Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Литература Древней Руси: жанрологический анализ 9
Глава II. Летописные повествования о княжеской смерти (дифференциация жанровых стилей)
Поэтика некролога 26
Поэтика сказания и рассказа 89
Поэтика повести 142
Заключение 228
Список использованной и цитированной литературы 234
Список сокращений
Введение к работе
Актуальность исследования. В науке вопрос о древнерусской жанровой системе остается дискуссионным как применительно к отдельным текстам, к «Слову о Полку Игореве» в частности, так и к литературе средневекового периода в целом Исследованием проблемы организации - жанровой или «внежанровой» - древнерусской литературы занимались такие отечественные медиевисты, как Д С Лихачев [Лихачев 1964, 1971, 1972], В М Живов [Живов 2000], И П Еремин [Еремин 1987], Л И Сазонова [Сазонова 2003], А М Панченко [Панченко 1988] и др , а также представители зарубежной науки Дм. Чижевский [Chizhevskij 1954, 1971], Р Ягодин [Jagoditsch 1957-1958], Г Ленхофф [Lenhoff 1984], Р Пиккио [Picchio 1973] и др В связи с этим представляется актуальным обсуждение некоторых существующих внутри древнерусской летописи жанров, в том числе выявление формальных и содержательных параметров, которые для древнерусского книжника могли иметь жанровую релевантность
В рамках дискуссии о жанровой системе литературы Древней Руси актуальным остается вопрос о древнерусской летописи как эстетическом целом Проблемами формирования русского летописания и состава летописи занимались А А. Шахматов [Шахматов 2001], Д С Лихачев [Лихачев 1947, 1964, 1971, 1987], И П Еремин [Еремин 1949, 1956, 1957, 1958, 1966, 1987], О В Творогов [Творогов 1964, 1981], Я С Лурье [Лурье 1976], М Д Приселков [Приселков 1996], А Н Насонов [Насонов 1969], А А Пауткин [Пауткин 1989], А С Демин [Демин 1998, 2000, 2005], И Н Данилевский [Данилевский 1993, 1998, 2001, 2005] и др Но за пределами этих исследований остались включенные в летопись повествования с тематическим ядром «смерть князя» Жанрам с тематическим ядром «смерть князя», включенным в древнерусскую летопись и не исследованным отечественной филологической наукой, посвящена настоящая диссертация Неоднородность жанровой специфики повествований о княжеской смерти утверждал И П Еремин [Еремин 1966,1987], выделяя в летописях среди прочих форм повествования повесть, посвященную княжеской смерти Останавливаясь на некоторых признаках, определяющих повесть о княжеской кончине, Еремин, тем не менее, не преследует цели выявить специфические композиционно-стилистические признаки повести, позволяющие сделать вывод о ней как о жанре Сам предмет изображения, смерть князя, нельзя считать жанровым дифференциатором повести, поскольку изображение смерти князя представлено и в некрологах, и в рассказах, выявление жанровой специфики которых также не входило в задачи И П Еремина Между тем символическое наполнение категории «смерть», выступающей в летописи и как Божья награда, и как Божье наказание князю, выполняет жанроразличительную функцию
Предметом настоящего диссертационного исследования стал жанровый состав древнерусской летописи, рассматриваемой как жанрово-стилевое единство
Объект изучения - общность включенных в летопись повествований, объединенных темой княжеской смерт% в гіх*жаУрб#о-стилистических различиях
Цель нашего исследования заключается в выявлении композиционно-стилистических, особенностей прйестврваний ,о княжеской смерти,- входящих в состав^ русской летописи, которые дозволят рассматривать эти повествования как_ целостною, систему жанровых о&раметров. Для достижения поставленной цели,необходидад решить следующие задачи. ,
-
обозначить, круг повествований, ограниченных темой смерти князя,
-
описать композиционную структуру каждого из некрологов, сказаний, рассказов и повестей о княжеской кончине,
-
раскрыть индивидуальные стилистические особенности каждого из указанных повертвований,
-
установить композиционно-стилистические закономерности, позволяющие атрибутировать входящее в летопись повествование жанру некролога, сказания, рассказа или повести
В качестве материала для исследования летописных повествований была избрана Ипатьевская летопись, представляющая собой общерусский летописный свод южной редакции конца XIII - начала XIV вв
Цель и поставленные в работе задачи определили выбор следующих методов исследования историко-теоретического, типологического, приемов структурного и системного анализа Основным методом исследования жанровой природы русской летописи является аналитическое описание Этот метод применяется нами ко всем без исключения повествованиям о княжеской смерти, за пределы которых мы отнесли случаи, где сообщение о смерти правителя не выступает как тема, как центральный предмет изображения, а передано в одной строке в составе повествования о воинском походе, например, который и находится в центре внимания повествователя
Методологической основой исследования стали современные представления о художественной структуре русских летописей, рассматриваемых как жанрово-стилевое единство Так, анализируя структуру и стиль летописных повествований, мы опирались на предшествующий опыт их анализа, в той или иной степени осуществленный в исследованиях Д С Лихачева [Лихачев 1947, 1964, 1971, 1987], И П Еремина [Еремин 1949, 1956, 1957, 1958], Н С Трубецкого [Трубецкой 1995], В П Адриановой-Перетц [Адрианова-Перетц 1964, 1957, 1958, 1947], Ю Н Дмитриева [Дмитриев 1953, 1957,1958,], А Н Робинсона [Робинсон 1980], А А Алексеева [Алексеев 1997], В В Колесова [Колесов 1989, 1997], Н И Милютенко [Милю-тенко 2006], В Н Топорова [Топоров 1995,1997], М Виролайнен [Виролайнен 2003], Б А Рыбакова [Рыбаков 1963, 1972, 1987, 1991], Л И Сазоновой [Сазонова 1973], В Ю Франчук [Франчук 1986], О Ю Клаутовой [Клаутова 1993], Р Г Скрынникова [Скрынников 1997], А М Ранчина [Ранчин 2007], Р Пиккио [Пиккио 2003]
Научная новизна диссертации состоит в решении вопросов жанровой структуры древнерусской летописи жанровая дифференциация летописных по-
вествовании о смерти князя позволит расширить наши представления о жанровом составе летописи, вбирающей в себя некролог, сказание, рассказ и повесть о княжеской смерти как «первичные» (Д С Лихачев) жанры Также жанровая дифференциация повествований о княжеской кончине позволит расширить представления о способах создания образа человека, мыслимого средневековым книжником в библейско-христианской парадигме Кроме того, научная новизна диссертации состоит в использовании при анализе композиционно-стилистических особенностей летописных текстов не только литературоведческих и исторических исследований, но и работ, посвященных специфике христианского искусства (исследования Л А Успенского [Успенский 1989], А П Флоренского [Флоренский 1993], Г Бунге [Бунге 2003], С С Аверинцева [Аверинцев 1973,1981,1972] и пр )
Теоретическая значимость. В настоящем диссертационном исследовании были разработаны жанровые дифференциаторы, позволяющие создать жанровую классификацию летописных повествований о княжеской смерти Такими дифференциаторами мы признаем
-
различия сюжетной комбинации жанров некролога, сказания, рассказа и повести,
-
типологию характера (специфику создания образа покойного князя, соответствующего тому или иному жанру),
-
характер символического толкования смерти, средневековая интерпретация которой достаточно детально изучена И Мейендорфом [Мейендорф 2001], А Я Гуревичем [Гуревич 2003], В В. Колесовым [Колесов 2001], П. Д Юркеви-чем [Юркевич 1990], О А Седаковой [Седакова 2004],
-
«библейские тематические ключи» (Р Пиккио), скрытые и маркированные библейские цитаты и аллюзии, позволяющие средневековому художнику вписать современные ему события в библейско-христианскую историю
Практическое значение. Содержащиеся в работе теоретические положения, касающиеся принципов жанровой дифференциации летописных повествований о княжеской смерти, а также анализ исследуемого материала могут быть использованы в преподавании курса «История русской литературы (древнерусская литература)» и включены в программы спецкурсов и спецсеминаров по средневековой русской литературе для студентов филологических факультетов высших учебных заведений
Положения, выносимые на защиту:
-
Древнерусская литература - литература риторического типа, которой присуще жанровое членение
-
Существенными критериями, формирующим средневековый литературный жанр, являются предмет художественного изображения, а также стилистическая определенность
-
Включенные в русскую летопись повествования о княжеской смерти представлены жанрами погодной записи, некролога, сказания, рассказа и повести
4 К основным различающим указанные жанры стилистическим критериям относятся сюжетная комбинация, образ князя, функция библейских тематических ключей, а также символическое наполнение категории «смерть»
Апробация работы. Основные результаты исследования были апробированы в научных докладах на Милоновских чтениях (Тула, 2003), Научных чтениях, посвященных 100-летию М П Николаева (Тула, 2004), V Международной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, 2006). Результаты изложены в публикациях по теме диссертации (см список)
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, разделенных натри параграфа, библиографии (120 пунктов)
Поэтика некролога
Литература Древней Руси: жанрологический анализ Основной для христианского мира идеологический принцип, основанный на стремлении увидеть «во всем «временном» и «тленном» ... символы и знаки вечного, вневременного,., божественного» [54, с. 123], в средневековой Руси, где интеллектуальная и художественная деятельность осуществлялась в рамках христианского учения, стал стилистической установкой. Древнерусская литература, отрицающая вплоть до семнадцатого века категорию вымысла, исторична. История, исходя из которой древнерусский книжник оценивал современную ему действительность, объединялась с религиозной системой, что показал Н. С. Трубецкой на примере византийской, «перешедшей к русским» культуры [100, с. 550]. Установка восточного христианства на будущее преображение мира через Воскресение приподнимала взгляд православного над жизнью, явления которой человек созерцал не в современной ему форме, а в будущем преображенном свете. Земное, следовательно, приобретало реальное вневременное значение. В христианской Руси через искусство преодолевалась видимая оболочка земных явлений и строился особый мир, приближенный к божественной идее, а потому символичный. Задача искусства заключалась в том, чтобы, отказавшись от земного реализма, «подталкивать воображение верующих к символическому (курсив наш -Т. Р.) восприятию духовно преображенного мира Царства небесного» [там же]. Символическое наполнение истории в Древней Руси позволило исследователям говорить о двуединой природе художественного метода средневековой литературы, особенность которого заключается в соединении «причины и следствия.., вечного и временного, символики и действительности» [84, с. 42]. Философско-символическим толкованием актуальных социально-исторических проблем определяется художественный метод древнерусской литературы - символический историзм. Очевидно, что предпосылки становления этого метода являются общехристианскими и кроются в текстах Священного Писания (1 Кор. 13:12 «В настоящем мы видим через зеркало и гадательно, а тогда мы увидим лицом к лицу»). Библейские сочинения, таким образом, оказываются идейным и стилистическим учебником для древнерусского книжника, не имеющего кодифицированных поэтик и риторик.
Рассматриваемая с религиозной позиции история была тесно связана с историей Церкви. Церковь как «всеобщее правило жизни» [35, с. 53] превращает всех православных христиан в «дисциплинированное единство» (Трубецкой) через участие в литургии. Храм, где совершается литургия, вбирает в себя все время и пространство, изображая историю Христа и предвещавшие эту историю события Ветхого Завета. Причем события христианской истории мыслятся христианином не как напоминания о них, но как их воспроизведение и повторение. Через литургию, через таинства реализуется возможность Спасения. И литургия, базирующаяся на ритуале, задает определенный жизненный ритм, приведший к ритуализации самой жизни, что оказывается чрезвычайно важным для древнерусской литературы. Средневековый книжник становится своего рода «церемониймейстером», он «не столько изображает жизнь, сколько преображает и наряжает ее» [54, с. 111]. А средневековый читатель, читая произведение, как бы участвует в церемонии и включает себя в нее.
Литургическая эстетика привносит в искусство категорию благочиния, обусловливающую этикетный характер древнерусской литературы. Эстетическим принципом древнерусской литературы является эстетика тождества, которая «заставляет» художника возводить частные явления к общим моделям и отбрасывать все индивидуальное как несущественное. Вследствие этого древнерусская литература обрастает словесными формулами и формульными ситуациями, переходящими из произведения в произведение. Такое явление древнерусской литературы исследователи назвали литературным этикетом. «Литературный этикет и выработанные им каноны - наиболее типичная средневековая условно-нормативная связь содержания с формой» [там же, с. 96]. Литературный этикет определяется, во-первых, устойчивыми стилистическими формулами (формулы выступления в поход князя в воинских повестях или традиционные атрибутивные характеристики-эпитеты князя: «христолюбивый», «благочестивый», характерные для агиографически ориентированных текстов, что мы покажем во второй главе настоящего исследования). Во-вторых, литературный этикет определяют нормативные ситуации в сюжете произведения и в поведении героя. Так, традиционными формулами, согласно О.В. Творогову, передается «описание смерти и погребения князя. Это описание состоит из следующих элементов: указание на факт смерти, сообщение о всенародном оплакивании князя» [96, с. 33]; а эксплицитно выраженная панегирическая характеристика правителя, поведение которого соответствует поведению благочестивого христианина, входит в сюжетную комбинацию интересующей нас летописной повести о княжеской смерти. Несмотря на то что словесные формулы и нормативные ситуации имеют отношение к тому или иному жанру, не он определяет набор трафаретных формул, а предмет изображения, что Лихачев доказывает регулярным использованием житийных или воинских формул «вне житий и вне воинских повестей» [55, с. 96]. Только этикетные формулы, таким образом, не могут служить дифференциальным жанровым признаком тех же воинских повестей, но учитывать их при наличии других, стилистических и композиционных, жанровых показателей, необходимо, что на материале воинских повестей убедительно показывает Прохазка Е. [76]. Мы попытаемся показать это на материале повествований о княжеской смерти.
Поэтика сказания и рассказа
Здесь речь идет о превращении праведников в грешников (1) и грешников в праведников (2). Лексический повтор «развращено -совращаються», первый компонент которого - из фрагмента 1.2, где он относился к жизни раскаявшихся грешников, а второй - из фрагмента II. 1, где он относится к согрешившим праведникам, наглядно демонстрирует самую суть этой метаморфозы. Автор, как бы настаивая на вине оступившихся и подчеркивая эту вину, сталкивает лексему «совращаються» с сочетанием «правого пути», вызывая тем самым эмоциональное напряжение, которое нарастает тем более, что эпитет «правого» - это третий случай употребления соответствующей семы на коротком отрезке «Жшшм т щшщриж тщ мщ (ю ш щш к шавщв ш къ швртгоо ш шр чш шфШШ ЇЩШ w оошжшчнь». Кроме того, глаголы «совращаються» и «погыбают» образуют градационную пару. Смерть как итог отступления от своей добродетели венчает путь согрешившего и нераскаявшегося, даже позиционно глагол «погыбаютъ» расположен в конце синтагмы. Очевидно, глагол «погыбаютъ» обозначает не ту же смерть, что лексема «к смерти» в анализируемых отрезках текста. «К смерти совращаються» и «к смерти вьспомянуться», скорее, означает «к физической смерти отступят или одумаются». А «погыбают» - теряют надежду на спасение. Ее же обретают раскаявшиеся.
Антитеза между синтагмами 1 и 2 фрагмента II выражена как на лексическом уровне, так и на синтаксическом. В качестве контекстуальных антонимов выступают II. 1. «совращаються» - II.2. «вьспомянуться», ИЛ. «погыбаютъ» - II.2. «очистить». Постпозицию занимают, таким образом, глаголы, обозначающие окончательную судьбу двух групп людей. Контекстуальным антонимом к глаголу «погыбаютъ» является оборот «аошошьшь ДОЕ ШЛЬ шметвдюь ігр ш, которым повествователь отсылает читателя к Давидову псалму 50:4. Любопытно, что очевидного антонима к глаголу «погибают» вроде «живут» нет. Рассуждение о судьбе раскаявшихся автор завершает именно их покаянием. Но, опираясь на цитаты из Священного Писания, которые предваряют и завершают собственно авторское размышление (а оно, по сути, не самостоятельно, а почерпнуто из Библии), повествователь утверждает раскаяние единственной возможностью обрести вечную жизнь.
Теме спасения и вечной жизни повествователь отводит важную роль в некрологе. Пространная выдержка из Книги пророка Иезекииля посвящена этой теме, которая впервые появляется в предваряющей авторский комментарий цитате ОДртм ттт мш» (ср. Иез. 33:11). То, что не говорит сам повествователь, он приводит в начальной цитате: раскаявшийся праведник «живу быти». В этом отрывке интерес представляет троекратное употребления семы «обратиться». Вспомним, к троекратному повтору лексемы «правда» прибегает и сам автор, когда рассказывает о ставших грешниками праведных, чем указывает на вину этих людей, а также добивается эффекта эмоционального напряжения. Повторяя одну и ту же лексему 3 раза, повествователь идет вслед за Священным Писанием. Вслед за ним он идет и в использовании сочетания «совращаються правого пути», рассказывая о согрешивших праведниках. Это сочетание коррелирует и вступает в антонимические отношения с помощью эпитетов «правого -злого» с библейским «шШШ& Ш ЩШ ШШ ММ», где речь идет о грешниках. Следовательно, тем же способом, которым в Библии рассказано о судьбе раскаявшихся, повествователь передает судьбу согрешивших, сравнивая и противопоставляя одну группу людей другой. А мотив превращения, превалирующий в анализируемом фрагменте, о чем мы выше говорили, берет свое начало именно в этой цитате.
С помощью еще одной выдержки из Книги пророка Иезекииля повествователь завершает обобщенное рассуждение о праведниках и грешниках. Эту цитату мы приводили выше. Очевидно, что структурно комментарий летописца и библейский текст сходны. Ветхозаветная цитата противопоставляет согрешивших праведников принявшим покаяние грешникам таким образом, что сначала речь идет о судьбе тех, кто «умрет», а после о тех, кто спасется. Автор некролога Владимира Святославича строит свое рассуждение так же. Особый интерес представляет финал библейской цитаты «...озшркОй т ОШУЪ щзт Ш (Шртм г &Ш ШЬ$ШШЕЧЬ». Образ пути уже дважды встречался в некрологе: с эпитетом «злой» по отношению к раскаявшимся грешникам (в библейской цитате) и с эпитетом «правый» по отношению к согрешившим праведникам (в авторском тексте). Заключительная же библейская цитата, также содержащая образ пути, подводит своеобразный итог, обращаясь ко всему человечеству, а апострофой «доме Израилевъ» повествователь, как и в некрологе княгини Ольге, проводит параллель между судьбой русского и израильского народов. Таким образом, повествователь стремится максимально органично представить свой текст в строении «1. Библия - 2. Повествователь - 3. Библия», следуя за структурой ветхозаветных цитат. Тематика смерти и спасения, объединяющая все три компонента, по-разному в них представлена: о судьбе раскаявшегося грешника говорится в первом компоненте; о судьбе праведника и грешника - во втором компоненте; и обращением ко всему человечеству маркирован третий компонент.
Поэтика повести
В тексте две пары персонажей: двое враждующих князей, Владимир и Ярополк, и двое слуг Ярополка, Блуд и Варяжко. Ярополк - жертва Владимира. Когда мы будем говорить о стилистических особенностях повестей о княжеской смерти и некоторых рассказов о смерти благочестивых князей, мы отметим агиографический элемент в таких произведениях как основополагающий. Панегирик умершему / убитому князю создается с помощью введения в ткань текста характеристик имплицитных (например, описание прекрасных церквей, возведенных при правлении этого князя) или эксплицитных (использование, например, эпитетов, создающих образ князя-христианина, прекрасного как внешне, так и душевно). Ярополк, язычник, таких характеристик иметь не может. Описаний Ярополка в рассказе вообще нет. В повести о княжеской смерти, в том случае, если князь убит, приводится характеристика его врагов, жестоких и неправедных. В данном тексте замысливший убийство князь Владимир не описывается и не характеризуется. Как и Ярополк, он язычник. Позже, в повестях и рассказах об убийстве благонравных христиан-князей, мы увидим последовательное использование открытого пространства, характерного для действий княжеских врагов, и использование закрытого пространства, характеризующего князя-жертву. Например, в Повести о убиении Борисове или в Повести об убиении Игоря Ольговича убийцы князей, чужие им как грешники праведным, оказываются за пределами княжеского пространства, то есть вне мира их добродетели27.
Еще одной чертой антитезы между заговорщиками и жертвой в повестях является активность убийц, выраженная обилием кинетических глаголов, и бездействие жертвы, в минуту угрозы предпочитающей молиться. В сказании о смерти Ярополка часто встречаются глаголы движения. Однако здесь они характеризуют как действия Владимира (несколько случаев использования форм «придти», «войти», «ходить», «стоять»), так и действия Ярополка (несколько случаев употребления форм глагола «стоять», «прийти», «избегать» (в значении «бегать»), «полезть». Последний глагол обозначает последнее действие, совершенное князем). Далее мы увидим, что большинство действий обоих князей вызваны речью Блуда. Но если Ярополк совершает только ответные действия, то изначально деятельность Владимира, вызвавшая деятельность Блуда, выражена контактным расположением глаголов движения
Вторая пара персонажей, слуги Ярополка, также построена на противопоставлении. Варяжко и Блуд ведут себя по отношению к своему господину противоположным образом. Блуд предает князя, вступая в сговор с Владимиром, Варяжко, напротив, пытается его спасти. Действия Блуда связаны с речевым влиянием на Ярополка: он ему лжет, устраивая его убийство. Послушав Владимира Ответ слуги вызывает авторское отступление о влиянии лести. Это отступление, замедляющее развитие сюжета в рассказе, состоит из ряда маркированных цитат из Псалтири, прерывающихся собственно авторскими комментариями. Открывается этот фрагмент высказыванием «W
Здесь Андрей Боголюбский ассоциирует себя с Христом (ср: «Но да сбудется Писание: «ядущий со Мною хлеб поднял на Меня пяту свою»» (Ин. 13:18)). Автор сказания об убийстве Ярополка не позволяет своему герою произносить соответствующую реплику, поскольку Ярополк - язычник. Андрей же как страстотерпец и христианин самостоятельно цитирует Христа, причем не маркируя цитату. Таким образом, нельзя говорить о том, что соответствующая цитата из Псалтири характеризует Ярополка как страстотерпца, но она ставит его в один ряд с героем повести, страстотерпцем Андреем Боголюбским, а Блуда и убийц Андрея сравнивает с Иудой, поскольку именно его подразумевает Христос.
Эпитеты «зшь» и «швдшші» образуют синтаксический параллелизм. Если эпитет «ашчь» относится к обобщенной ситуации, он характеризует тех, кто замышляет «кровопролитие», то эпитет «шметшим» конкретизирует ситуацию, характеризуя неблагодарных слуг, замысливших убийство своего господина. В словаре русского языка XI-XVII веков среди прочих значений слова «неистовый» есть и такое толкование, как «лживый, бесчестный», и применяется оно как раз к анализируемому нами фрагменту [СлРЯ: вып.П, с. 145]. Следовательно, автор рассказа настойчиво продолжает убеждать читателя в том, что ложь Блуда стала причиной смерти князя. И именно это делает Блуда похожим на предателя Иуду. Но в словаре Срезневского в той же самой ситуации лексема «неистовый» толкуется и как «жестокий». Такой спектр отрицательных черт врагов Ярополка ничему не противопоставлен. Положительных характеристик, впрочем, как и отрицательных, Ярополка нет. Между тем и «злые», и «неистовые» сравниваются с бесами, они оказываются хуже «бесов». Повествователь не уточняет чем, собственно, «злые и неистовии» хуже бесов.
