Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Эволюция критических суждений «старших» символистов о Л.Н. Толстом (1890-1910) 26
Глава II. «Базисные» концепции литературно-критических отзывов «младших» символистов и «путейцев» (1910-1912) 61
Глава III. Структура и содержание символистско-«путейских» статей о Л.Н. Толстом 80
Заключение 151
Список использованной литературы 160
Приложение 174
- Эволюция критических суждений «старших» символистов о Л.Н. Толстом (1890-1910)
- «Базисные» концепции литературно-критических отзывов «младших» символистов и «путейцев» (1910-1912)
- Структура и содержание символистско-«путейских» статей о Л.Н. Толстом
Введение к работе
На рубеже веков интерес русской критики к творчеству, проповеди и личности Л.Н. Толстого был огромен. Это было естественным следствием необычайно высокой степени значимости писателя и его влияния на современников. Показательно рассуждение известного театрального критика и публициста А. Суворина, который писал в 1901 году о том, что в России два царя - Николай II и Лев Толстой1.
Критики различных направлений на рубеже веков вели непрерывную полемику вокруг писателя. При этом центральное место в ней часто занимали высказывания символистской и околосимволистской критики. Например, Волынский2 - фактический редактор «Северного вестника» полемизировал с «Русской мыслью», на страницах которой в последнее десятилетие XIX века обсуждался вопрос о Толстом-вероучителе и общественном деятеле: речь шла о том, как «соотносится общественное переустройство с переустройством человеческой личности»3. «Русская мысль» на этот вопрос отвечала сначала рассуждениями Н.В. Шелгунова о противоположности моралистических и социальных устремлений Толстого4, затем статьями известного критика М.А. Протопопова5, и вскоре
1 Дневник А.С. Суворина \ Ред., предисл. и примеч. М. Кричевского.
М. , Пг., 1923. С.263. Поли, цитата: «Два царя у нас: Николай
второй и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего ме
может сделать с Толстым, ... тогда как Толстой, несомненно,
колеблет трон Николая и его династии...».
2 См. о нем далее в гл.1.
3 Литературный процесс и русская журналистика конца XIX - начала XX
века: 1890-1904. Либерально-буржуазные и модернистские издания.
М.,1982. С.56.
4 Подробно об этом - там же. С.56-58.
5 Статьи М.А. Протопопова в «Русской мысли»: «Психологический
вопрос (о «Крейцеровой сонате»)» - 1891. N8. С.123-144. - «Не от
мира сего («Воскресение» - роман гр. Л.Н. Толстого)» - 1900. N6.
С.126-140.
печатными выступлениями Н. Михайловского, заклеймившего толстовский морализм. Аким Волынский противопоставил свою позицию «Русской мысли» и Н. Михайловскому - «самому влиятельному критику эпохи»: Толстой поддерживал «Северный вестник» и сотрудничал в нем с 1893 по 1898 гг., испытав благотворное воздействие статьи «Нравственная философия гр. Льва Толстого», в которой А. Волынский вопреки критикам-народникам защищал именно Толстого-моралиста6.
Другой пример - многочисленные статьи о Толстом первого десятилетия XX века: Д. Мережковского, А. Белого, Вяч. Иванова, С. Булгакова, П. Струве, и др., а также объемное двухтомное критическое исследование Д. Мережковского - «Л. Толстой и Достоевский» (1900-1902 гг.); в них был представлен широкий спектр дискутируемых вопросов: от Толстого - религиозного мыслителя и философа до Толстого-апостола, символа русской революции. Причем главной отправной точкой для религиозно-философской критики, представляющей русский религиозный Ренессанс на страницах «Нового пути», «Мира искусства», «Русской мысли» было, прежде всего, религиозно-нравственное учение писателя.
Даже самый беглый перечень критиков и их работ говорит о большом объеме фактического материала7, который должен быть учтен в настоящей работе. И хотя литературоведение последнего десятилетия XX века сделало многое
6 См. подробное освещение взаимоотношений Толстого и «Северного
вестника» в статье П.В. Куприяновского «Л.Н. Толстой и Н. Лесков в
журнале «Северный вестник» (См. в кн. - Лев Толстой и его
современники. Иваново, 1962. Уч. Зап. Ивановского Гос. пед. ин-та.
Т. XXIX. С. 101-151).
7 Подтвердим наши слова полным списком работ символистско-веховской
критики о Толстом рубежа веков (см. в приложении), многие из кото
рых недавно переизданы в сборнике «Лев Толстой: Pro et contra»
(СПб., 2000).
для сохранения, возрождения (прежде всего, для переиздания8) и истолкования критического наследия символистов, этот огромный материал до сих пор изучен крайне неравномерно. Такая неравномерность связана с некоторыми общими тенденциями, действующими в нашей истории критики. Вернемся к их характеристике немного позднее, а сейчас перейдем к рассмотрению проблемы соотношения символизма и реализма (она, на наш взгляд, является центральной для понимания символистской критики: изучение этой проблемы началось почти одновременно с появлением символизма как направления).
Исследователи русской литературы уже издавна отмечают существование преемственной связи между классиками-реалистами (Гоголем, Достоевским, Тургеневым, Чеховым, Толстым) и русскими символистами. Это началось еще в конце XIX века, когда обсуждался вопрос - не «есть ли символизм симптом болезненного состояния общества и... его упадка?»9 Приведем несколько характерных примеров: «Нужно рассматривать два направления в их генетической связи, - писали сочувствующие символизму С.Г. Повеса и А.Г. Коган, - только тогда отпадет... нелепая басня о символизме как о капризе извращенных натур и вырождении»10. А С.А. Венгеров в статье «Победители и побеж-
Например, переиздание в московском издательстве «Республика» критических работ символистов, а так же воспоминаний о них (выпуск книг серии «Мыслители XX века», в которую включены статьи А. Белого, Вяч. Иванова и т.д. - с 1994 г.; Д. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский», Собр. соч. В. Розанова, «Воспоминания об Андрее Белом» и др. - 1995 г.), причем каждая из перечисленных книг имеет вступительную статью, примечания и указатель имен.
9 Именно так поставлен этот вопрос М. Нордау в популярной тогда кни
ге «О вырождении» (см.: Баженов Н.Н. Символисты и декаденты. М.,
1899. С.З).
10 Модернисты и их предшественники. Одесса, 1908. С. 7.
денные» (1909) назвал модернизм «синтетическим направлением, соединившим в себе основное зерно исконно героических традиций русской литературы с естественным исканием новых форм»11. Подобные суждения высказывались и позднее. Н. Бердяев, например, видел заслугу символизма и его преемственность по отношению к реализму в том, что именно символистам «удалось по-настоящему оценить религиозность русской литературы реализма»12.
В советском литературоведении подход, позволяющий говорить о символизме как об органическом звене в «великой цепи исконных традиций русской литературы»13, в 3 0-50-е годы был временно отодвинут на второй план14. Изучение в значительной мере заменилось их обличением. Статьи о проблеме «Символисты и Толстой», написанные К.Н. Лому-новым, Г. И. Куликовым, Б. С. Мейлахом, в этом плане довольно показательны15. Внимание советских историков критики обычно распределялось не без влияния знаменитой ленинской статьи: Толстой до кризиса конца 70-80 гг. подробно изучался, а Толстой - религиозный мыслитель сознательно отчасти затушевывался. Соответственно в большей или меньшей степени изучались критические суждения о нем.
11 Венгеров С. А. Основные черты истории новейшей русской литерату
ры. СПб., 1909. С. 42.
12 Бердяев Н. Русская идея // Русская литература. 1990. N'4. С. 89.
13 Венгеров С.А. Основные черты истории новейшей русской литературы.
С. 42.
14 Последней работой 20-х годов, отражающей подход Венгерова, явля
ется книжка И. Замотина (см.: Замотин И.И. Схема литературных ис
каний конца XIX - нач. XX веков. Минск: Белорусский ун-т, 1927).
15 Ломунов К.Н. Толстой в борьбе с декадентским искусством //
Л.Н.Толстой. Сборник статей и материалов. М., 1951. С. 22-97; Кули
ков Г.И. Борьба Толстого с декадентским искусством // Ученые запис
ки Уральского гос. пед. ин-та. 1956. Вып. 10. С. 205-231; Мейлах
Б.С. Лев Толстой в годы реакции // Вопросы литературы и эстетики.
Л., 1958. С. 38-56.
Под тем же углом зрения в эти годы исследовалась и история критики. Признано, что и сейчас она все еще остается наименее исследованной областью литературоведения, особенно та ее часть, которая противостояла марксистской критике и ее истокам. Оппозиция - марксистская, революционно-демократическая критика и «вся остальная» -привела к тому, что наиболее существенные проблемы истории и теории критики были разработаны преимущественно на материале марксистской или революционно-демократической линии ее развития. Это, безусловно, относится и к критике, оценивавшей Л.Н. Толстого. Именно так были построены сборники «Л.Н. Толстой в русской критике»16. После марксистской и революционно-демократической критики в наибольшей степени изучались такие критические направления, как критика народническая; в несколько меньшей - «органическая» критика и критика «эстетическая».
Первая основательная классификация критических направлений рубежа веков была предложена Г. Фридлендером в его работе «Основные линии развития русской критики от 90-х годов XIX века до 1917 года» еще в 50-е годы XX века. В этой статье, которая входит в состав академической «Истории русской критики»17, прослеживаются многообразие и историческая эволюция основных критических на-
16 Л.Н. Толстой в русской критике. Сб. ст. (изд. первое) - М.,
1949; (изд. второе) - М., 1952; (изд. третье) - М., 1960. Но
иногда появлялись работы, предлагающие нетрадиционный подход к
Толстому (Куприянова Е.Н. Эстетика Л.Н. Толстого. М., Л., 1968;
Галаган Г.Я. Л.Н. Толстой. Художественно-этические искания. Л.,
1981; Днепров В.Д. Искусство человековедения. Из художественного
опыта Льва Толстого. Л., 1985; Тамарченко Н.Д. Целостность как
проблема этики и формы в произведениях русской литературы 19 века.
Кемерово, 1977. С. 72-81) .
17 Фридлендер Г.М. Основные линии развития русской литературной кри
тики от 90-х годов XIX века до 1917 года // История русской крити
ки. М.-Л., 1958. Т.Н. С. 405-451.
правлений эпохи рубежа веков. Статья отличается обилием выделенных имен и течений критической мысли. В дореволюционном литературоведении, да и в советском до 50-х годов XX века не было подобного обобщенного исследования: работы по истории критики этого времени имели частный или узко аспектный характер. Г. Фридлендер проанализировал более десяти различных направлений, охватывающих свыше пятидесяти критиков и литературоведов. Например, к декадентско-символисткой критике он относил Д. Мережковского, В. Розанова, Н. Минского, Вяч. Иванова, А. Белого, В. Брюсова, А. Волынского, И. Анненского (который причислен одновременно и к символистам19, и к импрессионистам) , а к - идеалистическому направлению - «веховцам» С. Булгакова, Н. Бердяева, П. Струве, С. Франка, М. Гершензона.
60-70-е годы стали вехой в изучении двух выделенных нами проблем: «Преемственной связи двух направлений» и «Проблемы изучения символистской критики». Примером может служить статья Е. Стариковой «Реализм и символизм».
Описывая принцип «широкого освоения культуры прошлого ... и истолковывая ее в духе собственных эстетических и философских концепций»20, исследовательница обнаруживала его в символистской литературе и, в частности, в ее отношении к реализму. Е. Старикова показала непосредственную близость реализма и символизма21, обнаруживая традиции Го-
19 Там же. С.413
20 Старикова Е. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской
литературе. М., 1974. Т. 3. С. 166.
21 В западном литературоведении эта проблема исследовалась более
активно. См. статью С.А. Небольсина (Небольсин С.А. Литературно-
эстетические концепции русского модернизма в оценках современного
буржуазного литературоведения Запада // Литературно-эстетические
концепции в России конца XIX - начала XX в. М., 1975. С. 371-383).
голя, Пушкина, Достоевского в прозаических произведениях Сологуба, Белого, Ремизова, Мережковского.
Статья несомненно способствовала утверждению мнения о том, что невозможно целостное понимание эволюции символизма без учета «процессов, происходящих на границах этого явления»22 притом, что основной из этих процессов -«отношение символизма к реализму»23.
После того как постановка проблемы закрепилась в таком виде, все чаще стали анализироваться связи русских писателей-реалистов и символистов. В этой связи усилился интерес к оценкам писателей-реалистов в символистской критике. Наиболее изученными на сегодняшний день можно считать оценки, данные в символистской критикой творчеству Пушкина24, Гоголя25, Тургенева26, Достоевского27, Чехова28. Что же касается Толстого, то отношению символистов к его творчеству и жизненной позиции не было посвящено ни
22 Минц З.Г. Об эволюции русского символизма // А. Блок и основные
тенденции развития литературы начала XX века. Вып. 73 5. Тарту,
1986. С. 24.
23 Там же.
24 Савельев Д. Г. А.С. Пушкин в оценке символистов // Учен. зап.
Душанбинск. пед. ин-та. 1971. Т. 78. Рус. и зарубеж. лит. С. 151-
170; Гальцева Р. По следам гения // Пушкин в русской философской
критике. М., 1990. С. 5-12.
25 См., например: Паперный В.М. А. Белый и Гоголь // Уч. зап. Тар
туского ун-та. Вып. 604, 620, 683. Тарту, 1982-1986.
26 См., например: Зельдхейн-Деак Ж. Поздний Тургенев и символисты
(К постановке проблемы) // От Пушкина до Белого. СПб., 1992.
С. 146-170.
27 См., например: Пожняк Т. Достоевский в кругу символистов. Вроц
лав, 1969; Богданов Б. Метод и стиль Достоевского в критике рус
ских символистов // Достоевский и русские писатели. Сборник ста
тей. М., 1971. С. 375-413; Лавров А.В. Достоевский в творческом
сознании Андрея Белого (1900-е годы) // Андрей Белый. Проблемы
творчества. М., 1988.
28 См., например: Смирнова Н.В. Русские символисты о Чехове // XXX
Герценовские чтения. Литературоведение, Науч. докл. Л., 1977.
С.48-51. (Ленингр. пед. ин-т); Зубарева Е.Ю. Проблема А. Чехов и
символизм в американском литературоведении // Серебряный век рус
ской литературы. Сб. М., МГУ, 1997.
одного обобщающего исследования (об изданиях, которые имеют характер пособий, речь пойдет далее). Есть лишь исследования, изучающие отношения того или иного символиста к Толстому 29. Наличие таких исследований дает нам возможность ограничить сферу нашего внимания тем, что осталось за пределами этих работ.
Следующая статья Е. Стариковой, появившаяся уже в сборнике «Русская наука о литературе конца XIX - начала XX века»30 и написанная совместно с С. Бочаровым, уточняет схему, намеченную Г. Фридлендлером, посвящена, в том числе, проблемам изучения критиков-символистов. Здесь заметны многие приметы нового подхода к материалу. В статье есть не только анализ метода критиков-символистов: появляются попытки осветить специфические черты их поэтики, охарактеризовать стиль их статей, выделяются некоторые приемы критического изложения. Например, метод В. Розанова С. Бочаров определяет как философский, подчеркивая, что «он даже не пользуется эстетическим анализом»31, что при этом ему свойственно «выражение модернизма, декаданса»32. Появляются столь существенные для изучения критики наблюдения над стилем: стиль В. Ро-
29 См.: Минц З.Г. Блок о Толстом // Учен. зап. Тартуского гос. ун
та. Вып. 119. Тарту, 1962, или эта же дополненная статья «Блок и
Л.Н. Толстой» в кн. Минц «Александр Блок и русские писатели».
(СПб., 2000); Нуралов Э.Л. В.Я. Брюсов и Л.Н. Толстой // Брюсов-ские чтения. Ереван, 1964. С. 55-269.
30 В двух сборниках: «Литературно-эстетические концепции в России
конца Х1Х-начала XX в.»(1975) и «Русская наука о литературе кон
ца Х1Х-начала XX века»(1982) сосредоточены статьи, характеризующие
тематический (в основном на уровне идеологии) уровень некоторых
выделенных Г. Фридлендером направлений.
31 Там же. С. 205.
32 Там же. С. 207.
занова сочетает в себе «острую парадоксальность и конкретность отдельных наблюдений» (С. Бочаров)33.
Е. Старикова определяет метод критики Д. Мережковского как «соединение художественного субъективизма с жесткими логическими схемами, которым подчинена впечатлительность автора, свободная и вольная по форме»34.
Исследовательница ставит под сомнение синтетичность метода Мережковского-критика - то, что у Мережковского органично сочетаются три самые видные направления в критике - эстетическая критика, психологическая и философская35. Наконец, в статье Е. Стариковой очень точно подмечены приемы, используемые критиком-символистом. Показано, например, как именно в своем манифесте «О причинах упадка...» Д. Мережковский проделывает операцию механического отделения «Некрасова - идеалиста» и «Некрасова - мистика» от «холодной прозы и «журнальной сатиры»36.
Что же касается самих сборников «Литературно-эстетические концепции в России конца XIX - начала XX века» и «Русская наука о литературе конца XIX - начала XX века», в состав которых и входят выделенные нами статьи Стариковой и Бочарова, - в них все так же наличествует уже обозначенная традиция выборочного изучения немарксистской и идеалистической критики. То же можно сказать и об изучении отдельных аспектов каждого из направлений: рассмотрены только некоторые приемы, используемые критиками, некоторые стилистические элементы и некоторые
33 Там же. С. 206.
34 Русская наука о литературе в конце XIX - начале XX века. М.,
1982. С. 217.
35 Там же. С. 209.
36 Там же. С. 211.
элементы композиции37. Сборники содержат более всего обзорные характеристики отдельных критиков в пределах общих характеристик тех изданий, в которых они сотрудничали. На эти издания мы ссылались в начале обзора. О жанрах критики этого периода вообще ничего не говорилось. Усилия ряда исследователей уже 80-90-х гг., прежде всего Б. Егорова и И. Сухих, отчасти заполнили этот пробел38. Но, разумеется, работа в этом направлении должна быть продолжена.
Итак, критика и критики рубежа веков изучались, во-первых, в рамках общих характеристик тех журналов, в которых они сотрудничали (журналы обычно разделены по идеологическим рубрикам: буржуазно-либеральные, социал-демократические)39; во-вторых, на основе обобщенных характеристик критических и литературоведческих течений. В упомянутых выше сборниках охарактеризованы только критические направления. Литературоведческим течениям посвящены особые издания40.
Как же все это сказалось на изучении проблемы: Л. Толстой в символистской критике конца XIX - начала XX веков?
Этой теме непосредственно посвящены две монографические работы Н. Горбанева «Лев Толстой - художник и мысли-
37 Русская литература и журналистика начала XX века: 1905-1917. М.,
1984.
38 Сухих И.Н. «Война и мир» в русской критике. Л., 1989. С. 5-25;
Егоров Б.Ф. Жанры и композиция у критиков-народников // Егоров Б.Ф.
О мастерстве литературной критики. Жанры. Композиция. Стиль. Л.,
1980. С. 297-306.
39 Литературный процесс и русская журналистика конца XIX- начала XX
века: 1890-1904. М., 1981-1982. в 2-х тт.; Русская литература и
русская журналистика конца Х1Х-начала XX века: 1905-1917. М., 1984
в 2-х тт.
40 Н-р: Академические школы в русском литературоведении. М., 1975.
тель в литературной критике XIX-XX вв.» и Т. Буслаковой «Творчество Л.Н. Толстого в оценке русской критики рубежа XIX-XX веков».
Написанная раньше (1983), книжка Н. Горбанева41 - это учебное пособие, в котором автор рассматривает критические суждения о Л. Толстом с точки зрения двух интересующих его проблем - оценки Толстого-художника и оценки Толстого - религиозного мыслителя. Автор выявил истоки такого соотношения - проблема восходит к статьям Н. Михайловского 70-х годов. В пособии Н. Горбанева характеризуются основные темы статей народников, символистов, либерально-буржуазной и марксистской критики - главным образом, в связи со сложностью и противоречивостью самой деятельности Л. Толстого. Первая часть пособия посвящена спорам о Толстом в критике 70-90 годов и остальная (меньшая) часть - беглой характеристике интересующего нас периода. Необходимо заметить, что статьи критиков, как правило, цитируются, но не анализируются и не комментируются. Это, в общем, отвечает требованиям, которые предъявляются к учебным пособиям, и вряд ли может удовлетворить исследователя.
Ближе к интересующей нас теме автореферат Т. Буслаковой «Творчество Л.Н. Толстого в оценке русской критики рубежа XIX-XX веков». В подходе к оценке творчества Толстого автор повторяет Горбанева, но конкретная цель работы сформулирована иначе: «Рассмотрение двух основных направлений полемики в период 1884-1919 гг., когда споры о Толстом влились в дискуссию о реализме, став тем более важной ее частью, что в их рамках шло обсуждение не толь-
41 Горбанев Н.А. Лев Толстой - художник и мыслитель в литературной критике XIX-XX вв. Махачкала, 1983.
ко поэтики, но и мировоззрения крупнейшего реалиста конца века»42.
Исследовательница выделила в качестве основной тему критической полемики вокруг Толстого, и, прежде всего, обсуждение проблемы отношения Толстого к народу. Буслако-ва подчеркивает, «что после религиозно-нравственного переворота в мировоззрении Толстого» эта проблема заняла ведущее место в жизни писателя43. Затем Буслакова рассматривает позиции всех критических направлений в оценке того, как решалась эта проблема в сознании и творчестве Толстого.
Делается вывод, что появившаяся в конце 1900-х годов тенденция к подведению итогов деятельности Толстого способствовала переходу от рассмотрения частных аспектов его демократизма к сознанию его творчества как целостного этапа развития русской гуманистической мысли. В «совокупности своей деятельности Толстой представлялся эталоном народного духа и общечеловеческой гуманистической правды»44. Этот вывод несомненно заслуживает поддержки.
Вторая глава диссертации Буслаковой посвящена критической полемике о творчестве Толстого-художника и Толстого - религиозного мыслителя. Исследовательница делает выводы на основе того, как каждый отдельный критик формально определяет и оценивает художественные особенности творчества писателя. Так характеризуются Д. Мережковский («Приземистый реализм Толстого наряду с тончайшим психологизмом») , В. Розанов («Толстой находится у истоков ре-
Буслакова Т.П. Творчество Л. Толстого в оценке русской критики рубежа XIX-XX вв. М., 1990. С. 2.
43 Там же. С. 3.
44 Там же. С. 14.
лигиозного водоворота в русском сознании»), В. Вересаев («Главная особенность толстовского творчества - жизнеутверждающий пафос»)45.
Такой подход облегчает классификацию. Буслакова выделяет две основные тенденции в подходе к художественному творчеству писателя. Первая из них формулируется так: «Критики нового искусства делали вывод о несвоевременности реализма Толстого и невозможности в рамках его творчества отразить новую действительность и внутренний мир главного героя»46. Другой полюс в полемике составляли «попытки определить место его (Л. Толстого - В.П.) творчества в литературном процессе эпохи, найти новые характеристики его реализма»47.
Две тенденции определяются как односторонний и целостный анализ. Таков заключительный вывод, к которому приходит исследовательница. При всей его важности он выглядит недостаточным, потому что в таких категориях может быть охарактеризовано отношение критики к любому великому писателю, прокладывающему новые пути в искусстве.
Если добавить к работам Горбанева и Буслаковой книгу Э.Г. Бабаева «Лев Толстой и журналистика его эпохи» и его статью из сборника «Связь времен»48, в которой дан неполный пересказ некоторых символистских работ о Л. Толстом, то можно сказать, что перечисленными .работами исчерпывается список трудов, посвященных интересующей нас теме-: «Литературная критика символистов о Л.Н. Толстом».
45 Там же. С. 22.
46 Там же. С. 23.
47 Там же.
48 Бабаев Э.Г. Лев Толстой: Итог или проблема? // Связь времен. Проблемы преемственности в русской литературе конца XIX - начала XX в. М., 1992. С. 47-76.
Подводя итог, можно сказать, что наиболее изученными в критике о Толстом оказались два аспекта:
Проблема отношения к Толстому - религиозному мыслителю как одна из ведущих тем полемики о нем в русской критике.
Проблема отношения Толстого к народу и народному сознанию в оценке русской критики.
При этом за пределами рассмотрения остались критики, которые не анализировали творчество Л. Толстого в этих аспектах, и конечно вся проблематика, выходящая за пределы этих аспектов.
Что касается работ последних лет, то и среди них нет ни одной, охватившей интересующую нас тему в целом. Можно сказать, что исследователи, как правило, обращаются к какому-либо из ее аспектов. Например, это исследования, соотносящие оценки Толстого с проблематикой творчества того или иного писателя-символиста. Таковы сборники статей «Вяч. Иванов. Исследования и материалы», «Андрей Белый. Жизнь. Миропонимание. Поэтика» (М., 1995 - 4/5-й номер «Литературного обозрения», по сути дела являющийся также сборником), или научно-исследовательские монографии, например, исследование Г. Обатнина «Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 -1919)»49. Они дают многое для понимания творчества писателей-символистов (хотя исследование критики писателя в их задачу не входит, и обращение к ней происходит в качестве обоснования того или иного художественного произведения). Связанными с анализом символистской критики, хотя так же
49 Обатнин Г. Иванов-мистик. Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907 - 1919). М., 2000.
посвященными одному символисту являются и статьи Г. Биляловой и К. Гидини.
В статье Беляловой50 исследуется жанр цикла в критике Белого. Билялова пишет о том, что циклообразующая тенденция связана со стремлением создать новые формы идейно-художественного мышления, характеризующиеся своеобразной цикличностью. У Белого цикл - это три книги критических статей «Символизм», «Арабески», «Луг зеленый»51. Исследовательница отмечает, что «принципы организации критического цикла способны обогатить сам жанр цикла в его символистской интерпретации». Главная тема цикла Белого -символизм, который определяет выбор статей. Следовательно, принцип организации материала - проблемно-тематический. Он обусловлен необходимостью создать собственную твердую позицию в вопросах символистской эстетики. К признакам цикла Билялова относит заданность авторской композиции и относительную самостоятельность входящих в цикл статей. Она отмечает определенные черты циклического мышления на уровне стиля художника (особого его типа) ориентацию на аналитичность суждений, безупречную логику и всестороннюю аргументацию52. Таким образом, статья отражает перспективный, но тоже аспектный подход к исследованию одной из форм символистской критики.
Статья К. Гидини53 демонстрирует подход к критике Вяч. Иванова с точки зрения герменевтики, тем самым сни-
50 Билялова Г.М. Жанровое своеобразие критического цикла А. Белого // Жизнь и судьба малых литературных жанров: Иваново, 7-10 февр. 1995 г. - Иваново, С. 201.
51 Там же. С. 197.
52 Там же. С. 199.
53 Гидини К. Литературная критика и герменевтика в работах Вячесла
ва Иванова о Достоевском: некоторые общие замечания // Vjaceslav
мается вопрос об уровне объективности (достоверности) ивановской критики. Исследовательница считает, что «недостоверность имеет вполне определенные причины, много говорящие нам об отношении к действительности и искусству в начале века»54. Такое прочтение во многом расширяет сугубо оценочный подход, применяемый к символистской критике и все-таки тоже остается аспектным.
Итак, какие же основные выводы можно сделать на основе нашего обзора? Препятствием на пути к решению заявленной проблемы является обособленность объектов исследования, будь то суждения отдельных критиков, проблематика критических направлений, особенности поэтики критических сочинений. Это препятствие должно быть в первую очередь преодолено.
Главное, что заявленная тема «Литературная критика символистов о Л.Н. Толстом» по сути своей двупланова. Ее разработка в конечном счете должна прояснить как характер и развитие интереса символистов к Толстому, так и специфику символистской интерпретации творчества, деятельности, исторической роли писателя.
В свою очередь интерес символистов к Толстому тоже можно рассматривать в нескольких аспектах одновременно. Во-первых, анализируя особую направленность критических оценок, принадлежащих тем символистам, чей символизм в основе своей глубоко религиозен и устремлен в сторону жизнетворчества. Этих авторов - Д. Мережковского, А. Белого, Вяч. Иванова - интересует прежде всего толстовское религиозно-нравственное учение, которое в их понимании
Ivanov. Russ. Dichter - europ. Kulturphilosoph. - Heidelberg, 1993. C. 190-203. S4 Там же. С. 192.
сходно по своей цели с учением Вл. Соловьева, продолжателями идей которого эти символисты являлись. Однако сразу же вступает в силу важная оговорка. По мнению перечисленных авторов, задачу «воплощения вечных истин в человеческие отношения» Толстой решает не мистически, а «рационалистически»55. Так выявляется изначальное расхождение Л. Толстого и Вл. Соловьева, и оно становится особым объектом внимания в критике символистов.
Во-вторых, многих символистов интересует склад толстовской личности, которая представляется им как живое воплощение основной эстетической идеи этого направления. Конкретно - воплощением символистского понимания художника как мессии. Для ряда символистов Толстой иногда оказывается наглядным воплощением этой идеи.
В-третьих, символистскую критику толстовское творчество интересовало с точки зрения его религиозности. Символистской критикой была создана концепция «религиозного творчества» Толстого.
Как объединить эти аспекты в рамках целостного и притом контекстуального изучения материала? Рассмотрение всех аспектов «толстовской» темы: Толстой-художник, Толстой-человек, Толстой - религиозный мыслитель, Толстой-философ, Толстой - теоретик искусства и т.п. развертывается в статьях символистов в различных формах и сочетаниях, но всегда осуществляется в пределах основных принципов символистской эстетики. Один из них состоит, как известно, в том, что символистское искусство должно осуществить через символ и миф связь человека и Абсолюта, материального мира и мира духа. Значение мифа, в связи с
55 Замотин И.М. Схема литературных исканий конца XIX - XX вв. С.5.
этой целью, устойчиво сохранялось на всем протяжении эволюции символизма. Мифотворчество провозглашается основной творческой задачей младшими символистами, но устремленность к мифу (пусть и без столь отчетливого теоретического осмысления) была характерна и для более ранней стадии развития символизма.
Н. Пустыгина выделяет в эстетике символизма три устойчивых, практически универсальных для этого движения типа мифов: «общий миф», раскрывающий его «частный миф» и «индивидуальные мифы»56. Общий миф русского символизма -это теургическая утопия пересоздания мира средствами искусства . Частный миф - миф о грядущем синтезе мировых противоположностей - представляет собой сюжетное и образное развертывание общего символистского мифа о пересоздании мира.
В основу главнейшего из вариантов «общего мифа» положена мысль о великом призвании русского народа, его грядущей мессианской роли в духовной истории человечества. Эта спасительная роль представляется осуществимой благодаря русской литературе, что определяет отношение символистов к ее крупнейшим представителям. Логику осуществления этого пророчества раскрывает сюжет частного мифа. Для него важно то, что трагедия материального воплощения (позднее речь пойдет о драме исторического христианства) разлучила два начала бытия - дух и плоть - «на долгие годы исторического времени», поэтому грядущий синтез «неба» и «земли», идеального и реального, человеческого духа и плоти необходим и неизбежен. Широко используются симво-
56 Пустыгина Н. К изучению эволюции русского символизма // Тезисы всесоюзной конференции (III) «Творчество А.А. Блока и русская культура XX века». Тарту. 1975. С. 144.
листами сюжетные варианты «частного мифа» - «индивидуальные мифы». Например, миф Мережковского о том, что Запад - в лице Ницше и Восток - в лице Достоевского представляют два края бездны, но «и на западе и на востоке историческая дорога пройдена», грядет синтез. Или противопоставление в недрах Востока Толстого и Достоевского, которые соединятся в лице второго Пушкина. «Ежели религиозное содержание плоти у Л. Толстого - тезис, религиозное созерцание Духа у Достоевского - антитезис русской культуры, то не следует ли заключить по закону диалектического развития о неизбежности русского синтеза, который по своему значению будет всемирным. Неизбежность последнего, окончательное соединение выльется в нового Пушкина - символа глубокой религиозной сознательной гармонии»57. Необходимо отметить, что фигура, представлявшаяся Мережковскому воплощением или предвестием «грядущего синтеза» нового религиозного сознания, не была постоянной: со временем место Пушкина занял Лермонтов58.
Едва ли не все явления культуры символисты осмысливают мифологически. Применяется этот принцип и в их критических статьях. Поэтому можно проследить возникновение и изменение мифа о Толстом, созданного символистской критикой в процессе развития этого направления. Решение этой задачи и означало бы достижение поставленной выше цели -осуществление целостного изучения критических суждений о Толстом.
57 Мережковский Д.С. Поли. Собр. Соч.: В 24 т. М., 1914. Т. XII. С. 107. В дальнейшем: Мережковский. ПСС, с указанием тома и страницы. 58 См. Маркович В.М. Миф о Лермонтове на рубеже XIX-XX веков // Russian literature XXXVIII (1995)North-Holland. С. 162-163, 176.
Ясно, что необходим многоаспектный и целостный анализ по крайней мере одного из периодов эволюции этих критических суждений. Только такой подход к материалу может дать четкое и адекватное представление об отношении целого направления к Толстому, тоже представленному как целостное явление культуры.
Выбор такого периода напрашивается с очевидностью. Очень важен, но все еще недостаточно освещен этап эволюции критических оценок личности и творчества Л. Толстого в статьях о нем, вышедших после 1910 года. Это литературно-критические работы о Л.Н. Толстом 1911-1912 г., такие как - очерк А. Белого, опубликованный отдельной книгой «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой» (1911), статьи Вяч. Иванова «Лев Толстой и культура», А. Белого «Лев Толстой и культура». Попытаемся объяснить, почему интересен именно этот этап.
Во-первых, это суждения итоговые: путь Толстого закончен, его учение и художественное творчество становятся наследием. Во-вторых, на критические оценки уже не оказывают влияния перипетии взаимоотношений символистов с Толстым. По-видимому, степень объективности суждений о Толстом должна «на порядок» возрасти? Мы попытаемся показать, так ли обстояло дело в действительности. В-третьих, в это же время появляются .итоговые суждения о Толстом ряда видных представителей русского философского идеализма, такие как статьи Н. Бердяева «Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л.Н. Толстого», С. Булгакова «Л. Толстой» и «Простота и опрощение», опубликованные в сборнике «О религии Л. Толстого» (1912). Поскольку философский идеализм был одним из источников, питавших симво-
лизм, интересно было бы изучить соотношение критических суждений писателей-символистов и философов-идеалистов, относящиеся именно к этому периоду, возможно, наиболее важному для характеристики отношения тех и других к Толстому.
Т.е. диссертация посвящена изучению двух наименее исследованных направлений, выделяемых в массе критических оценок творчества Толстого.
Мы имеем в виду:
символистскую критику;
критику «путейцев» на примере Булгакова и Бердяева (дополняя классификацию критических направлений, предложенную Г. Фридлендером, мы будем в дальнейшем пользоваться термином «путейцы», потому что после 1910 года бывшие «веховцы» участвуют в полярных по идейной направленности изданиях - «Логосе» и «Пути»: С. Франк и П. Струве были связаны с журналом «Логос», а С. Булгаков и Н. Бердяев с журналом «Путь») .
Изучить эти два течения вместе целесообразно еще и
потому, что все они на уровне многих общих идей после
1910 г. пересекаются. Многие критики-символисты,
(Д. Мережковский, А. Белый, Вяч. Иванов) имели общие духовные ориентиры с бывшими критиками «Вех» - С. Франком, П. Струве, особенно - С. Булгаковым, Н. Бердяевым - и взаимодействовали с ними в широком потоке религиозно-философского возрождения. Во многом близки были и их идейные корни, уходившие в религиозную философию В. Соловьева и в творчество Ф. Достоевского.
Заметим, что интерес поэтов-символистов к чисто философским проблемам уже был предметом анализа. Это - глава
в «Истории русской философии» В. Зеньковского, монография Г. Флоровского «Пути русского богословия»59; из современных работ - диссертация И. Москвиной, объединившая идеи Мережковского, Бердяева, Булгакова как представителей Нового религиозного сознания60. Некоторые биографические параллели философов и символистов прослежены в книге А. Пайман «История русского символизма»61.
Сопоставительный анализ концепций Иванова и Бердяева есть в статье Е.В. Ермиловои «Поэзия «теургов» и принцип «верности вещам»», которая опубликована в упомянутом сборнике «Литературно-эстетические концепции в России конца XIX - начала XX в. Исследовательница рассматривает антиномии жизни - творчества, теорию восхождения - нисхождения Иванова и концепцию «воплощения» - «объективации» Н. Бердяева, прослеживая сходство и различие концепций критиков: «...если сравнить рассуждения на эту тему Н. Бердяева и Вяч. Иванова, то окажется, что последний дает более оптимистический ... вариант решения. Для Бердяева исходной точкой является представление о материальном мире как о «падшем». Творческий экстаз - выход за пределы данного мира, но результаты творческого акта неизбежно спускаются в «мир объективации», и в этом трагедия творчества. /.../ Для Иванова «нисхождение» - закон искусства, но это в его терминологии, - «правое нисхождение». Распыление творческой энергии (для зрелого Иванова)
59 Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Paris, 1988.
60 Москвина И. К. Критика философско-эстетических взглядов деятелей
«Нового религиозного сознания» - Д.С. Мережковского, Н.А. Бердяева,
С.Н. Булгакова. Автореферат. Л., 1989.
61 Пайман А. История русского символизма. М., 1998.
большая беда, чем неизбежность воплощения» . Анализ Е.В. Ермиловои может быть использован в рамках того многоаспектного исследования, о котором шла речь выше.
На основе всего сказанного предлагается следующий план диссертации.
Введение.
Эволюция критических суждений «старших» символистов о Л.Н. Толстом (1890-1910)
Манифест Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» (1893) интересен, в частности, и как одно из первых обращений символистской критики к «проблеме Толстого».
В 90-е годы, когда символисты впервые заявили о себе, происходят некоторые процессы в общественной жизни России, непосредственно повлиявшие на новое художественное направление. Символизм возникает в атмосфере духовного и социального кризиса, который обусловил противоречивое состояние искусства. Сознание людей переходной эпохи (кон. XIX -нач. XX вв.) было переполнено предчувствием новой эры, которая должна была разрушить все прежние установки, мешающие человеческому счастью. У людей изменилось само чувство жизни. Дореволюционные исследования о новых направлениях в искусстве переполнены описанием этого внутреннего состояния людей, которое породило, по мнению этих исследователей, плеяду символистов. Многим открывается, что человек -существо метафизическое. Происходит отход от наивного историзма в общественной философии и политике. И, конечно, на первый план выходят проблемы возвращения религии и идеализма, принявшие новые формы и несущие в себе новое содержание. «Русский символизм характеризуется началом восстания, бунтом, отрицанием, отречением, обличением старого, скучного мира»
Оформившееся в манифесте Мережковского представление о Толстом непосредственно связано с созданием эстетических концепций символизма (формированием общесимволистского мифа об искусстве как о высшей, преобразующей мир деятельности) и с утверждением символизма в литературе.
Отвергая дальнейшее развитие реализма, как нечто не имеющее смысла перед лицом открывшейся человечеству новой истины («безграничного и темного океана, лежащего за пределами нашего познания») , Мережковский вместе с тем опирается на классические образцы реалистической литературы XIX века, возвеличивая Достоевского, Тургенева, Гончарова, вообще всю «великую плеяду русских писателей». И, конечно. Толстого.
Толстой был объявлен не только гением, но и пророком: «Мы отчасти предугадываем значение двух наших писателей-мистиков, Толстого и Достоевского, видя, как они действуют на современных людей Запада»64. Мережковский связывал такую роль великого писателя с «кризисом сознания», который остро ощущал уже ранний символизм: «Когда сердце человеческое устанет от современного позитивизма и обратится к Богу, только тогда люди вполне оценят, что сделал для них Толстой, этот сам себя не познавший гений»65. С возникновением «кризиса сознания» в глазах Мережковского и представителей нового искусства был связан, как известно, кризис русского «просвещенства». «И в Толстом, как во всех современных людях, - то же мучительное раздвоение»66.
Далее это связывалось с одним из вариантов популярной тогда «русской идеи: «...в минуты отчаяния достаточно произнести одно имя - Лев Толстой! - и сразу становится легче... Слава Богу, он есть у нас! А пока у народа есть один такой человек - несмотря ни на какие испытания, народ не имеет права отрекаться от надежды, что ему принадлежит великая будущность»67.
Столь высокая оценка реалиста Толстого связана с несколькими причинами. С одной стороны, она диктовалась стремлением символистов осознавать и утверждать себя как преемников и законных наследников русской и мировой классики. Творчество Толстого было для Мережковского одним из проявлений «вечного идеального искусства, только на время омраченного в России утилитарно-народническим педантизмом». И он продолжал вполне логично: «Современное поколение молодых русских писателей (т.е., по более поздней терминологии, «старшие символисты». - В.П.) пытается продолжить это движение»
«Базисные» концепции литературно-критических отзывов «младших» символистов и «путейцев» (1910-1912)
Смерть Толстого изменила, как уже было отмечено выше, саму ситуацию оценки творчества, деятельности и личности писателя.
Теперь уже не с кем было спорить, некого «сиюминутно» опровергать. Смерть писателя, как всегда, стимулировала естественную тенденцию к подведению объективных итогов его деятельности. В критике самых разных направлений, писавшей о Толстом, этот процесс реализуется как переход от анализа частных аспектов его творчества к всеобъединяю-щему обобщению.
Но вот что интересно: изменившаяся таким образом ситуация все же не прекратила полемику вокруг его имени. Просто центр ее всюду переместился с выяснения проблемы «Толстой - мыслитель или художник» на вопрос о сути его религиозно-нравственного учения, на тот самый вопрос, который ранее отодвигался в тень всеми направлениями критики, кроме символистского. Впрочем, и последнее тоже существенно изменилось. Под влиянием новой ситуации «отрицательные» прежде для символистской критики стороны толстовской религии превращаются в положительные. Соответствует ли это изменению философского контекста, в который включается новая оценка?
Вопрос этот возникает не случайно. В «Истории русской философской мысли» В.В. Зеньковского концепции символистов неслучайно включены в исследование философской мысли рубежа веков. В то же время, очевидно, что творчество философов рубежа веков наполнено мыслями о литературе, статьями, посвященными творческому наследию крупнейших русских писателей. Такое взаимодействие философии и литературы очень важно учитывать, поскольку происходит очевидное взаимовлияние двух течений философско-эстетической мысли рубежа веков: младших символистов лице А. Белого, Вяч. Иванова и, «веховцев», которых применительно к этому времени можно назвать «путейцами». Мы имеем в виду философов, публиковавшихся в издательстве «Путь» (1910) -Н. Бердяева, С. Булгакова. Это взаимодействие можно исследовать как раз на материале литературно-критических работ 1911-1912 гг. о Л.Н. Толстом таких, как очерк А. Белого «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой», вышедший отдельной книгой, статьи - А. Белого «Лев Толстой и культура», Н. Бердяева «Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л.Н. Толстого», С. Булгакова «Л. Толстой» и «Простота и опрощение», опубликованные в сборнике «О религии Л. Толстого» в 1912 году.
Даже беглое чтение трех символистских и трех «путейских» статей о Л.Н. Толстом приводит к выводам о том, что при всем видимом различии оценок и подходов к Толстому у философов и поэтов-символистов, и те, и другие разрабатывают один и тот же общий комплекс тем. Такое, как мы знаем, уже бывало. Но впервые общность тем, идей, мотивов приобретает системный характер.
Это становится особенно интересным, если учитывать то, что символизм и «путейство» - по-разному ориентированные течения идейной мысли (одно, философское - другое, художественное) , не говоря уже о различных мировоззренческих концепциях их участников. Например, даже Н. Бердяев и С. Булгаков нередко рассматриваются как представители различных философских направлений. В. Зеньковский относит Н. Бердяева вместе с В. Розановым, Д. Мережковским, Л. Шестовым к представителям «Нового религиозного сознания», которые сознательно противопоставляли себя историческому христианству. Напротив, С. Булгаков, для которого верность православному христианству была неизменна, рассматривается тем же Зеньковским как софиолог. «...Булгаков всецело сосредоточился на софиологической теме...»
Все различия между концепциями представленных философов (здесь мы имеем в виду также Вяч. Иванова, и А. Белого, в задачу которых входило философское обоснование символизма как направления) будут далее учитываться при объяснении критических суждений «путейцев» и символистов о Л. Толстом, прозвучавших после смерти писателя. Но в центре внимания будет единство устойчивого тематического комплекса, о котором уже говорилось выше.
Структура и содержание символистско-«путейских» статей о Л.Н. Толстом
Проследим теперь на конкретном материале шести выбранных работ, как на основе идей, рассмотренных в гл. II, осуществляется символистами и недавними «веховцами» критика Толстого.
Начнем с некоторых структурных особенностей двух типов критики: символистской и религиозно-философской.
Во-первых, обращает на себя внимание то, что в данных критических работах наряду с литературно-критическими размышлениями и вчувствованиями, тяготеющими к субъективной критике (критике «понимающей», по терминологии В. Дильтея) , присутствуют элементы объективного («объясняющего») изучения. А. Белый, например, аналитически разграничивает содержание и форму «Войны и мира» Толстого, делая вывод, что, несмотря на глубокое содержание романа-эпопеи («мудрый символ»), с формальной точки зрения -Толстой, как писатель, явно несовершенен: «При наличии превосходных сцен все здание «Войны и мира» стоит перед нами в творческих лесах... Нет в романе естественной точки архитектонического единства, и в этом смысле нет композиции» (156) . При этом объясняется причина несовершенства формальной стороны толстовского произведения, это - внутренняя борьба «в художнике Льве Толстом; источник этой борьбы заключен в том, что Толстой, оставаясь художником, был уже не художник. Проповедник сидел в нем с первых дней его жизни» (158). Белый полагал, что исследование формы литературного произведения дает возможность проникнуть в область его внутреннего смысла, недоступного для рефлексии самого автора. Он доказывал, что подлинный смысл не есть какая-то заданная идея, он конструируется за счет исторического углубления интерпретационного ряда.
Критики-«путейцы» в свою очередь стремятся к четкому определению используемых Толстым художественных приемов, принципов стиля его произведений. Бердяев считает, что тайна обаяния толстовского творчества заключена в определенном художественном приеме - «человек про себя думает и чувствует не то, что выражает вовне. Все время как бы двойная жизнь - в поверхностном и условном сознании глубинной стихии жизни»188. Критик определяет художественный метод Толстого так; «Л. Толстой — космичен, он весь в душе мира, в тварной природе, он проникает в глубину ее стихии» (177). Именно это является для критика доказательством идеи «ветхозаветности» Толстого.
Известно, что в России в начале XX в. именно символисты возродили интерес к вопросам формы и изучению словесного материала (т.е. к анализу художественных текстов). Но исследовательский подход характерен и для статей Бердяева и Булгакова, только природа его иная. Для «путейцев», в отличие от символистов, характерен не интерес к анализу формы литературного произведения, вкрапленный в интерпретацию, как это было у символистов, «потому что лучшей мерой его (литературного произведения - В.П.)
оценки оказываются эстетические критерии» , а, несмотря на религиозно-мистические идеи, научный подход к материалу, к содержанию - стремление к доказательству своих идей (например, выводы статьи Бердяева «Ветхий и Новый завет...» «академично» подкрепляются рассмотрением трактатов Толстого190) .
Более рациональное построение статей Бердяева и Булгакова, в отличие от символистских, сказывается в более последовательной жанровой ориентации. Здесь применим классификацию жанров литературной критики, разработанную Л. Гроссманом и Б. Егоровым. Статью Булгакова «Л. Толстой» можно признать портретным очерком, статьи Бердяева «Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л. Толстого» и Булгакова «Простота и опрощение» - отнести к разряду проблемных статей. Работы же Белого и Иванова характеризуются смешением жанров: «Трагедия творчества. Достоевский и Толстой» Белого - смешивает жанр проблемной статьи, очерка и литературной (культурной) параллели. Статьи с одинаковыми заглавиями «Лев Толстой и культура» Белого и Иванова, несмотря на заявленную названиями «про-блемность», тяготеют у Белого - к литературному манифесту, у Иванова - к философско-эстетическому трактату. Поясним предложенную классификацию, рассмотрев жанр каждой работы отдельно. При этом более подробно поговорим о- необычных жанровых формах двух последних статей.
