Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Биография и/или биографический миф 12
1.1. Общественный фон: «национальная идея» в России конца XVIII - начала XIX века 12
1.2. Частная жизнь: семейная обстановка и воспитание 42
Глава 2. Выбор биографии: между Москвой и Петербургом (1820-е годы) 66
2.1. Хомяков и декабристы 66
2.2. Поиски социального амплуа 88
2.3. Хомяков и "московские юноши" 94
Глава 3. Литературные и социальные стратегии: поэт-гений и светский пророк 108
3.1. Концепция гения у московских романтиков 108
3.2. "Московские юноши" и Пушкин 125
3.3. "Московский Наблюдатель" и чаадаевская история 160
Заключение 188
Список использованной литературы 190
- Общественный фон: «национальная идея» в России конца XVIII - начала XIX века
- Частная жизнь: семейная обстановка и воспитание
- Хомяков и декабристы
- Концепция гения у московских романтиков
Введение к работе
Предметом нашего исследования являются литературные и общественные взгляды Алексея Степановича Хомякова (1804 - 1860) в ранний, «дославянофильский» период его жизни и творчества, то есть до конца 1830-х годов. Наше исследование захватывает не только сознательную и творчески активную эпоху начальной биографии Хомякова, но и обстоятельства его семейной предыстории и раннего детства. Нижней хронологической границей рассматриваемого периода мы полагаем создание и обнародование первого «программного» текста Хомякова: статьи «О старом и новом», традиционно датирующейся 1839 годом, однако, как мы установили, написанной двумя годами раньше.
Сам интерес к идеологической эволюции А.С. Хомякова не нуждается в детальном обосновании - его основополагающая роль в становлении и развитии славянофильства, одного из ведущих течений русской общественной мысли XIX века, неоднократно и подробно обсуждалась . Однако наше преимущественное внимание к биографическим аспектам темы требует специального разъяснения. В изучении славянофильства биографический подход традиционно играет особую роль. Повышенная «идеологическая» значимость биографий следует из характера самого славянофильского учения - не столько цельной историко-философской теории, сколько проповеди нового мировоззрения, основанного на интуитивном познании народного духа и православной религиозности. Первые биографы - если не единомышленники, то со-
Из работ последних десятилетий стоит назвать (в хронологическом порядке): Walicki Andrzej. The Slavophile Controversy: History of a Conservative Utopia in Nineteenth-Century Russian Thought. Oxford. 1969. Christoff Peter K. An Introduction to Nineteenth-Century Russian Slavophilism. Vol. 1. A.S. Khomiakov. Hague: Mouton Press. 1972. Кулешов В.И. Славянофилы и русская литература. М.„ 1976. Сб. Литературные взгляды и творчество славянофилов (1830-1850-е годы). М., 1978. Янковский 10.3. Патриархально-дворянская утопия. Страница русской общественно-литературной мысли 1840-1850-х годов. М., 1981. Кошслев В.А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840-1850-е годы). Л.. 1984. Цимбаев Н.И. Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М, 1986. Сб. Славянофильство и современность. СПб.. 1994. Хомяковский сборник. Т. 1. Томск, 1998. чувственники славянофилов - стремились представить в их биографиях образец развития именно такого мировоззрения. Кроме идеологических мотивов, ими руководило понятное стремление целостностью и последовательностью жизнеописания восполнить фрагментарность и незавершенность славянофильских текстов. Так МО. Гершензон начинал биографию Киреевского тезисом: "Попять мысль, которою жил Киреевский, можно только в связи с его жизнью, потому что он не воплотил ее ни в каком внешнем создании"". Эту же идею постулировал французский биограф Хомякова: "В отличие от большинства литераторов, творчество Хомякова не может изучаться в отрыве от его жизни. <...> Совершенно необходимо знать его личность и его поступки для того, чтобы понять его учение"1.
Биография, таким образом, встраивалась в структуру всего учения. Так, например, в трудах о Хомякове традиционно подчеркивалась неизменность его характера и взглядов, а в описании жизненного пути Киреевского особое внимание уделялось его увлечению немецкой философией, преодолению этого влияния и религиозному обращению. За подобными акцептами ясно читается схема двух путей становления славянофильского мировоззрения - «органического», естественного для русской традиции, и «переломного», связывающего славянофильство с европейской романтической культурой .
Однако невысокая достоверность существующих жизнеописаний Хомякова объясняется не только идеологизаторскими усилиями его биографов. Инициатором «славянофильского» прочтения собственной
Гершензон М.О. И.В. Киреевский // Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я. Чаадаев. Очерки прошлого. М. 1989. С. 290. '' Gratieux A A A.S. Khomiakov et !е mouvement Slavophile. Paris, 1939. P. 29.
Точно так же, подчеркивая в характере Хомякова рыцарскую воинственность, а в братьях Киреевских - склонность к христианскому смирению и страданию, биографы пользуются доминантами, выделенными еще в полемике о преобладающих чертах душевного строя русского народа, которая велась славянофилами на страницах «Москвитянина». Ср. статьи: Погодин М.П. Параллель русской истории с историей западных европейских государств, относительно начала // Москвитянин. 1845. № 1; Киреевский П.В. О древней русской истории (Письмо к М.П. Погодину) // Москвитянин, 1845, № 3; Погодин М.П. Ответ П.В. Киреевскому. (Там же). биографии выступил сам Хомяков. Первое из его жизнеописаний было составлено сразу после его смерти в 1860 году П.И. Бартеневым, который опирался при этом на рассказы самого Алексея Степановича и анекдоты, ходившие о нем в славянофильском кружке. Состоявшая отчасти из фундаментальных идеологем («патриархальный быт», «русское воспитание»), отчасти из иллюстрировавших их анекдотов (полемика Хомякова-ребенка с аббатом, мечты его в десятилетнем возрасте «бунтовать славян»), биографическая схема Бартенева легла в основу всех последующих жизнеописаний - начиная с вышедших на рубеже веков трех биографий Хомякова (Лясковского, Завитневича, Бердяева), которые в свою очередь были проникнуты славянофильским духом'.
Даже критически настроенные современные исследователи, отмечавшие слабую достоверность ряда эпизодов в ранней биографии Хомякова, были вынуждены опираться на Бартенева . Показателен
Анекдошг. являющиеся плодом кружкового "жтізпетворчества", т.е. создаваемые и рассказываемые с і іелью упрочения определен! юй репугаї цій, были важным злемеї ггом славянофильской пропаганды. В этом отношении Хомяков был, несомненно, цен-зралыюй фигурой кружка О роли анекдота в славянофильской биографии см. в нашей работе: Дело о бороде. Из архива Хомякова: письмо о заі ірещении і іосиш бороду и русское платье II Новое Литературное Обозрение, №6(1994). С. 127-136. ' Лясковский В.Н. А.С. Хомяков. Его жизнь и сочинения. М., 1897. За-витневич В.В. Алексей Степанович Хомяков. Т. 1. Кн. 1. Молодые годы, общественная и научная деятельность Хомякова. Киев. 1902. Об этом труде даже такой благожелательный рецензент, как П.А. Флоренский, замечал: "Автор благоговеет перед личностью Хомякова и живет его мыслию. Вследствие такого отношения к своему предмету, автор становится вплотную к изображаемому им липу и его воззрениям и даже теряет способность взглянуть на него со стороны, может быть, более холодным, но зато и более острым глазом." - Флоренский П.А. Около Хомякова // Символ, № 16 (декабрь 1986 г.). С. 141. Н.А. Бердяев откровенно постулировал пропагандистскую направленность своей биографии Хомякова: Бердяев Н.А. А.С. Хомяков. М., 1912. С. V-VI.
После долгого перерыва, вызванного цензурными условиями, новый этап в изучении биографии и творчества Хомякова начался в 1960-е гг. Особая заслуга в этом принадлежит Б.Ф. Егорову, выпустившему в издании "Библиотека поэта" собрание стихотворений и драм Хомякова: А.С. Хомяков. Стихотворения и драмы. Л.. 1969. Однако в биографическом очерке, входящем в его вступительную статью, целиком воспроизведена бартеневская схема (повторяется она и в более поздней работе того же автора: Егоров Б.Ф. А.С. Хомяков - литературный критик и публицист. - А.С. Хомяков. О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988. С. 10-16). В.И. Кулешов опубликовал ряд биографических доку- пример известного исследователя славянофильства П.К. Кристоффа: угнетенный тенденциозностью и низкой документировапностыо славянофильских биографий, он заявил, что при существующем уровне исследований ни одна из них в отдельности, пи все они вместе взятые ничего не могут добавить к пониманию учения в целом. Однако в книге о Хомякове ему все-таки пришлось пересказать устоявшуюся биографическую схему'. Автор новейшей биографии Хомякова В.А. Кошелев, специально выделивший "житийные" элементы бартеневской схемы, полностью воспроизвел, тем не менее, основы хомяковского биографического мифа и в итоге лишь незначительно скорректировал традпци-онныи подход .
Основой биографического мифа стало утверждение того, что славянофильские убеждения Хомякова были естественным следствием его воспитания в русском и православном духе и оставались неизменными в течение всей его жизни. Таким образом единством биографии подтверждается исключительная цельность натуры Хомякова, также провозглашенная его единомышленниками и первыми биографами в характерно «органических» выражениях (ср. например, высказывания Н.А. Бердяева: «А.С. Хомяков сделан из одного куска, точно высечен из гранита. <...> Он крепок земле, точно врос в землю...»10, и Г.В. Фло-ровского: "Создается впечатление, что Хомяков «родился», а не «стал»"". Не только сама идея, но и стиль ее выражения аккуратно воспроизводится и в современных работах, ср.. например, высказывание ментов из архива Хомякова, оказавшихся теми самыми записями Бартенева, которые и легли в основу биографического мифа. - Кулешов В.И. Славянофилы и русская литература. М., 1976. С. 27-33. s Christoff Peter К. Указ. Соч.
Кошелев В. Алексей Степанович Хомяков. Жизнеописание в документах, в рассуждениях и разысканиях. М.. 2000. Более ранний вариант этой работы, опубликованный в журнале «Север» (1993, № 1-4). предназначался для серии "Жизнь замечательных людей"; возможно, именно этим следует объяснять ряд огорчительных дефектов в новейшем труде одного из главных специалистов по Хомякову: отсутствие ссылок на источники, обилие незакавыченных цитат и многочисленные беллетристические пассажи.
Бердяев Н.А. Указ. Соч. С. 72.
Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Париж. 1937. С. 271. американского биографа И.В. Киреевского: «Кажется, что Хомяков родился из земли в полном вооружении, как солдат Кадма»12.
Одновременно утверждалась необыкновенная новизна, едва ли не революционность славянофильских убеждений, формирование которых описывалось с помощью характерной метафорики: "национальное возрождение", "пробуждение русского духа" . Хомяков в этой перспективе выступал своеобразным Предтечей - его русские пристрастия проявились еще в те времена, когда такие убеждения были чем-то неслыханным, противоречащим всему умственному направлению русского общества. Такой взгляд на него был выработан уже в славянофильском кружке, где Хомяков с успехом исполнял роль "светского пророка" (ср. в воспоминаниях Кошелева: "Многие из нас вначале были ярыми западниками, и Хомяков почти один отстаивал необходимость для каждого народа самобытного развития, значение веры в человеческом, душевном и нравственном быту и превосходство нашей Церкви над учениями католичества и протестантства" ). Подобные тезисы стали об-щим местом в современных раоотах о Хомякове . "" Gleason Abbot. European and Muscovite. Ivan Kireevsky and the Origins of Slavophilism. Cambridge, Mass., 1972. Этот тезис развивается и Завит-невичем (Указ. Соч. С. 91).
О популярности этих метафор в националистическом дискурсе см. Anderson В. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London-New York, 1991. С 195-196. U Хомяков A.C. Поли. Собр. Соч. Т. 8. Письма. М., 1904. С. 119-126. Ср. также интонации поздних воспоминаний графа Д.Е. Остен-Сакена, командовавшего Новоастраханским кирасирским полком, в котором начал свою военную службу Хомяков в 1822 г.: «В физическом, нравственном и духовном воспитании Хомяков был едва ли не единица. Образование его было поразительно превосходно, и я во всю жизнь свою не встречал ничего подобного в юношеском возрасте. Какое возвышенное направление имела его поэзия! Он не увлекался направлением века к поэзии чувственной. У него все нравственно, духовно, возвышенно. Ездил верхом отлично...». - Остен-Сакеи Д.Е. Началосамобышой жизни А.С. Хо-мякова//Утро. Литературный и политический сборник. М.. 1866. С. 426.
Показательным примером может служить книга Т.Ф. Пирожковой "Славянофильская журналистика" (М., 1997). где повторяется это общее место: "До 1839 г. А.С. Хомяков в одиночестве высказывал славянофильские идеи в своих стихах [перечисляются тексты начала 1830-х гг.]. Эти же мысли он страстно излагал в московских салонах" (Указ. Соч. С. 8). Аналогичный тезис обнаруживается и в книге Е.Л. Рудниц-
Утверждение "исключительности" и "беспрецедентности" феномена славянофильства (и, соответственно, Хомякова, как его первого проповедника) значительно обедняет представление об историческом фоне и источниках самого явления '. При этом представление о жизненном и творческом пути Хомякова во многом искажается и лишается главного стержня всякой биографии - внутреннего динамизма . Идеологический (и антиисторический) пафос такого подхода, казалось бы, вполне очевиден, однако явное или скрытое влияние его прослеживается во всех существующих биографиях Хомякова.
Преобладание общих установок над конкретным материалом сказалось и на исследовании литературного и - шире - мировоззренческого контекста поэтического творчества Хомякова. Так, например, изначальная уверенность в "московском" характере его биографии заставила включать Хомякова в состав кружка любомудров и редакции "Московского Вестника" и распространять на него увлечение этого круга шеллингнанскои философией, хотя биографические материалы не дают надежных оснований для подобной экстраполяции. Число подобных примеров можно легко умножить.
Итак, основная цель нашей работы - по возможности адекватная реконструкция взглядов и биографии А.С. Хомякова в первый, наименее документированный и наиболее мифологизированный, период его жизни. Такая реконструкция отнюдь не мыслится нами как описание имманентного развития личности Хомякова - поэта, мыслителя и кой. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. М.. 1999. С. 201. Особенно характерно, что "исключительное постоянство" убеждений Хомякова декларируется исследовательницей в главе "Становление славянофильства". if.
Попытки скорректировать это представление и выяснить предпосылки славянофильства предпринимались в работах: Christoff Р. К. The Third Heart. Some Intellectual-Ideological Currents and Cross Currents in Russia. 1800-1830. The Hague-Paris, 1970. Гиллельсон М.И. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей. Л.. 1977. С. 44-64. Янковский Ю.И. Патриархально-дворянская утопия. М.. 1981. С. 16-64.
Ср. замечание Г.О. Винокура: "для биографа личность интересна не как константное и определившееся, а непременно как динамическое". — Винокур Г.О. Биография и культура. Русское сценическое произношение. М.. 1997. С. 39. деятеля, но предусматривает воссоздание того естественного и идеологического контекста, на фоне и во взаимодействии с которым эта личность формировалась. Понятно, что корректное описание этого контекста будет иметь объяснительную силу не только для биографии Хомякова, но и, в некотором смысле, для истории становления славянофильского мировоззрения в целом.
В этой перспективе нашими главными задачами являлись:
Уточнение и дополнение фактографическом основы ранней биографии Хомякова. Для этого мы привлекли новые документальные материалы. Так. ценным источником оказалась неопубликованная семейная переписка Хомяковых, хранящаяся, в основном, в Отделе письменных источников Исторического музея, а также в других архивах (например, фонды семейства Веневитиновых и М.П. Погодина в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки). При описании взаимоотношений Хомякова с "московскими юношами" ряд новых сведений удалось обнаружить в архивах Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге. Кроме того, нами были критически проанализированы и частично пересмотрены многие уже опубликованные источники: письма и дневники современников, мемуарные свидетельства, официальные документы.
Критический анализ «хомяковского биографического мифа». Кроме исследования документальных источников, для решения этой задачи нами было проведено сплошное изучение научной, историософской и публицистической литературы о Хомякове; на основании сопоставления этих материалов были вычленены, классифицированы и критически интерпретированы основные «мифологемы», традиционно сопутствующие литературному облику Хомякова.
Сопоставление творческого и биографического рядов в эволюции «раннего» Хомякова'. Параллельный разбор поэтических
Последовательное сопоставление ранних этапов эволюции Хомякова со зрелым, «славянофильским» периодом его развития не является самостоятельной задачей нашей работы, но в своей реконструкции мы, естественно, учитывали факты и тексты, относящиеся к 1840-50-м гг. текстов и поведенческой стратегии, позволил выявить модели, на которые ориентировался Хомяков в романтическом "жизнестроительстве".
4. Соотнесение биографической и творческой эволюции «раннего» Хомякова с современным ему литературным процессом п с развитием культурно-идеологической ситуации в России первой половины XIX в. Для решения этой задачи был проведен текстуальный анализ основных произведений Хомякова (с учетом их творческой истории), который позволил существенно скорректировать представления об их литературном контексте, а соответственно и о влиянии на Хомякова различных течений общественной мысли. Вместе с внимательным анализом интеллектуальных и социальных контактов Хомякова это в какой-то мере помогло реконструировать культурный и идеологический фон эпохи, в свою очередь позволяющий компенсировать фрагментарный, «мозаичный» характер сведений не только о ранних этапах био-графин писателя , но и о латентной стадии развития славянофильских идей. На основании этой «расширенной» реконструкции сделана попытка определить некоторые стратегии формирования национальной концепции в русской культуре и идеологии в 1810-1830-е годы.
Новизна работы определяется тем. что это первое комплексное научное исследование "дославянофильского" этапа интеллектуальной биографии А.С. Хомякова.
Актуальность настоящей работы имеет, на наш взгляд, двоякий характер. В академическом плане, актуальность работы определяется ситуацией, сложившейся в изучении славянофильства к настоящему времени. Ситуация эта характеризуется, с одной стороны, оживлением научного интереса к этому течению русской мысли, а с другой - подчас некритическим восприятием фактографического инвентаря и пнтерпре-
Как писал Г.О. Винокур, «в общем случае <...> в историю личной жизни входят решительно все события, совершающиеся в рамках того социального целого, членом которого является герой биографии. <...> Весь контекст социальной действительности в ее исчерпывающей пол-поте - вот тот материал, из которого история лепит биографию». При этом критерием отбора фактов служат «те формы в структуре личной жизни, которые являются носителями самой ее предметности» (Винокур Г.О. Указ. Соч. С. 35). тационных моделей, выработанных в досоветскую эпоху. Введение новых и существенная корректировка известных фактов биографии А.С.Хомякова - ярчайшего представителя славянофильства, а также пересмотр ряда трактовок и интерпретаций, прочно укоренившихся в работах по истории славянофильского мировоззрения, - могут сделать настоящее исследование актуальным и продуктивным для дальнейших исследований в этой области.
Однако актуальность данной работы определяется, в каком-то смысле, и вненаучными факторами. Напряженные поиски национальной идеологии и религиозной идентичности, характеризующие современную интеллектуальную и общественную жизнь России, естественно, актуализируют в общественном сознании весь идейный комплекс славянофильства. При этом сложная и достаточно противоречивая эволюция славянофильского мировоззрения практически игнорируется, а само учение чаще всего презентируется в виде элементарной схемы, упрощенной даже в сравнении с канонами, выработанными русской религиозной философией начала XX века. Облик же «основателей» учения, в первую очередь А.С. Хомякова и И.В. Киреевского, приобретает отчетливо житийные черты. Не претендуя па опровержение мифологической интерпретации славянофилов и славянофильства в массовом сознании, мы хотели бы представить документированный материал для деконструкции этого современного мифа, по крайней мере в тех его квазинаучных вариантах, которые используются в образовательных текстах (учебники, хрестоматии, программы)" . Нам кажется, что и в этой сфере наша работа может быть востребована.
Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Общий объем повествовательной части - 1 89 с. Приложен библиографический список (314 позиций) на 19с.
Ср.. например, изданную в качестве учебного пособия книгу Т.Н. Благовой: Родоначальники славянофильства. Алексей Хомяков и Иван Киреевский. М., 1995. изобилующую грубыми фактическими ошибками.
Общественный фон: «национальная идея» в России конца XVIII - начала XIX века
Содержащийся в данном разделе краткий экскурс в историю «национальной идеи» предпослан разысканиям в области биографии и творчества А.С. Хомякова вполне сознательно. Без подобной экспозиции, включающей социальный ц/или идеологический фон персональной истории, и изложение и восприятие индивидуальной биографии почти неминуемо обречено на мозаичность и непоследовательность, от которых, как правило, не спасает пи хронологическая выстроепность фак-тов, ни их внешняя, сооытииная сюжетность . 13 своем описании мы, по понятным причинам, постарались затронуть лишь те моменты в развитии национально ориентированной идеологии, которые, на наш взгляд, могли оказаться значимыми для формирования мировоззрения Хомякова и славянофильства в целом" . Процесс формирования национально ориентированной идеологии шел в России на протяжении всего XVIII века . В царствование Екатерины II национальный элемент начинает играть заметную роль во внутреннеи и внешней политике . Екатерина впервые последовательно вводит "русский стиль" в репрезентацию императорской власти: "несмотря на космополитизм нравов, риторика и стиль царствования Екатерины не позволяли сомневаться в доминирующей роли российского дворянства. Имперский патриотизм с великорусским акцептом определял тон исторических и литературных трудов второй половины XVIII века. Екатерина Великая, первый после Рюрика правитель России, лишенный капли русской крови, прославляла русскую элиту, которой удалось наконец добиться преимущественного статуса в империи"" .
Императрица поощряет ряд культурных инициатив национального характера (среди которых пропаганда русского языка и русской истории" ) и берет на себя роль покровительницы русской литературы, умело используя ее в качестве идеологического инструмента, в задачи которого входит, среди прочего, распространение национальных взглядов" . Сама Екатерина выступила автором программного сочинения об истории России и русской государственности - "Записок касательно Российской истории". В эту же эпоху начинается активное осмысление роли языка и истории как инструментов формирования национальной идентичности и способов трансляции единой национальной памяти. Лингвистические и исторические изыскания становятся сферой утверждения националыюго достоинства . Литература служит проводником представлений об историческом величии России и постулирует этический идеал "русского сти .ч I ем не менее в социо-культурнои ситуации того времени литературно-языковые полемики и исторические разыскания обречены были надолго оставаться делом небольшого круга столичных эрггузиастов. Малочисленность и незначительная социальная роль третьего сословия. крайне низкий процент образованного населения и, главное, отсутствие единого информационного и культурного пространства, формируемого регулярно выходящими негосударственными газетами и журналами -все это лишало национальную идею широкой воспринимающей среды. Кроме того, сменившие на престоле Екатерину. Павел I и Александр I отказались от апелляции к национальному характеру императорской власти, сделав акцент на "европейскости" своего облика . Ситуация меняется во время неудачных кампаний 1805-1807 годов и в особенности после Тильзитского мира, когда недовольство правительством совместилось с чувством уязвленного национального самолюбия. С этого времени в обществе начинают распространяться патриотические чувства, достигающие в 1812 году невиданной ранее в России экзальтации (опыт многочисленных исследований влияния «патриотического подъема» на литературу и наоборот, роли литературы в эту эпоху обобщен в работе Л.Н. Киселевой «Идея национальной самобытности в русской литературе между Тильзитом и Отечественной войной (1807-1812)»). К этой эпохе относится становление и развитие двух концептов, которые впоследствии станут опорными для русского национализма -мессианского призвания России и надсословпого единства, являющегося основой ее существования. «Как ни велико было само по себе значение совершавшихся событий, интенсивность их переживания русским обществом и русской литературой многократно усиливалась ввиду того, что многие черты наполеоновской эпопеи затрагивали глубокие пласты национальной исторической памяти». - пишет Б.М. Гаспаров. напоминая основные этапы утверждения мессианской идеи с XVI века и до петровских реформ и приводя примеры ее периодической ции в общественном сознании на протяжении XVIII века" . Заметим однако, что можно с равными основаниями говорить fie о «пробуждении», но о «формировании» общенациональной исторической памяти - процессе, который является одним из наиболее ранних и важных признаков становления национального самосознания. Угроза извне провоцирует потребность в исторической самоидентификации, которая не может быть удовлетворена государственно-династической историографией с ее хронологически последовательным историческим нарративом. Опорой для идентификации становятся кульминационные эпизоды истории, поддающиеся аналогическому толкованию и воодушевляющие национальное самолюбие.
Частная жизнь: семейная обстановка и воспитание
На обрисованном в первой части этой главы культурном и идеологическом фоне раннее проявление у Хомякова "русских" симпатий оказываются далеко не столь уникальным, как утверждают его биографы.
Выясним теперь, насколько справедливы представления о той особой роли, которую якобы сыграли семейная обстановка и воспитание в формировании его взглядов.
Принято считать, что первым обстоятельством, определившим мировоззрение ранних славянофилов, было их происхождение и семейный уклад: все они принадлежали к московским дворянским семьям, сохранившим традиции «патриархального быта» и православной религиозности. «Они все вышли из старых и прочных, тепло-насиженных гнезд - писал о славянофилах М.О. Гершензон. - На тучной почве крепостного права привольно, как дубы, вырастали эти роды, корнями незримо коренясь в народной жизни и питаясь ее соками...» . Хомяков, как неизменно подчеркивают его биографы, знал своих предков наперечет за 200 лет и в особенности дорожил одним из них - любимым подсоколышчим царя Алексея Михайловича (заметим в скобках, «любимого» славянофильского царя). Это утверждение имплицитно указывает на то, что реформы Петра не затронули истинной сущности русского парода, лучшим проявлением которой в образованном обществе и являлись славянофилы. Таким образом, славянофильские биографии становятся доказательством непрерывности духовной традиции и жизненности древней Руси: «древняя Русь была для него не одним предметом отвлеченного изучения, напротив, всеми лучшими сторонами своими, трезвою, искреннею верою, неподдельным чувством ршродного братства и здравым смыслом она вся жила в его доме, - говорил о Хомякове его первый биограф Бартенев. - Мы не знаем, чтобы Хомяковы когда-нибудь роднились с иноземцами; словом, покойник был коренной русский человек» .
Хранительницей «патриархального быта» в семье Хомяковых считается мать, ей же приписывают главную роль в воспитании детей. Отец - знаток французской литературы, человек образованный, по слабый характером, неудачливый игрок, по мнению биографов, «не мог пользоваться в семье авторитетом, а потому и влияние его на детей не могло быть велико» . Считается, что Мария Алексеевна, раздраженная громадными карточными проигрышами мужа, перевела имение на свое имя и разъехалась с ним, поселившись с детьми в селе Богучарово; впоследствии ей удалось восстановить расстроенное состояние. "Против такого "окорота" Хомяков-отец ничего возражать не смел, ибо был, действительно, слаб характером и волею... Тогда властная жена определила дальнейший режим жизни беспутного мужа, предоставив ему жить отдельно от семьи, - детей бы своими слабостями не испортил. ... Поэтому вторую половину жизни своей Степан Александрович прожил фактически отдельно от детей» . Предполагается, что именно мать воспитывала детей в крепости веры и любви ко всему русскому. Таким образом, мировоззрение отца отождествляется со слабым евро пеиским влиянием, а матери - с органическим русским началом
Принято считать, что Хомяков в юности вошел в круг «московских юношей», увлеченных немецкой философией. Исследователи так называемого кружка «любомудров» если и не причисляют Хомякова прямо к их числу, то с уверенностью говорят о его близости к кружку и причастности к созданию и изданию «Московского вестника» . Кроме того, считается, что Хомяков рано и сознательно отказался от государственной службы и предпочел петербургской карьере московскую жизнь «природного, коренного, столоового/п сс/чого оаріїїкі» .
Важный идеологический оттенок вносит отчетливо «московский» характер биографии Хомякова: столица петровской империи Петербург предстает «чужим» для него как пространственно, так и идеологически, пребывание там постоянно таит угрозу конфликта. Сам Хомяков любил рассказывать историю о том, как мальчиком привезенный в Петербург. он решил, что это город языческий, в котором его заставят переменить
PI веру " . В 1824-25 годах во время службы в Петербурге он едва не оказался причастен к заговору декабристов, но умение сохранить свою позицию и своевременный отъезд за границу спасли его . Когда же в 1832 году Хомяков привез в Петербург «Димитрия Самозванца», холодный прием Пушкина заставил его покинуть город и пятнадцать лет в него не возвращаться . І рудно однако не заподозрить, что такое распределение ролей между двумя столицами порождено не столько исто-рико-биографическимн реалиями, сколько проекцией на судьбу Хомякова оппозиции Москвы и Петербурга, занимавшей столь важное место в славянофильском учении. Реальное соотношение «московского» и «петербургского» вариантов развития биографии Хомякова, как мы увидим дальше, было далеко не столь однозначным.
Начнем уточнение биографии Хомякова с некоторых подробностей его родословной. Все биографы, писавшие о древности рода ник. ковых и связи его с допетровской Русью, упоминали в качестве главного доказательства непрямого предка Хомякова - любимца паря Алексея Михайловича. Ни в одной биографии не упоминается другой - прямой и значительно более знаменитый предок Хомякова - его прапрадед по материнской линии Иван Иванович Бибиков (Большой). Это умолчание более, чем объяснимо: И.И. Бибиков выдвинулся при Петре 1 и был назначен царем в 1723 году Обер-прокурором Сената. При Екатерине I по личному указу императрицы он стал президентом ревизион-коллегии (а позже- камер-коллегии), участвовал в движении против верховнпков и закончил свои дни при Елизавете правителем [Малороссии " . Разумеется, соратник Петра I гораздо хуже вписывается в идеологическую биографию первого славянофила, чем подсокольничий царя Алексея Михайловича.
Хомяков и декабристы
Доступные нам источники о начальном периоде самостоятельной жизни Хомякова характеризуются необычайной скудостью сведений об общественных и литературных связях молодого офицера. Пожалуй, единственный круг, наличие контактов с которым устанавливается более или менее достоверно, - это круг петербургских литераторов-декабристов: известны публикации стихов Хомякова в «Полярной звезде» Бестужева и Рылеева, сохранились и свидетельства о личном общении поэта с кружком заговорщиков, о политических спорах, в которых он участвовал. Однако имеющиеся биографические факты нуждаются в критическом осмыслении, а возможный интеллектуальный диалог Хомякова и декабристов - в реконструкции. Мнения исследователей о близости Хомякова к кругу заговорщиков и об его отношении к декабристской идеологии расходятся довольно значительно. Согласно наиболее распространенной точке зрения. Хомяков, несмотря па свое участие в «Полярной звезде» и знакомство с рядом декабристов, остался совершенно чужд их политическим идеям. Подобного мнения придерживалось большинство биографов Хомякова и исследователей славянофильства , а также такие известные историки декабризма, как М.К. Азадовскнй и М.К. Пиксанов". С другой стороны, существует мнение об "опасной" близости Хомякова к декабристам и полном доверии к нему заговорщиков; единственным пунктом расхождения называется неприятие будущим славянофилом идеи военного переворота . Эти две позиции, очевидно, опираются на противоположные представления о взаимоотношениях декабризма и славянофильства. В целом, в исследовательской традиции преобладает мнение о принципиальном несходстве этих движений. Отдельные попытки сблизить славянофильство и декабризм, предпринятые в позднюю советскую эпоху, были вызваны, прежде всего, необходимостью политической «реабилитации» славянофильства и ограничивались, главным образом, указанием на оппозиционность и антикрепостническую направленность оооих движений . В то же время "славянские симпатии" части декабристов и национальные элементы декабристской идеологии неоднократно привлекали внимание исследователей . Сходство их с некоторыми элементами славянофильского учения, несомненно. В этой перспективе биографическую связь между Хомяковым и декабристами соблазнительно использоваться как доказательство ГЄРІЄТИЧЄСКОЙ связи между славянофильством и декабризмом . Заметим, однако, что, по сути, единственным источником, на который опираются исследователи, служит следующая запись, хранящаяся в архиве Хомякова: "В половине 1825 года, в Петербурге, на Васильевском острову, жило двое братьев Мухановых. старший Александр Алексеевич, второй Николай (ныне почетный опекун в Москве). Оба они были люди военные. К ним нередко собиралась молодежь, и по обычаю того времени, все они вольнодумничали. Рылеев являлся в этом обществе оракулом. Его проповеди слушались с жадностию и доверием. Тема была одна - необходимость конституции и переворота посредством войска. События в Испании, подвиги Риего и ... рукопись повреждена составляли предмет разговоров. Посреди этих людей нередко являлся молодой офицер, необыкновенно живого ума. Он никак не хотел согласиться с мнениями, господствовавшими в этом обществе, и постоянно твердил, что из всех революций самая беззаконная есть революция военная. Однажды, поздним осенним вечером, по этому предмету у него был жаркий спор с Рылеевым. Смысл слов молодого офицера был таков: "Вы хотите военной революции? Но что такое войско? Это собрание людей, которых народ вооружил па свой счет и которым он поручил защищать себя. Какая же тут будет правда, если эти люди, в противность своему назначению, станут распоряжаться народом по произволу и сделаются выше его? Рассерженный Рылеев убежал с вечера домой. Кн. язю Одоевскому этот противник революции надоедал, уверяя его. что он вовсе не либерал и только хочет заменить единодержавие тиранством вооруженного меньшинства. Человек этот А.С. Хомяков. С тех пор и до сего дня он держится тех же мыслей. И правительство все-таки видит в нем революционера" . В.А. Кошелев в своей недавней работе, специально посвященной отношениям Хомякова и декабристов, расширил круг источников, использовав, кроме этой записи, ряд других источников, в частности, позднейшее свидетельство М.А.Хомяковой и письма Ф.С. Хомякова и С.А. Хомякова Алексею в Париж, затрагивающие тему декабрьского восстания. В своих выводах Коїпелев занял компромиссную позицию: так. он подробно говорит об «опасной» близости Хомякова к декабристам и одновременно утверждает исключительность его позиции «над схваткой» . Заметим сразу, что последнее утверждение неточно: взгляды, которые (судя по приведенной записи ) Хомяков высказывал в споре с декабристами, были доста-точно широко распространены в обществе . Между тем. некоторые обстоятельства заставляют сомневаться в полной достоверности этого рассказа. Уточним, что запись сделана рукой П.И. Бартенева еще при жизни Хомякова, по-видимому, с его собственных слов (Бартенев использовал этот эпизод в речи, произнесенной на заседании ОЛРС. посвященном памяти Хомякова, в ноябре 1860 года). Бартенев был первым публикатором рассказа: вариант, напечатанный в примечании к воспоминаниям декабриста Оболенского, закапчивался в любимом издателем "Русского архива" стиле анекдота: «Нам передавали, что доводами своими Хомяков совершенно смутил пылкого хозяина [Рылеева], так что тот, в ненастную осеннюю ночь, убежал из своей квартиры без шапки, к крайнему недоумению гостей» . Характерно, что ради сюжетной завершенности Бартенев переносит место действия от Мухановых к Рылееву. В его изложении явно прослеживаются следы характерного для славянофилов кружкового «жизнетворчества», важным элементом которого были анекдоты о необыкновенных умственных и полемических способностях Хомякова.
Вдобавок в записи присутствуют явные хронологические неточности: во второй половине 1825 года Хомяков не мог посещать вечера у Мухановых, поскольку его уже не было в Петербурге. Уволенный в отставку приказом от 1 марта 1825 года , он покинул Петербург, по-видимому, уже летом: так, из письма Д.В. Веневитинова известно, что в 20-х числах июля Хомяков был в Москве , затем, как свидетельствует семейная переписка, он отправился в деревню к отцу, с которым собирался вместе ехать за гра- ницу \ Возможно, он приезжал в Петербург осенью 1825 года на короткое время перед самым отъездом во Францию в октябре, но для постоянных посещений Мухановых этого периода было бы недостаточно. С другой стороны, более вероятно, что испанские события 1823 года были предметом активного обсуждения в 1823 или 1824 году. Действительно, известно, что во второй половине 1824 года Н.А. Мухапов много общался с А.А.
Концепция гения у московских романтиков
В предромантической и романтической эстетике разрабатывались две концепции гения, которые могли находиться во взаимодополняющих или конкурентных отношениях. Первая из них была связана с представлением о гении как об "универсальном таланте" - идея, распространенная уже в XVII веке и подразумевавшая в эпоху классицизма, прежде всего, жанровое разнообразие . Немецкие романтики ассоциируют это понятие с натурфилософским представлением о единстве универсума и проникающего его божественного духа: "выражение иметь гений ("Genie haben") постепенно вытесняется выражением ("Genie sein") - населявший человека дух теперь становится населяющим мир творческим духом, ... художественный гений ... сам во власти высшего истока: божественное им владеет и на него изливается" .
По определению немецких романтиков, главное отличие универсального гения от таланта состоит в его способности к всеобъемлющему интуитивному познанию и выражению всех чувств. "Односторонний талант дает один тон, как струна клавира, когда ее ударяет молоточек. - но гений подобен Эоловой арфе: одна и та же струна разыгрывается многообразием звучаний от многообразия дуновений ветра"; "талант изображает части, гений - жизнь в целом, изображает даже в отдельных сентенциях, - в них Шекспир говорит о времени и мире, Гомер и другие греки - о судьбе смертных, Шиллер - о лсизигГ, - разъяснял Жан-Поль, выстроивший в "Приготовительной школе эстетики" специальную иерархию: талант-пассивный гений-гений".
Другая концепция творческого гения формировалась параллельно эволюции просвещенческих представлений о философии истории и познания. В начале XIX века "вера в универсализм разума сменилась, прежде всего под влиянием философского историзма Шеллинга и Гегеля, ориентацией на уникальные национальные культуры, каждая из которых описывалась как вносящая оригинальный и нередуцируемый ни к какой абстрактной истине вклад в общечеловеческую культуру" . Соответственно изменилось представление о гении нации (в переводе на русский = дух нации, народный дух). Так, если Вольтер в 1771 году вкладывает в понятие гения нации смысл, который в современном языке передается понятием национальный характер со всеми его достоинствами и недостатками ("Гением нации называют характер, нравы, главные таланты и даже пороки, отличающие один народ от другого. Достаточно увидеть французов, испанцев и англичан, чтобы ощутить эти различия" ). то Гёррес в 1807 году в поисках народного духа отделяет все дурное, как наносное, чуждое, и называет истинно народным чистый остаток: "Вот, например, дух французского народа; если отделить от него все выжженное на его челе порочностью веков, да и самую чернь - так это легкий, безобидный и незлобивый дух, ловкий и скорый во всех своих проявлениях, дух восприимчивый к доору. отзывчивый .
Однако уже для Фр. Шлегеля в 1812 году гений нации - это совокупность высших духовных стремлений, максимально полное проявление душевных сил всего народа, который должен совместно воздействовать и влиять "на создания духа, если им подобает оставаться в пределах прекрасного, если дух нации должен быть подлинно развит, а строй души -сохранять благородство. Произведения духа не могут иметь иной жизненной почвы и корениться нигде, кроме чувств и умонастроений, общих всем благородным, ищущим Бога людям, кроме любви к своему отечеству и национальных воспоминаний народа, на языке которого они создаются и на который они призваны воздействовать прежде всего" .
Аналогичную эволюцию претерпевают представления о творческом гении: он становится выразителем уникальных черт своего народа, носителем гения нации. Пара универсальный гепий//национальный гений описана в романе В.-Г. Вакенродера "Сердечные излияния отшельника - любителя искусств", где Альбрехт Дюрер, воплощающий в себе немецкий народный дух, ставится рядом с Рафаэлем, символизирующим божественную, дивинационную природу искусства. Дюрер, пишет Вакенродер, рисовал в те времена, когда "немец представлял собой среди других народов нашей части света характер своеобразный, выдающийся и постоянный, и на картинах Дюрера подлинно и отчетливо запечатлено именно это серьезное, прямое и сильное существо немецкого характера, не только в чертах лиц и во всем внешнем на картине, но и в ее духе. В настоящее время не существует более этого твердо определенного немецкого характера, да и немецкого искусства тоже. Немецкий юноша изучает языки всех пародов Европы, дабы ... черпать пищу из духа всех наций" . Чем актуальнее становится проблема национальной культуры, тем больший перевес в представлении о гении национальный концепт приобретает над универсальным. Если Гёррсс для оправдання "низкой" народной культуры должен был апеллировать к идее гения нации, одинаково действующего и в низком, и в высоком . то мадам де Сталь в трактате "О Германии" выстраивает обратную ценностную иерархию, поверяя национальность литературы популярностью ее в простом народе .
