Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблемы и задачи современного терминоведения 9
1. Термин как объект лингвистического исследования 9
2. О содержании терминов «терминология» и «терминосистема» .20
3. К вопросу о термине-понятии «Казанская лингвистическая школа» .26
Выводы 30
Глава II. Презентация терминов русского языкознания в исследованиях казанской лингвистической школы .32
1. Терминологическая экспликация теоретических положений КЛШ 32
1.1. Терминологическое различение языка и речи .33
1.2. Термины, относящиеся к понятию «системность языка 36
1.3. Разграничение понятий «развитие языка» - «история языка .45
2. Опыт кодификации базовых терминов языкознания .52
2.1. В поисках сущности термина язык 52
2.2. Семантический статус терминов диалект, наречие, говор 56
3. Терминология КЛШ из области психолингвистики 60
3.1. Термины раздела «Происхождение человеческого языка» 61
3.2. Термины раздела «Язык и мышление» 70
4. Терминология сравнительно-исторического языкознания 76
4.1. Актуализация терминов сравнительно-историческая грамматика и сравнительно-исторический метод 77
4.2. Термины, обозначающие приёмы сравнительно-исторического изучения языков .82
Выводы 101
Глава III. Терминология синхронной русистики .104
1.Термин и понятие «грамматика» в изложении казанских исследователей 104
1.1. Становление понятийного значения термина «фонетика» 107
1.2. Семантический статус термина «морфология». 115
1.3. Особенности в употреблении термина «синтаксис» 121
2. Терминологическое обозначение фонетических единиц 123
2.1. Терминологическое разграничение звука речи и звука языка 123
2.2. Терминологические единицы поля «чередование звуковых единиц» .130
3. Терминологические наименования из области морфемики и словообразования 147
3.1.Термины поля «структура слова» 147
3.2. Специализированные средства выражения из области словообразования .156
4. Терминология наименований поля частей речи русского языка 166
Выводы 179
Заключение .182
Библиография 188
Теоретическая литература 188
Словари и энциклопедические издания 204
Источники 207
Приложение. указатель рассмотренных терминов 211
- О содержании терминов «терминология» и «терминосистема»
- К вопросу о термине-понятии «Казанская лингвистическая школа»
- Терминологическое различение языка и речи
- Становление понятийного значения термина «фонетика»
Введение к работе
Настоящая диссертационная работа обращена к проблеме становления и функционирования терминов современного отечественного языкознания.
Актуальность данного исследования обусловлена двумя факторами: 1) отсутствием общей цели, единого подхода и единой системы параметров в описании специализированных средств выражения, созданных И.А. Боду-эном де Куртенэ и его учениками; 2) недостаточной изученностью вопросов о генетическом и функциональном статусе терминологического корпуса Казанской лингвистической школы, его динамикой в истории русской грамматической мысли, обусловленной внутренними потребностями развития и функционирования подсистемы.
Объектом исследования являются специальные наименования из области фонетики, фонологии, морфологии, сравнительно-исторического языкознания и психолингвистики, созданные или кодифицированные представителями Казанской лингвистической школы.
Предмет исследования - средства выражения системных, лексико-семантических отношений терминологических единиц, их этимология, пути пополнения метасловаря языкознания, способы структурирования терминов и этапы их кодификации.
Целью настоящей работы является обобщение результатов наблюдений представителей Казанской лингвистической школы [далее КЛШ. - ЕЛ.] над состоянием терминологической лексики с опорой на материалы современных грамматистов и языковедов XIX- первой трети XX вв. в сравнительно-сопоставительном плане.
Общая цель диссертации предполагает решение следующих задач:
- изложить основные теоретические положения современного
терминоведения, которые нашли отражение в терминологической
деятельности представителей КЛШ;
- выяснить причины адаптации казанскими грамматистами
терминологических лексем отечественного языкознания;
- установить время первичной фиксации терминов, созданных И.А.
Бодуэном де Куртенэ и его учениками, и определить причины и стимулы их
появления;
- определить этимологизацию терминов и их семантический объём на
разных исторических срезах;
- выявить связь между словом и терминируемым понятием и провести
наблюдение за процессом поиска адекватных средств для его обозначения;
проследить целенаправленную терминологическую деятельность казанских исследователей и их последователей по рационализации и кодификации специализированных средств выражения;
- подвергнуть определение терминов прагматическому анализу в целях
установления связи между текстовым значением и тезаурусным
представлением терминологического значения, выявив общие
закономерности и различия;
- путём сравнения терминов и соответствующих дефиниций,
используемых разными авторами, выяснить причины различий и основные
направления эволюции специальных наименований и их определений;
выявить системные отношения (гиперо-гипонимические, синонимические, антонимические и омонимические) терминов, созданных представителями КЛШ;
- установить специфику деривации и структурные особенности терминов-
новаций.
В работе применялись три основных метода, логический и исторический, позволившие объективно оценить исторические процессы зарождения и развития анализируемой терминологической подсистемы, и описательный. Использовался также ряд структурных методик: компонентный и дефинитивный анализ терминов, методика тезаурусного и функционального анализа, учёт особенностей лексической и синтаксической сочетаемости терминов, контекстуальный анализ.
Теоретической базой послужили работы отечественных исследователей по теории термина, а также исследования, посвященные актуальным
проблемам становления русских терминосистем и особенностям функционирования специальной лексики в русском языке XVI - XIX веков.
Материалом для анализа послужили научные статьи, стабильные учебники и учебные пособия, а также словарные статьи, опубликованные представителями КЛШ. Комплексному анализу подвергнуто 396 терминологических единиц.
Научная новизна диссертации определяется тем, что впервые понятийный аппарат КЛШ подвергнут комплексному анализу, базирующемуся на достижениях современного терминоведения. Подобный метаязыковой подход позволяет проследить эволюционный процесс лингвистической терминологии, помогает расширить сведения о динамике номинативных процессов XIX - XX вв., даёт ценный материал о характере взаимосвязи специальных подъязыков с другими формами русского национального языка и заимствованиями.
Гипотеза диссертации: термины, созданные представителями КЛШ, отражают сущностные характеристики номинируемых теоретических понятий и научных объектов языкознания; терминологический аппарат КЛШ свидетельствует, что она представляла собой самостоятельное направление, давшее импульс для развития отечественного языкознания в XX в.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно способствует решению проблемы системности терминов (имманентное свойство принадлежности термина к определённой системе) и их систематичности (отражение в форме термина его места в данной системе), даёт возможность определить сущность различных единиц специальной лексики, позволяет выяснить основные закономерности развития функциональных подсистем русского литературного языка.
Практическая значимость диссертации состоит в том, что её материалы и выводы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по частным проблемам исторического терминоведения, в работах по лингвистическому источниковедению. Материалы и выводы исследования могут найти применение в практике преподавания исторической грамматики, истории
русского литературного языка и истории лингвистических учений, в создании лингвистических словарей.
Апробация работы. Основные теоретические положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры русского языка (2010 г.), кафедры филологии и массовых коммуникаций (2013 г.) Нижневартовского государственного университета. Содержание работы опубликовано в 8 статьях, четыре из которых вышли в изданиях, рекомендованных ВАК.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, включает библиографию, ограниченную работами, на которые имеются ссылки - свыше 300 позиций, и указатель рассмотренных терминов.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Научное творчество представителей КЛШ представляет неиссякаемый источник идей и надёжный базис в поступательном развитии русской лингвистической терминологии.
-
В филогенезе терминологический аппарат казанских исследователей является этимологически смешанным.
-
Новые термины создаются способами, характерными для русского общелитературного языка.
-
Термины-новации обладают как линейной одноуровневой, так и иерархической структурой.
-
Терминологическая номинация понятия определяется сменяемостью научных теорий и ограниченностью семантической ёмкости слова.
-
Термины, выражая через языковой знак специальное понятие, сами становятся инструментом познания.
О содержании терминов «терминология» и «терминосистема»
Наименование «терминология» в работе понимается двояко. Принимая точку зрения В.М. Лейчика о различении терминосистем и терминологий [Лейчик 2001: 53 – 56], относим совокупность анализируемых в работе терминов к терминологии как одной из функциональных разновидностей национального языка, обслуживающей сферу лингвистики. В пользу отнесения рассматриваемого корпуса терминов к виду «терминология» свидетельствует история их образования. Во-первых, в отличие от терминосистемы, которая сознательно конструируется после того, как сформировалась теория, описывающая и объясняющая закономерности, предметы и объекты, признаки объектов и процессы гипотетической терминологической системы, рассматриваемая совокупность терминов складывалась стихийно, по мере накопления знаний и формирования представлений и понятий. Во-вторых, процесс накопления научного знания совершался обычно в виде перехода от разрозненных сведений к системному, от отдельных понятий к системе понятий и цельной теории, а далее от одной теории к другой. При этом важно подчеркнуть, что термины, отражая элементы знания, зачастую оказывались неустойчивыми в употреблении, а сами понятия и элементы знаний назывались исследователями по-разному, вследствие чего возникали параллельные обозначения, иногда даже целые «лексиконы» с разной степенью научности. В.М. Лейчик справедливо отмечает, что «не следует пренебрежительно относиться к терминологиям; они в меру своих возможностей отражают и формируют знание, а подготовительный этап в процессах познания неизбежен в любой области» [Там же: 56]. Это замечание известного учёного в полной мере относится и к анализируемой терминологии, переживающей на современном этапе процесс преобразования в терминосистему.
На некорректность противопоставления терминологических подсистем микросистемам литературного языка указывают многие исследователи. В.Н. Прохорова приводит ряд доказательств этого утверждения. По её наблюдениям, «убедительным доказательством близости, единства терминологии и общелитературной лексики является образование и функционирование во всех терминосистемах терминов лексико-семантического образования» [Прохорова 1996: 6]. Вынесение терминологии за пределы литературного языка равнозначно на социальном уровне вынесению всей человеческой культуры за пределы человеческого общества. Тогда естественным для человека остается только его «первобытный быт» с соответствующим количеством языковых знаков. С лингвистической точки зрения, подчёркивает В.П. Даниленко, анализ терминологии вне определенной языковой системы является необъективным и, зачастую, приводит «к искажению действительных процессов, специфических и общих, распространяющихся на терминологию» [Даниленко 1971: 11]. При отнесении терминологии к особому автономному слою общелитературного языка не всегда возможно объяснение специфики протекания некоторых процессов в терминологии (в частности, семантических), исходя из семантических процессов развития общелитературной лексики. И особенно тех из них, которые характерны только для терминологии в силу особой связи с наукой, а не обусловлены языковыми причинами. В этом случае в значительной мере теряется функциональная и собственно языковая специфика терминологической лексики. В.П. Даниленко считает, что выявление собственно лингвистических особенностей терминологической лексики возможно при анализе её в «естественных условиях, то есть в языковой среде, где она применяется в своем прямом назначении, в своей номинативно-дефинитивной функции, то есть в функции наименования и выражения специального понятия, регламентированного в своих границах дефиницией. Такой естественной средой для терминологии является … функциональная разновидность общелитературного языка, традиционно именуемая языком науки» [Даниленко 1977: 14]. Изучение терминологии в составе лексической подсистемы языка науки, таким образом, дает возможность понять природу термина как особого типа языкового знака с его взаимооднозначным соотношением означаемого и означающего; позволяет объяснить особенности протекания в терминологии общеязыковых лексико-семантических процессов: «Только при изучении терминологии как части лексики языка науки возможно говорить о влиянии терминологической лексики на общелитературную, о воздействии терминологического словообразования на общелитературное» [Там же].
Принимая эту точку зрения, мы анализируем термины, созданные представителями КЛШ, в пределах языка науки – той системы, в которую она «естественным образом входит». Язык науки при этом рассматривается как самостоятельная функциональная разновидность общелитературного языка, а термин – как основная и наиболее значимая часть лексической системы языка науки [Даниленко 1977: 14 – 15]. Вместе с тем мы осознаём, что «изолированное рассмотрение тенденций развития терминологии вне связи с языками» отдельных наук малопродуктивно. Большую ценность представляет исследование терминологии в специальных областях, так как наряду с общими тенденциями в развитии всей терминологии заметно выступает специфика терминологии отдельных наук. Признавая несомненную связь и взаимодействие общелитературной и терминологической лексики, мы, по мере возможности, постараемся показать качественные отличия последней на примере терминов КЛШ, которые, с одной стороны, входят в систему понятий определённой научной отрасли, а с другой стороны, образуют относительно самостоятельную подсистему лексической системы языка науки.
Таким образом, терминологии являются источниками терминосистем. Их изучение необходимо для того, чтобы определить конкретную роль языкового субстрата в термине, осмыслить процесс формирования терминологической лексики, закономерности и тенденции её развития, пути её обогащения, относящиеся к сфере общетеоретических проблем: принципы и свойства, источники, способы и средства терминообразования.
Если в семидесятых гг. ХХ века кодификация терминологии связывалась с процессами унификации и стандартизации, то в конце ХХ – начале ХХI вв. линг-воцентрический подход уступает место антропоцентрическому, принцип исследования которого заключается в том, что «научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и её усовершенствования» [Кубрякова 1995: 212].
В настоящее время специальная лексика русского языка в большинстве областей знания не представляет собой полностью упорядоченной системы. Это касается и грамматической терминологии [Жеребило 2001; Кобозева 2004; Попова 2011]. «Упорядочению подъязыков науки», по мнению современных исследователей, «призван содействовать» антропоцентрический подход в изучении специальной лексики [Харченко 2003].
К вопросу о термине-понятии «Казанская лингвистическая школа»
Формирование Казанской лингвистической школы как самостоятельного и оригинального направления русской языковедческой мысли совпало с периодом распространения лингвистического направления, которое противопоставляло биологическую концепцию языка психофизиологическому пониманию природы языковых процессов, породившему повышенный интерес к живой речи, к чёткому учёту процессов звуковой стороны языка и явлений лингвистической аналогии.
Специальное понятие «Казанская лингвистическая школа», вошедшее в учебники по истории лингвистических учений и общего языкознания, не является общепринятым [Кондрашов 1979: 96; Березин 1969; 1973; Виноградов 1978]. Параллельно этому понятию в ряде публикаций фиксируется специальное наименование «Казанский лингвистический кружок» [Чемоданов 1956: 37]. Г.А. Николаев считает, что первоначально существовал кружок ближайших учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ, который впоследствии расширился за счёт действующих преподавателей и студентов университета, а также работников просвещения Казанского округа и местной интеллигенции, что способствовало углублению обсуждаемых гуманитарных и просвещенческих проблем. Широта и актуальность обсуждаемых вопросов позволила историкам науки говорить о сложении Казанской лингвистической школы [Николаев 2002: 4 – 13].
Содержательный анализ понятия, проведённый А.А. Леонтьевым, свидетельствует, что Н.В. Крушевский до встречи с И.А. Бодуэн де Куртенэ разработал целостную концепцию языкового знака, но в то же время ряд научных положений заимствовал у своего научного руководителя. Самостоятельным путём пошли после отъезда И.А. Бодуэна де Куртенэ из Казани В.А. Богородицкий и С.К. Булич. Пересказ и разработка идей И.А. Бодуэна де Куртенэ связано с именами А.И. Александрова, А.Н. Анастасиева, Н.С. Кукуранова [Леонтьев 1960: 12 – 13]. Известные историки науки считают, что идеи И.А. Куртенэ в известной степени разделяли Л.В. Щерба, Е.Д. Поливанов, Л.П. Якубинский, С.И. Бернштейн, Б.А. Ларин, Б.В. Томашевский, Б.Я. Владимирцов, А.П. Баранников, В.В. Виноградов [Кондрашов 1979: 97]. Это даёт нам основание опираться на общепринятый в русистике термин Казанская лингвистическая школа в качестве рабочего. И.А.Бодуэнде Куртенэ приехал в Казань 12 октября 1875 года и сразу же включился в учебную, научную и общественную работу. Начиная с 1876 г. для желающих расширить «познания по сравнительной грамматике» индоевропейских языков, он три раза в неделю у себя дома устраивал дополнительные занятия. «Возникновению ... непритворного интереса к лингвистическим вопросам, – позднее писал И.А. Бодуэн де Куртенэ, – способствовало … личное отношение к этой молодежи со стороны … представителя сравнительной грамматики индоевропейских языков … Это так называемый «основатель Казанской лингвистической школы» относился к студентам не как генерал или, по крайней мере, штаб-офицер к нижним чинам, но как старший товарищ и научный руководитель к начинающим заниматься … выкладывая перед слушателями и участниками практических занятий все знания ... К некоторым выводам и «руководитель», и «руководимые» доходили общими силами, общим трудом» [Куртенэ 1963– II: 49 – 50].
Высокая научность И.А. Бодуэна де Куртенэ, его личностный потенциал способствовали формированию лингвистического мировоззрения его учеников, развивали в них потребность к самостоятельным исследованиям и научному поиску. Не слепое подчинение высказанным учителем положений, а их самостоятельное осмысление – вот что было главным. Совершенно очевидно: именно домашние семинары известного учёного способствовали тому, что в столь короткий срок Kазанская лингвистическая школа достигла широты взглядов. Нельзя не отметить также влияния на учеников И.А. Бодуэна де Куртенэ и тех традиций, которые сложились на кафедре восточных языков в Казанском университете. Тюркологи Ибрагим Хальфин, Мухаммедгалей Махмудов, Каюм Насыри, Х.М. Френ, А. К. Казем-Бек, И. Н. Березин провозлашали идеи, которые были поддержаны и развиты И.А.Бодуэном де Куртенэ: равноправное отношение к исследуемым языкам, разграничение синхронного и диахронного изучения языков [Закиев 2008: 5].
Разумеется, не все ученики И.А. Бодуэна де Куртенэ одинаково разделяли его идеи. Не все они были равны и по силе научного таланта, однако все исследователи, объединившиеся вокруг него, были едины в своих воззрениях на язык как предмет науки и методику его изучения. О принципах КЛШ точнее всех сказал её основатель и идейный руководитель. В статье «Лингвистические заметки и афоризмы» И.А.Бодуэн де Куртенэ пишет, что существенным признаком «Казанской лингвистической школы» является «важность строгого различения букв и звуков … фонетических и морфологических частей слов … фонетической и морфологической делимости слов … фонетического (физиологического) и психического элемента в языке … важность различения изменений, совершающихся каждовременно в данном состоянии языка и изменений, совершившихся в истории»; «преимущество наблюдений над живым языком перед догадками, извлеченными из рассмотрения памятников», «великая важность анализа и разложения сложных единиц на их отличительные признаки». «При этом проповедовалась полная равноправность всех языков, полная демократизация объекта исследования... признание важности диалектологии, признание важности изучения новых языков... требование стоять на точке зрения объективно-психологической ... не навязывать языку чуждых ему категорий, а доискиваться того, что в нем действительно существует …»[Куртенэ 1963 – I: 52].
И.А. Бодуэн де Куртенэ отмечал новизну и самостоятельность воззрений созданной им школы: «КЛШ вносила нечто новое в науку... мы сохраняли свою самостоятельность и к чужим, заимствованным нами взглядам относились всегда критически» [Куртенэ 1963 – I: 54]. И.А. Бодуэном де Куртенэ были сформулированы не только теоретические принципы и научная проблематика школы, но и определены научные основы преподавания русского языка: в изучении грамматики и самонаблюдениях учащихся над живой речью учёный видел путь не только к усвоению изучаемого языка, но и к развитию умственных способностей детей. Он высказал очень важные мысли о необходимости учёта особенностей родного языка обучающихся, которые получили воплощение в методической системе В.В.Радлова, А.И. Александрова, А.И.Анастасиева, а затем В.А.Богородицкого. Учениками И.А. Бодуэна де Куртенэ были не только лингвисты, но и литературоведы. Среди них – А.С. Архангельский, историк литературы, представитель культурно-исторической школы, и В.П. Владимиров, научная жизнь которого была связана с Киевским университетом.
Авторитет и заслуги И.А. Бодуэна де Куртенэ перед русской филологией бесспорны. Основной чертой личного и научного характера Бодуэна де Куртенэ является стремление к духовной самостоятельности и независимости, отвращение к рутине и шаблону. Это позволило ему дать ряд оригинальных и метких наблюдений, высказать немало блестящих научных идей и обобщений. Из них особую ценность имеют его наблюдение об «изменении основ в пользу окончаний» и учение о двух типах фонетических чередований. Первое учение превратилось у учеников и последователей И.А. Бодуэна де Куртенэ в теорию так называемой морфологической абсорбции, второе – в стройное учение о фонеме. Взгляды И.А. Бо-дуэна де Куртенэ остаются неисчерпаемым источником развития для современных лингвистов. Он стоял на перекрестке множества дорог, указывая будущим поколениям учёных правильный путь.
Терминологическое различение языка и речи
До исследований казанских лингвистов в отечественном языкознании методические подступы к разграничению языка и речи были намечены Ф.И. Буслаевым и А.А. Потебнёй [Кондрашов 1979: 85 - 90]. У А.А. Потебни разграничение языка и речи впервые было представлено без квалифицирующего определения в терминологической дихотомии: «Если не захотим придать слову р е ч ь слишком широкого значения я з ы к а, то должны будем сказать, что и речи, в значении известной совокупности предложений, недостаточно для понимания входящего в неё слова. Речь, в свою очередь, существует лишь как часть большего целого, именно языка» [Потебня 1958: 87]. Терминологическая номинация харьковского профессора не нашла последовательного отражения в трудах русских исследователей, в том числе и казанских.
И.А. Бодуэн де Куртене, развивая антиномию В. Гумбольдта «эргон - энергия», постулирует разграничение языка как потенциальной системы упорядоченных структурных элементов и категорий (язык in potentia) и языка-деятельности, реализующей эту систему (язык in ргаеsеntiа). При этом он не употребляет термина «речь» - в его значении выступает словосочетание атрибутивного типа индивидуальный язык, заключающее в себе психологическую коннотацию: «Индивидуальный язык отдельного человека можно рассматривать по отношению к качеству (способ произношения, известные слова, формы и обороты, свойственные данному индивидууму…) и по отношению к количеству» (запас выражений и слов, употребляемых этим данным индивидуумом)» [Куртенэ 1963 -I: 77]; «И именно на индивидах мы можем исследовать некоторые явления в увеличенном виде или гораздо более непосредственно, чем это имеет место при исследовании такой абстракции, как язык племенной или народный» [Куртенэ 1963 -1: 238].
В «Предисловии к новому, исправленному и дополненному изданию словаря Даля» семантический объём термина речь демонстрирует терминосочетание живой язык: «Лексикограф не имеет права урезывать … живой язык. Раз известные слова существуют в умах громадного большинства народа и беспрестанно выливаются наружу, лексикограф обязан занести их в словарь Редакция нового издания, имея в виду и здесь прежде всего научные соображения и полноту словаря живой русской речи, нашли необходимым дополнить и эту часть словаря …» [Куртенэ 1963 - II: 236]. Содержательная сторона терминосочетания показывает, что в речи исследователь склонен видеть язык плюс некий «сверхъязыковой остаток», который не представляет собой чего-либо однородного. При этом связь его с языком, хотя она всегда и существует, оказывается в различных направлениях, областях и отдельных случаях неодинаковой.
Только в одной работе И.А. Бодуэн де Куртенэ употребляет терминологическую дихотомию язык - речь для обозначения результата процесса говорения и языка как системы, вскрывая реальную двойственность языка: « … обращу … внимание … на различие языка как определённого комплекса известных составных частей и категорий … от языка как беспрерывно повторяющегося процесса, основывающегося на общительном характере человека и его потребности воплощать свои мысли … и сообщать их … другим людям (язык - речь - слово человеческое)» [Куртенэ 1963 -1: 77].
У Н.В. Крушевского не регистрируется терминологическая дихотомия язык -речь. Соответствующие понятия в его главном труде представлены и как различные, и как взаимосвязанные явления. Занимаясь под руководством И.А. Бодуэна де Куртенэ, сообщает учёный, он пришёл к твёрдому убеждению, что «цельное воззрение на язык», «уяснение законов» языка «в общенаучном смысле этого слова» основывается на изучении «живой речи» [Крушевский 1998: 101]. Апеллируя к коммуникативному опыту читателя, автор дефиницию термина речь определяет «как разные элементы языка», главным из которых является предложение: « … из простейшего анализа речи видно, что она … состоит из предложений, предложения – из слов, слова – из морфологических единиц, морфологические единицы – из звуков, а эти последние – из разнообразных физиологических работ» [Там же: 104]. При этом Н.В. Крушевский настойчиво подчёркивает мысль о том, что предожение как единица речи «выражает не одну, а целую группу мыслей». Эта группа, заключает исследователь, «не будет одна и та же в моём уме, уме читателя … как не будет одна и та же … в разное время» [Крушевский 1998: 102]. Иными словами, взаимоотношения языка и речи последовательно представлены здесь как отношения системы (инвентарь единиц и правил их функционирования) и его предметной реализации.
Анализ терминов язык и речь в работах В.А. Богородицкого показывает, что они номинируют единство «языкового процесса» между «говорящим и слушающим», которые участвуют в акте коммуникации: « … у говорящего речь есть функция мысли … у слушающего же наоборот – мысль есть функция речи … разговор представляет собой творчество: говорящий выбирает наиболее соответствующие выражения, а слушающий старается … уловить вернее смысл воспринимаемой речи» [Богородицкий 1911: 5 – 6]. Речевой опыт каждого индивидуума, отмечает В.А. Богородицкий, имеет, развиваясь и видоизменяясь, свою историю, и «чем более сходны условия духовной жизни индивидуумов, тем и понятия у них являются более сходными» » [Богородицкий 1911: 127].
Несмотря на то, что термин речь в работах казанских учёных имеет разную предметную отнесенность (им обозначается процесс говорения, процесс понимания и говорения, а также результат этого процесса), он вскрывает реальную двойственность языка. Для терминологического закрепления объективно существующей дихотомии казанским учёным, по образному выражению Е.В. Рахилиной, недоставало «простого проведения границ … это язык, а это речь» [Цит. по: Алпатов 2002: 19 – 27].
Таким образом, терминологическое различение языка и речи, намеченное А.А. Потебнёй на формальном уровне и содержательно развитое казанскими исследователями, перерастёт в теоретическую проблему разграничения языка и речи, а в получившей широкое распространение концепции Фердинанда де Соссюра станет одним из принципов лингвистического исследования. Швейцарский лингвист тер мином langage (Rede, speech) называет «процесс говорения и всё то … что непосредственно дано языковеду как материал исследования, языком он именует «один из ингредиентов речи, притом важнейший … И будучи особым ингредиентом речи, средством, применяемым в ней, он может быть выделен из неё, обособлен как предмет специального исследования» [Смирницкий 1954: 13].
Становление понятийного значения термина «фонетика»
Систематическое изучение звуков речи как элементов языковой системы началось в XVII в. Х.П. Бонет, Дж. Уиллис положили начало изучения механизмов образования звуков речи; в конце XVIII – середине XIX вв. Х. Краценштейн и Г.Л.Ф. Гельмгольц опубликовали исследования об акустических свойствах гласных звуков. В XIX в. активно проводил исследования в области звукообразования Э.В. Брюкке. С лингвистической точки зрения, обобщает Л.Р. Зиндер, «учение о звуковой стороне языка во всех его разделах» было впервые представлено в работе Э. Зиверса «Grundzge der Lautphysiologie» в 1876 [ЛЭС 1990: 554]. По самостоятельности содержания, систематичности и ясности изложения, замечает С.К. Бу-лич, «это – одно из лучших пособий, несмотря на то, что автор не физиолог, а лингвист» [Булич: URL: http: // www.vseslova.com / brokgauz_efron (дата обращения: 12.01.12)].].
В этой работе, – констатирует С.К. Булич, – термин фонетика (от греч. – звуковой голосовой) соотносится «преимущественно с изучением звуков языка с акустической и физиологической стороны, рассматривая их как акустические результаты известных физиологических процессов, совершающихся в органах речи и голоса» [Булич: URL: http: // www.vseslova.com / brokgauz_efron (дата обращения: 12.01.12)]. Во втором издании этой работы, вышедшей в 1881 г. под названием «Grundzge der Phonetik», термин фонетика употреблён в совре-105 менном его значении: « Предметом фонетики являются звуки речи во всём их многообразии» (Ср.: «Фонетика – раздел языкознания, изучающий звуковую сторону языка» [ЛЭС 1990: 554]). Изначально термин фонетика оказался недостаточно точным и объективным: во-первых, его внутренняя мотивированность предполагает, что он может обозна чать учение о всех звуках, существующих в природе; во-вторых, понятийная структура термина отягощалась значением, которое он получил в компаративист ских исследованиях. Первоначально термин фонетика употреблялся для обозна чения исторического учения о звуках языка и их соответствии звукам родственных языков. Одну из причин «расплывчатости термина» С.К. Булич объяснял именно этим фактом: « …так называемая физиология звука, или акустико физиологическая фонетика, является ядром исторической и сравнительной фонетики, без которого последняя могла заниматься только чисто описательным отношением к своему предмету», игнорируя возможность изучать процессы звуковых изменений в современных существующих языках [Булич: URL: http: // www.vseslova.com / brokgauz_efron (дата обращения: 12.01.12]. Таким образом, термин фонетика можно было встретить в заглавиях работ, имеющих различное содержание и преследующих различные цели. Фердинанд де Соссюр первым поставил под сомнениевозможность термина фонетика называть область языкознания, предметом которой являются звуки речи во всём их многообразии. Он считал его «неподходящим» для обозначения понятия «физиология звуков». По его мысли, в этом случае термин фонетика необходимо заменить термином фонология, «ибо фонетика первоначально означала … учение об эволюциях звуков; недопустимо смешивать под прикрытием одного названия две совершенно различные дисциплины. Фонетика – наука историческая: она анализирует события, трансформации и движется во времени. Фонология находится вне времени, так как механизм артикуляции всегда остаётся себе подобным» [Соссюр 2006: 52]. Это замечание автора «Курса общей лингвистики» казанскими языковедами было поддержано только в одной части: в стремлении найти адекватные средства выражения для обозначения того раздела фонетики, предметом изучения которого является биологический аспект звуков речи. 106 В качестве специализированных наименований для этого раздела фонетики казанскими исследователями первоначально были приняты немецкие эквиваленты: физиология звука / физиология речи (Lautphysiologie, Sprachphisiologie), известные из работ Э. Зиверса, и редко употребляемый термин антропофоника (от греч. - человек + - звучание = наука, теория о звуках человека). Этот термин, согласно данным С.К. Булича, регистрируется в работе немецкого ларинголога К. Меркеля, автора книги «Anatomie und Physiologie des menschlichen Stimm- und Sprachorgans (Anthropophonik)», изданной в Лейпциге в 1856г [Булич: URL: http: // www.vseslova.com / brokgauz_efron (дата обращения: 12.01.12)].
Термин физиология звука активно использовал В.А. Богородицкий, чётко обозначив признаки терминологической единицы. В отличие от И.А. Бодуэна де Кур-тенэ, полагавшего, что понятие «физиология звуков» входит как одна из составных частей в понятие «фонетика», В.А. Богородицкий чётко разграничивает данные понятия. В фундаментальном труде «Общий курс русской грамматики» он пишет: «Звуки языка изучаются … не только в фонетике, но также и в физиологии речи … Физиология звуков исследует … как произносятся в данном языке звуки и их сочетания как в отдельности, так и в словах, не рассматривая однако, в каких морфологических категориях … встречаются они … фонетика исследует звуковые явления всегда морфологически – в связи с морфологическими группами, в которых они находятся, не игнорируя и синтаксический момент» [Богородицкий 2005: 52]. Таким образом, у В.А. Богородицкого понятие «физиология звуков» является одним из самостоятельных и промежуточных этапов в познании «фонетики языка». (Ср.: «Фонетика (есть) морфологическо-этимологическая часть науки о звуках вообще … Фонетика = прикладная физиология звуков» [Куртенэ 1963 – I: 109]).
Точку зрения В.А. Богородицкого на место и роль физиологии звуков в структуре лингвистического образования и практического овладения языком разделял А.И. Александров. Наблюдая за процессом лечения заикания, обучения общению глухонемых, он активно апеллирует к средствам выражения, входящих в семантическое поле «физиология речи». Им был предложен ряд упражнений для устранения недостатков речи, в которых отмечаются «термины по физиологии », заимствованные, по его словам, у других авторов: дыхательный аппарат, слуховой момент, органы произношения, говорильный аппарат [Александров 1884: 6 – 17]. Смысловое наполнение данных средств выражения определяется их «общеизвестным значением», поэтому учёный не даёт им определений. Терминологические новации казанских исследователей, связанные с физиологической или акустической характеристикой звуков, он не употребляет, так как они «почти не известны читателю». Вместе с тем, исследователи, которые употребляли термин физиология звука, осознавали внутреннюю конфликтность понятия, им обозначенного. Противоре чие понятия заключалось в том, что оно соответствовало лишь формальному пред ставлению о том, как совершается «процесс произношения звуков», и не давало ответа на вопрос о «процессе деятельности мозга». В.А Богородицкий, например, ясно представлял, что невозможно, говоря о механизме образования звуков, «…ограничиваться одним внешним говорильным аппаратом, необходимо иметь в виду… мозговую деятельность, дающую импульс артикуляционным работам» [Богородицкий 2005: 52]. Это обстоятельство заставило учёного в дальнейшей научной работе отойти от использования термина. Активному употреблению термина препятствовали и денотативные признаки термина, о которых образно сказал С.К. Булич: « … термин «физиология звука» слишком узок в первой своей части, так как не указывает на акустическую сторону исследования и необходимые анатомические сведения; во второй же своей части он слишком широк, заставляя думать, что дело идёт о всяких звуках, даже и не человеческих, или об изучении речи вообще с физиологической стороны» [Булич: URL: http: // www.vseslova.com / brokgauz_efron (дата обращения: 12.01.12)].
