Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Основные тенденции развития восточной тематики в русской литературе 27
ГЛАВА II. Тематические и жанровые особенности «восточных» произведений Б.Пильняка 62
2.1. Идейно-художественное преломление восточной темы в рассказах Бориса Пильняка 62
2.2. «Просветленное бытие» в романе «корни японского солнца» 90
2.3.. Образ Китая в художественной концепции Бориса Пильняка 131
ГЛАВА III. Художественное своеобразие очерковой книги «Таджикистан - Седьмая советская» 145
Заключение 188
Библиографический список литературы 196
- Основные тенденции развития восточной тематики в русской литературе
- Идейно-художественное преломление восточной темы в рассказах Бориса Пильняка
- «Просветленное бытие» в романе «корни японского солнца»
- Художественное своеобразие очерковой книги «Таджикистан - Седьмая советская»
Введение к работе
В начале XXI века Восток остается одним из важных аспектов мировой культуры, образа жизни и общественно-политических отношений, а также этноконфессиональных и политических конфликтов, как внутри его регионов, так и во всем мире. Сегодня Восток — это арена перемен, перемен столь стремительных, столь грандиозных, что без учета их мы не можем представить все своеобразие «карты мира». Веками Европа «хозяйничала» на Востоке, не ведая о стоящих за этим последствиях и в последние пятьдесят лет, к своему ужасу и удивлению, обнаружила, что Восточная цивилизация реагирует совсем не так, как она ожидала: «покорно» и «раболепно». Сегодня пришло время провести переучет ценностей, и извлечь из этого соответствующие уроки. В истории русской литературы существуют разные трактовки понятия «Восточная цивилизация». Можно по-разному определять место и роль Востока в формировании мировой цивилизации. Многие исследователи вообще отрицают системообразующий характер Востока в этом направлении. Но действительность постоянно убеждает нас в том, что некая восточная социальная, психологическая и культурная общность, порой труднопонимаемая и трудноквалифицируемая, своеобразная цивилизационная константа, действительно оказывает влияние на общественную и политическую жизнь стран, народов, на их взаимоотношения в целом. Этим обусловливается выделение в реальном мире и в сознании людей, а отсюда и в литературе, особого восточного мира.
Среди представителей русской литературы советского периода, чей интерес к Востоку и взаимодействие с ним были глубокими и взаимодополняющими, личность Бориса Андреевича Пильняка занимает весьма значительное место. Ориентальная проза писателя — явление чрезвычайно своеобразное в русской литературе первой половины XX века, когда после Октябрьской революции проблема «Запад и Восток» получила «второе дыхание» и отразилась в творчестве многих писателей, историков, политиков и философов. Исследовать эту проблему стоит не только потому,
4 что художник много путешествовал по Востоку, вследствие чего много и
плодотворно писал о нем, но еще и потому, что писатель продолжает
4, традицию русской ориенталистики своим творчеством. Говорить об этом
стоит, главным образом, и по той причине, что проза Пильняка заключает в
себе глубокую и оригинальную концепцию взаимодействия русского
писателя с действительностью и культурой Востока - концепцию,
впитавшую в себя лучшие традиции русской ориенталистики.
Октябрьская революция меняет не только историю России, вслед за ней
«взрывной волной» начинает меняться и история Востока. Примерно с этого
времени внимание писателя теперь больше привлекают современные
Ъ события, разворачивающиеся в странах Дальнего и Ближнего Востока.
Путешествия писателя не являлись попутным знакомством художника с
жизнью, историей и культурой Востока или простым приобретением новых
сведений. Это был сложный процесс обогащения миропонимания писателя,
тесно связанный с его творчеством.
Цель работы заключается в исследовании идейно-эстетической
сущности восприятия и художественного отображения восточной тематики в
творчестве Бориса Пильняка.
** Задачи исследования:
рассмотреть основные тенденции развития восточной темы в русской литературе;
показать конкретно-исторические обстоятельства и причины, побудившие писателя обратиться к теме Востока;
исследовать тематические и жанровые особенности «восточных» произведений Б.Пильняка;
- комплексно рассмотреть основной тематический круг восточных
щ произведений в их развитии и взаимосвязи;
- выявить типологию героев и поэтику «восточных» произведений
Б.Пильняка;
5 - проследить, в какой степени творческие поиски Б.Пильняка совпали с
основными тенденциями развития литературного процесса 1920-30-х
годов. Научная новизна: Б.Пильняк не был обойдён вниманием исследователей. Творчество писателя уже становилось объектом пристального внимания литературоведов и нашло своё отражение в работах Б.Андроникашвили-Пильняка, К.Андроникашвили-Пильняк, Г.Анищенко, Л.Анпиловой, Г.Белой, А.Ванюкова, И.Горелова, Н.Грякаловой, В.Новикова, Е.Елиной, Ю.Орлицкого., И.Карпенко, В.Клещикова, И.Шайтанова, Э.Карпала-Киршак, Л.Трубиной, Н.Лейдермана, Ф.Раскольникова, Т.Милехиной, В.Чайковской, А.Латыниной и др., которые рассматривают главным образом вопросы его творческого генезиса и поэтику произведений 1920-х годов. Однако в современном пильняковедении пока ещё только начинается исследование интереса писателя к Востоку, его художественных исканий и открытий в этой теме. До сих пор этот аспект в творчестве Б.Пильняка, не получил исчерпывающего литературоведческого отражения. Именно в комплексном исследовании основных тематических и жанровых особенностей восточных произведений Б. Пильняка и состоит новизна данной работы.
Методологической основой диссертации являются теоретические положения литературоведения и востоковедения о конкретно-историческом и системном изучении произведений искусства, отразившиеся в работах М.Бахтина, И.Брагинского, И.Гальперина, А.Жолковского, В.Жирмунского, Н.Конрада, Г.Ломидзе, А.Лосева, Д.Лихачева, Ю.Тынянова, Л.Флейшмана, В.Шкловского. Учтен также опыт современных ведущих исследователей в изучении творчества Б.Пильняка.
В процессе работы были использованы следующие методы и принципы исследования: биографический метод, принцип конкретно-исторической детерминированности в изучении творчества Б.Пильняка, позволяющий исследовать «восточную» прозу писателя в контексте
основных тенденций развития литературного процесса 1920-30-х годов; описательный метод с принципом имманентного анализа произведений автора и эволюции его творчества. Наше исследование было проведено на стыке литературоведения и востоковедения, а также на линии соприкосновения этнологии и тезаурологии, которая изучает субъективное представление о той или иной культуре, процесс овладения культурными достижениями, осуществляемого субъектом, а также имагологии, которая изучает восприятие другого образа жизни.
Объект исследования — творчество Бориса Пильняка.
Предмет исследования - восточная тема в произведениях Б.Пильняка: роман «Корни японского солнца», «Китайская повесть», книга очерков «Таджикистан - седьмая советская».
Практическая значимость диссертации обусловлена возможностью ее использования при изучении темы «История развития восточной тематики в русской литературе» в высших, средних профессиональных учебных заведениях и общеобразовательных школах, в вузовских спецкурсах и в спецсеминарах, посвященных творчеству Б.Пильняка; при подготовке студенческих рефератов, курсовых и дипломных работ.
Актуальность темы диссертационного исследования определяется необходимостью дальнейшего изучения многих аспектов творчества Б.Пильняка современным литературоведением. Среди них особое место занимает тема Востока, отражение которой в прозе писателя впервые исследовано в данной диссертационной работе. Несмотря на традиционность и прочные корни восточной темы в русской литературе, вышеуказанный аспект по-разному трансформируется в различные периоды истории, получая дополнительное звучание, которое нуждается в различных уровнях осмысления: политическом, историческом, философском, а также литературном.
В настоящее время исследование восточного аспекта в творчестве Б.Пильняка только начинается и ждет все новых исследователей.
7 Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры
истории русской литературы XX века и теории литературы ДВГУ. Отдельные положения работы были отражены в докладах на 6-ти научно-практических конференциях и нашли свое отражение в 7-ми научных публикациях: областная научно-практическая конференция «Духовные ценности славян» (Биробиджан, 2001); Всероссийская научно-практическая конференция «Творчество Александра Фадеева в контексте русской литературы XX века», посвященная 100-летию со дня рождения писателя. (Владивосток, 2002); региональная научно-практическая конференция «Интеграция науки и образования — ресурс развития региона» (Биробиджан, 2002); межвузовская научно-практическая конференция «Интеграция литературного и культурного текста: традиция и современность». (Биробиджан, 2004); Всероссийская научно-практическая конференция «Гуманизация и гуманитаризация образования в школе и в вузе» (Орел, 2004); межвузовская научно-практическая конференция «Интеграция науки и образования — основа развития и возрождения национально-регионального менталитета» (Биробиджан, 2004).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка литературы.
Проза Б. Пильняка, на наш взгляд, представляет интерес как явление, органично вписывающееся в основные тенденции развития литературного процесса 1920-30-х годов и, в то же время, обладающая своей спецификой. Однако, проанализировав имеющийся объём критических работ, мы столкнулись с парадоксом: при достаточно большом их количестве оказалось невозможным, ознакомившись с ними, получить целостное представление о разработке восточной тематики в творчестве писателя.
Борис Андреевич Пильняк (настоящая фамилия — Вогау) родился в 1894 году в Можайске, в семье земского ветеринарного врача по происхоэюдению из немцев Поволжья. Мать вела свой род из старинной купеческой семьи. Сам писатель отмечал, что «понес в себе четыре крови: германскую и чуть-
8 чуть еврейской со стороны отца, славянскую и монгольскую (татарскую) со
стороны матери» [190, 25]. В 1913 году получил среднее образование во
Владимирском реальном училище, а в 1920 году окончил экономическое
отделение Московского коммерческого института. К 1909 году относятся
первые публикации писателя, однако отправной точкой своей литературной
деятельности считал 1915 год. Первый сборник рассказов под названием «С
последним пароходом» был опубликован в 1918 году. В 1920 году появилась
вторая книга рассказов с символическим названием «Былье», а уже 1921 год
прошел под «знаменем» Бориса Пильняка, так как именно в этом году
русская литература получила знаменитые «кожаные куртки», ставшие
лейтмотивным образом романа «Голый год». В 20-е годы писатель
работает плодотворно, появляются романы и повести: «Третья столица»
(1924), «Машины и волки» (1924), «Повесть непогашенной луны» (1926),
«Корни японского солнца» (1926), «Красное дерево» (1929), «Волга впадает в
Каспийское море» (1930); В 30-е годы написаны две очерковые книги
«Таджикистан - седьмая советская» (1931) и «О кэй. Американский роман»
(1933), ряд рассказов и очерков, а также романы «Созревание плодов»
(1935) и «Соляной амбар» (1937), последний из которых при жизни Пильняк
опубликовать не успел.
Среди писателей первой половины XX века Б.Пильняк был одним из
самых неоднозначно оцениваемых авторов. «Его считали эпигоном А.Белого,
литературным халтурщиком, недоучкой, с грехом пополам освоившим
только одну форму повествования, и - новатором, продолжателем лучших
традиций русской прозы XX века и русской прозы вообще. Его стилистика
достаточно произвольно сближалась то с прозой символистов, то с
различными течениями западной литературы, то с прозой некоторых
писателей русского зарубежья, то с произведениями писателей, превыше
всего ставивших «поэтику факта». При этом часто повторяющимся
критическим штампом был упрёк Пильняку во вторичности,
9 непоследовательности, эклектичности, низкопробности и даже
вульгарности» [113, 68].
Ни одно из произведений писателя не осталось в критике без следа.
Большое количество противоположных оценок, высказываемых с
полемической силой, вызывало интерес к творчеству Пильняка и у
критиков, и у читателей. В основу обзора критики, посвященной прозе
Бориса Пильняка, мы положили хронологический принцип. В первую
очередь, это позволит нам проследить динамику развития критики о
Б.Пильняке. Помимо этого, мы сможем рассмотреть в единстве
последовательное развитие творчества писателя и социокультурный
процесс. Предваряя анализ критики, следует отметить следующую
особенность. В начале 1920-х годов публикуются работы, достаточно
глубоко и объективно исследующие поэтику Б. Пильняка. Далее, в 1930-е
годы, мы констатируем наступление нового этапа в развитии критики:
появляются работы, содержащие преимущественно субъективную оценку
творчества писателя, причём оценку, которая страдала от чрезмерной
идеологизации. В связи с этим разнобоем мнений можно выделить два
направления в критике, посвященной творчеству Б.Пильняка.
Представители первого, далёкие от социологической ортодоксии в
вопросах интерпретации художественных текстов, улавливают новые
веяния в литературном процессе, оценивают их адекватно развитию
литературы. В их числе Д.Лутохин, П.Губер, А.Ященко, В.Полонский,
А.Воронский, В.Гофман, М.Слонимский, Н.Осинский. Представители
другого направления, следуя социологическому принципу, подходят к
произведениям Б.Пильняка с точки зрения их соответствия или
несоответствия традиционным критериям оценки героя, художественной
ценности текста. Эта часть критиков не осмыслила новые литературные
тенденции как качественно новый этап литературного процесса. В их числе
Ю.Тынянов, В.Шкловский, А.Неверов, В.Львов-Рогачевский, Г.Лелевич,
10 В.Евгеньев-Максимов. Конечно, и в их оценках мы встречаем ценные
наблюдения, критические замечания.
«Сразу же после выхода книги «Быльё», название которой задавало
символическую многозначность прочтения, рождающуюся на пересечении
смыслообразов «быль» (т.е. «правда»), наметились те критические полюса
восприятия творчества Пильняка, противостояние которых определит его
дальнейшую писательскую судьбу», - писала Е.Г.Елина в своей работе
«Литературная критика и общественное сознание в советской России 1920-
х годов» [193,14].
Некоторые стали говорить о Пильняке как о «бытописателе
революции», отмечали его «чувство внутренней связи с революционной
эпохой» (П.Губер), наблюдали за попыткой писателя исследовать
национальные корни революции и выстроить свою концепцию истории
(А.Ященко, В.Полонский), другие считали, что творчество писателя является
типичным примером «литературы упадка» (Н.Ангарский (Клестов)). Одним
из первых доброжелательных и наиболее обстоятельных отзывов о
произведениях писателя принадлежал Д.А.Лутохину, ведущему сотруднику,
а потом и редактору журнала «Вестник литературы». В статье
«Литературный молодняк» он восхищается Б.Пильняком, отмечая, что на
фоне современного литературного «безвременья» произведения писателя
демонстрируют «свежесть и сочность» стиля и очень похожи на письмо
«художников голландской школы». Лутохин один из первых заговорил «о
литературной родословной» Б.Пильняка и принял его в состав писателей
«новой школы»: «Он любит русский быт, фольклор, хорошо знает
московские закоулки, далёкую провинцию. Здесь он напоминает Печерского,
Ремизова, Замятина. Но это «сродство», а не подражание. У Пильняка свои
слова, свой ритм, свои темы (...) у него какой-то особенно чёткий рисунок и
тонкая мысль подлинного модерниста» [59, 8]. Н.Огнев справедливо называл
Пильняка писателем-анархистом, «сплеча, громящим старые формы»:
«Заслуга его в том, что он пытается дать ряд новых стилевых приемов» [183,
157]. В.Гофман отмечал созвучие творчества писателя с революционной эпохой: «Не боясь преувеличений, можно сказать даже, что из книг Пильняка глянуло на нас «9/10 судьбы» прозаического искусства нашей эпохи... Знак Пильняка оказался, в известном смысле, знаком эпохи, знаком истории» [80, 7]. М.Слонимский в своих воспоминаниях отметил: «Имя Бориса Пильняка ярко вспыхнуло в рождавшейся в 1920-1921 годах советской прозе. Он взошел на литературном горизонте как звезда первой величины» [211, 515]. С той же самой оценкой говорил о Пильняке Н.Тихонов: «этот человек верховодил тогда в литературе» [218, 515].
Однако, независимо от оценок, все критики обратили внимание на такие особенности писательского стиля автора, как «эскизность», «отрывочность», которые, как отмечал, П.Губер, создают «впечатление случайных заметок, внесённых в записную книжку без особого разбора» [84, 3]. В.Полонский предвидел в подобной «эскизности» будущие «живописные полотна»: «Всё это эскизы, наброски, этюды к какой-то большой, быть может, ещё не написанной картине, - замечал критик, - но каждый эскиз говорит о таланте, зорком глазе, внимательном слухе... И автор этих строк нисколько не будет удивлён, если впоследствии среди живописцев революции, одним из первых, он встретит имя Б.Пильняка» [189, 292]. Ярко выразившая себя «эскизность» была проявлением характерной для литературы начала 1920-х годов эстетической установки на динамическое отражение меняющейся реальности.
Анализирует творчество писателя и такой политик, как Л.Троцкий. В своей книге «Литература и революция» (1923 г.), которая долгое время была запрещенной, он посвящает ему отдельную главу, в которой говорит о писателе следующее: «Пильняк - реалист и превосходный наблюдатель со свежим глазом и хорошим умом. Люди и вещи не кажутся ему старыми, заношенными, все теми же, только приведенными революцией во временный беспорядок. Он берет их в их свежести и неповторяемости, т.е. живыми, а не мертвыми, и в беспорядке революции, который есть для него живой и
12 основной факт, ищет опоры для своего художественного порядка... Пильняк
бессюжетен именно из боязни эпизодичности. Собственно, у него есть
наметка как бы даже двух, трех и более сюжетов, которые вкривь и вкось
продергиваются сквозь ткань повествования; но только наметка, и притом
без того центрального, осевого значения, которое вообще принадлежит
сюжету» [223, 71]. Троцкий, отмечая реалистичность и наблюдательность
писателя, подчеркивая художественные достоинства его произваучний, в
революционном отношении определяет Пильняка в группу «попутчиков» и
расценивает писателя как художника, творчество которого в этой эпохе
неопределено: «Пильняк не художник революции, а только художественный
попутчик ее. Станет ли ее художником? Не знаем. Но пока не стал. Потомки
будут говорить о «прекраснейших днях» человеческого духа. Прекрасно: но
место самого Пильняка в этих днях? Смутно, туманно, двойственно» [223,
73].
Роман «Голый год» (Первое издание 1921 г., второе — 1922-й, третье -
1923-й), в котором демонстративно были «сняты» основные принципы
русской классики (психологизм, развитие характеров и т.д.) вызвал
оживлённую дискуссию и был принят критикой «в штыки». «Произведение
поразило не только новизной «жизненного материала», поданного к тому же
в фактографической — «голой» — манере, но прежде всего
экспериментальностью формы: отсутствием единого сюжета, отказом от
фабулы и традиционных романных характеров, в стилевом отношении
«кусков» повествования, сквозной орнаментальностью и др. Все критики,
откликнувшиеся на роман, несмотря на различия, порой значительные, во
мнениях, едины были в одном: главным героем романа-хроники является
Россия в «минуты её роковые». Что касается формальной новизны «Голого
года», то разрыв с традиционной романной формой ощущался всеми, и
критики сосредоточили усилия на анализе его жанрового своеобразия,
усомнившись в правомерности самого термина «роман» по отношению к
произведению Б.Пильняка. «Вряд ли этой книжке пристало название романа,
13 - писал, например, П.Губер, - Скорее это рапсодия, то есть почти
механическое сцепление различных сюжетов, связанных лишь отчасти
общим настроением» [145, 12]» [82, 32].
Критик Д.Лутохин рассматривал «Голый год» как исключительно неподражаемый памятник «революционного лихолетья, сравнивая его в жанровом отношении с поэмой А.Блока «Двенадцать» и сопоставляя с «поэмой». А.Воронский жанровое определение «поэма в прозе» распространял на всю прозу писателя начала 1920-х годов. Почти все критики также отметили ориентацию произведения Б.Пильняка на художественный опыт А.Белого. Близкая художественная манера последнего в произведениях Пильняка была настолько очевидной, что сравнение литературной техники двух писателей стало излюбленной темой в полемике вокруг произведений Б.Пильняка, которому постоянно предъявлялись упрёки в подражательности и «эпигонстве». Особенно агрессивно был настроен Ю.Н.Тынянов, видевший в Пильняке «рассыпанного на глыбы прозаика» и положивший начало интерпретации его повествовательной конструкции как чисто монтажной. «Возьмите «Петербург» А.Белого, - писал критик в статье «Литературное сегодня» (1924г.), «остраняя» повествовательную манеру Б.Пильняка, — разорвите главы, хорошенько перетасуйте их, вычеркните знаки препинания, оставьте как можно меньше людей, как можно больше образов и описаний — и в результате по этому кухонному рецепту может получиться Б.Пильняк... Всё в кусках, даже графически подчёркнутых. Только и слышно между кусками бормотание. Когда вещи совсем нет...» [226, 162].
Подобную точку зрения на прозу Б.Пильняка как на исключительно «монтажную», высказывал В.Шкловский, проводя аналогии с «непрерывным движущимся объектом» в кино: «Роман Пильняка - сожительство нескольких новелл. Можно разобрать два романа и склеить из них третий. Пильняк иногда так и делает. Для Пильняка основной интерес построения вещей состоит в фактической значимости отдельных кусков и в способе их
14 склеивания» [247, 126]. Среди неангажированной критики именно у
формалистов экспериментальная проза Пильняка не встретила поддержки и
одобрения, что объясняется их эстетической установкой на искусное
фабулирование, как основной принцип прозы (отсюда и их требование
«сюжетной прозы» и прогнозирование развития русской прозы в
направлении сюжетности).
«Голый год», словом, вызвал много споров, которые продолжаются и по сей день. Многозначная трактовка образа большевиков в романе проявилась в том, что враждебные Пильняку критики исходили идеологической злобой, пускались на недостойные приёмы, навешивали различные ярлыки. Именно с этого момента критика вместо спокойного, обстоятельного, аргументированного разбора достоинств и недостатков последующих его произведений занялась, так сказать, клеймением личности автора. Рапповская критика обзывала его мелкобуржуазным, безыдейным и предателем. Постоянным было обвинение в мелкобуржуазности, выискивание в творчестве «политического предательства». Стоило ему показать всю правду о жестокостях революции, о её недостатках - как тут же сыпались обвинения в нежелании видеть «поступательный ход революции». Писателя упрекали в том, что революцию он видит стихийной, неорганизованной, сравнивает её с метелью, считает очищающей, но не направленной, не руководимой никем силой, вроде урагана.
Напостовская критика с самого начала воспринимала Пильняка как автора чужого. Не пытаясь серьёзно разобраться в поэтике Пильняка, П.Коган, С.Родов, позднее Б.Волин не критиковали писателя, а громили его, пуская в ход идеологические характеристики: "У Пильняка... в центре всего, в том числе и революции - пол и просто похабщина", "Гомер сифилитиков, трубадур неврастеников — что угодно, только не поэт революции", "певец скотного быта, смердяковщины", "поёт кукушкой, а не "октябрьским" соловьем" [194,193]. Такова типичная стилистика этих критиков.
15 Не прощали Пильняку его своеобразия, независимости, когда в 1924
году в издательство «Круг» он отсылает свои «Отрывки...», в которых
высказывает «крамольные мысли»: коммунисты — для России, а не наоборот,
и, поскольку коммунистическая власть в России определена историческими
судьбами России - я, с коммунистами». Или такие строки: «Беру газеты и
книги, и первое, что в них поражает, - ложь всюду: в труде, в общественной
жизни, в семейных отношениях. Лгут все: и коммунисты, и буржуа, и
рабочий, и даже враги революции, вся нация русская...» [17, 556]. Надо ли
особо говорить, как реагировала официальная «критика» на такие
высказывания писателя. Чем дальше, тем настойчивее сжимались «тиски» с
требованием писать всё более приглаженнее, натуралистическое
изображение было возможно только в описании негативных сторон «врагов».
Но Пильняк считал, что писатель обязан говорить только правду, не
случайно в рассказе «Расплёснутое время» он писал: «Мне выпала горькая
слава быть человеком, который идёт на рожон. И ещё горькая слава мне
выпала - долг мой - быть русским писателем, честным с собой и с Россией».
И это были не пустые слова, так как последовавшая вскоре публикация
«Повести непогашенной луны», весь тираж которой был конфискован, еще
раз подтвердила, что писатель действительно «идет на рожон», стремясь
обнажить конфликт эпох.
Именно «Повесть непогашенной луны» показала, насколько честным
хотел быть писатель «с собой и с Россией». Многие расценивали его
публикацию как акт самоубийства. По этому поводу сын писателя
Б.Б.Андроникашвили-Пильняк в своей статье «О моем отце» писал:
«Пильняк уже в 1926 году прозрел некоторые черты будущего культа
личности, его, так сказать, еще молодую, нарождающуюся стадию. Но уже не
безобидную, уже связанную с уничтожением Сталиным крупных
государственных деятелей, своих партийных товарищей. Речь идет о Фрунзе.
Наиболее важным, однако, тут является то, что Пильняк обнажил механизм
уничтожения, который зиждился на главном постулате - дисциплине,
верности приказам партии. Во имя этой мнимой верности многие впоследствии сложили головы, прежде чем поняли, что произошел переворот, что сподвижники Ленина - во имя «единства» партии, ее «монолитности» - безжалостно уничтожаются, а на смену им приходят карьеристы или нерассуждающие исполнители. В первый раз здесь обнажается система, когда во имя ложно понятого партийного долга человек идет на бессмысленную смерть, иначе говоря, безмолвно позволяет себя убить. Действительно, командарм Гаврилов, не желая операции и чувствуя себя здоровым, покорно ложится под нож во имя партийной дисциплины. Во имя партийной дисциплины совершаются неправильные дела, клевещут на невинных и оговаривают сами себя. Механизм, который порожден слепым следованием догме, почва, которая порождает диктатора, тирана, этот механизм - пусть в еще неразвитой форме, но со всеми сложившимися чертами, - этот механизм описан в литературе впервые» [18, 10]. Критика обрушилась на писателя с исступлением. В связи с этим М.Горький писал А.Воронскому: «Удивительно нелепо поставлены в нём хирурги, да и всё в нём отзывается сплетней» [78, 39]. А.Воронский, ранее защищавший Пильняка от нападок рапповцев, отказался принять посвящение повести и написал в журнал «Новый мир» гневное письмо, в котором осудил повесть. Редколлегия журнала признала публикацию повести «явной и грубой ошибкой» [181, 184].
На писателя обрушился гнев всех тех, кто ещё верил руководству партии. В ответ на все упрёки Пильняк пишет письмо, которое многие критики в советский период называли «покаянным», где писатель признаёт себя виновным только в бестактности. Но ни клеветы, ни оскорбительности повести для памяти Фрунзе он не признал и, более того, утверждал, что «чувствует себя честным человеком и гражданином». И действительно, в искренности его слов не было сомнений: изустно многие современники, конечно, оценивали «Луну» как гражданский подвиг писателя. Именно с этого периода писатель оказался в резком противоречии и с эпохой, и с
17 «передовой» литературной средой. После «Непогашенной луны» за каждой
строчкой Пильняка строго следили. И каждое новое произведение автора являлось вроде «красной тряпки» для многих критиков.
Однако, как очень точно отмечает автор работы «Утраченные альтернативы» М.Голубков: «Литература развивается по своим законам, и издать новый закон развития литературы невозможно так же, как нельзя издать новый закон природы. Можно лишь на время затормозить и деформировать литературный процесс. Пик этих усилий приходится, по-видимому, на 1929 год» [73, 31]. 1929 год в истории СССР, как известно, получил название "год великого перелома". Именно этот год был отмечен такими событиями, как новые преследования партийной оппозиции, партийная чистка и последовавшая за ней чистка штатов советских госучреждений, принятие пятилетнего плана, развёртывание коллективизации, "дело Академии наук" и др., свидетельствующие о начале нового этапа в истории советского общества. Все эти реформы, проведённые И.В. Сталиным волевым путём, историки часто квалифицируют как "третью революцию" в России.
В 1929 году, в Берлине, в издательстве «Петрополис» вышли две повести Пильняка: «Штосе в жизнь» и «Красное дерево». И вновь появившиеся произведения Пильняка вызывают скандал. На Пильняка начинается целенаправленная травля. Одно из лучших издательств тех лет «Academia» в серии «Мастера современной литературы» выпускает сборник материалов о Пильняке, где подстрочно чувствуется только одна цель: ниспровергнуть его. Однако не только Борис Пильняк становится литературным изгоем, вместе с ним клеймят и известного в то время писателя Е.Замятина, которому припомнили роман "Мы". В письме к Сталину (июнь 1931 года) Е.Замятин так высказался относительно Б.Пильняка: "Как и я, амплуа чёрта он разделял со мной в полной мере, он был главной мишенью для критики..." [98, 503].
18 "Дело Пильняка и Замятина", которое может быть также названо
"попутническим делом" или "делом ВСП", стало "точкой приложения" тех
процессов, которые происходили в обществе. Хотя организаторы кампании
столкнулись при её проведении с некоторыми незапланированными
сложностями, нельзя не признать, что "победа" была полной и
бесповоротной. К середине 1930 г. практически все формы и институты
литературной жизни претерпевают серьёзную реорганизацию. В большей
степени это реорганизация коснулась "среднего" литературного "класса" -
писателей - "попутчиков" и их организаций. "Дело Пильняка и Замятина"
подтолкнуло многих других писателей к пересмотру своей общественной
позиции. Именно конец 1929 и начало 1930 годов отмечены целой серией
выступлений писателей — "попутчиков", призванных продемонстрировать
свою политическую лояльность. Дискуссию о Б.А.Пильняке и Е.И.Замятине
осени 1929 года (или "дело Пильняка и Замятина", как называли его
современники), таким образом, можно охарактеризовать как своего рода
вступление к новому этапу истории советской литературы — литературы
эпохи сталинского тоталитаризма.
О значении "дела Пильняка и Замятина "точно писал Л.С. Флейшман: "Эта кампания ввела и закрепила специфические формы всей будущей литературной жизни Советской России. Можно со всей категоричностью утверждать, что это была первая в истории русской культуры широко организованная кампания не против отдельных литераторов или только текстов, а против литературы в целом и её автономного от государства существования" [230, 123].
"Дело Пильняка и Замятина" чётко обозначило исторический
рубеж, отделяющий один историко-литературный период от другого.
Последствия его для советской культуры стали поистине
разрушительными. И это было очевидным уже и для её современников. В частности, Е.И.Замятин, ставший одной из жертв этого "дела", писал в 1933 году: "Москва, Петербург, индивидуальности, литературные школы - всё
19 уровнялось, исчезло в дыму этого литературного побоища. Шок от
непрерывной критической бомбардировки был таков, что среди писателей
вспыхнула небывалая психическая эпидемия: эпидемия покаяний. На
страницах газет проходили целые процессии флагеллантов: Пильняк бичевал
себя за признанную криминальной повесть ("Красное дерево"); основатель и
теоретик формализма Шкловский - отрекался навсегда от формалистической
ереси; конструктивисты каялись в том, что они впали в конструктивизм и
объявляли свою организацию распущенной; старый антропософ Андрей
Белый печатно каялся в том, что он, в сущности, антропософический
марксист..." [99, 421]. Кампания, направленная против Пильняка, Замятина, а
затем Зощенко и Ахматовой, начавшаяся в сентябре 1929 года, закончилась
только в апреле 1931г., а в 1932 году, как известно, было принято
постановление ЦК о перестройке литературно-художественных организаций.
После разгромной кампании, посвященной повести "Красное дерево",
проза Б.Пильняка обретает совершенно иное звучание. Начинается третий
период его творчества, который продолжается вплоть до его ареста в 1937
году. В это время Пильняк пишет много. Написаны и изданы роман "Волга
впадает в Каспийское море" (1930), книга очерков и рассказов "Таджикистан
- седьмая советская» (1931), "О'кей. Американский роман" (1933),
"Созревание плодов" (1935), сборник "Избранные рассказы" (1935) и др.
И.О.Шайтанов говорит об этом времени в жизни и творчестве Б.Пильняка
так: "Пильняк неизменно подчёркивает, что смотрит на мир глазами
советского человека. Каждой документальной книгой, каждым новым
романом он будет пытаться рассеять трагическое недоразумение,
объясниться, оправдаться и в то же время объяснить себе, что же
происходит. Он совсем не еретик, каковым себя называл Е.Замятин. Пильняк
считает дело революции своим и не хочет от него отойти, опасается, что это
он чего-то не понял, и в то же время он не хочет молчать, если считает, что
ошибаются другие" [243, 69]. Данный период творчества Б. Пильняка
отмечается тем, что в это время он не опубликовал ни одной крамольной
20 вещи, более того, во всем, написанном с 1930 по 1937гг., созданном им под
воздействием требований времени, преобладает совершенно нетипичная для
Б. Пильняка тематика. "С прошлым приказано разделаться — ради будущего.
И Пильняк рвет с прошлым, оставляя при этом ощущение, что каждый
разрыв для него - по живому, дается с трудом. Чтобы облегчить задачу, он
придумывает нечто небывалое, невозможное, и над ним празднует громкую
победу, будто полагая, что этим выговорит себе право что-то сохранить или,
по крайней мере, о чем-то пожалеть" [243, 68]. Примерно такую же точку
зрения высказал А. Жолковский в своей работе "Блуждающие сны", где
называет роман Пильняка "Волга впадает в Каспийское море"
произведением, созданным в лучших традициях "искусства
приспособления". "При любом строе искусство создает свою особую, вторую
реальность, обогащая, таким образом, жизнь, помогая ее осмыслению и
примирению с ней. Писатели, которым выпало жить в небывалых советских
условиях, одарили нас интереснейшими гибридами и этим внесли свою
лепту в во всех отношениях трудное и рискованное дело - упражнение
нравственных, интеллектуальных и эстетических мускулов нашей непутевой
нации" [97, 53]. Также и некоторые западные критики, например Макс
Хейвар, считали, что дальнейшая карьера Пильняка после "Волги...", не
представляет собой ничего интересного.
Однако позволим себе не согласиться с мнением вышеуказанных
исследователей, которые считают, что, начиная с "Волги...", Пильняк
"сдался", кончился как писатель. Хотя действительно у уважаемых
исследователей, безусловно, есть некоторые основания считать, что это
именно так. Но последние годы писателя с 1929 года до его трагической
смерти были для нас загадочными, порой неоднозначными. Многого мы так
и не знаем. В этот период творчество Пильняка переходит на новый этап, во
многих отношениях не менее интересный, чем творчество до 1929 года. В
последних романах Пильняка: "Двойники", "Созревание плодов", "Соляной
амбар" - можно увидеть, как Пильняк, более целесообразно, чем раньше,
21 пытается подводить итоги своей жизни и своего века. Автор пытается
соединить историю общества со своей личной историей или же с историей
героя, подобного себе. Из уже имеющихся сегодня опубликованных писем Б.
Пильняка с 1915 - 1937 годы становится ясно, что эта идея - идея
исторического слияния возникла еще в "коломенское время", до окончания
"Голого года". Что касается его постепенного перехода от модернизма к
реализму, то можно сказать, что при подробном исследовании данных
произведений можно увидеть те принципы условности, неоконченности и
многоплановости, которые можно считать основными приемами модернизма.
Последний период творчества писателя сопровождается выходом художника на новый уровень и постановкой новых проблем. И именно этому этапу необходимо уделить особое внимание в современном пильняковедении. Опыт существующего анализа показывает, что сложившееся мнение о покаянии и измене самому себе на протяжении последнего периода его творчества требует пересмотра. Пильняк как художник остается верен себе на протяжении всего своего творческого пути. И данный тезис должен играть определяющую роль при изучении его художественного творчества. Отмечая, что Пильняк - писатель противоречивый, надо учитывать, что противоречия, выявляемые в его художественной прозе, продиктованы, прежде всего, противоречиями самой переходной эпохи.
В современном отечественном литературоведении изучение творчества Бориса Пильняка ведется достаточно динамично. Наиболее подробно и глубоко анализировала творчество Б.Пильняка Е.Г.Елина в работе «Литературная критика и общественное сознание в советской России 1920-х годов», выделяя в нём две основные тенденции. На уровне идейно-тематическом - попытка проникнуть в инстинктивно-бессознательное начало жизни, разбуженной революцией. На уровне формы - разрыв с классической традицией и поиск новых путей воплощения жанровых замыслов, порывающих с традицией сюжетного повествования и развивающих
22 принципы «симфонизма» и орнаментализма, намеченные А.Белым и
А.Ремизовым. Довольно детально был рассмотрен роман «Голый год» и его
автор в одной из лучших работ о судьбе «Перевальцев» объединившихся в
1920-е годы во главе с А.Воронским вокруг журнала «Красная новь»,
отвергнутых и разбитых в 1930-м году, в монографии Г.Белой «Дон Кихоты
20-х годов»: «Истинная известность пришла к Пильняку только с выходом
романа «Голый год». Он был опубликован за несколько лет до того, как были
написаны «Сестры» А.Толстого, «Разгром» А.Фадеева, «Города и годы»
К.Федина. Все они - так или иначе - были потом связаны с «Голым годом»,
часто - полемически...Писатель стремился уловить феномен национального
духа русской революции. Но поскольку при этом он исходил
преимущественно из физиологии народной жизни, познание национальных
начал русской революции давалось ему с трудом. Созданная им концепция
исторического прошлого России, ее настоящего и будущего была полна
внутренних противоречий» [38, 143]. Глубокими и обстоятельными
являются работы Н.Ю.Грякаловой, часто публикуемые в ведущих научных
журналах России, в которых исследователь формирует главную антиномию
творчества писателя: «У Пильняка за игрой обнаженной фактурностью стоят
поиски той духовной ценности и того культурологического хронотопа, где
эти антиномии могли бы существовать в своей «нераздельности» и
«неслиянности» [83, 265]. Подробно анализирует специфику художественной
системы Б.Пильняка А.П.Ауэр, выделяя ведущим началом творчества
писателя принцип «соборности». Данный исследователь представляет
творчество писателя как развернутый диалог почти со всей русской
литературой: «Поэтика Пильняка выходит на уровень культурологического
диалога почти со всей русской литературной классикой» [27, 5].
Большой вклад в «исследовательскую копилку» пильняковедения
внесли диссертационные исследования К.Б.Андроникашвили-Пильняк,
С.Ю.Гориновой, Т.Н.Федоровой, Л.С.Кисловой, И.Е.Карпенко,
Л.Анпиловой, в которых прослежена динамика художественной прозы
23 Б.Пильняка, накоплен богатый материал в изучении системы языковых
изобразительных средств орнаментальной прозы, а также имеются
исследования, затрагивающие проблематику и поэтику отдельных
произведений или отдельных этапов творчества. Однако талант Б. Пильняка
многогранен. Его художественная проза открывает новые возможности для
исследования творчества писателя как наследника "серебряного века" и в то
же время как одного из творцов новой послеоктябрьской литературы.
Несмотря на то, что книги и работы о Борисе Пильняке, его судьбе и творчестве могут теперь заполнить уже целые полки, многое и существенное о нем еще погребено в тайниках советской истории. В связи с этим многие идейно-художественные искания писателя не рассмотрены до сих пор. И возможности творческого поиска здесь достаточно широки.
В данном исследовании нам хотелось бы уделить особое внимание произведениям Б. Пильняка, связанным с темой Востока. На сегодняшний день данная тема совершенно не изучена в современном пильняковедении. Хотя именно этот аспект раскрывает многие идейно-художественные искания художника в 20-е и 30-е годы XX века и открывает нам многое в понимании его творческого наследия.
Впервые систематизация «восточных» реалий в текстах Б.Пильняка была проведена нами по страноведческому принципу. Мы рассматривали Восток Пильняка как совокупную систему образов, где каждая страна и её народ предстают живым организмом, наделённым яркой индивидуальностью, уникальной исторической судьбой. Основной источник, на который мы опирались при анализе «восточных» сторон творческого сознания Пильняка, его собственные тексты, опубликованные в Полном собрании Сочинений писателя и в некоторых других изданиях.
К сожалению, обращение к художественным текстам Б.Пильняка до сих пор представляет трудность для современного читателя. Произведения писателя еще не «вернулись» даже во многие массовые библиотеки России. Хотя еще при жизни писателя вышло свыше пятнадцати сборников: «С
24 последним пароходом» (М., Творчество, 1918), «Былье» (М., Звенья, 1920) и
этот же сборник - Ревель, 1922, «Смертельное манит» (М., изд. Гржебина,
1922), «Никола-на-Посадьях» (М. - Л., Круг, 1923), «Простые рассказы» (Пг.,
Время, 1923), «Английские рассказы» (М. - Л., Круг, 1924), «Мать сыра-
земля» (М. - Л., Круг, 1926), «Наследники и др. рассказы» (М. - Л., Госиздат,
1926), «Рассказы с Востока» (М., Огонек, 1927), «Никитинские субботники»
(М., 1927), «Расплеснутое время» (М. - Л., ГИЗ, 1927), «Рассказы» (М.,
Федерация, 1932), «Избранные рассказы» (М., Гослитиздат, 1935),
«Рождение человека». Рассказы (М, Гослитиздат, 1935) и др. В работах
различных исследователей иногда упоминается, что у писателя в 1929 и
1930 годах вышли шести и восьмитомные Собрания сочинений. Однако сын
(Б.Б. Андроникашвили-Пильняк) и внучка (К.Б. Андроникашвили-Пильняк)
писателя в первом и наиболее полном собрании писем Бориса Пильняка
«Письма 1915 - 1937» (2002г.) отмечают, что данное положение считается
неверным: «В 1929 году было начато издание восьмитомного Собрания
сочинений, которое, очевидно, из-за травли Пильняка в сентябре того же
года было приостановлено на шестом томе, а впоследствии уже с тем же, но
дополненным предисловием и тем же составом, - было заново переиздано и
завершено. Поэтому было бы точнее говорить о существовании одного
восьмитомного Собрания сочинений, которое печаталось в 1929-1930 гг.»
[24, 9]. После расправы над писателем его имени и произведениям уготовано
было забвение почти на 40 лет. Первой ласточкой «возвращения» стал
сборник «Избранные произведения», вышедший в московском издательстве
«Художественная литература» в 1976 году со вступительной статьей
В.Новикова «Творческий путь Бориса Пильняка»; затем в 1988 году выходит
сборник под названием «Целая жизнь». В 1990 году публикуются три
сборника писателя «Человеческий ветер», «Расплеснутое время» и «Повесть
непогашенной луны», все вступительные статьи которых были подготовлены
сыном Б.Пильняка (писателем, историком и драматургом Борисом
Борисовичем Андроникашвили-Пильняком), а в 1991 году в московском
25 издательстве «Современник» появляется сборник «Повести и рассказы 1915
- 1929гг.» со вступительной статьей известного исследователя
И.О.Шайтанова «Метафоры Бориса Пильняка, или история в лунном свете».
К 1994 году московское издательство «Лада М» дарит читателям трехтомное
Собрание сочинений писателя.
К сожалению, с 1994 года по 2003 год нам не удалось познакомиться ни с одним изданием произведений писателя. Проведенный поиск показал, что публикаций в России в этот период, попросту говоря, больше не было. И только в 2003 году московский книжный клуб «Терра» издает шеститомное Собрание сочинений автора, в которое, к сожалению, вошли не все произведения писателя. К слову сказать, до сих пор еще не переиздана книга очерков «Таджикистан - седьмая советская», последний раз опубликованная в 1931 году, и многие другие очерки, написанные в соавторстве с современниками писателя П.Павленко и А.Платоновым.
Судьба Бориса Андреевича Пильняка, к сожалению, прочно вписалась в трагический период нашей истории. Он принадлежит к числу тех страдальцев русской литературы, кто трагически закончил свои дни в сталинских застенках. Последний этап гонений на писателя начался 28 октября 1936 года. В этот день в Союзе советских писателей должен был состояться «творческий» отчет писателя. Однако Пильняк на заседание не явился, но обсуждение все-таки состоялось. Кульминационной точкой обсуждения творчества Пильняка явилась речь Вс. Вишневского: «Давайте доводить дело до конца. Либо мы их уничтожим, либо они нас. Вопросы стоят о физическом уничтожении. Такой тип писателя на нашей почве ДОЛЖЕН ПОГИБНУТЬ (курсив мой - А.Е.). Это закон времени. У нас должен быть другой тип писателя, выполняющий дисциплинарную новую функцию искусства. Сама функция искусства меняется... Будет момент, когда, прижав к стенке, с наганом в руках вас могут спросить - с кем вы» [16, 9].
26 Писателя арестовали через год, больше месяца пытали, а затем
вызвали на допрос, на котором писатель пишет свое вынужденное
признание, явно написанное под чьим-то бдительным оком. Через четыре
месяца, 21 апреля 1938 года состоялся суд над писателем. Заседание
продолжалось с 17.45 до 18.00 - пятнадцать минут.
« - Признаете ли вы себя виновным? - спросил Ульрих.
- Да, полностью, - говорил Пильняк...
Суд удалился на совещание.
- Именем Союза Советских... бывшего писателя...участника
антисоветских, троцкистских, диверсионных, террористических
Ц организаций... подготавливал теракты...товарища Сталина и Ежова...вел
шпионскую работу в пользу Японии... к высшей мере наказания — расстрелу.
Приговор окончательный и подлежит немедленному исполнению.
Маленький желтый листочек: «Приговор приведен в исполнение...
начальник 12 отделения 1 спецотдела лейтенант Шевелев» [245, 9]. Именно
такой ценой заплатил писатель за долг свой «быть русским писателем и быть
честным с собой и с Россией» [17, 556].
Основные тенденции развития восточной тематики в русской литературе
«Со времен средневековья европейцы, противопоставляя себя Востоку, называли так страны Азии, где жили арабы, иранцы, тюрки, индийцы, китайцы и другие народы, включая в них и территории, находившиеся под их властью, в частности арабские владения в Северной Африке от Египта до Марокко (народы, населявшие Западную Европу, считали Востоком и те восточно-европейские страны, которые не относились прежде к «Священной Римской империи». Отголоски этого дошли до наших дней)» [236, 66]. Интерес Запада к Востоку как научный, так и эстетический уходит корнями в глубокую древность. Начиная с греко-персидских войн (V в. до н.э.) и походов Александра Македонского (IV в. до н.э.), шел процесс экономического, политического и культурного взаимодействия Запада и Востока. Географические открытия и военные походы, торговые связи и колонизация восточных земель - под воздействием всех этих факторов процесс взаимодействия Запада и Востока всё больше активизировался, достигнув своего апогея в конце XVII - начале XVIII века. Развитие капиталистической цивилизации, естественным следствием которого было расширение межнациональных связей, приводило и к расширению связей эстетических, к стремлению раздвинуть познаваемый искусством мир, постигнуть специфику жизни и культуру других народов, в частности, народов Востока.
С XVII века Восток перестает быть только географическим или комплексным историко-культурным понятием. Он противостоит Западу как его колониальная периферия. Презрительно высокомерное отношение к отсталому Востоку, характерное для Европы XVI-XVII веков постепенно уступило место живейшему интересу, переходящему нередко в крайнее увлечение. Уже к середине XVIII века в европейской литературе появился стойкий интерес к философскому, эстетическому наследию Востока и стремление к его художественному осмыслению. Этому способствовали, в основном, развитие отношений с Востоком и ряд открытий учёных-ориенталистов, познакомивших Европу с замечательными литературными и религиозными памятниками Востока. Однако нельзя забывать, что Европа постоянно соприкасалась с Востоком через арабское государство Аль-Андалуса, существовавшее долгое время в Испании; Через Италию, широко торговавшую с ними, через арабское государство в Сицилии, через Палестину в эпоху крестовых походов. Арабский Восток, переживавший в раннее средневековье культурный подъём, производил большое впечатление на Европу. Затем под влиянием ренессансных и просветительских тенденций в Европе усилился интерес к жизни и литературе народов Востока. Некоторые факты свидетельствуют об этом. Например, Коран в переводе итальянского священника Ludovico Maracci издавался на латинском языке в 1698 году. А в 1705 году протестант-ориенталист Hadrian Reland опубликовал книгу «Религия Мухаммеда» (De Religione Mohammedica), в которой подробно рассказывает об исламе. Важным моментом того времени является издание Корана на английском языке в переводе George Sale в 1734 году. Это издание переводилось впоследствии на французский, немецкий, голландский, а также на другие европейские языки и пользовалось в течение века большой популярностью. Вместе с этим, начиная с конца XVII - начала XVIII века, в европейской литературе начинает складываться филоориенталистское течение любителей Востока. Деятельность сторонников этого течения была направлена на пропаганду и распространение восточного благородства среди европейцев. Это было своеобразным протестом против апологетической литературы Запада, проповедовавшей идеи колониализма, эксплуатации и насилия. «В произведениях писателей филоориенталистского течения (Монтень, Вольтер,
Монтескье и др.) Франции впервые, так называемые, «дикие благородные» американские туземцы, турки, арабы, эфиопы и др. выступают в роли главных борцов против капитализма. Писатели филоориенталисты через своих героев, по одежде сходных с восточными людьми, выражали, как правило, взгляды передовых людей Запада, критиковали капитализм. Для писателей филоориенталистского течения Восток служил своеобразной декорацией и маской» [50, 319]. Также в этот период знаменитые ориенталисты Сильвестр де-Саси, Рейке, Савари расширяют сведения европейцев о мусульманском Востоке, знакомят их с арабской литературой, в частности с Кораном и пророком Мухаммедом. Ещё в большей степени способствовали повышению интереса к культуре Востока новые идеи и течения в европейской литературе конца XVIII - начала XIX века. В противовес французскому классицизму, который признавал лишь античное искусство, провозглашается принцип «всемирной литературы», пропагандируется необходимость изучения литературных памятников всех времён и народов. Особенно велика здесь роль Гердера (1744-1803), который не только теоретически обосновал этот принцип, но и познакомил европейского читателя с образцами поэзии многих народов, в том числе восточных (перевод «Сакунталы» антология «Из восточных стихотворений» и т.д.). Через посредство Гердера познакомился с восточной культурой и Гёте. В 1772 году он делает опыты перевода из Корана и задумывает драму «Мухаммед», успев написать, однако, лишь «Песнь Мухаммеда». Гёте ещё больше увлекался восточной поэзией и в течение ряда лет создаёт знаменитый цикл «Западно-восточный диван».
Идейно-художественное преломление восточной темы в рассказах Бориса Пильняка
Историческая закономерность и социальная обусловленность появления восточной тематики в русской литературе были рассмотрены в первой главе данной работы. Приведенные факты философского и литературного характера свидетельствуют, что ещё до Пильняка в русской литературе (А.Чаадаев, А.Пушкин, Л.Толстой, В.Соловьёв, А.Белый, И.Бунин и др.) наличествовали аналогичные тенденции, что и Пильняк пришёл на литературную арену не на «пустое место». Естественно, что в начале заимствуются, как правило, внешние признаки. Писатель как бы следует за сложившейся несколько десятилетий назад до него литературной тенденцией, в особенности в творчестве А.Белого и И.Бунина. Однако надо учесть то, что каждое настроение писателя тесно связано, прежде всего, с реальной действительностью его времени.
Октябрьская революция явила истории XX века свою календарную грань. Человек начинает воспринимать себя и свое время как бы в двух планах - и как некий «итог», и как некое «начало». Он ощутил себя на грани эпох, и вот это ощущение оказалось главным во внутренней организации его личности. Художник открывал какую-то истину людям и самому себе — она неизбежно носила не только отвлечённо-философский, но и конкретно-исторический характер.
Говорить о русском писателе - это, значит, говорить не только о литературе, но и о судьбе, истории, философии, политике и культуре, так как все эти проблемы тесно связаны между собой.
После Октябрьской революции, которая породила множество дополнительных социальных и философских проблем, тема Востока не только не теряет своей значимости на фоне послереволюционных событий, но и приобретает весомые дополнительные аспекты, она также проблемна и неоднозначна, как и до революции. Многие писатели со своих идеологических фронтов, пытаясь ответить на многие вопросы настоящего, обращаются к восточной тематике.
Восточный мир, прежде всего Средняя Азия, Кавказ и Дальний Восток, привлекает многих русских поэтов и писателей в 20-30-е годы. Среди них В.Арсеньев, Н.Байков, Б.Пильняк, А.Платонов, С.Есенин, Л.Леонов, Ф.Гладков, А.Малышкин, М.Шагинян, Н.Тихонов, П.Павленко, Вс.Иванов, К.Паустовский, М.Пришвин, Л.Соловьёв, С.Бородин, Н.Никитин и др. Для многих из них понятие «Восток» рождало представление о крупных, «растленных» деспотических государствах, о некоем «застывшем» единстве национального бытия, опирающегося на традиции и неохотно «впускающего» в себя всё новое, о философском смирении и сосредоточении, об изначальном предпочтении властного начала жизни отдельной человеческой единицы.
В это время мир Дальнего Востока появляется у многих разных по своему характеру и убеждениям писателей. Знаток Дальневосточного края В.К. Арсеньев написал книги «По Уссурийскому краю», «Дерсу Узала» и др., тему гражданской войны и становление советской власти на Дальнем Востоке осветили Вс.Иванов («Партизанские повести»), А.Фадеев («Разгром» и «Последний из Удэгэ»), о судьбах народа в будущей войне писал Л.Леонов («Дорога на океан»). Мир Дальнего Востока привлекал внимание таких писателей, как В.Лидин («Великий или Тихий океан»), М.Пришвин («Золотой рог», «Корень жизни» и др.) наряду с русскими в них были колоритно представлены люди Востока.
Мир Средней Азии предстал перед читателями в произведениях П.Павленко («Азиатские рассказы», «Пустыня» и др.), С.Бородина («Последняя Бухара», «Звёзды над Самаркандом» и др.), Б.Ясенского («Человек меняет кожу»), К.Паустовского («Кара-Бугаз»), Н.Никитина («Это было в Коканде»), А.Листовского («Солнце над Бабатагом»), а также в произведениях писателей не столь популярных, таких как Б.Лапин, А.Адалис, В. Луговской, А.Удалова, М.Шевердин, А. Алматинская и многих других...
Образ Кавказа получил свое продолжение в творчестве М.Горького («По Союзу Советов»), М.Шагинян («Путешествие по Советской Армении»), К.Паустовского («Колхида»), В.Закруткина («Кавказские записки»), Г.Гулиа («Весна в Сакене), лирике С.Есенина, В.Маяковского, О.Мандельштама, Н.Тихонова (поэтический цикл «Грузинская весна»), в романах Л.Леонова («Evgenia Ivanovna»), Г.Робакидзе («Убиенная душа»), Ю.Крымова («Танкер «Дербент»»), Г.Газданова («Вечер у Клэр»).
Но совершенно необычно для того времени, очень смело, удивительно и талантливо прикоснулся к восточной теме Б.Пильняк.
Важную роль в пильняковском обращении к теме Востока играли путешествия писателя в страны Ближнего и Дальнего Востока. Б.Пильняк стал одним из первых русских писателей после Октябрьской революции, предпринимавших поездки на Восток в поисках некой истины, мудрости и с целью постижения первооснов бытия. Н.О.Лосский в своей работе «Условия абсолютного добра», рассуждая о подлинной сути искусства, отмечал: «В содержании творения первостепенное значение имеют общечеловеческие страсти в их непреходящем для всякой жизни, народа и класса содержании, и та сторона жизненного положения, которая стоит бесконечно выше злободневных социальных отношений, именно та, которая обусловлена отношением человека к Богу, к высшей правде, к исканиям абсолютной истины и абсолютного добра» [155, 207]. Бесспорно, проблемы культуры, религиозного сознания, истории народов Востока Пильняк рассматривал в неразрывной связи с настоящим и будущим России.
«Просветленное бытие» в романе «корни японского солнца»
Тему «неслиянности» душ Востока и Запада и вместе с тем стремление постичь первоосновы бытия Востока Б.Пильняк также продолжает и развивает в романе «Корни японского солнца» (1926), где уже на первых страницах романа писатель отмечает: «Япония - затянула, заманила, утопила, забучила иностранца, точно болото, точно леший, что ли: - всем сердцем я хотел проникнуть в душу Японии, в её быт и время, - я видел фантастику быта, будни, людей — и ничего не понимал, что вот эта страна, недоступная мне, меня засасывает, как болото, — тем ли, что у неё на самом деле есть большие тайны, - или тем, что я ломлюсь в открытые ворота, которые охраняются полицией именно потому, что они пусты. Та тема, которую ставили себе все писатели, побывавшие в Японии, тема о неслиянности душ Востока и Запада, о том, как человек Запада засасывается Востоком, деформируется, заболевает болезнью, имя которой «фебрис ориентис», что ли, - и всё же выкидывается впоследствии Востоком, - эта тема была очередною и у меня» [8, 13]. Попытка проникнуть в инонациональную образную систему Японии позволила выявить истоки внутренней целостности японской культуры, своеобразие языка и исторического прошлого, быта и природных условий, мировоззренческих принципов, специфику художественной интерпретации вечных тем любви, красоты, смысла жизни, смерти и т.д., способствовала пониманию жизни и бытия японского народа. Произведение «Корни японского солнца» в жанровом отношении писатель определяет как роман, хотя романом его можно назвать только условно, так как книга контаминирует в себе черты многих жанров. Но все же такое определение, будучи авторским, может рассматриваться как правомочное. Напомним, что, по словам М.Бахтина, у романа нет канона: «Это вечно ищущий, вечно исследующий себя самого и пересматривающий все свои сложившиеся формы жанр. Таким только и может быть жанр, строящийся в зоне непосредственного контакта со становящейся действительностью» [37, 426]. Движение, калейдоскопичность жанровых форм романа обусловливается не только законами внутрижанрового развития, но и особенностями тех процессов, что протекают в самой действительности. Стоит ли упоминать здесь, что в послереволюционные годы они отмечены особой динамикой. Однако данное явление ярко проявило себя еще в XIX веке. Л.Н.Толстой, рассуждая о русском романе начиная с Пушкина до Достоевского, говорил: «...В новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, немного выходящего из посредственности, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести» [220, 122]. Книга «Корни японского солнца» состоит из двух частей - самого романа Пильняка и разъяснений японоведа Р.Кима, которые являются частью этого произведения. При этом сам роман писателя построен по принципу «двуединства», о котором точно выразился современный литературовед Н.Т.Рымарь: «Роман строится, с одной стороны, на развертывании целостности большого единства мира, в которое включен человек, а с другой - сосредотачивается на всем частном, на отдельной детали, углубляясь во внутреннюю жизнь» [203, 232]. Современную Японию Пильняк изучает через её прошлое. Обращение к прошлому является характерной чертой всех ориентальных произведений писателя, хотя «в прошлое он смотрел не только в Японии, но и в России. Революции и революционные преобразования казались ему тектоническими сдвигами, когда на поверхность выходит глубокое прошлое, прокладывая путь в будущее» [174, 201]. В романе писатель настойчиво ищет реалистические критерии объективного отражения бытия японцев. Один из излюбленных художественных приёмов писателя - стыковка современности, конкретного времени, возникающего из точной газетной информации, из документа, с историей и со временем в историко-философском аспекте. Столкновение бытовой конкретики с историческим прошлым происходит благодаря подробному комментарию автора по поводу того или иного события. Многократное употребление географических названий: Комуро, Фудзи-сан, Осака, Асахи, Атами, Хаконэ, Фукаока, Хаконэ; имён символов: Акита-сан, Иокагама, Одавара, Ноги, Ито создает как бы японское пространство. В то же время в традиционной стилизации «под Восток» формируется своеобразный стиль, обладающий многими оригинальными особенностями. Произведение отличает живописность и поэтичность. Поэтичны образы, пронизанные романтическим ощущением неповторимого, рождённого своеобразием Японии: «Над землёй творился фарфоровый японский рассвет, роса тяжёлыми гроздьями умыла цветущие деревья магнолии» [8, 12]. Средством стилизации в романе являются и традиционные образы восточной поэтики: розы, соловьи, змеи и другие образы, которые помогают преодолеть дистанцию между собственно-национальным художественным сознанием писателя и инонациональным восточным миром: «И я очень больно стал думать о том, что вот те петухи и соловей, которые разбудили меня, поют совершенно так же, как петухи и соловьи в тысячах вёрст отсюда, на моей родине, в России, - и почему так случилось, что люди говорят и живут по-разному» [8, 7]. В романе удаётся приблизиться к изображению типа мировосприятия, стилю мышления личности определённой эпохи и национального региона. Японское мироощущение проявляется в романе во всех сферах жизнедеятельности - в социально-этнической, в теологии, в отношении к природе, в живописи, в строительном и прикладном искусстве, прежде всего потому, что писатель пытается взглянуть на мир глазами японца: «Все эти дни я жил, пил и ел по-японски, - и все эти дни я хотел по-японски думать и видеть» [8, 14]. Пильняк, работая над романом, окунулся в самые отдалённые пласты культурной толщи Японии, восстанавливая истоки многих особенностей жизни, быта, психологии японцев.
Художественное своеобразие очерковой книги «Таджикистан - Седьмая советская»
Книга очерков «Таджикистан - седьмая советская» (1931), а также очерки, которые сам писатель называет «О кэй» (Американский роман) (1933), принадлежат к третьему, самому сложному, трагическому периоду его творчества. Для данного исследования книга очерков «Таджикистан -седьмая советская» выбрана не случайно. Во-первых, до настоящего времени очерки были незаслуженно «забыты» современным пильняковедением. Во-вторых, очерки помогают прояснить общественную и социальную позицию писателя в 1930 году, о которой много спорят пильняковеды. Очерки писателя создаются в разгар очередной политической кампании, организованной на сей раз «Литературной газетой», девизом которой был лозунг: «Писатели - на фабрики и заводы» [239, 4]. Именно в этот период на читателя обрушивается шквал производственного очерка. Помимо того, это было время, когда не прекращалась индивидуальная газетная травля, а в редакциях и издательствах существовал негласный запрет на публикацию произведений писателя. Пильняк становится литературным изгоем, которому к тому же запрещают выезжать из страны. Из его многочисленных писем к родным и друзьям становится ясно, что писатель был еще и очень стеснен материально в эти годы. Следует также отметить, что в современном пильняковедении этот период творчества считается самым противоречивым, так как поэтика произведений этого периода во многом представляется загадочной и спорной. Многие литературоведы объясняют резкий поворот писателя от модернизма к реализму желанием примириться с властью, «вымолить» себе прощение и просто естественным человеческим страхом за свою жизнь и жизнь своих близких. Пильняк прекрасно осознавал, в какое время он живет: близкая дружба с Тухачевским и любовницей Сталина артисткой Верой Александровной Давыдовской приближали писателя к той «истине», о которой мы сегодня знаем вполне достаточно, чтобы судить об этой эпохе. Вероятно, можно говорить о неком приспособлении писателя, но только не о том, что писатель отказался от своих позиций. Помогает это понять именно восточная тематика писателя. Еще в романе «Голый год» писатель устами своего героя говорил: «Европейская культура — это путь в тупик. Русская государственность два последних века, от Петра, хотела принять эту культуру. Россия томилась в удушье, сплошь гоголевская. И революция противопоставила Россию Европе» [1, 82]. Эта же мысль пройдет и почти через все «восточные» произведения писателя 1920-х годов и получит свое продолжение в 1930-е годы в двух очерковых книгах «Таджикистан — седьмая советская» и «О кэй» (Американский роман). Очерки о Таджикистане были написаны во время поездки по среднеазиатской республике в 1930 году. Впервые были опубликованы в газете «Известия» 11, 18, 24, 26 октября; 13, 29 ноября 1931 года и в третьем номере журнала «Новый мир» за 1931 год под названием «Очерки». Отдельной книгой очерки вышли в издательстве писателей Ленинграда в 1931 году тиражом в 5 тысяч 200 экземпляров и композиционно состояли из девяти очерков. Поездка писателя в США, работа его в Голливуде и путешествие по Америке подробно описаны в книге «О кэй» (Американский роман). Однако возникает вопрос, зачем писателю понадобились поездки в столь разные государства? Ответ можно обнаружить в одном из писем И. Сталину, в котором писатель просит вождя разрешить ему выезд за границу по следующей причине: «...Главная причина — следующая. Годы уходят, и время не ждет, - с дней десятилетия годовщины Октября я задумал написать роман, по существу говоря, первую мою настоящую и большую работу, посвященную истории последних двух десятилетий земного шара. Мой писательский возраст и мои ощущения говорят мне, что мне пора взяться за большое полотно и силы во мне для него найдутся. Я хочу в этом романе противопоставить нашу новую, делаемую, строимую, созидаемую историю всей остальной истории земного шара, текущей, происходящей, умирающей, - ведь на самом деле перепластование истории последних лет гигантское! - и на самом деле - историю перестраиваем мы! — Сюжетная сторона этого романа уже готова, лежит в моей голове, — место действия этого романа СССР и САСШ, Азия и Европа, - Азию и Европу я представляю, в САСШ я не был» [106, 347]. Сталин на письмо ответил, и в том же году писателю был разрешен выезд за границу. Из письма к Сталину становится понятно, что все это время, путешествуя по разным странам, писатель собирал материал для задуманной книги. К сожалению, задуманному так и не удалось осуществиться. В 1937 году писатель создает роман «Соляной амбар». Однако от первоначального замысла в силу сложившихся к 1937 году обстоятельств осталось немногое: Россия в первое десятилетие XX века, революция 1905 года, раскол в обществе, приведший к появлению различных партий, которые все вместе создавали новую историю России. Но, несмотря на все, труды писателя не пропали даром. Очерки стали «жить» самостоятельной жизнью и представляют собой особую страницу в творчестве писателя. В 30-е годы Пильняк был не единственным, кто обращался к вопросам социалистического преобразования в Советском Союзе. В течение всего 1929 года в журнале «Наши достижения» печатались очерки М. Горького «По Союзу Советов», в которых Горький рассказывает о новых преобразованиях в Баку, Тифлисе, Армении, Поволжье, Казани, Нижнем Новгороде; публикуются очерки Н.Огнева, В.Катаева, П.Павленко, А.Караваевой, А.Исбаха, Вс.Иванова, М.Шагинян, Ф.Гладкова и др. Однако в 30-е годы очерки Пильняка познакомили читателя с такими участками жизни, которые раньше литература обходила. Хотя данный текст обнаруживает удивительную близость с производственным очерком тех лет.
