея власть его, и посла искать брата своего» (Л; 75)) летописец с помощью такого изложения событий сообщает поступкам этого героя ту мотивировку, согласно которой Ярополк начинает войну с целью захвата чужих земель и сосредоточения всей власти единственно в своих руках. Несмотря на то, что Олег был не только равноправным, но и равноценным братом по отношению к Ярополку, последнего на пути к его цели это не остановило. Владимир в Новгороде узнаёт, что Ярополк убил Олега: «Слышав же се Володимъръ в Новегороде, яко Ярополк уби Олега» (Л; 75), и потому теперь вправе ожидать от Ярополка, что тот и подавно не остановится перед расправой с братом, чья мать была рабыней, Владимир бежит за море, а Ярополк, как свидетельствует летописец, захватывает его владения и становится единоличным правителем Руси: «А Ярополкъ посадники своя посади в Новегороде, и бе володея единъ в Руси» (Л; 75).
Таким образом, сама логика изложения событий летописцем сообщает психологические мотивировки поведению персонажей. Поэтому бегство Владимира за море объясняется внутренними мотивировками, обусловленными спецификой восприятия этого летописного героя его современниками.
Грань «заступник народа»
1. Повествование о защите князем Владимиром населения Киева от варягов. Этой истории посвящен фрагмент сообщения под 980 г., который следует за фрагментом, повествующим о войне Владимира и Ярополка, после завершения которой варяги потребовали от киевского князя награды за свои труды. Изображение ответных деяний Владимира есть первое изображение летописцем этого героя в качестве правителя государства: «Посемъ же реша варязи Володимеру: «Се град нашь, и мы прияхом и, да хощем имати откупъ на них по 2 гривне от человека. И рече имъ Володимиръ: «Пожьдете, даже вы куны сберут за месяць». И жьдаша за месяць, и не дасть имъ. И реша варязи: «Съльстилъ еси нами, да покажи ны путь въ грекы». Онъ же рече: «Идете». Изъбра от нихъ мужа добры и смыслены и храбъры и раздан имъ грады; прочий же идоша к Цесарюграду» (И; 66).
Во второй раз князь Владимир оказывается, согласно изображению летописца, перед дилеммой. От первого шага Владимира - теперь уже-великого князя - будут зависеть особенности конкретизации его образа его подданными.
Действия киевского властителя в ответ на требование варягов, выраженные в тексте конструкцией «и не дасть имъ», разрешают ситуацию в пользу подвластного князю населения.
Летописец изображает тонкое решение ситуации главным героем, который, встав на сторону своих подданных, сумел сделать и варягам определённые предложения, которые были восприняты ими как выгодные, ибо, как явствует из ответной реакции наёмников, они не сочли себя несправедливо обиженными, не устроили в Киеве резню, а предпочли принять то, что им было предложено.
В повествование вводится речь варягов с просьбой отправить их в Византию, и ответная речь - согласие Владимира. Князь обеспечивает наёмникам редкую и выгодную возможность обогащения, ибо само собой разумелось, «что в Византии варяги либо наймутся на службу к василевсам, всегда нуждавшимся в воинах, либо силой добудут себе такие богатства, которых в Киеве попросту не было»
Далее летописец сообщает об особой награде князем Владимиром наиболее выдающихся и талантливых - то есть наиболее достойных (что подчёркнуто тремя последовательными эпитетами («добры и смыслены и храбъры»)) - варягов. Эта особая награда заключалась в том, что князь принял их к себе на службу «и раздая им грады», что открыло перед ними такие возможности для применения своих талантов, которых больше они не получили бы никогда.
Завершается данный фрагмент введением в текст ещё одной речи Владимира, обращенной через послов к византийскому императору, в которой князь заранее предупреждает его о варяжской опасности и, исходя из своего личного опыта, советует, как можно эффективно и безопасно использовать этих наёмников.
За счёт подобной организации материала летописец представляет князя Владимира справедливым правителем трижды: во-первых, по отношению к своим подданным; во-вторых, по отношению к варягам, всё же получившим награду; в-третьих, по отношению к византийскому императору: Владимир не только предупреждает его заранее о грядущей опасности, но и пытается сразу помочь ему в разрешении варяжской проблемы. В итоге летописный герой сумел не обидеть никого, обеспечив каждой стороне определённое преимущество.
Выбор князя Владимира и ликвидация им основного варяжского корпуса с самого начала наглядно продемонстрировали, что князь не собирался делать главной опорой своей власти варяжских наёмников. И потому именно «на этом моменте завершается, можно сказать, варяжский эпический период русской истории» .
Киевлян же князь Владимир защитил дважды: во-первых, от притязаний варягов, требующих выкупа; во-вторых, от мести варягов, когда выкупа они не получили.
Грань «кормитель народа»
Летописец формирует эту грань за счёт повествования: 1) о регулярных пирах князя Владимира с предельно расширенным кругом их участников; 2) о проведении князем Владимиром общенародных празднеств в честь знаковых событий войн со степным врагом; 3) об организации князем постоянной поддержки своего населения за счёт средств княжеской казны.
В дошедших до нашего времени летописных сводах действия князя Владимира, связанные с «кормлением» этим летописным героем своих подданных, христианским летописцем истолковываются с точки зрения христианской добродетели: как проявление милости христианского правителя, его нищелюбия, евангельской щедрости и т.д. Потому при обработке источника такими летописцами в уста князя Владимира вкладываются речи религиозного содержания, а праздники, устраиваемые летописным героем для населения по случаю важных побед над печенегами, соединяются с религиозными праздниками, а также с возведением храмов и церквей. Это относится и к изображению христианским летописцем княжеских пиров: «Пиры Владимира настойчиво осмысляются как проявление христианской добродетели, хотя по сути они имеют языческий характер» .
Поскольку во всех этих случаях речь идёт о явлениях, связанных с религией, пристрастное освещение материала неизбежно.
Мы в свете поставленной цели и задач не рассматриваем те мотивы, которыми в дошедших до нашего времени сводах христианскими летописцами истолковывается поведение князя Владимира во всех рассматриваемых случаях, ибо вопрос о том, имели ли в реальной действительности эти мотивы религиозный характер или нет, то есть какова была реальная историческая картина, относится к области исторической науки. В данной работе рассматриваются летописные факты, сообщаемые летописцем рубежа X-XI столетий, а именно: 1) организация князем Владимиром регулярных пиров с предельно расширенным кругом их участников; 2) проведение данным летописным героем общенародных празднеств по случаю знаковых событий войны со степным врагом; 3) организация князем Владимиром постоянной поддержки своего населения за счёт средств княжеской казны.
1. Организация князем Владимиром регулярных пиров с предельно расширенным кругом участников.
Об учреждении князем Владимиром регулярных пиров летописец повествует в сообщении под 996 г.: «И се же творя людемь своимь: по вся неделя устави по вся дни на дворе вь гридници пиръ творити и приходити бояромъ, и гридьмъ, и соцькимъ, и десятникомъ, и нарочитымь мужемь и при князе и безъ князя. И бываше на обеде томь множьство от мясъ, и от скота и от зверины, и бяше же изобилью всего» (И; 110-111).
Согласно данному сообщению, Владимир своим волевым решением кладёт начало традиции постоянных пиров при княжеском дворе, вовлекая в них как можно большее количество участников. Эпический характер пиров князя Владимира выражается летописцем с помощью трёх основных приёмов.
1) Введением в повествование специальных компонентов, указывающих на нескончаемое течение процесса пира по воле и при дворе князя Владимира («по вся неделя по вся дни»).
2) Использованием приёма эпической конкретизации по отношению к участникам пира, что значительно расширяет состав участников этих пиров. Обобщающее понятие «людемъ своимъ» конкретизируется летописцем в виде последовательного перечисления , пяти категорий населения, постоянно пирующих в княжеском дворце.
3) Использованием приёма эпической конкретизации по отношению к тем материальным благам, которые несут с собой пиры по воле князя Владимира. Летописец выстраивает гастрономический ряд, призванный подчеркнуть богатство, роскошь и изобилие данных пиров и заканчивает его обобщением, выражающим высшую идею пира при дворе князя Владимира: «и бяше же изобилью всего».
С помощью этих средств летописец подчёркивает в образе Владимира грань «кормитель народа», ибо этот летописный герой начинает регулярно кормить в самом прямом смысле значительное количество своих подданных. Вневременной характер пиров Владимира выражен и с помощью сочетания «при князе и безъ князя», то есть участие самого князя как непременное условие проведения пира представлено необязательным.
