Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Понятие экстремизма. Экстремизм в экономической и политической сферах общества 16
1. Экстремизм: универсальные черты 16
2. Экономический экстремизм: проявления и причины 35
3. Политический экстремизм и его полярности 52
Глава 2. Экстремизм в духовно-теоретической и религиозной сфере 74
1. Духовно-теоретический экстремизм — экспансия идей 74
2. Синтетический характер религиозно-этнического экстремизма 100
Глава 3. Новые аспекты проявления экстремизма: тендер и право 126
1. Феминизм как экстремизм 126
2. Экстремизм и правовая регуляция отношений 145
Заключение 162
Библиография
- Экономический экстремизм: проявления и причины
- Политический экстремизм и его полярности
- Синтетический характер религиозно-этнического экстремизма
- Экстремизм и правовая регуляция отношений
Введение к работе
В современном обществе потребность социально-философского исследования сущности и видового многообразия экстремизма чрезвычайно высока и носит разносторонний характер. И в первую очередь, конечно, практический. Сегодня во многих странах мира экстремизм стал одним из ключевых факторов политической, экономической, социально-демографической, этноконфессиональной действительности. Переход к крайним средствам достижения индивидуальных и социальных целей, беспрецедентный рост напряженности, агрессивности, нетерпимости стали, пожалуй, самой узнаваемой чертой новейшего времени. Кризис ценностей и идеалов классической культуры, сопряженный с широкомасштабной экспансией прагматически понятых приоритетов политического и экономического устройства западного общества, превратили процессы модернизации во всем мире в лихорадочное стремление «быстрее» «догнать» и «перегнать». Однако отсутствие цивилизационно-исторической возможности реализовать его органически на иных культурных основаниях породило множество острых противоречий. В этом контексте экстремизм стал максимально удобным вариантом восполнения собственной социокультурной идентичности по "утопическому, в сущности, основанию близости к неким идеалам, будь то социалистическим, националистическим, рыночным или религиозным.
Если западные демократические государства обладают значительным ресурсом прочности гражданского общества и правовых институтов, который они могут противопоставить росту экстремистских настроений, то современной России рассчитывать на это, к сожалению, не приходится. Последние двадцать лет нашей истории прошли под знаменем разгула рыночного, политического, этнического, религиозного экстремизма. И даже в ситуации сегодняшней стабилизации российского социума угроза крайне радикальных сломов сохраняется. Проблема осложняется тем, что высокая степень интенсивности глобализационных процессов не снимает, а, напротив, увеличивает вероятность самых непредсказуемых сценариев развития. Для России впадение из крайности в крайность составляет одну из сущностных особенностей ее цивилизационного опыта. В условиях жесткой конкуренции на мировой исторической сцене только на путях предотвращения роста экстремизма российское общество может консолидировано противостоять как внутренним, так и внешним деструктивным тенденциям.
Проведение специального исследования феномена экстремизма, вынесения социально-философского диагноза его различным видам, актуально и в том отношении, что позволяет сформировать соответствующий теоретический дискурс рефлексии феномена экстремизма, четко отграничить его, прежде всего, от обыденного и публицистического восприятия. На этой основе можно также увидеть не только отрицательные последствия наличия экстремизма в обществе, но и позитивные. Каждый из нас и общество в целом не можем просто оказаться от экстремизма, но в наших силах разрешить те противоречия, что составляют его жизненную основу.
Степень научной разработанности проблемы..
Теоретический интерес к проблематике экстремизма во всем многообразии его проявлений становится наиболее устойчивым начиная со второй половины XX века, когда само это явление становится очевидным фактом-спутником социально-политического и духовно-идеологического развития мирового сообщества. Вместе с тем, специфика данного сюжета такова, что он активно дискутируется не только в научных (философских, антропологических, религиоведческих, экономических, юридических и т.д.) кругах, но и в СМИ, также специально анализируется соответствующими государственными и общественными ведомствами, ответственными за охрану общественного порядка. Само слово «экстремизм» - одно из наиболее часто употребляемых в самых разных контекстах, балансирующих на грани публицистики, повседневного опыта и концептуальной рефлексии.
К настоящему времени имеется богатый опыт социально-философского изучения отдельных аспектов, видов экстремизма, смежных понятий (таких как «радикализм», «фундаментализм» и т.п.) и перекрестных проблем. В первую очередь это относится к этнорелигиозному (на исламской почве) и политическому экстремизму. При этом следует подчеркнуть, что, несмотря на повышенный интерес, тема экстремизма рассматривается достаточно фрагментарно, само это понятие наполняется разным содержанием, что иногда затрудняет философское обобщение полученных результатов по данной теме.
Пониманию метафизических и социально-антропологических предпосылок возникновения экстремизма в эпоху модерна способствует творчество Ф.М. Достоевского (тема «разорванного сознания» и др.). Причины духовного экстремизма и трагедии интеллектуализма на русской цивилизационно-исторической почве рассматриваются Н.А. Бердяевым, В.В. Розановым, П. Струве, Г.П. Федотовым, С.Л. Франком. Различные грани русского духовного радикализма затрагиваются в исследованиях отечественных ученых, в числе которых А.Ф. Замалеев, В.В. Зеньковский, Ю. Иваск, Е.А. Кириллова, А.А. Корольков, А.И. Новиков, В.Г. Щукин. Из крупных западных мыслителей существенный вклад в философское и историческое осмысление духовного экстремизма и его влияния на социальные трансформации принадлежит, прежде всего, М. Хайдеггеру, а также таким классикам социальной мысли как М. Вебер, Г. Зиммель, Г. Лебон, К. Манхейм, О. Шпенглер, Ю. Хабермас, С. Хантингтон и др.
Попытка целостного осмысления сущности, причин возникновения, тактики и стратегии политического экстремизма представлена в работах А.С. Грачева. Идеологические предпосылки и практика политического экстремизма, его правовые аспекты рассматриваются Г.И. Авциновой, Е. Анчел, Э.Я. Баталовым, В. Большаковым, В.В. Витюком, Э. Генри, В. Дебагорий-Мокриевичем, А.И. Демидовым, Ж. Дюкло, М.П. Киреевым, Л.И. Корневой, Ю.П. Кузнецовым, Е.Г. Ляховым, Е.А. Нарочницкой, М.
Ремизовым, Т. Ржезачом, Э.М. Розенталем, СМ. Степняк-Кравчинским, А.Н. Тарасовым, Д. Уоддисом, П. Эльцбахером и др. Феномен «левого» экстремизма на материале европейской политической истории новейшего времени, а также искусства анализируется в работах Ю.Н. Давыдова, В.Б. Ломейко, И.Л. Морозова, С. Эфирова. Некоторые аспекты проблемы отношения экстремизма и правовой регуляции затрагиваются в трудах А.И. Васильева, Ю.А. Дмитриева, Н.И. Матузова, В.В. Лапаевой, В.А. Туманова, Б.С. Эбзеева и др.
В значительной мере пониманию причин, форм и последствий экономического экстремизма в нашей стране способствовали труды О.С. Белокрыловой, П.А. Емельяновым, Р. Капелюшниковым, С.А. Никольским, А.А. Никоновым, Н.Г. Покидченко, О. Родионовой, М. Порхуновым, Дж. Стигилицом, Н. Шаровой, Н. Харитоновым, В. Убзоном, И. Усачевым и др., в которых, в частности, анализируется специфика ультраправой либерализации экономики и ее тренды в аграрном секторе. Кроме того, значительным потенциалом для раскрытия характерологических особенностей экономического экстремизма обладает разработанный Ричардом Пайпсом подход к изучению трансформации института собственности.
Из обширной религиоведческой библиографии выделим те работы, в которых исследуются радикальные и крайне радикальные аспекты ислама, их социально-политический и культурный статус. Феномен исламского экстремизма в контексте изучения фундаментализма (как его практическое воплощение) затрагивается в трудах таких авторов как А.И. Ионова, А.В. Малашенко, Р.Л. Полонская, М.Т. Степанянц. В работах некоторых авторов исламский экстремизм полностью идентифицируется с радикализмом и даже терроризмом, среди них: З.С. Арухов, К.С. Гаджиев, Д.В. Макаров, К.И. Поляков, Э. Сиван, М. Эткин и др. Другие ученые, напротив, настаивают на принципиальном отличии исламского экстремизма от радикализма и фундаментализма (В.Х. Акаев, И. Севостьянов). Особый интерес представляют труды С.Э. Бабкина, В.О. Бобровникова, Р.Г. Гаджиева, Х.В.
Дельмаева, П.А. Денисенко, В.М. Дерябина, И.П. Добаева, Н.В. Жданова, А.А. Игнатенко, Н.Г. Киреева, Е.В. Кратова, А.А. Куртова, Р.Г. Ланда, З.И. Левина, А.В. Малашенко, С.А. Мелькова, В.В. Наумкина, Д.В. Новикова, А.А. Нуруллаева, В.Н. Пластуна, К.И. Полякова, Л.Р. Сюкияйнена, А.Ю. Умнова, Л.И. Фадеевой. В них рассматриваются: внутренние и внешние факторы, влияющие на формирование крайне радикальной исламской идеологии и ее практической реализации в социально-политической плоскости, рассматриваются социокультурные стратеги ваххабизма и джихада, правовые и ментальные аспекты процессов исламизации в неарабских регионах, историко-культурные предпосылки и последствия взаимодействия конфессионального экстремизма с этническим.
Различные аспекты проявления экстремизма в сфере тендерных отношений (на материале, прежде всего, радикального феминизма) рассматриваются М.Е. Баскаковой, М.В. Бестужевой - Лада, В. Брайсоном, О. Вейнингером, О.А. Ворониной, О.В. Захаровой, Е. Здравомысловой, СМ. Зерили, О.Г. Исуповой, А.В. Кирилиной, Т.А. Клименковой, К. Клингер, И.С. Коном, С.Дж. Кэрролла, Л.Н. Попковой, В. Райхом, X. Роузом, Г. Рубиным, С.А. Ушакиным, Е. Щепкиной, К. Хорни, С. Эвансом, Н.С. Юлиной. С критикой радикального феминизма выступает Ж. Липовецки.
Большую роль в теоретическом анализе проблем экстремизма играют также исследования западных и российских конфликтологов, которые поднимают широкий спектр вопросов, непосредственно выходящих на тему экстремизма. В этой связи уместно назвать статьи и монографии таких теоретиков как А. Аг, Р. Дарендорф, А.В. Дмитриев, А. Желтухин, Ю.Г. Запрудский, А.Г. Здравомыслов, Д.П. Зеркин, О. Козлова, Р. Преториус, М. Руткевич, В.Н. Рябцев, А. Турен, И.П. Чернобровкин, Е. Черняк и др. В рамках конфликтологии специально затрагиваются причины социальной, этнонациональной, конфессиональной, политической напряженности, приводящей к экстремистским актам. Большим значением для социально-философского анализа видов экстремизма играют также труды Т.В. Адорно,
У. Бека, Ю.А. Клейберга, М. Уолцера, Ф. Хайека, О. Хеффе, М. Хоркхаймера, В.Н. Фурса и др. Междисциплинарное философское исследование причин, форм и паттернов экстремистского сознания представлено в монографии В.И. Красикова.
23-24 ноября 2006 в Санкт-Петербурге на базе Санкт-Петербургского госуниверситета состоялась всероссийская научно-практическая конференция «Экстремизм и средства массовой информации», на которой обсуждались следующие проблемы: соотношение социологического, психологического и журналистского определения феномена экстремизма; специфика экстремизма как маргинального социального явления; проявление экстремизма в деятельности СМИ; проявление экстремизма в рекламной деятельности; виртуальные формы экстремизма; манипулирование сознанием как разновидность политического экстремизма (информационный террор, нагнетание негатива) и др.
Несмотря на имеющиеся разработки в данной теме остается множество дискуссионных и малоизученных вопросов, что делает актуальным и значимым интегральное социально-философское изучение видов экстремизма в направлении его концептуализации как целостного социокультурного феномена.
Объект исследования - феномен экстремизма.
Предмет исследования - различные виды экстремизма как элементы современной социокультурной действительности.
Цель исследования - социально-философский анализ феномена экстремизма во многообразии его формообразований.
Цель диссертации определяется той проблемой, что понятие экстремизма обычно применяют лишь к идейно-политическим взглядам, не учитывая, что экстремизм может находить место в самых разных областях общественной жизни.
Достижение поставленной цели мы связываем с решением следующих конкретных исследовательских задач: - сформировать специальный теоретический дискурс как основу социально-философского анализа видов экстремизма, включающий предварительное понятие экстремизма, характеристики его причин, функций и духовно-практического контекста; - охарактеризовать проявления экстремизма в экономической сфере, его причины и возможные пути преодоления; проанализировать содержание и культурно-историческую обусловленность духовно-теоретического экстремизма; определить специфику политического экстремизма; рассмотреть основные формы проявления религиозного экстремизма как фактора этнических, политических и социальных процессов современной социокультурной эволюции; изучить проявления экстремизма в сфере тендерных отношений на примере радикального феминизма; опираясь на социально-философскую методологию выявить основные аспекты взаимосвязи феномена экстремизма в обществе и системы нормативно-правовой регуляции социального взаимодействия.
Теоретико-методологическая основа исследования.
Фундаментальный принцип, определяющий концептуальную стратегию данного диссертационного исследования, заключается в том, что серьезная всесторонняя проработка различных формообразований экстремизма, в виду крайней сложности и многогранности объекта изучения невозможна вне специализированного социально-философского методологического арсенала. Дело в том, что сам феномен экстремизма объективно лежит на пересечении теоретических интересов самых разных дисциплин (социологии, политологии, правоведения, религиоведения, культурологии, антропологии, экономической теории, социальной психологии т.д.), поэтому предметное изучение его видового многообразия наталкивается на неизбежные трудности, связанные с дифференциацией границ исследования, с одной стороны, и необходимостью интегрирующей спецификации сущности экстремизма в плоскости ее практической регистрации. Применение социально-философского инструментария как раз позволяет органически преодолеть структурно-функциональную и семантическую полифонию экстремизма. При этом в данном случае в центре внимания оказывается активизация значительного эвристического потенциала целостного подхода, который в единстве рассматривает онтолого-антропологические контуры генезиса экстремизма в эпоху Модерна и его характеристики на уровне социальной коммуникации в самом широком смысле этого слова. Также анализ видов экстремизма невозможен без соблюдения требований исторического и логического принципов, в этой же мере оправдано и применение методов философской компаративистики.
Многоплановостью проявлений экстремизма, принадлежностью его к разнопорядковым сферам общественной жизни определена структура работы: в первой главе наряду с рассмотрением универсальных черт экстремизма исследуются его проявления в «базовых», основных сферах общественной жизни — экономике и политике. Вторая глава посвящена собственно «духовным» проявлениям экстремизма, хотя анализ неизбежно выводит нас все на тот же экономический и политический на интерес. Третья глава обращена к новым феноменам социальной жизни - тендерным и правовым сюжетам, в которых раньше экстремизм не проявлял себя, но которые сегодня оказались тоже вовлечены в его орбиту.
Научная новизна диссертационного исследования состоит в следующем:
1. Выяснены теоретические предпосылки целостного социально-философского анализа видов экстремизма, указывающие на тесную взаимосвязь культурно-исторических, антропологических и метафизических составляющих формирования и распространения экстремизма в новейшее время как единого социокультурного феномена;
Проанализированы особенности проявления экстремизма в сфере экономических отношений, отмечены .сходства и различия его леворадикального и ультраправового вариантов;
Рассмотрены типы и формы политического экстремизма, показаны его последствия для исторического развития;
4. Раскрыта специфика духовно-теоретического экстремизма. Исследованы цивилизационные особенности русского духовно-мировоззренческого радикализма и нигилизма;
5. Охарактеризованы доктринальные основы и формы реализации в социально-политической практике и культурной коммуникации этнорелигиозного экстремизма на примере православия и ислама;
6. Выявлены экстремистские проявления в феминизме, отмечен социальный смысл экстремистских метаморфоз тендерных отношений;
7. Установлены уровни и типы взаимного воздействия экстремизма и правовой регуляции общественных отношений.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. В современной ситуации назрела необходимость специализированной социально-философской концептуализации феномена экстремизма, поскольку представления о нем в наличном социально- гуманитарном знании фрагментарны и разрозненны. Рассмотрение экстремизма с социально-философской позиции состоит прежде всего в его анализе на базе определения конкретной культурно-исторической ситуации. В этом случае можно сказать, что современный экстремизм производен от метафизического настроя Модерна (современности в широком смысле слова), который девальвировал онтологический фундаментализм и монологический идеократизм классического социокультурного канона. Ввиду отсутствия единых социальных и мировоззренческих скреп, все виды экстремизма обладают, по крайней мере, двумя сходными характеристиками. В сознании это - гипертрофия самоидентификации, бинарность как ключевая фигура мировоззрения; в практическом поведении - жесткая консолидированность на платформе оппозиционности в отношении к сложившемуся социальному и духовному строю, иным позициям и воззрениям..
В контексте современного, в высшей степени сложного социального взаимодействия, отсутствия однозначных, равноприемлемых и стабильных форм урегулирования разнонаправленных интересов социальных групп экстремизм становится одним из адекватных средств самоутверждения для многочисленных новационных и конфронтационных сил. В этом проявляется позитивный аспект экстремизма — демонстрация и слом объективных пределов исторически сложившегося социального и культурного нормирования и регулирования. Однако средства экстремизма всегда негативны - это духовное, физическое и организационное насилие.
Фундаментальная причина проявления экстремизма в экономической сфере — глубинные противоречия процессов модернизации в новейшее время в тех регионах, где по тем или иным причинам оказались невозможными сбалансированные и органичные индустриализация и постиндустриализация. Как следствие, основой экономической политики выступали идеализированные идеологические проекты, не учитывавшие ни исторической специфики, ни социальных последствий. При этом в центре крайне радикальных трансформаций оказывались отношения собственности и решение задачи предельно максимальной аккумуляции ресурсного и производственного потенциала.
Политический экстремизм тесно связан с состоянием конфликтности общественных отношений, ростом социальной напряженности, кризисом существующих форм государственности. Он выступает выражением фактической непримиримости противоборствующих сторон, их неспособности установить соглашение на основе взаимной корреляции своих интересов. В новейшей истории сформировались две основные формы политического экстремизма - ультраправая и ультралевая, оперировавшие в своей практике анархическими, нигилистическими или крайне консервативными идеологическими доктринами. Демократическая государственность современных развитых стран также сохраняет питательную почву для экстремизма, сводя к минимуму легальные возможности корректировки конституционного строя в интересах меньшинства.
5. Духовно-теоретический экстремизм имеет глубинные антропологические истоки, связанные с базовой тенденцией идентификации, самоутверждения человека через свои идеи. Вместе с тем, в истории западной культуры именно ситуация Модерна обозначила фундаментальный разрыв во-первых, между разными вариантами философско-теоретического опыта (множество не сочетаемых логик, онтологии, философских мифов); и во-вторых, между радикальными идеями и реальностью.. На русской исторической почве в качестве проявления ее цивилизационного своеобразия духовный экстремизм выразился в трагедийном (беспочвенном) характере культурной самооценки интеллигенции, ее нигилистического разочарования в возможности осуществления собственной радикально понятой позитивной миссии в реализации идеалов социального развития.
6. В настоящее время религиозный экстремизм выступает одним из ключевых факторов этнической, социальной, политической и культурной динамики общества. Эволюция православия и ислама в этом отношении позволяет утверждать, что проявления экстремизма в религиозной сфере опираются на соответствующую доктринальную конструкцию, но не сводятся к ней и в идеологическом плане ей не тождественны. Экстремистская практика этноконфессионального толка характеризуется закреплением нормативно-ценностного противостояния своей «истинной» религии по отношению к внешнему миру. Важнейшая идеологическая функция данного закрепления — обеспечение социально-политической мобилизации сторонников и удобный способ обретения идентичности. В противоречивых условиях глобализации, в частности, исламский экстремизм становится нередко завуалированной тактикой геополитических стратегий.
7. Экстремистские проявления в феминизме, прежде всего, выражают изначальную амбивалентность антропологического существования. Вместе с тем, постсовременность внесла в феминизм с исторической точки зрения мало оправданные крайне радикальные акценты. Они нашли выражение не просто в критике принципов патриархального социального устройства, а в апологетике конфронтационности и напряженности в отношении между полами в семейной, экономической, духовной, политико-правовой сферах. Во многом «одержимость синдромом жертвы» (Ж. Липовецки) обусловлена качественным изменением соотношения тендерной идентичности и социальных ролей в условиях мультикультурности постиндустриального мира.
8. Выражение экстремизма в правосознании имеет две основные формы: а) правовой нигилизм (от простого правонарушения в ходе экстремистских акций до априорного и манифестируемого отрицания самого права как исторически выработанного инструмента саморегуляции и форматирования культуры); б) правовой фундаментализм (юридический идеализм) — переход к крайностям в области единичного применения всеобщих правовых норм. Кроме того, возрастание угрозы для общества и государства со стороны экстремистских движений вызывает необходимость обоснования легитимного характера адекватных ей мер по предотвращению экстремизма, которые, однако, могут противоречить общим принципам права (в частности, ограничивать свободы личности). С другой стороны, экстремистские акции могут приводить к правотворчеству — законодательным инициативам и установлениям по удовлетворению требований экстремистов (как в случае с радикальным феминизмом).
Теоретическая и практическая значимость диссертационного исследования определяется, в первую очередь, тем, что оно всесторонне раскрывает сущность, специфику экстремизма и его видов как целостного социокультурного феномена. Проанализированные социально-исторические и духовные предпосылки экстремизма и его видов позволяют судить о нем, как о явлении, необходимым образом выражающем ключевые противоречия современного развития человеческой цивилизации. Концептуальное приращение социально-философского знания в данной области позволяет во многом преодолеть односторонние, абстрактные суждения, штампы, на уровне которых экстремизм чаще всего представляется в сознании широкой общественности, СМИ и т.д. Проведенное исследование в высшей степени значимо для серьезного осуществления теоретической экспертизы социокультурных процессов в Северо-Кавказском регионе, выступавшем на протяжении последнего времени очагом повышенной степени экстремистской активности на этнической, конфессиональной и политической почве. В связи с этим выводы диссертации также могут служить основой социального прогнозирования и проектирования на региональном уровне. Кроме того, они могут использоваться при чтении соответствующих курсов по социальной философии, регионоведению, конфликтологии, социальной и культурной антропологии.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационной работы обсуждались на заседаниях кафедры философии Ростовского государственного строительного университета. Результаты, полученные соискателем в процессе диссертационного исследования, докладывались на международных научно- практических конференциях « Строительство -2007» и « Строительство — 2008».
Структура диссертационной работы.
Структура диссертации отражает логику последовательного решения поставленных задач. Диссертация состоит из введения, трех глав (семи параграфов), заключения, библиографического списка из 242 наименований. Общий объем работы 180 страниц.
Экономический экстремизм: проявления и причины
Многие наши соотечественники, даже если никогда не слышали слово «экстремизм» и не знакомы с практикой изучения и преодоления данного феномена, прекрасно знают проявления экономического экстремизма. Все мы помним «шоковую терапию» по рецептам Егора Тимуровича начала 90-х, когда не только прилавки магазинов окончательно опустели, но и все денежные сбережения большинства россиян лопнули как мыльный пузырь по причине крайне радикальной (ультраправой) либерализации цен. В результате чего несколько десятков миллионов человек остались вообще без средств к существованию, а криминальные группировки вдруг в одночасье стали «владельцами» крупнейших хозяйственных объектов страны. Государство тогда действительно пережило шок, последствия которого мы испытываем до сих пор.
Мы специально в диссертации обращаемся к этому сюжету. Актуальность его более чем очевидна. Вместе с тем, следует исторически подойти к данному вопросу, а именно: наша страна уже имела в прошлом опыт крайне радикальных трансформаций в сфере экономической жизнедеятельности. Мы имеем в виду события послереволюционной эпохи 1917 года, связанные с деятельностью коммунистической партии и такими именами как Ленин, Троцкий, а потом и Сталин. Конечно, экономический экстремизм обязан своим существованием не только этим персонам, и, наверное, не столько им. Нужно соотносить конкретные политические шаги, мероприятия, проекты и уровень культурного самосознания русского народа (крестьянства, в первую очередь), степень его адаптивности к новым условиям, глубину его исторической памяти. С другой стороны, леворадикальные шаги большевистского и потом советского правительства («военный коммунизм», продразверстка, «раскулачивание», коллективизация и индустриализация и т.д.) были действительно обусловлены не только приверженностью (может быть поначалу даже и фанатичной) неким идеологическим принципам, сколько крайне острой необходимостью глубокой модернизации страны, создания соответствующей материально-технической базы, которая стала бы основой безопасности страны, не говоря уже о «мировой революции». До сих пор продолжаются споры о том, можно ли было решить эти насущные тогда, актуальные задачи без использования таких крайних методов, повлекших за собой в том числе и массовые жертвы среди простого населения. Вопрос этот очень сложный. Тем более, говоря постфактум, надо учитывать и возможные последствия в ходе второй мировой войны в случае отказа от явно экстремистских способов экономических модификаций и поиска «золотой середины», меры.
Говоря о глубинных причинах леворадикального (коммунистического) экономического экстремизма в постреволюционной России следует иметь ввиду особенности социодинамики отечественной культуры, ментальносте на протяжении более чем тысячи лет — ее традиционность, коллективизм в отношениях между людьми, сочетающийся со столь же крайним анархизмом и индивидуализмом, обожествлением власти и столь же крайним недоверием к ее конкретным агентам. В этих условиях реализация назревшего экономического форсажа была действительно под вопросом без использования радикальных приемов слома «старого» и построения принципиально новой, неведомой для царской России, инфраструктуры, новых типов производств. Однако дело не просто в том, что в социокультурной среде традиционного типа очень трудно было провести ускоренную модернизацию1. Взаимоотношение традиции и модернизации как таковое свойственно далеко не только нашей стране: большинство стран так называемого третьего мира («Востока» или «Юга») пережили или переживают подобное. И далеко не всегда граница между этими историко-культурными стратегемами становилась столь крайне заостренно выраженной как у нас. То, что мы пережили в начале XX века, а потом в его конце в экономической сфере требует для своего осмысления привлечения дополнительных цивилизационных параметров.
Экономическая культура в рамках западноевропейской исторической традиции, как известно, на протяжении своей длительной истории от античности до новейшего времени прошла трудный путь от рабовладельческих отношений к постсовременным технотронным (постиндустриальным) связям, которые многие современные исследователи вообще квалифицируют как «постэкономические» (Иноземцев В.В.). Вместе с тем, несмотря на имевшиеся революции, крупные социальные и духовные конфликты, исторические коллизии ни разу за две с половиной тысячи лет развитие экономической культуры не разрывалось. Оно обладало внутренней определенной логикой и являлось единой с точки зрения своих базовых трендов и телеологических доминант1. Огромную роль в этом сыграло христианское (католическое и протестантское) мировоззрение и научная картина мира (начиная с Нового времени). Фундаментальным основанием этого единства, преемственности была и остается рациональность как специфическая черта и экономического мышления, поведения и экономического проектирования . Западноевропейская рациональность прежде всего и выразилась в приоритете последовательного и методичного труда, накопления капитала, дисциплины, сопряженных с имманентным обустройством повседневности каждого человека. Все это нашло свое отражение, например, в таких известных культурно-антропологических типах как «английский буржуа» или «немецкий бюргер», которые полностью противоположны человеку или обществу, мечущемуся из крайности в крайность. Для классического европейца экономический расчет, выгода, прибыль абсолютно несовместимы с крайне радикальными средствами и методами хозяйствования, управления и планирования.
На фоне западного мира российская историческая действительность вряд ли может быть репрезентирована по какому-то одному тем более рациональному основанию. Леворадикальный коммунизм и ультраправый либерализм свидетельствуют о совершенно иных, чем образцовая европейская рациональность, основаниях отечественной экономической культуры. Эти основания связаны с преобладанием контрастов1, отсутствием преемственности типизированных практик: события начала XX века показали, что если мы отказываемся от традиционных основ российского экономического уклада царского времени, то делаем это, что называется, «с топором» в руках". Российское экономическое мышление, кроме того, изначально формировалось по отношению к столь же экстремальным природно-климатическим и историко-культурным условиям (холода, пространственная удаленность, набеги многочисленных завоевателей и пр.). В целокупности своей эти факторы и обусловили экономический экстремизм. Хотя, конечно, обусловленность еще не означает абсолютную необходимость и многого из того, что было сделано Лениным или Гайдаром (уже в наше время) и их последователями можно было избежать (особенно это касается использования труда огромной массы заключенных, закона о «трех колосках», методов гайдаровской «шоковой терапии»). Проблема осложняется еще и тем, что в случае с модернизационными процессами и необходимостью их форсирования неким образцом, показателем того «как надо делать» выступал именно западный мир. Однако просто переложить чужие модели на собственную социокультурную реальность нельзя; здесь требуется поиск неких медиаторов, которые были бы способны сгладить наиболее острые противоречия и крайности. Однако, как и в начале XX века, так и после распада Советского Союза никто всерьез о примирении крайностей и не думал. Наоборот, абсолютный изоляционизм (вера в собственную уникальность, чрезмерная самонадеянность и недальновидность) в первом случае и безоговорочная «американизация», полное отсутствие исторического «чутья», во втором казались единственно верными путями восстановления «всеобщего блага». К чему это привело - мы хорошо знаем. Вот как в этой связи характеризует экстремизм радикального коммунизма Ричард Пайпс, справедливо акцентируя такую его фундаментальную составляющую как отношение к собственности. «Цель тоталитаризма предполагает установление прямой или косвенной, смотря по обстоятельствам, власти над всеми экономическими ресурсами страны. Собственность, которая по самой своей природе ставит пределы государственной власти, либо упраздняется, либо преобразуется во владение, обусловленное оказанием существенных услуг правящей партии.
Политический экстремизм и его полярности
Единственным «звездным часом» политического левоэкстремистского движения является краткий момент максимальной революционной активности, который способен перерасти в то, что часто определяется как революционная ситуация, лишь при благоприятном стечении обстоятельств»1 (выделено нами, -). Однако современные развитые западные либеральные элиты (политические, правовые и экономические) очень трудно заподозрить в том, что они могут сознательно пойти на «поводу» у тех экстремистских группировок, которые и делают основную ставку в политической борьбе на текущий момент обостренности. Этим элитам для благоприятствования экстремистам потребуется совершать просто ряд очевидных и непоправимых ошибок". «Игра на обострение» вообще очень свойственна политике в постсовременную эпоху и, кстати, к правилам этой игры нередко сегодня прибегают и сами правящие слои, партии или какие-то влиятельные международные силы (например, блок НАТО). В этой связи следует специально подчеркнуть, что именно в современных условиях не надо переоценивать «возможности» и потенциал политических экстремистов и в частности экстремистских группировок левого толка. Тут надо учитывать и особенности психологии экстремистов, особой протестной ментальное — они всегда рассчитывают на публичный характер своих акций, на как можно большее число заинтересовавшихся ими, на масштабность резонанса. И поэтому чем больше правительство будет «страшиться» крайне радикальных выступлений (левых или правых) в политике, тем больше будет становиться капитал недоверия/доверия у самих экстремистов в «верхах» и в широких слоях населения соответственно1.
Приведем здесь разработанную И. Морозовым типичную схему эволюции ультралевого политического движения, характерную для развитого индустриального общества. Данная эволюция, по мнению ученого, имеет следующую последовательность: 1. Образование так называемой ситуации риска, представляющей революционную ситуацию в меньшем масштабе, когда обнаруживаются характерные для развития индустриального общества кризисные факторы, усиливающие вероятность активизаций радикальных политических движений. 2. Выход на сцену «политического экстремизма». Переход к данной фазе сопровождается стихийным протестом тех иных групп населения, а также возникновением и консолидацией политических движений и партий, пытающихся возглавить и организовать этот протест под леворадикальными лозунгами. 3. Начало городской герильи. Этот период, в свою очередь, делится на подготовительную, основную, кризисную и заключительную стадии активизации левоэкстремистских групп, за последней из которых следует полное прекращение их деятельности»2. Также И.Морозов выделяет несколько категорий, группирующих наиболее существенные факторы появления в обществе политического левого экстремизма. В первую очередь, это социально-экономические факторы, к которым относятся: - экономический кризис, в наибольшей степени ущемляющий интересы мелких предпринимателей, интеллигенции и лиц свободных профессий; - массовая безработица среди потенциально активных в политическом отношении слоев населения; - произвольное выталкивание широких слоев общества (или их представителей) из пространства открытой или легитимной политической борьбы1. К числу общих «внешних и внутренних» политических факторов автор относит: - изоляция или даже репрессии со стороны правящей элиты к неугодным оппозиционным движениям, навязывание ею нетрадиционных для данного общества (иногда и просто чуждых, непонятных) социально политических инноваций; - опыт победоносных псевдомарксистских вооруженных движений в странах третьего мира; - широкое распространение доктрин вооруженной борьбы, например, учений Маригелы, Че Гевары, Мао Цзедуна и др. Также Морозов в отдельную группу выделяет социально-психологические факторы: - отсутствие в обществе единой идеологии, особенно тоталитарного толка; - утрата определенными слоями населения надежды на значительное улучшение своего материального положения и повышение социального статуса в ближайшем будущем, рождающая потребность в психологической компенсации дискомфорта; - ощущение непривилегированными слоями населения невозможности своего реального и эффективного участия в политической жизни; - явная или скрытая популяризация через СМИ жестокости и насилия, эффективности силовых, крайних методов решения своих личных, кланово-групповых или общественных проблем; - радикализм как одна из доминирующих черт массовой психологии1. Естественно, что данная классификация носит условный характер.
Вместе с тем, по нашему мнению, она достаточно полно отражает специфические особенности проявлений политического экстремизма в современном обществе, помогает действительно лучше представить предпосылки, зачатки ситуации, могущей привести к активизации крайне радикальных форм социального поведения, политической жизни. Разумеется, что в каждом конкретном случае всегда имеются локальные факторы, которые не поддаются четкой аналитико-синтетической обработке, но которые как раз отражают, что называется, местную специфику изучаемого феномена.
Самое удивительное в политическом экстремизме, пожалуй, то, что в одной ситуации акции экстремистов могут способствовать росту консолидированности оппозиционных сил в обществе в данное время, их может даже институциональной интегрированное. А в другой ситуации могут привести к тому, что широкая общественность просто откажется от использования крайних форм политической деятельности (включая не только протесты, но и способы управления, организации политического бытия).
Конечно, политический экстремизм как комплексный социокультурный феномен, включающий в себя ментальные, коммуникативные, институциональные и прочие составляющие, еще требует своего систематического изучения. В рамках решения задач нашего диссертационного исследования мы попытались представить на известных исторических примерах основные характерологические особенности данного вида экстремизма вообще. Более глубокому пониманию рассматриваемого предмета, на наш взгляд, способствует и контекст — духовный, религиозный, экономический и т.д. экстремизм, - поскольку не секрет, что часто в облике политических спекуляций предстают интересы конфессиональных групп или бизнес-сообществ. И, наоборот, под маской религиозного рвения или духовного искания нередко скрываются чисто политические амбиции, желание власти, господства
Синтетический характер религиозно-этнического экстремизма
В современном мире понятие «экстремизм» как на Западе, так и у нас в России наиболее часто употребляется в контексте рассмотрения религиозно-этнических трансформаций, которые в купе с глобализационными тенденциями и попытками различных международных политических сил установить господство образуют очень сложный глубок противоречий.
Одна из ключевых болевых точек постсовременности заключается в наложении процессов национальной идентификации, самодетерминации в политическом, культурном, экономическом отношениях и процессов реидеологизации и идеократизации, основанных именно на религиозных традициях. В этом контексте во второй половине XX века и начале XXI феномен экстремизма приобрел невиданные масштабы и последствия, которые ощущаем теперь и мы, россияне. Именно религиозно-этнический экстремизм стал одной из наиболее существенных угроз нормальному эволюционному социокультурному процессу. Что самое печальное, он активно сегодня подогревается различными силами в Европе и США, а также на Ближнем Востоке, заинтересованными в постоянно поддерживаемой нестабильности обстановки, в постоянно действующем, но контролируемом извне конфликте со множеством фронтов и возможных каналов трансляции в другие регионы и культурные очаги.
Литературы по данной проблематике очень много. Охватить всю ее в рамках одной главы вряд ли возможно. Для раскрытия специфических черт данного вида экстремизма мы обратимся к тем работам, в которых предпринимаются попытки интегрального осмысления крайних форм радикализма в религиозно-этнической сфере.
Исторически так сложилось, что религиозный экстремизм оказался связан с развитием в первую очередь ислама, а также православия. Конечно, сегодня в большей степени и вполне справедливо сам термин «религиозно-этнический экстремизм» ассоциируется именно с исламом и различными исламскими радикальными движениями. На исламском экстремизме мы и остановимся более подробно. Однако справедливости ради следует отметить, что и православию свойственны крайности в проповеднической, миссионерской деятельности, но, главное, в отношении самой церкви к светским социально-политическим и духовно-идеологическим образованиям.
Разумеется, что когда речь идет об экстремизме применительно к православию, это вовсе не означает вынесения какого-то негативного приговора или утверждения того, что, например, католичество вообще не знает примеров использования крайних средств для достижения своих клерикальных или теологических целей. Во-первых, сам факт религиозного экстремизма исторически, цивилизационно обусловлен, связан с особенностями первичного формирования соответствующей религиозной общины и доктрины. Это относится и к православию (и вообще христианству) и к исламу. Формирование всех крупнейших религий мира было самым непосредственным образом связано с исторической динамикой и эволюцией социальной структуры этноса или группы этносов, на почве которых происходило зарождение религии (будь то евреи или арабы). Во вторых, следует проводить различие между религиозным экстремизмом как переходом к крайностям в вопросах, касающихся чистой теологии (соотношение веры и разума, сакрального и профанного, грешного и небесного, сущность Бога, актов творения и т.п.) и религиозным экстремизмом как предельно заостренным радикализмом самой религиозной (и часто, этнической) идентичности, гипертрофированной самопротипоставленности, социальной нонконформности и пр.
В отношении православия следует отметить, что ортодоксальный доктринализм, отсутствие самого желания достижения компромиссов в различных идеологических и конфессиональных спорах, неприемлемость каких-то «средних значений» выступают наиболее характерными чертами. Об этом свидетельствует и новейшая история русской православной церкви, а именно, нежелание идти на консенсус с католическим миром, гораздо более лояльным в этом отношении. Руководству русской православной церкви представляется невозможной даже простая встреча Патриарха и Папы, не говоря уже о более сложном взаимодействии. Вряд ли подобным радикальным решениям можно найти объяснение в текстах Библии или в писаниях Св. Отцов Церкви. Другое дело, что само православие как некая система мироощущения и исторического сознания, воплотившаяся в институциональных практиках определенным образом понимает свою историко-культурную миссию, основываясь в том числе и на теоретических разработках многих западных мыслителей эпохи классики. Но, строго говоря, к христианской идее как таковой подобный изоляционизм и особое (мессианское) самосознание собственной духовной и цивилизационной исключительности, тесно переплетенное с национальным чувством «богоизбранности» русского народа, имеет, скажем так, очень отдаленное отношение. На что, кстати, указывал крупнейший русский философ Владимир Соловьев еще во второй половине девятнадцатого столетия, размышляя о глубинных причинах раскола XVII века, о судьбах русского православия. Правда и сам Соловьев считал, что именно православная Россия способна возглавить христианский мир. В данном случае, говоря о православном экстремизме, следует проводить различие между чисто догматическим содержанием той или иной конфессии и социально-культурными практиками, инициируемыми на почве соответствующей формы религиозного сознания и опыта. Вместе с тем современная ситуация в нашей стране в этом отношении невольно заставляет обратить внимание на некоторые шаги православной церкви. Так, например, вызывает большие споры и сомнения отношение православия к глобализационным процессам, а также предложения ввести в школах преподавание православия. Конечно, глобализация это очень противоречивый процесс, сопряженный со множеством проблем, негативных последствий и т.д. Но полностью игнорировать эти объективно протекающие социокультурные процессы, а тем более требовать полной изоляции от них в экономическом, политическом, информационно-культурном аспектах представляется явно крайней мерой. Самое главное, что подобные призывы неоправданны ни на уровне христианской метафизики (в конце концов, глобализируются не кто-нибудь, а созданные Богом люди и культуры), ни на уровне национально-государственного самосознания России и русского народа. Будущее для русской культуры, для нашей страны возможно только на путях конструктивного сотрудничества с мировым сообществом. Вспомним великих наших русских писателей, философов, художников, - все они были единодушны во мнении, что изоляционизм ни как не приемлем для России.
Экстремизм и правовая регуляция отношений
Данная глава завершает наше исследование специфики и видового многообразия феномена экстремизма. Мы не случайно хотим в ней проанализировать соотношение экстремизма и правовой регуляции социокультурной реальности. Сам по себе экстремизм как факт социально-исторической действительности на современном этапе ее развития не является какой-то экзотикой ни в плане своего практического «присутствия» в повседневности, ни в плане теоретических исследований проявлений экстремизма в различных сферах культуры (духовная жизнь, политика, экономика и пр.). Вместе с тем анализ социально-философской, культурологической и антропологической литературы показывает, что соотношение экстремизма и правовой регуляции как проблема специально мало поднималось. Правда, надо отметить, что этому сюжету в последнее время стало уделяться больше внимания со стороны, прежде всего различных общественно-правовых, гражданских ассоциаций, общественных и политических деятелей, представителей СМИ. В первой главе мы уже приводили пример некоторых политических шагов нашего российского руководства, направленных на предотвращение роста экстремизма в обществе, которые всецело оказываются связанными именно с необходимостью правовой и законодательной фундированности и отрегулированности самих критериев классификации того или иного факта как экстремизма, с одной стороны, и противодействия ему, с другой.
Между тем, сама феноменология экстремизма как социокультурного явления наталкивает на осмысление его взаимодействия с правовой реальностью. Дело в том, что если экстремизм представляет собой переход к крайностям в решении тех или иных проблем, в достижении своих целей (политических, этнических, конфессиональных, экономических и т.д.) и, более того, в онтолого-антропологическом плане кристаллизует оппозиционность в культуре, то в первую очередь такой переход и манифестация вступают в противоречие с существующей в данном историческом контексте правовой нормативной базой (матрицей). Другими словами, экстремистская деятельность одного человека или целого сообщества в любой социальной сфере есть, прежде всего, нарушение существующего правового порядка, который может быть соответственно институционализирован, опираться на обычаи, конституцию и т.д. То есть правонарушение необходимым образом включено в экстремистскую деятельность. Правда здесь следует сделать небольшое исключение для духовно-теоретического экстремизма: интеллектуальный радикализм практически может и не соприкасаться с существующими социальными установлениями в их жестко фиксированной форме. В чисто рефлексивном плане конечно духовный экстремизм может выступать контрпозицией по отношению к правовой регламентации и регуляции культуры, например, духовный нигилизм русской интеллигенции также являлся и правовым нигилизмом. Так, в оценке отношения русского человека к праву у западников и славянофилов обнаруживается сходство. Например, П.Я. Чаадаев признает, что идеи законности и права для русского народа -бессмыслица, западный юридизм никогда не приживется на нашей национальной и ментальной почве. В 60-е годы девятнадцатого столетия возникает целостное направление русского нигилизма, отвергавшее государство, право и традиционную мораль, поскольку якобы эти институты оправдывали угнетение и порабощение. К примеру, крайне радикальное отношение к праву является одним из фундаментальных принципов классического анархизма М.А. Бакунина, активно выступавшего против богопризнания и богопочитания, церкви, царизма и законодателей, а также вытекающего из этого всего, по его собственным словам, «исторического хлама»: государственного, уголовного и гражданского права, наследственной собственности и семейного деспотизма, полицейской власти и военного насилия. Бакунин считал все законы (неважно кто их придумал - крестьянин, царь или Господь) по своей природе деспотическими, чуждыми и враждебными людям. Это - не законы как основа мироустройства, а декреты, которым повинуются не по внутренней сознательности и потребности, а потому, что принуждаются к этому властью государства или церкви, считал Бакунин1.
Русский философ К.Н. Леонтьев, о котором мы уже писали, также был идеологом авторитарного правового нигилизма, занимая принципиально «охранительные» позиции по отношению к самодержавию эпохи Александра III. Его правовой нигилизм принципиально отличается от нигилизма того же Бакунина или, например, Д.И. Писарева: Леонтьев ставил право гораздо ниже власти. Он считал, что конституция только ослабит государство и не внушит русскому человеку «английскую» любовь к закону. Правовой нигилизм свойственен также и Льву Николаевичу Толстому. Хотя его позиция основана не на симпатии к самодержавию, а скорее на любви к отечеству, к простым людям. Толстой как раз отрицает узкий западный юридизм. Его сущность, по мнению писателя, антигуманна. Толстой отрицал саму юриспруденцию как некую «науку», которая является на самом деле «чепухой», оправдывающей господство тех, кто не хочет трудиться.
С другой стороны, и само право как социокультурный конституент, то есть как некая практика применения однозначно прописанных всеобще- значимых норм, границ социальной приемлемости, может принимать крайне радикальные формы реализации. Новое время впервые в истории европейской культуры заявив о «естественных правах» человека, дало толчок формированию позиции безусловного приоритета правовой регуляции социальных отношений. Широкое распространение она получила в развитых европейских демократиях Модерна. Сама феномен права стал рассматриваться как некая социокультурная универсалия, синтезировавшая в себе исторические тенденции «освобождения человека», и ставшая в силу этого не просто «продуктом времени», а чуть ли не одним из фундаментальных онтологических условий антропологической тождественности. Как справедливо отмечает Отфрид Хеффе, «права человека и в самом деле принадлежат к той универсалистской морали, которая была если не открыта, то осмыслена в Европе в Новое время со все большей радикальностью» (выделено нами, -). Точка зрения права в культуре Модерна превратилась в некую метапозицию социума, фактически узурпировавшую гуманистическое обоснование либерализма. Причем переход к крайностям в сфере правоприменения вполне органично вписывается в исторически сформировавшиеся представления о праве как сугубо рациональном способе организации человеческого существования в обществе: право в первую очередь есть именно «буква» закона, конституции и пр. В этом отношении становятся понятны те острые противоречия, с которыми сталкивается современный гипертрофированный юридизм западной культуры в имманентном обосновании правосудия и самого института суда в культуре: очевидно, что если буквально зацикливаться только на позитивистски понимаемом («сухом») праве, то очень трудно, почти невозможно в глазах целого общества действительно обосновать само право одних людей судить других. Таким образом, правовой экстремизм свидетельствует, с одной стороны, о значительном потенциале универсализма правовой реальности, права, с другой, об исторической и культурно-антропологической ограниченности внутренних ресурсов этой правовой реальности для самообоснования в контексте Модерна, связанном с деонтологизацией социума и диффузией представлений о человеческой свободе.
Говоря о правовом экстремизме, не следует, конечно, забывать и о том, что право как некий всеобще-значимый механизм может просто использоваться в политических, социально-экономических или этноконфессиональных интересах тех или иных общественных групп, сил, кланов, теневых коопераций, профессиональных «каст» и т.п. В данном случае это напрямую относится и к нашей стране. Политическая подоплека деятельности института правосудия в СССР, а потом его тотальная коррумпированность в наши дни привела к утрате доверия со стороны населения как самому феномену права, так и институциональным практикам его применения. Однако судебный радикализм — неоправданная жестокость, несправедливость, или, наоборот, мягкость, приговоров — вовсе не сделал наше общество более стабильным и тем более не привел к формированию действительно правового государства, в котором разговор о «правах человека» по крайней мере, не является столь циничным как в России.
