Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Норма» и «аномалия» как социально-философские категории: теоретический дискурс 14
Глава 2. Феноменология социальной нормы 46
Глава 3. Феноменология социальной аномалии 80
Глава 4. Норма и аномалия в социокультурном контексте современной России 113
Заключение 133
Библиография
- «Норма» и «аномалия» как социально-философские категории: теоретический дискурс
- Феноменология социальной нормы
- Феноменология социальной аномалии
- Норма и аномалия в социокультурном контексте современной России
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Необходимость глубокого всестороннего осмысления социальной реальности с точки зрения таких ее фундаментальных аспектов как норма и аномалия обусловлена в первую очередь кардинальными трансформациями, характеризующими современное состояние культуры, политики, права, экономики, духовности на Западе и в России. Конечно, сегодня давно прошли времена, когда философия, обращаясь к человеку и обществу, могла с гордостью заявлять о знании «высокой» истины как надежном и единственном основании справедливого социального устройства, залоге подлинного человеческого счастья и всеобщего прогресса. Более того, именно сегодня нередко можно слышать голоса, обвиняющие свойственную классике и Просвещению, претенциозность и онтологическую оптимистичность. В социально-гуманитарном знании в новейшее время произошла смена акцентов: «бытие» и «истина» утратили в глазах самосознания западного общества самоценность и перспективность, им на смену пришли как раз такие категории как «норма», «структура», «функция» и т.д. Представленная в такой системе координат социальная действительность оказалась весьма восприимчива к разного рода конструктивистским проектам, которые очень часто в контексте констатации «смерти Запада» (П. Дж. Бьюкенен) рассматривались как правопреемники классического рационализма. Однако если обратиться к содержанию позитивистского толкования «нормы» и «аномалии», то возникает серьезное сомнение в возможности допущения такой преемственности.
Современные разноуровневые парадигмы социального познания, различные методологические стратегемы в основе своей отталкиваются от критики антропологического фундаментализма и признания факта иномерности человека: нельзя объективно выделить некую априорную магистраль опыта, он всякий раз рождается как нечто принципиально новое в лучах внутреннего света сознания. В этой связи категориям «норма» и
«аномалия» отводится роль в большей степени фунщионалистских параметров, «недостойных» внимания классической социальной метафизики, не замеченной в любви к технологизму, и в то же время весьма далеких от современной философии, которая если и сохраняет за собой право быть самостоятельным словом в культуре, то явно вне симпатий к сциентистскому варианту своего прочтения.
В связи с чем обнаруживается двойственная ситуация: значительное место категорий «норма» и «аномалия» в современном социальном дискурсе, оборачивается невозможностью их включения в плоскость онтологических построений как возможного пути реанимации не только гуманистического потенциала философии (ее исторической монополии), но и объяснения глубинных причин страшащей сегодня многих неопределенности общественной эволюции. Отказ человека от универсализма в сфере регуляции и институционализации деятельности означает ли что следует вообще отказаться и от понятий подобных «норме»? Имеем ли мы сегодня право говорить о том, что нищета сотен миллионов людей, голод детей по всему миру, массовые убийства, наркомания, насилие, то есть все то многоликое зло, обителью которого стало общество - это аномалия! Мы, которые с высот в том числе и философского разума не раз цинично говорили о том, как нужно «правильно» жить, не раз твердили себе, что сами являемся творцами своей судьбы? Одним словом, вопрос о том, может ли современный человек быть субъектом определения нормы своего существования и отклонений от нее, - является на сегодняшний момент одним из самых трудных как в теоретическом, так и в экзистенциальном плане.
Особую актуальность выбранной теме исследования также придает симптоматика проблемы отношения нормы и аномалии в социальном развитии в контексте специфики российской действительности. Гипертрофия этих двух граней нашей истории и культуры нередко очень больно отражалась на жизни миллионов наших соотечественников. Кроме того, о
необходимости существенного теоретического восполнения в данной области социально-философской рефлексии свидетельствует и состояние разработанности данной темы в научной литературе.
Степень научной разработанности темы.
Исторически сложилось так, что становление теоретических
исследований, имеющих прямое либо косвенное отношение к норме и
аномалии как двум фундаментальным аспектам социальной реальности, было
связано с кардинальными изменениями в самой парадигме социального
познания. Постепенное разложение ее классического варианта обернулось не
только критикой рационализма, принципов прогрессизма и линейности, но и
последовательным развертыванием программы позитивистского
исследования общества как органической системы, поддающейся
прагматико-инструментальной и прогностической обработке. Рождение
самой проблематики нормы и аномалии социального развития обязано
главным образом метаморфозе онтологических оснований самооценки
социальной действительности, заложенной в классическом
интеллектуальном опыте. Следствием этой глубинной подвижки стала ситуация «беспочвенности» неклассической социальной философии, вынужденной искать в лице сциентизма мировоззренческий маяк, способный помочь в выработке собственной концептуально-методологической стратегии. Следствием такого союза оказалась, в том числе и актуализация дискурса «норма/аномалия» в изучении социальных систем.
В той связи следует отметить вклад классиков социальной мысли XX века в исследование специфики определения нормы, а также феномена аномалии, трактуемого как отклонение от нее. К числу их относятся П. Бергер, Р. Будон, М. Вебер, Э. Гидденс, Р. Дарендорф, Дж. Дьюи, Э. Дюркгейм, Л.А. Козер, Т. Лукман, Г. Маркузе, Р. Мертон, Т. Парсонс, П. Сорокин, заложившие фундамент современной социально-философской и социологической нормологии и девиантологии. В этом же контексте следует указать на специальные исследования социальных отклонений Д, Белла, Л. Т.
Вилкинса, Д. Глэйзера, Ш. Глюк, Э. Глюк, Г. Джонсона, А. Коэна, Б. Ландера, Р. Макайвера, Д. Матзы, К. Раиса, Г.М. Сайкса, Т. Селлина и др. Общим интегралом позитивистско-социологического понимания нормы и аномалии, обоснованного данными авторами, является утверждение функциональной природы социальной нормы, отражающей оптимум сбалансированного рабочего режима основных общественных институтов, систем, структур и иных параметров, нарушения которого и есть аномалия. Такое понимание во многом сопряжено с естественнонаучным толкованием медицинского определения нормального состояния здорового организма, аналогия с которым также весьма свойственна данному направлению в социальном познании.
Эту тенденцию «медикализации» в определении сущности нормы и
аномалии в социуме вполне справедливо критикует в своих работах Мишель
Фуко, вклад которого в решение данной проблемы стоит особо отметить.
Фуко прослеживает становление дискурсивной практики
дифференцирования нормального и аномального в рамках действия эпистемы нового и новейшего времени (изменения характера экономического и политико-правового взаимодействия). В его работах содержится ценный анализ фундаментальных противоречий, сопутствующих процессам институционализации отношения к аномалии в обществе как момента его коллективной идентичности.
Особо следует отметить труды А. Вебера, Г. Зиммеля, Э. Фромма, в которых разрабатывалась философская теория культурного кризиса, во многом определившая впоследствии становление концепции культурной аномии.
Особое решение эта тема получила в контексте цивилизационно-исторических и философско-культурологических исследований Р. Генона (Запад как культурная традиция, как носитель определенной социальной стратегии есть историческая аномалия), Л.Н. Гумилева (информационно-энергетические флуктуации (взрывы пассионарности) вызывают аномальные
отклонения от нормы исторического «покоя»), М.К. Петрова (рождение западного культурно-исторического типа есть катастрофическая аномалия по отношению к традиционному типу социальности, ставшая основанием личностной формы «социального ритуала»), А.Дж. Тойнби (схема «вызов-ответ» отражает норму развития, жизненного баланса локальной цивилизации).
Солидный материал изучения различных аспектов нормы и аномалии в социальном, правовом, культурном, нравственном измерениях общества, их причин и типичных характеристик, в том числе и в их преломлении в российском социальном контексте, накоплен в отечественной социальной философии. Прежде всего, он представлен в специальных монографиях Ахиезера А.С., Афанасьева B.C., Бандурина А.П., Бобневой М.И., Быковой А.Г., Гернета М.Н., Гилинского Я.И., Дриля Д.А., Закомдистова А.Ф., Золотухина В.Е., Золотухиной-Аболиной Е.В., Ивина А.А., Кудрявцева В.Н., Пенькова Е.М., Резника М.И., Ручки А.А., Ульяновой Г.М., Федотовой В.Г., Шанина Т., Шипуновой Т.В., а также в статьях Бабосова Е.М., Ворошилова СТ., Даниловой Е.Н., Данько Ю.В., Голосенко И.А., Гуцаленко Л.А., Здравомыслова А.Г., Кривошеева В.В., Курлова В.Ф., Лескова Л.В., Локосова В.В., Лунеева В.В., Лысака И.В., Матюшкиной М.Д., Момова В., Рубана Л.С., Руткевича М.Н., Рыбкиной Р.В., Смирновой Е.Э., Федотовой В.Г., Швеца Д.С., Ядова В.А. и др. Специально выделим работы П. Штомпки, посвященные феномену социокультурной травмы, сыгравшие значительную роль в ходе определения возможных причин и общей морфологии социальной аномалии.
Большим эвристическим потенциалом в изучении социальной нормы и аномалии обладает новейшая социосинергетическая парадигма. В этом отношении ценными для диссертации являются работы таких отечественных авторов как Василькова В.В., Иноземцев В.Л., Моисеев Н.Н., Режабек Е.Я., СтепинВ.С. и др.
Анализ литературы свидетельствует о низкой степени философской концептуализации и систематизации отдельных накоплений в этой области социального знания, которые позволили бы целостно представить норму и аномалию не только как функциональное/дисфункциональное измерение социума, но как специфическую онтологическую грань социальной реальности, выходящую за рамки ее конструктивистского образа. Стоит отметить недостаточность позитивистской парадигмы социального познания для решения данного вопроса, а также неартикулированность генеративных смыслов метаморфоза нормы и аномалии как универсальной формы антропологического опыта. Решение этих проблем мы и кладем в основу данного диссертационного исследования.
Цель диссертации заключается в исследовании природы и значения нормы и аномалии в социальном развитии.
Решение следующих исследовательских задач обеспечивает достижение поставленной цели:
1) определить основные направления становления «нормы» и
«аномалии» как социально-философских категорий;
выявить сущность и специфическое значение социальной нормы с точки зрения социально-антропологического подхода;
охарактеризовать социально-историческую природу социальной аномалии;
рассмотреть социокультурное отношение к социальной аномалии на разных этапах европейской истории;
показать специфическое значение нормы и аномалии в современном социокультурном контексте России.
Объектом исследования выступают норма и аномалия как характеристики социальной жизни.
Предметом исследования являются норма и аномалия как предмет различных теоретических подходов в рамках социально-философского знания.
Теоретические и методологические основы исследования.
Основой концептуальной стратегии данного диссертационного исследования выступают несколько ключевых положений. Во-первых, признание принципиального значения для современной социальной философии возможности онтологического проектирования. Реанимация такого уровня рефлексии позволяет преодолевать узость многих дискурсивных практик, направленных на конкретный социально-исторический опыт, но остающихся во власти сциентизированного конструктивизма, отягощенного множеством неразрешимых антиномий. С этим и связан второй момент: проблема сущности и роли нормы и аномалии в социальном развитии, получившая изначально теоретический статус именно в рамках позитивисгско-социологического и юридического подходов и в определенном культурно-историческом контексте (на излете Модерна), в настоящее время не может быть исчерпывающим образом решена имеющимся в запасе этих ареалов познания методологическим арсеналом. Постсовременность как ситуация и мышления, и культуры артикулирует имманентный лимит функционалистско-прагматической ориентации социального знания. Поэтому подлинная актуальность и значение социально-философского изучения нормы и аномалии должны определяться необходимостью раскрытия их характеристик в онтологии социо-антропологического опыта. В-третьих, выявлению ограниченности позитивистской нормологии и девиантологии, а также характерологических особенностей дискурсивного становления категорий «норма» и, в особенности, «аномалия», латентных политических смыслов «медикализации» парадигмы гуманитарного знания способствует концепция М. Фуко, выступающая одним из основных столпов диссертационного исследования. Наконец, также следует специально выделить теорию социокультурной травмы П. Штомпки, послужившую основанием для
исследовательского отображения в работе общей морфологии и причин социальной аномалии.
Этим определяется и методологический аппарат исследования,
включающий в себя прежде всего классический инструментарий,
ориентирующий на всеобщие онтологические параметры предмета анализа, а
также методы, используемые не классическими направлениями
(цивилизационно-исторический, структурный, функциональный,
социосинергетический и др.).
В работе содержатся следующие элементы научной новизны : - раскрыта специфика становления «нормы» и «аномалии» как социально-философских категорий, показана имманентная ограниченность позитивистско-функционалистского толкования их сущности;
выявлены особенности динамического понимания социальной нормы, увиденной с социально-антропологической точки зрения, они указывают на связь феномена нормы с человеческой свободой и темпоральностью бытия;
показаны переходные моменты между нормой и аномалией в социальном развитии, осуществляемые через нарушение хронотопа;
рассмотрены социокультурные способы отношения к аномалии в европейской истории;
проблема отношения нормы и аномалии рассмотрена в преломлении российской социокультурной действительности, охарактеризован кризис механизма идеократического генерирования нормативных матриц культуры в современной России.
Тезисы, выносимые на защиту.
1. Становление категорий «норма» и «аномалия», формирование соответствующего теоретического дискурса проходили в контексте эволюции неклассической парадигмы социального познания, в первую очередь, в рамках позитивистско-органицистского направления (включая социологическую и юридическую нормологию и девиантологйю). В этом
качестве понятия нормы и аномалии отражают структурно-функциональные параметры социальных систем: норма выступает функциональным оптимумом «жизненного баланса» системы, а аномалия есть дисфункциональные отклонения. Однако такое функционалистско-прагматическое толкование явно недостаточно,, так как не учитывает исторических метаморфоз социо-антропологического опыта.
При учете социально-антропологического и исторического подхода социальная норма выступает исторически подвижной индикацией границы человеческой свободы как индивидуального, так и коллективного социального опыта. Сама по себе социальная норма антиноліична, что и определяет специфику ее главной функции: она является единством нормы как меры (регулятивный потенциал) и нормы как должного (оценочный потенциал). Это позволяет ей быть конституентой пространственно-временных характеристик человеческого опыта (хронотопа) и одновременно указывать на предел, за которым проглядывает еще не о-формленная (не нормированная) свобода и не-нормальная социальная практика.
В онтологии социальной реальности аномалия - это не только то, что лежит за границей нормального как ставшего эталона, но в первую очередь невозможность институциализации полноты человеческой свободы. В этом собственно и раскрывается метафизика при-граничности социальной нормы и аномалии, их единой диалектичной онтологии. Главные причины данной невозможности - это деструкция хронотопа социальной общности, межпоколенный разрыв, агрессивный характер инноваций и конфликты разных социокультурных стратегий.
Тема борьбы с социальной аномалией выступает главным образом симптомом, свойственным Модерну (западному индустриальному обществу), которому присущи конструктивизм и стремление к социальной инженерии. При этом применяемые социальные техники преодоления аномалии не затрагивают глубинные основы опыта и не могут быть признаны универсальными. Постмодерн девальвирует ценность обязательности
преодоления аномалии в обществе: он проявляет толерантное отношение к социальной деструктивности, выраженное в разных стратегиях отношения к ней (от абсолютно отрицательного, подразумевающего ликвидацию самих истоков аномальности, до культурной ассимиляции, реинтеграции, основанных на определенном совладанш с аномалией).
5. Специфика нормативно-символических матриц в российском цивилизационно-историческом континууме обусловлена идеократическим типом национального сознания и культуры. Общественный идеал выполнял на протяжении длительного периода отечественной истории функции порождения и сакрализации нормативной матрицы, а также осуществлял связь поколений, связь индивида и общества. Современный российский социум характеризуется глубочайшим кризисом идеократического сознания, что приводит к резкому возрастанию аномальности во всех сферах жизни, к утрате органических форм коллективной идентичности, разложению социальной памяти, чувства экзистенциальной безопасности и росту социального страха.
Научно-практическая и теоретическая значимость исследования.
Социально-философское осмысление нормы и аномалии как фундаментальных бытийных граней социокультурной эволюции восполняет существенные пробелы, существовавшие в понимании значения этих феноменов в рамках современных неклассических принципов изучения социальной реальности. Обоснованные в диссертации выводы относительно онтологического статуса феноменологии социальной нормы и аномалии позволяют существенно упрочить позиции современной социальной философии как автономной области знания и мыслительного опыта вообще со всеми вытекающими отсюда последствиями для культурного и антропологического аспекта философствования сегодня. Знаменовавшая собой новейшее время экспансия сциентизма в практике социального взаимодействия и в теоретическом мировосприятии не нашла должного подтверждения в качестве конституирующей жизненной стратегии на личном
жизненном опыте отдельного человека. В этом смысле рефлексия нормы и аномалии в социальной реальности должна на более глубинном уровне сознания приоткрыть шлюзы для потока большей свободы этого человеческого опыта. Свободы не как отсутствия норм, правил, кодексов, схем и пр., а как закрепления через все эти и другие формы сознания бесконечности.
Кроме того, полученные в ходе диссертационного исследования выводы, конкретные теоретические результаты могут быть использованы в разработке спецкурсов по социальной философии и социальной антропологии. Затронутая в диссертации проблема и предложенный вариант ее решения может представлять интерес не только для академической аудитории, включающей философов, социологов, политологов, юристов и культурологов, но и для всех, кто интересуется судьбами общества в XXI веке.
Апробация работы.
Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на международных конференциях
« Строительство - 2008», секция философии, и « Строительство -2010», секция философии, а также на кафедре философии Ростовского государственного строительного университета.
Материалы исследования отражены в пяти публикациях общим объемом 1.7 п.л., в том числе в одной статье в изданиях перечня ВАК.
Структура работы.
Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографического списка, включающего 207 наименований.
«Норма» и «аномалия» как социально-философские категории: теоретический дискурс
Формирование теоретического интереса к нормальному и аномальному, ненормальному в социальном, культурно-историческом, политико-правовом развитии, в первую очередь, конечно, характеризует новейшее время. Именно в двадцатом веке в контексте радикальных метаморфоз европейского, российского и восточного цивилизационных ареалов вопрос о норме и отклонении в общественном, индивидуальном (объективированном и экзистенциальном) развитии стал наиболее актуальным. Совмещение в одном социокультурном пространстве и времени самых противоположных установок и доминирующих культурных ценностей обозначило такой круг проблем, который явно не вписывался в классический социоантропологический дискурс, для которого вопрос о том, что считать «нормальным» всегда решался однозначно, ибо сами его рефлексивные основания были изначально инкорпорированы в онтологическую структуру или матрицу соответствующей культурной традиции. А поэтому с точки зрения всеобщего целеполагания субъектов данной (классической западной) традиции на теоретическом уровне не было просто необходимости (или исторического запроса) выработать категориальный инструментарий индикации, оценки, прогноза такого социального сценария, который бы в одной системе координат свидетельствовал о наличии «рядом» с нормальным обществом социума, развивающегося по не-нормальному пути. Сложившаяся в лоне классической метафизики модель общества носила чрезвычайно ауторефлексивный характер. Поэтому, наверное, было бы не совсем верно требовать от нее дискурса, адекватно приемлющего, допускающего возможность реально имеющегося аномального социального развития. Может быть, именно по этой причине некая инерция метафизичности, свойственная социальной философии, привела к тому, что разработанные в XX веке теории отклоняющегося поведения и функционирования оказали существенное влияние на развитие прежде всего современной социальной психологии, социологии и т.п., чьи дисциплинарные требования не затрагивают всеобщий уровень общественного сознания и поэтому представление о норме и аномалии в них носит в большей степени феноменалистичный характер. Конкретика эмпирической реальности нормального и аномального в обществе как предмет изучения конечно более значима и полезна (в плане возможности оценки и прогнозирования, диагностирования изменений на единичном уровне и т.д.). Однако она не дает ответа на вопрос о динамике оценки того или иного социального типа как нормального или как аномального. То есть о возможности (и необходимости) трансформации самих критериев нормы социального, культурного, исторического. А это уже вопрос сугубо философского свойства, но требующий определенного стратегического усилия от самой социальной философии, направленного на значимое смягчение степени онтологичности и однозначности границ и сегментов в социальной реальности, а также абсолютности несущих ее парадигмальных историко-ментальных конструкций. Социально-философская мысль XX столетия сделала серьезные подвижки в этом направлении. С одной стороны, они связаны с эволюцией самого общества, главным образом, западной цивилизационной традиции, с другой, свидетельствуют о некоем перерождении самой философии, бывшей некогда рефлексивным образцом упомянутой классической социокультурной традиции.
Вместе с тем, отслеживая концептуальные предпосылки становления категориального уровня исследования нормы и аномалии в обществе, необходимо отметить, что не следует просто отказываться от классической модели социально-культурной эволюции. В данном случае нам важно подчеркнуть, что исследование нормы и аномалии в социальном развитии не было приоритетным направлением для классической мысли вовсе не потому что эта тема не обладала ценностью в ее глазах. Дело именно в том, что уже начиная с первых крупных социальных мыслителей — Платона и Аристотеля — философский потрет общества, его динамики содержал в себе, говоря кантовским языком, трансцендентальный срез самой этой социальной действительности. Другими словами, и идеальное государство Платона и полития Аристотеля выступали ничем иным как рефлексивным опытом существовавшего на тот момент социально-политического устройства греческих городов-государств, апеллирующим к должному, идеальному проекту. Однако не трансцендентному реальному устройству, а фиксирующему меру или «золотую середину» общественно приемлемого состояния данного устройства. Норма социального развития на уровне античной классической философской мысли - это мера, выражающая гармонию множества людей как «общественных существ» в их общем стремлении к благу. Таким образом, не обнаруживая в греческой философии теоретическую проработку самого понятия «норма», и тем более «аномалия» в собственном виде, следует принимать во внимание фундаментальнейшее по своей исторической и концептуальной значимости обстоятельство, что обращенность классической метафизики к социуму выступала внутренним моментом самосознания самой этой культуры как некой единой традиции, основанной на самовоспроизведении рефлективных образцов. В связи с этим осмелимся утверждать, что для классической философии было бы несколько странным (аномальным) заниматься поиском ответа на вопрос о природе социальной аномалии, ее функциях и пр.
Пожалуй, лучше всего специфика классической западной философии и соответствующей культурной традиции в целом в данном вопросе выражена в знаменитой гегелевской формуле — «все действительное разумно», логически венчающей и платоновско-аристотелевские проекты, и средневековые христианские, и новоевропейские раннелиберальные теории. Часто эту гегелевскую формулу прочитывают резонерски как метафизическое (увлекающееся абстракциями) оправдание наличного социально-политического устройства, при этом, просто забывая о том, как Гегель сформулировал главную задачу философии вообще и в частности по отношению к социальной реальности (реальности духа) - понять то, что есть. То есть рассмотреть действительность не с позиции некоего идеализирующего проектирования (по типу утопии), а с точки зрения реального механизма функционирования этой самой действительности как тотальной самодостаточной органичной целостности. А это, другими словами, и есть экспликация типичного для социума, нормального как выражения реальной основы жизнедеятельности. Если бы эта историческая действительность не содержала в себе имманентную норму функционирования, то было бы проблематично говорить об ее онтологической состоятельности в самом широком смысле этого слова. Имманентность этой нормы (не именуя ее при этом «норма») Гегель и называет разумностью. На языке его спекулятивной философской системы социальная норма выражает единство сущности и существования, явления, единство понятия и представления, внешнего и внутреннего. Не будем в данном случае забывать о том, что речь идет именно о классической европейской культуре.
Таким образом, классическая метафизика дает нам вполне определенный срез социального и антропологического опыта как внутренне соразмерного единства. С этой точки зрения «норма» как социально-философская категория предстает экспликацией онтологической стратегии теоретического дискурса классической традиции. Поэтому оценить ее с высоты постсовременности со всеми актуальными для сегодняшнего дня проблемами достаточно сложно однозначно как специализированный методологический аппарат. В принципе в этом и нет особой необходимости, так как уже в XX веке социальная мысль специально обратилась к данному сюжету.
Феноменология социальной нормы
Обобщая в целом можно сказать, что становление категорий «норма» и «аномалия» в рамках социально-философского дискурса отражает историческую динамику самого социального знания как такового. В данном случае мы не ставили задачу исчерпывающего изложения всех теоретических позиций по данному вопросу, нам важно было обозначить наиболее характерные и существенные грани осмысления проблемы, которые сформировались в рефлексивном контексте современности и постсовременности. При этом важно понимать ту фундаментальную роль, которую сыграла в становлении данных категорий условная граница, отделившая классическую философию и парадигму социального познания от современной. Классическая теория исторического развития (Августин, Кант, Гердер, Кондорсе, Гегель и др.) изначально была направлена на определение всеобщей цели, смысла, движущих сил исторического процесса и социальных формообразований. Возникший в XIX веке позитивистский эволюционизм, а также цивилизационная парадигма (включая теории исторического круговорота и циклов), несколько пошатнули идеи универсальной историчности и провиденциализма, однако в самом главном мало изменили базовую ориентацию классического социального познания -ориентацию на выявление направленности и имманентных механизмов продуктивного соціюкультурогенеза. Но такая ориентация не предполагает возможность аномального развития по отношению к нормальному или, скажем так, по сравнению с ним. Сама формулировка «аномальное социальное развитие» не приемлема для классической социальной метафизики. Выше мы уже отмечали значение для нее знаменитой гегелевской формулы: всякое развитие, если оно действительно является таковым, уже есть норма. А тем более, если это развитие направлено, телеологически детерминировано. В рамках же классической парадигмы никакого другого развития и быть не может: главный признак развития — это его имманентная цель (Божественный промысел, логика и пр.), которая выступает основным онтологическим конституитивом. Как отмечает Ю.А. Кимелева, классическая парадигма социального знания выступает «концептуализацией исторической жизни как связной, упорядоченной целостности, движение которой имеет определенную целевую направленность»1. Понятно, что для аномалии тут места просто нет. Социум, понятый как рациональная целостность не может по определению содержать в себе отклонения. А если таковые возникают, то уже к обществу никакого отношения и не имеют. Точнее говоря, не входят в круг самосознания данного общества, культуры как единого континуального антропологического опыта, образцы которого продуцируются исключительно рефлексивно. Это принципиальное соображение следует иметь в виду в ходе дальнейшего исследования как фиксацию некоего рубежа в становлении категорий нормального и аномального.
И только XX век существенно изменил положение вещей: и «норма» и «аномалия» занимают едва ли не ведущее место в теоретическом дискурсе социального познания (рассматривавшиеся выше позиции Э. Дюркгейма, М. Вебера, Т. Парсонса, М. Фуко и др.). Большую роль в становлении данного дискурса сыграли такие направления философской мысли как философия жизни, герменевтика и экзистенциальная онтология, феноменология и «понимающая» социология, структурализм и т.д. Особо следует подчеркнуть роль так называемой феноменологической социологии (А. Шюц и др.) в становлении современного дискурса по поводу нормального и аномального развития: перенос исследовательского акцента на социокультурное многообразие поднимает вопрос о соизмеримости различных пластов социального опыта и их идентификации как соответствующих либо нет нормативной матрице культуры. В данном случае сферой конституирования нормального является повседневность как единственная актуально сущая реальность человеческого опыта, «плавильный тигель» (Вандельфельс Б.) 1 Кимелева Ю.А. Современные социальные системы. СПб., 1997. С. 7. разных уровней и типов социального взаимодействия, в котором, если применить эволюционную терминологию, и происходит «естественный отбор» культуры.
История становится открытой, она перестает быть монистическим проектом и становится наложением множества проекций, смыслы которых формируются всякий раз заново. Как писал К. Ясперс, «история не завершена, она таит в себе бесконечные возможности; любая концепция познанного исторического целого разрушается, новые факты открывают в прошлом незамеченную нами ранее истину. То, что прежде отпадало как несущественное, обретает первостепенную значимость. Завершение истории кажется нам невозможным, она движется от одной бесконечности в другую...» .
Кроме того, на развитие категорий «норма» и «аномалия» большое влияние оказали также трансформации и естественнонаучной картины мира (развитие квантовой механики, неравновесной термодинамики, становление единой теории поля и пр.). Включая биологию и естественную антропологию, внутри которых к середине столетия явно обозначились противоречия классического эволюционизма; происхождение человека даже современная естественная антропология отказывается доказательно объяснять как линейный л/онопорождающий процесс - человек как биологический вид, - свидетельствуют самые новейшие данные, - сам, в сущности, является отклонением, аномалией (!) в эволюционном ветвящемся древе приматов, но оценивать ее отрицательно нельзя. Например, с точки зрения истории анатомической нормы большой объем головного мозга человека, отсутствие волосяного покрова, а также отсутствие кости в мужском пенисе и другие характерные признаки человека — это аномалия, не укладывающаяся в традиционную эволюционную схему всех других живущих на Земле млекопитающих. Самое главное то, что таких аномалий было или могло быть огромное множество — ровно столько, сколько могло
Феноменология социальной аномалии
Приступая к данному аспекту проблемы, отметим, что даже чисто этимологически термин «аномалия» по крайней мере, в русском языке означает нечто принципиально противоположное норме. Подобное толкование аномалии свойственно и большинству социальных исследований, направленных на объяснение механизмов возникновения, развития и преодоления аномалии в социальном развитии.
Также как и на развитие социально-философских и социологических представлений о норме в социокультурном процессе, на понимание аномалии большое влияние оказали медицинские трактовки отклонений от нормы в состоянии и функционировании организмов. Например, нормой человеческого существа является на современном этапе эволюционного пути прямохождение, тогда как передвижение на четырех конечностях, свойственное далеким предкам нашего вида, рассматривается в отношении человека как аномалия. Подобных примеров можно привести множество. Аномалии в анатомическом, физиологическом или психическом здоровье человека являются предметом специального изучения в рамках медицины. Большое влияние на развитие данной отрасли естественной антропологии оказало развитие генетики, результатом чего стало объяснение тех или иных аномалий на основе изменений в структуре человеческого ДНК и т.п. Конечно, не все аномалии могут быть объяснены с помощью генетики (например, температура тела, отклоняющаяся от 36,7 градусов и являющаяся аномалией в медицинском представлении, может быть следствием простой простуды), однако, именно генетические изменения или мутации лежат в основе таких аномалий, которые выходят за рамки единичной случайности и могут составить основу новой эволюционной ветви. Именно подобным образом многие современные палеоантропологи объясняют сам процесс возникновения современного человека как биологического вида со всеми теми его характеристиками, которые не вписываются в схематику традиционного эволюционизма, теории естественного отбора и межвидовой конкуренции.
Понятие «аномалия» в контексте социальных наук начиная с середины XIX века стало часто употребляться для обозначения прежде всего таких явлений как алкоголизм, проституция, гомосексуализм, преступность и вообще криминал, наркомания и т.п. То есть в этом случае подчеркивается, что подобные явления выпадают из общепринятого всеобщего социально и культурно дозволенного. Получившая широкое развитие в рамках социологических и юридических изысканий девиантология в новейшее время главным образом и рассматривает аномалию как поведение индивида или группы, выходящее за рамки нормативного. Например, крупный отечественный исследователь в данной области Шипунова Т.В. в своей монографии, посвященной как раз синтезу теорий девиантности, предлагает выделять такие виды аномалии: «девиантное поведение», «аномалию», «патологию», «девиацию» и «девиантность», «негативное отклонение» и «негативную отклоняемость», «позитивное отклонение» и «позитивную отклоняемость», «правонарушение» и «правонарушаемость», «преступление» и «преступность», «деликт» и «деликтность», «моральный проступок» и «аморальность»1.
Аномалия в социальном развитии как выражение его дисфункциональности, рассогласования институциональных и нравственных норм и пр. оказывается в своей сущности асоциальной, то есть противостоящей не отдельным моментам общественной жизни, отдельным человеческим представлениям, а самым фундаментальным принципам организации совместной жизнедеятельности людей. Надо отметить, что такое толкование аномалии носит все же позитивистский характер и, по-сути, если вспомнить Э. Дюркгейма, Т. Парсонса и Р. Мертона, вызвано тем же стремлением представить общество как некую объектную систему,
Шипунова Т.В. Введение в синтетическую теорию преступности и девиантности. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. См. гл. 3. поддающуюся однозначному и точному описанию по неким параметрам, что и социологическая артикуляция смыслов социальной нормы. Например, в теории функционального анализа общественных систем Толкотта Парсонса значительное место отводится рассмотрению социального конфликта, который предстает в его концепции именно как социальная аномалия. «Американский социолог уделял анализу конфликтных явлений большое внимание, но осуществлял их исследование с позиций интеграционного процесса по достижению общественного согласия. С этих позиций конфликт трактовался им как социальная аномалия, своего рода болезнь, которую необходимо преодолевать. Парсонс формулирует ряд "функциональных предпосылок" стабильности общества, обеспечение которых позволяет сохранить социальную систему в рамках сложившихся норм и базовых ценностей, избежать социальных конфликтов и потрясений. Наиболее важные предпосылки социальной стабильности следующие: удовлетворение основных биологических и психологических потребностей значительной части членов данного общества; эффективная деятельность органов "социального контроля", воспитывающих индивидов в соответствии с господствующими в обществе нормами; совпадение индивидуальных мотиваций с общественными установками, в связи с чем индивиды выполняют предписанные им обществом функции и задачи.
Выступая сторонником социального порядка, обосновывая его как "естественную форму" общества, Парсонс основное внимание уделял проблемам интеграции, поддержания "гармонического" бесконфликтного отношения между элементами системы, а также проблемам воспроизводства социальной структуры и снятия социально-психологических напряжений в обществе» . Если принять во внимание то, что и теория Парсонса и
Федорищева О.И. Возникновение и развитие теории конфликта // Образование и общество. 2000. № 4. С. 34-35. социологическая теория Дюркгейма возникли в первой половине XX века, в эпоху крупнейших за всю человеческую историю социальных, политических, экономических и культурных потрясений, а также двух мировых войн, то понятно почему конфликтная ситуация воспринималась этими теоретиками как неизбежно аномальная, в прямом смысле слова ведущая к гибели общества не только в его системных качествах, но и в прямом физическом отношении. Однако основные концептуальные усилия указанных авторов направлены были на обоснование необходимости усиления социального контроля, управления, институционализации всех сфер жизни общества без исключения. На практике это означало укрепление, в первую очередь, властных отношений в социуме.
С другой стороны, тогда же в первой половине и середине XX века параллельно структурно-функциональному анализу общества развивались политические теории, расценивавшие социальный конфликт как позитивное явление, способствующее изменению устаревших форм организации общественной жизни (А. Бентли, Р. Дарендорф, Л. Козер, Г. Моска, Ф. Оппенгеймер, В. Парето и др.). В рамках такого подхода не наличие социального конфликта в обществе, а, напротив, его отсутствие рассматривается как аномалия1. В качестве общей социально-философской предпосылки рассматривается изначальное неравенство людей, их разделенность на группы (господствующих и подчиняющихся, бедных и богатых и т.п.), обусловленное природными, ресурсными, ментальными и иными факторами.
Норма и аномалия в социокультурном контексте современной России
Если иметь в виду последующую эволюцию коммунистических стран, то социализм первоначально был отброшен как определенная нормативная и ценностная система, однако - и в этом парадокс - в сфере социальных гарантий, безопасности, ответственности государства за удовлетворение элементарных потребностей индивидов комплекс «социалистических ценностей» до сих пор сохраняет свою привлекательность для значительной части населения России.
С другой стороны, современное российское общество не может рассматриваться в полной абстрагированности от специфики ситуации постмодерна (в широком смысле этого слова). Отношение к этому процессу различно. Сторонники постмодернизма склонны подчеркивать его положительные моменты: «Наконец у нас не дрожат колени, когда мы сталкиваемся лицом к лицу с хаосом. Такого в истории еще никогда не было» . Другие настроены более скептически: «Неукорененные индивиды сегодня могут быть только скитальцами, лишенными отеческого дома, куда они могли бы вернуться. Вопрос заключается в том, что современная культура не в состоянии восстановить целостность опыта, а не только формы»".
В этом контексте социальные процессы в современной России могут рассматриваться как процессы распада прежней нормативно-ценностной системы, преобладающие над процессами становления новых нормативно-оценочных систем. Степень социальной неопределенности и риска значительно возросла. Следует подчеркнуть, что такой распад является спецификой не только посткоммунистических обществ, а в большей или меньшей степени соответствует глобальным цивилизационным изменениям.
Так или иначе, но довольно длительный промежуток исторического времени Россия находилась под влиянием классической европейской культуры. И не просто под влиянием, а сама выступила одним из голосов в общем хоре самосознания европейского социального домена (на уровне философии, прежде всего). А посему кризис классической европейской традиции, базированной на ценностях рационального освоения мира и построения социальности, не минул затронуть и нашу страну. Культурная формация, основанная на ценностях Разума, Прогресса, Истины и Свободы, рушится или уже рухнула. Западная цивилизация потеряла роль образца и источника ценностей: «В современных западных обществах колеблющийся мостик конвенций прикрывает пропасть там, где должен находиться фундамент».
Кроме того, массовая культура, которая накрыла волной и российское общество, заполнившая мировоззренческий вакуум после демонтажа идеологического формата социализма, и в которой господствуют средства массовой информации, не способствует формированию устойчивых нормативно-ценностных систем. Она создает совершенно иной тип социальных отношений, заменяя общепринятые нормы случайными и непостоянными связями между людьми. В этих связях реальное поведение индивидов не является воплощением определенных правил, а результатом более или менее произвольного индивидуального выбора. Многие некогда крепкие и даже казавшиеся консервативными культурные нормы теперь являют собой удивительный пример метаморфоза внутреннего содержания и внешнего оформления: если раньше за нормой стояли некие смысловые, ценностные ориентиры, то теперь эти нормы стали, что называется, лишь «пустым» прикрытием, квазиобъективным оправданием сиюминутной и случайной коммуникации. Ко многим культурным нормам ныне апеллируют просто как к пустой форме. В связи с этим стоит отметить, что в современном российском обществе многие традиционные нормы не выполняют свою ключевую — конституитивную — функцию.
Множество исследователей обращает внимание на неизбежность процесса «потери действительности» - чрезвычайной трудности для современного человека выйти за рамки вымышленного мира, создаваемого средствами массовой информации. Нас окружает экранная культура и «газетная философия». В этой действительности и связанном с нею мировоззрении, как говорится, все свалено «в одну кучу». На одном и том же уровне находятся действительно важные и ничтожные вопросы, страшные и смешные события и их поверхностно-журналистское толкование, высокие и низкие ценности разных культур. Все это затрудняет их иерархизацию в соответствии с такими нормативно-ценностными системами, которые выдержали многовековую проверку временем. Далеко не случайно современные философы называют существующий мир индустриальных и постиндустриальных обществ «действительностью свалки», в которой человек превратился в «мусор»1.
В этой связи изучение социальных трансформаций и изменений нормативно-символических систем нашей страны с использованием категорий неопределенности, распада и хаоса не менее важно, нежели анализ данных процессов с применением категорий онтологического плана в отношении социального устройства. Более того, нынешняя неопределенность нормативно-ценностных систем российского общества не является преходящим явлением, характерным только для периода «перехода к рынку и демократии», который должен закончиться установлением нового социокультурного порядка.
