Введение к работе
Функционирование причастий в средневековых восточнославянских текстах - одна из тех тем, которым традиционно уделяется серьезное внимание в исторической русистике. Хорошо известно, что восточнославянские краткие причастия в ранний период истории языка пошли по пути (в старославянском языке только намеченному) изменения своих синтаксических функций от подчиненности имени к подчиненности финитному глаголу, потеряв при этом склонение, а позднее и согласование по роду (полные же причастия закрепились исключительно в атрибутивной функции).
Уже для раннедревнерусского периода данные формы терминологически некорректно называть причастиями, так как они почти не употреблялись в качестве синтаксических определений [Зализняк 2004: 134, 184-185]. В оригинальных древнерусских книжных текстах краткое причастие использовалось в обстоятельственных оборотах: в обороте, оформленном именительным падежом, и в дательном самостоятельном [Борковский, Кузнецов 1965: соответственно 350 и далее, 445 и далее]; также презентное причастие (щ-причастие) употреблялось в составе весьма редкой аналитической конструкции с глаголом-связкой [Борковский, Кузнецов 1965: 344 и далее]. Таким образом, корректнее было бы говорить о согласуемых деепричастиях и деепричастных оборотах, но в русистике сложилась традиция применять термины краткое причастие к причастный оборот именно потому, что согласование форма некоторое время еще сохраняла (так, этим критерием руководствуются исследования [Борковский, Кузнецов 1965: 355; Лопатина 1978: 117 и др.]). В данной работе и мы не будем ее нарушать.
Факторы, могущие обуславливать само распределение предикаций на оформляемые финитными глаголами и оформляемые причастными оборотами, специально не изучались. Между тем, это распределение представляет собой один из интересных и важных элементов нарративной стратегии древнерусского книжника. Деепричастие в теоретической и типологической перспективе Прежде чем перейти к дальнейшему описанию функционирования древнерусского краткого причастия, следует сначала обратиться к общим синтаксическим и дискурсивно-прагматическим особенностям функционирования деепричастий.
Обычно, когда говорят о деепричастии, его определяют как глагольную форму, чья главная функция - маркирование обстоятельственно подчиненной синтаксической группы, т.е. такой, которая не обозначает актанта глагола и не является определением [Haspelmath 1995:3; Nedjalkov 1995: 97].
Следует остановиться на этом определении подробнее; к тому же сам термин подчинение предикации (т.е. вхождение ее в состав другой в качестве единой составляющей) требует разъяснений, так как не всегда бывает достаточно адекватен описательно (т.е. не во всех случаях можно однозначно назвать предикацию зависимой или независимой [Wald 1987]). В действительности мы имеем дело с несколькими свойствами и подчиненная предикация обладает, как правило, далеко не всеми из них [Haiman, Thompson 1984; Lehmann 1988; Warvik 2002: 230-249].
Самый простой из признаков подчиненной предикативной единицы - тот, что она имеет не тот вид, который имела бы, будучи независимой: в ней присутствует союз или союзное слово и/или использована иная форма глагола [Van Valin 1984]. Синтаксически единицы, возглавляемые причастиями и деепричастиями, и считают подчиненными прежде всего на том самом основании, что там употреблена нефинитная репрезентация глагола. (Напомним, что для языков европейского стандарта нефинитными называются глагольные формы, не имеющие показателей личного согласования, времени, наклонения и как раз не рассматриваемые как вершины независимых предложений.)
Глагольные репрезентации, в которых не выражены некоторые грамматические категории, обязательно выражаемые в независимых предикациях, также называют иногда редуцированными [Haiman, Thompson 1984; Haiman 1985: 196 и далее]. Однако в первую очередь этот термин следует отнести к таким деепричастиям агглютинативных языков, которые имеют нулевой аффикс и только этим и отличаются от форм, называемых финитными. (Иными словами, такого рода деепричастия представляют собой чистые основы презенса или претерита, к которым не присоединены показатели лица или какой-то иной обязательно выражаемой в финитном глаголе категории.) Таковы, например, деепричастия некоторых дравидийских, тюркских, финно-угорских языков [Калинина 2001: 79-91] (приведем пример из лакского языка (Северный Кавказ): деепричастие глагола увидеть karkun может быть основой для форм претерита karkun-na (1 л., ед. ч.), karkun-ni (3 л., ед. ч.) и т.п. [Калинина 2001: 89]).
Деепричастия же многих флективных индоевропейских языков (и, конечно, древнерусское краткое причастие) имеют специальные, ненулевые показатели, и поэтому сточки зрения формы их нельзя назвать редуцированными финитными глаголами.
Другой признак, по которому можно охарактеризовать подчиненную предикацию, - это то, как она связана с главной (какому члену главной предикативной единицы подчинена, является ли актантом своей вершины или нет). Считается, что подчиненная предикация, относящаяся к вершине главной и не являющаяся при этом актантом этого вершинного глагола (т.е. обстоятельственная), связана с главной не так тесно, как подчиненные предикации других типов. Синтаксическая единица, состоящая из главной предикации и подчиненной ей обстоятельственной, имеет черты сходства с сочинительной конструкцией, в которой тоже обе предикации связаны друг с другом вершинами и не являются актантами друг друга [Matthiesen Thompson 1988, см. также Warvik 2002: 235-240]. Поэтому и обстоятельственные предикации и предикации, находящиеся с другими в сочинительной связи, называют общим термином скомбинированные (combined clauses), различая соответственно гипотактическое и паратактическое комбинирование (hypotactic & paratactic combining) [Matthiesen Thompson 1988, см. также Warvik 2002: 235-240].
Обороты с деепричастиями тоже принадлежат, таким образом, к гипотактически скомбинированным предикациям. Однако [Nedjalkov 1995] делит неспециализированные семантически деепричастия на имеющие обстоятельственную (контекстные деепричастия) и сочинительную (нарративные деепричастия) функцию, отмечая, что граница между ними не всегда бывает четкой. Гипотактическими (по крайней мере, в современном русском и в некоторых других европейских языках) можно считать деепричастные обороты, в частности, потому, что они имеют некоторые формально-синтаксические особенности, сближающие их с вводимыми подчинительными союзами предложениями: их можно ставить слева, справа от главной предикации, внутри нее - пропозициональное значение всего сложного предложения при этом не меняется [Haspelmath 1995: 23-25] (об этих и других критериях сочинения/подчинения предикаций подробнее см. [Тестелец 2001:255-265]).
Однако для деепричастий некоторых языков эти синтаксические критерии, видимо, не работают, и подобного типа деепричастия (нарративные деепричастия алтайских языков, медиальные глаголы некоторых языков Новой Гвинеи и т. п.) употребляются в речи гораздо чаще, чем деепричастия европейских языков (см. статистику частотности деепричастий в разных языках [Nedjalkov 1995: ПО, 128, 129]). Как раз в таких случаях и говорят о сцеплении предикаций с помощью деепричастий (clause-chaining), имеющем не гипотактическую, а скорее паратактическую функцию.
Считается, что поверхностно-синтаксическое подчинение имеет прагматический (или когнитивный) смысл и представляет собой грамматическое выражение закономерностей организации дискурса. Дискурс имеет ядерную структуру [Haliday 1985: 310-362], в нем одна информация в большей степени соответствует глобальной риторической цели говорящего/пишущего (пересказать, описать, объяснить нечто и т.п.), а другая - в меньшей. Для выражения этой менее важной, менее соответствующей цели информации и служат подчиненные предикативные единицы [Lakoff 1984; Reinhart 1984; Matthiesen Thompson 1988; Tomlin et al. 1997: 91-92]. Подтверждение эта выдвинутая по интроспекции гипотеза нашла в экспериментах по порождению нарратива и описательного дискурса [Tomlin 1985; Tomlin 1986]1.
Для обозначения этих типов информации, планов повествования: основного и второстепенного - используют термины foreground и background, которые обычно переводят как передний план и задний план, или фон соответственно.
