Жанрово-стилевая система прозы В. А. Жуковского Айзикова Ирина Александровна

Содержание к диссертации

Введение

1. Проза В. А. Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы (1797-1806)

1.1. Становление основ эстетики и поэтики прозы в первых опытах В. А. Жуковского 34

1.2. Ранние прозаические переводы В. А. Жуковского - лаборатория повествовательных форм 64

1.3. Проблема слога в неоконченных ранних прозаических переводах В. А. Жуковского 107

2. Проза В. А. Жуковского в «Вестнике Европы»: утверждение романтической эстетики и поэтики

2.1. Место «промежуточных» жанров в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг. 136

2.2. Повесть в системе прозы В. А. Жуковского 1807-1811 гг. 172

3. Проза В. А. Жуковского «эпохи романтических манифестов»

3.1. Значение малых эпических фольклорных жанров для развития прозы Жуковского в 1810-е гг. (прозаическая басня, сказка, назидательная новелла, притча) 216

3.2. «Путешествие по Саксонской Швейцарии», «Рафаэлева «Мадонна»,

«Отрьшки из писем о Саксонии», «Отрьшки из письма о Швейцарии» - новые пути

Жуковского к прозе 243

3.3. Проза в «Собирателе» и «Муравейнике: поиски синтеза 270

4 . «Поэзия мысли» в прозе В. А. Жуковского 1830-40-х гг.

4.1. Философско-исторические темы в прозе Жуковского 1830-х гг. 293

4.2. Проблематика и художественные особенности прозы Жуковского 1840-х гг. 333

Заключение 389

Список использованных источников и литературы 393

• Становление основ эстетики и поэтики прозы в первых опытах В. А. Жуковского
• Место «промежуточных» жанров в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг.
• Значение малых эпических фольклорных жанров для развития прозы Жуковского в 1810-е гг. (прозаическая басня, сказка, назидательная новелла, притча)
• Философско-исторические темы в прозе Жуковского 1830-х гг.

Введение к работе

Бурный всплеск интереса к наследию первого русского романтика, после юбилейного для него 1983 г., позволил открыть нового Жуковского, почувствовать масштаб его личности и творчества. Сегодня можно констатировать, что многие грани его энциклопедического дарования осмыслены и документально конкретизированы. Это делает очевидной необходимость постановки ряда новых проблем. Одну из важнейших среди них, определяющую актуальность избранной нами темы, представляет собой проблема национального значения прозы Жуковского как особого и вместе с тем органичного явления отечественной словесности 1800- 1840-х гг. Мало известная не только широкому кругу читателей, но до последнего времени практически не привлекавшая и внимания исследователей, проза Жуковского, как показывает работа томских ученых над изданием Полного собрания сочинений и писем писателя \ еще даже не собрана. Многое, хранясь в писательских архивах, остается неточно датированным, несистематизированным, неопубликованным и, следовательно, не введенным в научный оборот. Актуальность изучению данного материала придает и факт явно выраженного в нем характера переходности от сентиментализма к романтизму, и активное взаимодействие прозы Жуковского с поэзией, а с другой стороны, с такими сферами духовной деятельности человека, как философия, история, этика, психология, эстетика. В этом плане диссертация соотносится с наиболее сложными и спорными теоретическими и историко-литературными проблемами современного литературоведения Она вписывается в усиливающийся в последнее время научный интерес к осмыслению «прозаизации» стиха и «поэтизации» прозы, «механизмов» динамики литературного процесса, мифолого-онтологических, религиозно-нравственных, философско-эстетических основ художественного творчества, а таюке к обновленшо коїщепции истории отечественной прозы, в частности такого ее периода, как первая треть XIX века.

Решению этих вопросов на конкретном литературном материале и посвящается наше исследование. Его цель - изучение прозы Жуковского как многогранной и целостной, закономерно развивающейся системы, в связи с чем в работе ставятся следующие исследовательские задачи: 1) представить, по возможности, полный корпус прозаического наследия Жуковского, уточнить датировки текстов, ввести в научный оборот неопубликованные архивные материалы и на этой основе выделить основные этапы эволюции Жуковского-прозаика в соотношении с общей периодизацией творчества писателя; 2) осмыслить системность эстетики прозы Жуковского и его взглядов на русскую художественную прозу (Введение); 3) показать специфику прозы Жуковского периода формирования его этико-философской и эстетической системы, представив первые опыты Жуковского-прозаика как лабораторию повествовательных форм (гл. 1); 4) рассмотреть прозу писателя периода его работы в «Вестнике Европы», определив место «промежуточных» жанров и повести в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг. (гл. 2); 5) проанализировать прозу Жуковского периода его «романтических манифестов» как этапа на пути к «философской» прозе 1830-1840-х гг. (гл. 3); 6) выявить своеобразие проблематики и художественные особенности поздней прозы Жуковского и выработать адекватные способы ее прочтения (гл 4); 7) определить место и роль прозы Жуковского в его творческой эволюции, охарактеризовав динамику взаимодействия поэзии и прозы писателя; 8) обозначить место прозы Жуковского в истории русской прозы и словесности XIX века в целом.

В истории изучения творчества Жуковского, какие бы времена оно не переживало, проза писателя всегда оказывалась на заднем плане. Современники Жуковского, изумленные прежде всего открытым им для русской литературы миром поэзии, оставили о его прозе лишь отдельные, весьма немногочисленные, хотя и положительные замечания. Так, А А. Бестужев-Марлинский оценил прозаические сочинения Жуковского как «примерные» 2, П. А. Плетнев как «драгоценные образцы повествований» 3, «образцом современной русской прозы» назвал «Рафаэлеву «Мадонну» Н. Полевой 4 и т. д. Специально прозе Жуковского при его жизни была посвящена только одна статья, написанная П. А Вяземским - «Сочинения в прозе В. А Жуковского»5. Полемика велась вокруг баллад и идиллий Жуковского, вокруг его стихотворных переводов, прозу писателя словно не замечали. В этом отразилось явное непонимание современной критикой значения прозы для развития отечественной литературы и очевидное новаторство Жуковского, изначально связывавшего «образованность» русской словесности с уровнем развития прозы.

Вместе с тем, споры вокруг поэзии Жуковского, статьи таких его современников, как О. Сомов и В. К. Кюхельбекер, Н. Полевой и особенно В. Г. Белинский, посвященные его поэзии, точнее сказать, ее нравственной природе, имеют большое методологическое значение для изучения Жуковского-прозаика. Положения критиков о том, что «Жуковский и Пушкин пленяют нас не одними словами новыми, но богатством мыслей» б, о том, что Жуковский «освободил нас от управления (литературы - И. А.) по законам Лагарпова «Лицея» и Баттева «Курса» 7, о поэзин Жуковского как «целом всеобъемлющем мире души человеческой»8, о Жуковском как о «литературном Коломбе Руси, открывшем ей Америку романтизма в поэзии», как о «целом периоде нравственного развития нашего общества», о Жуковском-воспитателе, развивавшем в своих читателях «все благородные семена высшей жизни, все святое и заветное бытия», наконец, мысль Белинского о «живой исторической связи» русского литературного процесса и о том, что «без Жуковского Пушкин был бы невозможен и не был бы понят» 9, чрезвычайно важны для определения значения не только поэзии, но и прозы писателя.

Не меньшую роль в понимании прозы Жуковского, ее эволюции играют статьи конца 1840-х гг., посвященные переводу «Одиссеи» 10, в которых очень остро была поставлена проблема национального эпоса и роли эпического начала в творческом развитии первого русского романтика. Особое значение имеют, конечно, отзывы Н. В. Гоголя, который подчеркивал важность для дальнейшего развития отечественной литературы именно эпического іичала перевода Жуковского: «Одиссея» захватывает весь древний мир, публичную и домашнюю жизнь, все поприще тогдашних людей, с

их ремеслами, знаньями, верованьями... словом, трудно даже сказать, чего бы не обняла «Одиссея» » п.

Первая попытка систематизации прозаического наследия Жуковского была сделана А Д Галаховым, в 1852-1853 гг. опубликовавшим в «Отечественных записках» «Материалы для определения литературной деятельности В. А. Жуковского», в составе которых - списки сочинений и переводов писателя, относящиеся к раннему периоду его творчества (до 1812 г.)12. В 1853 г. в Московском университете С. Шевырев произнес свою знаменитую речь «О значении Жуковского в русской жизни и в поэзии», где очень точно была поставлеіи проблема генезиса и национального своеобразия русской словесности, в том числе и прозы, у истоков которой, по словам Шевырева, оказался VH М Карамзин и его «ученик», поэт Жуковский, ставший в свою очередь, по выражению критика, «учителем Пушкина» 13. Кроме того, Шевырев подчеркивал такие принципиальные для изучения прозаического наследия Жуковского идеи, как связь его поэзии и жизни, стержнем которых критик назвал «самовоспитание» писателя.

Конец 1860-х - 1880-е гг. были обозначены работой над изданием нескольких собраний сочинений Жуковского и в связи с этим систематизацией его прозаического наследия. В 1864-1870 гг. М Н. Лонгинов опубликовал «Материалы для полного издания сочинений Жуковского» 14. В 6-м издании сочинений Жуковского (практически копировавшем последнее прижизненное), вышедшем под редакцией К. С. Сербиновича, находим «Хронологический указатель сочинений и переводов в прозе» 15. В 7-м издании «Сочинений В. А. Жуковского», вышедшем под редакцией П. А. Ефремова, таюке содержались «Библиографические примечания» к прозе писателя и, главное, впервые в состав его собрания сочинений были введены ранние прозаические произведения - 1797-1803 гг. П А. Ефремов перепечатал их первые журнальные публикации 1б. На 1880-е гг. приходится и публикация книг К. К.

Зейдлица 17 и П. Загарина 18, в которых на биографическом материале прослеживается духовное становление Жуковского, формирование его философии жизни и человека, столь многое определявшей в развитии Жуковского-прозаика.

Особым вкладом в исследование творчества Жуковского и его прозы, в частности, стало описание бумаг писателя, поступивших в Императорскую публичную библиотеку, публикация его дневников и писем к А К Тургеневу, сделанные И. А. Бычковым в конце 1880-х - начале 1900-х гг. 19, и издание в 1902 г. Полного собрания сочинений Жуковского под редакцией А. С. Архангельского 20. Это было основой научного подхода к творческому наследию первого русского романтика, в том числе и его прозы. На необходимость ее серьезного изучения одним из первых указал на рубеже XIX-XX веков Н. С. Тихонравов, справедливо усматривавший в ней «материал для его (Жуковского - И. А.) характеристики как человека и писателя» 21. Своего рода откликом на призыв ученого стала статья П. Н. Сакулина, представляющая собой предисловие к изданию прозы Жуковского, вышедшему в Петрограде в 1915 г. 22

Работа В. И. Резанова «Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского» 23, к сожалению, была только начата. Однако значение ее трудно переоценить. С точки зрения рассматриваемых нами проблем оно заключается прежде всего в систематизации ранних прозаических сочинений Жуковского (1801-1806 гг.), в том числе и неопубликованных. Методологическое значение для нас приобретает стремление исследователя включить прозу Жуковского в общий процесс его творческого развития, в литературный контекст эпохи.

Исследование А. Н. Веселовского «В. А Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения» 24 явилось закономерным продолжением и своего рода обобщением всех достижений в жуковсковедении XIX в. Работа, безусловно, не потеряла своего значения и сегодня, на нее опираются ведущие литературоведы XX и XXI вв. Более того, она звучит в настоящее время предельно актуально прежде всего в связи с тем, что А. Н. Веселовский, рассматривавший творчество Жуковского как отражение определенного типа сознания, одним из первых и немногих ученых XIX в. указал на принципиальное значение соотнесенности нравственно-философских, эстетических и религиозных исканий писателя, что чрезвычайно важно для уяснения эстетики и поэтики его прозы, особенно 1830-1840-х гг. Вместе с тем, ученый поставил один из сложнейших вопросов творчества Жуковского - о его художественном методе. Как известно, А Н. Веселовский исходит из утверждения его сентименталистской природы. В XX в. эта проблема встанет особенно остро в отношении ранней прозы Жуковского, а следовательно, генезиса и логики развития отечественной прозы в целом.

Чрезвычайно важное значение для исследования прозы писателя имеют работы представителей так называемой формальной школы литературоведения — Б. М. Эйхенбаума, Ю. Н. Тынянова, В. М. Жирмунского 2J. Посвященные проблемам теории стиха, интерпретирующие Жуковского как родоначальника одного из двух стилей в русской лирике XIX в. - «напевного, эмоционального», противостоящего «пластическому, вещественно-логическому, понятийному» 2б, эти исследования впервые ставили такие принципиальные для понимания Жуковского-прозаика вопросы, как стиховое слово и слово прозаическое, функция ритма в стихе и в прозе, взаимодействие поэзии и прозы и др. 27 Для современного этапа изучения русской литературы XIX в. и творчества Жуковского в том числе это направление можно считать одним из приоритетных. Вопросы взаимодействия поэзии и прозы, стихотворного и прозаического языка, поэтической или лирической прозы видятся сегодня особо актуальными. В этом плане весьма примечательным является выход в свет в последние десятилетия работ, так или иначе касающихся этих проблем, написанных такими учеными, как Ю. М. Лотман, М. М. Гиршман, М. Ю. Лотман, В. Э. Вацуро, П. А Руднев, А. В. Чичерин, Г. Н. Поспелов, Ю. Б. Орлицкий, М. И. Шапир, М. В. Моисеева, А В. Ачкасов, С. А Кавыршина, В. Шмид и др.28

Вопрос о художественном методе Жуковского вновь становится актуальным в XX в. благодаря Ц. С. Вольпе, который, рассматривая главным образом поэзию, утвердил важнейшее положение общеметодологического характера о психологизме писателя как выражении его романтизма Оно принципиально для понимания прозы Жуковского, причем как ранней, так и поздней. Не менее принципиальным для нас является подход исследователя к романтизму Жуковского как к обществешго-эстетической системе.

Чрезвычайно важна для определения философско-эстетических основ прозы Жуковского, ее места как в его собственном творческом развитии, так и в становлении русской прозы книга Г. А Гуковского «Пушкин и русские романтики» 30, которая стала новым этапом в осмыслении творчества писателя. В ней впервые по существу был поставлен вопрос о значении романтизма Жуковского. Г. А Гуковский, вслед за А Н. Веселовским, обращается к универсальной проблеме творчества писателя - к его поэтике «невыразимого», которая нашла свое преломление не только в стихах, но и в прозаических произведениях, определяя их «генетическую близость».

Через «идею стиля», через наблюдения над природой слова исследователь выходит на проблему субъективности, лиризма, поэтичности и связанного с этим психологизма как органичного свойства художественных произведений Жуковского, важнейшего принципа их построения и на этой основе также ставит вопрос о его творчестве как поэтической системе.

1960-1980-е гг., обозначенные в советском литературоведении предельным интересом к русскому романтизму, дали свои плоды и в изучении творчества Жуковского. В свет вышли монографии М. Я. Бессараб, Р. В. Иезуитовой, И. М. Семенко, а также работы Т. Л. Власенко, Л. И. Кашкиной, Н. Г. Корниенко, С. А. Матяш. На первом плане в них идеи системности и закономерной эволюции творческого пути Жуковского. Дискуссионными остаются вопросы о художественном методе писателя и о значении его поздних произведений. Вопрос о сентименталистской эстетике и поэтике прозы Жуковского поднимается в работах И. М. Семенко и Н. В. Фридмана. Его решение приводило к парадоксальному противопоставлению романтической поэзии Жуковского его же сентименталистской прозе. «Проза Жуковского, - пишет И. М. Семенко, - оказывается архаичнее его стихов В прозе Жуковский не стал романтиком» 31. Эту точку зрения по существу разделяет Н. В. Фридмаїг, утверждавший, что «прозаические произведения Жуковского выдержаны в духе традиции карамзинских чувствительных повестей Проза Жуковского ни в коей мере не подготовила прозу Пушкина» 32. Эволюция Жуковского-прозаика и его роль в развитии русской прозы первой трети ХГХ в., как видим, не берутся во внимание, что, безусловно, сужало представление о творчестве Жуковского в целом, о масштабе его вклада в становление отечественной словесности.

В то же время ряд исследователей, признавая безусловность влияния Карамзина и литературных традиций сентиментализма на Жуковского-прозаика, не были склонны понимать его как прямое и неизменное следование карамзинистам. Новаторство писателя не только в поэзии, по и в прозе отмечают в своих работах Р. В. Иезуитова, Н. Н. Петрунина, В. Ю. Троицкий. Н. Н. Петрунина, например, считает, что такие прозаические сочинения Жуковского, как «Марьина роща», ряд лирических миниатюр, начало исторической повести «Вадим Новогородский», «Три сестры» и «Три пояса», осложняют сентименталыгую традицию, впитывая опыт преромантической поэзии и утверждая новую модификацию лирической прозы» 33. «Имеется достаточно оснований для пересмотра широко бытующего мнения, что его (Жуковского - И. А.) роль в развитии русского романтизма исчерпывается областью поэзии. Жуковский в какой-то мере оказался первооткрывателем новых путей и в романтической прозе», - отмечает Р. В. Иезуитова34. Исследования Н. Н. Петруниной и Р. В. Иезуитовой подчеркивали необходимость рассмотрения прозы Жуковского как органической части его творчества и в связи с этим важность постановки проблемы взаимодействия поэзии и прозы как определяющего фактора эстетики и поэтики художественного наследия писателя.

Настоящей же точкой отсчета для нашего исследования стала трехтомная коллективная монография «Библиотека В. А. Жуковского в Томске» 35, в которой была выработана плодотворная и перспективная методология изучения творчества писателя. Здесь была убедительно доказана необходимость и важность системного подхода к творческому наследию Жуковского, с которого, как справедливо указывает Ф. 3. Канунова, «начинается в литературе XIX века блестящая плеяда классиков , отличающихся подлинным универсализмом мышления, в творчестве которых были неразрывно слиты поэзия и философия, история и педагогика, эстетика и естествознание. С Жуковского в XIX веке начинается именно тот путь русской литературы и русского литератора, вершину которого означит деятельность Толстого, писателя, историка, философа, проповедника, педагога»36.

Монографии томских ученых, вышедшие в свет в 1980-1990-е гг., демонстрировали романтизм Жуковского как художественную систему, этапы и

проблемы ее эволюции. Этому, прежде всего, посвящена книга А С. Янушкевича «Этапы и проблемы творческой эволюции В. А Жуковского» зт, являющаяся фундаментальным исследованием всего творческого пути поэта. На новом обширном материале здесь по-новому были поставлены важнейшие вопросы о жанровой эволюции и переводческих принципах Жуковского, о системе эстетических, нравственно-философских, общественно-политических воззрений и художественных принципов поэта, сознательно утверждавшего в русской литературе новую, романтическую философию, эстетику и поэтику. А. С. Янушкевич выделяет пять периодов творческого развития Жуковского - от этапа поэтического становления до итоговых 1840-х гг., когда писателем была выстроена его мировоззренческая система. Специальное внимание исследователь обращает на путь Жуковского к эпосу, и в связи с этим на его позднее творчество, подчеркивая, что «последовательное движение Жуковского к сближению поэзии и прозы, к эпосу - проявление общих тенденций в русской литературе»38.

Вслед за книгой А С. Янушкевича вышел целый ряд «томских» монографий о Жуковском. Системе гносеологических и антропологических взглядов писателя, сложившихся в ходе рецепции трудов французских просветителей, посвящена монография Ф. 3. Кануиовой «Вопросы мировоззрения и эстетики В. А Жуковского» 3 О восприятии Жуковским немецкого Просвещения как особой философско-эстетической системы пишет в своем исследовании Н. Б. Реморова 40. Тему «Жуковский и английское Просвещение» рассматривает в своих работах Э. М. Жилякова 41. О. Б. Лебедева анализирует в своей книге драматургические опыты Жуковского как систему 42. В 1985 г. под редакцией Ф. 3. Кануновой, А. С. Янушкевича и О. Б. Лебедевой вышла в свет книга «В. А. Жуковский. Эстетика и

критика» 43, в которой впервые было представлено как система литературно-критическое наследие писателя. Проза Жуковского, безусловно, также представляет собой сложную, динамичную систему, выстраиваемую автором на определенной этико-онтологической концепции мира и человека. Формирование этики и онтологии, антропологии и антропософии Жуковского - все это давало мощный стимул его художественным исканиям в области прозы, происходившим на протяжении всего творческого пути.

Следует отметить, что в последнее время усилилось внимание к эпическим и прозаическим опытам Жуковского 44. Между тем, разговор о Жуковском как о прозаике в науке заканчивается, по сути, отдельными произведениями, написанными в период с 1797 г. по 1811 г. Более поздней прозе Жуковского - 1810-1840-х гг., когда писатель постепенно отказывается от использования художественного вымысла и обращается к реальности, к «поэзии мысли» как к основному содержанию прозы, в плане исследования не повезло. Она до сих пор практически не привлекала специального внимания ученых.

Предмет нашего исследования - прозаическое наследие Жуковского в полном его объеме, включая архивные материалы. Проза Жуковского рассматривается в контексте материалов его библиотеки, эстетики и критики, поэзии и эпистолярия, а также в связи с проблемами и этапами развития русской прозы XIX века. Уже самый беглый взгляд на материал показывает, что Жуковский, понимая широту возможностей прозы в изображении мира и человека, пользуется этим термином для определения не только собственно художественной, сюжетной прозы, но и прозы философской, публицистической, литературно-критической. При публикации в журналах оба типа прозы Жуковского входили, хотя и в разных рубриках («Повести» и «Смесь»), но все же в общие разделы «Изящная словесность» или «Проза». В

составе же собрания сочинений писателя повести, публицистика, эстетика, критика, документально-философские и т. д. произведения попадали, без какой бы то ни было рубрикации, в один том, который озаглавливался «Сочинения в прозе».

Корпус прозы Жуковского оказывается достаточно массивным и вместе с тем внутренне гастолько подвижным, неканоничным, что целому ряду произведений невозможно дать однозначное жанровое определение и даже отнести их к тому или иному типу прозы. Это делает необходимым обратиться в нашем исследовании к таким понятиям, как «промежуточные жанры» (Ю. Н. Тынянов), «бесфабульная проза» (Б. В. Томашевский), «вымысел» и «домысел» (А. И. Белецкий), «вымысел» и «замысел» (Л. Я. Гинзбург), «внутренняя мера» текста (Н. Д. Тамарченко). Данная терминология и стоящий за ней подход предоставляют возможность не только очертить границы объема прозаического наследия Жуковского (и соответственно нашего исследования), определяющиеся специфическим пониманием поэтом-романтиком категории «проза», но и провести эволюционную линию творчества Жуковского-прозаика, соединив ее с общей логикой развития русской прозы первой половины XIX в.

Однако, категория «проза» не является для Жуковского безграничной, не обозначает любой авторский текст, основанный на прозаическом принципе его организации. В этом плане весьма показательна история прижизненной публикации прозы Жуковского отдельными изданиями или в составе его собраний сочинений. Ряд прозаических произведений был введен Жуковским уже во второе издание его сочинений (1818 г.), в котором они составили отдельный том (т.4). Озаглавленный «Опыты в прозе», он включил в себя повести «Марьина роща», «Три сестры» и статьи «О критике», «О басне», «О сатире», «Писатель в обществе» и «Кто истинно добрый и счастливый человек». Корпус этих сочинений, с добавлением «Путешествия по Саксонской Швейцарии», «Отрывков из письма о Швейцарии 1821 г.» и «Рафаэлевой «Мадонны», вошел и в состав отдельного тома прозы, который был издан Жуковским в 1826 г. уже под заглавием «Сочинения в прозе», в дополнение к 3-му изданию «Стихотворений Василия Жуковского» (1824), а также в состав 4-го (1835-1844 гг.) и 5-го (1849 г.) изданий Собрания сочинений писателя. В четвертом издании содержание тома пополнилось «Отрывками из письма о Швейцарии 1833 г.», «Воспоминаниями о торжестве 30 августа 1834 г.», «Чертами истории государства

Российского», статьями «Взгляд на землю с неба», «Последние минуты Пушкина» и другими поздними произведениями. Том прозы (7-й) в последнем прижизненном издании повторил прозаический том предыдущего собрания сочинений45.

Кроме того, осмысляя проблему отбора материала для нашего исследования, мы сталкиваемся с вопросом о месте прозаических переводов Жуковского в его прозаическом наследии. Опору и здесь помогает обрести сам писатель, давно выявивший одну из важнейших особенностей своего творчества. В письме к Н. В. Гоголю от 6/18 февраля 1847 г. он писал: «Я часто замечал, что у меня наиболее светлых мыслей тогда, как их надобно импровизировать в выражение или в дополнение чужих мыслей. Мой ум, как огниво, которым надобно ударить об кремень, чтобы из него выскочила искра. Это вообще характер моего авторского творчества; у меня почти все или чужое, или по поводу чужого — и все, однако, мое» 4б. Такая установка Жуковского позволяет считать переводы, в том числе и прозаические, органичной частью его творческого наследия 47. Неслучайно при жизни писателя выдержали два издания его «Переводы в прозе» (181б-1817гг. и 1827 г.), представляющие избранную прозу 1807-1811 гг. из «Вестника Европы» (повести и произведения «промежуточных жанров»), а также переводы романов и повестей Коцебу, Флориана, Сервантеса48.

Итак, основной корпус текстов, органично соедшшощий переводы и собственные сочинения, художественные произведения и публицистические, эстетические, философские и т. д. статьи, во многом позволяет установить история публикаций прозы Жуковского отдельными изданиями и в составе собраний сочинений или переводов. Однако следует учитывать тот факт, что многие сочинения и переводы в прозе Жуковский представлял на суд читателей первоначально на страницах периодических изданий и при этом далеко не все, печатавшееся в периодике, он включал в свои собрания сочинений 49, что делает подвижным не только внутреннее содержание корпуса прозы писателя, но и его внешние границы.

Наконец, представляется необходимым в рамках темы монографии обратиться и к незавершенным и неопубликованным при жизни писателя (по разным причинам) прозаическим произведениям Жуковского, поскольку это позволит проникнуть в лабораторию его творческих поисков.

Таким образом, прижизненные публикации прозы Жуковского, а также незавершенные и неопубликованные прозаические замыслы писателя, равно как и некоторые его эстетические идеи, о которых пойдет речь ниже, показывают, что факт переводного характера произведения, его принадлежности к сюжетной или бессюжетной прозе не означает для Жуковского ограничения при определении пределов прозы. В связи с этим, допуская возможность различных вариантов ответа на вопрос об объеме прозаического наследия Жуковского, в нашем исследовании мы пользуемся избранными самим Жуковским в отношении к прозе принципами и авторской установкой на публикацию того или иного произведения или, по крайней мере, его связью с творческими поисками писателя. Все это представляется достаточно убедительной основой для изучения заявленной в диссертации проблемы Стержнем работы является, во-первых, мысль о такой особенности природы поэтической индивидуальности Жуковского как его принципиальная склонность к философским, нравственно-этическим, а в последние годы и к нравственно-религиозным исканиям. «Традиционные представления об общественной индифферентности поэта, о его эстетической неподготовленности, неразвитости философских и исторических воззрений вряд ли могут удовлетворить сегодня, -пишет один из ведущих исследователей Жуковского. - Многочисленные новые материалы, извлеченные из архива и библиотеки поэта, да и старые, широко известные факты, получившие новое освещение, говорят о том, что не было серьезного противоречия между Жуковским-художником и Жуковским-мыслителем. Более того, его мировоззрение, рассмотренное как определенная систеїма эстетических, этических, общественно-философских взглядов, - органичное и важное звено общей творческой эволюции». Творческую индивидуальность Жуковского ученый видит в «органичном синтезе мыслителя и художника» 5I. Здесь следует искать истоки принципиального, не прекращавшегося в течение всего творческого пути, интереса Жуковского-поэта к эпосу и к прозе, а также корни эволюции Жуковского-прозаика.

Во-вторых, важнейшей методологической опорой в исследовании прозы Жуковского должна служить, на наш взгляд, мысль отечественных филологов об еще одной «характерной особенности творческой психологии» писателя 52 — о его тяготении к целостности взгляда на человека и мир, что было связано, по глубокому утверждению ученых, как с идеями романтического универсализма, с веяниями времени, так и с психологической индивидуальностью Жуковского. Обращение

писателя в 1830-1840-е гг. к религии органично слилось с его поиском идеи синтеза, общей основы бытия и сознательным поворотом к прозе как к «поэзии мысли» 53. В связи с этим осмысление прозы Жуковского как цельного явления, как системы представляется вытекающим из самой природы художественного сознания писателя.

Системность в предлагаемой диссертации понимается в разных аспектах. Безусловно, основным для нас является исследование собственно прозаического наследия Жуковского как системы, созданной писателем-романтиком и потому отличающейся принципиальной подвижностью, свободой, открытостью, синтетизмом, и в то же время целостностью, устойчивостью, закономерной логикой своего развития и известной самостоятельностью. Вместе с тем, для нас принципиальна мысль об органике прозы Жуковского в его творческой системе в целом и, в связи с этим, о сложном взаимодействии прозы писателя со всеми сферами и уровнями его духовной деятельности. В первую очередь следует подчеркнуть, конечно, взаимосвязь прозы, лирики и лиро-эпоса Жуковского. Неслучайно этапы становления Жуковского-прозаика органично вписываются в русло его эволюции как поэта. Не менее важным является и взаимодействие процессов становления Жуковского-мыслителя, историка, педагога, эстетика, обществе иного деятеля и Жуковского-прозаика. В разные периоды творчества обращение Жуковского к прозе имело свой определенный смысл, на первый план выдвигались те или иные уровни системы, в зависимости от социально-философских, нравственно-эстетических исканий и самого Жуковского, и времени. В целом же интерес поэта-романтика к прозе, его активные и целенаправленные художественные поиски в этой сфере -свидетельство общих глубинных сдвигов, происходивших в русской литературе первой трети XIX в. и определявших ее закономерное, объективное движение в сторону прозы. В этом плане проза Жуковского представляется нам важнейшей, уникальной и вместе с тем характерной составляющей русской прозы и всего русского литературного и шире культурного процесса XIX века. Системный подход позволяет, таким образом, ire только рассмотреть прозу Жуковского как единое и

одновременно весьма разнообразное (по тематике и проблематике, по жанрово-родовой специфике и т. д.) целое, имеющее определеішую логику развития, но и вписать ее во многие историко-культурные контексты.

Сущностью рассматриваемого материала обусловлена методология диссертации, в которой приемы историко-литературного, историко-культурного, сравнительно-типологического, историко-генетического анализа соединяются с подходами к Слову, выработанными философией, психологией, богословием.

Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые предпринята попытка выделить прозу В. А Жуковского (в полном объеме, включая архивные, неопубликованные материалы) в самостоятельный предмет системного изучения, которое показало, что 1) Жуковский-прозаик прошел определенный и вполне закономерный путь развития - от 1800-х к 1840-м гг. - в контексте литературно-исторической и культурно-исторической традиций своего времени (в связи с чем очевидными представляются творческие взаимосвязи прозы Жуковского и Карамзина, Муравьева, Батюшкова, Пушкина, Гоголя, славянофилов, а также представителей литературы второй половины XIX века - Герцена, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова и русских религиозных философов рубежа ХГХ-ХХ веков); 2) существуют системные закономерности, связи как отдельных этапов в творческой эволюции Жуковского-прозаика, отдельных пластов его прозаического наследия, так и процесса дифференциации и взаимодействия стиха и прозы в творчестве Жуковского, позволяющие прояыгить понимание не только поэтики прозы первого русского романтика, логики его художественного развития в целом, но и жанрово-родовой динамики русской литературы 1800-1840-х гг.; 3) поздняя проза Жуковского (в диссертации она впервые систематизирована, целостно осмыслена и в ряде случаев впервые введена в научный оборот), отличающаяся взаимопроникновением художественности и метафизического философствования, наиболее полно выражающая его главную идею - синтеза, занимает особое место в творческом развитии писателя и одно из центральных мест в русской философской прозе 1830-1840-х гг.; 4) существенны взаимодействия переводной и оригинальной прозы Жуковского в рамках его прозаического наследия как целостной системы, а также эволюция их соотношения от раннего периода творчества к позднему, не менее важны в связи с этим литературные взаимосвязи Жуковского-прозаика и таких

мастеров западноевропейской прозы, как Руссо, Сервантес, французские моралисты, немецкие романтики и др.; 5) глубоко содержательна и репрезентативна как для творчества Жуковского, так и для русской прозы в целом динамика соотношения собственно художественной (сюжетно-беллетристической) и философско-публицистической прозы, раскрывающая жанрово-стилевые поиски Жуковского-прозаика; 6) сквозь индивидуальные особенности прозы Жуковского как художествеїшой системы пролегают важнейшие линии развития русской прозы (проблематика, образы, мотивы, соотношение в повествовании автора и героя, дискурса и нарратива и др.), в чем выражается характерная диалектика преемственности между романтизмом и классическим русским реализмом XIX века; 7) взгляд на прозу Жуковского в целом как на развивающуюся художественную систему, органично соотносящуюся с его лирикой, а с другой стороны с большим историко-литературным и историко-культурным контекстом 1800-1840-х гг., выявляет поэтичность, лирическое начало и философичность как основные тенденции, определяющие своеобразие произведений Жуковского в прозе, привносящие в них особое состояние нравственно-этического поиска, жизнетворчества.

Проблема системности должна быть поставлена прежде всего в отношении эстетики прозы Жуковского, которая начала складываться уже в период 1800-х годов, времени активного самообразования поэта. « если окинуть взглядом творческий путь Жуковского, - замечает Н. II Петрушша, - неожиданно оказывается, что первые шаги его в литературе связаны с интенсивной работой над прозой» 54. Это замечание распространяется и на эстетику писателя. Уже в ранней эстетике Жуковского на первый план выдвигаются проблемы прозы, соотношения поэзии и прозы, отношения к русской художественной прозе, прежде всего, к творчеству Н. М. Карамзина, вопросы формирования прозаического слога. Так, в своих конспектах (1804-1811 гг.) западноевропейской эстетики и критики предшествующего этапа литературного развития (классицизма), Жуковский, формируя собственную эстетическую позицию, предполагал сделать предметом специального рассмотрения «сравнение прозы с

поэзиею». В «Конспекте» содержатся интересные размышления о жанровых аспектах этого соотношения, о «поэтическом» и «стихотворном» повествовании55.

Вслед за Карамзиным Зб, который, как известно, выступал против отождествления «стихотворства» и «поэзии» и уже тем самым доказывал художествешгую правомочность прозы, Жуковский исходит из того, что стихотворная форма сама по себе не может быть достаточным критерием разграничения поэзии и прозы, а тем более мерой оценки их эстетического достоинства. В конспекте «Рассуждения об эпической поэме» Ш. Батте будет строго определено различие «слога» и «стиха» и дана дефиниция последнего: «слог должен возвышать стихи, которые суть не иное что, как его размер» (Эстетика и критика. С. 97; подчеркнуто нами - И. А).

«Поэтическое» слово, независимо от того, стихотворное оно или прозаическое, считает Жуковский, это образное слово, передающее представление, отличное от того, которое составляет его лексическое значение. Опираясь на такое широкое понимание «поэтического» как «художествешгого», а именно эта точка зрения, по утверждению В. В. Виноградова, «решительно укреплялась» в начале XIX века в русской литературе 57, Жуковский отстаивает свободу писателя в выборе изобразительных средств 58. Он, может быть, одним из первых начинает использовать слова «поэзия» и «проза» как термины, обозначающие ire только разные типы речи художественного произведения, но и разные типы художественного сознания, миромоделирования: поэзия как мир идеала или, по удачному выражению Д. С. Овсянико-Куликовского, «гармонического ритма души», проза как мир действительности, внешнего разнообразия, окружающего человека. Формулируя свое представление о цели искусства как о движении к жизни, о том, что действительность

- источник искусства («Жизнь и Поэзия - одно»), Жуковский настойчиво ищет пути к сближению поэзии и прозы, к использованию потенций развития литературы, заложенных в их взаимодействии.

Но главное - Жуковский, подобно Карамзину, отталкивается от классицистической жанрово-родовой иерархии, в рамках которой проза не только ставилась ниже поэзии, но нередко и вовсе выводилась за пределы художественной литературы, воспринималась как низкопробное чтение, рассчитанное на нетребовательного и эстетически невоспитанного читателя. Напротив, Жуковский представляет прозу как явление более позднее, чем поэзия, возникающее в эпоху более зрелого эстетического сознания.

Несмотря на кажущуюся простоту и близость к обычной речи, проза эстетически гораздо сложнее поэзии. Именно об этом Жуковский писал еще в 1800-е гг. на полях книги «О старом и новом слоге российского языка, адм. А. С. Шишкова»: «Язык тогда может назваться образованным, когда уже и проза образованна. Известно, что поэзия предшествует прозе» 59 (БЖ, I, 111). В «Конспекте по истории литературы и критики» проводится (на материале итальянской литературы) эта же мысль: «Поэзия первая ознаменовалась успехами. Петрарка и Дант писали в такое время, когда еще не имели ничего сносного в прозе» (Эстетика и критика. С. 59). Критерием зрелости литературы, как видим, признается именно уровень развития прозы, ее «образованность» определяет, по мнению Жуковского, прогресс всей словесности в целом. Эта мысль, высказанная Жуковским в самом начале XIX века и во многом противоречившая общепринятым на то время «аксиомам», будет характерна и для пушкинской эпохи.

При этом, «подготавливает» прозу, как считает Жуковский, именно поэзия. Здесь интересно остановиться, по крайней мере, на двух моментах: 1) взгляд на прозу и поэзию как на самостоятельные конструкции соединяется в сознании Жуковского с мыслью о том, что они не могут быть рассматриваемы без взаимной соотнесенности 60 и 2) по мысли Жуковского, проза и возникает на фоне поэзии как отталкивание от

нее и одновременно притяжение к ней. На полях названной выше книги Шишкова Жуковский пытается выявить существенные признаки прозы, стремясь обосновать разницу между нею и поэзией не столько признаками стихотворной системы как таковыми (ритм, фоническая системность, высокий стиль, эмоциональность и т.д.), сколько их глубокими внутренними различиями. Различия же эти Жуковский переносит в область функционирования всех этих признаков (в конечном итоге общих для поэзии и прозы) в стихотворной и прозаической системе.

«Стихотворные величественные картины меньше требуют чистого языка, нежели простые мысли, которые тогда только приятны, когда выражены приятно» (БЖ, I, 111). Предвосхищая в известной степени и А. А. Бестужева-Марлинского, и А. С. Пушкина, его идею о том, что проза «требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат» 61, Жуковский в своих заметках впервые отмечает важнейшие особенности прозы, прежде всего, ее глубокую содержательность, установку на широкое и полное осмысление бытия, ее поистине неограниченные возможности выражения идей времени («мыслей»), все более усложняющихся представлений о человеке и мире. Жуковский одним из первых высказывает мысль о коммуникативности прозы как о ее художествешюм достоинстве. Позднее это получит в эстетике первого русского романтика свое закономерное развитие. В плане «Обзора русской литературы 1823 года» он формулирует уже со всей определенностью дорогие для себя идеи: «Для прозы мало таланта Нужны знания. Проза требует понятия о чел овеке »(БЖ, I, 43). Во втором варианте плана вновь читаем: «Поэзия живее — вообр ажение себя Проза требует знания» (БЖ, I, 43). Сам «Обзор» открывается развернутым тезисом о том, что «для писателя в прозе мало выраженного таланта - нужен ум, напитанный и распространенный основательными знаниями, нужно искусство, которое не иное что, как талант, просвещенный знаниями, воспитанный размышлением, очищенный вкусом» (Эстетика и критика. С. 311).

Отмечая как основные особенности прозы ее эпичность, интеллектуальность, коммуникативность, Жуковский обращает внимание и на большую, по сравнению с поэзией, трудность разработки языка в прозе. Исходя из того, что проза должна создаваться по иным законам, нежели поэзия, с другой стороны, Жуковский, как и Карамзин, утверждает принципы «поэтической прозы», в первую очередь, «чистоту» и «приятность» прозаического повествования. В статье 1811 г. «О слоге простом и слоге украшенном», переведенной из Д. Юма, поэт вслед за автором утверждает: «Если язык писателя неприятен, замечания не отличаются ничем необыкновенным, чувства несильны, то он напрасно будет хвалиться простотою и ясностью слога; он может быть правильным, но никогда не будет привлекателен»б2.

А в своем примечании к переводу фрагмента из «Писем маршала принца де Линя» Жуковский уверяет читателей, что в каждом сочинении французского прозаика они найдут «приятность, несмотря на небрежность его слога», так как, читая его, «представляешь себе прекрасную физиономию автора , и самая небрежность его слога делается для вас привлекательной» (BE. 1809. № 15. С. 174). Помещая в «Вестнике Европы» переводы писем И. Миллера к К. Бонстеттеїгу, Жуковский замечает, что «эти письма, в которых изображается характер славного человека, будут приятны читателю» (BE. 1810. № 16. С. 263).

Из приведенных выше и других высказываний Жуковского видно, что эстетические категории «чистоты» и «приятности» означают для него не только собственно речевые характеристики - смысловую ясность и точность, языковую правильность, но и связываются с уровнем содержания, с постижением в прозе индивидуальной психологии и морали личности: «характера человека» или «физиономии автора». Проза требует, в понимании Жуковского, обязательную связь «мысли» с «я» субъекта речи, что влечет за собой индивидуальную «окраску» высказанной мысли, которая, как и «окраска» чувства, подводится им под традиционные для лирики категории «приятного», «чистого». Именно оценка действительности, понятий и представлений о мире со стороны нравственного чувства, психологического состояния души рождает сложный синтез мысли и эмоции — «поэтическую прозу».

Это, в свою очередь, напрямую связывается с проблемой «простого и украшенного слога», которая оказывается одной из центральных для Жуковского уже в 1800-е гг. «Украшенность» признается необходимым для прозы, как и для поэзии, знаком того, что это именно искусство. В этом плане Жуковский был склонен проводить четкую грань скорее между художественной прозой и риторикой, чем между прозой и поэзией. Более того, всем своим творчеством писатель выступает за эмансипацию прозы от морализирования, дидактики именно в опоре на поэзию 63. Однако при этом Жуковский пытается ire только разграничить «украшенность» в прозе и в поэзии, но со временем эти мысли дополняются и корректируются возникшими в эстетике прозы Жуковского идеями «простоты» и «краткости».

Читая произведения русской и западноевропейской эстетики, Жуковский обращает особое внимание на мысли авторов «о существе украшений, об их классификации» (БЖ, 1, 33). Он всегда тщательно отмечает определения тропов и фигур м. Прочитанные им художественные произведения, в том числе и прозаические, также сохранили следы интереса к наиболее живописным, поэтическим фрагментам 65. Переосмысливая классицистическое понимание природы воспитательного воздействия художественного произведения на читателя, Жуковский видит секрет литературного слога (и стихотворного, и прозаического) в его «установке на выражение» (Б. В. Томашевский), в его «необычности», которую обычной речи придают, кроме использования поэтической семантики слова, и особые принципы лексического отбора, и синтаксис, и звукопись, и графика текста, и ритм. специальное внимание читателя на выражение мысли, заставить его «ощутить выражение».

Исходя из того, что «характер стихов весьма отличен от характера прозы», Жуковский считает, что в поэзии силу эмоционального воздействия определяет в первую очередь «стихотворная гармония, которая без всякого сравнения приятнее прозаической» (BE. 1810. № 3. С. 192). В этом утверждении видится стремление не умалить достоинства художественной прозаической речи, а подчеркнуть ее своеобразие. Если в стихах обязательна закономерная упорядоченность звуковой формы, которая и волнует читателя, и способствует накапливанию однородных эмоциональных впечатлений и нарастанию эмоции в целом, и является тем «эстетическим заданием», которому в стихах подчинено все, от выбора и соединения слов до смысла, то центр тяжести в прозе, полагает Жуковский, перемещается с «гармонии размера» на «простое выражение».

Потому «излишняя украшенность», самоценность выражения, по мнению Жуковского, абсолютно противопоказана прозе. Проникая в «дьявольскую разницу» слова в прозе и в поэзии, Жуковский пишет: «Разительное в стихах становится резким в прозе, сильное становится грубым, живое пылким» (BE. 1810. № 3. С. 192). Здесь замечено самое главное: семантическая ценность слова в стихе регулируется всем стиховым рядом (строкой, строфой), слово в стихе выбирают и организуют в первую очередь по его эмоциональному тону, который должен соответствовать общему эмоциональному тону произведения. Слово в прозе свободно, симультанно, для него существенны тонкие смысловые различия. Вовсе не исключая использования поэтических стилевых средств и приемов, прозаик сознательно должен употреблять их не так, как в поэзии. У него должно быть особое чувство меры и гармонии, поскольку «украшения», являясь конструктивным фактором стиха, не могут мешать в стихе и, ігапротив, в прозе они являются моментом, иногда отвлекающим и даже разрушающим гармонию текста, его нейтральную среду, в которой возможно введение читателя как в «музыку» слова, так и в движение его содержания. В своей прозе Жуковский и пытается найти правильное соотношение, равновесие логико-семантического, синтаксического принципа отбора и связи слов и музыкальной гармоничности, ритма, художественной образности повествования.

В ряде статей и заметок Жуковского единственным критерием художественности прозы выдвигается именно «простота». Давая, например, положительную оценку «Путешествию Мунго-Парка по Африке», он отмечает, что оно «написано простым слогом» (BE. 1808. № 12. С. 203). Требование «простого рассказа» для одного из жанров - прозаической басни - находим в статье «О басне и баснях Крылова». Здесь же сформулирована и общая идея: «Язык самый простой и краткий - следовательно, проза» (Эстетика и критика. С. 184), прямо перекликающаяся с известным пушкинским тезисом: «Точность и краткость - вот первые достоинства прозы»бб.

Как видим, к Жуковскому приходит понимание простоты и краткости как критериев эстетической ценности прозаического текста. Но эти понятия, будучи для эстетики Жуковского (да и всей русской литературы) типологически «вторичными» (позднейшими, по сравнению, например, с категорией «приятности»), оказываются очень подвижными, сложными, зависящими от системы, на которую проецируются. Поэтому, вероятно, оказалось возможным в эстетике прозы Жуковского соединение несоединимого: «простоты» и «приятности» («украшенности»).

Поэт-романтик, открывший эмоционально-лирическое содержание для прозы, отыскивает для нее и стилистические особенности, близкие к признакам стихотворной речи, выступающие взамен метрической организации языка (различные формы грамматико-синтаксического параллелизма, повышенная эмоциональность, поэтическая образность текста). Чуть позднее это будет поддержано Батюшковым и в дальнейшем процессе литературного развития найдет свое закономерное завершение в поэтической прозе русских романтиков. С другой стороны отметим не менее интересный факт: уже во второй половине 1810-х гг. Жуковский одним из первых будет настаивать на необходимости простоты в поэзии и попробует возможности гекзаметра. В дальнейшем, как указывает исследователь, простота становится «важнейшим критерием его отношения к поэзии»б7.

Таким образом, очевидно, что Жуковский (в разные периоды своего творчества) касается кореїшьгх вопросов прозы: это и сравнение (с целью выявления не только точек отталкивания, но взаимодействия) прозы и поэзии, и стилевые проблемы прозы,

и специфика ее содержания, ее способность к взаимодействию с философией, историей, этикой, эстетикой. Ответы на эти вопросы изменялись в сторону все более глубокого их постижения.

Замечания Жуковского о русской художественной прозе также представляют собой довольно строгую систему, заслуживающую специального внимания. Первым из них по времени появления можно считать следующее: «искусству учат одни хорошие авторы, а у нас их нет — я говорю о прозаиках. Назовите хотя одно оригинальное русское сочинение в прозе, прежде Карамзина» (запись на полях «Рассуждения» Шишкова; БЖ, I, 110). Позднее поэт повторит это в своих статьях, написанных для «Вестника Европы». Так, например, давая резкую оценку русской прозе в «Письме из уезда к издателю», Жуковский замечает не без горькой иронии: «достоинство самого популярного жанра в России романа состоит всегда почти в одном великолепном назваїгяи — пустая пища для ума, несколько минут, проведеїшьгх в забвении самого себя, без скуки и деятельности, совершенно потерянных для будущего» (ПСС, IX, 21). «Наша проза еще во младенчестве», «наша литература не богата сочинениями в прозе» - это «заготовки» мыслей в планах «Обзора русской литературы 1823 года» 68. «Проза не так богата. Пишут много, по оригинальных сочинений мало», - отмечает Жуковский в «Конспекте по истории русской литературы», характеризуя современное ему состояние прозы (1826-1827 гг.; Эстетика и критика. С. 326). В конце 1820-х гг. мысль Жуковского о «младенчестве» русской прозы поддержат и разовьют Пушкин, Бестужев-Марлине кий, Вяземский.

Отрицая значение своих русских предшественников в области прозы в 1800-е гг. (позднее Жуковский откажется от нигилистического отношения к русской прозе XVIII века и его взгляд на литературу и развитие русской прозы станет историчнее), Жуковский делает исключение лишь в отношении Карамзина. Связывая с его достижениями прогресс русской прозы, поэт, в полемике с Шишковым, называет-Карамзина «лучшим русским прозаистом». «Он один у нас писал своё в прозе и так, как надобно» (БЖ, I, 111). В своей программной статье «О критике» Жуковский называет сочинения Карамзина образцами, «довольно близкими к тому идеалу изящного, который должен существовать в голове каждого критика» (ПСС, IX, 99).

Позднее, в «Обзоре русской литературы 1823 г.», а также в «Конспекте по истории русской литературы» поэт, как известно, связывает с именем Карамзина целый период развития отечественной словесности. «Мы имеем одну только классическую книгу в прозе, которую с гордостью можем поставить наряду со всеми лучшими произведениями всех веков и народов, - это «История» Карамзина», - пишет Жуковский (Эстетика и критика. С. 311).

Рассматривая русский историко-литературный процесс под углом зрения русского языка, Жуковский считает, что «период Ломоносова» «обогатил поэтический язык и подготовил материал для прозы». Заслугу же «лучшего русского прозаиста» Жуковский видит, прежде всего, в открытии «тайны слова», «ясности и изящества» прозаического слога (Эстетика и критика. С. 311 и 322). И далее: «История государства Российского» - «клад поучений для писателей. Они найдут там и тайну того, как надобно пользоваться своим языком, и образец того, как следует писать большое произведение» (Эстетика и критика. С. 322). Думается, что ориентацией на Карамзина определялось многое и в собственной прозе Жуковского (и в переводной, и в оригинальной, и в ранней, и в поздней).

Озабоченный проблемами становления отечественной прозы, Жуковский настойчиво ищет пути к ее прогрессивному развитию. Важнейшим из них он считает перевод, о чем писал еще в 1803-1804 гг. на полях «Рассуждения» Шишкова. Его чрезвьиайио беспокоит тот факт, что переводом беллетристики занимаются второразрядные авторы, чаще всего из конъюнктурных соображений. Неслучайно проблема прозаического перевода так волігует Жуковского и в теоретическом плане, и на практике .

Пройдя путь от «Мыслей на кладбище», «Мыслей при гробнице» (через увлечение жанром повести, через работу в бесфабульных, промежуточных жанрах) к «целому тому» «мыслей и замечаний», складывающихся в циклы и циклы циклов, Жуковский-прозаик демонстрирует свою эволюцию как отражение его общего мировоззренческого и творческого развития - от лирики к эпосу, от синкретизма к синтетизму, к целостности охвата бытия в художественном произведении, а

зо следовательно, к органичному слиянию поэтического и прозаического, оригинального и переводного, собственно художественного и публицистического, философского начал. Усиление философичности прозы позднего Жуковского и в связи с этим символико-мифологической природы прозаического слова как закономерный итог эволюции Жуковского-прозаик во многом определит путь русской художественной литературы не только к Толстому и Достоевскому, но и предскажет важнейшее направление художественного развития XX в. И поэтому в сегодняшних размышлениях о судьбах русской прозы прозаическое наследие первого русского романтика, собранное в полном объеме, рассмотренное в эволюции, должно занять свое вполне определенное и значимое место. Тем самым будет не только конкретизирована история русской прозы, ее перехода из века Просвещения в век романтизма и реализма, от сентиментальной повести и многочисленных небеллетристических малых эпических жанров к классическому русскому роману, но и дополнится картина творческой эволюции Жуковского в целом. В этом автор данной диссертации видит ее главный смысл. Работу над ней мы считаем продолжением многолетнего труда коллектива кафедры русской и зарубежной литературы Томского государственного университета по изученшо творчества Жуковского и одновременно подготовительным этапом к публикации прозы писателя в составе Полного собрания его сочинений и писем, издание которого осуществляется томскими филологами.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Высокая степень внимания к прозе на протяжении всего творческого пути - есть свидетельство объективно существующих особенностей художественного сознания Жуковского: его склонности к философствованию, к целостности мировидения, что было связано с романтическим универсализмом его мышления, а позднее с поиском идеи синтеза, ставшей для 1830-1840-х гг. «идеей времени».

2. Прозаическое наследие Жуковского, репутация которого до сих пор подвергается очень разным оценкам, вплоть до полного невнимания к нему, должно быть введено в контекст творчества первого русского

романтика, демонстрируя происходящие в нем сложные и плодотворные процессы взаимодействия поэзии и прозы на пути к эпосу. В русской литературе XIX в. проза Жуковского, претерпевшая закономерную эволюцию, сыграла значителыгую роль, оказавшись на важном ее переходном этапе. Жуковский-прозаик проделал большую, хотя во многом скрытую работу по формированию перспективы развития отечественной литературы в целом (от лирики к классическому роману) и прозы, в частности, по определению ее магистральных направлений, связашшх с изображением «внутреннего человека» и сути его отношений с внешним миром

Опорные пункты концепции мира и человека и художественных прозаических форм ее выражения находим уже в ранней прозе Жуковского - 1797-1806 гг., когда в разных направлениях и жанрах он пробует силу своего пера и таким образом расширяет пространство русской прозы, заметно опираясь при этом на традиции русской и европейской поэзии и прозы. Если рассматривать произведения этих лет в их совокупности, то можно установить, что внимание Жуковского было сосредоточено на выработке принципов психологической прозы, предметом изображения которой являлся новый тип личности, находящейся в процессе самопознания и самосовершенствования. Предельно важны Жуковскому оказались и процессы

интеллектуализации, философизации, эпизации прозы, ее гражданский и нравственный пафос. Однако главные усилия Жуковского-прозаика в начале 1800-х гг. подчинены становлению прозаического слога. Энциклопедизм прозы Жуковского как следствие универсализма его мышления, единая система ее этических основ как фундамент психологизма, принципиально эстетический характер поисков в области прозы, устремленность к взаимодействию с поэзией — все это нашло свое развитие в прозаических произведениях, написанных и переведешшх для «Вестника Европы» (1807-1811 гг.). Они отражают процесс перехода Жуковского-прозаика, а вместе с ним и отечественной прозы в целом, от сентиментализма к романтизму. Проза «Вестника Европы» - повести и

произведения «промежуточных» жанров - выстраивается по принципу функционального взаимодополнения в условиях размывания жанрово-родовых границ. Типологически все прозаические произведения 1807-1811 гг. родственны, отражая движение Жуковского к целостному охвату действительности и заключая в себе как эстетическое единство две стихии творчества писателя - эпическую и лирическую. Подводя определенные итоги в области поэзии в 1810-1820-е гг., Жуковский серьезно думает в это время и о прозе, стараясь отыскать новые черты ее эстетики и поэтики. Его собственная лирика, а также философия, эстетика и творчество немецких романтиков, сыграли здесь свою роль. У писателя зреет убежденность в необходимости актуализации философичности прозы. С другой стороны, он все решительнее поворачивает прозу в сторону реальной действительности — прежде всего с целью выявления ее онтологической сути. Эстетизация внеэстетического материала, начавшаяся в прозе Жуковского в 1820-е гг., в корне меняла всю систему ее эстетики и поэтики, отражая жанрово-родовое смещение всей русской прозы. В прозу Жуковского, стремящуюся к раскрытию романтического сознания, открывающего поэзию жизни в обыкновенном и будничном, войдет тончайший лиризм, психологизм и символизм. Сближаясь с реальностью, она все больше приближается к поэзии, наполняясь лирической философией и эстетикой, образной символикой. Не менее показательным является и сознательное стремление Жуковского-прозаика в эти годы к целостному охвату бытия, его поиски синтетических форм выражения «мыслей». В 1830-е гт. интенсивность прозаического творчества Жуковского не уменьшается. Жуковский-прозаик обращает свой специальный интерес к истории, к философии истории и активно вводит эти проблемы в литературу. При этом он отнюдь не стремится освободить свою прозу, наполняемую новым содержанием, от художественности. Однако формы ее и средства принципиально менялись. В частности, в 1830-е гг. складывается новая система жанров, отличающаяся очень подвижными межжанровыми границами и внутрижанровыми принципами. Личное и

публичное, документальное и субъективное в них принципиально переплетены в одно целое. Своими творческими поиска ми Жуковский-прозаик органично включается в логику развития русской литературы, определявшуюся поисками нового содержания прозы. Все эти тенденции найдут свое закономерное развитие в 1840-е гг., ощущаемые самим писателем как «эпоха прозы». Позднюю прозу Жуковского, циклы его статей философско-мировоззренческого характера, которые сам писатель собирал в «целый том», невозможно рассматривать, не учитывая его углубляющегося интереса к проблемам религии, христианской веры. Практически все проблемы человеческой жизни, в том числе и своей собственной, Жуковский пытается увидеть сквозь призму евангельской концепции человека и связать их в одно целое, выработать некую общую идею, которую можно определить одним словом - жизнестроение. В этом Жуковский сближается с такими своими совремешгаками, как Гоголь, молодые славянофилы, писатели-декабристы, Чаадаев.

На любом из названных отрезков времени наблюдается органическое единство нравственно-философских исканий Жуковского с его поисками в области прозы, сопряженными в свою очередь с открытиями в поэзии, а также в эстетике и поэтике художественного перевода. В цеігтре этих поисков всегда находился человек, его сложная внутренняя природа и особенности отношений с миром, что привело Жуковского в конце творчества к созданию целостной философии жизни, которую он сам называл «христианской философией» и которой посвятил «том святой прозы», сложнейшее жанровое образование, подводящее итоги и являющееся завещанием писателя своим потомкам. В связи с этим целостность и системность прозы В. А. Жуковского представляется бесспорной. 

Становление основ эстетики и поэтики прозы в первых опытах В. А. Жуковского

Становление прозы Жуковского представляет собой живой, противоречивый процесс, не поддающийся жестким оценкам. Изначально она складывается как целостная система, отличающаяся взаимодействием структурных элементов на всех уровнях. Устойчивость и одновременно развитие системы определяло мировоззрение Жуковского, находившееся в 1797-1806 гг. в стадии становления. Обладая известной самостоятельностью, ранняя проза Жуковского как система характеризуется открытостью своих границ. Способы ее внутренней самоорганизации во многом зависят от взаимосвязей с другими сферами деятельности писателя, прежде всего от его этико-философских взглядов, с одной стороны, и от его поэзии, с другой. Не менее значимым в этом плане является и контекст русской прозы рубежа веков, в первую очередь, прозы Н. М. Карамзина и М. Н. Муравьева.

Специального внимания, безусловно, требуют самые ранние опыты Жуковского в прозе. Первое печатное прозаическое произведение Жуковского «Мысли при гробнице» появилось в конце 1797 г. в журнале «Приятное и полезное препровождение времени» - издании Московского Университетского благородного пансиона, воспитанником которого Жуковский являлся с февраля 1797 г. Вслед за ним здесь же публикуются «Мир и война» (1798 г.), «Жизнь и источник» (1798 г.). В 1800 г. в «Утренней заре», альманахе, выпускавшемся Собранием воспитанников Университетского благородного пансиона, были помещены еще три прозаические произведения Жуковского: «К надежде», «Мысли на кладбище» и «Истинный герой».

Таким образом, Жуковский-поэт и Жуковский-прозаик начинают свой путь практически одновременно, на рубеже XVIII-ХГХ вв., в эпоху, характеризовавшуюся в литературе особым переходным состоянием — от рефлексивного традиционализма, нормативности к неканоническому, индивидуально-творческому осмыслению и эстетического объекта, и содержательно-художественных форм его выражения. Чрезвычайно характерным было смещение установленных классицизмом границ между «высоким» и «низким», следствием чего стало разрушение строгой иерархичности в соотношении поэзии и прозы и их взаимодействие 2. Неслучайно, уже первые стихотворные и прозаические произведения Жуковского тесно связаны и проблематикой, и поэтикой. Более того, как справедливо утверждает исследователь, «поначалу стих и проза Жуковского проходят в своем развитии сходные стадии»3.

При этом важно подчеркнуть, что уже первые прозаические сочинения Жуковского, создававшиеся как бы в параллель стихотворным, все же представляли собой самостоятельную сферу художественного творчества писателя. Вступив в литературу на пороге ее перехода от сентиментализма, обозначившего расцвет прозаических повествовательных жанров, к романтизму, «золотому веку» русской поэзии, Жуковский, вошедший в сознание современников и потомков как поэт, через всю жизнь пронес принципиальный для него самого и для всей русской словесности интерес к прозе, продолжив, вслед за Карамзиным и Муравьевым, художественные поиски в этой сфере.

Весьма примечательно, что первое обращение Жуковского к прозе, зарождение интереса к ней приходится на период его нравственно-философского самообразования. Ранние прозаические сочинения Жуковского появились «на почве эмпирико-рационалистического мышления» 4, складывавшегося у начинающего писателя под воздействием европейских и русских деятелей Просвещения. Они отразили прививаемые ему в Благородном пансионе идеалы нравственного самоусовершенствования, культ добродетели как основы человеческой жизнедеятельности.

Конечно, первые прозаические сочинения Жуковского носят экспериментальный характер, но уже тот факт, что это были первые опыты, позволяет рассмотреть в них закладку пршщипиалыгых основ прозы начинающего писателя. В этом плане весьма показательно, что названные прозаические миниатюры Жуковского были призваны выразить авторский угол зрения на мир и человека. За деталями автор статей стремится увидеть образ целого, общую картину мироздания, которая и является главным объектом его дискурса.

36 В первой же статье - «Мысли при гробнице» - в центре оказался процесс осмысления и одновременно переживания человеком природы. Красота и гармония природы, ее вечная изменчивость, подвижность, взаимосвязанность всех ее элементов — вот основной круг вопросов, занимающих Жуковского в данном тексте. Здесь он -в одном ряду с М. Н. Муравьевым и особенно Н. М Карамзиным, по сути, открывшим русской прозе феномен природы в ее многообразии, учившим читателей не только понимать, но и чувствовать ее в мельчайших деталях, оттенках, нюансах. Постигший, по словам В. В. Сиповского, «сердцем все разнообразие ее (природы - И. А.) красот и ощущений, ею вызываемых» 5, Карамзин, пролагая новые пути в изображении природы, как известно, во многом опирается на опыт Томе она, во «Временах года» которого он видит образец «живописной поэзии». Интересно, что важнейшим результатом рецепции английской сентиментальной поэзии стала, как справедливо отмечает Ю. Д. Левин, бессюжетная проза Карамзина, в частности, такие его произведения, как «Прогулка» (1789), которую В. В. Силове кий определил как «сентиментальное стихотворение в прозе» и которую В. И. Резанов назвал образцом для раннего Жуковского-прозаика б.

В этом плане весьма характерно, что в «Мыслях при гробнице» Жуковского очевидно принципиальное влияние традиций описательной поэзии Томсона и Грея, которыми, как писал в 1802 г. Ал. Тургенев, Жуковский, пылавший «жаром поэзии», был «окружен» 7: налицо обращение к основным темам поэзии английского сентиментализма, выдвижение на первый план описательного элемента для передачи «концепции благой природы», в котором «поучение утрачивало ведущую роль и вытеснялось выражением эмоций» 8. Не менее показательно и тесное переплетение в миниатюре Жуковского темы природы и темы смерти, также идущее от поэм Томсона и Юнга, от прозы Карамзина, и связанные с этим элегические оссиапические мотивы в ней.

В «Мыслях при гробнице» перед читателем выстраивается определенная картина мира, в которой автором подчеркігутьі ее основы, принципы существования, структура и закономерности 9. Причем, столь емкий и глубокий в плане философичности текст оказывается весьма лаконичным и далеким от абстрактного теоретизирования. Демонстрируя последовательный сенсуализм Жуковского, его статья, подобно многим карамзинским пейзажам, передает эмпирически воспринимаемый автором-нарратором образ мира, сочетающий в себе описание конкретного состояния природы и состояния ее рефлектирующего чувствительного созерцателя.

Взгляд перемещающегося в пространстве нарратора можно назвать всепроникающим. При его остановке появляется такая же универсальная панорама: он «видит», ощущает присутствие и прошлого, и настоящего, и будущего, пространство и внешнее, и внутреннее, и «там», и «здесь». Подобная картина мира возникает и в ранней лирике Жуковского. Прежде всего следует назвать стихотворения «Добродетель» («Под звездным кровом тихой нощи...»; 1798), «Элегия» (1801). Тема смерти также разворачивается здесь їй фоне живой природы, переживания и рассуждения о скоротечности земной жизни уравновешиваются осознанием и ощущением вечности бытия. Как указывает Ф. 3. Капунова, «горячая заинтересованность Жуковского в эмпирическом знании природы» уже в самом начале 1800-х гг. будет проявлена при чтении им знаменитых «Созерцаний природы» французского философа Ш. Бонне 10, к которому он обратился вслед за Карамзиным, а также трудов натуралистов Бюффона и Ласепеда, сочинений Томсона и Клейста. На страницах этих книг, прочитанных в связи с замыслом описательной поэмы «Весна», Жуковским написаны довольно значительные по объему и глубокие по содержанию прозаические фрагменты, выполненные в форме «мыслей и замечаний». Они очевидно перекликаются с «Мыслями при гробнице», продолжая их проблематику и развивая схожие принципы повествования и стиля.

Место «промежуточных» жанров в поисках Жуковского-прозаика 1807-1811 гг.

Проза Жуковского, опубликованная им в 1807-1811 гг. (в период его редакторства и соредакторства с М. Т. Каченовским) в «Вестнике Европы», «с помощью» которого, по словам исследователя, писатель «тихо и незаметно произвел ... переворот в русской литературе» , наряду с поэзией, стала воплощением его нравственно-философских и эстетических поисков, связанных с утверждением в отечественной словесности романтизма. Прежде всего, она демонстрирует нарастающий интерес Жуковского к возможности раскрытия внутреннего мира человека в прозе, к развитию в прозе психологизма. С другой стороны, Жуковский, с его романтическим, универсальным взглядом на мир, настойчиво ищет принципы соотношения в прозе субъективного и объективного, лирического и эпического, вымысла и действительности. «Внутренний человек» и окружающая его реальность, «поэзия чувства и сердечного воображения», «драма страстей» и «эпос частной жизни» — все это важно для Жуковского-прозаика.

Являясь логическим продолжением ранней прозы, прозаические сочинения Жуковского 1807-1811 гг., Вхместе с тем, отличаются известной самостоятельностью, представляя собой некую «подсистему», новый этап в развитии Жуковского-прозаика, во многом раскрывающий «вігугреннее» содержание процесса становления русской романтической прозы в целом. Симптомы развития находим, прежде всего, в заметном расширении предмета изображения и структурных возможностей прозаического повествования. Весьма примечательна также жанровая динамика прозы Жуковского. Однако, каким бы многообразием тем, проблем, сюжетов, характеров, жанров и т. д. ни отличалась проза Жуковского, написанная и переведенная им для журнала, она являет собой единое целое, направленное на утверждение новой концепции человека и его связи с миром и, соответственно, новой эстетики и поэтики словесного творчества вообще и прозы, в частности.

Показательно в связи с этим, что проза «Вестника Европы» создается «на фоне» чтения Жуковским трудов европейских философов, историков, моралистов и эстетиков, таких как Руссо, Энгель, Гарве, Юм, Мюллер, Шлецер, Лагарп, Эшенбург, Батте, Блер, Мармонтель и др. 2 Не менее примечателен и факт совпадения во времени работы Жуковского над своей журнальной прозой и «Конспектом по истории литературы и критики» 3. Все это взаимодействующие звенья одного процесса - художественного и личностного самоопределения писателя.

В начале июля 1807 г. в письме к А И. Тургеневу Жуковский писал о намерении «выдавать на будущий год «Вестника Европы» (СС 1, IV, 459), тесно связывая свои планы с идеей служения обществу. В письмах к Тургеневу от ноября-декабря 1810 г. это станет уже центральной мыслью. Поэт утверждает, что «вся» его «прошедшая жизнь» была «покрыта каким-то туманом недеятельности душевной» (СС 1, IV, 476-477). Наиболее страстно он пишет об этом 7 ноября: «Авторство почитаю службою отечеству, в которой надобно быть или отличным, или презренным: промежутка нет. Но с теми сведениями, которые имею теперь, нельзя достигнуть до первого» (СС 1, IV, 478). 22 ноября он продолжает: «Прежде в голове моей была одна только мысль: надобно писать! ... Теперь главная мысль моя: надобно учиться и потом писать, и я час от часу становлюсь деятельнее ... Я имею теперь довольно твердости, чтобы отступить назад и начать сначала ... » (СС 1, IV, 484). Заметим, что самые низкие оценки в это время Жуковский давал своей прозе, называя напечатанные в «Вестнике» прозаические произведения не иначе, как «поделками». Такая неудовлетворенность собой как прозаиком между тем совмещалась у Жуковского со стремлением заняться прозой всерьез. 15 сентября 1809 г. Жуковский, рассказывая о своем поэтическом творчестве, едва ли ire клянется Тургеневу: «Но на будущий год и прозы будет в моем журнале довольно ... » (СС 1, IV, 463).

Итак, хотя к концу 1800-х годов поэзия уже принесла Жуковскому славу, он явно не удовлетворен собой как писателем, готов даже начать все сначала, занявшись «подготовительной работой», в первую очередь историей, философией, этикой, эстетикой. Любопытно, что эти планы «служения обществу» совпадают с пришедшим к Жуковскому в период его деятельности в «Вестнике Европы» ясным пониманием того, что в литературе будущее принадлежит прозе. Оказавшись в роли редактора общероссийского журнала, Жуковский вполне убедился в растущей у русского читателя популярности прозы. Его беспокоит при этом, что прозой, по инерции считая ее низкой литературой, занимаются чаще всего второразрядные авторы. Так что принципиальной задачей отечественной литературы он видел создание новой прозы, утоігченной, изящной и вместе с тем интеллектуальной.

Очень важно, что решение этой задачи переносится Жуковским на страницы журнала, которому, как и прозе, приходилось, как справедливо указывает Г. В. Зыкова, «добиваться признания самого права на место в культуре» 4. Журнал отвергался высокой литературой, потому что он во многом игнорировал ее нормы. Он отличался «энциклопедизмом» и отсутствием резкого разграничения художественной, научной, публицистической и т. д. прозы, в силу чего и мог (подспудно) продвинуть словесность к большим эпическим формам. В. М. Жирмунский писал: «Создание новых художественных форм есть акт не изобретения, а открытия, потому что формы эти скрыто существуют» 5. Жуковскому, действительно, предстояло открыть в формах, находящихся вне литературных норм, средства для новаторских решений проблемы развития русской прозы.

Не менее важен факт прихода Жуковского во второй половине 1800-х гг. именно в «Вестник Европы», начатый Карамзиным и получивший к этому времени репутацию «ученого журнала», который «может служить избраннейшею библиотекою для чтения» б. Именно в этом журнале понятие прозы обладало предельной широтой, язык прозы отождествлялся с «метафизическим языком», здесь, в первую очередь, конечно, в прозе допускается синтез философии, истории, психологии, этики, эстетики и искусства. Изящная словесность не ограничивалась в журнале Карамзина повестями и рассказами. Такая позиция «Вестника Европы» в 1800-1810-е гг. многим казалась архаической крайностью, берущей свое начало еще в XVIII веке, когда проза оценивалась исходя из критерия полезности, а поэзия должна была приносить удовольствие. Но позднее именно энциклопедизм прозы как важнейшее ее свойство актуализируется в русской литературе. Неслучайно П. А. Плетнев дал такую оценку изданию Жуковского: «Перебирая этот журнал, убеждаешься, что он был действительный посредігик между читателями и своею эпохой. В нем ничто не забыто, ничто не упущено. Как драгоценная летопись современности, «Вестник» указывает на все явления истории, литературы и общественной жизни. Конечно, лучшим украшением журнала были собственные сочинения и переводы редактора» 7.

Значение малых эпических фольклорных жанров для развития прозы Жуковского в 1810-е гг. (прозаическая басня, сказка, назидательная новелла, притча)

1810-е гг., на которые приходится эстетическое самоопределение Жуковского и всей русской литературы, утверждение в ней романтизма, сыграли важную роль в прозаическом творчестве писателя. В эти годы у него, отдавшего дань и лирическим миниатюрам в прозе, и «промежуточным жанрам», и беллетристике в духе карамзинских традиций, зрела убежденность в необходимости поиска новых путей развития русской прозы, которое все теснее связывалось с актуализацией ее философичности, ее эпического, бытийного потенциала. Это питалось не прерывавшимся никогда вниманием Жуковского к вопросам философии и, в частности, как показывает библиотека и архив, мощным всплеском его интереса во второй половине 1810-х гг. к немецкой романтической философии, которая обратила серьезнейшее внимание на мифологию, народное творчество, несущее исконный, служащий фундаментом целостности бытия «народный дух» .

Вместе с тем, подъем интереса к онтологическим проблемам в эти годы еще не позволил писателю создать новый тип прозы. Жуковский экспериментирует, пытаясь выстроить некую преемственность между уже освоенным им в прозе и тем новым, чей облик еще не совсем ясно ему представляется. Он продолжает развивать свои прежние идеи и концепции, но пытается облечь их в некие новые и для него самого, и для русской прозы 1810-х гг. формы, в связи с чем обращается к исходным формам философствования, к дидактико-аллегорическим, наивным, простодушным фольклорным жанрам сказки, прозаической басни, назидательной новеллы, притчи, позволявшим строить в художественной литературе нравственно-философские концепции, решать вечные, общечеловеческие проблемы. Это совпадало и с давним стремлением писателя к «простоте и краткости» в прозе, и с его педагогической деятельностью, наконец, с его глубинной устремленностью к эпосу. Работа Жуковского в этих жанрах не предполагала пока еще индивидуальных поисков истины. Но смысловой масштаб его прозаических опытов она укрупняла. Характерно, что полюс внимания Жуковского и в поэзии плавно переместился за эти годы в сторону лиро-эпоса. Его любимыми стихотворными жанрами становятся, кроме баллады, идиллия и поэма.

Важнейшей для Жуковского в эти годы становится проблема художественного вымысла, его роли в художественном литературном произведении 2. Постепенно в нем укрепляется возникшее, конечно, гораздо раньше как некое допущение осознание того, что вымысел не является единственным способом художественного изображения действительности. И особенно это верно, в представлении Жуковского, в отношении прозы, требующей «мыслей и мыслей». Переход от чисто художественной прозы, в которой вымышленные события и герои, острый сюжет являлись основой содержания, к другой прозе, где факты реальной действительности наделяются изобразительной силой, где главенствует «поэзия мысли», занял у Жуковского не один год. Он происходил постепенно и, конечно, не означал улучшение или ухудшение качества прозы писателя. Отход Жуковского-прозаика от вымысла, который на протяжении десятилетий был «основной приметой литературы Нового времени, теряющей свои деловые функции и ставящей чисто художественные задачи» 3, менял принципы создания художественного прозаического произведения, внутреннюю структуру прозы Жуковского в целом, закладывая в ней основы новой системы, что отвечало не только личным творческим потребностям писателя, но и новым целям, встававшим перед отечественной литературой, особенно, прозой.

Начался же этот процесс, как ни странно, со специального обращения Жуковского именно к таким жанрам, которые изначально были основаны на чистом вымысле. Это был корпус произведений, созданных Жуковским для занятий с Великой княгиней Александрой Федоровной, что накладывало на писателя, с одной стороны, строгие обязаіпюсти, а с другой, предоставляло ему полную свободу художественного эксперимента. На этой прозе лежит заметная печать переходности, здесь очевидны все обозначенные нами выше тенденции движения Жуковского к новой прозе.

В архиве писателя сохранилось несколько тетрадей с рассказами, предназначавшимися его ученице для чтения и перевода с русского языка на немецкий. Все эти материалы можно датировать концом 1817-1819 гг. Они не опубликованы 4 и до сих пор не учитывались как факт творческой биографии Жуковского. Тетрадь № 93 содержит 9 басен в прозе. Еще в трех тетрадях (№ 95, 96, 98) записано 10 назидательных новелл без названия. Наконец, в двух тетрадях (№ 94-1 и 94-2) записаны «Библейские повести». Дидактические цели этих произведений не только не умаляют, но помогают прояснить их эстетическое значение.

Прежде всего, весьма показательны в этом корпусе сочинений Жуковского прозаические басни, представляющие жанр, существующий только на художественном вымысле. Еще в статье «О басне и баснях Крылова» писатель связал суть этого жанра с наибольшей эффективностью «предложения моральной истины» читателю. Не менее любопытны и рассуждения Жуковского об истории бытования прозаической басни. Опираясь на «Рассуждение о сущности басни» Г. Э. Лессинга, на что указывает Н. Б. Реморова 5, писатель генетически связывает этот жанр с философией: «Вероятно, что прежде она (басня - И. А.) была собственностью не стихотворца, а оратора и философа. И оратор, и философ, рассуждая о предметах политики и нравственности, употребляли для большей ясности сравнения и примеры, заимствованные из общежития или природы. От простого примера, в котором представляемо было одно только сходство идеи предлагаемой с предметом заимствованным, легко могли перейти к басне, в которой предлагаемая истина выводима из действия вымышленного» (Эстетика и критика. С. 183).

Рассматривая басню прозаическую и стихотворігую, Жуковский видит их отличие не столько в стихотворной форме как таковой («Федр писал в стихах; но его стихи отличны от простой прозы одним только размером», - замечает автор статьи6), сколько в большем весе в прозаической басне «примера», описываемого в ней «случая», доказывающего «моральный урок», а, следовательно, в ограниченности иносказания, вернее, в сгущении его емкости, его философичности. «Мораль» как бы уходит в повествование. Складываясь по ходу создания текста, как отражение мыслительного процесса автора, она выводится читателем в момент восприятия текста. Потому совершенство прозаической басни Жуковский связывает с кратким, ясным слогом, отсутствием «всякой излишности в рассказе».

Философско-исторические темы в прозе Жуковского 1830-х гг.

Проза Жуковского 1830-1840-х гг., поры «философского пробуждения» в России - это еще одно в общей системе прозаического наследия писателя вполне закономерно возникшее звено, тоже отличающееся в свою очередь системностью. В этом смысле показателен уже ее состав. С одной стороны, поздняя проза Жуковского, если рассматривать ее по отдельным элементам, представляет собой довольно пеструю картину. Жуковский окончательно отходит в это время от прозы о вымышлешшх лицах и событиях. Одновременно прекращается деятельность Жуковского-переводчика прозы. Главным предметом изображения в его оригинальных прозаических сочинениях становится «поэзия мысли», что было в духе 1830-1840-х гг., когда, по воспоминаниям П. В. Анненкова, «образованный русский мир ... почувствовал невозможность жить в том растерянном умственном и нравственном положении, в каком оставался дотоле. ... Все люди, мало-мальски пробужденные к мысли, принялись около этого времени искать ... основ для сознательного разумного существования на Руси» . «Это была ... пора поэтического упоения мыслью» - пишет Б. Н. Чичерин 2. « ... мысль стала мощью» -читаем в «Былом и думах» Герцена об эпохе 1830-х гг. Белинский в начале 1840-х гг. пишет о том, что «предшествующая эпоха была созерцательная; настоящая эпоха сознательная. ... Теперь факты - ничто, и одно зігание фактов также ничто, но ... все дело в разумении значения фактов» 3. Как и многие современники, Жуковский обращается в своей прозе к «разумению фактов», к самым разным вопросам философии и истории, этики и религии, эстетики и педагогики, политики и психологии. Как и многие современники, Жуковский настойчиво работает над становлением «философического языка» эпохи и литературы, ее представляющей.

Еще большее разнообразие являет нам проза позднего Жуковского со стороны жанра. Это всевозможные статьи, биографические очерки, письма в редакцию и т. д. С другой стороны, проза Жуковского двух последних десятилетий его жизни - это серии и циклы сочинений, находящихся на пересечении публицистики, философии, дидактики, художественной литературы. Путь позднего Жуковского-прозаика к эпосу определяется, как и у Гоголя, Пушкина, Одоевского и др., именно циклизацией, составлением целого из фрагментов. Скрепление отдельных произведений в серии и циклы, соединение циклов в том «святой прозы», явившийся итогом философско-художественных исканий писателя, единство поздней прозы Жуковского в целом определяет ее философская доминанта, пронизывающая все сочинения, независимо от их тематики, проблематики, жанра.

Сквозной в прозе Жуковского стала идея синтеза в понимании действительности и ее изображения в искусстве. Она, как и склонность к философствованию, приобрела в 1830-1840-е гг. некий знаковый характер, явилась, выражаясь словами В. Г. Белинского, «идеей времени». Как известно, с конца 1820-х гг. в России начинается поиск возможностей примирения идеи и реальности, философии и религии, социальной и частной жизни и т. п. У его истоков, как известно, стоят любомудры 4. Все они увлекались шеллингианской философией, хотя и, в разное время, преодолели интерес к ней. Закономерностями провиденциального характера для всех них являлось единство человечества, законов его развития. В 1830-40-е гг. идея синтеза становится кардинально важной для Гоголя, славянофилов и их «собеседников» М. П. Погодина, С. П. Шевырева, С. Т. Аксакова, а позднее Герцена, который будет верен этой идее всю жизнь.

Тесная связь прозы Жуковского с духом времени проявляется и в том, что начиная с 1830-х и особенно в 1840-е гг. он все отчетливее видит неспособность романтической философии органически соединить реальное, действительное и идеальное. Как указывает Ф. 3. Канунова, «двоемирие немецких романтиков и философов перестало удовлетворять передовых русских мыслителей, стремящихся к слиянию мышления и бытия в великом синтезе» 5. В этом плане Жуковский встает в один ряд с писателями-декабристами, Чаадаевым, молодыми славянофилами, Гоголем. Все они обращаются в поисках идеи, «интегрирующей и восстанавливающей органическую целостность бытия» 6, к религии, к идее целостности духа, на основе чего утверкдается единство Бога, человека и общества, а значит единство познания, воспитания и реальной жизни человека. Неслучайно В. В. Зеньковский в своей «Истории русской философии», рассматривая онтологию, гносеологию, эстетику, философию истории И. Киреевского, Гоголя, Жуковского, оценивает их как «христианских философов» 7. Ведущей оказывается также концепция внутренней свободы человека, диктуемой его духовностью, совестью, верой. С этим связан синтез социального, нравственно-психологического и религиозно-философского понимания Жуковским действительности, что и нашло отражение в его поздней прозе, определив ее единство и системность, а также органику вхождения в общее русло творческого развития писателя и русской литературы в целом.

Проза Жуковского 1830-40-х гг. отличается не только особым энциклопедизмом, открытостью во внешний объективный мир, во всю полноту и сложность его проблем. Чрезвычайно актуализируется для писателя проблема «внутреннего человека» и в связи с этим личностный, субъективный, поэтический, лирический план его прозы, «языком» которой оказываются символы, эстетика «невыразимого», христианско-романтическая мифопоэтика. В формировании единства идеологии и художественности, «мысли» и «поэзии», идеи и переживания свою роль сыграла, конечно, просветительская традиция, к которой Жуковский был прикреплен с самого начала своего творчества. Но кроме этих антропологических «интересов» большое значение имела персонологическая, романтическая идея жизнестроения. Она входила как основная в его прозу, создание которой становилось для писателя актом самосознания и нравственного самосовершенствования. Нравственное преобразование общества, на которое нацелено позднее прозаическое творчество Жуковского, не мыслится им без сознательного самостроения. В его прозе органично синтезируется личное и общее, лирическое и эпическое, художественное и публицистическое. И в этом плане Жуковский очень близок декабристам 8, Гоголю.