Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Допустимость доказательств: понятие, сущность, особенности 12
1. Допустимость доказательств и её роль в процессе доказывания 12
2. Правила о допустимости доказательств 33
Глава 2. Основания для исключения доказательственной информации из разбирательства уголовного дела 63
1. Понятие доказательственной информации, подлежащей исключению из разбирательства уголовного дела 63
2. Основания для исключения доказательственной информации из разбирательства уголовного дела, не связанные с нарушениями закона при её собирании 77
3. Нарушение закона при собирании доказательственной информации как основание для её исключения из разбирательства уголовного дела 93
Глава 3. Основные виды нарушений, влекущих исключение доказательственной информации из разбирательства уголовного дела 112
1. Нарушения закона при производстве следственных и иных процессуальных действий, а также при оформлении их результатов 112
2. Нарушения закона при собирании вещественных доказательств и «иных документов» 141
Глава 4. Особенности процедуры исключения доказательств 163
1. Ходатайства об исключении доказательств: порядок заявления и рассмотрения 163
2. Исключение доказательств из разбирательства уголовного дела: порядок и последствия 179
Заключение 203
Список используемой литературы 213
Приложения 238
- Допустимость доказательств и её роль в процессе доказывания
- Понятие доказательственной информации, подлежащей исключению из разбирательства уголовного дела
- Нарушения закона при производстве следственных и иных процессуальных действий, а также при оформлении их результатов
- Ходатайства об исключении доказательств: порядок заявления и рассмотрения
Введение к работе
Рубеж XIX и XX столетий - сложное время в истории мировой, в том числе, русской литературы.
Один из известных деятелей той поры, Д. Мережковский, претендовавший на лидерство в среде модернистов, писал о "мучительной борьбе" и "глубоком контрасте" двух начал в культуре, завещанных человечеству XIX веком. С одной стороны, отмечал он, это был век "материалистический", "все отрицающий", позволивший людям вкусить от плода познания и возомнить себя равным богам; с другой - то была эпоха "еще небывалого научного и художественного мистицизма, неутолимой потребности новых религиозных идеалов, подготовительной работы еще неясного ... но творческого движения" (94, с. 125).
И, хотя к началу следующего столетия в борьбе двух названных начал перевес явно стал принадлежать последнему ("Соловьев победил Чернышевского" (72, с.322) по выражению Бердяева), все же XX век наследует, говоря словами автора "Христа и Антихриста", "новое, еще небывалое сочетание веры и сомнения, научной критики и религиозного экстаза, творчества и разрушения" (94, с. 127).
Отсюда - своеобразная двойственность в поэтических, философских, даже религиозных исканиях людей наиболее образованного и одаренного культурного слоя. Н. Бердяев говорил о появлении в это время людей "двоящихся мыслей" (73, с. 142), к коим причислял того же Д. Мережковского, Вяч. Иванова и некоторых других (кстати говоря, этот список может быть продолжен и именем самого Н. Бердяева, бывшего одно время весьма заметной фигурой в символистских кругах).
Символизм, также возникший, в определенном отношении, как реакция "отрицания" на чрезмерно рационалистическое, позитивистски
приземленное сознание второй половины XIX века, по замечанию Е. Ермиловой, с самого начала не хотел быть чисто литературным и умозрительно - философским течением, ограничиваясь постановкой исключительно литературных проблем, не хотел быть "только искусством", но прежде всего - мироощущением и умонастроением (78, с.7). Так, В. Ходасевич пишет о символизме как об особом "ордене", требовавшим от узкого круга "посвященных" полного подчинения не только взглядов, касающихся искусства, но самой жизни. Символисты сознательно пытались разорвать, "размыть" грань между творчеством и жизнью, слить их в единое целое. Парадоксально, но "дар писать" и "дар жить" (136, с.8) ценился в то время практически одинаково. Поэтому такие "художники" как, скажем, Модест Дурнов или Нина Петровская, "создающие "поэму" не в искусстве .., а в жизни" (136, с.8), довольно часто появлялись в то время.
Справедливо, хотя и едко, характеризуя специфику символического сознания, В. Ходасевич указывает и на главный "грех" символистов: в погоне за "саморазвитием" личности они стали неразборчиво относиться к самой цели такого развития; "горение", приветствовавшееся ими, могло совершаться и во имя Бога, и во имя Дьявола, требовалось лишь его "полнота" (136, с.9). "Эстетомания" переходила в своеобразную мистику (если не мистификацию) и легко соскальзывала в чертовщину" (92, с.536), -писал и С. Маковский.
Более того, желание постоянно и в жизни соответствовать своей очередной творческой идее заставляло людей этого круга постоянно перестраивать, "корректировать" свою жизнь, подгонять ее под придуманные ими же теории, а отсюда - стремление "к непрестанному актерству перед самим собой - к разыгрыванию собственной жизни как бы на театре жгучих импровизаций" (136, с. 11). Возможно поэтому среди символистов так часты искореженные, сломанные или, по меньшей мере, "трудные" судьбы.
К таким трагическим "двоящимся" натурам в полной мере можно отнести и Л. Д. Зиновьеву - Аннибал, чья жизнь, с одной стороны, является типичной для многих людей символистского и "околосимволистского" кругов рубежа веков и поэтому поучительна для нас, пересекающих новый рубеж, с другой стороны - уникальна, как всякая жизнь творческого человека, писателя. Кроме того, ее судьба тесно переплетается с судьбой действительно выдающегося деятеля своего времени В. И. Иванова, поэта, филолога, философа, теоретика символизма, многие эстетические воззрения которого Л. Д. Зиновьева - Аннибал разделяла и пыталась реализовать в своем творчестве.
Исходя из сказанного, актуальность данной работы определяется необходимостью конкретизации, систематизации и расширения спектра изучения творческого наследия Л. Д. Зиновьевой - Аннибал как в плане ее индивидуального развития, так и во взаимосвязи с общими закономерностями экзистенции символизма.
До недавнего времени единственными источниками сведений об авторе "Колец" и "Тридцати трех уродов" были вступление к брюссельскому собранию сочинений В. И. Иванова О. Шор - Дешарт (156) и статья Т. Никольской, посвященная собственно Л. Д. Зиновьевой - Аннибал (182). В последнее время наблюдается повышение интереса к ее творческому наследию: были переизданы основные произведения, впервые опубликована полностью драма "Певучий осел", вышли отдельные исследования М. Михайловой (179), Н. Богомолова (150, 151). Но, если, к примеру, феномен личности Л. Д. Менделеевой, которая сыграла важную роль в жизни А. Блока, но сама по себе гораздо менее значима в истории русской литературы, изучен очень хорошо, то о Л. Д. Зиновьевой - Аннибал написано явно недостаточно. Не все факты ее жизни и творчества освещены, неправильно приводятся некоторые даты, в частности, дата ее рождения. (Во всех
существующих исследованиях 1866 г. указывается как год рождения Л. Зиновьевой. Нами же установлено, что она родилась 6/19 октября 1865 г., чему есть документальное подтверждение в ее дневнике, где 6 октября 1885 г. записано, что ей исполняется в этот день 20 лет (66, л.24), и в дальнейшем отсчет лет Л. Д. Зиновьева производит именно от 1865 г.).
Малая изученность творчества Зиновьевой - Аннибал приводит к досадным неточностям в современных учебных пособиях и справочниках. Так, в методическом пособии для учителей "Серебряный век русской поэзии", вышедшем в 1996 г., Л. Д. Зиновьева - Аннибал названа "поэтессой" (166, с.86), что вряд ли допустимо, т.к. подавляющее большинство ее произведений написаны прозой.
Цель диссертации состоит в изучении и анализе художественного творчества Л. Зиновьевой - Аннибал. С учетом цели диссертации нами ставятся следующие задачи:
вскрыть особенности собственной творческой индивидуальности Зиновьевой - Аннибал, духовной эволюции ее личности;
углубить изучение такого сложного литературно-эстетического движения, каким являлся младосимволизм.
Научная новизна исследования. Работа является первым в отечественном литературоведении монографическим исследованием творчества Л. Д. Зиновьевой - Аннибал, подразумевающим теоретический и историко-литературный аспекты. Исследование опирается как на анализ опубликованных произведений, так и на неизданные архивные материалы.
Методологической и теоретической основой диссертации являются труды В. Асмус, В. Топорова, С. Аверинцева, 3. Минц, В. Сарычева, Е.
Ермиловой и др. В работе используются принципы целостного изучения художественного произведения в тесном взаимодействии с такими методами анализа, как структурно-типологический и сравнительно-исторический.
Практическая значимость работы заключается:
во включении в научный оборот творческого наследия Л. Д. Зиновьевой -Аннибал;
в исследовании такого сложного и неординарного течения, каким является русский символизм;
3) результаты научного анализа могут быть использованы при создании
наиболее полного курса истории русской литературы, в вузовской учебной
практике.
Апробация результатов. Диссертация обсуждалась на кафедре литературы Липецкого государственного педагогического института. Результаты, полученные в ходе исследования, отражены в трех публикациях.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии
Объем диссертации - 213 страниц.
Допустимость доказательств и её роль в процессе доказывания
Центральное место во всей уголовно-процессуальной деятельности занимает доказывание, оно - сердцевина уголовного процесса. А для более полного отражения познавательной деятельности в уголовном судопроизводстве (её содержательной и формальной сторон) в литературе используется термин «уголовно-процессуальное познание»1: «С философской точки зрения доказывание наличия или отсутствия фактов относится.,, к предмету гносеологии (теории познания), представляя собой разновидность познания объективной действительности диалектико-материалистическим путем» . «Общепризнанным является мнение, что доказывание в уголовном судопроизводстве представляет собой разновидность познания человеком объективно существующей, реальной действительности и, следовательно, подчиняется общим закономерностям теории познания»3. Отличие же уголовно-процессуального познания от любого другого заключается в строгой законодательной регламентации его формы. А с ней, в свою очередь, напрямую связана категория допустимости доказательств в уголовном процессе. Ведь «признать доказательство допустимым - значит сделать вывод соблюдении требований закона, предъявляемых к его процессуальной
форме, которая включает в себя: источник, условия, способы получения и закрепления сведений об обстоятельствах дела» .
Уяснение сущности такого свойства доказательств, как допустимость, необходимо, на наш взгляд, начинать с исследования одного из самых главных вопросов теории уголовно-процессуального познания - вопроса о познаваемости истины в уголовном процессе и её характере. Данной проблеме уделено значительное внимание различными представителями российской уголовно-процессуальной науки , но её полное раскрытие не входит в задачи настоящей работы. Поэтому мы остановимся лишь на ключевых моментах, которые, как нам кажется, имеют отношение к исследуемой теме.
В первую очередь, следует согласиться с авторами, утверждающими, что никаких гносеологических препятствий к познанию истины в уголовном деле нет (хотя имеются определенные трудности и возможность ошибок)6. В целом же нет такого преступления, которое нельзя было бы раскрыть. Поэтому целью уголовно-процессуального доказывания (познания), конечно, является установление истинного знания, причем истина должна быть объективной (материальной). Вывод, к которому пришел суд, должен соответствовать тому, что было в действительности: «Содержанием материальной истины по уголовному делу является фактическое событие, действие, совершенное человеком (или допущенное им бездействие)» . Мы также присоединяемся к утверждению И.И. Мухина о том, что объективная истина является одновременно и абсолютной: «признавая объективный характер истины, нельзя отрицать понятие абсолютной истины» .
Однако УПК РФ, четко разделивший процессуальные функции и принципиально изменивший роль суда в уголовно-процессуальном доказывании, несколько поколебал уверенность юристов в возможности поиска объективной истины. В литературе появились соответствующие комментарии, констатирующие формальную природу судебной истины, устанавливаемой по УПК РФ9. При этом можно полностью согласиться с утверждением А.Б. Соловьева: «Отказ от принципа установления истины в уголовном процессе, равно как и исключение из УПК РФ принципа всесторонности, полноты и объективности исследования обстоятельств преступления, подрывает принцип законности в уголовном судопроизводстве. Создается парадоксальная ситуация, когда уголовно-процессуальный закон, с одной стороны, обязывает устанавливать обстоятельства, входящие в предмет доказывания, а с другой, - целью доказывания установление объективной истины не является».
Конечно, закон мог бы значительно сгладить остроту звучания данной проблемы, а также исключить подобную растерянность юристов, если бы в нем закреплялась обязанность субъектов доказывания устанавливать истину. Соответствующие нормы есть и в законодательствах развитых стран. Так, в соответствии с французским УПК орган, ведущий производство по делу, играет активную роль: он вправе самостоятельно осуществлять доказывание и обязан установить истину по делу независимо от инициативы сторон (в соответствии со ст. 310 УПК судья принимает меры, «которые он сочтет полезными для установления истины»). Уголовно-процессуальные законы социалистических государств (НРБ, ВНР, ГДР, СРР, СФРЮ) не только провозглашали принцип объективной истины, но и обеспечивали средства для ее достижения. П. 2 Федеральных правил использования доказательств в судах США требует, чтобы судопроизводство велось «с целью установления истины». Цель доказывания в германском уголовном процессе также определена в законе. Это — истина (ч. 2 ст. 244 УПК ФРГ) .
Понятие доказательственной информации, подлежащей исключению из разбирательства уголовного дела
Выбор названия для настоящей главы сопровождался изучением и сравнением таких уголовно-процессуальных понятий, как «доказательство, полученное с нарушением закона», «недопустимое доказательство», «доказательство, не имеющее юридической силы». Результаты исследования ряда научных воззрений на этот вопрос показали, что все названные термины имеют то или иное отношение к данной работе, однако их содержание не одинаково по объему. Ближе всего к рассматриваемой теме находятся «недопустимые доказательства». Но при этом наиболее «вместительным» синонимом приведенных выше словосочетаний оказалось, на наш взгляд, понятие «доказательственная информация, подлежащая исключению из разбирательства по уголовному делу». Проиллюстрируем этот вывод.
В первую очередь поясним, что понимается под словосочетанием «доказательственная информация». Как отмечалось выше, доказательство — это единство формы (процессуального источника и процессуального порядка получения и закрепления данных) и содержания (сведений). Отсутствие какого-либо из названных признаков не позволяет говорить о доказательстве в точном смысле этого слова. Поэтому, имея в виду содержание доказательства, можно синонимично употреблять термины «информация», «данные», «сведения». В то же время, для настоящей работы интерес представляет лишь та информация, которая имеет отношение к уголовно-процессуальному доказыванию, то есть содержится или может содержаться в доказательствах. При этом словосочетание «доказательственная информация» не приобретает столь строгий смысл, чтобы отражать содержание лишь доброкачественных доказательств, собранных в точном соответствии с требованиями закона.
Доказательственная информация может стать доказательством (при правильном облечении её в процессуальную форму), а может и не стать им.
Понятие «недопустимые доказательства» было законодательно закреплено лишь в ст. 75 УПК РФ 2001 г. До этого времени термин «недопустимые доказательства» рассматривался уголовно-процессуальной наукой в основном как антоним понятия «допустимые доказательства» и исследовался в основном методом «от противного». А поскольку допустимость является свойством доказательства, недопустимыми всегда считались доказательства, не имеющие этого свойства. Но здесь и начинается путаница. Как отмечалось в первой главе, свойство допустимости есть особое проявление уже существующей, сформированной системы (доказательства), обладающей полным объёмом признаков. Признаки же представляют собой лишь отдельные необходимые части целого понятия. И только их исчерпывающая совокупность может свидетельствовать о наличии доказательства в точном смысле. Поэтому если все составляющие признаки налицо, появляется свойство допустимости, которое даже теоретически нельзя рассматривать в отрыве от такого «настоящего» доказательства. Система и её свойство крепко связаны воедино: доказательство существует и, следовательно, обладает присущей ему допустимостью, то есть может быть в дальнейшем использовано для установления истины по делу.
Из отмеченного выше единства предмета и его свойства следует, что если доказательство есть, то оно обязательно допустимо. Если же установлено наличие нарушений при получении доказательственной информации (недопустимость), то такая информация вообще не может являться доказательством, поскольку она лишается какого-либо из существенных признаков доказательства. Поэтому термин «недопустимые доказательства» по большому счету не корректен. Подобная точка зрения встречается не только в научных трудах последних лет1. О некорректности указанного словосочетания говорилось ещё до принятия УПК РФ. Например, Н.П. Кузнецов писал: «Относимость и допустимость - неотъемлемые свойства доказательств; если отсутствует какое-либо из них, нет и самого доказательства. В связи с этим нельзя говорить о доказательствах, не относящихся к делу, о недопустимых доказательствах. По указанным причинам следует изменить формулировки ст. 50 Конституции РФ и ч. 3 ст. 69 УПК РСФСР, в которых сказано о «доказательствах, полученных с нарушением закона», указав, что информация (а не доказательства!), полученная с нарушением закона, не имеет доказательственной силы и не может быть использована для установления обстоятельств, имеющих значение для разрешения дела»2.
С другой стороны, Ю.А. Ляхов утверждает: «Вряд ли стоит ломать устоявшуюся традицию, поскольку «допустимость доказательств» всеми специалистами понимается однозначно, и вопросы возникают лишь по тем или иным правилам допустимости доказательств»3. В этой связи хотелось бы отметить следующее. Во-первых, «недопустимость доказательств» в теории и на практике понимается не столь однозначно, как допустимость. Во-вторых, главная цель данной части исследования - уточнение содержания понятия «недопустимые доказательства» и обозначение его границ, а не замена в законе этого названия на какое-либо иное.
Законодательная новелла «Недопустимые доказательства» (ст. 75) по содержанию практически повторяет ч. 3 ст. 69 УПК РСФСР, а по сути представляет собой норму-дефиницию, которая, если бы не значительный объём, могла бы логично дополнить статью 5 УПК РФ «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе».
Нарушения закона при производстве следственных и иных процессуальных действий, а также при оформлении их результатов
Нарушение закона является главным основанием для признания доказательств недопустимыми и исключения их из разбирательства дела. Попытка описать все возможные нарушения была бы равносильна дублированию Кодекса, но всё-таки наука «приветствует усилия ученых, предлагающих подробный перечень процессуальных нарушений, влекущих недопустимость доказательств»1. Поэтому и мы позволили себе обратить здесь внимание на ряд интересных, как нам кажется, ситуаций.
В первую очередь, хотелось бы рассмотреть нарушения УПК РФ, связанные не с собиранием отдельных видов доказательств, а с какими-либо общими правилами производства по делу, несоблюдение которых также может повлиять на допустимость доказательств. Как верно подмечает Ю. Боруленков, «их особенность в том, что они касаются не только доказательств, а влекут недействительность всех других процессуальных действий и решений» . Такая ситуация возникает когда нарушен порядок возбуждения уголовного дела; истекли сроки предварительного расследования; лицо незаконно содержалось под стражей3; обвиняемому при предъявлении обвинения не разъяснили его права (ч. 5 ст. 172 УПК РФ) и т.д.
Так, например, были исключены все собранные в отношении трёх обвиняемых доказательства (включая, кстати, их признательные показания) ввиду того, что «предварительное следствие проведено в нарушение уголовно-процессуального законодательства без возбуждения уголовного дела» . По делу вынесены оправдательные приговоры.
Поскольку в УПК РФ нет института дополнительного расследования, закон запрещает производство процессуальных действий, направленных на восполнение неполноты проведенного дознания или предварительного следствия. Несоблюдение данного запрета также влечет недопустимость доказательств, не зависимо от наличия или отсутствия каких-либо нарушений самого порядка их собирания (ч. 5 ст. 237 УПК РФ).
К общим правилам производства с определенной долей условности можно отнести и порядок восстановления утраченных уголовных дел, которому следует уделить некоторое внимание в рамках данной работы.
Нарушения порядка восстановления доказательств по утраченным уголовным делам.
До июля 2003 г. уголовно-процессуальный закон не содержал никакого решения проблемы восстановления утраченных уголовных дел, суть которой заключалась примерно в следующем: «Порядок восстановления утраченных дел регламентирован инструкцией (Циркуляр НКЮ РСФСР № 9 от 6 января 1925 г.), в УПК этот вопрос не решен. Согласно Инструкции указан порядок проведения дополнительных следственных действий, допросов участников уголовного процесса; восстановление же постановлений, решений, приговоров, определений производится «по памяти» должностными лицами или составом суда. Очевидно, что этот циркуляр не вполне вписывается в нормы действующего законодательства (ч. 2 ст. 50 Конституции РФ). Процедуру восстановления уголовных дел необходимо подробно регламентировать в УПК РФ, решив вопросы допустимости восстановленных доказательств. Необходимо определить и законный источник фактических данных для восстановления утраченных дел; внести ясность, каким способом будут добываться и в какой форме закрепляться фактические данные, кто будет заниматься восстановлением дел, какие сроки и т. д»6. В настоящее время в законе появился порядок восстановления утраченных уголовных дел (ст. 158.1 УПК РФ), включающий правила, обеспечивающие допустимость доказательств. К ним относятся: 1) наличие основания для восстановления уголовного дела, оформленного в виде постановления прокурора или решения суда; 2) наличие исчерпывающего перечня способов восстановления дела: по сохранившимся копиям материалов либо путем проведения процессуальных действий; 3) наличие сроков проведения процессуальных действий по восстановлению дела.
Итак, к недопустимости восстановленных доказательств должны приводить следующие факты: отсутствие решения суда или постановления прокурора; реконструкция содержания доказательств «по памяти»; собирание новых данных с нарушением сроков дознания, предварительного следствия или содержания под стражей. Это плюсы новеллы.
В то же время статья оставляет ряд вопросов. В частности, не совсем ясно, какими именно доказательствами могут быть признаны сохранившиеся копии материалов дела. Например, копии протоколов следственных действий будут признаны протоколами этих действий или, как большинство производных доказательств, - « иными документами»? И, если документами, то нужно ли повторно проводить соответствующие следственные действия? О каких процессуальных действиях идет речь в ч. 2 ст. 158.1 УПК РФ? Если о любых, означает ли это, что информация, содержащаяся в протоколах следственных действий, может быть восстановлена путем допроса следователя, понятых и других участников о ходе этих действий? Ведь такое положение вещей по сути то же самое, что воспроизводство документов по памяти, а это недопустимо.
Таким образом, законодатель лишь положил хорошее начало успешному разрешению проблемы восстановления утраченных уголовных дел. Но необходима более детальная регламентация имеющихся правил.
Ходатайства об исключении доказательств: порядок заявления и рассмотрения
Одной из новелл УПК РФ стала ст. 235 «Ходатайство об исключении доказательства». Она включает в себя целый ряд правил: право заявлять такие ходатайства (ч. 1), требования к их содержанию (ч. 2), порядок их рассмотрения (ч. ч. 3, 4), последствия удовлетворения ходатайств (ч. ч. 5, 6), возможность пересмотра решения суда (ч. 7). Однако, несмотря на такую сложность конструкции, некоторые важные вопросы всё же остались за рамками статьи. Попробуем уделить им должное внимание. В данной работе речь идет главным образом о заявлении и рассмотрении ходатайств об исключении доказательств в суде, что, конечно, не означает невозможности заявлять и рассматривать их же в досудебных стадиях производства.
На вопрос, кто может заявлять ходатайства об исключении доказательств {далее - ходатайства), закон отвечает: стороны (ч. 1 ст. 235). Это означает, что таким правом могут пользоваться любые лица, чей процессуальный статус определен в главах 6, 7 УПК РФ. Наряду с лицами, традиционно принимающими активное участие в суде (ч. 1 ст. 119 УПК), нам видится вполне естественным заявление ходатайств даже дознавателем или следователем. Ведь возможна же ситуация, когда человек, осуществлявший функцию обвинения на стадии предварительного расследования, к моменту судебного заседания вдруг осознал, что он сам или его коллеги допустили такое нарушение, которое заставляет сомневаться в достоверности полученных доказательств или даже в виновности подсудимого вообще. Конечно, далеко не каждый способен публично признать свою ошибку, тем более профессиональную. Но и среди юристов есть люди с высочайшим уровнем правосознания, которые не могут позволить, чтобы за их оплошности кто-то расплатился свободой или жизнью. Они всё равно будут искать неформальные способы как-то исправить ситуацию, повлиять на внутреннее убеждение суда. Так почему же не дать таким людям право загладить свою вину в процессуальном порядке? Тем более что закон никаких препятствий этому не предусматривает. Теперь перейдём к вопросу, когда можно заявлять ходатайства.
В соответствии со ст. 120 УПК РФ «ходатайство может быть заявлено в любой момент производства по уголовному делу». Что касается последующих специальных указаний закона на возможность заявлять именно ходатайства об исключении доказательств (например, ст. ст. 229, 271, 335), то они не ограничивают участников процесса в праве выбора момента заявления ходатайства, а лишь дополнительно напоминают (в том числе и судьям!) о важности участия заинтересованных лиц в оценке допустимости доказательств. Ведь даже очень опытному судье порой гораздо сложнее выявить из немой бумажной массы доказательств какие-то нарушения, чем участнику следственных действий - вспомнить о них. В связи с этим нужно приветствовать усилия судей, стимулирующих инициативу сторон. Так, в некоторых протоколах судебных заседаний Бежицкого райсуда Брянской области встречается фраза: «После исследования всех доказательств каждой стороны судья предложил заявить ходатайства о признании доказательств недопустимыми»1. Остаётся добавить, что подобные «предложения» можно делать гораздо чаще, и на более ранних этапах разбирательства, когда еще не исследованы доказательства по существу.
В целом же УПК РФ позволяет заявлять ходатайства об исключении доказательств в любой момент процесса: на стадии дознания или предварительного следствия (ст. 159); в процессе ознакомления участников производства с материалами дела (ст. 219); по окончании ознакомления обвиняемого с материалами дела (ч. ч. 4, 5 ст. 217); на этапе принятия решения прокурором по поступившему к нему делу (ст. ст. 221, 226); на стадии подготовки дела к судебному заседанию (ст. 229) на предварительном слушании (ст. 234); на этапе устранения нарушений по возвращенному прокурору делу (ст. 237); на подготовительной части судебного заседания (ст. 271); в ходе судебного следствия (ст. 291); в ходе возобновленного судебного следствия (ст. 294); в прениях, репликах, в письменных формулировках решений (возможны проекты постановления об исключении недопустимых доказательств) по вопросам приговора (ст. 292); в последнем слове подсудимого (ст. 293); в ходе судебного разбирательства с участием присяжных (ч. ч. 5, 6 ст. 335); в ходе обсуждения последствий вердикта (ст. 347); в суде апелляционной инстанции (ч. 4 ст. 365, ч. 1 ст. 366); в суде кассационной инстанции (ч. ч. 2-6 ст. 377); в суде надзорной инстанции (ст. 407). При этом отказ в удовлетворении ходатайства не означает, что его нельзя заявить вновь (ч. 3 ст. 271 УПК РФ).
То же самое касается и ходатайств о пересмотре вопроса о допустимости доказательств (ч. 7 ст. 235 УПК РФ). Их можно заявлять в любое время, хотя решения по ним суд вправе принять лишь при рассмотрении дела по существу. Видимо, законодатель счел необходимым для переоценки допустимости таких «сложных» доказательств подробно исследовать не только их форму, но и содержание.
Своевременность заявления ходатайств - значительный вклад в их успешное разрешение. Думается, что чем раньше они заявлены, тем лучше, а наиболее благоприятная обстановка для их рассмотрения - предварительное слушание. Сама обстановка судебного заседания, назначенного именно с этой целью, позволяет сторонам реализовать возможности, предусмотренные в ч. 8 ст. 234, ч. 3 ст. 235 УПК РФ, максимально полно. Да и суд более объективно может оценить допустимость доказательства, когда он еще не погрузился в суть уголовного дела, когда его «глаз ещё не замылился» содержанием информации и осознанием её высокой доказательственной ценности.
