Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Идеология как духовный и практически- духовный феномен 9
1.1. Идеология - форма субъективного признания истины 9
1.2. Возможность «научной идеологии» 15
1.3. Типы идеологии 38
Глава 2. Идеология как программа социального действия: традиции идеократии 50
2.1. Панмировые идеи (панидеи) 51
2.2. Национальные идеи 69
Заключение 127
Литература 133
Введение к работе
Актуальность исследования. Термином «идеология», за которым – объемное, концептуально емкое понятие, обогатил тезаурус Дестют де Траси, предложивший проект Всеобщей науки идеологии (учение о происхождении идей), нацеленной на установление твердых оснований духовной деятельности. В период Реставрации концепту «идеология» придан уничижительный смысл, сближающий процесс производства идей с иллюзорной спекулятивностью. Близкое к данному толкование «идеологии» использовали К.Маркс и Ф. Энгельс, именовавшие «идеологами» специалистов по произвольному мыслительному конструированию реальности (из своего «высочайшего черепа» - Энгельс). В дальнейшем интерпретативная традиция была переосмыслена: в последующем социально-философском толковании идеология трактуется двояко – как система взглядов (идей), развертывающая а) миропонимание (отношение людей к действительности, к себе, к себе подобным – картина мира с позиций выделенных социальных интересов, идеалов); б) мироотношение (программа преобразования действительности с позиций тех же выделенных социальных интересов, идеалов).
Идеология в настоящем выступает комплексным социально-политическим феноменом, единящим духовное и практически-духовное производство; выработка идей (в отличие от философии) здесь жестко сцеплена с задачами трансформации реальности через призму идеальных образов, включающих как апологию целей, так и технологию их фактического осуществления. По свой функциональной сути идеология не может быть расценена как явление чисто духовное или практически-духовное; она есть образование синкретическое, отображающее способность человека как свободного существа самоутверждаться по внутренним автономным целям.
Значимость разработки тематической сферы, объемлющей вопросы статуса идеологии в наличном обмене деятельностью, обусловлена двумя группами факторов:
необходимостью избавления от иллюзий, отрешенных, прекраснодушных, дереализующих схем в социотворчестве;
необходимостью грамотно использовать индуцируемый идеологией духоподъемный высокий гражданский ресурс, без которого не обходится положительное социальное созидание.
Степень научно-теоретической разработанности предметно-тематической сферы. Сюжеты специфической роли идейных течений в человеческой жизни – их утверждающего и разрушающего потенциала – буквально пропитывают ткань философских исканий, находят многообразное воплощение в жанровом, стилистическом богатстве содержательных тематизаций (от трактата-системы до проповеди, мистических экзальтаций). На характер рефлексии проблематики оказали стимулирующее воздействие: антитетика элеатов; учение об эстеме-ноэме Платона; доктрина вероятия как базиса практического поведения скептиков (Пиррон, Тимон, Аркесилай, Карнеад, Секст Эмпирик); ассоциативная теория веры Юма; модель закрепления верований, преодоления сомнений прагматизма (Пирс, Джемс, Дьюи); критика «ложного» «инициированного сознания» (марксизм, «социология знания» - К. Манхейм, М. Шелер, П. Сорокин, Ф. Знанецкий, Т. Парсонс, Р. Мертон, П. Бергер, Т. Лукман и др.); критика «Просвещения», рационального овладения природой («Франкфуртская школа» – Хоркхаймер, Адорно, Маркузе, Хабермас).
Относительно становления «идеократии» правильно отметить непреходящее значение идей Августина, Б. Клервосского, В. Соловьева (идеи всемирной теократии); Канта (учение о целесообразности); Гегеля (концепция идеала как момента действительности, образа человеческого духа, преодолевающего собственные отчужденные состояния); практически-духовные проекты «ауровилистов» и др.
В период «серебряного века» разработка обозначенной проблематики проводилась в терминах уяснения назначения «русской идеи» (западники, славянофилы, почвенники). Отрешенную доктринацию «русской идеи» в контексте либеральных и консервативных исканий сменил практический большевизм, погрузивший содержательную разработку концептуальных вопросов в организационно-политическую плоскость. В подобном контексте вводилась дихотомия «передовой прогрессивной» - «догматической реакционной» идеологии, выгодное различие между которыми устанавливалось в сознании участников событий «в самом ходе исторического действия». Соответственные эвристические обоснования такого рода подходов обнаруживаются в деятельности Г. Батищева, Э. Ильенкова, Г.Смирнова, Н. Биккенина, А. Уледова, В. Келле, М. Ковальзона, В. Ядова, В. Тугаринова и др.
Текущее состояние осмысления и понимания роли идеологического комплекса в духовности, лишенное привкуса партийной предвзятости, во многом предопределено положительными усилиями В. Ильина, А. Панарина, Е. Троицкого, А. Дугина, А. Ахиезера, возвративших надлежащее развитие теории в строгое русло доказательного академизма.
Объект исследования – роль идейного комплекса в социальном обмене деятельностью.
Предмет исследования – социальные проявления идеологии как духовного и практически-духовного комплекса.
Цель диссертации – социально-философская рефлексия идеологии как многомерного общественно-исторического явления.
Задачи исследования:
выявить сущность идеологии как формы субъективного признания истины;
охарактеризовать стимулирующий потенциал идеологии как программы социального действия.
Методологическая база исследования. Эвристический остов анализа составляют принципы системного подхода, единства исторического и логического, абстрактного и конкретного, всесторонности, реалистичности, объективности рассмотрения, целостности. В ходе моделирования реалий автор использовал труды признанных представителей философской, социологической мысли, разработки отечественных и зарубежных ученых.
Информационная база исследования. В работе активно использовались труды зарубежных и отечественных авторов, подвергающих анализу идеологию как социальный фактор, форму общественного сознания. В их числе – монографии, проблемные статьи, выступления в научных и публицистических изданиях. Для осмысления специфики идеологического комплекса, его роли в общественном созидании привлекались ценные соображения Гегеля, Мангейма, Маркса, Сорокина, Ильина.
Возможность «научной идеологии»
Идеология есть чувственное освоение истины, она эстематична, наука есть рациональное освоение истины, она ноэматична. Идеология апологетична, представляет некритическое проведение, оправдание заранее принятого взгляда; - наука аргументативна, - выступает критическим предприятием развития независимой мысли. Идеология отстаивает интересы, выражает «порядок людей», — наука выявляет объективное обстояние дел, отображает «порядок вещей». Комплексы идеологии личностны, опосредованы жизненной убежденностью, зиждутся на подвижнической, проповеднической, мис сионерской деятельности. Продукты науки безличны, сцеплены с доказательством, их проведение, отстаивание не связаны с персональной жертвенностью, героизмом. (Вспомним Гильберта, одобрявшего «вероотступничество» Галилея.) Императивы идеологии воздействуют на практический разум, постулаты науки — на разум теоретический, «чистый».
Число подобных сопоставлений без труда множится. Но и сказанного довольно для укрепления понимания, что идеология и наука — несостыкуе-мые типы духовности, разнокачественные и разновекторные в своей основе. Тогда, спрашивается, откуда взялся кентавр, алогизм, передаваемый сочетанием «научная идеология»?
Упрочению в общественном сознании да и в самом языке понятия «научная идеология» способствовала пропагандистская деятельность Ленина , который со стадии едва ли не первой своей работы — произведения «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» — и далее рефреном проводил мысль о реализации марксизмом своеобразного синтеза партийности и научности. Логика обоснования этой мысли приблизительно такова. Марксизм как социально-политическая доктрина вскрывает наличные формы антагонизма и эксплуатации, прослеживает их эволюцию, показывает их преходящий характер, чем служит пролетариату, дабы тот как можно легче и скорее покончил со всякой эксплуатацией. Давая рабочему классу «истинный лозунг борьбы», обслуживая рабочее движение, очерчивая необходимость революционного преобразования общественных институтов под водительством трудящихся, марксизм заинтересован в раскрытии законов общественного прогресса: лишь в этом случае пролетарское дело встраивается во всемирно-историческое дело.
Предшествующие формы идеологии научными не были. Потому что, даже отражая действительные тенденции общественного развития, не достигали понимания конкретно-исторического классово-экономического содержания тех социальных преобразований, необходимость которых фактически отстаивали. Такова, в частности, революционная идеология французского материализма. Марксизм же, вводя формационный подход, эксплицирует всемирно-историческую миссию пролетариата, непререкаемым образом предуказанную его собственным жизненным положением, равно как и всей организацией буржуазного общества.10 «Революционные занятия» следовательно, вытекают из познавательных, идеология естественно сращивается с наукой.
В этой на первый взгляд гладкой и ясной схеме — множество подводных камней и крайне туманных мест. Опуская частности, обозначим главное, состоящее в том, что данная (в недавнем общераспространенная, общепринятая) система рассуждений крепится на весьма зыбкой посылке, будто марксизм в действительности, «на самом деле», поставляет универсально адекватную, незыблемую, непроблематизируемую модель динамики мировой истории — ее движущих силу тенденций, желательных финальных состояний и т.п.
Откуда вытекает «обреченность» марксизма, а в дальнейшем и адаптированного к эпохе империализма марксизма-ленинизма на высказывание истины? Где гарантии того, что те же классовые интересы, тактика и стратегия пролетарской борьбы поняты и раскрыты правильно? Вопросы редуцируются к проблеме, как воспринимагь банкротство и крах представляющей «весомую, грубую, зримую», плотскую материализацию «научной идеологии» практики «реального социализма».
Причина тотального кризиса социализма, наличие которого - свершившийся эмпирический факт, - согласно расхожей версии усматривается в политических параметрах, таких, как волюнтаризм, субъективизм, подрыв коллегиальности, гипертрофированная роль далеко не лучших личных качеств властьпредержащих, собственно и обусловивших уклонение от в принципе верной намеченной классиками генеральной линии вхождения в социализм. В силу той же логики, так как у истоков основных деформаций социализма стоял Сталин, допустивший вульгаризацию исходно добропорядочного плана, не вытекающий из аутентичного наследия сталинизм ответствен за наши беды. Подобные объяснения, трактовки квалификации не беспочвенны, но отчасти. На более фундаментальном уровне, как представляется, источник пороков и неудач социалистического движения должен связываться не со сталинизмом, а с неадекватными комплексами классического наследия. Следовательно, выносимый на обсуждение более сильный тезис таков: генератор злоключений социализма не политические ошибки, а док-тринальные просчеты, ущербность не тактического исполнения, а стратегического замысла.
Надлежащее обоснование этого тезиса, разумеется, требует тщательной оценки всей марксистско-ленинской идеологии, играющей роль непосредственного источника и основания принятой у нас теории и практики социалистического строительства. Достойными анализа в этой связи оказываются: и утрированное представление о материи и духе, по которому дух вторичен и производен; и трудовая теория стоимости, в которую невозможно вместить главный вид человеческой активности — творческую деятельность с информационным итогом, ибо ценность его определена чем угодно, но не затратами усилий; и ленинскую теорию мелкого производства, постоянно рождающего капитализм, хотя подобное производство тысячелетиями никакого капитализма не рождало — ни ежедневно, не в массовом масштабе; и многое, многое другое. Однако осуществить такого рода анализ, разумеется, невозможно.
Типы идеологии
«Не вокруг тех, кто измышляет новый шум, а вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир», — утверждал Ф. Ницше и был глубоко прав. Идеология как нарочитая практически-духовная форма освоения действительности через призму корпоративных интересов себя исчерпала, она становится фактом прошлого. Но вообще без идеологии, без жизненной правды, требующей стойкости, которой, привлекая мысль М. Пришвина, на до держаться, за которую надо стоять, висеть на кресте, — без такой правды нельзя. Нельзя, так как ни наука, ни знание, ни их конечный продукт — истина — ни в коей мере не воплощают и не олицетворяют высшее, конечное предназначение человечества — они нейтральны, безучастны к решению «последних» коренных проблем бытия, связанных с «самостояньем человека», осуществлением его призвания, автономного чувства жизни.
Следовательно, должна быть идеология с включенным в нее развернутым понятием наиважнейшего — тех фундаментальных ценностей, идеалов существования, которые целеориентируют, регулируют, мотивируют жизнь на уровне высокого. Имеется две модификации такого рода положительно-животворной идеологии: вселенская и национально-государственная. Представления о первой, еще только складывающейся, возникают на основе того, что в условиях современности имеет место актуализация в особенности тех идеологических положений, которые позволяют зафиксировать суть динамического характера нашей эпохи, определить основные движущие силы мирового развития и в итоге дать адекватную панораму и перспективу истолкования происходящих процессов через призму высоких жизнеутверждающих идеалов гуманизма и человечности.
Сопоставительно со вселенской национально-государственная идеология по объему более узка. Привлекая мысль А. Блока, можно сказать: выражая веру народа в исторические судьбы, совершенство, самовозвышение, вполне реалистично, без «мании грандиоза», она формирует понятие единого и мощного потока, который несет на себе драгоценную ношу смысла и перспектив национального творчества, национального созидания.
Оттолкнемся от уверенных, опирающихся на знание пружин социального устроительства слов Ж. Сореля: «Каждое общество нуждается в какомлибо великом мобилизующем мифе». Мода на мифы у нас не прошла16 (тот же наив, идущий от предположения, будто тотальная «игра в перемену местами» (И. Бунин), подразумевая непременное замещение «социалистического» «демократическим», суть панацея от всех наших бед, — из разряда действующих мифологем), тем не менее в наличном строе жизни просматривается прагматическое антимифологическое, которому мало аналогов в отечественном приближенном и удаленном прошлом; естественное вершение истории берет свое, обусловливая движение к реалистическому, медленно но заметно по всем уровням вытесняя наносное, вымышленное, нереализуемо-неадекватное. Дело, разумеется, не в словах, и говоривший о социальной мифологии Ж. Сорель в корне прав. Он указывает на явление, которое вводит нас в глубь самой сущности обсуждаемой темы. Имеется в виду ставка на смысложизненные универсалии, ценностные абсолюты, позволяющие решать принципиальную проблему ментальной, а также деятельностной идентичности; тем самым трансформируя разрозненное население в сплоченный народ с развитыми признаками национально-государственной организованности.
Нас не должен сбивать с толку термин «мифологический». Представляется неопровержимым, что без соответствующей социальной мифологии (идеологии) невозможно созидание народом своего собственного бытия: неопределимы источники, резервы национального самовоспроизводства, не-рефлектируемы пути и линии коллективного творчества.
Классическая идеология коммунизма канула в Лету. В менталитете зияющая пустота с характерным чувством безвременья, неуверенности, неустойчивости, смуты. Говоря слогом А. Герцена, какая-то тревога пронизывает душу, не дает отдохнуть, отнимает спокойствие ожидание реформ; трудная ухабистая дорога, движение вспять, ложные шаги мечущегося правительства, постоянные и пустые обещания бездарных мелкотравчатых политических фигур, отгороженных от собственного народа, — все это, равно как и усиливающаяся безысходность, беспросветность жизни поддерживает лихорадочное, близкое к отчаянному болезненное состояние, подтачивает устои существования. Положение длительное время непереносимое. На сакраментальный, но естественный вопрос «Как быть?» имеется лишь один ответ. Поскольку в менталитете нации не может быть вакуума, постольку правильно приняться за второе дело — направленную реидеологизацию: формулирование и привитие национально-государственного сознания, которое во всех отношениях оправданно оформлять не как демонстрацию несбыточных идеалов, досужее удовлетворение «извечной тоски по недостижимому» (В. Короленко), но как самопонимание, уточнение святынь, высших идей, целей, без коих не существует ни нация, ни отдельный ее представитель.17 Национально-государственная идеология, следовательно, видится нам как искренняя апология Отечества, memento Patriam, умножающая живую силу народа и восстанавливающаяся национальную «Я-концепцию» с исконно высоким историческим статусом России как влиятельной сверхдержавы.
Человечество располагает только двумя консолидирующими духовными ресурсами — идеологией и утопией (по мере усиления соответствующих мотивов то к одной, то к другой примыкает религия, влияя на общественное резонирование базовых структур). До недавнего времени остов отечественной консолидирующей духовности составляла утопия — лишенная количественного биосферного обсчета коммунистическая конструкция. Сегодня ставится сознательная цель — отыскать не эсхатологические, не финалисте кие, не мнимые, а подлинные содержательные аргументы, которые бы поставили добротный обозримый план восстановления и выживания. Ставка, следовательно, делается на умеренные, трезвые, гуманитарно адаптированные концептуальные возможности, позволяющие рационально формулировать национальную идею, означивать социальное созидание, наполнять народ ощущением внутреннего величия, придавать ему осмысленную энергию действия, вырабатывать духовную платформу страны как геополитической целостности, вписывать общество и его самоосуществления в ток мировой истории.
На эффективное решение столь грандиозной задачи не в состоянии претендовать не могущая быть избавленной от мифологии нереалистическая Утопия; возможность такого решения, как мы не устаем повторять, надо связывать с новым проектом идеологии, которая выполняется в мягких, внушающих доверие, здравых тонах, исключающих двусмысленные, замешанные на принципах крови, класса, веры социально-политические меланж-акты. Развивая сказанное, следует отчетливо представлять, что искомая национально-государственная идеология по своему замыслу должна быть идеологией кон-солидационной.
Все горе и зло, «царящие на земле, все потоки пролитой крови, все бедствия, унижения, страдания, — уточняет Франк, — по меньшей мере на 99% суть результаты воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие-либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла; тогда же как едва ли и одна сотая доля зла и бедствий обусловлена действием откровенно злой, непосредственно преступной и своекорыстной воли»18.
Панмировые идеи (панидеи)
Панидеи представляют собой номосы, организованные пространства, рельефы, месторазвития (что было исчерпывающе фиксировано политическими географами, геополитиками (Ратцель, Шмитт), евразийцами), оказывающиеся сочетанием хорологических и аксиологических параметров. Панидеи, следовательно, есть функциональные многообразия, интегрирующие внутри себя политическое вещество по принципу анаболитических реакций, - таковы римская, русская, туранская панидеи. В пределах понятия панидеи получает распространение тенденция не только органичного сочетания пространственного и ценностного материала, по и их периодического восстановления на исторической сцене. Если не подвергать сомнению эту точку зрения, то согласно сказанному, просматривается вполне верифицируемая логика пульсаций больших геополитических пространств (БГП) (пространственно-ценностных контуров панидеи) с ритмическим их расширением и сжатием. Вопрос, как складывались ареалы панидеи, решен: концентрацию в то-посы первоначально распыленного политического вещества проводит экспансия, предполагающая активный перенос (вброс) на несопряженные пространственно-ценностные единицы фиксированных порядков господства и подчинения (доминирования). Переплавление генетически чуждых автохтонных структур идет империализацией - силовой и духовной инкорпорацией пассивной периферии в активное ядро. (Сказать, что важнее - сила или дух - в империалистической трансляции невозможно. Наполеон, к примеру, отдавал предпочтение духу: «Я был вынужден, - уточнял он, - объединить Европу оружием; то, что идет вслед за мной, должно быть убедительнее, ибо дух всегда побеждает шпагу».)
Вопрос, с какой периодичностью проходят ритмические расширения и сокращения пространственно-ценностных контуров панидей, не решен. Ор-ганицисты (Шпенглер), футуристы (Хлебников) склоняются к временному взгляду. Между тем полученные ими частичные результаты (главным образом смутные догадки) не могут быть сведены в сущностную картину, являются умозрительными. Более оправдан иной взгляд, к какому склоняемся мы, - политохорологические пульсации панидей отвечают зависимостям факторным23.
Волюнтарные стремления перекрыть устоявшийся топос панидей влекут горячую фазу их взаимодействия с неизменным посрамлением агрессо-ров. Не имея концептуального, тезис имеет" фактуальное обоснование. (Концептуальное обоснование такого рода обстояний требует развертывания глубокой морфологии истории, чего даже с самых далеких рубежей не просматривается. Шпенглеровский набросок исторической морфологии ввиду засилья романтики в качестве полноценной научной конструкции не рассматривается). Изложенное легко объясняет геостратегические перипетии Германии. Политохорологический контур Римской империи (римской панидей) восстанавливал франкский король (с 800 г. император) Карл Великий, завоевание которым Лангобардского королевства (773-774) и области саксов (772-804) позволило добиться желаемого. Воссозданная им империя распалась в 843 г. вследствие заключения Верденского договора о разделе пространства между Лотарем (Италия, Лотарингия), Карлом Лысым (земли западнее Рейна) и Людовиком Немецким (земли восточнее Рейна). Переставший быть самим собой политохорологический контур римской панидей, однако, воспроизводится под личиной Священной римской империи (962-1806) (с XII в. Священной римской империи германской нации) усилиями Отгона I, подчинившего северную, среднюю Италию, Чехию, Бургундию, Нидерланды, территории швейцарцев. (Для заметки: усиление Отгона I - Саксонского короля - в Италии обострило отношения с арабами, приведя в конфронтацию римскую и туранскую панидеи). С XII-XIII вв. активизируется Drang nach Osten с вехами: захват земель западных славян (ободриты, лютичи, поморяне); уничтожение, онемечение шпреян (основание на их земле Берлина - столицы Бранденбурского маркграфства); походы в Заэльбье; оформление Померании; проникновение в Прибалтику (наступление на племена ливов, куршев, эстов); основание Риги как форпоста агрессии; учреждение ордена крестоносцев (Ливонского) с целью завоевания Ливонии. Исторический опыт страны по поддержанию контура римской панидеи (Священная римская империя распалась по причине территориально-политического раздробления Германии, нашедшего отражение в Вестфальском мире (1648) и окончательно ликвидирована в ходе наполеоновских войн) индуцирует своеобразный национальный архетип с форматным образом: срединное положение Германии будирует ее континентальное призвание по выстраиванию имперского порядка. Этот национальный архетип (модель срединной Европы, курирующей геостратегические ритмы Старого света) - корень тлетворного германского гегемонизма, экспансионизма, мис-сионизма, по обстоятельствам развязывающего руки самым коротким умам (нацисты не уставали апеллировать к учению немецкого протестантского мистика Арндта, некогда указанный архетип укреплявшего).
Прошлое обретает тот, кому мешает настоящее. После свертывания духа Веймара, установления фашистской диктатуры (1933) началась борьба с духом Версаля, - борьба за реставрацию континентальной гегемонии, в которой национал-социалистская Германия избрала оружием геноцид - уничтожение державных геополитических оппонентов - «животное безумие» (Леонардо).
Национальные идеи
Смысл бытия нации выражается не внешними, а внутренними ценно-стями 4, совпадающими с доподлинно ключевыми, фундаментальными началами, такими, как Земля, Страна, Люди. Изначально близкие сердцу идейные образы почвы, домена — суть естественные кариатиды, подпирающие своды арки, именуемой национальным существованием. Облагораживание собственного жизненного пространства, вершение собственной истории, продление своего рода, возделывание своей среды обитания, чувство Родины, соплеменников, сознание самобытности, наличке субъективности, способности к внятному целеполаганию, органичному развитию, поступи, действу — не это ли остов, план, горизонт, вожделение и сверхцель национально-народной жизни?!
Аппарелью, обеспечивающей проход к тайнам, святая святых этой жизни является здоровая патристика, отлитая в формы национально-государственной идеологии. Предваряя изложение, а потому высказываясь кратко, en gros (в общем), уточним последнюю как дискурсивную апологетику Отечества, претендующую на выражение самосознания народа и нацеленную на привнесение высокого смысла в державное, национальное и социальное созидание. Без идеологии, т. е. специфического духоподъемного комплекса, позволяющего в истории жатве зреть не годами, а странами, народами, поколениями, социально-политические и этнические образования испытывают деконструкцию, саморазрушаясь и самовырождаясь. Национально-государственная идеология — это она, противостоя энтропии рутинно разрозненной, разобщенной жизни, формует из массы — народ, из человека — личность, из индивида — гражданина; собирая частицы во внутренний космос, — это она определяет и предопределяет жизнеспособность и жизнестойкость нации, ее адаптивный потенциал, возможности выживания, адекватного реагирования на вызовы, геополитическую устойчивость, кон-солидированность, кредито- и конкурентоспособность.
Народ от народа в конечном счете отличается именно как дух: у каждого свой актив в виде базовых ценностных гештальтов, неповторимых шифров, нюансов, кодов, выполняющих функции индикаторов, идентифицирующих прасимволов-прафеноменов. У евреев — Тора, у болгар — азбука. В них — концентрируемая душа народа, высвечивающая высшую идею существования. Каковы наши духовные абсолюты, наши прасимволы-прафеномены?
Стержень последних, говоря кратко, составляет модель державной со-териологической миссии России.33 Идея миссианского задания, поручения, надмирного назначения России красной нитью проходит сквозь отечественную культуру, беря истоки в идее киевского духовного лидера Илариона об особой роли «свежего духа» русского народа, на который после крещения снисходит божественная благодать. Вследствие «этого» настойчиво требуют разрешения многоразличные порывы обрести приветную долю в спасении то славянства, то Европы, то мира.
«Люди склонны забывать, что именно неожиданное чаще всего сбывается в истории», — замечает Брюсов. Стремление преодолеть реалии «призванием» дает толчок многим возбудительным предприятиям, влекущим самое неожиданное. В числе последнего - любовь к дальнему; близорукое самопожертвование во имя очередного «чего-то такого»; торжество революционной «стихии безумия»; неуважение к минувшему; учение собой; смотрение из вечности; прибегание к отчаянным средствам; баррикадное мышление; взвинченность гражданского воображения по обустройству конфрерий; культовость политических союзов; право судить других; неуважение к человеческому достоинству и прочая, и прочая, и прочая. В итоге - пренеприятнейшие явления - комплекс Эдипа - люди оказываются заложниками самосбывающихся пророчеств (в социуме прогнозы влияют на воплощение предсказаний); - комплекс первопроходчества - люди оказываются заложниками извечного странничества по цивилизации. Долгосрочное достоинство России для мировой цивилизации усматривается в проникновенном, завораживающем внутреннем катарсисе: многострадальный колосс опытом собственного очищения в бесчисленных национальных испытаниях, страданиях, прозрениях обогащает народы некоей правдой жизни.
Вот уж действительно поп multa, sed multum. Энигматические синтагмы «страдание», «очищение», «прозрение» и т.д. в макросоциологическом отношении, во-первых, пусты, а во-вторых, опасны созданием прецедента этакого отшельничества, пустынничества, бесконечной потерянности, одинокости. Русский народ, тонко подмечал Бунин, «взывает к богу только в горе великом»36. Ни возродить, ни преобразить, ни интернационализировать Россию молитвой невозможно. Сверхзадачей России была и остается - обрести себя в себе самой. В этом перспектива достижения ею искомой достойности и свободы. Говоря принципиально, национальное сознание, т.е. осознание собственного культурно-исторического своеобразия, предполагает выработку ми-роустроительной идеи. Между тем последняя не может конструироваться на отрешенных постановках - кто вершит будущее глобального мира: баловни судьбы или страдальцы? к кому расположено провидение? Программа «особнянской» (В. Соловьев) стати Руси сложилась как со-циософская реакция на европоцентричный финализм и норманизм. Естественный протест вызывала декларация романо-германского авторства истории: развитие цивилизации ограничивается романо-германской фазой. Неуважению славянского достоинства противопоставлена идея миссионизма и мессианизма, — имеет место славянский фазис всемирно-исторического процесса, связанный с особой ролью России в мире как оплота праведности и благодати (платформы «Москва — Третий Рим»; «святая Русь — ковчег спасенья»; «Русская правда — высшая форма духовности, религиозно-исторического синтеза», единящая Запад и Восток, Европу и Азию). Подспудье глубокого и мощного потока развертывания патриотичной мысли составили комплексы — обязанность Руси сохранить, поддержать православие после падения Константинополя (Москва — хранитель и охранитель святой веры); — предание, будто апостол Андрей Первозванный в бытность на Руси посетил место, где стал Киев (христианство освятило государственность); — легенда о белом клобуке, бывшем в Риме, Константинополе, Москве (аутентичность русского христианства); — сказание об иконе Тихвинской Божьей Матери, которая из Константинополя попала на Русь и призвала ее на подвиг. Откуда вытекает миссианское назначение Московского царства быть средоточием правых заветов старины37. Задача упрочать святоотеческие традиции фактом своего существования в мире развивающим образом подействовала на трактовку национального состояния: богоносность России спасет вырождающееся человечество. Величавые очертания экстравагантной конструкции одинаково сильно влияли на деятелей разных интеллектуальных ориентации, однозначно поддерживающих идеологически «сфабрикованную народность» (Чаадаев).
