Опыт формирования областнической литературы Серебренников Николай Валентинович

Содержание к диссертации

Введение

1. Ранний период

1.1. Настоящее как поверка будущего 56

1.2. Чернышевский и поэтика как социальная проблема 66

1.3. Сепаратистские воззвания 76

2. Пропедевтика регионализма

2.1. «Камско-Волжская газета» 86

2.2. Полемика с Щедриным 114

2.3. Областники и Достоевский

2.3.1. Народность как критерий правдивости 126

2.3.2. Неоконченный цикл Потанина «Лютые дни» 134

3. «Тайжане». Проблемы незавершённого романа

3.1. Конструирование областнического текста

3.1.1. Рукопись Потанина 141

3.1.2. Варианты Ядринцева 160

3.2. Литературная критика Потанина

3.2.1. Роман И.Ф. Омулевского и вопрос о главном герое 176

3.2.2. Роман И.А. Кущевского как пример от противного 188

3.2.3. Народнические рассказы Н.И. Наумова 193

3.3. Романтизм и натурализм

3.3.1. Областники и Вс. В. Крестовский 202

3.3.2. Особенности творчества Ядринцева 215

3.4. «Блудный сын». Вариации финала 227

4. Курс Потанина

4.1. Формирование литераторов

4.1.1. Поэзия Ядринцева 238

4.1.2. Поэзия М.Г. Васильевой 255

4.2. Формирование школы

4.2.1. Творческий потенциал 264

4.2.2. Перспективы и возможности Г.Д. Гребенщикова 280

4.2.3. Постобластнические тенденции в 1920-1930-х гг 290

Заключение

1. Итоги 301

2. Областнические мотивы в прозе конца XX века 308

Список архивных источников и литературы 319

• Настоящее как поверка будущего
• «Камско-Волжская газета»
• Конструирование областнического текста
• Формирование литераторов

Введение к работе

1. Тема и проблемы 9

2. Терминология 29

3. Периодизация 41

1. Ранний период

1. Настоящее как поверка будущего 56

2. Чернышевский и поэтика как социальная проблема 66

3. Сепаратистские воззвания 76

2. Пропедевтика регионализма

4. «Камско-Волжская газета» 86

5. Полемика с Щедриным 114

6. Областники и Достоевский

7. Народность как критерий правдивости 126

8. Неоконченный цикл Потанина «Лютые дни» 134

3. «Тайжане». Проблемы незавершённого романа
3.1. Конструирование областнического текста

9. Рукопись Потанина 141

10. Варианты Ядринцева 160

3.2. Литературная критика Потанина

11. Роман И.Ф. Омулевского и вопрос о главном герое 176

12. Роман И.А. Кущевского как пример от противного 188

13. Народнические рассказы Н.И. Наумова 193

3.3. Романтизм и натурализм

14. Областники и Вс. В. Крестовский 202

15. Особенности творчества Ядринцева 215

3.4. «Блудный сын». Вариации финала 227

4. Курс Потанина

4.1. Формирование литераторов

16. Поэзия Ядринцева 238

17. Поэзия М.Г. Васильевой , 255

4.2. Формирование школы

18. Творческий потенциал 264

19. Перспективы и возможности Г.Д. Гребенщикова 280

20. Постобластнические тенденции в 1920-1930-х гг 290

Заключение

1. Итоги 301

2. Областнические мотивы в прозе конца XX века 308

Список архивных источников и литературы 319

Перечень условных сокращений

Абл. - Аблажей Н.Н. Сибирское областничество в эмиграции. Новосибирск: Изд-во Ин-та археолог, и этногр. СО РАН, 2003. - 302 с.

Адр. - Адрианов <А.В.> К биографии Г.Н. Потанина // Сб. к 80-летию со дня рождения Григория Николаевича-Потанина. - Томск: Изд-во Сиб. т-ва печатного дела, 1915. - С. I-XXXI.

Ан. - Анисимов К.В. Вопросы поэтики литературы Сибири. - Красноярск, гос. пед. ун-т, 2001. - 106 с.

Бат. - Батеньков Г.С. Соч. и письма: В 2 т. / Сост. А.А. Брегман, Е.П. Федосеева. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1989. - Т. 1. - 524 с.

Бахт.-ЯКС - Бахтин М.М. Литературно-критические статьи / Сост. В.В. Кожинов. -М.: Худож. лит., 1986. - 541 с.

Бахт.-Эст. - Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / Под ред. С.Г. Бочарова. - М.: Искусство, 1979. - 444 с.

Бух. - Феодор, архимандрит (Бухарев A.M.). Письма к казанским друзьям: В.В. Любимовой, А.И. Дубровиной и протоиерею В.В. Лаврскому / Сост. П. Флоренский. - Сергиев Посад, 1917. - 136 с.

Bern. - Ветошкин М. Сибирское областничество // Современный мир. -1913. -№3. -С. 119-139.

Викт. - Викторович В.А. Достоевский и Вс. Крестовский // Достоевский: Мат. и исслед. / Под ред. Г.М. Фридлендера. - Л.: Наука, 1991. - Т. 9. - С. 92-116.

ВО - Восточное обозрение.

ВТГУ - Вестник Томск, гос. ун-та.

ГАКК - Гос. архив Красноярск, края. - Ф. 215. - Оп. 2. - Ед. хр. 5.

ГАРФ - Гос. архив Рос. Федерации (М.). - Ф. 109. - Ед. хр. 196.

7".-В. - Гребенщиков Георгий. В просторах Сибири: <В 2 т.> - СПб.: Изд. т-во писателей, 1913, 1915.

Г-И. - Гребенщиков Георгий. Избр. произведения: В 2 т. / Под ред. А.П. Казаркина. - Томск: Сибирика, 2004.

Г.-МС. - Гребенщиков Г.Д. Моя Сибирь / Под ред. И.А. Короткова. -Барнаул: Алтайский гос. ун-т, 2000. - 213 с.

.Г.-ПД. - Гребенщиков Георгий. Письма к друзьям / Под ред. Т.Г. Черняевой //Барнаул. - 1995. -№ 4. - С. 151-175.

Л-1111. - Гребенщиков Г.Д. Письма Г.Н. Потанину (1911-1917 гг.) / Публ. Т.Г. Черняевой // Краеведческие записки. - Барнаул, 1999. - Вып. 3. - С. 149-180.

Г.—Ч. - Гребенщиков Георгий. Чураевы / Под ред. Н.Н. Яновского. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1982.-415 с.

Дело - Дело об отделении Сибири от России / Сост. Н.В. Серебренников. - Томск, гос. ун-т, 2002. - 387 с.

Добр. - Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т. / Под ред. Б.И. Бурсова и др. -М.;Л.: Гос. изд-во худож. лит., 1961-1964..

Дост. - Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. / Под ред. Г.М. Фрид-лендера. - Л.: Наука, 1972-1990.

КВГ - Камско-Волжская газ.

Корб. - Корбут М.К. Казанский государственный университет имени В.И. Ульянова-Ленина за 125 лет. 1804/05-1929/30: В 2 т. - Казан, гос. ун-т, 1930.

Кр. - Крестовский В.В. Петербургские трущобы: Кн. о сытых и голодных: В 2 т. / Под ред. И.В. Скачкова. - М.: Правда, 1990.

Л.-НД. - <Лаврский К.В.> Л.О. Народники и г. Достоевский, бичующие либералов // Мысль. - 1880. - № 9. - С. 82-96.

Л.-ПД. - <Лаврский К.В.> А.С. Пушкин и Ф.М. Достоевский как объединители нашей интеллигенции // Мысль. - 1880. - № 7. - С. 76-80.

ЛНС - Литературное наследство Сибири: В 7 т. / Под ред. Н.Н. Яновского. - Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1969-1986.

Медн. - Меднис Н.Е. Тип мышления и особенности поэтики Потанина-критика // Критика и критики в литературном процессе Сибири XIX-XX вв.: Сб. науч. тр. / Под ред. Л.П. Якимовой. - Новосибирск: Наука, 1990. - С. 46-54.

НБ ТГУ - Науч. б-ка Томского гос. ун-та. Отд. редких кн. и рукописей. Фонд Г.Н. Потанина.

НЛО - Новое литературное обозрение.

03 - Отечественные записки.

Ом. - Омулевский И. Шаг за шагом: Романы, рассказы / Под ред. Н.Н. Яновского. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1983.

Оч. - Очерки русской литературы Сибири: В 2 т. / Под ред. Ю.Г. Постнова. - Новосибирск: Наука, 1982. - Т. 1. - 606 с.

П. - Потанин Г.Н. Письма: В 5 т. / Сост. А.Г. Грумм-Гржимайло и др. -Иркутск, гос. ун-т, 1987-1992.

П.-В. - Потанин Г.Н., Васильева М.Г. «Мне хочется служить Вам, одеть Вас своей любовью»: Переписка / Публ. Н.В. Васенькина, Г.И. Колосовой. -Томск, гос. ун-т, 2004. - 416 с.

Я.-НС. - Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь: её современное состояние и её нужды / Под ред. И.С. Мельника. - СПб.: Изд-во Девриена, 1908. -С. 260-294.

Пел. - Пелих Г.И. Историческая концепция Г.Н. Потанина // Частное собр. А.Т. Топчия (Томск).

Пике. - Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда: Ист.-краеведный семинар. -М.; Л.: Гос. изд-во, 1928. - 148 с.

Пис. - Писарев Д.И. Литературная критика: В 3 т. / Сост. Ю.С. Сорокин. -Л.: Худож. лит., 1981.

ПЛЖ - Проблемы литературных жанров: В 2 ч. / Под ред. О.Н. Бахтиной и др. - Томск, гос. ун-т, 2002. - Ч. 1. - 423 с.

ПМ - Провинциальная ментальность в прошлом и настоящем: Тез. докл. I конф. по ист. психологии рос. сознания (4-7 июля 1994 г., Самара) / Под ред. В.А. Шкуратова. - Самар. гос. ун-т, 1994. - 200 с.

Р.-Пр. — Распутин Валентин. Прощание с Матёрой // Распутин Валентин. Повести. -М.: Мол. гвардия, 1976. - С. 13-195.

Р.-Ч. - Распутин Валентин. Что в слове, что за словом? - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1987. - 333 с.

РГАЛИ - Рос. гос. архив лит. и искусства. - Ф. 381.

РЛ - Русская литература.

РП - Русские писатели. 1800-1917: Биограф, ел. / Под ред. П.А. Николаева. - Т. 1-4. - М.: Большая рос. энцикл.; Фианит, 1989-1999.

PC - Русское слово.

СЖ - Сибирская жизнь.

СЗ - Сибирские записки.

СКМК - Сибирь в контексте мировой культуры: Опыт самоописания / Под ред. А.П. Казаркина. - Томск, гос ун-т; Сибирика, 2003. - 215 с.

Сл. - Слоним Марк. Современная сибирская литература // Вольная Сибирь. - 1929. - № 5. - С. 24-46.

СО - Сибирские огни.

Солж. - Солженицын А.И. Как нам обустроить Россию: Посильные соображения. - М., 1990: Правда. - 46 с.

Спр. - Сибирское областничество: Биобиблиограф, справочник / Под ред. С.С. Быковой. - Томск: Водолей, 2001. - 288 с.

СС - Сибирская старина.

Тайж. - Потанин Г.Н. Тайжане: Ист.-лит. мат. / Сост. Н.В. Серебренников. - Томск, гос. ун-т, 1997. - 303 с.

ТГВ - Томск, губ. ведомости.

ТОКМ - Томск, обл. краевед, музей. - Оп. 14.

Черн. - Чернышевский Н.Г. Поли. собр. соч.: В 15т./ Под ред. В.Я. Кир-потина и др. - М.: Гос. лит. изд-во, 1939-1953.

Чм.-ЛР. - Чмыхало Б.А. Литературный регионализм. - Красноярск, гос. пед. ин-т, 1990.-80 с.

Чм.-МС. - Чмыхало Б.А. Молодая Сибирь. - Красноярск, гос. пед. ин-т, 1992.-200 с.

Щ. - Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. / Под ред. С.А. Макаши-на. -М.: Худож. лит., 1965-1977.

Я.-РО. - Ядринцев Н.М. Русская община в тюрьме и ссылке. - СПб.: Тип. А. Моригеровского, 1872. - 726 с.

Я.-П. - Ядринцев Н.М. Письма к Г.Н. Потанину. Вып. 1 (с 20 февраля 1872 г. по 8 апреля 1873 г.) / Под ред. Вл. В. Крутовского. - Красноярск: Сиб. записки, 1918. - 232 с.

ВВЕДЕНИЕ 1. Тема и проблемы

Постановка проблемы в предпринятом исследовании определяется необходимостью системного изучения областнической литературы - особенностей её идеологии, своеобразия поэтики и адекватного статуса в отечественной культуре. В целом же, вопросы концентрируются вокруг заложенной в этой литературе вероятности преодоления многолетней духовной ситуации, мешающей сохранению областных особенностей.

Высокий удельный вес провинциалов в русской литературе определяет и основную задачу, которая состоит в анализе возможностей регионалистской концепции обосновать начала самовыражения для областных литературных школ, а конкретней - в специфике причин и следствий формирования художественного направления и в попытке определить положение региональной культуры в отечественной истории второй половины XIX - XX вв.

Целью, соответственно, стала попытка выявления особенностей идеологии и поэтики областнической литературы, что позволило бы вполне обозначить её своеобразие и статус в общественном движении России по настоящее время. Эта цель обусловлена вектором, установленным областниками, а именно — насколько теоретические составляющие оной концепции социально объективны и творчески активны и насколько областничество согласно собственной потенции воздействовало на органичное воспроизведение местных особенностей.

Актуальность темы, при современном всё поглощающем глобализме западного образца, очевидна, а при данной, вневременной для России, проблематике позволяет и соотнесение с регионалистикой иных государств, в тот или

иной период своего развития подпавших под воздействие государственных доктрин либо Западной Европы (XIX - начало XX вв.), либо утилитарного эталона США (конец XX - начало XXI вв.), от чего ныне старается освободиться даже Западная Европа. Российский опыт оказывается здесь немаловажным.

Между тем, областничество характерно лишь для Сибири, несмотря на то, что задачи ставились общероссийского значения и областническая проекция подразумевала работоспособность этой модели где б то ни было: существование поволжской филиации было непродолжительным, и в силу различных социальных причин концепция местного и межрегионального жизнестроительст-ва как государственной основы больше нигде не нашла себе почву, что свидетельствует об областничестве как исключительном явлении русско-сибирской культуры. Более того: все согласны, что областническая литература имеет своё место в истории, но указать его трудно, и сей парадокс взывает к тщательному анализу искомой словесности хотя бы в ключевых моментах её становления.

По мнению этих социалистов-почвенников, провинциальная беллетристика должна была исходить не только из собственных потребностей, но и непосредственно отвечать требованиям страны и времени, - при этом местные интересы, первостепенные формально, понимались как настоятельно нужные для России в целом, и принцип "капли воды", отображающей огромную проблему, воспринимался в качестве наиболее действенного. Областнические идеологемы, казалось бы, вплотную вели к созданию собственного литературного направления, однако конкретного исследования его истории до сих пор не было по единственной причине: это литература несостоявшаяся. Общее согласие, что она существовала, возникло ввиду исторического казуса: вполне сложившаяся идеология позволяла говорить и о соответствующем художественном воплощении провинциальных проблем, но этот опыт не удался: областники остались при своих началах, не выразив их в художественной литературе почти никак.

Пытаясь разобраться в спорах 1920-х гг. о сибирской литературе, М.Л. Сло-ним писал: "Разве существует какая-то особая, от российской отличная сибир-

11 екая словесность? И что следует разуметь под этим туманным понятием - романы, повести и рассказы, изображающие Сибирь, или же произведения, написанные сибиряками, независимо от того, говорят ли они о Туруханском крае или об апельсинных рощах Сицилии? <...> чем следует руководствоваться <...> местом рождения автора или местом действия его романа? В первом случае определяющим являлась бы метрика, а во втором география, - а ведь ни то, ни другое не играет столь существенной роли в искусстве..." [Сл. С. 24].

Условимся о чётких дефинициях! Причина понятийной путаницы указана А.П. Казаркиным: "...нет разграничения внешней точки зрения <...> и внутренней - самоописания" [СТРК. С. 6]. Конструкции, предлагаемые для построения местной истории литературы, нагружены вне шкалы ценностей и каких-либо цензов и угрожают рухнуть от перекоса: по мнению А.П. Казаркина, "предмет литературного краеведения" воспринимается наряду с произведением, в основе коего "регионально-культурное самосознание", и становится невозможным увидеть подлинную картину литературного процесса, узнать, кто здесь принц и кто нищий, ибо не проведено "различия региональных и общелитературных явлений, не поставлена проблема сибирской литературной классики. <.. .> произведения, где Сибирь - только тема, и собственное творчество сибиряков рассматриваются на равных. <...> Сибирская литература, постоянно сопоставляемая со "столичными" образцами, понимается только как провинциальная, не имеющая собственного задания" [СКМК. С. 99-101]. Вне упорядочения этих вопросов научные изыскания останутся небезынтересным, но спорным перелопачиванием материалов, а результатом будет его отсутствие и проблема снежного пятна, где словно не посягали на самовыражение, -пятна в 1/11 часть планеты. До сих пор актуальны слова Потанина в письме К.В. Лаврскому от мая 1876 г.: "В сибирской фракции Мордовцев большие пропуски сделал <.. > и насадил в неё людей, не питавших к Сибири ничего, кроме любопытства" [Я. Т. 3. С. 46], - и: если человек "писал свою книгу для пробуждения сознания в своих земляках, если главная идея, руководившая им, была — вызвать внимание жителей к самим себе и к своим интересам <.. .> только такой писа-

тель может быть назван местным писателем"¹ - подразумевается: областническим.

Выделим:

- (а) краеведческие темы, не имеющие отношения к данному литератур-ному процессу - например, поездку Чехова на Сахалин ; (Ь) сочинения о Си-

<Потанин Г.Н>. Авесов. Сибирская фракция писателей по г. Мордовце-ву // Сибирь. 1876. 1 февраля. № 5. С. 2.

² Пример с Чеховым, который своей поездкой заслонил ряд действительно значимых для Сибири писателей, наиболее показателен. Его единственный рассказ о Сибири "В ссылке" лишён местного колорита, а об очерках Ядрин-цев писал: "Антон Чехов полагает, вероятно, что описания путешествий в том роде, что он делает, представляют что-либо новое. <...> Увы! эта манера целиком заимствована из "Voyages en Calabrie" Александра Дюма с тою только разницею, что итальянские москиты заменены сибирскими клопами <...> а тут ещё какого-то обывателя дёрнуло с его откровенной исповедью <...> с похмелья" (<Ядринцев Н.М> Добродушный Сибиряк. Вдоль да по Сибири // ВО. 1890. 16 сентября. № 37. С. 8); похмельной Ядринцев назвал болтовню торговца, что-де народ "в Сибири тёмный, бесталанный". - Чехов АЛ. Из Сибири // Чехов АЛ. Поли. собр. соч. и писем: Соч. М, 1987. Т. 14-15. С. 22 (ср.: "Вы помните статьи Чехова из Сибири? Что это за пошлость и гадость. <...> Это какой-то бред пьяного человека..." - Письмо Вл. М. Крутовского к Потанину от 6 апреля 1892 г. // Кто вы, доктор Крутовский? Красноярск, 2002. С. 26-27). Особенно возмутило Ядринцева и многих других замечание: "Женщина здесь так же скучна, как сибирская природа; она не колоритна, холодна, не умеет одеваться, не поёт, не смеётся, не миловидна <.. .> "жестка на ощупь". Когда в Сибири со временем народятся свои собственные романисты и поэты, то в их романах и поэмах женщина не будет героинею; она не будет вдохновлять <...> спасать, "идти на край света"" {Чехов АЛ. ...С. 27), - подобные обобщения безусловно аморальны; писать об этом мог сибиряк, но собственно рос-

бири как стороннее использование здешних особенностей - например, "Около золота" ссыльного Л.П. Блюммера или "На краю света" не бывавшего тут Н.С. Лескова, - либо (с) созданные в Сибири и, вне зависимости от авторства и их достоинств, её проблемы никак не затрагивающие;

сиянину сие непозволительно. Ср. со взглядом, заинтересованным в объективности, - за пятнадцать лет перед тем Потанин дал абрис героини романа "Тайжа-не": "Я воображал Тайжанку девушкой красивой, страстной, но лукавой и сухой <...> что-то подобное есть и в природе Сибири..." // Тайж. С. 117 (в Я. Т. 2. С. 148, письмо ошибочно датировано ноябрём 1874 г., - ср. в допечатке: "Калачева в восторге от цветов и помещичьего сада" [Там же. Т. 5. С. 260]; датируется маем 1875-го на основании того, что в письме А.С. Гацискому от 26 мая 1875 г. речь идёт о том же письме А. Калачева, а уезжавшая в деревню А.В. Потанина вернулась 26 мая в Петербург [см.: Там же. Т. 2. С. 164; Т. 5. С. 260; ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 9 об.]; вероятно, оно написано до 24 мая, поскольку Потанин писал Ядринце-ву и 24-го, и 26-го [последнее в П. Т. 2. С. 164, отнесено к 27-му, - см.: ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 6], и явно по получении письма А.В. Адрианова от 15 мая 1875 г., -см.: Адрианов А.В. Письма к Г.Н. Потанину // ВТГУ. 1998. № 266. С. 35). Однако по поводу смерти "любимейшего русского писателя" Потанин заявил, что в провинции "с любовью чтили его замечательное художественное дарование, так блестяще и выпукло проявившееся в чарующих и увлекающих мысль рассказах и пьесах" (Письмо к В.А. Гольцеву от 17 июля 1904 г. // П. Т. 5. С. 70-71), а 27 февраля 1910 г. писал М.Г. Васильевой: "Может быть, никогда Вы так сильно не чувствуете, что этот мир <...> действительно существует, как тогда, когда Вы читаете мелкие рассказы Чехова <...> Вы ощупываете жизнь; она становится для Вас осязательною" // П.-В. С. 261-262. Разногласия между Ядринцевым и Потаниным нет: один отметил недоброжелательность сиюминутных путевых заметок, другой - после смерти Чехова — общероссийское значение его художественного творчества и "такой подвиг, как написание глубоко правдивой <.. .> честной книги, как "Остров Сахалин"" II П. Т. 5. С. 71.

- литературу Сибири (d), выражавшую какие-либо свойства места и времени, но не влиявшую на творческую ситуацию, т.е. ту, что обычно воспринимается как второстепенная, либо (е) верную в описании родного быта или (f) глубинном проникновении некоренного наблюдателя в сущность изображаемого, т.е. ту, что составляет фонд местной классики - например, рассказы Н.И. Наумова и "Сон Макара" ссыльного В.Г. Короленко; (g) сибирскую литературу по принадлежности и по сути определения, т.е. исходящую из потребностей самосознания - например, Потанина "Из переписки молодых друзей".

Объектом данного исследования является сибирская литература, областническая (g), с её попытками идеологического воздействия на литературу Сибири (d-f). Темы и сочинения, в которых Сибирь привлекалась только как материал (а-Ь), используются лишь в силу того, насколько они сами послужили материалом для суждений об историко-литературной ситуации.

Согласимся с Б.А. Чмыхало, что "региональная литература, безусловно, неотъемлемая часть национальной литературы. Она входит в сферу исторического бытия последней в качестве своеобразной "подсистемы" <.. .> Региональная литература немыслима без некоей idee fixe, которая является продуктом данной культурной среды. Она <литература> развивается вместе с развитием этой "идеи" и, в свою очередь, оживляет и стимулирует её" [Чм -ЛР. С. 35]. Б.А. Чмыхало настаивает на "определяющей роли" географии, которая "как бы сама по себе "диктует" свою литературную версию", и акцент им переносится на "константу мироощущения", ибо "региональная литература - не участок в географически-пространственном выражении, а исторически изменчивый, "особенный" фрагмент системы, "присоединяющийся" к последней в качестве её естественного и даже необходимого компонента. Регионализм поднимает порог устойчивости национальной литературы, её жизнеспособность..." [Чм—МС. С. 193— 194]. Если заключить это в рамки дефиниции, регионализм понимается как народное самосознание, проявляющееся в некие периоды в меняющем свои границы ареале и в силу этого не замыкающееся на себе самом, а сообщающее свои почвенные интенции национальному мировыражению.

Б.Ф. Егоров говорит: "Там, где появилось региональное самосознание, не могла не возникнуть соответствующая литература. Поэтому для меня нормальны термины "поморская литература" <.. .> "донская литература" <.. .> Затрудняюсь с "сибирской литературой", но, наверное, с некоторыми оговорками, можно и её считать существующей" [СКМК. С. 8]. Так, произведения Ф.Д. Крюкова смотрятся плотью от плоти донской земли, стилизации Б.В. Шергина кажутся приемлемыми в духе самовыражения Поморья, а существование сибирской литературы призрачно и гипотетично. Осторожность Б.Ф. Егорова, одного из основателей тартуской семиотической школы, понятна: затруднительно ощутить то, что себя не вполне выразило - но всё же обозначилось и позволяет так или иначе себя трактовать.

Дискуссия по этой проблеме, начавшаяся было в 1920-х гг., не могла привести к желаемым результатам при угрозе, что "термин "сибирская литература" заключает в себе противопоставление её русской литературе..." [Вег-ман В.Д.: СО. 1926. № 3. С. 224]. Status quo запёчатлён в двухтомной коллективной монографии "Очерки русской литературы Сибири" (Новосибирск, 1982), где должные определения отсутствуют, а политические мерки мешают объективному анализу.

Ценные высказывания Н.К. Пиксанова об областной словесности необходимое развитие не получили, хотя в 1970-1980-е гг. на эту тему появились осторожные спорадические высказывания, а в 1990-х началось обсуждение региональных проблем на специальных конференциях и в научной литературе, осложнённое разработками частных задач.

Вообще же, исследования региональной литературы за отсутствием чётких критериев уже четверть века буксуют на прежнем месте. Так, П.В. Ку-прияновский заметил, что "провинциальная жизнь являлась не только неиссякаемым источником изображения русской действительности <...> но и многих идей, имевших национальное значение", - и дал установки: "1. Изучение жизни и творчества местного писателя. 2. Изучение писателя-классика <...> в плане регионально-краеведческого начала. <...> 3. Исследование литератур-

16 ной жизни в области <...> 4. Наша область <...> в художественной литературе. <...> 5. История развития литературы в крае" [РЛ. 1984. № 1. С. 177, 180— 181], - т.е. обозначил направления, по которым работа обычно и ведётся, но положение о провинциальных идеях "национального значения" оставил втуне, хотя именно это представляет интерес наибольший.

Литературная репутация Потанина, крупнейшего идеолога провинции, вовсе парадоксальна: он издавна и привычно считался писателем, не обретя как беллетрист ни малейшей известности. Хотя писателями называли и критиков, и журналистов, и публикующихся по гуманитарным наукам, однако слава писателя настоящего за Григорием Николаевичем столь закрепилась, что ему стали приписывать произведения его однофамильца, современника и тоже демократа Гавриила Никитича.

Материалом исследования послужили, в основном, произведения Потанина, Н.М. Ядринцева и Г.Д. Гребенщикова - те и в той мере, насколько они могут считаться областническими по критериям здесь определяемой поэтики.

Основное внимание уделено творчеству Потанина: именно он формулировал принципы областнической литературы и написал основные произведения. В целом, его беллетристическое наследие невелико, если не причислять сюда литературные обработки чужих историй вроде "Ермолаевского института" [Я. Т. 1. С. 51: КВГ. 1874. 6 января. № 3. С. 10]. Так, цикл "Лютые дни (Очерки шпанки)" Григорием Николаевичем не был завершён; в 1873 г. три очерка напечатаны в "Камско-Волжской газете" под псевдонимом Долон-ский, четвёртый за подписью Г. П-н и Н. Ядринцев, ещё один опубликован в 2004-м, а остальные пропали. Неоконченный роман "Тайжане" (1872) и набросок "В кордегардии" (1873) появились в печати лишь в 1997 г., "Литературные миниатюры" (1909) - в 2003-м. Рассказ "Блудный сын", в 1878 г. опубликованный под псевдонимом Кислозёрский в "Сборнике газеты "Сибирь"", с именем Потанина, несмотря на автобиографическую прозрачность, не соотносился, как и рассказ "Из переписки молодых друзей", опублико-

ванный в 1886 г. в "Восточном обозрении" за известной подписью Потанина Карым.

О романе Потанина впервые высказался Н.Н. Яновский, работавший с плохой машинописью, предоставленной ему архивохранилищем, где поправки Ядринцева не были учтены, и обративший внимание на социальный аспект произведения [ЛНС. Т. 7. С. 9-13], однако до публикации "Тайжан" и сопутствующих материалов серьёзное обсуждение произойти не могло. После выхода романа в свет К.В. Анисимов сделал ряд интересных наблюдений, рассмотрев "Тайжан" в контексте эпохи.

Рассказы, художественные очерки и несколько стихотворных опытов Потанина в поле зрения учёных не попадали.

Как писатель он остался в тени Ядринцева и этому сам способствовал, пропагандируя творчество друга и предоставив Т.М. Фарафонтовой и Вл. М. Крутовскому архивные материалы. В 1915 г. Н.Н. Козьмин дал обширный обзор "Камско-Волжской газеты", высоко оценённый Вл. М. Крутовским , начавшим издавать письма Ядринцева к Потанину, а в 1919-м оба исследователя составили книгу статей и стихотворений Ядринцева.

Публицистическая деятельность областников неизбежно учитывалась историками, но филологи подняли прежние темы запоздало: статьи о художественном творчестве Ядринцева стали появляться с конца 1960-х, после подступа Ю.С. Постнова к областнической литературной критике она в 1980-е гг. с различных точек зрения анализировалась Н.Е. Меднис и Б.А. Чмыхало. К последним годам наметился качественный перелом в изучении "Восточного обозрения"⁴.

³ См.: <Козьмин Н.Н> Ландарма. Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев в "Кам
ско-Волжской газете". 1873 г. // Сибирь. 1915. № 71-74; <Крутовский Вл.М.>.
В.К. Областные очерки // СЗ. 1916. №.1. С. 152-159.

⁴ См.: Хваленская Ю.Е. Фельетоны Н.М. Ядринцева в сибирской печати
70-80 годов XIX века // Вопросы языка и литературы. Новосибирск, 1969.

Между тем, несмотря на устоявшееся мнение, что Ядринцев являлся вдохновителем и ведущим писателем областнического направления, среди его сочинений не обнаружено ни одного, которое б отвечало искомым требованиям - за исключением фельетонного стихотворения "Пельмень". Общепринятая высокая оценка его поэзии⁵ представляется очень преувеличенной, а характеристика прозы после статьи Н.Н. Яновского 1979 г. не получила никакого развития. В нашем исследовании анализ произведений Ядринцева соотносится с его возможностями доработки романа "Тайжане", насколько она могла быть адекватна задуманной Потаниным концепции, - важность такого угла

Вып. 3. Ч. 1. С. 144-152; Кандеева А.Г. Н.М. Ядринцев - фельетонист газеты "Восточное обозрение" // Уч. зап. Омск. гос. пед. ин-та. 1969. Вып. 40. С. 50-67; Она же. О прозе Н.М. Ядринцева 70-80 годов XIX века // Фольклор и литература Сибири. Омск, 1974. Вып. 1. С. 99-121; Петряев Е.Д. Сотрудники "Восточного обозрения" и "Сибирских сборников" (1882-1906). Киров, 1987; Меднис НЕ. Поэтика литературно-критических статей Н.М. Ядринцева // Литературная критика в Сибири. Новосибирск, 1988. С. 130-138; Шапошников В.И. Литературная критика "Восточного обозрения" (1882-1894) // Критика и критики в литературном процессе Сибири XIX-XX вв.: Сб. науч. тр. Новосибирск, 1990. С. 55-75; Шиловский М.В. Вклад сибирских областников в развитие русской журналистики второй половины XIX века // Роль Сибири в истории России. Новосибирск, 1993. С. 57-65; Гольдфарб СИ. Газета "Восточное обозрение". Иркутск, 2001.

⁵ См.: <Яковлева К.А> К. Я-ва. Стихотворения Н.М. Ядринцева // Мир Божий. 1895. № 3. С. 49-52; Раппопорт Г.П. Публицист и поэт // Раппопорт Г.П. Страницы литературного прошлого Алтая: Лит.-краевед. ст. и очерки. Барнаул, 1958. С. 31-39; Куклина Е.А. Вольная поэзия и Сибирь (Вторая половина XIX - начало XX в.). Новосибирск, 1977. С. 52-62; Яновский Н.Н. Поэзия Н.М. Ядринцева//ЛНС. Т. 5. С. 157-168.

зрения позволяет определить вектор творчества и подлинное место Ядринцева в разработке начал областнической словесности.

Корпус произведений Г.Д. Гребенщикова изучен весьма слабо ввиду того, что интерес к наследию писателя-эмигранта отнюдь не поощрялся, однако благодаря многолетнему подвижничеству Н.Н. Яновского, пусть и не свободного от идеологических требований эпохи, на рубеже тысячелетий стали публиковаться серьёзные работы, посвященные различным аспектам гребенщи-ковской прозы, актуализирована дореволюционная и эмигрантская критика и всё большее признание получает трактовка Г.Д. Гребенщикова как писателя-областника . Тем не менее, кроме кратких критических высказываний М. Горького и В.Я. Шишкова в 1910-х гг., М.Л. Слонима в 1920-х, отрицательной характеристики областнических тенденций Г.Д. Гребенщикова Н.Н. Яновским в 1982 г. и положительной - А.П. Казаркиным в 2004-м, более-менее обстоя-

См.: Якимова Л.П. Творчество Г. Гребенщикова в новом социально-историческом контексте // Изв. Сиб. отд. РАН: Ист., филол. и филос. 1993. Вып. 3. С. 56-61; Черняева Т.Г. Г.Д. Гребенщиков в дореволюционной литературе Алтая (К проблеме становления регионального лит. процесса) // Культура и текст. СПб.; Барнаул, 1997. Вып. 1. Ч. 2. С. 93-96; Она же. Автобиографическая проза Г.Д. Гребенщикова // ПЛЖ. Ч. 2. С. 185-189; Она же. Г.Д. Гребенщиков о старообрядцах Алтая // Язык и культура Алтая. Барнаул, 2001. С. 8-26; Георгий Гребенщиков: Воспоминания современников, очерки, критика, исслед. ст. о сиб. писателе Г.Д. Гребенщикове. Барнаул, 2001. Т. 1; Казаркин А.П. Сибирская областная эпопея // СТРК. С. 63-76; Черняева Т.Г. Георгий Гребенщиков и его роман "Чураевы" // СКМК. С. 76-97; Царегородцева С. С. Г.Д. Гребенщиков: грани судьбы и творчества. Усть-Каменогорск, 2003; Леонов В.Н. Культурологическая концепция Г.Д. Гребенщикова: Автореф. дис. ...канд. филос. наук. Барнаул, 2003; Черняева Т.Г. Неизвестный Георгий Гребенщиков // Бийский вестник. 2004. № 2-3. С. 200-215; Казаркин А.П. Георгий Гребенщиков и областничество // ВТГУ. 2004. № 282. С. 290-294.

тельному анализу в этом отношении творчество одного из крупнейших сибирских писателей не подвергалось и остаются спорные вопросы об идеологической направленности его основных произведений.

Затруднения возникают и в связи с безответственным отношением к источникам. В 1970-х - начале 1980-х гг. издания сочинений Ядринцева и Потанина подавались в соответствующей социальному режиму аранжировке. Своеобразные итоги областниковедения - четыре тома "Литературного наследства Сибири" (Новосибирск, 1979-1986), пятитомник писем Потанина (Иркутск, 1987-1992) и биобиблиографический справочник (Томск, 2001) -более подтверждают мнение о запущенности проблем, чем опровергают. Тома 4-7 "Литературного наследства Сибири" составлены из произведений и писем Ядринцева и Потанина: кроме писем Ядринцева, четырёх его работ и трёх стихотворений, это перепечатки; в подавляющем большинстве материалы поданы без комментариев и подчас с обширным и тяжким купированием текста в несколько страниц, иногда не указанным . Перечень всех извращений текста

При конкретном перечислении публикаторов не оговорено, кто дал наиболее испорченные материалы, но по логике вычитания им оказывается главный редактор серии Н.Н. Яновский, он же член редколлегии и один из составителей пятитомника писем. Многие места, отмеченные как неразборчивые, при проверке по автографам оказываются удобочитаемыми. О качестве публикаций можно судить по тому, как воспроизведены "Опыты биографии" Ядринцева - с искажениями, перелицовкой текста и под названием "Серафим Серафимович Шашков". Из примеров недобросовестности: убрано якобы об-сценное слово Ядринцева о том, что арестованные областники прибыли в Омск на "курвеске", повозке с продольными скамьями, обывателей же ограждали не от "любви" (ТОКМ. Ед. хр. 24. Л. 49, 59), но от "молвы" (ЛНС. Т. 5. С. 147), и в тюрьме С.С. Шашков "просидел дыру" не в "кровати" {Потанин Г. Воспоминания // СЖ. 1914. 9 марта. № 51. С. 3), а в собственной "кости" (ЛНС. Т. 6. С. 207), - републикатор Н.Н. Яновский. По его комментариям: в

в пятитомнике вырос бы в отдельный том, и, при искреннем уважении к исследованиям первопроходцев, приходится констатировать коммунистически зашоренный взгляд на областничество, прочную зависимость от легенд, легко снимаемых по дотоле известным источникам, и длинный ряд фактических ошибок, коих могло не быть при внимательном чтении публикуемых писем⁸.

1859 г. при встрече Потанина с М.Н. Катковым присутствовали писатель К.Н. Леонтьев, бывший в ту пору врачом в Нижегородской губ., и сотрудник "Современника" П.А. Ефремов, которые, однако, не могли быть "товарищами Бакунина" по Берлинскому университету просто по малолетству (Там же. С. 106, 313); имеются в виду журнальный помощник М.Н. Каткова П.М. Леонтьев и отец Петра Александровича Ефремова Александр Павлович, университетские профессора;

при публикации письма Ядринцева от 20 октября 1860 г. из Петербурга в Томск, дабы Н.И. Наумов приехал-таки в столицу, утверждается, что в это время Н.И. Наумов учился в Петербургском университете (Там же. Т. 5. С. 230, 232):

согласно предположительному пояснению, сибиряк "Кашкин", проходивший "в процессах 70-х годов", оказался калужанином петрашевцем Н.С. Кашкиным, в 1849 г. отправленным в армию на Кавказ (Там же. Т. 4. С. 324, 339); Ядринцев же имел в виду П.М. Кошкина, шедшего в 1871 г. по делу "Народной расправы".

⁸ Видимость тщательной работы создаётся тем, что слова Потанина изымаются, а взамен предлагается конъектура с редакторскими скобками в самых неестественных местах и не там, где необходимо. Решением всех проблем здесь стало изъятие фраз, страниц и аж 57 писем, которые оказались не включёнными в собрание "по не зависящим от составителей и редакции обстоятельствам" (77. Т. 1. С. 7), объяснить которые невозможно. Датировку приходится проверять даже ту, что дана как якобы авторская. Много ложных отсылок к архивным делам. Текст, подготовленный Я.Р. Кошелевым, подан

не просто произвольно, а нарочито испорченным. Ср. в подлиннике: "...эпизод на борьбу бухарца Биджа, сидящего посредине Тарбагатая, и Тю-легуна, местного барона, эпизод с эпиграфом из Пушкина о споре булата с золотом. "Тайжан" написал две главы..." (ТОКМ. Ед. хр. 3. Л. 11 об.), - и в Я. Т. 1. С. 88: "...эпизод о борьбе бухарца Биджа, эпизод с эпиграфом из Пушкина. / О споре булата с золотом "Тайжан" написал две главы...";

в П. Т. 2. С. 118: "У нас живёт одна женщина с ребёнком. Маленький ребёнок лазит по нашим спинам и головам. Любит очень сорить (Здесь удобрение зовут сором. - Прим. Потанина.) на спине моей жены, уморительно пьёт молоко, живёт в бураке под ёлочкой, которая поставлена нарочно в комнате, и зарывается в вату", - занимательная картинка: мальчик-идиот и благодушный Потанин, - а в подлиннике: "У нас живёт Птеромис, маленьк<и>й ребёнок летяги, лазит по нашим спинам..." - и т.д. (ТОКМ. Ед. хр. 14. Л. 27 об.);

в подлиннике: ".. .в Тотьме женщина вяжет чулки на продажу в Москву, в Вологде - кружевницы..." (Там же. Ед. хр. 5. Л. 16), - а в П. Т. 2. С. 61, вариант на тему "в огороде бузина": "...в тюрьме женщина вяжет чулки на продажу в Москву, в Вологде - кружева...";

в подлиннике (испорченное курсивом): "Записка Безобразова рисует хлебный крах на Урале и в Тоб<ольской> губер<н>ии; когда сбыт хлеба и других сельскохозяйственные произвед<ени>й из Шадрин<ского>, Кург<анского> и Ишим<ского> округа усилился, повезли масло, сало из края, ярмарки Кресты, Ишим, Таинга с сотен тысяч в два, три года выросли; крестьяне, у которых до того, вероятно, тоже хлеба стояли по 10 лет в клунях, обратили его в свиное сало, откармливая свиней. Неурожай, клуней, регулирующих цену на хлеб, уже не было..." (ТОКМ. Ед. хр. 9. Л. 21 об.), - а в П. Т. 3. С. 147 (отсебятина курсивом): "Записка Безобразова рисует хлебную торговлю в Камско-Уральском бассейне. Он пишет, что когда сбыт хлеба и других сельск<охозяйственных> произведений из Шадрин<ского>, Камышловского и Ирбитского уездов усиливается, тогда горнозаводское население Урала вполне обеспечивается продовольствием. Это и про-

изошло в период, предшествующий обследованию. Клуней, регулирующих цену на хлеб, уже тогда не было..." Извратив факты, публикатор заставил Потанина выражаться суконным слогом газетной статьи. Везде канцеляристская стилистическая правка, когда вместо "о" ставится "по поводу". Непрожёванная редакторская строка об Идыге, что "борется с сыном Марадылом, вышибившим ему глаз" (Там же. С. 137), читается в подлиннике так: Идыге "борется с сыном, который и вышибает ему глаз. Отсюда и Одиссей, и Один одноглазый - и т.п." (ТОКМ. Ед. хр. 9. Л. 12 об.); подчёркнуто Потаниным, - но окончания нет: более компетентный в мифологии "учёный сосед" вычеркнул всё остальное. В чём суть "возвышенного учения" Дж. Толенда (Я. Т. 2. С. 11), не узнать, - речь же идёт "о Христе" // ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 28 об. Неясно, отчего "искусству долго ещё не явиться в Сибири" (Я. Т. 2. С. 21), однако об этом следующая фраза: "Нет и задатков; мы не имеем святых патронов, мощей, домашних фетишей; не имеем предан<и>й..." // ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 31. Пролетарский подход до несносного глуп: вместо фразы "Маркса получил" (Там же. Ед. хр. 6. Л. 15 об.) появляется - ""Капитал" Маркса получил" (Я. Т. 1.С. 166), а число табунов у инородца уменьшено вдвое: "Калмык 2 дючины Адженак Тюкпе имел 40 табунов лошадей..." (ТОКМ. Ед. хр. 10. Л. 13 об.) - "Калмык Адженак Тюкпе прежде имел 20 табунов..." (Я. Т. 3. С. 159); в комментарии указано, что это копия, но это автограф. Потанин пишет, что "в де-мократ<ических> частях империи, как, наприм<ер>, Север, Вятка, Урал (горный), Сибирь, нет ещё своей областной прессы", а в остальных провинциях она "выходит такой безделушкой, вроде "Деревенск<о>й газеты" Н. Успенского..." (ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 35-35 об.), - и публикатор заменяет "демократ<ических>" на "некоторых", а упоминание о Н.В. Успенском изымает // Я. П. 25. Если он не знает, что за "письмо Витого" (ТОКМ. Ед. хр. 14. Л. 16 об.; подчёркнуто Потаниным), то ставит - "письмо неизвестного..." // Я. Т. 2. С. 103. Вообще, многие незнакомые публикатору имена, вроде писателя и социолога В.В. Берви-Флеровского, изъяты, а кое-какие стали впредь неузнаваемы: вместо редактора "Донской газеты" А.А. Карасёва, кому в 1876 г. Потанин хотел написать об издании местного сборника

(ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 36), возник Караваев - при пояснении А.Г. Грумма-Гржимайло и С.Ф. Коваля, что это в 1842 г. отправленный в Сибирь каторжник А.Н. Кузьмин-Караваев (Я. Т. 3. С. 41,250);

вместо Колмогорова и Москова (ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 38 об.) - Холмогоров и Личков (Я. Т. 3. С. 44), а далее Москов (ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 46 об.) вовсе превратился в "мопса" (Я. Т. 3. С. 58);

Андрей Прокопьевич Пичугин' (ТОКМ. Ед. хр. 6. Л. 20 об.) назван Семёном Прокофьевичем (Я. Т. 1.С. 171);

Мефодий Васильевич Гилёв (ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 50) - Мефодием Алексеевичем (Я. Т. 3. С. 63);

Надеин (ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 11, 36 об.) - Кадлиным и Падлиным (Я. Т. 2. С. 169; Т. 3. С. 42); под фамилией математика Галкина (Там же. Т. 1. С. 111-112) явно кроется друг Потанина Е.А. Ганкин, под "Пилипо" (Там же. С. 188) - член Совета Главного управления Западной Сибири и председатель следственной комиссии по делу о сепаратизме Ю.П. Пелино, чью фамилию подчас писали через "и", а полицейский С.<Э.> 3<волянский> (Там же. Т. 4. С. 269) не причём там, где говорится о члене Госсовета <А.И.> Д<еспоте>-3<еновиче> // ТОКМ. Ед. хр. 11. Л. 12 об. Из-за того, что фамилия известного историка В.И. Вагина (Там же. Ед. хр. 7. Л. 8) прочлась как "Ваши", переделаны окончания глаголов и местоимений II П. Т. 2. С. 166. Географические названия тоже подчас неверны. О правке "с точностью до наоборот" ср. в подлиннике: "...автор добросовестен, не сам измыслил мужицкий жаргон" (ТОКМ. Ед. хр. 3. Л. 39), - и в Я. Т. 1. С. 124: "...автор добросовестен, он сам измыслил мужицкий жаргон";

в подлиннике: "Про Португалова К.В. пишет, что он в его роде" (ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 39), - в Я. Т. 2. С. 29: "Про Португалова К.В. Лаврский пишет, что не в его роде";

в подлиннике: "...ни разу ещё не имела с ним свидания" (ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 39),-вЯ. III. 189: "...только раз имела с ним свидание";

- в подлиннике: "...я писал не о подведении меня под манифест..."
(ТОКМ. Ед. хр. 2. Л. 15), - в П. Т. 2. С. 79: "...я писал о подведении меня под
манифест...";

в подлиннике: "...возвращения в столицы" (ТОКМ. Ед. хр. 11. Л. 9), - в 77. Т. 4. С. 265: "...возвращения из столицы...";

в подлиннике: "...вещь понятная!" (ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 27 об.), - в 77. Т. 2. С. 10: "...вещь непонятная!" Даже контекст вопиет об ошибке, но всё равно взамен фразы "проектированные горы" (ТОКМ. Ед. хр. 5. Л. 16 об.) возникают "проектированные годы" (П. Т. 2. С. 58), а вместо - "...нет цветов не только в домах, даже и в огородах" (ТОКМ. Ед. хр. 14. Л. 21) значится - "...нет цветов не только в домах, даже и в городах" // П. Т. 2. С. 108; вырвано из текста и помещено в примечание. Если напечатано: "монголов" (Там же. Т. 3. С. 93), - надо читать: "китайцев" (ТОКМ. Ед. хр. 8. Л. 4), которым вообще не повезло: публикатор и "синологию" (Там же. Ед. хр. 10. Л. 28) заменил на "научную тематику" // П. Т. 4. С. 125. Если прочесть, что "Мачтет снёс Наумову свои заметки о Германии" (Там же. Т. 2. С. 167), то не стоит впадать в зряшные исследования, зачем они Н.И. Наумову понадобились: Г.А. Мачтет их "снёс Некрасову..." // ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 9 об. Не надо узнавать, какой "Аркадий Наумович" хотел праздновать день рождения Грибоедова (77. Т. 4. С. 279), - это "Ака-деми<я> Наук" // ТОКМ. Ед. хр. 11. Л. 21. Вместо сообщения: "...в Томске уже есть газета Муромская..." (Там же. Ед. хр. 10. Л. 16), - другое: "...в Томске уже будет газета Макушинская..." // 77. Т. 3. С. 204. Если отмечено: "Так в подлиннике" (Там же. Т. 2. С. 67), - то в подлиннике всё в порядке. С извращениями прекрасно совмещается ханжеский пуризм: знаменитый рассказ Щедрина из "Помпадуров и помпадурш" про Ямудию очевидно сочтён неприличным, и о Бийске-Ямудии выброшено (ТОКМ. Ед. хр. 8. Л. 16: П. III. 110), - и мы читаем вместо: "Порты получены..." (Там же. Ед. хр. 4. Л. 24 об.) - "Посылки..." (Я. Т. 2. С. 18);

Нонсенс можно почерпнуть и из биобиблиографического справочника, но, как считает профессор кафедры истории и документоведения Томского госуниверситета, эта подборка "является результатом скрупулёзного изучения солидного количества библиографических указателей" и выражает "мнения, представленные в трудах специалистов" [ВТГУ. 2003. № 276. С. 212-213], из

вместо: ".. .глажу себя по брюшку..." (ТОКМ. Ед. хр. 14. Л. 24 об.) - ".. .по голове..." (Я.Т. 2. С. 112);

вместо: "...в этом кабаке..." (ТОКМ. Ед. хр. 17. Л. 22) - "...в этом клубе..." (Я. Т. 2. С. 178);

вместо "вони" (ТОКМ. Ед. хр. 4. Л. 29) - "запахи" (Я. Т. 2. С. 18);

вместо "грубые" (ТОКМ. Ед. хр. 17. Л. 23 об.) - "нечуткие" // Я. Т. 2. С. 179. В названии статьи "Дрова в Киргизской степи" (Тобол, губ. ведомости. 1858. 1 марта. № 9. Отд. 2. С. 112) вместо "Дров" - "Топливо" (Я. Т. 5. С. 215); составители библиографии А.Г. Грумм-Гржимайло и Л.А. Смольянинова. Очевидное пренебрежение к подготовке текста заметно и по письмам, которые готовил к печати не Я.Р. Кошелев; в Я. Т. 1. С. 61: "Автор сидел в крепости за либеральную речь на панихиде по убитым в Казани; следователь-тюремщик даёт совсем не тот смысл речи, какой хотел дать автор" (публикатор С.Ф. Коваль), - надо: "Автор этих стихов сидел в крепости за либеральную речь на панихиде об убитых в Казани. Слово Тюремщик даёт совсем не тот смысл речи, какой хотел Автор" // Дело. С. 182. Из серии ложных комментариев: к восточносибирским писателям предположительно причислен историк В.И. Семевский (Я. Т. 1. С. 43, 204; комментатор А.Г. Грумм-Гржимайло), петербуржец, который в указанном 1860 г. находился в двенадцатилетнем возрасте;

неверно прочтённое имя Renan'a (Дело. ПО) выросло в примечание о книге Kennan'a "Кочевая жизнь в Сибири...", и год её выхода смещён с 1870-го к 1864-му (Я. Т. 1. С. 73, 218; публикатор С.Ф. Коваль, комментатор А.Г. Грумм-Гржимайло), хотя в ту пору Дж. Кеннан был никому не известным телеграфистом.

чего следует, что справочник ценен более всего тем, что в целом отображает авгиевы конюшни, под потолок замусоренные в период советской власти; при выборке из преждебывших и отнюдь не полных библиографий здесь пропущены десятки важных работ, и, списав часть ошибок у коллег, томские библиографы добавили свои, отметив, что известный роман Гавриила Никитича Потанина "Старое старится, молодое растёт" "является первым в научной библиографии" Григория Николаевича⁹.

При плохой источниковедческой базе явственны поспешные обобщения. Так, по замечанию Б.А. Чмыхало, "литературный регионализм ("сибирская литература") как явление не сводимо к суммарной продукции региона, а есть некоторое её качество, где связующим моментом выступает местная "идея"" [Чм.-ЛР. С. 24], - интонационно и даже интенционно суждение на беглый взгляд кажется верным, но качеством "суммарной продукции региона" "сибирская литература" как таковая не является, а явление не есть качество

⁹ Спр. С. 107-109, 116-117. Комментаторы П., отметив, что при путанице с двумя Потаниными "ошибки очень легко могут попасть на страницы библиографических указателей" и не надо приписывать Григорию Николаевичу чужую повесть "Штатный смотритель" (Я. Т. 3. С. 264), иллюстрировали это, внеся оную в свой указатель, - см.: Там же. Т. 5. С. 218. По мнению же восьми сотрудниц томской областной "универсальной научной" библиотеки, умерший в 1843 г. П.А. Словцов был областником;

за участие в столичных студенческих волнениях 1861 г. "Потанин, Яд-ринцев, Шашков, Наумов и др. были высланы в Сибирь", а не уехали в разное время сами;

Ядринцев "умер, приняв, по ошибке, большую дозу опия", хотя тут же приведён источник неопровержимых данных о самоубийстве;

областнические воззрения, в 1870-е гг. вполне сформировавшиеся и по сути антимарксистские, опирались на "отдельные положения марксистской социологии в меньшевистской интерпретации" // Спр. С. 5, 150, 179, 4.

(сущность), энциклопедические словари предлагают различать это по типу формы и содержания.

Озабоченность вызывает и то, что внимание обращено больше к историческим результатам, нежели к тому, на чём базировались областнические постулаты и как вызревали. В истории областничества 1860-1870-х гг. продолжают хождение мифологемы, масса путаницы и "белых пятен": так, в "Хронике областнического движения в Сибири" М.В. Шиловского вместо интереснейших 1872-1874 гг. зияет лакуна, а в это время издававшаяся "Камско-Волжская газета" - первый, уникальный поволжско-сибирский областнический орган печати - даже не упомянута, хотя география обзора тянется до Казани и Петербурга.

Разносторонний подход областников к достижению своей цели требует такового же отношения и от исследователей: вообще ж, без привлечения иных гуманитарных наработок - социологических, эстетических, философских -возникает риск остаться и без действенных средств выяснения причинно-следственной связи, позволяющих свести концы с концами и выявить искомые типические черты.

В методологическом отношении почти неизученный доселе материал потребовал применения текстологического, историко-генетического и типологического анализа, а теоретическим подспорьем стали работы М.М. Бахтина об областной и/или областнической прозе, отчасти корректированные согласно диктату материала и потому, что М.М. Бахтин опирался не на русскую литературу, а на германоязычную. Достоверность интерпретации материалов заключается в использовании проверенных de visu архивных документов и сопоставлении опубликованных свидетельств - при "сетке" схожих фактов и опоре на доказуемые версии предшественников, - таким образом, работа естественно предполагает учёт тех или иных возможностей добиться герменевтически верной оценки происходившего, по той же мере вероятности критически акцентируя его позднейшую интерпретацию.

Научная новизна и теоретическая значимость исследования усматривается в уточнении понятийного аппарата и обосновании своеобразия поэтики областнической литературы, её подробном и конструктивном разборе, позволяющем объективно представить значительность того или иного писателя в рамках этой школы.

2. Терминология

Определимся в понятиях.

Термин "провинция" в данной работе употребляется в узком, территориальном, смысле: то, что не есть столица, - но важно отметить, что для России характерно расширительное, социо-психологическое толкование "провинциальности", в силу своей природы болезненное и подводящее под эту маркировку тип сознания, где бы его носитель ни находился: провинциальная ментальность "характеризуется не географическим местоположением её носителей, а комплексом социально-генетических черт, проявляющихся в мышлении, поведении, ценностных ориентациях и т.п."¹?

Махлин М.Д. Парадокс времени: провинциальная ментальность в столицах // ПМ. С. 20. Верное определение подвергается различным интерпретациям. Например, С.А. Исупов и Э.Ю. Старателев отмечают "три типа нормального существования интеллектуала: 1. Философствование, т.е. оперирование фундаментальными абстракциями для создания нормативов умопостижения и осуществления самотрансценденции.'2. Научное познание, т.е. деятельность внутри интеллектуальной традиции (научной дисциплины), опирающаяся на нормы логического мышления и его экспериментальные последствия. 3. Культуросообразная практика..." - и далее: "Под провинциальным интеллектуалом мы понимаем интеллектуала паракультурной ориентации. Паракуль-

тура (термин М.К. Мамардашвили) это такая организация сознания, в которой происходит редукция фундаментальных абстракций и научных понятий до "предметного, вещного и потребительского" использования. <...> 1. Мифологическая иллюзия полноты знания и <вероятно: или. - Н.С> потребность в достижении данной полноты. 2. Эрудированность вместо мышления. <...> 3. Создание ритуальных текстов. <.. .> 4. Интеллектуализация, проявляющаяся в создании смысловых интерпретаций, которые конструируются из редуцированных философских абстракций и научных понятий. <...> можно выделить два основных паранормальных типа, т.е. два способа существования провинциального интеллектуала возле ("пара" - греч.) культуры: 1. Смыслопоиск. <...> 2. Религиозно-этическая смыслотрансляция, характеризующаяся сакрализацией того или иного смысла, полученного в результате смыслопоиска". -Исупов С.А., Старателев Э.Ю. "Провинциальный интеллектуал" (Соц.-философ. диагноз) // Там же. С. 13-14. Нетрудно заметить, что попытки определить интеллектуала "нормального" или "провинциального" страдают некорректностью (как вообразить интеллектуала принципиально паракультур-ной ориентации?), выделяемые типы оказываются на практике далеко не столь верными описываемой здесь природе, и при желании можно перетасовать составляющие данных дефиниций; остаётся повторить вслед за мыслителями, что подобные экзерциции приводят к "наукообразному галлюцинированию" (Там же. С. 14), и отнести авторов, согласно их же формулировкам, к интеллектуалам-конструкторам провинциального свойства. Перед нами характерный пример, когда путем квазифилософской рефлексии - и, по сути, путем упрощения - хотят обосновать впечатление. Зачастую просто ограничиваются схематичным набором черт, отличающим провинциалов от жителей столицы. Как бы то ни было, но присутствие пресловутой провинциальности в психике среднестатистического москвича объясняют тем, что "провинциальная ментальность может в силу миграционных процессов захлёстывать и всё более погружать в себя столичные центры" (Махлин М.Д. II Там же. С. 21), - и

так духовное обеднение списывается на влияние пришлых элементов, вторгшихся в сферу столичной культуры, и игнорируется факт мощного воздействия с Запада, ввиду коего Москва и стала ощущать себя задворками европейско-американской цивилизации. На эту тему Н.К. Пиксанов высказывался еще в 1920-х гг.: "Приток даровитых, но не культивированных провинциалов <...> понижает уровень, разжижает столичную культуру. Её коренные представители борются с этим, как с варваризацией, тем более, что энергичные варвары-провинциалы своей конкуренцией угрожают и материальному их благополучию. Отсюда - враждебность и презрительное значение клички "провинциал". / Овладевая столичной культурой, выходцы из областей стремятся освободиться от своего провинциализма. Но их происхождение неизбежно отражается и на их культурной продукции", - и далее, уже полагая сущностною чертой провинциализма демократичность, автор подчёркивает, что "русская культура одна из самых провинциальных в Европе..." // Пике. С. 53, 58. Исследователем из отставной, северной столицы предлагается следующий расклад: "Словосочетание "провинциальное поэтическое мышление" не несёт в себе признака местожительства поэта. Это, в первую очередь, иерархия художественных ценностей, структура поэтического языка, способ постижения мира. / При анализе некоторых - Н.С> поэтических произведений выделяются основные особенности способа "провинциального" поэтического мышления: 1. Некоторые поэтические крайности, доведённые до гротеска: приоритет гражданских, политических идей над идеями искусства; преобладание идей "чистого искусства"; 2. Подчёркнутое следование русской традиции (группа крестьянских поэтов); полный разрыв с традицией (футуристы); 3. Почти всегда приоритет временных ценностей (социальных, гражданских, идейных, моральных) над более глубинными (онтологическими, бытийными); 4. Особый поэтический язык, заимствующий из высокой поэзии систему образов, иерархию ценностей, смешивающий их и доводящий до примитивизма. / Отличие "провинциального" мышления - желание понравиться публике..." - Минчен-

ков А.В. Отражение "провинциальной ментальносте" в русской поэзии на рубеже ХІХ-ХХ вв. // ПМ. С. 139. В данном итоге провинциальная литература оборачивается любыми крайностями популизма - и только. Нечто полярное читаем в лирическом пассаже волгоградцев: "Российская провинция постижима на уровне интуиции, это сложно формулируемое, а может быть, и не имеющее аналогов в слове и мысли понятие. <...> Духовность российской психологии не только и не столько приобретение и сформированное воспитанием и образованием качество личности, сколько генетическое, обусловленное российскими традициями свойство, проявившееся через подсознание, сознание, природу, дух Высокого Плана". - Меерсон Е.А., Карякина М.Н., Рудневская О.В. Духовность российской провинции в преображении современной жизни // Там же. С. 140-141. Тут уж и вовсе декларируется радикальный отказ от постижения, исходя из тютчевского: "Умом Россию не понять..." и т.д. по тексту. Приходится согласиться, что термин "провинция" "наряду с географическими теряет и свои семантические границы. <...> слово "ложится" в семантический "дрейф", постепенно обрастая новым объемом и трансформируясь в нечто близкое метафоре. <...> оно обретает способность легко аккумулировать пограничные и пересекающиеся с ним понятия <...> и вследствие этого использоваться в самом широком значении. Выйдя за пределы термина, слово попадает в иную стилистику, законы которой и позволяют ему в дальнейшем вместить в себя практически весь смысловой спектр, связанный с представлениями о культуре русской периферии". - Зайонц Л. О. "Провинция" как термин // Русская провинция: миф - текст - реальность. М.; СПб., 2000. С. 19. По поводу "провинциальности" ср.: под этим термином "всегда подразумевалась определенная самобытность видения человеком окружающего мира" (Сухобская Г.С. Провинциальное сознание как фактор менталитета современного горожанина // ПМ. С. 30), - или: "Провинциальность <...-> характеристика способа воспроизводства ценностей культуры, удержание лишь таких значений и смыслов, которые приобретают форму общепринятых мнений,

Понятием "периферия" решено не пользоваться ввиду его негативной тональности и невозможности считать некое духовное явление периферийным

лишенных модуса оригинальности, проблематичности, субъективности. Провинциальность - это смыслы и ценности, полученные из вторых и третьих "авторитетных" рук" (Гудков Лев. Амбиции и ресентимент идеологического провинциализма // НЛО. 1998. № 3. С. 369), - последней трактовки придерживался Щедрин в 1861 г.: "...миросозерцание есть, но миросозерцание, пришедшее извне <.. .> Это не то тонкое, доступное лишь внутреннему постижению миросозерцание, которое даёт себя чувствовать как продукт целого строя жизни, но миросозерцание внешнее..." - Салтыков-Щедрин М.Е. Наши глуповские дела // Щ. Т. 3. С. 509. Продолжая спор о словах, М.В. Строганов дал разводку понятиям "провинциализм" и "провинциальность": провинциализм - "это обычная низшая ступень социальной иерархии, развёрнутая из вертикали в горизонталь. <.. .> провинциализм не имеет собственного языка и пользуется языком, общим для всех низших слоев социальных иерархий"; "подражательность как означающее провинциализма обуславливается, таким образом, стремлением низшего подражать высшему. <...> Провинциализм - это осознанное стремление жителя провинции возместить недостатки своего местожительства <...> амбициозностью, родственной амбициозности "маленького человека". <...> провинциальность - это не ощущаемое и не осознаваемое самим жителем отставание от жизни. <.. .> Провинциализм - это, таким образом, точка зрения самого жителя провинции; провинциальность заметна только "со стороны" "столицы"". - Строганов М.В. Провинциализм/провинциальность: опыт дефиниции // Строганов М.В. Литературоведение как человековедение. Тверь, 2002. С. 378-379, 381. Ср. определение В.А.Шкуратова: "Провинциализм - <...> синдром маргинальности от принадлежности двум культурным средам. Провинциал испытывает к столичному свету одновременно влечение и неприязнь". - Шкуратов В.А. Провинциальная ментальность и провинция о ментальности // ПМ. С. 4.

по отношению к иному духовному явлению: независимо от творческого потенциала и мнения адептов и противников оба в принципе равновелики.

Термин "регион" применяется как синоним "области".

Относительно несколько устарелого, но традиционного и доселе действенного понятия "область", точности ради обязательно следует помнить, что разница между областными и областническими интересами настолько значительна, что приходится игнорировать не только близкий к экзотическому интерес к региональным темам, не касающийся сути областных вопросов, но и интересы тех беллетристов и публицистов, что обращали внимание исключительно на местную конкретику, не вникали в идеологемы и не усматривали существенную разницу между собственно земским кругозором и национально-государственным, для областнического мировидения более насущным. Конъюнкцию слов "областной" и "областнический" надо иметь в виду, поскольку и посейчас ими пользуются как взаимозаменяемыми, но между ними должно полагать разницу как между конкретно местным и идеологическим.

Соответственно широко используемому термину "провинциальная (региональная) литература" по аналогии принимается и понятие литературы "столичной", т.е. созданной в метрополии, - литературы независимо от направления урбанистической по характеру и чуждой почвеннических воззрений.

Провинциальное самосознание, как правило, подкрепляется обоснованиями того или иного областного своеобразия, и правомерен вопрос: что ж такое вообще культура провинциальная? Наиболее простым и приемлемым будет ответ, что провинциальная культура - в каких бы территориальных пределах её ни выделять и сколь бы высокой или примитивной с точки зрения стороннего исследователя она ни казалась - есть творческое выражение исторически ело- | жившихся духовных, материальных и общественных потребностей там живу- і щего народа, и именно эти почвенные интересы придают областной культуре |

тот оригинальный облик, что отличает её от культуры столичной, находящейся !

і

под постоянным инновационным воздействием Запада/ Многообразие России

35 позволяет любой провинции иметь "лица необщее выраженье" и, соответственно, собственную значимость (некоторые области отличаются от прочих довольно резко, и, на взгляд иностранца, донской казак и северный крестьянин кажутся едва ли не людьми разных наций), - с другой стороны, культура местная есть часть культуры ,общероссийской, и духовные богатства, сообщаемые землями своей стране, приносят немалые проценты на сей капитал - если он не зарыт.

Примем априорно, что российская провинция "по свой форме есть понятие географическое и административно-территориальное, а по содержанию нравственно-культурное" [Иванников И.А.: ПМ. С. 62], некая "категория духовной жизни"¹¹, и попытаемся определить, почему художественное выражение провинциальных проблем перерастает заданные границы и претендует на значение гораздо большее.

У ведущего идеолога областничества есть весьма любопытные характеристики его соратников. Говоря об общественной позиции В.И. Вагина и М.В. Загоскина, Потанин заявил, что "это был не сибирский патриотизм, а сибирский партикуляризм"; не более чем "казанским партикуляристом" оказался и К.В. Лаврский [ЛНС. Т. 6. С. 158, 284]. Между тем В.И. Вагин и М.В. Загоскин выпускали газету "Сибирь", где активно публиковали статьи областников и сами печатались в областническом "Восточном обозрении", а К.В. Лаврский был со-редатором областнической "Камско-Волжской газеты" и яростно полемизировал с централистами, но Потанина всё это не вполне устраивало.

Вывод первый: поскольку в языковом обиходе XIX в. под словом "партикуляризм" понималось что-либо своё любимое и насколько человек сам себя заузит, то Потанин подразумевал здесь малую родину - partio как pars patriae, -

^п Журавлева А.И. Островский-комедиограф. М., 1981. С. 42.

36 и это им всегда воспринималось как нечто недостаточное, чтобы считаться областником¹².

Вывод второй, исходящий из первого: помимо "области" как территориальной единицы, этому термину Потанин придавал идеологическое значение и видел в настоящих областных вопросах "такие местные вопросы, которые заключают в себе однако ж интерес и для всех других областей..." [ТОКМ. Ед. хр. 5. Л. 1 об.].

Ни Потанин, ни Ядринцев никогда не были патриотами какого-либо одного сибирского региона: всё гляделось со своими достоинствами и недостатками, выражало местные нужды и было равновеликим. При всей пристрастности к Сибири областники оказались чрезвычайно внимательны к потребностям Русского Севера, Поволжья и т.д., применяли областническую модель развития к любой части России, и иркутский или казанский партикуляризм, ратующий прежде всего за свои частные интересы, смотрелся ущербным.

Конечно, следует переживать за успехи местных талантов и за исправность канализации, но это легко снимаемо временем и отнюдь не принципиально для жизни региона в целом. Пусть местный патриотизм "дробится до общин, тем больше окажется жизни в обществе", - писал Потанин [Я. Т. 1. С. 140], - однако если эти общины, в узком патриотизме закоснев, станут себя обществу противопоставлять, то партикуляризм угрожает обернуться крайней опасностью - сепаратизмом. Утверждая, что "в каждой области должен возникнуть свой контингент местного патриотизма <...> местный патриотизм -это великая культурная сила", - Потанин подозревал в нём и вероятность самообособления и упрекал уральских казаков за "чувство областного эгоизма"

¹² Мнение, что "изначально сибирское областничество носило характер местного партикуляризма", восходит к выкладкам ростовчанина С.Г. Свати-кова (Абл. С. 4, 167), пренебрегшего высказываниями Потанина и находившегося под воздействием изучения донской казачьей общины, в которой Потанин не обнаружил и намёка на подлинное областничество.

37 и даже явный сепаратизм в отношении к соседям [ЛНС. Т. 7. С. 257; Т. 6. С. 151].

Г.И. Пелих сделала абсолютно верное заключение, что Потанин выделял три стадии общинного развития, воплощавшиеся в общине патриархальной, в общине-области и в общине-государстве [ВТГУ. 1998. № 266. С. 23-25]. Область как звено между собственно общиной и государством обладает более действенными средствами к пробуждению гражданской самостоятельности, ибо не может быть столь замкнутой, как сельская община, и не требует специального бюрократического аппарата, который в силу кастовости быстро становится чуждым своей земле.

Во взгляде на государство как на зло, которое могло бы обернуться органичным объединением общин и областей, в воззрениях на общину как основание социального и нравственного воскрешения областники опирались на положение Прудона о патриархальных общинах, которые смыкаются в естественные областные союзы, а те в свою очередь должны привести к созданию правового государства. Схожие образования уже возникли - швейцарские кантоны и американские штаты, и убеждённый Герценом Прудон полагал, что Россия благодаря крестьянскому общинному устройству наиболее готова к осуществлению социалистического идеала: в предсмертной работе "Теория собственности" Прудон указал, что "истинное решение проблемы собственности дано славянской расой, создавшей общинную собственность, при которой земля принадлежит всей общине, а право пользования отдельными земельными участками - каждому члену общины"¹³.

Уже при зарождении областничества вероятность дробления державы почти снималась ввиду обоснованной Прудоном добровольности межобластного соглашения [Дело. С. 118], и относительно Сибири Потанин считал, что "русский народ заложил здесь основания для продолжения своей жизни" [PC.

Туган-Барановский М.И. Прудон // Прудон П.Ж. Что такое собственность? М., 1998. С. 329.

38 1860. № 9. С. 196]. Разговоры Потанина о сепаратизме были всего лишь тактическими, и он никогда не упускал из виду идеи "противуположной - об единстве. Я употреблял сепаратизм не как цель, а как средство, чтоб <...> придать достоинство местному патриотизму..." [Дело. С. 222-223]- и позже сокрушался о прежнем "неуменьиі отделить две вещи: сепаратизм и любовь к родине; первая - идея преступная", и надо стремиться к "скреплению связей Сибири с метрополией" [ТОКМ. Ед. хр. 7. Л. 33]. Спустя полвека после следствия по делу об отделении Сибири от России, Потанин уточнил, что стремящийся к разделу государства "политический сепаратизм не входит в программу областничества", хотя и согласился, что при опасных обстоятельствах оно "включает в себе сепаратизм не только культурный, но и политический", исходящий из защиты прав местного населения [ЛНС. Т. 6. С. 210]; Потанин заявил то же, о чём писал в 1860-м: "...как бы центробежные ручьи русской жизни ни сделались многочисленны, как бы русские области в своём стремлении к самоопределению ни разошлись далеко одна от другой в своих культурных особенностях, -<...> мы один народ" [ЛНС. Т. 7. С. 258]. Сепаратистская тенденция в Сибири оказалась очень не стойкой даже во время Гражданской войны и мотивировалась необходимостью отделиться лишь "от России советской - последней возможностью спасения великой национальной независимой России"¹⁴, но, как с облегчением замечено у Г.Д. Гребенщикова, и в лихолетье "Сибирь не запятнала себя позорнейшим сепаратизмом и не подняла руку на свою несчастную мачеху Велико-россию..." [Г.-И. Т. 2. С. 459].

Бюллетень Совета уполномоченных организаций автономной Сибири. 1922. № 1, - цит. по: Абл. С. 32. Бытующее противоположное и ложное мнение см. в "Очерках русской литературы Сибири": "...областники глубоко ошибались, думая, что нужды Сибири можно удовлетворить средствами духовной самоизоляции края. Это была идеалистическая вера в то, что часть может противостоять целому" // Оч. С. 350.

Партикуляризм и сепаратизм возникали в защиту от посягательства пришлых элементов на местные интересы и неизбежно вели к замкнутому существованию в масштабах обломовского дивана, города или отрезка страны. В обоих случаях итог не соответствовал задачам областников, которые видели жизнь государства как единую ткань национально-культурных отношений и органичное согласие самобытных районов России, решающих собственные проблемы без насильственной столичной опеки. Потанин начисто исключал паллиативы областного опыта, отредактированного извне по текущим административным требованиям.

М.П. Головачёв отметил, что "областничество есть прежде всего культурно-экономическое течение и потом уже политическая тенденция" ⁵, - суждение во многом справедливое, ибо необходимым основанием государственного строительства должны были стать интересы этногеографических ареалов, своеобразных в социально-экономическом и культурном отношениях. Сам Потанин по мере возможности избегал прямого участия в политических сварах, предпочитая заниматься наукой, и областники никогда не тяготели к политическому радикализму и не пытались создать собственную партию, числясь подчас в социалистах-революционерах или народных социалистах; областничество стремилось к союзам вне каких-либо цензов и по территориальному признаку.

Местные интересы ощущались как настоятельные для России в целом и наиболее действенные "здесь и сейчас", а провинциальная культура - как акт самосознания народа. Потанин считал необходимым, "чтоб в крае возникла своя печать, своя беллетристика, свой театр, своё искусство", ведь только так возможно понять "особенности местно-народного характера" [КВГ. 1874. 11 января. № 5. С. 17]. "Я, - заявлял он, - не иначе понимаю сближение с народом как постоянное участие в его жизни" [П. Т. 3. С. 28]: именно так писатель мог стать достойным предстателем за народные нужды. Сибирские социали-

¹⁵ Головачёв М.П. От общего к частному // Сибирские вопросы. 1921. № 1.С. 64.

40 сты-почвенники прекрасно знали, что существование нации зависит от сохранения культуры не менее, чем от верного природопользования, и формирование областнической школы изобразительного искусства и литературы смотрелось делом значительным и реальным.

Диагноз российской» экономике и культуре, данный областниками, подтвердился: провинция, получив слишком большой инокультурный толчок, подвергается очень болезненной морфотропии (употребляем термин "морфотро-пия" вместо общепринятого, но тут не вполне адекватного щпенглеровского понятия "псевдоморфоз").

Ясные дефиниции позволят избавиться и от ошибок, и от ненужных "открытий". Например: поскольку сибиряки высшее образование получали чаще всего в казанских высших учебных заведениях, возник соблазн перенести начало областнического движения туда и аж в 1852 г., на семь лет раньше, - опираясь на заметку А.Л. Захаренки о сибирском землячестве в Казани, М.В. Шилов-ский внёс его в анналы областничества¹⁶. Перечислим тех, кто упомянут около областников: ни братья Лосевы, ни братья Павлиновы, ни А.К. Шешуков, ни А. Красиков, ни Налётов, ни И.А. Худяков, ни даже А.П. Щапов областниками не были, Г.З. Елисеев вовсе был централистом, Д.Л Кузнецов как редактор томских ведомостей, Н.Н. Булич и А.Х. Христофоров как корреспонденты "Кам-ско-Волжской газеты" и С.Я. Капустин как корреспондент "Восточного обозрения" сотрудничали с областниками по дружбе гораздо позже, у С.С. Шашкова полуторагодовалое увлечение сепаратизмом возникло тоже не в Казани, а в Петербурге, и правоверным областником он так и не стал. Н.М. Павлинов доказывал, что "Сибири нужно только своё уложение, своя финансовая система, но что отделение Сибири поведёт только ко вреду ей" [Дело. С. 176]: между

¹⁶ См.: Захаренко А.Л. Из истории сибирского землячества в Казанском университете: Вторая половина 1850-х гг. // Казанский университет: Сб. аспирантских работ. Гуманитарные науки. Право. История. Казань, 1968. С. 5-6; Шиловский М.В. Хроника областнического движения в Сибири // Спр. С. 263.

тем областная финансовая система есть явный акт сепаратизма, а государственные боны предполагают большее закрепощение, и, что бы ни крылось за двойственной фразой Н.М. Павлинова, его сторонникам, "надеявшимся только на постороннюю помощь из-за Урала и не верившим в возможность проявления собственного "я"" [Адр. С. XIII], с областниками пришлось не по пути. В основном студенты, переведшиеся из Казанского университета в С.-Петербургский, ничем себя не проявили даже как сибиряки: если в Казани они считались таковыми, то в столице обратились в казанцев, - "у них слышались только казанские воспоминания" и "казанские студенческие песни", они мало чем интересовались [ЛНС. Т. 4. С. 292] и запомнились Потанину с Ядринцевым потреблением пива и игрой в карты. Отрицательный результат - тоже хороший результат, если принять его как отрицательный.

3. Периодизация

Опыт формирования областнической литературы прочно связан с именами Григория Николаевича Потанина (1835-1920) и Николая Михайловича Яд-ринцева (1842-1894), находившегося под сильным влиянием старшего друга. Очертим вкратце их деятельность.

В 1852 г. Потанин окончил Сибирский кадетский корпус и затем в чине хорунжего участвовал в присоединении к России Заилийского края и закладывании крепости Верный (ныне Алматы). К этому времени относятся его первые, не сохранившиеся рассказы.

Омские знакомства с петрашевцем С.Ф. Дуровым и другом Чернышевского В.П. Лободовским, увлечение "поэзией Гейне" - "барабанным боем революции" [ЛНС. Т. 6. С. 119] - и либеральная атмосфера конца 1850-х пробудили в Потанине демократа. Осознав, что Сибирь - земледельческая колония,

42 которая в силу исторических причин когда-либо должна отпасть от метрополии, он склонился и к сепаратистским настроениям.

В "Тобольских губернских ведомостях" стали появляться его краеведческие статьи. Его сборами по истории, ботанике и зоологии заинтересовался географ П.П. Семёнов (будущий Семёнов-Тян-Шанский) и предложил перебраться в Петербург учиться в университете.

В 1858 г. по фиктивной справке о болезни сотник Потанин оставил казачью службу и отправился на восток, надеясь заработать деньги на золотом прииске и после пытать счастья в столице.

Беседуя в Томске со ссыльным анархистом Бакуниным , Потанин думал о духовном потенциале Сибири и уповал, что сейчас тут растёт крупный сибирский общественный деятель, - и оказался совершенно прав, ибо в ту пору там жил гимназист Ядринцев.

Отец Николая дружил с декабристами - в Тобольске с В.И. Штейнгелем,

1 о

в Томске с Г.С. Батеньковым , и начитанного юношу уже тогда тянуло к идеалам.

Со слов Потанина утвердилось, что у Бакунина он пользовался "библиотекой декабриста Батенькова, которую у него купил Бакунин", чего быть не могло, поскольку сосланный в Томск Бакунин появился здесь через полгода после освобождения Г.С. Батенькова, однако книги декабриста могли попасть к знаменитому анархисту иначе, например, через И.Д. Асташёва: книга "Космос" А. Гумбольдта, которую брал Потанин (см.: Потанин Г.Н. Воспоминания // ЛНС. Т. 6. С. 102-103), в библиотеке Г.С. Батенькова была, - см. его письма к А.П. Елагиной от 28 августа 1853 и 14 мая 1854 гг. // Бат. С. 282, 297.

¹⁸ М.Я. Ядринцев умер не в 1855 г., как сообщает его сын, и не в 1858-м, как поправляют Ю.М. Мостков и Н.Н. Яновский (см.: Ядринцев КМ. Детство // ЛНС. Т. 4. С. 264-265), а весной 1856-го, при получении известия об окончании

Увидеться Потанину с Ядринцевым довелось в Петербурге, куда безденежный Потанин по ходатайству Бакунина добрался с караваном имперского золота, сделав крюк на Барнаул. Завязка дружбы сибирских Маркса-Энгельса такова: племянник известного иркутского писателя Н.С. Щукина Н.С. Щукин же, знакомый с Потаниным по столице и в 1859-м отправленный оттуда в уездные учителя, остановился в Томске, поселился у Ядринцевых и взбудоражил молодого человека ура-либеральными разговорами. В 1860 г., имея за плечами шесть классов гимназии, Ядринцев ринулся в Петербург.

Здесь благодаря Потанину возобновились вечера сибирского землячества; он наладил творческие связи с дописаревской редакцией "Русского слова" и давал информацию в герценовский "Колокол". В 1861-м за участие в студенческих волнениях Потанин отбыл около двух месяцев в Петропавловской крепости.

С 1862 г. член авторитетнейшего Русского географического общества, он совершил поездку в Уральское казачье войско для изучения принципов устройства тамошней общины и попутно устроил контакт местных оппозиционеров с революционной организацией "Земля и воля".

В том же году он вернулся в Омск и как секретарь собрания казачьих депутатов принял участие в составлении нового войскового положения, где отстаивал интересы рядовых.

Ядринцев, проявивший дар фельетониста в "Искре", вслед за Потаниным возвратился в Сибирь, дабы тоже посвятить себя ей на службу. Его сепаратистский настрой оказался куда острей, чем у старшего товарища: наиболее ан-тицентралистский текст знаменитых воззваний об отделении Сибири от России написан Ядринцевым.

Восточной войны, - см. письмо Г.С. Батенькова к В.И. Штейнгелю от 15 апреля 1856 г.//шя. С. 389.

Потанин же в 1863-1864 гг. вместе с К.В. Струве исследовал хребет Тар-багатая и озеро Зайсан, между делом отстояв для казаков аренду на рыбную ловлю.

Потом он перебрался в Томск, взялся исполнять обязанности секретаря статистического комитета, преподавать естествознание в гимназиях и переманил сюда Ядринцева. Главной своей задачей они считали областническую пропаганду, которой пронизаны их статьи в "Томских губернских ведомостях".

Активная деятельность прервалась в 1865 г. арестом и долгим заключением в тюрьме и ссылке. Областников обвиняли в стремлении "к ниспровержению существующего в Сибири порядка управления и к отделению её от империи", что не вполне точно: добивались они права Сибири самостоятельно решать насущные вопросы: 1) экономической автономии, чтобы по возможности пресечь расхищение природных сокровищ, расточаемых отнюдь не ради местных потребностей; 2) запрета на ссылку в Сибирь, переполненную уголовниками; 3) создания своей интеллигенции, предстательствующей за сибиряков; 4) помощи малым народностям, оставляемым без должного попечения. Эти и более частные политические, экономические, культурные проблемы воспринимались в органичной связи и как нечто единое - как основа счастливого будущего отчизны.

Находясь в заключении в Омске, Потанин получил разрешение работать с архивными документами и создал книгу "Материалы для истории Сибири" (М, 1867), а выходы в баню на берег Иртыша привели Потанина к палеонтологическим открытиям.

Он взял на себя вину руководителя не существовавшей противоправительственной организации и после трёх лет тюрьмы был приговорён к лишению прав, пяти годам каторги (полсрока в кандалах) и пожизненной ссылке. Над ним совершили гражданскую казнь и препроводили в финляндскую крепость Свеаборг: единственный каторжник, отправленный из Сибири, - а не наоборот, как обычно, - Потанин оказался и единственным каторжником в ев-

ропейской части империи. Ядринцеву определили пожизненную ссылку в Архангельской губернии.

В декабре 1871 г. Потанина по амнистии сослали в Вологодскую губернию.

Выделим годы 1859-1871 как ранний период областничества: это время формирования доктрины - от областнических тенденциий сибирского землячества в Петербурге до создания Ядринцевым капитального труда "Русская община в тюрьме и ссылке" (СПб., 1872), в коем подведён итог собственного опыта, дан дотошный анализ пенитенциарной системы и соответственно намечены решения одного из четырёх вопросов, поставленных областниками. Это пора, когда превозмогался сепаратистский крен и преодолевалось пренебрежение к изящной словесности.

В ссылке Потанин сделал наброски романа "Тайжане", позднее завершённого Ядринцевым и утерянного.

Благодаря высланному в Никольск соредактору казанской "Камско-Волжской газеты" К.В. Лаврскому Потанин и находившийся в Шенкурске Яд-ринцев приняли участие в её судьбе и превратили газету в орган поволжско-сибирских областников.

В 1873 г. Ядринцев получил свободу и с 1874-го стал секретарём графа В.А. Соллогуба, возглавлявшего комиссию по тюремным реформам. В том же году Потанин женился на А.В. Лаврской, вскоре освободился по очередной амнистии, получил гражданские права и обосновался в Петербурге — как Ядринцев, к тому времени женившийся на подруге младшей сестры А.В. Лавр-ской-Потаниной.

Плодотворно трудясь вместе с П.П. Семёновым над дополнениями к "Землеведению Азии" К. Риттера (Т. 4. СПб., 1877), Потанин в 1875 г. отвлёкся в помощь геологу А.А. Иностранцеву на исследование водоснабжения крымских владений императорской фамилии.

В основанной в Иркутске газете "Сибирь" он и в ту пору предпочитавший печататься в столичной прессе Ядринцев опубликовали ряд работ, среди

которых выделяется критическая статья Потанина "Роман и рассказ в Сибири" (1876).

В 1876 г. Ядринцев по приглашению генерал-губернатора Западной Сибири Н.Г. Казнакова переехал туда на службу, а Потанин отправился в научное путешествие в Монголию, возвратясь в Россию в 1877-м, обработав богатейшие материалы и вновь выехав в Монголию весной 1879-го, откуда из-за русско-китайского конфликта пришлось вернуться в декабре. Итогом его географических и этнографических сборов стал 4-томник "Очерки Северо-Западной Монголии" (СПб., 1881, 1883).

Продолжая в Сибири дело Потанина, Ядринцев обрёл здесь имя ведущего общественного деятеля, держа во внимании проблемы земельного устройства, штрафной колонизации, народного образования, инородческие, переселенческие и прочие, крупные и мелкие. Беллетристика Ядринцева органично смотрится в русле его публицистики. Проникся он и этнографическими исследованиями. Детальное знание насущных вопросов, конструктивное мышление и умение видеть лес за деревьями позволили Ядринцеву обратить накопленные материалы в ценный труд "Сибирь как колония" - "в географическом, этнографическом и историческом отношении" (СПб., 1882; обогащенная новыми данными книга была переиздана десять лет спустя в почти вдвое большем объёме).

Поволжское областничество, утеряв постоянную идеологическую поддержку, сошло на нет.

Вышедший в отставку Ядринцев в 1881 г. выехал в Петербург и погрузился в хлопоты об общесибирской газете, выпуск которой начался в 1882-м. В "Восточном обозрении" и издаваемых при нём сборниках Ядринцев получил возможность говорить с земляками без посредства пусть лояльных, но всё-таки сторонних редакторов. Занятый же научной работой, Потанин в последней четверти XIX в. почти перестал выступать в печати на злободневные темы.

1884-1886 гг. он вновь провёл в экспедиции, изучая труднодоступные районы Южного Китая, Восточного Тибета и Монголии, результатом чего явился 2-томник "Тангуто-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия" (СПб., 1893).

Ядринцев изнемогал от нескончаемых дел и в 1885 г. съездил отдохнуть в Швейцарию, а в 1886-м ради исторических изысканий побывал в Сибири. Из-за целенаправленной критики сибирских администраторов "Восточное обозрение" подверглось обязательной цензуре, и Потанин предложил перевести редакцию из Петербурга в Иркутск, ближе к родным читателям и где он сам должен был осенью 1887-го принять бразды правления Восточно-Сибирским отделом Русского географического общества.

С 1888 г. "Восточное обозрение" издавалось уже в Иркутске, но и тут обстоятельства оказались неблагоприятными - с иной стороны, ибо газету стала бойкотировать революционно-централистски настроенная местная молодёжь. Через полгода в России скончалась жена Ядринцева, а в Томске он лишился поддержки тяготевшей к областничеству "Сибирской газеты", которую выпускали П.И. Макушин и А.В. Адрианов и которую попечитель Западно-Сибирского учебного округа В.М. Флоринский потребовал запретить до открытия университета.

Павшему духом и ставшему впадать в запои другу Потанин организовал экспедицию по розыскам столицы уйгурских и монгольских ханов, снабдил его данными, и в 1889 г. поездка Ядринцева в Монголию увенчалась полным успехом: он обнаружил Каракорум.

В декабре Ядринцев оставил Н.А. Ошуркова редактором "Восточного обозрения" и перебрался в Петербург, предполагая опять издавать сибирскую газету в столице, однако своё детище ему пришлось оставить в чужих руках. Год спустя поселился в Петербурге и Потанин.

Между прочими занятиями Ядринцев написал книгу "Сибирские инородцы, их быт и современное положение" (СПб., 1891), этнографическое исследование с тщательными статистическими выкладками.

"Мания к путешествиям", по поводу коей он давно иронизировал над Потаниным, овладела и им самим. В 1890 г. он посетил Париж с докладом о Каракоруме и отдал в печать анонимную брошюру "Иллюзия величия и ничтожество. Россию пятят назад" (Geneve, 1891): по ней понятно, что в отличие от "евразийца" Потанина он продолжал тяготеть к западничеству.

В 1891 г. он снова совершил экспедицию к развалинам, прославившим его имя, в 1892-м возглавил в Тобольской губернии санитарный отряд, пытаясь помочь пострадавшим от неурожайных лет и от болезней, а в 1893-м отправился в Чикаго на выставку мировых достижений и ради изучения процессов миграции...

Тем временем, в 1892-1893 гг., Потанин предпринял новое странствие в Китай, которое оказалось роковым: в пути умерла его супруга и сподвижница Александра Викторовна. Возложив дальнейший ход экспедиции на В.А. Обручева, Григорий Николаевич вернулся в Россию.

Спустя полгода, в 1894-м, покончил самоубийством Ядринцев. Счастливого конца своей сказки он не обрёл, все три его попытки навсегда вернуться в отчизну оканчивались трагично, - 1860-е принесли тюрьму и ссылку, 1880-е -потерю жены и дела, 1890-е - смерть: направленный заведовать статистическими исследованиями на Алтае, Ядринцев простился с городами детства и, угнетённый общественными и личными неудачами, отравился в Барнауле.

Избывая тягостное душевное настроение, Потанин подобно любимому им Гоголю "проехался по России", а в 1895-м съездил в Акмолинскую область для сбора казахского народного творчества.

Он увлекался сравнительно-историческими изысканиями и отметил множество параллелей в восточном, русском и западном фольклоре вплоть до литературных интерпретаций, но скопившиеся научные материалы и даже библиотечные фонды Петербурга и Москвы показались недостаточными, и в 1897 г. Потанин специально выехал в Париж, дабы поднатореть в изучении западных источников, после чего издал крупный труд "Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе" (М., 1899).

Выбравшись в Восточную Монголию в 1899-м, он последний раз побывал в Центральной Азии.

После смерти Ядринцева он ощутил потребность большей отдачи общественному служению, нежели прежде, и в 1900 г. переехал в Иркутск, собираясь выпускать собственную журнал-газету, но в Иркутске тоже потерпел неудачу: предприятие не состоялось. В раздумьях, где кончать свой век, он ос тановился на Томске, в 1902 г. поселился навсегда в "Сибирских Афинах" и включился в редакционную работу газеты "Сибирская жизнь".

В 1872-1904 гг. решение проблем, при их усложнении и накапливании, обусловливалось не столько политическими требованиями, сколько культурологическим началом, их поверяющим, что ясно и по работам Ядринцева, журналиста par exellence. Эти годы можно дробить и пересоставлять надвое, натрое, даже начетверо:

1872-1881 - учитывая активную деятельность Потанина-публициста и отъезд Ядринцева в Сибирь в 1876-м, можно выделить 1872-1876 гг., но предпочтительней взять отрезок более продолжительный - до "Восточного обозрения" и выхода книги "Сибирь как колония". В 1870-е вмещается и явление поволжско-сибирского областничества (1873-1878) с полемикой на всероссийском уровне по поводу самостоятельности регионов и необходимости почвенной интеллигенции. К прежним задачам, решавшимся сибирскими областниками, прибавилась пятая - переселенческий вопрос. Условно определим это время как период идейно-проективный;

1882-1894 - ядринцевский период, связанный в истории областничества как такового едва ли не исключительно с именем Ядринцева, - этап, завершённый его смертью и откликами на это;

1895-1904 - пороговый период междоусобных трений в выработке общей программы действий накануне социальных потрясений.

Ситуация изменилась только с первой русской революцией, когда областничество наконец приобрело общественный вес, стало популярным и авторитетным.

В январе 1905 г. в связи с расстрелом петербургской мирной демонстрации Потанин произнёс на томском митинге речь о необходимости завоевания гражданских прав, был на месяц арестован и после попал под негласный надзор.

В апреле состоялся съезд областников, на нём выработали устав и программу союза, а впоследствии Потанин в брошюре "Областническая тенденция в Сибири" (Томск, 1907) дал аналитический обзор вопросов, с решением которых родина могла рассчитывать на достойное существование, подвёл новые итоги и наметил проект дальнейшего пути.

Легенды свидетельствуют о харизматичности личности лучше, чем факты: так, якобы, "когда студенты, засевшие в общественной библиотеке, были окружены казаками, Григорий Николаевич собрал толпу и во главе её, среди ночи, отправился к губернатору. Очевидцы передавали, что толпа во главе со стариком, с длинными развевающимися волосами, опирающимся на длинную палку, производила потрясающее впечатление" [ЛНС. Т. 7. С. 301], - картина и впрямь поразительная и на правду похожа, но... Потанин тогда находился в столицах. Его реальная деятельность позволила В.Я. Шишкову утверждать, что "Потанин пользовался по всей Сибири громадной популярностью, почти такой же, как Лев Толстой в России"¹⁹, - а Г.Д. Гребенщиков, лично знакомый с Толстым, ранее высказался более категорично: "...я очень часто позволял себе сравнивать этих двух российских старцев, и, преклоняясь перед величавою фигурой Толстого, я не находил в нём той цельности <...> Толстой говорит: "Царствие Божие внутри нас", сущность потанинского идеала: "Пусть каждая область зажжёт своё солнце, и вся земля будет иллюминована". / Не мудрено потому, что для сибиряков Потанин то же, что Толстой для всех обременённых духовной жаждой и скорбью людей мира" [ЛНС. Т. 7. С. 287-288].

Шишков Вячеслав. О мастерстве литератора // Смена. 1956. № 19. С. 14.

По мнению современников и потомков, Потанин уже сам являлся как бы первым сибирским университетом: историк, этнограф, географ, геолог, зоолог, ботаник, лингвист, фольклорист, инициатор создания ряда научно-просветительских союзов, он оставил весомый вклад в каждой из сфер, где прилагал свои сведения. Этот человек был живой энциклопедией Сибири и Центральной Азии. Он зачастую занимался тем, чем по роду своей научной деятельности мог бы не заниматься, но именно областническое сознание - не узко местное, а с пониманием своеобразия чувств к кровной "малой" и духовной "большой" родине, - желание дать землякам добро и причастить их богатству мировой культуры обессмертило писателя как великого идеолога провинции.

Как подлинный народный представитель он, по государственной мерке отставной казачий сотник (т.е. поручик по общевойсковому положению) и всемирно известный ученый, был постоянно заинтересован в настоящем и будущем России, - в частности, ввиду его педагогических соображений возникли в Сибири Высшие женские курсы.

Особое внимание он стал уделять беллетристике и изобразительному искусству, ибо знание, воплощённое в художественные образы, действует гораздо сильнее голых логических схем. Он приступил к активному формированию сибирской литературной школы и школы сибирского художественного творчества, устраивал вечера молодых писателей - В.Я. Шишкова, Г.Д. Гребенщикова и иных, организовал литературные общества и молодёжные журналы, пропагандировал творчество живописца-алтайца Г.И. Гуркина.

В 1911 г. Потанин женился на поэтессе М.Г. Васильевой.

В продолжение его историко-филологических штудий появилась книга "Сага о Соломоне" (Томск, 1912).

В 1913 г. он выезжал в экспедицию под Семипалатинск на сбор казахского фольклора.

Осенью 1915 г. на торжество 80-летия Потанина прибыли десятки депутаций, пришли сотни приветственных телеграмм, а почтить присутствием собрались тысячи, в большинстве толпившиеся на улице.

Вскоре он опубликовал ещё одну книгу - "Ерке. Культ Сына Неба в Северной Азии" (Томск, 1916).

Февральская революция предоставила областникам возможности гораздо большие. 1917-й - год апогея областнических идей. Имя Потанина звучало как синоним свободы и преуспеяния Сибири, - однажды к ногам старика даже склонили российский и сибирский флаги.

В августе 1917 г. представители общественных сибирских организаций на томской конференции приняли решение об автономном устройстве Сибири. В октябре состоялся Первый сибирский областной съезд, избравший исполнительный комитет и его почётного председателя - Потанина. Из-за большевистского переворота созвали в декабре новый съезд, Чрезвычайный, а на нём выбрали Временный областной совет и председателем - опять Потанина. Однако через полмесяца он сложил с себя полномочия из-за цензовых требований Совета, которые исключали из гражданской жизни крупную буржуазию, а стремившийся к объединению различных общественных сил Потанин считал любое ущемление прав недопустимым.

Его второй брак оказался неудачным: зимой 1917/18-го Мария Георгиевна бросила полуслепого и немощного супруга.

Летом 1918 г. Временное Сибирское правительство, возглавляемое П.В. Вологодским, присвоило Потанину звание почётного гражданина Сибири с назначением пожизненной пенсии.

Его влияние было столь высоким, что Л.Г. Корнилов, некогда под воздействием его рассказов хотевший посвятить себя этнографии и ставший в Гражданскую войну главнокомандующим Добровольческой армией, предлагал Потанину объединить усилия в борьбе с большевизмом. Этому помешало недомогание Потанина и гибель Л.Г. Корнилова, а затем переворот А.В. Кол-

чака, подозревавшего за областничеством помеху в усилении верховной власти.

В октябре 1919 г. Потанин лёг на лечение в госпитальную клинику. Пришедшие к власти большевики сделали умирающему широкий жест, подтвердив... указ Временного Сибирского правительства о пожизненной пенсии. В 1920 г. Потанин, по легенде, скончался в день, когда узнал о расстреле своего ближайшего ученика и соратника А.В. Адрианова, одного из крупнейших сибирских журналистов начала XX столетия.

1905-1920 гг. представимы как период идейно-организационный, пики которого приходились на его начало (1905-1907) и конец (1917-1920). Это и годы, - в основном, межреволюционные, - когда подлинность художественного самовыражения воспринималась уже многими в органичной зависимости от почвеннической позиции автора.

При советской власти существование областничества стало невозможным, лишь поначалу возникали осторожные попытки сохранить его литературно-теоретические построения. Затем наступило прочное замалчивание областнических принципов.

История "сибирской идеи" включает в себя, однако, ещё и стадию 1921-1933 гг., эмигрантский период первых лет сибирской диаспоры за рубежом, пору подведения итогов: финал фиксируем закрытием последнего областнического органа печати, харбинской "Нашей газеты" В.И. Моравского.

Сосредоточиваясь на тех узлах, каковые проясняют суть происходившего, и на обзорах, помогающих понять его насущность, выводимая схема кажется и довольно стройной:

Очевидно, что воззрения Потанина на протяжении всех 75 лет оставались определяющими. По замечанию Г.Д. Гребенщикова, "темперамент Ядринцева был только одной из деталей широких идей Потанина" [Г.-МС. С. 50], а 1920-е и последующие годы несли с собою лишь тактическую смену некоторых политических акцентов, ничего в основе не меняющих.

В 1930 г. схожую схему с нечёткими границами предлагал С.Г. Сватиков: он объединил в один период 1860-1881 гг. - то, что здесь определено как первый и второй, выделил годы 1881-1894 и отметил 1894-1920 гг. как единый период - поделённый здесь надвое²⁰.

Советские историографы по принятой ими концепции деградирования областничества от демократизма к либерализму и далее к контрреволюционности делили историю областничества на этапы в сорок лет (1860-1890-е), восемнадцать (1900-1917) и три года (1917-1920), и попытка М.В. Шиловского конкретизировать ложные выкладки В.Г. Мирзоева естественно привела к почти столь же размытым граням: 1860-1870-е (согласно с С.Г. Сватиковым) и те же 1870-е - первая половина 1890-х гг. совокупно представлены как первый, народнический, период с подменой революционных идей либеральными, 1895-1907 гг. названы периодом "буржуазного либерализма", а годы 1907— 1917 и 1917-1920 характеризуются уходом в лагерь оголтелой реакции²¹. Поверить в обоснованность такого процесса можно, лишь не сравнивая ранние и поздние работы Потанина, но подобная периодизация областничества марксистами отчасти извинительна: если глядеть только на пики (начало 1860-х и начало 1870-х, время первой революции и время второй), расстояние между ними совершенно скрадывается, - ещё в 1913 г. марксист М.К. Ветошкин точно заметил, что после 1860-х мысли областников "облеклись в иные несколько

См.: Сватиков С.Г. Россия и Сибирь: К истории сибирского областничества в XIX в. Прага, 1930. С. 99.

²¹ Шиловский М.В. О периодизации истории областнического движения в Сибири // Изв. Сиб. отд. АН СССР. 1975. Май. № 6 (246). Вып. 2. С. 97, 101.

формы. <...> Выдвинутые в 70-х годах областные вопросы будили косную общественную жизнь края и способствовали росту его общественного самосознания", а в начале XX в. "произошёл огромный сдвиг, вызвавший крупные изменения во всей социальной жизни края. Вместе с тем изменилась и та роль, которую играло областничество..." [Bern. С. 122].

Настоящее как поверка будущего

Первым литературным опытом Потанина стала запись рассказов учившегося с ним Ч.Ч. Валиханова, который "ещё плохо говорил по-русски", и в итоге "составилась у меня толстая тетрадь" [ЛНС. Т. 6. С. 92], - её Потанин хранил до конца жизни.

Собственную раннюю беллетристику он не сберёг: в 1853 г., в семнадцать лет, он написал "две главы .. . небольшого рассказа" и рассказ "юмористический" про "денщика, служившего у пехотного офицера. Припоминаю, что я тут особенно подробно описывал содержание его сундука с крышкой, которая изнутри вся была оклеена картинками; кажется, в обоих своих рассказах я старался подражать Диккенсу", романы которого "с особенным увлечением читал" и "мечтал сделаться сибирским романистом .. . Я сочинял романы и повести из жизни сибирских помещиков", хотя "в Сибири нет этого класса", и "тоже писал стихотворения и, разумеется, к киргизке Урак или даже к никогда невиданной бурятке" [ЛНС. Т. 6. С. 56, 50; Т. 7. С. 186— 187].

Реальность уподоблялась вычитанному из книг: в Томске "большие дома в несколько этажей, тротуары, которых я ещё никогда не видел, ворота под домом, о которых я читал только в романах, - всё это ... показалось мне картинкой из романа Диккенса", и Омск в сравнении с Томском стал "похожим на старую шинель Акакия Акакиевича..." [ЛНС. Т. 6. С. 99; Т. 7. С. 217]. Типичность жизненных ситуаций поверялась литературой: с волнениями маленького мальчика, отправлявшегося в театр, из рассказа Диккенса "Первинки жизни"

Потанин сопоставлял собственные волнения по поводу, удастся ли добраться до Петербурга, а мытарства обобранного Ядринцева - с сюжетом рассказа Текке-рея "Капитан Рук и мистер Пиджон" [ЛНС. Т. 6. С. 105, 116].

Склонность к литературе рисовала ему будущих писателей и в своих товарищах. "Что Ваша повесть?" - спрашивал он Ф.Н. Усова 27 октября 1859 г., а в 1859-1860 гг. передавал приветы "будущему историку и романисту" Сибирского казачьего войска Казину: "Что, он не перестаёт литературни-чать? Это добрый знак!" [Я. Т. 1. С. 41-42, 47].

Потанин "очень верил", что кадет С.А. Пирожков "сделается заметным беллетристом-юмористом. Если бы его рассказы были записаны, то ... вышла бы книжка, отмеченная таким же тёплым юмором, как "Вечера на хуторе близ Диканьки"" [ЛНС. Т. 6. С. 45]. Потанину, оставившему ряд образов народных сказителей, было важно, чтоб и сам этот характер отразился в литературе: "Может быть, - написал он в последние годы жизни, - когда-нибудь народится писатель-художник, который обрисует этот оригинальный тип..." [ЛНС. Т. 6. С. 46].

Чрезвычайно насущным казалось собственно сибирское литературное направление, но его не существовало. "Мы воспитывались на фигурах Руди-на, Инсарова, Елены Стаховой, Ольги Ильинской", - вспоминал Потанин, -"мы не видели ничего соответствующего в нашей Сибири; мы не видели около себя лиц, которые были бы поглощены общественными интересами, вопросами о будущности человечества ... только одно завсегдашнее, буколическое, пошлое. Стоит ли быть художником этой жизни .. . " [ЛНС. Т. 7. С. 229-230]. Вопрос таил подкладку: русская литература затрагивала проблемы слишком общие, вовсе игнорировала сибирские интересы, и почти при любой проблеме, поднимаемой областниками, сибирское либо довлело всё более, либо подразумевалось в плане применения идей на практике. Так, в 1860-е гг. потанинские настояния велись к созданию журнала прежде всего политического.

Организационные способности Потанина стали проявляться по приезде в столицу: здесь гуманитарные соображения были ведо мы конкретной целью - сплотить сибиряков как будущих радетелей за благо отчизны.

Уточним историю сибирского кружка:

- Рубеле 1858-1859 гг. В кружке состояли семь человек: Буланов (вместо него, крестьянина-математика, Ядринцев назвал "казака-математика" Тыжно-ва, коего никогда не видел [ЛНС. Т. 4. С. 292]; ввиду подчас недобросовестности мемуарных очерков Ядринцева предпочтительней верить Потанину [ЛНС. Т. 6. С. 90-91]), В.И. Перфильев, М.И. Песков, Сидоров, Н.С. Щукин, И.В. Федоров (Омулевский) и, - добавил Потанин, - "не знаю почему сюда попавший князь Енгалычев" [ЛНС. Т. 6. С. 90]; вскоре И.В. Федоров отбыл в Вильно, в конце зимы Сидоров поссорился с Н.С. Щукиным и перестал у него появляться, М.И. Песков ранней весной уехал на этюды, Буланов умер, летом обычно разъезжались кто куда, а осенью 1859 г. Н.С. Щукин отправился в Сибирь.

- Конец 1859 - начало 1861 г. Стараниями Потанина землячество возобновилось, однако в воспоминаниях он перенёс дату на год позже, "когда приехал Ядринцев" и "вошёл ко мне, как заведомый единомышленник" [ЛНС. Т. 6. С. 112-113]; ошибка возникла потому, что деятельность кружка стала весьма активной при наплыве новых приятелей и при Ядринцеве (но не благодаря Ядринцеву, ибо наиболее действенным, по свидетельству Л.Ф. Пантелеева, оставался сам Потанин, который "длительно агитировал в кружке студентов-сибиряков" [ЛНС. Т. 7. С. 270]; к тому же Ядринцев постоянно уверял, что "мною с Потаниным основано было 1-е сибирское землячество"; "Наше собрание было первым свиданием сибиряков", - и, умолчав о хорошо ему известных В.И. Перфильеве, М.И. Пескове и И.В. Фёдорове, припомнил троих "предшественников" вкупе с "рано умершим" [ЛНС. Т. 4. С. 320, 300, 292], так что называть союзом недружелюбное знакомство Сидорова с Н.С. Щукиным становилось невозможным). В 1893 г., о фактах не заботясь, Ядринцев заявил: "1861 и 62 годы должны быть отмечены как годы возникновения в столицах первых земляческих кружков и в том числе сибирского" [ВТГУ. № 268. 1999. С. 27], - как раз, когда деятельность их общества заметно шла на спад: собирались, в основном, в начале учебного года 1860/61. При текучести посещавших землячество число их достигало шести десятков, но непрестанных членов было втрое меньше, причём в обсуждении сибирских вопросов оказывалась заинтересованной едва ли половина этой трети. Наиболее активные считали, что "для скрепы кружка полезно ... составить сибирский календарь", но, по ироничному замечанию Потанина, "цементом для кружка служило пиво", и он "просуществовал до весны" 1861 г. [ЛНС. Т. 6. С. 115].

«Камско-Волжская газета»

С 1872 г. в Казани стала выходить "Камско-Волжская газета", основанная Н.Я. Агафоновым и К.В. Лаврским, и с первого же номера заговорила о ситуации, в какой оказалась провинциальная пресса: "Обездоленная в признании своей правоспособности, поставленная в невыгодные условия ... она обречена сверх того отстаивать своё право на существование, своё право на участие в общей работе", тогда как все согласны, что "провинциальная периодическая печать составляет необходимейшее условие более успешного развития общественной жизни", и "реализовать это отвлечённое положение в действительности" [КВГ. 1872. 4 января. № 1. С. 2] для редакторов новоявленного органа означало сосредоточиться на нуждах малой родины.

Опорным мнением оказалось то, что благодаря социальным реформам 1860-х "значение столиц вполне сравнялось с значением губернских городов и даже уездных": теперь "уследить за тем, что делается в России - это такая задача, которую даже сотой долей не может решить столичная журналистика без содействия провинциальной", - соответственно, решение задачи виделось в "собирании материалов, из которых могла бы составиться общая картина..." [КВГ. 1872. 7 января. № 2. С. 6]. Здесь сказалась популярнейшая в эту пору теория малых дел, адептом которой всю жизнь оставался К.В. Лаврский. "Провинциальная печать, - говорилось в очередной передовице, - имеет на столько достаточно своих собственных интересов, что не предстоит ей особой надобности отвлекаться теми, которые, по праву, принадлежат столичной печати"; печать провинциальная "в слишком широких захватах общественной мысли полагает лишь ослабление своих сил и потому ... должна проникаться принципом "всякому - своё""1. Уточним данные о Константине Викторовиче Лаврском. Родился в 1844 г. В 1860-м, 15-летним, принят вольнослушателем на историко-филологический факультет Казанского университета, - см. письмо В.В. Лаврского к Ал.И. Дубровиной от 24-27 июня 1860 г. // НБ ТГУ. Архив В.В. Лаврского. Т. 1.С. 597. По делу о затеянном польскими эмиссарами "казанском заговоре" был за распространение прокламации "к крестьянам с призывом восстать против властей и помещиков" (Корб. Т. 1. С. 191) арестован во второй половине июля 1863 г. (см.: Фирсов И. А. Студенческие истории в Казанском университете // Рус. старина. 1889. № 8. С. 433; Васильев М.А. Из воспоминаний К.В. Лаврского: Вместо предисловия // Уч. зап. Казан, гос. ун-та. 1930. Кн. 5. С. 882), приговорён к каторге, но в связи с манифестом о прекращении дел по польскому восстанию освобождён в августе 1867-го, - см.: Ершов А. Казанский заговор: Эпизод из польского восстания 1863 г. // Голос минувшего. 1913. № 7. С. 223, 226-227; Потанин ГЛ. Воспоминания // ЛНС. Т. 6. С. Указание И.Ф. Масанова на заключённого Лаврского как Литератора-обывателя с циклом "Наша сельская жизнь" (ОЗ. 1865. № 12; 1866. № 1, 3; 1867. № 3, 7; см.: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов рус. писателей, учёных и общественных деятелей. М, 1957. Т. 2. С. 124) неверно: автор этих статей -житель Петербургской губ. По мнению Потанина, Лаврский являлся "главным редактором" и "душой" КВГ {Потанин Г.Н. Воспоминания // ЛНС. Т. 6. С. 277, 279), однако стоило М.К. Лемке заявить, что Лаврский был её "неофициальный редактор" (Лемке Mux. Николай Михайлович Ядринцев: Биогр. очерк. СПб., 1904. С. 80; ср.: Энцикл. словарь/ Сост. Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. -СПб., 1896. Т. 17. Шт. 33. С. 217), как тот выступил с опровержением, заявив, что "душой этого предприятия" был Н.Я. Агафонов, а сам он "уже через 8 1/2 месяцев после основания газеты", как административно высланный, "до конца её существования мог только издали принимать в ней участие" (Лаврский Конст. К биографии Ядринцева // ВО. 1905. 5 февраля. № 30. С. 3); о том, что газета издавалась под "фактическим редакторством" Лаврского, П.А. Флоренский позднее упомянул как само собой разумеющееся, - см.: Бух. С. 31. Сотрудничал в столичной прессе; в редакции газеты "Неделя" после статьи "Корифеи и критики" (1876. № 46) котировался как очень чуткий рецензент (см. письмо П.А. Гайдебурова к М.М. Стасюлевичу от 9 января 1877 г. // М.М. Стасюлевич и его современники. СПб., 1912. Т. 3. С. 643) и расстрогал Тургенева отзывом на роман "Новь", - см.: Лаврский К.В. Л.О. Письма провинциального читателя // Неделя. 1877. 16 января. № 3. С. 108-110; Письмо Тургенева к М.М. Стасюлевичу от 3 февраля 1877 г. // Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: Письма. М.; Л., 1966. Т. 12. Кн. 1. С. 74. Снискал "имя "Казанского Добролюбова"" II Корб. Т. 2. С. 66. В 1882 г. получил высшее образование, юридическое (продолжают хождение даты неверные - то вторая половина 1870-х [см.: Рогалина Е.А. Лаврский Константин Викторович // РП. Т. 3. С. 268], то начало 1890-х [ссылаясь на Е.А. Рогалину, комментатор А.В. Лавров не обратил внимание на вопиющую разницу в датах, - см.: Перцов П.П. Лите Постоянным сотрудником газеты стал писатель и историк А.С. Гациский, увидевший в опыте двух недоучившихся студентов "первую серьёзную попытку провинциальной журналистики быть тем, чем она должна быть..." [КВГ. 1872. 21 марта. № 23. С. 99]. Ему как обширнейших знаний краеведу пришлось по душе требование: "...прежде всего факты, факты и факты" [КВГ. 1872. 25 января. № 7. С. 27]. Чуть позже Потанин заметил, что, вопреки мнению А.С. Гациского, "никогда не должно быть времени только для собирания воспоминания: 1890-1902 гг. М., 2002. С. 52, 360], хотя год давно известен, - см.: Михайловский А.И. Преподаватели, учившиеся и служившие в императорском Казанском университете. Казань, 1901. Ч. 1. Вып. 1. С. 301, 362; Васильев М.А. ...С. 881; Серебренников Н. Примечания. —Лаврский В.В. Заметки к биографии А.В. Потаниной // Волга. 1990. № 12. С. 154; Серебренников Н. Жизненный путь Александры Потаниной // СС. 1994. № 7. С. 12; Лаврский В.В. Письмо к А.В. Потаниной от 3 апреля 1882 г. // НБ ТГУ. Л. 936 сквозной нумерации). Впоследствии служил в Казани присяжным поверенным, а в 1906 г. представлял в I Государственной думе трудовую фракцию (легализовавшуюся часть партии социалистов-революционеров). Умер на хуторе близ с. Беловолжского Чебоксарского у. Казанской губ. в 1917 г., вероятней всего - 31 октября (см.: Лаврский В.В. Последние письма Г.Н. Потанину // ВТГУ. 1998. № 266. С. 45), тогда как автор статьи в литературном энциклопедическом словаре предлагает иное: "...после 1920, Казань" // РП. Т. 3. С. 268. Сочинения Лаврского не переиздавались за исключением отрывков из воспоминаний, - см.: Лаврский КВ. Отрывочные воспоминания о детстве; Мысли вслух // Н.А. Добролюбов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 276-278. Письма его, как опубликованные, так и рассеянные по архивам, не собраны - "драгоценнейший материал", по словам В.В. Лаврского. - Серебренников Н.В. Архив В.В. Лаврского // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник 1995. М., 1996. С. 106. Энциклопедия РП даже умолчала о Лаврском как литературном критике. материала и всегда должны быть руководящие обобщения", причём сослался на "Систему логики" Дж. С. Милля; "Вы, - заявил Потанин А.С. Гацискому, -ограничиваете современную провинциальную литературу собиранием одних сырых материалов ... собирание фактов и обобщение должны идти рядом, и обобщение должно освещать путь собирателя и вдохновлять его к новым поискам" [П. Т. 1. С. 195; Т. 2. С. 12].

Уже после первых десяти номеров публицистический накал камско-волжцев заметно пошёл на убыль, и газета поддерживала к себе интерес, в основном, театральными заметками, краеведческими статьями и обширнейшими судебными материалами.

Во второй половине сентября 1872 г. Лаврский был выслан из Казани в Никольск Вологодской губернии. На рубеже 1872-1873 гг. сюда возвратился на поселение Потанин, несколько месяцев проведший в Тотьме. Встреча двух ссыльных стала событием в истории регионального самосознания.

Конструирование областнического текста

В письме Потанина Н.С. Щукину от апреля-мая 1862 г. говорится: "...неужели начнёте каким-нибудь романом с претензией воспроизвести сибирскую барышню и сибирское общество?" Человек, написавший такое, за роман сел сам - десять лет спустя "додумался, что местная беллетристика необходима .. . это рычаг, более - это блочная система, которая с малой тратой сил поднимает большие тяжести": надо полагать, к этому заключению его подтолкнул собственный давний посыл - описать барышню и общество, исходя из "местных интересов" [Я. Т. 1. С. 81, 85, 58]. 5 апреля 1872 г. он предлагал Ядринцеву сочинить втроём с А.П. Нестеровым рассказ, в коем "гуманизировать наших пионеров, изобразить молодую казачку, влюблённую в киргиза, - факт, который у нас на Иртыше не редок. [Типы]" [П. Т. 1. С. 89; исправл. по: ТОКМ. Ед. хр. 3. Л. 12 об.], - и в то же время писал вещь более крупную о золотом прииске.

Пытаясь формировать изящную словесность, которая б выражала областные - культурные, социальные, экономические - интересы, идеологи областничества взялись за произведение, в идеале способное этим требованиям отвечать.

Сюжет, известный по рукописи, таков: Повествование начинается эпизодом, как бежавший с прииска парень увидел страшный сон, будто на него валится земля в забое. Главный герой, Ваныкин, как раз направляется на этот прииск и в дороге узнаёт, что там всему головой управляющий, нагло обирающий своего хозяина; жаловаться же боязно: "Яма такая у них есть ... Мёртвые тела туда кладут. Кто провинится, туда же сажают. Неделю-то как подержат..." [Тайж. С. 15]; со слов крестьян Ваныкин отчасти получает представление и о своих живущих в тайге родственниках. Ретроспекция: Ваныкин, сын бедного офицера, познакомился с поляком - очевидно, ссыльным, - и воспринял от него критическое "умоначертание" о социальных порядках [Тайж. С. 17]; он решил учиться в университете и, чтобы заработать деньги на поездку, отправился на прииск, которым владел немец, женатый на вдове ваныкинского дяди. На прииске Ваныкин видит умирающего рабочего, коему переломила хребет рухнувшая стена разреза, и людей с полуобритыми головами, так наказанными за попытку побега, - картина, заявленная в начале главы, получает зримое воплощение. Появляется и образ бессмысленной кары: "...какой-то Сизиф ... бил огромным кузнечным молотом по огромному монолиту; он должен был разбить его, хотя в этом не было никакой практической цели..." [Тайж. С. 19].

- Ваныкин встречается со своей кузиной Натальей и её отчимом, который отклоняет просьбу о работе и предлагает просто пожить здесь, а затем ссудить Ваныкина деньгами. Душевная атмосфера в семье неблагополучна. Ретроспекция: прибалтийский дворянин Геллерт по окончании Дерптского университета, рассчитывая разбогатеть на Востоке, стал служить городничим в Средней Азии, женился на вдове богатого коновода, впустую расточил её имущество и занялся золотоискательством; падчерица "училась зря, самоуком, из романов .. . воспитывалась на былинах об Алёше Поповиче, которые ей пела няня, и на сказках кучера из киргиз..." [Тайж. С. 26].

. - Здесь предполагалась ретроспекция - "историческая судьба русской оппозиции: Волжское понизовье, потом гулящие люди в Сибири, на- конец золотоносная тайга" [Тайж. С. 28], поскольку Потанин считал, что "революционная масса в Сибири состоит из приисковых рабочих и рабочих на казённых алтайских заводах. ... Нет в Сибири массы более недовольной своим положением, как приисковые рабочие. .. . Масса эта сверх того развратна, заключает в своей среде много ссыльных преступников, бездомовна и невежественна" [Дело. С. 178, 217-218]. Ваныкин вникает в жизнь старателей: осматривает ямы, предназначенные для наказания, выясняет "махинацию приискового управления" и сообщает Геллерту о некоторых злоупотреблениях: на говядине "черви крупные кишат!.." [Тайж. С. 31]; характер Геллерта, склонного к самообману, получает большее обоснование. Отмечен конфликт мироощущений Ваныкина, который хочет "приурочиться" [Тайж. С. 34], и мечтательной Натальи, рвущейся на свободу. Основной образ: прииск - острог; а Наталья и тайгу воспринимает как тюрьму. В прямую параллель к прииску, "куда сваливается гуано целого общества" [Тайж. С. 36], глава завершается вставкой из писем покойной натальиной подруги, посетившей тюрьму настоящую; в них дублируются мотивы ненависти к тайге и отъезда из Сибири; в последнем письме даны черты психологического портрета Аркашёва, персонажа ещё не появившегося, - вариант приёма, каким Потанин воспользовался в 1 главе.

Параллель прииск - острог усугубляется параллелью с "Записками из Мёртвого дома": "И какого народу тут не было! - восклицал Достоевский. -Я думаю, каждая губерния, каждая полоса России имела тут своих представителей. Были и инородцы..." Щост. Т. 4. С. 10]; "Боже мой! - читаем в "Тайжанах", - тут были люди всех сословий, всех наций, и из самых разных концов России ... Работа их была каторжная...", - и, заметив, что среди этого люда был "сам "фильтикультетный человек"" [Тайж. С. 28], Потанин припомнил одного из "фильтикультяпных героев" "Русской общины в тюрьме и ссылке" [П. Т. 1.С. 109: .Я.-РО. С. 202-203], чьё прозвище переделано Ядринцевым из фразы Достоевского: "...в нём фартикультяпности нет" Щост. Т. 4. С. 23]. В 1-й главе Потанин рассказал о ненужной работе как "каре за какое-то ослушание" [Тайж. С. 19]; труд, в коем нет "никакой разумной цели", как нечто возможное упоминался и Достоевским, причём в пример "бессмыслицы" приводилась работа "перетаскивать кучу земли с одного места на другое и обратно" Щост. Т. 4. С. 20], - и Потанин ввёл в роман схожий образ: "...где у природы были холмы, человек сделал ямы глубокие; где были ямы, там он навалил холмы..." [Тайж. С. 28].

Глава 4. - Ваныкин случайно подслушивает разговор угольщиков и вновь сталкивается с упоминанием о горном исправнике Аркашёве, который занимался и контрабандой золота и делал фальшивые бриллианты. Один из рабочих (как потом выясняется, Кафекорн) хочет подзудить шпанку, чтобы начать возмущение против плохой пищи; рассказывают, что Смазной нагрубил управляющему. Вскоре Ваныкин видит, как Смазного забирают конюхи; ему назначают розги и бритьё головы, сажают в яму, но он совершает побег, а когда посланный за ним конюх попытался его вернуть - "оба легли костьми" [Тайж. С. 43]. Геллерт пишет о случившемся Аркашёву.

Глава 5. - На прииск приезжают Аркашёв, запойный доктор и золотопромышленник Цитронов, Натальин дядя. Аркашёв предстаёт в беседе как талантливый человек и умный циник; Наталья к нему неравнодушна. Гуляя по прииску, Аркашёв общается с рабочими, а Цитронов объясняет Ваныкину психологическую подоплёку того, почему Аркашёву выгодно выглядеть негодяем, и в болтовне с детьми показывает, сколь растлевающе на них действует засилие уголовных ссыльных. Ретроспекция: Томск во время золотой горячки 1830-1840-х гг. и карьера известного приискателя Ф.А. Горохова, - в реальное полотно вписаны Цитронов, который позже "едва наковыривал для уплаты своих долгов", и Аркашёв как явный "продукт штрафной колонизации": он родился, когда "его беременная мать скрылась от разбойников в алтаре", впоследствии стал профессиональным полицейским сыщиком и - "клад-чиновник", падкий до "романических приключений", - "пропитался миазмами общественной клоаки..." [Тайж. С. 52, 54]. "В штрафной колонии нельзя обойтись без железной лапы такого героя, - говорит Цитронов.

Формирование литераторов

Потанина удручало отсутствие в Сибири песенной культуры. Ядринцев с Потаниным соглашался и писал об аллегорической поэзии XVIII в., что в ту пору Сибирь наделяли пышными образами, но за ними "Сибирь и её жители были ни при чём, так же, как и поэзия"; романтические стихи начала XIX столетия тоже не удовлетворяли, пусть и "с местным колоритом" (ещё в 1830-1850 гг. природа, быт, "инородческая красота" и воскрешение старины - "достаточный мотив для вдохновения"), а "местные поэты, за неимением общественных тем в своей среде, менялись на мелочи" "домашнего характера", хотя с 1840-х "уже зрела общественная литература", пропадающая без читателя "за неимением тогда журналистики в Сибири" [ЛНС. Т. 5. С. 83, 85-86, 89, 91]. Получалось, что движителем литературы служила журналистика, предоставляющая возможность высказаться, однако в ней никто из хороших поэтов не оставил след, "и это немудрено, когда сама печать только что нарождается", - лишь Омулевского Ядринцев назвал "несколько заметным": "Искусственно тут ничего не сделаешь" [ЛНС. Т. 5. С. 91]. О "ссыльной и изгнаннической поэзии", слишком внешней относительно сибирских интересов, он решил однозначно: изгнанник "вечно плачет, ноет, в нём кипит желчь, ненависть к стране ссылки. ... поэт останется чужд ей навсегда"1.

Но самого Ядринцева Потанину приходилось заземлять и вытягивать на стезю, где тот сумел бы избавиться от романтизма безболезненно, и Потанин задавал Ядринцеву сюжеты близкие по духу и с явной этнографической окраской.

/ Освоение инородческого фольклора должно было стать школой, из которой бы вышел "сибирский Шевченко", ибо "в Малороссии существовала большая народная литература эпических дум" [ЛНС. Т. 7. С. 187], а сибирские писатели очень плохо знали культуру своей страны. По резюме Е.А. Куклиной, "фольклорные мотивы, образы и сюжеты ... могли послужить для более яркого выражения собственных идейно-эстетических исканий"2.

Потанин посоветовал Ядринцеву переложить по-русски киргизский сюжет со сравнением кочевой жизни и земледельческой: "...песня летит по небу; под ней благослов енные тёплые степи; пастухи праздно лежат в ко-вылях ... Она спускает ся ниже, поёт, и люди слушают её ... и славят её. Но вот она летит далее и новый край; люди ронют sic лес, копают в рудниках, пашут, охотятс я ; дети, старики, женщины - все заняты заботой о куске хлеба, никто её не слушает, и она поднимается высоко..." [Я. Т. 1. С. 89-90; Т. 5. С. 246; исправл. по: ТОКМ. Ед. хр. 3. Л. 12 об.]. Вскоре в

Ядринцев ИМ. Судьба сибирской поэзии и старинные поэты Сибири // ЛНС. Т. 5. С. 91. Ср. мнение позднейшего исследователя, для которого вся "литература о сибирской каторге и ссылке" котировалась "как не имеющая отношения непосредственно к Сибири". - Письмо Б.И. Жеребцова к М.К. Азадовскому от 24 октября 1936 г. // Там же. Т. 1. С. 258.

Куклина Е.А. Идейно-эстетическая роль фольклора в поэзии Н.М. Ядринцева // Взаимодействие литератур народов Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск, 1983. С. 270. стихотворении "Песня" Ядринцев исполнил задание, но песню вложил в уста невесть из какой мифологии прилетевшей богини и написал первую строфу по аналогии с началом книги Бытия: Завершилося творенье, Мир сиял, красою полный, Но земля была уныла

В красоте своей безмолвной [ ЛНС. Т. 5. С. 172], -так что явление оживотворяющего поэтического Слова предстало необходимым. Первый вариант Потанину не понравился: "Вы, - написал он Ядринце-ву, - поторопились переработать в стихи предложенный мною мотив, а стихотворение вышло слабее других. ... Пусть оно полежит в Вашем портфеле, да Вы исправьте его ещё раза два, три. Может быть, выйдет .. . А мотив отличный ... Образность есть. В поэзии главное образность. С Вашей же стороны требуется вдохновлённый язык" [П. Т. 1.С. 93; исправл. по: ТОКМ. Ед. хр. 3. Л. 16 об.]. Подразумевалось только энергическое переложение заказанной темы в строки с рифмами, чего Ядринцев добивался, по возможности сохраняя потанинские выражения. Потанин велел переделать строфу: "Здесь номад с стадами праздно Кочевал, довольный долей. И мечтал, глядя на небо, На траве душистой вволю. Не так ясно, что он обеспечен более природой и имеет повод быть довольным долей" [Я. Т. 1.С. 94; Т. 5. С. 247]. Ядринцев исправил: Перед нею степь лежала, Где пастух блуждал привольно, Обеспеченный стадами,

Вечно праздный и довольный [ЛНС. Т. 5. С. 172], -получилось чуть лучше, однако и по отношению к реальности, и в поэтическом воплощении далеко от совершенства.

Человек, позволявший себе рифмовать "строит" - "построит" [ЛНС. Т. 5. С. 219], вряд ли годился в провозвестники новой сибирской поэзии. "...художник и поэт это вы, а не я!" - заметил Потанину Ядринцев. - "...у меня только местами немного страсти и лирики, остальное проза. ... требую у вас самого строгого и беспощадного критического разбора моего заказного виршеплетства. ... стихи не по моей части, полная отделка их не удаётся. Вы хотите заставить плавать прозаического рака в восточном море беллетристики за неимением поэтической рыбки" [Я.-II. С. 151].

Редактирование Потаниным поэтических опытов Ядринцева интересней, чем они сами, хронически исправляемые в абсолютном согласии с их критикой. "Ветрянку" Потанин подверг подробному разбору, логическому, стилистическому и образному: выделив хорошие находки, он отметил, что стих 5-й "вял; слово "мой" делает его сентиментальным; "бедный цветок" ничего не объясняет", и посоветовал 4-ю и 5-ю строфы "из своей речи обратить в продолжение жалобы цветка, начатой в 3-м четверостишии, и потому поставить их также в кавычки. Поэтому слова: "вижу затем я", которыми начинается 4-я строфа, не нужны, а слова "взошли", "встретили" заменить теми же словами в будущ ем или в настоящ ем времени. 6-ю и 7-ю строфы уничтожьте; "альпийская роза" лишняя, по-моему. Вместо того не мешает вставить в уста ветрянки ещё строфу, в которой она говорит о себе, как она проводит жизнь в одиночестве и в холодных бурях, иногда и снежок даже попадёт в её бледно-жёлтую чашечку. Яснее будет, что стихотворение основано на этимологии названия цветка. ... Не лишнее украшение для стихотворения был бы ещё намёк, что цветок этот - сверстник умирающих чахоточниц и, подобно последним, умирает в то время, как вся природа идёт к развитию и общему наслаждению. Это, пожалуй, ещё строфа, в которой ветрянка от своего лица описывает ожидающую её смерть.

Похожие диссертации на Опыт формирования областнической литературы

Проблемы художественного метода и идея синтеза в русском литературном процессе конца XIX - первой половины XX веков и их особенности в формировании младописьменной литературы Северного КавказаКондрашова Ирина Игоревна

Метафизическая парадигма в русской литературе 1970-х годов: формирование, структура, эволюцияПерепелкин, Михаил Анатольевич

Формирование мусульманского текста русской литературы в поэтике русского романтизма 1820-1830-х годовАлексеев Павел Викторович

Трехсложные размеры в истории русской литературы : проблемы ритмической эволюции и формирования семантических моделей поэтического языкаМонахов Сергей Игоревич

Жанр биографии в русской литературе XVIII-первой трети XIX вв. : Истоки, формирование, типологияПанин Сергей Викторович

Переводная французская литература в журналах 1820-1830-х годов и формирование русской прозыТатарчук Елена Павловна

Формирование художественного образа самозванца Лжедмитрия I в русской литературе XVII-XIX вековЛазуткина Мария Геннадьевна

Художественный нарратив и структуры опыта: сюжет перехода в русской литературе Новейшего времениБугаева, Любовь Дмитриевна

Русская литература XX века в контексте культового сознания (опыт историко-функционального анализа).Глотов, Александр Леонидович

Формирование локального текста: Ивановский опытГолубев Николай Аркадьевич